Так устроен человек. Из всего плохого, что с ним произошло он почему-то вспоминает только хорошее. Возможно, это своеобразный фильтр, отсекающий всё дурное. А возможно, неистребимый еврейский оптимизм, неосознанное желание увидеть в плохом что-то комичное. Не знаю. Я рос, как все, советским человеком. Если верить решениям партийных съездов, была в СССР такая национальность – советский человек. До поры до времени мой пятый пункт анкеты мне не мешал. Пора настала – меня призвали в армию. В том смысле, что пора было отдавать долг, который я не брал, и взрослеть. Служить я должен был в стройбате, место службы, как и обещал военком-шутник, – южный берег Северного моря, то есть Кандалакша. На этом тонкий армейский юмор не иссяк. Старшина роты носил фамилию Мороз. Внешне он, скажем прямо, был не гвардеец. Вечно неопрятный, с небритой рожей и разящий перегаром. В руке он постоянно держал плётку. Что потрясло меня – плётку, которой он хлестал солдат, сделали сами солдаты! Что тут скажешь? Люди холопского звания…. Классик – он потому и классик, что мысли, им высказанные, вечны. Попытался он и меня ударить плёткой, но я, холодея от ужаса, успел ему сказать: «Старшина, я умею писать очень длинно, при этом сразу в политотдел». Он замер с занесённой плёткой и произнёс: «Любимчик». Это был приговор. Мой «бунт» стоил мне нескольких месяцев ежевечерних тренировок в мытье полов. Но на этом конфликт не был исчерпан. Дело в том, что в стройбате мы служили за деньги и стоимость обмундирования вычиталась из зарплаты. Старшина при солдате выписывал ему, скажем, портянки, тот расписывался, а старшина недрогнувшей рукой вписывал спецпошив стоимостью 100 рублей. Так как я в прошлой, доармейской, жизни сталкивался с подобными бланками, то в накладной нарисовал зигзаг, чем лишил его заработка. Мне этого показалось мало, и я распространил свой передовой метод среди таких же бесправных солдат. Достаточно быстро люди, которым я помог, меня же и заложили. Загадочная русская душа: лизать руку с плёткой и стучать на того, кто эту руку пытается остановить! И если раньше я всего лишь не позволил себя ударить, то теперь посягнул на его – в чём он был, безусловно, уверен – право воровать. Это уже был не конфликт, это была война! Служба шла своим чередом. Старшина меня пытался подловить, я же старался увернуться. Однажды утром я, как всегда, стоял на утренней проверке, но почему-то в гражданских ботинках и при бороде. Подходит старшина и говорит: «Почему не по форме?» Я ему говорю мол: а не пойти ли тебе, старшина, с глаз моих. Я уже два года как демобилизовался! Нет, говорит он, ты будешь служить, демобилизовываться и призываться, пока я жив! Я в ужасе заорал и вдруг слышу: «Милый, приснилось что-то? Ну иди ко мне, я тебя спасу!» Я открыл глаза. Я – вольный человек! Рядом – любимая женщина! Счастье! Весь день я был разбитый. На душе было муторно, сон не отпускал меня. После работы решил: пойду в Дом кино, развеюсь. Выйдя из метро, за какой-то надобностью заглянул в Гостиный Двор. Иду по коридору, а навстречу мне – майор Городецкий, еврей из Одессы. Он был, пожалуй, единственным офицером в нашей части, который смог в армии сохранить человечность, не превратиться в машину для подавления солдат. Возможно, это было оттого, что он был замом по хозчасти и не имел в прямом подчинении солдат. Или потому, что мы были два еврея на всю часть? Не знаю. Но он во многом помог мне. Он «заложил» меня нашему батальонному политруку, сказав, что я неплохо фотографирую, – это было правдой. Когда возникла необходимость везти в ремонт кинопроектор, Городецкий предложил меня, и я поехал домой, в Ленинград, после полугода службы. А когда он уходил в запас, понимая, что я лишусь поддержки в его лице, организовал мой перевод в другую часть. И вот мы встретились. Я искренне обрадовался майору. Стоим, беседуем, вдруг он говорит мне: «Смотри, кто хочет с тобой поздороваться». Я обернулся, передо мной – стоит ненавистный Мороз и тянет ко мне руку, поздороваться хочет. Тут меня переклинило, в мозгу пронеслась вся моя служба, от первого до последнего дня. Я вспомнил все унижения, которые мне пришлось вынести от этого человека, сегодняшний сон и закричал во весь голос: «Смотрите! Перед вами стоит вор, обирающий ваших детей! Перед вами подонок, избивающий солдат!». Вокруг него образовалась пустота. Стоит он, чемодан уронил, жирные губы трясутся, харя белая. Я повернулся к Городецкому: «Пойдём, майор, выпьем за встречу, рад тебя видеть!».