ГЛАВА ПЕРВАЯ

Чарли Сент-Клауд не был ни лучшим, ни самым одаренным мальчишкой в округе Эссекс, зато он не зря неофициально числился самым многообещающим и перспективным. Он был вице-президентом школьного ученического совета, одним из капитанов школьного дискуссионного клуба и играл за «Марблхед Маджишенс». Веснушчатый, с озорной ямочкой на одной щеке, этот кареглазый блондин был к пятнадцати годам уже не по-детски симпатичен, а по-мужски красив. Ему удавалось поддерживать хорошие отношения как с «ботаниками», так и с теми, кто не блистал ни в одном предмете, кроме физкультуры. Более того, у него уже была подружка — девчонка, учившаяся в той же школе классом старше. Да, скажем прямо, Чарли Сент-Клауда природа не обделила ни физически, ни интеллектуально. Всем, кто его знал, казалось, что светит ему в жизни хорошая карьера, а для начала — может быть, даже стипендия в Дартмуте, Принстоне или каком-нибудь другом хорошем колледже.

Его мать, Луиза, просто молилась на его успехи. Чарли был причиной всех ее жизненных неудач и поражений, но он же оказался и главным целительным средством, благодаря которому ей удалось постепенно залечить старые раны. Трудности в жизни Луизы начались практически с того дня, как Чарли был зачат. Эта незапланированная беременность лишила ее любимого человека: ее парень, отличный плотник, бросил Луизу, как только узнал, что она ждет ребенка. Дальше все пошло еще хуже: беременность протекала тяжело, а для того чтобы Чарли все-таки появился на свет, потребовалось серьезное хирургическое вмешательство. Прошло не так много времени, и Луиза родила второго сына — от другого отца, который также сбежал, не дождавшись появления наследника. Жизнь матери-одиночки, воспитывающей двоих детей, естественно, нелегка, но у Луизы в этой серой и унылой жизни было светлое пятно — Чарли, его сверкающие искорками глаза, его неизбывный оптимизм. Она и сама не поняла, почему вдруг стала воспринимать старшего сына как своего ангела-хранителя, как вестника надежды, который не может ни ошибиться, ни сделать ничего дурного.

Он быстро рос, с удовольствием учился, помогал матери и любил младшего брата, наверно, так, как никто в этом мире. Братишку звали Сэм. Его отец — юрист, специалист по освобождению задержанных под залог — исчез с горизонта Луизы, оставив в качестве воспоминания о себе несколько заживших со временем синяков и ссадин на ее лице да, пожалуй, курчавую шевелюру младшего сына. Чарли свято верил, что он единственный друг и защитник младшего брата. Более того, он был твердо убежден, что когда-нибудь они вырастут и добьются очень многого в этой жизни. Братьев разделяли три года; один был блондин, другой брюнет, один правша, другой левша, но это не мешало им быть лучшими друзьями. Слишком многое их объединяло: рыбалка, лазанье по деревьям, гончая-бигль по кличке Оскар и, конечно же, «Ред Сокс» — любимая бейсбольная команда.

И вот в один прекрасный день Чарли совершил страшную, непоправимую ошибку. Он сделал то, что полиция так и не смогла объяснить, а судья по делам несовершеннолетних приложил все силы, чтобы спустить это дело на тормозах.

Чарли все испортил. Случилось это в пятницу, 20 сентября 1991 года.

Мама работала в вечернюю смену в универсаме «Пенни» на Вашингтон-стрит. Мальчишки вернулись домой из школы, и им хотелось приключений. Делать было нечего. Даже уроки и те можно было отложить на воскресный вечер. Все обычные развлечения уже были перепробованы. Братья побывали в конце квартала, где подглядывали, чем занимаются близняшки Флинн. Потом они перебрались через изгородь и не без любопытства прогулялись по дворику чешского беженца, который утверждал, что в свое время именно он изобрел базуку. На закате они, как обычно, поиграли в мяч во дворе своего дома на Клаутменс-лейн. Мальчишки отрабатывали подачу ежедневно: этот ритуал не был нарушен ни разу с тех пор, как Сэм получил в подарок от Чарли на свой седьмой день рождения первую в жизни бейсбольную перчатку — настоящую, фирмы «Роулингз». Но потом стало слишком темно, чтобы играть, и до братьев вдруг дошло, что делать больше нечего совершенно. Надвигался скучный вечер.

Сэм в общем-то готов был сдаться и сесть дома у телевизора, посмотреть по MTV клип на песню Криса Айзека «Жестокая игра»; он даже не подозревал, что у Чарли есть другой план и старший брат просто не хочет раньше времени радовать его своим сюрпризом. Прекрасно зная, что ответит Сэм, Чарли все же поинтересовался:

— Как насчет половить рыбку? Пойдешь на Девере-Бич?

— Неохота, — ответил Сэм. — Каждый раз одно и то же. Скучно. Может, в кино? В «Уорике» идет «Терминатор два». Ник Барридж нас протащит, а места в последних рядах наверняка будут.

— У меня есть другой план, получше.

— Не может быть. Все самое интересное я уже придумал.

Тогда Чарли эффектным жестом вытащил из кармана джинсовой куртки два билета на матч «Ред Сокс». Их любимая команда играла против «Янки». Бостонцы были в тот момент на подъеме, а их заклятые соперники «Бронкс Бомберс» проиграли одиннадцать матчей из тринадцати.

— Вот это да! Где достал? — спросил Сэм.

— Места знать надо.

— А как же мы туда доберемся? Полетим, что ли?

— Не психуй, я все продумал. Миссис Панг в отпуске. Возьмем покататься ее тачку.

— Покататься? Да ты рехнулся! У тебя ведь и прав еще нет!

— Что, не поедешь?

— А как же мама?

— Да не заводись. Мама ничего не узнает.

— Но ведь Оскара же нельзя оставить одного на целый вечер. Он весь дом перевернет.

— Оскар тоже с нами поедет.

Понятное дело, что очень скоро Чарли, Сэм и их верный бигль уже ехали в Бостон на машине «Кантри-Сквайр», принадлежащей миссис Панг. Самой миссис Панг, разумеется, с ними не было. В протоколе, составленном полицией на месте происшествия, были указаны двое несовершеннолетних, не имеющих прав на вождение автомобиля, собака и угнанная машина — белая, с красной обивкой салона. Впрочем, дело об угоне было закрыто в связи с тем, что миссис Панг, вернувшись из Нейплса (штат Флорида), отказалась подавать иск. Они были такими хорошими мальчиками, сказала она. Они ведь просто взяли машину покататься. Они совершили ужасную ошибку, но и заплатили за нее сполна.

Поездка заняла около получаса; Чарли вел машину предельно осторожно, особенно на шоссе 1А, где частенько бывают полицейские патрули из Суомпскотта и Линна. Настроив приемник на волну бостонской станции WRKO, ребята прослушали трансляцию предматчевого шоу, вспомнили, как они в прошлый раз ездили на стадион, и пересчитали имевшуюся у них наличность: выходило, каждому хватало на два хот-дога, кока-колу, и еще оставалось на пакет орешков.

— Этот год наш будет, — заявил Сэм. — «Сокс» должны стать чемпионами.

— Надо только преодолеть «проклятие Бамбино», — ответил Чарли, имея в виду суеверие, бытовавшее среди бостонских фанатов: считалось, что, продав Малыша Рута в «Янки», хозяева и тренеры «Ред Сокс» сглазили свою команду.

— Ты-то, надеюсь, в эту чушь не веришь?

— Хочешь верь, хочешь не верь, но с цифрами не поспоришь: «Сокс» не выигрывали чемпионат с восемнадцатого года, а «Янки» становились чемпионами двадцать два раза. Вот и думай теперь сам.

— Брось. Не Малыш Рут виноват в том, что Билл Бакнер зеванул — в восемьдесят шестом, когда отбивал подачу.

