Автобусы, приехавшие из Далласа и Чикаго, высаживали туристов прямо на перекрестке Центральной и Четвертой улиц. Окрестные кварталы мгновенно оживали. Приезжих с фотоаппаратами на шеях и с картами Небраски под мышкой тотчас же осаждали уличные торговцы, жаждавшие вручить им футболки с изображением «боинга», фермы Чабба и самого будущего рекордсмена. Лучше всех продавались футболки с шаржем на Уолли: он был изображен с карикатурно широко раскрытым ртом, из которого торчал огромный гамбургер — две булочки, салат, нарезанный помидор и, вместо котлеты, самолет.

Все искали своей выгоды, кто как мог. Например, миссис Хильда Криспин, которая всю жизнь тяжким трудом зарабатывала на жизнь в своей пекарне, теперь вполне успешно, втридорога продавала туристам наскоро распечатанную и переплетенную брошюрку со своими кулинарными рецептами. Это произведение самиздата гордо называлось «Поваренной книгой реактивной авиации» и, судя по подзаголовку, претендовало на исчерпывающее описание местной кухни. Через улицу от пекарни Криспин едва не лопатой загребал деньги хозяин цветочного магазина: его заведение почти полностью переключилось на продажу втридорога бутоньерок и вручную расписанных ленточек с коротким лозунгом: «Вперед, Уолли!»

Ну а за ближайшим углом на пустой парковке Эйс Клинкер откусывал ножницами и клещами по кусочку от останков своего любимого одномоторного «кукурузника». Никто и никогда не проверял его перед вылетом на опыление очередного поля, и со временем Эйс окончательно потерял осторожность: в очередной раз он взлетел совершенно пьяным, в полете добавил еще и, заходя на посадку, перепутал шоссе с аэродромом. Впрочем, и на дороге он удержаться не смог и окончательно остановил самолет, только врезавшись в знак ограничения скорости на въезде в город. Восстановить самолет после жесткой посадки и столкновения с опорой знака представлялось делом весьма затратным, а тут подвернулся отличный случай подзаработать немного другим способом: теперь Эйс предлагал тем туристам, у которых, по его выражению, «кишка была не тонка», съесть кусочек обшивки самого настоящего самолета.

Вилле стало казаться, что вокруг нее со всех сторон работают и победно звякают кассовые аппараты. Город просто помешался на легких заработках. Разворачиваясь на парковке, журналистка включила заднюю передачу и посмотрела в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что позади машины никого нет. В этот момент в боковое окно пикапа кто-то постучал. От неожиданности Вилла даже вздрогнула.

Это оказался не кто иной, как Джей-Джей Смит — человек, из-за которого все это началось. Черт, этот синий блейзер явно подбирали специально под цвет его глаз.

— Привет, — сказал Джей-Джей, нависая над капотом машины. — Как поживаешь? — К этому моменту они оба как-то незаметно перешли на «ты».

— Отлично, — сухо ответила Вилла. — У меня сегодня развозка. Газеты нужно доставить подписчикам.

— Не возражаешь, если я с тобой прокачусь?

— Сомнительное развлечение. Нужно объехать по кругу весь город. На все про все час уйдет, если не больше.

— Ну и отлично, — обрадовался Джей-Джей.

Вилла попыталась придумать еще какую-нибудь отговорку, но… Этот настырный регистратор рекордов явно был полон энтузиазма. Вилла кивнула в сторону пассажирского сиденья и сказала:

— Ладно, эту пачку назад перекинь и садись.

Джей-Джей забросил пачку газет в кузов и сел в кабину рядом с Виллой. Он казался таким довольным, словно сбылась его давняя мечта — прокатиться на стареньком пикапе с редактором провинциальной газеты. Ох уж эта его легкая полуулыбка — едва заметное движение губ, и он превращался… ну просто в писаного красавца. Вдруг Вилла словно очнулась: гони от себя прочь такие мысли! Чертовы голубые глаза, все из-за них. Не забывай: этот человек — враг, он во всем виноват.

Выехав на центральную улицу, Вилла, словно извиняясь, сказала:

— «Фордик» у меня старенький, трясет в нем немилосердно. Если начнет укачивать — предупреди. Отец купил его новым, в шестьдесят седьмом году. С тех пор этот трудяга всю свою жизнь таскает газеты на своем горбу. Отец не соглашается поменять машину. Говорит, все равно все автомобили ржавеют, так какой смысл вкладывать деньги в ржавчину? Мол, ржавое ведро у нас уже есть. Вот только амортизаторы бы поменять этому ведру, а то ездить совсем невозможно стало.

