Сдержал-таки своё слово военком, хотя я его об этом не просил. Отправил служить меня на южный берег Северного моря. Это у них называется шутка юмора, вроде «я когда нормален, а когда и беспощаден». И вот после суток беспробудной пьянки в поезде мы прибыли на станцию Кандалакшу. А началось всё с того, что наши сопровождающие, они же конвоиры, сначала весьма вяло пытались не допустить вноса запрещённой алкогольной продукции на территорию вверенного им объекта, не объясняя при этом, что такое разрешённый алкоголь. Но стоило составу отойти от платформы, как они, конвоиры, по старой русской традиции пристроились к водочке на халявочку. Происходило это следующим, думаю, давно отработанным способом. Кто-то из них прогуливался по проходу плацкартного вагона. В одном из купе ему предлагали выпить «воды». Наивные, они были уверены, что придумали оригинальный ход! Долго ли, коротко ли, но ещё до Лодейного Поля весь вагон дружно, не обращая внимания на чины и звания, пил горькую. Не стану кривить душой: я не был исключением – пил как все. Пил и краем уха слушал рассказы наших будущих командиров о том, какие они добрые и заботливые. Сидевший рядом со мной невольник, а в перспективе, как и я, воин, мрачно пошутил: «Зарежут небольно». И тут один из конвоиров запел: «Если радость на всех одна…» А у меня как реакция на эту песню в голове застряла фраза из другого кинофильма: «На рассвете расстрелять хотел нас генерал. Своё он держит слово, хотя бы в отношении меня!» Чтобы отвлечься, я спросил у соседа:

– Радость на всех одна – это что, халява? А беда – служба?

– Ты бы, Аид, не умничал – на губу сядешь. В армии умником быть не положено.

– Так я ещё присягу не принял.

– Вот после присяги и присядешь.

– Юмор у тебя нерадостный.

– Что завезли.

Вот так, разговаривая в перерывах между принятием на грудь, мы докатились до Кандалакши. Перед самым концом путешествия мне рассказали легенду или байку о том, почему место, где мне предстояло, копая траншеи «от забора и до обеда», защищать Родину, называется Кандалакша. Оказывается, при царе с каторжан здесь снимали кандалы. То есть «кандалы кши». Как ни пытался, я так и не смог выяснить значение загадочного слова «кши», равно как и то, какой это язык. Все мои вопросы упирались в лаконичный ответ: «Язык местный». Что тут скажешь?

Меня поразила инфраструктура, как сейчас модно говорить. Куда ни посмотришь – везде исключительно серый цвет. Серая дорога, серые дома, серые горы. И абсолютное отсутствие какой-либо растительности-зелени. Я и подумал, что легенду-байку мне рассказали не всю: он, каторжанин, избавившись от оков, должен был сказать: «Велика Россия, а бежать некуда!». Я тут же вспомнил, что эту фразу, в слегка изменённом виде, говорил политрук Клочков. Кто же мог предположить, что спустя чуть более двадцати лет выяснится, что политрук Клочков был, а боя, где он это якобы сказал, не было. Но я отвлёкся. Моя, как всегда, правдивая байка не о непредсказуемости советской истории. Моя байка о величайшей беде человека – его глупости.

Началась наша служба с того, что нас обокрали. Вернее, ограбили старослужащие. Они забрали у нас всю приличную гражданскую одежду под предлогом того, что за два года службы она выйдет из моды, а на дембель мы отнимем себе прикид у будущих салаг. У них не возникало мысли о том, что кто-то не станет грабить себе подобных. Деды так прямо и сказали: традиция. Потом была баня, или – на их непонятном мне языке – помывка. После бани, или помывки, нас повели на обнуление. Я с ужасом ждал этой процедуры. В голову лезли жуткие мысли. Но оказалось всё просто – под этим зловещим названием скрывалась стрижка всего лишь головы под ноль. После экзекуции ко мне подошёл мой вагонный попутчик со словами: «Ну чё, понял теперь, что умничать не следует? Привыкай – учи новый язык, армейский.»

Потянулись серые, похожие, как под копирку, дни службы. Утром подъём, почему-то на время. Потом зарядка. Нас, ещё не привыкших к Заполярью, выгоняли на мороз практически раздетыми. Затем скудный завтрак и курс молодого бойца. Заключался он в том, что нас на халяву – до присяги мы не солдаты – использовали на строительных работах. Вечером в казарме происходила попойка, в которой участвовали старослужащие. Возглавлял её прапорщик. Я не могу обвинить отцов-командиров в подтянутости и гвардейской выправке, но этот прапор превзошёл всех. Вечно неопрятный, в засаленном кителе, небритый и разящий перегаром. Держался он с солдатами запанибрата. Его похлопывали по плечу. Обращались к нему на «ты» и по имени. Но чаще всего – просто Бабаня. Естественно, я заинтересовался этим субъектом.

Мне поведали его историю. В сущности, ничего неординарного в ней нет. Обычная история обычного винтика. Родом он был из глухой деревни на Тамбовщине, где все развлечения сводились к попойке и дракам среди дружков, и как праздник – деревня на деревню. Служил Бабаня срочную в этой же части и в этой же роте. Впрочем, служил – это вряд ли… Основное время он проводил или в очередной попойке, или в самоволке, перемежая эти занятия нахождением на гарнизонной губе или в «холодной» при стройбате. Так и тянулась его служба, как и вся его жизнь: пьянки, драки, побои от старшины роты. И вот перед самым дембелем старшина роты вызвал его к себе в канцелярию для ежедневного разноса. Он стал по привычке материть Бабаню, но тот вдруг возмутился:

– Хватит, папа, на меня орать!

– Какой я тебе папа, грязь подноготная?

– А как мне называть отца моей жены?

Повисла пауза…

– На какой из пяти дочек женился и когда?

– На Светке! Вчера!

– И давно ты с ней шашни крутил?

– Да сразу после присяги, скоро дедом будешь!

– И ты молчал все два года? Зятёк! Зачем? Да я тебя… Дай расцелую!

С этого дня Бабаня стал лучшим солдатом в роте. Ему сварганили комплементарную характеристику и отправили в школу прапорщиков. А что он терял? Вернуться в родную деревню Болотово? Зачем? Там он никто. А в армии, да ещё зятем ротного старшины, – власть. Работать не надо, на всём готовом. Глядишь, тесть на пенсию уйдёт – займёшь его место.

Он мне так и сказал: «Кто ты? Пыль под моим сапогом. Дембельнёшься, инженером станешь, пахать будешь как подорванный за копейки. А я – власть, на таких как я армия держится!»

Не стал я с ним спорить.