Болельщики «Сокс» не уставали проклинать Бакнера. Он был игроком первой базы, чья неумелая игра стоила «Сокс» по меньшей мере шести очков и — как утверждали многие — чемпионского титула.

— С чего ты это взял?

— Да просто он не виноват.

— А я уверен, что виноват.

— Не виноват.

— Виноват.

Пауза.

— Ничья? — нехотя предложил Сэм.

— Ну ладно, пока ничья.

На этом спор между братьями обычно прекращался, но не считался законченным. Ничья, временная передышка стала для них способом прерывать споры, которые грозили затянуться надолго — хоть на весь вечер.

По обоюдному соглашению предмет спора и позиции каждого участника тщательно записывались в специальную тетрадь «Дневник больших и малых споров Чарли и Сэма». Впоследствии, обсуждая некоторые процедурные вопросы и подготовившись к дальнейшим дебатам, братья могли возобновить спор в удобное для них время с той же точки, на которой он был прерван. Невзирая на разницу в возрасте, Сэм никогда не просил дать ему фору и отстаивал свою точку зрения на равных со старшим братом. Чтобы обзавестись весомыми, неопровержимыми аргументами, они порой подолгу просиживали в читальном зале Публичной библиотеки Эббот на Плезент-стрит.

Бостон, его высокие здания из красного кирпича со сверкающими стеклянными окнами и витринами ждали их на том берегу реки Чарльз. Они свернули на Бруклин-авеню, и вскоре впереди замаячили огни стадиона. Оскар высунулся в окно и весело кусал набегающий поток прохладного вечернего воздуха. Наряженный в красно-белый комбинезончик, бигль был отличным талисманом для этой авантюры.

На парковке мальчишки запихнули собаку в рюкзак и пошли искать свои места на боковой трибуне. Добрались они туда как раз в тот момент, когда комментатор объявил, что первую подачу будет выполнять Роджер Клеменс, номер двадцать один. Шутки ради братья, прежде чем сесть, раскланялись с соседями с таким видом, будто оба они были родственниками только что упомянутого Роджера Клеменса, который должен был выйти на поле. Один из охранников стадиона впоследствии подтвердил, что видел проходивших на стадион двух подростков без сопровождения взрослых. На них были фанатские бейсболки, а на руках перчатки-краги цветов любимой команды. Вели себя они прилично, и охранник не стал останавливать их и расспрашивать, с кем они пришли на игру.

Места мальчишкам достались в дальнем конце трибуны, да к тому же прямо за каким-то верзилой чуть ли не семи футов ростом. Впрочем, все это не могло омрачить счастья Чарли и Сэма. Ни дождь, ни снег, ни ураган не остудили бы их восторга. Ничто не могло испортить впечатление от вида на знаменитую стену «Зеленый Монстр» на левой стороне стадиона, на газон, на четко прочерченные мелом линии разметки, на круги перед базами. Братья оказались прямо у углового шеста, всего в 302 футах от «своей» площадки, — отличная дистанция для пробежки на домашнюю базу.

Один из любимчиков Чарли и Сэма — Уэйд Боггз не вышел на игру из-за травмы плеча. Зато его место занял Джоди Рид, которому удалось вывести команду вперед благодаря отличной двойной пробежке. Ребята съели по два хот-дога с двойным соусом, а Оскару перепало несколько крекеров от дамы, сидевшей прямо за ними. Ее спутник — здоровенный бородатый парень — угостил мальчишек пивом, предложив несколько раз отхлебнуть «Будвайзера» из своей бутылки. Чарли благоразумно не стал злоупотреблять щедростью соседа, но в полицейском протоколе все равно было указано, что в их с Сэмом крови обнаружены следы алкоголя. Этого хватило, чтобы возникли вопросы, ответов на которые найти так и не удалось.

Клеменс практически разгромил «Янки», пропустив всего три подачи и отбив семь. Стадион ревел от восторга, и Оскар подвывал в полный голос. Матч закончился, по итогам двух встреч счет был два — ноль, болельщики стали расходиться, но Сэм с Чарли еще некоторое время посидели на трибуне, обсуждая по свежим следам самые эффектные моменты игры. До Торонто, где должен был состояться финал чемпионата, их любимой команде оставалось всего ничего — «Сокс» вышли на финишную прямую. Обычно к сентябрю команда начинала сдавать позиции, но в этом сезоне все складывалось иначе: они были на подъеме.

— Ничего, когда-нибудь у нас будет абонемент на весь сезон, — заявил Чарли. — Места — вон там, в первом ряду, прямо за стартовой площадкой наших.

— А по мне, так и боковые трибуны сойдут, — сказал Сэм, дожевывая последние орешки. — Где сидеть — не так важно. Главное, что мы вдвоем. Тогда бейсбол с любого места в радость будет.

— Бейсбол, Сэм, с нами всегда останется. Мы с тобой каждый вечер подачу отрабатывать будем, что бы ни случилось, как бы жизнь ни повернулась.

Прожекторы над стадионом стали гаснуть один за другим, рабочие начали раскатывать брезент на игровом поле. Братья направились к парковке, где большой белый универсал стоял едва ли не в гордом одиночестве.

«Домой доедем быстрее, чем сюда», — подумали оба брата.

Улицы в это время были почти свободны. По радио передавали Брюса Спрингстина — идеальная музыка для поездки за рулем. За полчаса, если ничто не помешает, они наверняка доберутся до дому, значит — в половине одиннадцатого. Мама раньше полуночи не вернется, а миссис Панг в своей Флориде никогда ничего и не узнает.

Где-то после Уандерленд-Грейхаунд-парка Сэм вытащил из кармана кассету и воткнул ее в магнитолу. Зазвучали знакомые аккорды из альбома группы U2 «Дерево Джошуа». Чарли стал подпевать «С тобой или без тебя».

— Боно лабает, — заявил Сэм.

— Нет, сам Босс.

— Боно.

— Босс.

— Ничья?

— Ничья.

Некоторое время они ехали молча, а потом Сэм ни с того ни с сего спросил:

— Когда же я наконец стану взрослым?

— Ты уже взрослый, — ответил Чарли.

— Я серьезно. Когда я перестану быть ребенком?

— Официально, — объявил Чарли, — с двенадцати лет ты уже считаешься взрослым мужчиной и можешь делать все, что захочешь.

— Кто это сказал?

— Я сказал.

— Я взрослый мужчина и могу делать все, что захочу, — повторил Сэм, наслаждаясь звучанием этих слов.

Над рекой Согус плыла полная луна, почему-то очень большая. Сэм опустил окно.

— Смотри-ка, она крупнее, чем обычно. Наверно, сегодня она к нам ближе.

— Фигня, — отмахнулся Чарли. — Она всегда на одном и том же расстоянии от Земли. Это просто оптическая иллюзия.

— Как так?

— Ну, это когда зрение тебя обманывает.

— В каком смысле?

— Какого бы размера Луна нам ни казалась, — пояснил Чарли, — в какой бы точке неба мы ее ни видели, она всегда находится на расстоянии двухсот двадцати пяти тысяч семисот сорока пяти миль от нас. — Наскоро пересчитав в уме (а это всегда ему легко давалось), он сообщил брату: — Если ехать не останавливаясь с той же скоростью, как мы едем сейчас, то дорога до Луны заняла бы у нас сто семьдесят дней.

— Вот мама бы рассердилась, если б мы пропали так надолго, — заметил Сэм.

— А миссис Панг увидела бы, какой теперь пробег у ее машины, и тоже небось не обрадовалась бы.

Мальчишки рассмеялись. А потом Сэм сказал:

— Никакая это не оптическая делюзия. Она на самом деле сегодня ближе. Честное слово. Ты посмотри: вокруг нее даже свечение какое-то особенное, вроде нимба у ангела.

— Никаких нимбов не бывает, — строго заявил Чарли, — а свечение, которое мы видим, порождает рефракция мельчайших кристалликов льда в верхних слоях атмосферы.