После этого в кабине пикапа на некоторое время воцарилась тишина. Они молча пересекли город, проехали по мосту через Республиканскую реку и по эстакаде, проходившей над шоссе, ведущим в Канзас. Вилла перебирала в уме возможные темы для разговора и отбрасывала их одну за другой: некоторые казались ей глупыми и бессодержательными, некоторые были излишне провокационными и неминуемо бы превратили разговор в ссору. В какой-то момент она включила радио, но прием в этих местах был не слишком уверенный, и в динамиках слышалась не столько музыка, сколько помехи. Приемник пришлось выключить. Искоса поглядывая на попутчика, Вилла заметила, что тот с удовольствием смотрит по сторонам. Тогда она, на правах старожила, стала рассказывать гостю, на каком поле что растет, кто из фермеров владеет тем или иным участком земли и что за хищные птицы (а были это краснохвостые ястребы) кружат высоко в небе над окрестными холмами.

На вершине затяжного подъема Вилла съехала на обочину и остановилась.

— Мне нравится это место, — сказала она. — Оглянись, отсюда весь Супериор как на ладони виден.

Они с Джей-Джеем вылезли из машины и постояли на вершине холма. Над ними раскинулось васильковое небо, в воздухе пахло свежескошенной травой. В долине у подножия холма действительно был виден весь город, раскрашенный в новые, непривычные для Виллы цвета. На каждом фонарном столбе висела связка воздушных шаров, через улицы были перекинуты десятки рекламных растяжек, в небе над городом кружились два маленьких самолетика.

Вилла махнула рукой, показывая на западную окраину:

— Видишь вон там белый дом в викторианском стиле? Я там родилась и выросла. Не видишь? Вон то здание, с ветряной мельницей.

— Красиво здесь, — сказал Джей-Джей.

— Когда я была маленькой, отец брал меня с собой на развозку газет. Мы всегда останавливались здесь, на этом самом месте, — продолжала рассказывать Вилла. — Мы стояли, пили кока-колу и подолгу разглядывали долину. Отсюда ведь, если присмотреться, многое видно. Можно понять, кто из фермеров лучше ухаживает за землей, кто провел сев вовремя, а кто припозднился. Видно, кто покрасил дом, кто пристроил веранду или соорудил сарай… Стоя здесь, можно многое понять о том, что происходит в городе. Мне всегда нравилось ездить с отцом и узнавать наш городок и его окрестности.

Она чувствовала, что болтает слишком много, но ничего не могла с собой поделать: ей так нравилась роль экскурсовода, выпавшая в этот день на ее долю! Кроме того, рассказывая гостю о своем родном городе, она знала что делает: ей очень хотелось, чтобы он почувствовал очарование этих мест.

— Я тоже с отцом много ездил, — сказал Джей-Джей. — Там, где мы жили, в Огайо, он работал в департаменте транспорта — наносил разметку на дороги. Когда я подрос, он стал учить меня своему ремеслу. Понемногу я научился правильно смешивать краску, разогревать ее, а потом даже пробовал сам наносить ее на асфальт. Порой после хорошей работы мы останавливались и, оглядываясь назад, смотрели на то, что сделали. «Видишь, сынок, эти линии — они здесь не просто так. Они приводят в порядок жизни и судьбы людей» — так говорил отец. А потом, немного помолчав, хлопал меня по плечу или гладил по голове и добавлял: «Только не останавливайся, сынок. Никогда не останавливайся на достигнутом. Впереди всегда есть еще какая-нибудь дорога».

Вилла представила себе маленького Джей-Джея, помогающего отцу наносить разметку на бесконечные, идущие от горизонта до горизонта дороги. Она даже почувствовала что-то вроде зависти: как-никак этот парень сумел вырваться с бескрайних равнин Среднего Запада, смог обрубить корни и даже нашел себе место в большом мире. В то же время она увидела в нем родственную душу: оба они выросли в глухом захолустье, оба провели детство в отцовских пикапах, для обоих отцы стали первыми и главными учителями в жизни.

— Это твое любимое место в окрестностях города? — спросил Джей-Джей.

