Мне часто доводилось слышать весьма странную, на мой взгляд, фразу: «Я этого русского на десяток евреев не променяю». Уже друзей считают десятками, как яйца? Нет, пытаются мне объяснить, ты не так понял, он хоть и русский, но не антисемит! А что, все русские – антисемиты? Возможно, я ошибаюсь, но адекватный, уважающий себя человек, не может быть антисемитом. Не тот, кто считает всегда себя правым и во всех своих бедах винит кого угодно, кроме себя, центропупа. Мой рассказ – об армейском друге. Почему опять армия, к которой я отношусь без пиетета? Всё просто. Человек в армии, особенно в той, существо подневольное. Жить в полностью регламентируемой ситуации ненормально. Беспрекословно выполнять приказ человека, который тебя считает существом низшим – стресс. Всё это приводит к тому, что человек в такой ситуации проявляет свои истинные качества. Но я отвлёкся. Итак. Мой армейский друг и земляк Саня. С виду он был коренаст и кривоног, со слегка непропорциональными руками. Образованием не блистал, зато у него было множество других положительных качеств. Одно из них – он не таил обид и никогда не прощал обидчика. Он не делал различия в том, кто его обидел: здоровяк, хиляк или, скажем, офицер. Расправа была без всяких угроз, вроде: я тебя подловлю при случае. Он отвечал сразу – в челюсть.

После полугода службы к нему приехала жена, и счастливый Санёк отбыл в двухсуточное увольнение. В часть он вернулся с красной физиономией. Что случилось? Возможно, гормональное изменение: человек был без женщины продолжительное время. Я не врач, да и не касался меня внешний вид моего друга. Но это почему-то заинтересовало замкомроты. Эта опогоненная особь с атрофированным мозгом позволила себе в присутствии всего батальона посоветовать моему другу: «Скажи своей жене, чтоб она чулки снимала перед тем, как свои ноги положить тебе на плечи». Последние слова он произнёс уже с вывихнутой челюстью, падая на бетон плаца. Все замерли: рядовой ударил офицера при исполнении. На шум прибежал комбат: «Что произошло, кто посмел ударить офицера?» Саша сделал шаг вперёд: «Я! Пусть эта гнида объяснит, если сможет, за что». Ко всеобщему удивлению, репрессий против моего друга не последовало. Правда, шутить офицерик перестал – вылечился от острот. Мой друг обладал ещё одним, совершенно уникальным, качеством: мог спать в любой ситуации. Служа в кочегарке, он умудрялся спать между двух постоянно работавших электромоторов. Выли они так, что там невозможно было разговаривать. Но ему это не мешало. Он устраивался на лавке между моторами и крепко спал. Со службой в кочегарке связан ещё один, по-своему уникальный, случай. Саня ушёл в самоход. Но не какой-то там рядовой самоходик, к подруге и обратно, нет, он поехал в Ленинград. Понятно, его прикрывали. На неуместные вопросы типа: «где Вошев?» было припасено множество ответов: отдыхает после смены, уехал за углём, вот только что был. Как человек без документов проехал на поезде от Кандалакши до Ленинграда и обратно? Но факт – через десять дней, ночью, он как ни в чём не бывало перелез через забор и вошёл в кочегарку. «Меня искали?» – «Старшина тебя искал. Мы ему сказали, что ты спишь после смены, так что до утра ты свободен. Всё по закону?» Саша законы знал и не нарушал. Через пять минут прямо в кочегарке был накрыт шикарный стол: закусь домашняя, водка «Столичная». Самоход так и не был обнаружен. Лейтенант, которому он сломал челюсть, старался на глаза ему не попадаться, что понятно: после того случая у него появилось прозвище – Битый. С такой заслуженной кличкой он не мог долго оставаться в части, и комбат добился его перевода. А чтобы Саня не считал себя победителем, перевёл и его. Так мы – я, Саша и Миша – оказались в Череповце. Держались мы дружно. Жили в одной комнате, вместе ходили в самоход, вместе возвращались с работы. И вот, как всегда вместе, мы