— Ну, блин, а я-то подумал, что это рефракция кристаллов льда у тебя в заднице, — с той же интонацией передразнил брата Сэм и засмеялся.

Оскар поддержал его шутку одобрительным лаем.

Чарли посмотрел в зеркало заднего вида, прикинул расстояние до идущей впереди машины и позволил себе на миг оторвать взгляд от дороги, чтобы поглядеть в правое окно. Луна, мелькая в переплетении ферм разводного моста, неслась над рекой вместе с ними в сторону дома. Она действительно казалась ближе — ближе, чем когда бы то ни было. Чарли повернул голову, чтобы получше рассмотреть это явление природы. Он был уверен, что мост впереди абсолютно свободен. Решив обогнать луну, он надавил на педаль газа.

В тот вечер было принято немало опрометчивых решений, но это, разумеется, оказалось наихудшим. Чарли гнался за луной. В последнюю секунду он успел увидеть картину полного счастья: ничего не подозревающий Сэм с восторгом смотрит на него. Кудрявые волосы вьются надо лбом. На руке роулингская перчатка. А потом были только бьющееся стекло, скрежет металла и чернота.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

В пролетах моста Генерала Эдвардса выл холодный порывистый ветер. Флорио Ферренте вытащил из инструментального отсека машины спасателей «челюсти жизни». Эти зазубренные клещи весили больше двадцати килограммов и легко перекусывали сталь автомобильного кузова. Впрочем, в могучих руках спасателя они выглядели не более внушительно, чем кухонные ножницы.

Флорио опустился на колени и прочел короткую молитву спасателя, с которой всегда приступал к работе:

Дай мне мужество.

Дай мне силы.

Господи, несмотря ни на что,

Не оставь меня.

Затем — за дело, ни теряя ни мгновения. Тысячи — нет, миллионы мыслительных операций в секунду. Все нужно делать срочно, права на ошибку нет. Заметив пролитый бензин, Флорио оценил вероятность возникновения искры и взрыва. Теперь нужно решить, как быстрее пробраться к центру того, что осталось от машины, — через ветровое стекло, или отжать смятый капот, или все же через двери? При этом он параллельно высчитывал, сколько времени у него остается на спасение тех, кто там, внутри. Дорога была каждая секунда.

Флорио пробежал по черным полосам, оставленным на асфальте тормозившими юзом шинами, и обогнул сложившийся почти вдвое автопоезд, прицеп которого словно пытался обогнать тягач. Водитель грузовика сидел, прислонившись к разделительному барьеру посреди дороги, и сжимал голову руками. От него пахло пивом и кровью. Сработал давно известный спасателям закон: судьба хранит дураков и пьяных. Вот и этот парень легко отделался.

Мгновенный взгляд на номерной знак изуродованного белого универсала дал первую порцию информации. «Форд» принадлежал миссис Норман Панг, проживающей на Клаутменс-лейн, Марблхед. Возраст: 73 года. Зрение ослаблено. Возможно, это первый ключ к разгадке причин катастрофы.

Машина была смята и лежала на крыше, чем-то напоминая мертвого таракана. Капотом — вернее, тем, что от него осталось, — она упиралась в ограждение моста. Судя по шлейфу стекла и пластмассовых обломков, автомобиль перевернулся через крышу раза два, не меньше. Флорио опустился на асфальт и взглянул внутрь через разбитое окно.

Из салона не доносилось ни звука — ни стонов, ни дыхания. По трещинам в металле стекала кровь.

Привычным, отработанным движением Флорио воткнул металлический упор в узкую щель между смятым капотом и дверью. Одно нажатие на кнопку — и механизм пришел в действие. Искореженный кузов застонал, поддаваясь могучей силе, разрывавшей его изнутри. Флорио смог наконец просунуть голову в машину и увидел двух мальчишек, повисших на ремнях вниз головой. Оба не подавали признаков жизни. Судя по положению их тел и рук, в последнюю секунду они пытались прикрыть друг друга от страшного удара. Никакой миссис Панг в салоне не наблюдалось.

— Двое тяжело пострадавших на передних сиденьях! — прокричал Флорио своему напарнику Тришу Харрингтону. — Сзади — собака. Вытаскиваем и гоним в больницу. Первая категория срочности.

Он вылез из машины и вонзил металлические клещи «Хёрст» в дверные петли. Еще одно движение пальцем — и, откликаясь на нажатие другой кнопки, зубья дважды сомкнулись на тонком автомобильном металле. Флорио вырвал дверь из перекошенного проема и отбросил ее в сторону.

— Два иммобилизатора для позвоночника! — крикнул он. — Размер третий. И две коротких доски для фиксации тела.

Он вновь заполз в машину и спросил у младшего мальчишки:

— Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь.

Тишина. Ни ответа, ни движения. Лицо и шея мальчика были залиты кровью, глаза и губы плотно сжаты.

Другой закон спасателей гласил: если ребенок тих и спокоен, жди беды.

Флорио наложил фиксатор на шею мальчишки, подсунул под его спину иммобилизатор, а затем ножом перерезал ремень безопасности. Одним движением он вытащил пострадавшего из машины. Мальчик был совсем легкий, фунтов восемьдесят, не больше, и Флорио лишь удивило, что на его правой руке надета бейсбольная перчатка.

— Зрачки не реагируют, — объявил напарнику Флорио, посветив Сэму фонариком в глаза. — Дыхание не прослушивается. Кровотечение из ушей.

Все это были очень плохие признаки. Настала очередь вытаскивать второго пострадавшего. Флорио вновь забрался внутрь салона. Подростка на водительском сиденье зажало рулевой колонкой. Спасатель затащил в машину гидравлический упор и, выбрав подходящее место, включил механизм. Когда металлическая деталь разделилась, он увидел, что у парня, ко всему прочему, открытый перелом бедра. В нос ударил отвратительный запах: смесь охлаждающей жидкости из пробитого радиатора и крови.

Флорио быстро наложил шейный фиксатор и притянул парнишку жесткими скобами к иммобилизатору. Теперь оставалось только вытащить его наружу и аккуратно положить на асфальт.

— Ты меня слышишь? — спросил Флорио.

Ни слова в ответ.

— Сожми мою руку, если слышишь, — сказал он.

Ни звука.

Оба пострадавших лежали теперь бок о бок рядом с машиной на досках-фиксаторах. С собакой на заднем сиденье все было ясно: пса просто расплющило между стенкой багажника и задней осью, которую ударом вогнало в салон. «Святой Франциск, — прошептал Флорио, — ниспошли свою благодать на эту тварь Божью».

Он бросил взгляд на часы. Они неумолимо отсчитывали минуты «золотого часа»: на то, чтобы спасти этих парней, оставалось совсем мало времени — меньше шестидесяти минут. Если удастся стабилизировать их состояние и быстро довезти до хирургов и реаниматологов в больнице, они еще могут выжить.

Спасатели отнесли в свою машину сначала одного мальчика, затем второго. Триш вскочил на водительское место. Флорио остался в реанимационном отсеке и наклонился, чтобы закрыть распахнутые задние двери. На горизонте он увидел полную луну. Это по воле Божьей она здесь именно сейчас — словно напоминание о том, как мимолетна наша жизнь в этом мире, как зыбко и преходяще все прекрасное.

«Скорая помощь» рванула вперед, завыла сирена. Флорио захлопнул двери. На миг его пальцы прикоснулись к потертому золотому медальону, висевшему у него на шее. Это был святой Иуда, брат апостола Иакова, покровитель тех, кто попал в безвыходную ситуацию.

«Научи меня…»

Приложив стетоскоп к груди младшего мальчика, он прислушался и все понял.

Настало время чудес.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мгла укрыла землю как саваном, приглушив все звуки мира. Чарли, Сэм и Оскар сбились в кучку, стараясь не потеряться в этой сырой и промозглой темноте. Никого, кроме них, здесь не было. Они могли быть где угодно — или нигде. Впрочем, какая разница. Они были вместе.