— Знаешь, здесь, конечно, очень здорово, — задумчиво ответила Вилла, — но больше всего я люблю бывать вон там. — Она показала рукой на излучину реки. — Видишь ту тополиную рощу? Знал бы ты, сколько летних дней я провела там, у самой воды. Там тихо, туда почти никто никогда не заходит. Лучшего места, чтобы спрятаться от мира, не сыщешь.

— Слушай, а как тебе Супериор в последние несколько дней? Тут ведь столько всего нового появилось…

Покачав головой, Вилла задумчиво ответила:

— Не знаю… Каким-то другим он стал…

— Другим в плохом смысле или в хорошем?

— Ну, так сразу не скажешь, — все так же задумчиво произнесла Вилла. — Привыкнуть надо, осмотреться.

Джей-Джей улыбнулся и заверил ее:

— Все хорошо. А главное — будет еще лучше.

Вилла провела ладонью по голове и шее и почувствовала на пальцах влагу. Тогда она тряхнула волосами, чтобы немного остудить разгоряченную кожу. Похоже, дело было не только в послеполуденной жаре и ярком солнце. Вилла вполне осознанно призналась себе в том, что ничего не может с собой поделать: мужчина, стоявший сейчас рядом, нравился ей. Нравился, и все тут. Она обернулась к нему и спросила:

— Ты, наверное, такое уже видел?

Джей-Джей пожал плечами и ответил:

— Много раз, уверяю тебя. И более того, в разных странах на нескольких континентах.

— Любишь путешествовать? — спросила Вилла.

— Да, люблю. А еще мне очень быстро становится скучно, если я слишком долго засиживаюсь на одном месте. Ну а ты где бывала?

— Ну… В Линкольне, — ответила она. — Несколько раз.

Оба рассмеялись. При этом Вилла попыталась мысленно прикинуть, как скоро Джону надоест здесь, в Супериоре. «Хотелось бы знать, — подумала она, — когда он отсюда уедет. Будет ли дожидаться, пока Уолли покончит с самолетом?»

— Знаешь, а тебя нетрудно представить себе где-нибудь в другом месте, — неожиданно сказал Джей-Джей.

Вилла чуть заметно улыбнулась и уточнила:

— Где, например?

— Ну, скажем, в каком-нибудь маленьком кафе в Санта-Маргерита-Лигуре.

— Это еще где? — удивилась она.

— В Италии. Курортный городок на побережье. Я тебя так там и вижу: сидишь на террасе за столиком, пьешь «Асти», а официанты уже передрались между собой за право обслуживать твой столик.

— «Асти» — это шампанское?

— Вроде того, — подтвердил Джей-Джей. — «Асти де Миранда». Лучшее на свете игристое вино. Это, конечно, не официальный титул и никакой не рекорд, просто оно мне больше других нравится. Какой у него аромат!.. Там тебе и абрикосы, и финики, и даже как будто шалфей. Вино легкое, светлое, в общем — райский нектар, иначе не назовешь.

Вилла отвела взгляд и сделала вид, что заинтересовалась чем-то на горизонте. «К чему все эти разговоры об Италии и игристом вине? — напряженно думала она. — Он что, хочет произвести на меня впечатление? Или, может быть, просто откровенно издевается?» Вилла машинально убрала прядь волос за ухо и невольно пожалела, что не надела сегодня платье поновее и помоднее, а главное — не настолько выгоревшее на солнце.

— Всегда хотела побывать в Италии, — призналась она.

— А ты когда-нибудь всерьез рассматривала возможность уехать из Небраски? — спросил Джей-Джей напрямик.

— По правде говоря, нет.

Карусель мыслей, образов и воспоминаний закружилась в голове у Виллы. Она ведь всегда мечтала об этом, всегда видела во сне одну и ту же картину: человек из большого мира — хотя бы вот этот Джей-Джей, например, — выдергивает ее из привычной среды обитания, отрывает от обычных дел и забот и увозит из Супериора куда глаза глядят. Куда именно ехать с таким человеком, было не так важно.

— Когда я поступила в университет, пришлось уехать отсюда и жить вдали от дома, — сказала она. — Вообще-то, мне понравилось, но слишком уж я вросла в эту почву. Никуда мне отсюда не деться. — Вилла энергично тряхнула головой и вновь поправила разметавшиеся волосы. — Господи, как же скучно, наверное, это слушать.