опоздали на вечернюю проверку. Когда вошли в часть, комбат, обернувшись к нам, заявил: «А вот и наши сионисты». Мы встали в строй, когда же всех распустили, Сашу засыпали вопросами: «Ты еврей? Быть не может. Тут какая-то ошибка». Я даже не удивился, когда он ответил, поигрывая желваками: «Да, я еврей. Вопросы есть?» Вопросов не оказалось. Вы можете сказать: «Ну и что? Ну, сказал из солидарности, молодец». Нет, господа, стройбат – не дискуссионный клуб. Суждения о дружной семье братских народов были в той стране темой для анекдотов разной степени мерзости. Я знал многих евреев, менявших фамилии, ссылавшихся на русских папу-маму, лишь бы их считали своими. Впрочем, буквально на следующий день национальный вопрос уже никого не интересовал – мой друг спас всю роту. Случилось вот что. По коридору нашей роты прошёл начальник гауптвахты, в просторечии – главгуб. Человек он был, как и положено по должности, не самый любимый солдатами. Ему – хотя и в спину – сказали правду – «падла». Роту выстроили на плацу под дождём для выявления правдоруба. Никто не вышел. Вся рота из-за этого говоруна стояла пять часов под моросящим дождём. И вдруг Саша, стоявший рядом, говорит: «Мы всё равно не дождёмся, когда этот трус выйдет из строя. Я его, гадёныша, сам найду и урою». И вышел из строя со словами: «Это я сказал». Наутро он получил от комбата пять нарядов вне очереди. Большего позора для дембеля было не придумать. Впрочем, мы не приняли это наказание всерьёз: старшина роты был срочник, к тому же моложе нас по службе – но мы не учли его ущербности. Родом он был из небольшого украинского села, всю службу, как говорится, тянул на лычку – выслуживался. На нас, городских, смотрел свысока, как бы говоря: «Вот вы – городские, а я вас могу наказать, потому что я – сержант». Мы, конечно, это видели, но значения этому не придавали, что его определённо злило. И вот, по его мнению, настал час! Вечером, когда сыграли отбой, он ввалился к нам в комнату: «Вошев, ты почему не вышел из строя вместе со всеми наказанными?». Саша вполне добродушно посылает его в анус. Этот дурашка не понимает, что он на чужой территории, что мы не дадим друга в обиду, что силы неравны: он один, а нас трое и дембеля. Он решает действовать по уставу – берёт под козырёк и орёт: «Я тебе (дальше идёт мат) приказываю!»

В это время в проёме двери появляется Миша и, больше обращаясь к публике, чем к старшине, говорит: «Товарищи солдаты! На ваших глазах старшина роты оскорбляет солдата! А вы знаете, что солдат есть самое почётное звание? Даже маршалы нашей славной армии называют себя солдатами! И вот на наших глазах происходит глумление, я бы сказал, святотатство! Старшина роты оскорбляет солдата и грозит ему физической расправой!» Старшину уводят. Через какое-то время мы все втроём решили перекурить перед сном. Проходя мимо умывальника, увидели незабываемую картину. Наш старшина под присмотром трёх самых здоровых солдат мыл полы. Мы хором пожелали ему удачи и ушли на перекур. Вот какой разговор произошёл между нами. Я: «Заложит нас старшина». Саня: «Это будет последнее, что он сделает в жизни». Миша: «Пацаны, он свои лычки зарабатывал всю службу. Заложит – его разжалуют за то, что допустил такой позор, и с чем он вернётся в родную деревню, с чистыми погонами? Это ж катастрофа для него! За него ни одна девка замуж не пойдёт!» Так и случилось. Утром пришёл комбат. Первым делом он осмотрел вымытый, как он считал, Вошевым умывальник. Вид его удовлетворил: «Хоть одному делу – мытью полов – ты научился, молодец. Остальные наряды я отменяю». Стоя рядом со старшиной, я не удержался и шепнул: «Слышь, хохол, комбат твоей работой доволен, можно больше полов не мыть, отдыхай!» И как мне теперь делить нашу троицу? Сколько русских взять за единокровца Мишаню и сколько евреев – за русского Санька? Или просто оставаться всегда самим собой?