— Мама нас за это убьет, — дрожа, сказал Сэм. Засунув руку поглубже в перчатку, он добавил: — Ну и рассердится же она — мало не покажется.

— Не волнуйся, старик, — ответил Чарли и убрал со лба младшего брата непослушные кудри. — Маму я беру на себя.

Он и сам хорошо представлял себе реакцию матери: ее покрасневший лоб, пульсирующие на висках синие жилки, хмуро сведенные брови и морщинки, сбегающие к поджатым губам.

— Нас ведь за это в тюрьму посадят, — сказал Сэм. — Миссис Панг потребует, чтобы мы заплатили ей за разбитую машину, а у нас же нет столько денег.

Он повернул голову и не без труда сосредоточил взгляд на зыбкой тени, едва проступавшей в полумраке. Ну да, это он — кузов разбитой машины. Все, что уцелело при аварии, спасатели разодрали своими клещами и распорками.

— Не посадят тебя ни в какую тюрьму, — заверил Чарли брата. — Ты еще мал. Они не сажают двенадцатилетних детей. Меня могут, тем более что я был за рулем, но не тебя.

— И что нам теперь делать? — испуганно спросил Сэм.

— Ничего. Что-нибудь придумаем.

— Прости меня, — сказал Сэм. — Это я виноват.

— Ерунда, ни в чем ты не виноват.

— Это я отвлек тебя разговорами о луне.

— Да не в этом дело. Я вел машину, а значит, должен был увидеть грузовик и объехать его.

Сэм хлопнул перчаткой и удивился, как глухо прозвучал знакомый звук в этой вязкой темноте. Еще один хлопок.

— Ну а теперь что? — спросил он.

— Подожди минутку, — сказал Чарли. — Дай подумать.

Он оглядывался, пытаясь понять, где же они все-таки находятся. Не было видно ни моста, ни изгиба реки, ни силуэта города на горизонте. Небо нависало черным покрывалом. Чарли попытался найти Полярную звезду или какое-нибудь созвездие, чтобы сориентироваться, но увидел лишь неясные тени где-то поодаль. Впрочем, не столько увидел, сколько ощутил присутствие чего-то более плотного в текучей и бесформенной пустоте этой ночи.

Постепенно, словно продираясь сквозь окружавшую его мглу, Чарли начал понимать, куда они попали. Каким-то загадочным образом они перенеслись на холм с двумя ивами, на тот его склон, что спускался к заливу. Он узнал изгиб береговой линии и шеренгу мачт: это выстроились вдоль причала катера и шхуны. Вскоре Чарли удалось разглядеть сквозь темноту и зеленый сигнал маяка на противоположном берегу бухты.

— Похоже, мы дома, — сказал он.

— Как же это получилось?

— Без понятия. Но ты посмотри — это же причал Такера.

Он махнул рукой в ту сторону, но Сэму было неинтересно.

— Мама нас точно убьет, — продолжал хныкать он. — Надо срочно что-то придумать, да так, чтобы она поверила, а то сразу за ремень возьмется.

— Да не будет она тебя бить, — заверил Чарли. — Я же сказал — что-нибудь придумаю. Можешь мне поверить.

На самом деле он понятия не имел, что делать и как выбраться из этой передряги. Вдруг вдалеке забрезжил свет. Слабый луч с трудом пробивался сквозь густую мглу, но постепенно приближался и становился все ярче. Чарли подумал, что это, скорее всего, фонарик в руках у спасателей, которые отправились на поиски куда-то запропастившихся подростков. Оскар залаял — сначала дружелюбно, но вдруг перешел на протяжный унылый вой.

— Смотри, — сказал Сэм, — кто это там?

— Твою мать! — невольно вырвалось у Чарли.

Сэм никогда не слышал таких слов от брата и перепугался не на шутку.

— Это мама?

— Нет, братишка, я так не думаю.

— А кто же? Кто это идет? Я боюсь.

Свет все приближался и стал теплым и ярким.

— Не бойся, — сказал Чарли.

Они были мертвы. Мертвее мертвых.

Без пульса. Без дыхания. Гипоксия. Без кислорода в крови, остановка сердца, вызванная тяжелейшей травмой грудной клетки тупым предметом. Мертвее мертвых. Флорио еще раз посветил фонариком в зрачки старшего подростка. Его глаза по-прежнему были черными и бездонными.

Он подсоединил свинцовые электроды к запястьям мальчишки и к его груди с левой стороны, ткнул не глядя в нужную кнопку и впился глазами в монитор. Линия шестисекундной электрокардиограммы была абсолютно прямой. 

«Говорит вторая бригада, — произнес он в микрофон рации. — Без пульса и без дыхания».

Флорио вскрыл набор для интубации и сунул изогнутый стальной наконечник ларингоскопа в рот парню. Отодвинув в сторону безвольно запавший язык, он, хорошенько прицелившись, ввел наконечник в трахею через узкую щель между голосовыми связками. Он нажал чуть сильнее, и инструмент занял нужное положение. Отлично. Чуть повернув трубку, он надул манжету, присоединил к ней кислородный мешок и начал качать.

Машина неслась в сторону Норт-Шорской больницы скорой помощи, и Флорио понимал, что у него остается последний, единственный шанс. Он вынул из контейнера электроды дефибриллятора, прижал к груди парнишки, нажал большим пальцем на кнопку и обрушил на бездыханное тело разряд в двести пятьдесят джоулей.

Черт возьми!

Сердечная деятельность, судя по показаниям монитора, не возобновилась. Фибрилляция желудочков не прекращалась: сердце по-прежнему безвольно болталось в грудной клетке, как желе в чашке. Быстрыми, доведенными до автоматизма движениями Флорио наложил парню на руку жгут, нашел вену чуть ниже локтя, ввел в нее иглу и вкачал ему адреналин. После этого он повернул рукоятку дефибриллятора на триста джоулей.

Флорио нажал на кнопку, и тело конвульсивно содрогнулось. Опять никакого результата, но Флорио не сдавался. Он был опытным парамедиком и спас бессчетное количество диабетиков в состоянии гипогликемической комы, вкалывая им ударные дозы декстрозы. Он вытащил с того света десятки наркоманов с передозой, кубик за кубиком вводя им наркан. Он никогда не сдавался. Не бывает слишком поздно для того, чтобы свершилось чудо. Даже когда гроб засыпан землей, еще нельзя сказать, что все кончено. Долгие годы Флорио собирал слухи и правдивые истории о том, как мертвые воскресали и начинали изнутри колотить по крышке гроба, стараясь выбраться. Особенно ему нравился случай в Южной Африке, когда один священник до смерти напугал плакальщиц на собственных похоронах, присоединившись к их хору прямо из гроба, когда те запели его любимый псалом. А еще был один епископ греческой православной церкви, преспокойно лежавший в открытом гробу, пока прихожане отдавали ему последние почести. Когда же зазвонили церковные колокола, он словно проснулся, слез с катафалка и поинтересовался у присутствующих, почему они все так странно на него смотрят.

В общем, Флорио переставил переключатель дефибриллятора на триста двадцать джоулей и нажал на кнопку. От электрического разряда лежащее перед ним тело изогнулось дугой. Это был последний шанс. Если сейчас он не заставит сердце мальчишки забиться в нормальном ритме, значит — все, конец.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мгла рассеялась, и теперь свет окружал их почти со всех сторон.

Сэм весь дрожал, и, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться, он крепче прижал к себе Оскара.

— Я боюсь, — сказал он. — Я не хочу неприятностей. Не хочу, чтобы мама ругалась. Не хочу, чтобы нас забрали чужие. 

— Все будет хорошо, — ответил Чарли. — Поверь мне.

Сам он почувствовал, как тепло, исходившее от света, проникает внутрь и как слабеет терзавшая его боль.

— Обещай, что ты меня не бросишь, — сказал Сэм, протягивая ему руку.

— Обещаю.

— Клянешься?

— Клянусь.