— Вовсе не скучно. Я просто никогда не понимал людей, которые боятся уехать из дома.

— Я не боюсь.

— Ну хорошо, положим, не боишься. Что тогда тебя удерживает от того, чтобы реализовать детские мечты? Разве ты никогда не хотела увидеть океан? Разве не мечтала о том, чтобы оказаться на смотровой площадке самого высокого небоскреба? Наконец, разве тебе не хотелось выпить шампанского на террасе итальянского или французского кафе?

«Что на это ответишь?» — подумала Вилла. А отвечать нужно — да так, чтобы он не решил, будто перед ним — самая обыкновенная тупая деревенская девчонка, которая, как кулик, только свое болото и хвалит. А еще… Ей вдруг стало интересно, с какой стати Джей-Джей так подробно расспрашивает ее. Ему действительно интересно или он просто пытается вскружить ей голову?

— Думаешь, все так просто? Как бы не так. Вот скажи, например, далеко ли можно уехать на тракторе?

— Наверное, ты удивишься, — спокойно ответил Джей-Джей, — но мировой рекорд путешествия за рулем трактора составляет четырнадцать тысяч пятьсот миль. Человек проехал от Англии до Зимбабве.

— Очень смешно, — мрачно сказала Вилла. — Ладно, поехали.

Она открыла дверцу пикапа, забралась на водительское сиденье, дождалась, пока с другой стороны сядет Джей-Джей, и завела машину. Несколько миль они проехали, не проронив ни слова. Первой нарушила молчание Вилла.

— Ты никогда по дому не скучаешь? — спросила она.

— Нет, — ответил Джон. — У меня нет дома. По крайней мере, в том смысле, который ты вкладываешь в это слово.

— А как же Нью-Йорк?

— Это скорее не дом, а перевалочная база. Ну хорошо, пусть не перевалочная, а основная. Мне туда почта приходит, там я храню сменную одежду… Вот, пожалуй, и все.

— А твоя семья где живет?

— Родители умерли, — ответил Джей-Джей, — давно уже…

— Извини.

— Если честно, могу без преувеличения сказать, что моя жизнь — это Книга. Та самая Книга рекордов, в издательстве которой я работаю. Ну а другие регистраторы рекордов и сотрудники издательства — вот, пожалуй, моя семья. По крайней мере, они мне ее заменяют.

Вилла искоса посмотрела на собеседника и вдруг обратила внимание на потертый воротник его рубашки. Похоже, об этом парне действительно никто не заботился. Ей захотелось заглянуть ему в глаза, понять его по-настоящему, но он сидел отвернувшись к окну, явно погруженный в свои мысли.

— Ты когда-нибудь пытался сам поставить рекорд? — спросила Вилла, желая вновь завладеть его вниманием.

— Нет, — ответил он, — не вижу смысла.

— Почему?

— Я рекорды регистрирую, а не ставлю. Каждому свое.

— Ну да… А почему так?

Джей-Джей высунул руку в окно и подставил раскрытую ладонь и пальцы набегающему потоку воздуха.

— Я стараюсь держаться своей полосы на дороге, которая называется «жизнь». Мне не суждено прославиться или стать великим. Мое дело — фиксировать и регистрировать величие других людей.

— Неужели тебе не хочется побить чей-то рекорд или поставить свой?

Старый пикап, громыхая изношенными деталями, подъехал к Манкато — деревушке, давно считавшейся частью Супериора. Джей-Джей упорно молчал, и Вилла терялась в догадках, не обидела ли она его своим вопросом.

— Слушай, Джей-Джей…

— Понимаешь, я не чувствую в себе тяги к рекордам, — спокойно ответил он. — Просто… ну, не такой я человек. Мне это, наверное, не нужно.

Несколько секунд Вилла обдумывала этот ответ, а затем тихо произнесла:

— Ну-ка, скажи мне, чего ты боишься?

Яйцо взмыло в воздух, описало пологую дугу, а на конечном участке траектории попало под яркий солнечный луч, отчего на мгновение засветилось изнутри, словно огромная капля расплавленного золота. Джей-Джей бросился ему навстречу, вытянул вперед и вверх руку и в следующую секунду почувствовал, как скорлупа хрустит у него в ладони. Прохладная вязкая масса вновь потекла по его запястью и предплечью.