— Клянешься всем, что у тебя есть? Клянешься жизнью и смертью?

— Да, — ответил Чарли. — А теперь обещай, что ты тоже не бросишь меня.

— Никогда, — сказал Сэм.

Глаза у него были широко открыты, и он смотрел прямо перед собой. Лицо его вдруг стало спокойным и умиротворенным. Никогда еще Чарли не видел брата таким тихим и мирным.

Они обнялись, потом встали рядом друг с другом, чувствуя, как сгущается свет вокруг них, превращаясь в ослепительное бело-золотое сияние.

— Ты, главное, не волнуйся, малыш, — снова сказал Чарли. — Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

Флорио услышал писк монитора.

Может быть, это был святой Флориан. Или святой Иуда, брат Иакова. Или это была просто Божья благодать. Он снял электроды с груди мальчика и увидел на коже следы от ожогов. Линия электрокардиограммы показывала, что сердце внезапно забилось в нормальном синусовом ритме. Потом, к удивлению даже видавшего всякое Флорио, глаза парня медленно открылись — светло-карие, в окружении сеточки лопнувших капилляров. Он прокашлялся и уставился в потолок. Это был взгляд человека, только что вернувшегося из долгого и далекого путешествия.

— С возвращением, — сказал Флорио.

Парень выглядел смущенным и встревоженным, что, впрочем, ничуть не удивляло, учитывая обстоятельства.

— А где Сэм? — пробормотал он. — Я только что говорил с Сэмом. Я ему обещал…

— Как тебя зовут?

— …я обещал Сэму, что не брошу его.

— Скажи, как тебя зовут, сынок.

— Сент-Клауд, — отозвался тот слабым голосом. — Чарли Сент-Клауд.

— Все будет хорошо, Сент-Клауд. Сейчас я займусь Сэмом и обещаю тебе сделать все, что в моих силах.

Флорио перекрестился и мысленно вознес молитву:

Благодарю тебя за дар дыхания.

За дар жизни.

За дар каждого движения…

Потом он услышал, как Чарли снова сказал:

— Где же Сэм? Где мой брат? Я не могу бросить его…

Смысла этих слов Чарли как следует не понимал, зато отлично чувствовал напряженность в голосе мужчины. Так всегда говорят взрослые, когда выясняется, что дела идут неважно. Впрочем, нет: в тех случаях, когда все идет чертовски плохо. Парамедик, произнесший эти слова, продолжал возиться с Сэмом.

Систолическое давление — шестьдесят.

Сердечная деятельность отсутствует.

Интубировать не удается.

Тут Чарли вдруг почувствовал волну ужасной боли в спине и шее. Он вскрикнул, лицо перекосилось.

— Я здесь, с тобой, — сказал парамедик. — Я сейчас дам тебе кое-что, и ты поспишь. Не волнуйся, больно больше не будет.

Чарли ощутил, как по всему телу, от плеч к ногам, растекается тепло. Все вокруг стало расплываться, терять привычные очертания, но лишь одно он помнил ясно и отчетливо: он дал слово не бросать младшего брата. Пообещал заботиться о нем. Отцы могут приходить и уходить, но, что бы ни случилось, он никогда не бросит Сэма.

Конечно, угораздило их вляпаться серьезно. Мама еще очень долго будет сердиться. Ну и что? Долго не значит всегда. И потом, как бы она ни старалась, ей все равно не удастся прервать естественный ход вещей: дети растут, и ничто их не остановит.

В одурманенном мозгу роились и проплывали сбивчивые образы: когда-нибудь, и вообще-то уже довольно скоро, они вырастут настолько, что смогут покинуть дом, пойдут в хороший колледж, получат настоящую профессию и станут жить по соседству друг с другом. У них будут семьи. Они будут играть в мяч со своими собственными сыновьями и оба купят сезонные абонементы на матчи «Сокс».

Чарли раньше никогда не задумывался о будущем. Он жил в настоящем — вместе с Сэмом и Оскаром. Но сейчас, в данный момент, с фиксатором на шее и с иглой в вене, он каким-то образом представил себе жизнь на много дней и даже лет вперед — на дни и годы, которые они с братом проведут бок о бок, оставаясь вместе всегда, несмотря ни на что. Других вариантов не было. Чарли просто представить себе не мог жизнь без Сэма.

Он сумел дотянуться рукой до соседних носилок в кабине «скорой помощи». Пропихнув руку мимо объемистой талии парамедика, он нащупал костлявую ручонку Сэма, с торчащей из нее иглой, и бейсбольную перчатку, лежащую рядом. Он чувствовал руку брата, всю влажную и холодную. И Чарли сжал ее так крепко, как только смог.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Флаги, поднятые на причале, взвились и в унисон эффектно хлопнули на ветру, словно приветствуя Тесс Кэрролл, прибывшую на стоянку в своем потертом жизнью «Шевроле Шайенн» семьдесят четвертого года. Она выбралась из машины и внимательно посмотрела на полощущиеся на ветру флаги. В каждом изгибе, в каждом взмахе полотнищ она видела то, что ей было нужно: информацию о погоде, ждавшей ее там, в море. Одного взгляда на флаги было достаточно, чтобы понять, что здесь, у кромки берега, дует сейчас спокойный юго-восточный бриз, скорость которого — узла четыре, не больше. Этот воздушный поток формировался на ледяных полях Новой Шотландии, прокатывался над всей Новой Англией и рано или поздно, набирая температуру и скорость, добирался ни много ни мало до самого Карибского бассейна.

Тесс обошла пикап и попыталась открыть задний борт. Ржавая железка даже не пошевелилась. Эту древнюю машину она купила по цене металлолома на свалке, а ее отец вдохнул в автомобиль новую жизнь, поставив под капот другой двигатель — впрочем, тоже весьма почтенного возраста. Когда потребовалось заменить двигатель еще раз, отец сказал Тесс, чтобы она продала эту ржавую консервную банку. Она не послушалась, а когда отец спустя несколько лет неожиданно умер, Тесс поняла, что не сможет расстаться с этим старым «шевроле». Теперь она сама как могла поддерживала машину в работоспособном состоянии, воспринимая ее скорее как часть отцовской души, нежели как транспортное средство.

Тесс перегнулась через боковой борт, вытащила из кузова нейлоновый парус, свернутый в здоровенный тюк, и взвалила себе на плечо. Она была высокая стройная брюнетка, с волосами, туго стянутыми в хвост, который торчал из-под застежки бейсболки с фирменной раскраской футбольной команды «Патриоты». Поправив тюк на плече, чтобы его вес распределился равномерно, Тесс развернулась и пошла в сторону причала.

Здесь, у самой воды, она поздоровалась с неизменно находившейся на рабочем месте Беллой Хупер. Та сидела в алюминиевом шезлонге, а рядом красовался второй складной стул с закрепленной на нем картонкой — рукописным рекламным объявлением, гласившим: «Женщина, которая умеет слушать». Увидев Тесс, Белла вытащила из уха наушник от плеера и во всю глотку проорала: «А ну, подходи, присаживайся!» Отработав лет тридцать за стойкой в баре «У Мэдди», Белла ушла на пенсию и сумела раскрутить свой собственный бизнес. За пятнадцать долларов в час она готова была выслушать чей угодно рассказ совершенно о чем угодно. Конфиденциальность информации, полученной таким образом, естественно, гарантировалась. Белла не давала никому никаких советов, и ее услуги, само собой, нельзя было оплатить по медицинской страховке. Тем не менее недостатка в клиентах у нее не было. Уверенные, что их выслушают, люди специально шли из города сюда, к причалам, чтобы выговориться. Величайшим даром — или, быть может, даже искусством — Беллы была способность поддерживать разговор минимальными лексическими средствами. Монолог клиента она направляла и стимулировала небольшим количеством разных «угу», «о-о-о» и «ах вот оно как».

— Привет, Тесс. Ничего не хочешь мне сказать? Смотри: у меня для тебя особый тариф — специальная скидка для родственников и знакомых, — обратилась Белла к проходившей мимо Тесс. — Всего-то пять баксов за час квалифицированного выслушивания.

— Жаль, что с тобой нельзя рассчитаться по страховому полису «Голубого креста», — сказала Тесс с улыбкой. — Может, в следующий раз кое-чем поделюсь, а сегодня — извини, мне в море выходить пора.

— Ну, дело твое, — ответила Белла и откинулась на спинку шезлонга, поправляя наушники.

Чуть поодаль на скамейке играли в карты старые портовые крысы. Это были отошедшие от дел рыбаки, жившие теперь на пенсию и выпадавшие им время от времени выигрыши в лото. Привыкнув к морю, они и теперь проводили день за днем здесь, у причала, присматривая за катерами, отслеживая, кто, когда и на чьей лодке вышел на промысел, предлагая консультации по поводу цены на лобстеров и, само собой, рассказывая доверчивым слушателям бесконечные морские байки, не имеющие ничего общего с действительностью.

— Привет, принцесса, — поздоровался с Тесс один из стариков, водрузивший на свое обветренное и неопрятное лицо моряка очки в стиле телеведущего Ларри Кинга.

— Как дела, Бони? — поинтересовалась в ответ Тесс.

— Проигрываю последнюю рубашку, — сказал тот, отбрасывая карты. — Тебе матрос на сегодня не требуется?

— Тебя нанять — у меня денег не хватит.

— Да ты что! Я старый нищий моряк, — жалобно запричитал Бони. — Готов работать бесплатно, лишь бы на берегу не сидеть.

— Конечно, чего не сделаешь, чтобы в очередной раз в дураках не остаться, — со смехом прокомментировал его слова кто-то из стариков.

— Ну пожалуйста, Тесс, возьми меня с собой в море.

— Ты что, еще один инфаркт захотел? — спросила Тесс, поправляя тюк с парусом. — Я тебя быстро доведу, ты меня знаешь. — Она подмигнула.

— Фарш! — сказал Бони, воспользовавшись словом, которым в Марблхеде маскировали «блин», под которым, в свою очередь, скрывались другие, совсем уж нецензурные междометия.

— Сваливай, дерьмо летит! — машинально произнесла в ответ Тесс.

Почему-то уж так повелось в Марблхеде, что именно этой фразой нужно было отвечать на эмоциональные высказывания в свой адрес. Само по себе это выражение восходило к тем далеким временам, когда о канализации в здешних краях еще никто и не слыхал, и ведра с помоями и отбросами после соответствующего предупреждения прохожим опорожнялись прямо в придорожную канаву. Да, Марблхед действительно был старинный город с богатыми традициями, и он сумел сохранить своеобразие и некоторую закрытость. Только те, чьи предки жили здесь на протяжении как минимум четырех поколений, имели право с полным основанием именовать себя настоящими марблхедцами или же сокращенно — просто «хедцами». Все же остальные считались здесь чужаками, и коренные жители с удовольствием использовали присказки типа «фарш!», чтобы продемонстрировать свою непохожесть на тех, кто «понаехал» на этот уединенный полуостров, взвинтил здесь цены на жилье и услуги и ради кого теперь на Плезент-стрит в каждой забегаловке варили капучино.

— Ладно, пока, увидимся, — сказала Тесс, направляясь к причалу.

— Ты смотри аккуратнее там, погода шалит! — крикнул ей вслед Бони.

— Да уж постараюсь, а ты, пока меня не будет, смотри не разбей сердце какой-нибудь красотке.

Компания старых рыбаков рассмеялась ей вслед. Тесс была одета в рабочие брюки цвета хаки с заплатками в цветочек на обоих коленях, в белый обтягивающий топик и большую, не по размеру, синюю мужскую рубашку. У нее были светло-зеленые глаза, а нос имел такую изящную форму, ради какой многие женщины в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке готовы платить пластическим хирургам тысячи и тысячи долларов. Тесс принадлежала к тому типу счастливых жительниц Новой Англии, которые одинаково хорошо — вне зависимости от времени года — выглядят как на пикниках, устраиваемых яхт-клубом, так и где-нибудь на катке в лютый мороз. Ее красота была настолько естественной и сама Тесс настолько привыкла к ней, что могла себе позволить заглядывать в зеркало не слишком часто — в основном только ради того, чтобы удостовериться, нет ли на лице ссадин и не идет ли носом кровь после тяжелой ночи, проведенной в шторм под мачтой с парусами.

Тесс шла по причалу туда, где слегка покачивалась на волнах ее гордость — тридцативосьмифутовый шлюп производства верфи «Аэродин»: серо-синий корпус, белоснежная палуба и золотыми буквами по корме надпись:

«КЕРЕНСИЯ».

Начинался прилив. Вода быстро прибывала, и Тесс с восторгом вдыхала висящий в воздухе запах водорослей и морской соли.

— Ну что, так и будешь там сидеть или все-таки мне поможешь? — спросила она, обращаясь к здоровенному парню, который беззаботно сидел на краю палубы, свесив ноги за борт.

— Ты и без меня прекрасно справишься, — ответил ей Тинк Уэзерби.

Он встал и одернул футболку, надпись на которой возвещала, что ее обладателя «можно использовать как спасательное средство на воде». Роста в нем было шесть футов четыре дюйма, грудь его походила на надутый ветром парус-спинакер, лицо заросло даже не бородой, а мохнатой шерстью, а свои непослушные, вечно спутанные волосы он имел обыкновение стричь самостоятельно. Любимой шуткой Тесс было напомнить Тинку и окружающим, что если ему на шею повесить флягу на веревочке, то больше всего он будет походить на сенбернара на горноспасательной службе в Альпах.

— Чего зря суетиться-то, — заявил он, когда Тесс шагнула на палубу, стараясь при этом не потерять равновесия, несмотря на увесистый тюк, лежащий у нее на плече. — У тебя у самой сил немерено — для девушки, конечно.

— Ты хотел сказать — для девушки, которая подписывает тебе чек на зарплату и может в любой момент выставить тебя пинком под зад, — огрызнулась Тесс и что было сил швырнула тюк с парусом в сторону Тинка.

Увесистый рулон ткани угодил парню прямо в живот, отчего тот даже был вынужден сделать шаг назад.

— Интересно, какое ей дело до моей задницы? — сказал Тинк, обращаясь к мешку с парусом и при этом искоса поглядывая на Тесс. — И что она в ней нашла?

— Поверь, Тинк, это очень печальное зрелище, — сообщила Тесс, спускаясь в каюту и не забыв при этом как бы случайно заехать Тинку локтем под ребра. — Всего одна неделя, — сказала она, снимая штурвал со стопора. — Одна неделя — и я уеду. Ты будешь по мне скучать?

— Скучать по тебе? Разве рабы скучают по хозяевам?

— Очень смешно, — сказала она, снимая кожухи с навигационных приборов. — Как там наш главный парус? Готов к большим путешествиям?

— Это просто произведение искусства. Лучший парус из всех, какие мы когда-нибудь шили, — ответил Тинк. — Тебе просто обзавидуются в любом порту мира.

— Звучит многообещающе, — улыбнулась Тесс, потягиваясь и делая несколько энергичных наклонов.

Все ее тело ныло от бесконечных физических упражнений, которые входили в программу подготовки к тому, что она задумала. В течение последних нескольких месяцев девушка беспрестанно качала пресс и бицепсы, пробежала и проплыла сотни миль. Каждый шаг, каждое ее движение были продуманы и тщательно просчитаны. Зато теперь она могла одна поставить и убрать любой парус при десятибалльном ветре, могла отстоять в одиночку несколько вахт кряду и — опять же одна — вытащить тяжеленный якорь.