Работая в Книге рекордов много лет, сам он никогда не пытался ни придумать собственный рекорд, ни побить чье-либо достижение. При этом он отлично знал, что именно требуется для фиксации очередного рекорда. Все возможности подготовить попытку в строгом соответствии с нормативами, установленными Книгой, у него были. Пожалуй, проще всего было бы побить рекорд в категории, традиционно называемой «Хождение по крылу». Речь шла о пребывании на внешней стороне фюзеляжа или на крыле поднявшегося в воздух самолета. Рекорд в этой области принадлежал Рою Каслу, который перелетел из Англии во Францию привязанным снаружи к крылу самолета. Общее время пребывания в воздухе от взлета до посадки составило три часа двадцать три минуты. Теоретически этот рекорд мог побить кто угодно. Джей-Джей полагал, что при наличии хорошего, надежного троса, некоторой смелости и достаточного количества транквилизаторов на такое достижение был бы способен и он. Потребовалось бы потерпеть всего-навсего три часа и двадцать четыре минуты.

И вот, по милости этой неугомонной женщины, он стоял посреди кукурузного поля с тремя коробками свежих яиц. По правде говоря, его любимой категорией рекордов всегда было «Бросание предметов на дальность и меткость». Если уж совсем начистоту, то именно к метанию яиц он был особенно неравнодушен. Долгое время этот рекорд бессменно оставался за финнами, затем почетная традиция перешла к американцам. Последнее достижение в этой области принадлежало Джонни Деллу, установившему рекорд в паре с Кейт Томас, что было зарегистрировано в городе Джуитт штата Техас. Джей-Джей лично его регистрировал: Джонни метнул яйцо на расстояние трехсот двадцати трех футов и двух дюймов, а Кейт поймала его голыми руками, не разбив (использование перчаток условиями проведения конкурса не допускалось). Доставив все газеты по нужным адресам, Джей-Джей с Виллой заглянули в универсам «Кирс Трифтвей», где провели, наверное, с полчаса, обсуждая аэродинамические качества яиц различных размеров. Стремясь правдоподобно изобразить строго научный подход к проблеме, они решили провести сравнительные испытания трех размерных категорий выбранных ими метательных снарядов. Кандидатура мелких яиц была отведена за явной бесперспективностью, в результате чего будущим рекордсменам осталось сделать выбор между тремя сортами куриных яиц: средними, крупными и отборными. В дополнение к самим объектам исследования были куплены сопутствующие материалы: рулон бумажных полотенец и бутылка дешевого белого вина.

Солнце уже садилось, и над нагретыми полями растеклось блаженное тепло. Джей-Джей отошел от Виллы на сто девять широких шагов — заведомо дальше, чем зафиксированная для этой категории рекордная дистанция. Таким образом он хотел показать Вилле, как это далеко: триста двадцать три фута.

— Эгей! — крикнул он ей с дальнего конца поля. — Это как сейчас от тебя до меня.

Вилла в ответ помахала ему рукой. Ее улыбку он видел даже сейчас, когда их разделяло большее расстояние, чем длина футбольного поля. Для участия в экспериментальном метании яиц Вилла разулась. Она босиком вышла на поле и в качестве разминки несколько раз потянулась, нагнулась и энергично помахала руками.

— Ну что, не передумала? Может быть, все-таки не будем маяться этой дурью? — крикнул Джей-Джей.

— Ну вот еще! — прокричала в ответ Вилла. — Хватит ныть! Давай за дело!

— Ну хорошо, — согласился он и легкой трусцой подбежал к ней поближе. — Давай для начала потренируемся на небольшом расстоянии. Постепенно будем отходить все дальше. Предлагаю начать с пятнадцати шагов. Так сказать, уровень для начинающих.

— Как скажешь, — согласилась Вилла.

Смеясь, как девчонка, она отсчитала пятнадцать шагов и обернулась к Джону. Ее платье эффектно развевалось на ветру, а улыбка приводила регистратора рекордов почти в детский восторг. Ему нравилось лицо Виллы в те минуты, когда она не обвиняла его в уничтожении Супериора и разрушении местного образа жизни. Прикинув возможные последствия тренировки, Джей-Джей снял рубашку и перекинул ее через ветку вяза, росшего на краю поля. Он заметил, что Вилла не без интереса посматривает в его сторону, и пожалел, что в последние годы совсем забросил спорт и физкультуру. «А ведь достаточно было бы поприседать, поотжиматься по утрам, — подумал он, — и моя фигура производила бы совершенно другое впечатление».

— Ты, главное, встряхни их хорошенько, — распорядился Джей-Джей, вспомнив некоторые методические приемы, которые он почерпнул у знакомых рекордсменов. — Нужно разбить желток внутри скорлупы и хорошенько взболтать его. Тогда масса будет распределена в яйце равномерно, и оно полетит точнее и дальше.

— Начинаем с отборных, — объявила Вилла, подбрасывая первое яйцо на ладони.

Первые пробные запуски прошли удачно, и уверенность претендентов в собственных силах росла на глазах. Продолжая перебрасываться яйцами, они стали потихоньку увеличивать дистанцию. Большую часть снарядов им удавалось успешно перехватить, но некоторые яйца все же разбивались у них в руках, что неизменно вызывало взрыв смеха у обоих участников эксперимента. Почувствовав кураж, они резко увеличили дистанцию, сначала до сорока, а затем и до шестидесяти футов. Яйца стали биться чаще. Какие-то пролетали мимо, а какие-то, будучи неудачно пойманными, заливали им руки и плечи липкой массой своего содержимого.

— По-моему, что-то не так, — заявила Вилла. — Ты жульничаешь. Почему так получается, что на мне желтка гораздо больше, чем на тебе?

— Да ты что! Я и сам в желтке с ног до головы, — возразил Джей-Джей.

Яйца взлетали в воздух одно за другим. Раз — и очередной снаряд угодил прямо Вилле в голову.

— Ой! — испуганно воскликнула она. — Возьми на заметку: средние бьют больнее всего. Словно в тебя угодили мячом для гольфа.

Шлеп! — и очередное яйцо, найдя брешь в обороне Джей-Джея, угодило ему прямо в грудь. Перемешанный с белком желток потек вниз по его животу.

— Вилла! — крикнул он, стряхивая с себя осколки скорлупы. — Ты бросаешь, как девчонка. Выше нужно бросать, слышишь, выше! Чем круче дуга, тем легче ловить.

Вилла молча оценивающе посмотрела на напарника, а затем, все так же молча, приняла знакомую стойку и сделала подачу по всем правилам софтбола. Джей-Джей едва понял, что произошло, когда яйцо грозно просвистело в воздухе прямо у него над ухом.

— Ого! Это нечестно!

— Честно-честно, — заверила его Вилла. — Будешь знать. Позвольте представиться: член сборной команды округа Накелс по софтболу. Сначала секция в школе, затем четыре года в основном составе, ну а затем — сборная всех звезд округа в товарищеских матчах.

Следующее яйцо она бросила ему не как спортивный снаряд или гранату, а наоборот — предельно легко и мягко, так, чтобы его было удобно ловить. «Ничего, — подумала Вилла. — Хватит ему во всем поддаваться. Пусть знает, с кем связался». Джей-Джей бросил ей обратно пойманное яйцо. Он чуть-чуть не рассчитал бросок, и Вилле пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы принять подачу. Получилось у нее это ловко и грациозно: ноги напряглись, а легкое платье задралось на несколько драгоценных дюймов. Джей-Джей понял, что партия проиграна: он явно уступал сопернице в физической подготовке и технике, а главное — все его внимание было сконцентрировано на ней самой. Сосредоточиться на игре не удавалось никак. Вид легко скачущей по кукурузному полю Виллы приводил Джей-Джея в восторг. У него кружилась голова, в крови бурлили пузырьки, как от шампанского. В общем, похоже, купленное вино могло бы уже не опьянить, а, наоборот, немного отрезвить его.

— Ты слушай, что я тебе говорю! — прокричала Вилла. — Когда ловишь яйцо, не встречай его ладонью, как стеной! Старайся перехватить его в момент движения руки назад. Так удар амортизируется и шансов, что яйцо не разобьется, становится больше.

— Ты лови как хочешь, а я буду ловить по-своему, — уперся Джей-Джей. — Давай, расходимся еще дальше.

Сто футов.

Липкой от яиц рукой он взял очередной снаряд и хорошенько взболтал его. Вроде бы содержимое распределилось в скорлупе равномерно. Замах — и яйцо взмыло в воздух по пологой дуге.

Вилла метнулась на перехват пущенного снаряда — ни дать ни взять стремительная золотая стрела. Желтое платье и светлые волосы сливались в подобие быстрого языка пламени. Буквально через секунду она гордо вскинула сжатый кулак и прокричала:

— Есть!