На следующей неделе по сигналу — выстрелу из стартовой пушки — Тесс предстояло отправиться в кругосветное плавание, в ходе которого, если все пойдет нормально, она должна пройти под парусом больше тридцати тысяч миль. Эта регата была мечтой всей ее жизни — восхитительным приключением и в то же время отличной возможностью прорекламировать собственный бизнес — мастерскую по пошиву парусов. Людей, совершивших кругосветное путешествие под парусом в одиночку, меньше, чем тех, кто покорил Эверест. Целью Тесс было попасть в первую десятку женщин, которым удалось такое предприятие. До нее с этим справились только восемь представительниц слабого пола.

За Тесс переживали и болели, ее поддерживали все друзья, все знакомые и чуть ли не половина города. Чтобы собрать деньги для участия в регате, устраивались благотворительные распродажи домашней выпечки и аукционы, где предметом торгов были полуфабрикаты из лобстера. Даже члены местного муниципалитета приняли на одном из заседаний резолюцию, в которой объявили Тесс Кэрролл послом города в мире. Саму гонку, которая должна была стартовать в Бостонской бухте, намеревались освещать все телеканалы Новой Англии, а журналисты во всех уголках земли готовы были передавать информацию о ходе борьбы за первенство. Даже городские разгильдяи-подростки и те так или иначе были причастны к знаменательному событию: подопечные миссис Патернины — учащиеся класса с естественно-научным уклоном — обязались ежедневно сообщать путешественнице по электронной почте новости о жизни родного города.

Тинк опустился на колени и начал вытаскивать парус из упаковочного тюка. Полотнище было сложено как меха гармошки, и он постепенно раскладывал его — складку за складкой. Тесс стала помогать. «Просто шикарно получилось», — сказала она, похлопывая ладонью по внешней поверхности полотнища из зеленой тафты. Да, это произведение парусного искусства весьма слабо напоминало кусок парусины, который Тесс когда-то вырезала из покрывала и подняла на мачте своей первой лодки. Полотнище было поистине продуктом применения высоких технологий и, учитывая наличие в нем кевларовых нитей, могло выстоять против порывов самого сильного, ураганного ветра. Сотрудники мастерской Тесс затратили не одну неделю на подготовку, изготовление и окончательную обработку этого шедевра.

— Остается только надеяться, что мою фамилию написали без ошибок, — усмехнувшись, сказала Тесс, подтягивая угол паруса к мачте.

Она отстегнула крепежный хомут, пропустила его через галсовую снасть и повернула рукоятку лебедки. Огромное полотнище стало расправляться дюйм за дюймом, складки разгладились, и зеленый парус плавно заскользил вверх по мачте.

Тесс улыбалась, глядя, как вышитое в верхней части треугольного паруса название фирмы — «Кэрролл сэйлз» — устремляется к небу. Эту надпись увидят моряки на пяти континентах, и, как знать, может быть, кто-нибудь из них захочет заказать себе парус именно в мастерской Тесс.

Парус поднялся до высоты примерно двух третей мачты, и Тесс стала крутить лебедку медленнее. При этом она подсознательно прислушивалась, как шумит ветер, как он треплет ее волосы. Чтобы определить направление ветра, ей не нужен был никакой флюгер. Вот сейчас, например, он дул с северо-востока, что предвещало скорое падение давления, а следовательно, и смену погоды. Шуршание парусов под порывами легкого бриза, слабый холодок на затылке — все это говорило Тесс, что там, в открытом море, через несколько часов будет совсем не так тихо и спокойно, как здесь.

Тесс любила ветер. Он с детства был ее лучшим другом и верным спутником — буквально с того самого дня, двадцать лет назад, когда она впервые вышла в залив под маленьким парусом своего первого суденышка, которому дала гордое имя «Дикий зверь». Ей всегда нравилось следить за рябью на воде и наблюдать, как стелется под порывами ветра трава на берегу. Тесс быстро поняла разницу между ветром подлинным и мнимым. Она овладела всеми известными средствами, позволяющими человеку покорить воздух: ей отлично удавались воздушные змеи и планеры, она с удовольствием занималась виндсерфингом и каталась на катамаранах, и даже, к ужасу матери, пыталась постичь законы свободного падения, прыгая с парашютом.

Став взрослой, Тесс превратила ветер и свои знания о нем в источник средств к существованию. Окончив колледж Уильямса, где специализировалась по физике, она устроилась на работу в Ньюпорт, в компанию «Худ сэйлз», которая занималась производством парусов. Здесь она с головой окунулась в мир современных технологий и методик изготовления парусов и оснастки. Тесс была готова боготворить Теда Худа, выходца из Марблхеда и обладателя Кубка Америки, знавшего чуть ли не лучше всех на свете, где именно проложить стежок, чтобы парус на ветру принял идеальную форму. Впрочем, спустя пару лет Тесс поняла, что работать на босса, пусть даже такого замечательного, ей не по душе. Она поняла, что меньше всего на свете хочет проводить день за днем, переписывая и применяя на практике программы для компьютерного моделирования процессов подъема и натяжения парусов. В общем, имея сто восемьдесят шесть долларов и сорок центов на банковском счету, она уволилась и уехала домой.

Вместе с отцом они подали в банк заявку на кредит, и на эти деньги Тесс открыла собственную маленькую мастерскую по пошиву парусов на Фронт-стрит. Она была намерена в ближайшее время составить конкуренцию акулам этого бизнеса. Всего через год она уже смогла позволить себе нанять дюжину лучших дизайнеров, закройщиков и швей со всей округи. Они работали как одна семья; Тесс платила им столько, сколько никто больше не предлагал, и сумела заразить их общей страстью и общей мечтой — сделать парусники еще быстрее и надежнее.

Ветер потихоньку крепчал, и Тесс продолжала аккуратно вращать ручку лебедки. Неожиданно она почувствовала под рукой сопротивление и нажала сильнее. Тинк тоже приложил руку, но парус ни в какую не хотел двигаться дальше.

— Ну что, нужно забраться туда и посмотреть, в чем дело, — сказала она.

— Подтянешь меня? — со смехом предложил Тинк, похлопывая себя по животу.

— Ну уж нет, на это даже у меня сил не хватит.

Тесс вытащила из шкафчика веревочную люльку с сиденьем-дощечкой, которая использовалась при покраске бортов, прицепила ее карабином ко второму фалу, спускавшемуся с мачты, и закрепила себя страховкой на деревянном сиденье.

— Раз, два, три — давай! — скомандовала она, и Тинк, потянув на себя фал и сделав пару шагов назад, без особого напряжения поднял ее в воздух.

Чайка закружилась у нее над головой, когда Тесс плавно взлетела к самой верхушке сорокасемифутовой мачты. Девушка схватилась рукой за мачту, чтобы не раскачиваться на ветру, и вскоре убедилась в справедливости своих предположений: так и есть, верхний блок зажевал проходивший через него фал.

— Ослабь спусковой фал! — прокричала она Тинку. Потом вытащила из ножен на поясе армейский нож и, используя лезвие как рычаг, перекинула нейлоновую веревку в предназначенный для нее желобок блока.

— Есть, все в порядке! — прокричала Тесс. — Оставь меня здесь еще на минутку. Очень уж хорошо.

Она обвела взглядом раскинувшийся вдоль залива город. Вон рыбаки ловят морского окуня возле прибрежных камней. На другом берегу, на Риверхед-Бич дети запускают воздушных змеев. А там, чуть подальше, виднеется и Уотерсайдское кладбище — ряды обелисков и склепов, спускающиеся с вершины холма к самой линии прибоя. Там был похоронен и отец Тесс — под сенью японского клена. Выбирая место для могилы, вдова и дочь в первую очередь озаботились тем, чтобы у покойного был хороший вид на залив.