Эта бомбардировка продолжалась до тех пор, пока не разбилось последнее из купленных в супермаркете яиц. Ход эксперимента можно было отследить по трем дюжинам желтых клякс, растекшихся по земле, в обрамлении осколков скорлупы.

— Ну что, — деловито поинтересовалась Вилла, — как идут наши дела?

— Вынужден вас огорчить, — имитируя официальный тон, мрачно ответил Джей-Джей. — Рекорд не засчитан.

Они, как могли, стерли с себя следы баталии, израсходовав весь рулон бумажных полотенец и бутылку воды, которая, к счастью, нашлась в машине. Чтобы это импровизированное омовение принесло хоть какие-то результаты, пришлось помогать друг другу. Стоя вплотную к Вилле, Джей-Джей с восторгом вдыхал исходивший от нее легкий аромат соли и свежего пота. Он аккуратно стер один из желтков, неизвестно как угодивший ей в спину, под лопатку, и помог вычесать остатки скорлупы из волос. Он чувствовал исходящее от Виллы тепло, ощущал, как напрягаются и расслабляются ее мышцы, и вдруг заметил, как она вздрогнула всем телом, когда он случайно прикоснулся рукой к ее шее, придерживая прядь слипшихся от яичного белка волос.

Потом они, воспользовавшись случаем, пошли погулять по полю, чтобы посмотреть на закат, который действительно выдался в тот день просто роскошным. Под вечер на небе появились перистые облака, которые теперь были подсвечены снизу уходящим за горизонт солнцем. Эти же солнечные лучи играли на гладкой коже Виллы и зажигали озорные огоньки в ее глазах. Даже ногти на пальцах ее босых ног, казалось, не то играют этими лучами, не то сами испускают едва заметное розовое свечение.

Вилла открыла вино, расковыряв пробку маленьким перочинным ножом. Купить стаканы они забыли и теперь передавали бутылку из рук в руки, по очереди делая большие глотки прямо из горлышка.

Джей-Джей прекрасно понимал химическую основу своих приятных ощущений и легкого головокружения. Чтение книг и долгие беседы с врачами и исследователями, изучавшими такой загадочный феномен, как любовь, привели его к тому, что он без труда мог прикинуть в уме химическую формулу своего теперешнего состояния. Дело заключалось в том, что в его mesencephalon, или средний мозг, в эти секунды закачивалось избыточное количество дофамина, артеренола, норадреналина и фенэтиламина. Его организм начал усиленно производить феромоны, невидимые молекулы ароматов, десантирующихся на выбранную жертву. В мозгу Виллы происходило примерно то же самое. По крайней мере, все внешние признаки были налицо: ее кожа покрылась тонкой пленочкой пота, зрачки расширились, на щеках выступил румянец.

Джей-Джей пребывал в смятении. С одной стороны, накопленные научные знания всегда придавали ему чувство уверенности в себе и даже некоторой неуязвимости. В последнее время он стал позволять себе брюзжать по поводу таких глупостей, как влюбленность и любовь, особенно когда эти чувства представали перед ним в изрядно искаженном виде, как, например, тогда, в Париже, во время неудачной попытки побить рекорд продолжительности поцелуя. С другой стороны, то, что происходило с ним сейчас, не укладывалось в привычные рациональные рамки и не просчитывалось знакомыми уравнениями. При всех своих познаниях, при всем своем скептическом отношении к якобы высоким чувствам и романтической влюбленности, он ничего не мог с собой поделать: ему нравилось быть рядом с этой женщиной. Ему хотелось обнять и поцеловать ее, хотелось познать ее и — кто бы мог подумать? — не расставаться с нею никогда…

Но затем случилось неизбежное: в его мозговой лаборатории сработало какое-то реле, разбилась какая-то мензурка, замкнулись какие-то контакты, и он вспомнил об одном препятствии, которое грозило похоронить и едва успевшую родиться влюбленность, и то дело, ради которого он приехал в этот город.

Джей-Джей сам себе удивился, когда услышал, насколько невозмутимо звучит его голос.

— Знаешь, — сказал он, обращаясь к Вилле, — есть у меня к тебе один вопрос. Меня это, наверное, не касается, но не спросить тебя я не могу: расскажи, что у тебя с этим… ну, с Уолли Чаббом.