Марблхед действительно был для Тесс не просто родным домом, но и особым, самым любимым на земле местом — маленьким, но вполне самодостаточным миром. Здесь, на полуострове, жило ни много ни мало двадцать тысяч триста семьдесят семь человек — и, несмотря на это, Марблхед казался небольшой уютной деревушкой. Большинство жителей проводили здесь всю жизнь — от рождения до смерти. Никому и в голову не приходило куда-нибудь уехать. Люди рождались в больнице Мэри Элли, вырастали на черничных пирогах, испеченных в «Дрифтвуде», и на печенье Джо Фроггера из пекарни «Расти Раддер». В кино все ходили в «Уорик», а напивались в баре «У Мэдди». В декабре собирались на причале, чтобы встретить Санту и миссис Клаус, приплывавших на Рождество на катере для ловли лобстеров. Венчались в Старой Северной церкви, а потом праздновали свадьбы в банкетном зале Джерри. Ну а в конце жизненного пути, когда наступало время поднимать паруса и плыть к другим берегам, почивших хоронили на Уотерсайдском кладбище.

Но как бы она ни любила Марблхед, Тесс всегда верила, что за полукружьем окрестных скал ее ждет другой, большой мир. Этот мир ей еще предстояло увидеть, узнать, и где-то там — верила она в глубине души — найти большую настоящую любовь. В юности она успела внимательно присмотреться ко всем парням города, которые хотя бы теоретически могли составить ей подходящую партию, — да-да, ко всем семерым. Затем у нее стали появляться молодые люди из разных мест Новой Англии — от Бостона до Берлингтона. Вскоре Тесс призналась себе, что нигде в окрестностях не сможет встретить ни прекрасного принца, ни хотя бы простого парня, способного сделать ее жизнь лучше и интереснее. В итоге она пришла к выводу, что личную жизнь ей придется устраивать там, в большом мире. Она мечтала, как где-нибудь в Австралии или Новой Зеландии повстречает блестящего миллионера, говорящего на трех языках, увлекающегося реставрацией классических пятидесятисемифутовых яхт и достаточно высокого, чтобы она смогла ходить с ним под ручку на каблуках.

Предстоящее морское путешествие должно было продлиться месяца четыре, не меньше. По правде говоря, Тесс прекрасно понимала, что у нее есть вполне реальный шанс вообще не вернуться домой. Понимала это и ее мать, которая стала за последнее время просто ходячей энциклопедией, напичканной кошмарными историями о моряках-одиночках, пропавших без вести, утонувших или погибших от голода и жажды. Едва ли не самым оптимистичным случаем из ее подборки была история о канадце, чья яхта затонула неподалеку от Канарских островов, после чего он продержался в открытом море на спасательном плоту семьдесят шесть дней, имея при себе три фунта продовольствия и восемь пинт пресной воды.

— Эй, красотка, ты, между прочим, там, наверху, легче не становишься! — прокричал снизу Тинк.

— Извини, — сказала Тесс. — Просто хотелось запомнить, как здесь у нас все выглядит.

Спустившись на палубу, она освободилась от страховочной веревки и направилась в каюту, где на видном месте, рядом с приборами управления, лежала папка, в зажим которой был вставлен лист бумаги со списком оборудования, подлежавшего проверке. Этот выход в море на выходные должен был стать последним контрольным тестом на предмет готовности судна к дальнему морскому переходу. Тесс предстояло проверить на деле паруса, навигационное оборудование, всю электронику и спасательное снаряжение. По возвращении она собиралась провести несколько дней дома с семьей и друзьями, чтобы отдохнуть и расслабиться перед стартом регаты.

Тесс почувствовала дыхание Тинка, который заглядывал ей через плечо в проверочный список.

— Может, все-таки согласишься взять меня с собой? — спросил Тинк. — Сама знаешь, в море ведь иногда бывает так одиноко и холодно.

Он игриво толкнул ее своей здоровенной лапой.

— Спасибо за предложение, но балласта у меня на борту хватает.

— А кто тебя будет на мачту поднимать, если фал опять зажует?

— Что-нибудь придумаю, — сказала Тесс. — Ты лучше скажи, что там у нас с фронтом низкого давления. Насколько все серьезно?

— Серьезно, и даже очень, — ответил Тинк, вынимая из кармана компьютерную распечатку прогноза погоды для выходящих в море рыбаков.

В парусной мастерской он занимался раскроем и пошивом, а во время подготовки к регате — как-то так получилось — занял место эксперта, палочки-выручалочки для Тесс и штатного метеоролога. В том, что касалось предсказания погоды, опыт у него был: одно время он работал в Бангоре на телевидении. Согласно текущей моде канал приобрел в лице Тинка диктора, объявляющего погоду и разбавляющего эту довольно-таки скучную информацию всякими шутками-прибаутками и веселой болтовней с другими дикторами и ведущими новостных программ. Впрочем, его телевизионная карьера оборвалась преждевременно и даже скоропостижно. Однажды вечером, работая в прямом эфире в ходе одиннадцатичасовых новостей, он не выдержал и сорвался: его так достала основная ведущая — злая, худющая, крашенная перекисью блондинка, — что он, отвечая на ее очередной «остроумный прикол» по поводу его комплекции, в сердцах назвал ее «скелетом в противогазе». Точность данной портретной характеристики не стал оспаривать никто, даже генеральный менеджер телеканала, но Тинк своей работы лишился. Так и получилось, что он, забросив в дальний ящик стола лак для волос и грим — необходимые атрибуты телеведущего, — перебрался на северное побережье и с увлечением занялся шитьем парусов, а для души продолжал практиковаться в морской метеорологии.

— Похоже, фронт низкого давления идет со стороны Мэна и только набирает силу, — сказал он. — Видишь, как выгнулись изобары на противоположной стороне зоны низкого давления?

— Значит, ветерок будет крепче, чем я думала, — ухмыльнулась Тесс.

— Будь моя воля, я бы тебя вообще никуда не отпустил, но если уж тебе так приспичило, то лучше плыви на юго-запад — тогда обогнешь зону самого сильного шторма. Не понимаю, зачем пытаться сломать что-нибудь на лодке, прежде чем это само собой получится.

— Ладно, человек-гора, пока, увидимся в воскресенье.

— Вызывай меня по рации, если что-то понадобится, — сказал Тинк, направляясь к борту. — И знай: я без тебя буду сохнуть и чахнуть.

— Не забудь взять побольше хот-догов, когда будешь смотреть сегодня игру, тогда не зачахнешь.

— Я за тебя парочку съем.

Тинк спрыгнул с борта шлюпа на причал, и Тесс повернула ключ в замке зажигания. На корме заурчал вспомогательный двигатель. Девушка уже положила руку на рычаг газа, как вдруг у нее за спиной раздался такой знакомый голос.

— Эй, моряк, — обращалась к ней с причала немолодая — хорошо за пятьдесят — женщина, чьи седые волосы никак не хотели лежать спокойно, даже прижатые ободком противосолнечного козырька. — А как насчет поцеловать старушку на прощание?

Грейс Кэрролл ростом была не ниже дочери и, несмотря на перенесенную несколько лет назад операцию и вживленный в тазобедренный сустав имплантат, двигалась уверенно, по-своему даже изящно, и сейчас шла по причалу весьма и весьма бодрым шагом.

— Я на кухне была, смотрю — а ты тут на мачту лезешь, — сообщила она дочери. — Дай, думаю, схожу на пристань — хоть поздороваемся, а то сто лет не виделись.

— Ой, мама, извини, — смутилась Тесс. — Я и позвонить забыла. Совсем замоталась. Столько дел…

— Ты обо мне не беспокойся, — поспешила успокоить ее Грейс, легко поднимаясь на борт шлюпа. — У меня тут тоже полно дел было. Я организовывала очередной благотворительный обед — он будет на следующей неделе. — Грейс долгие годы входила в правление Женского гуманитарного общества — старейшей городской благотворительной организации, основанной в начале девятнадцатого века после одного страшного шторма, оставившего вдовами семьдесят пять марблхедских женщин. — Ты, главное, там поосторожнее, — по привычке напутствовала она дочь. — И кстати, не забудь: я рассчитываю на тебя — заглянешь к нам на мероприятие, порадуешь моих старушек?

— Само собой, — заверила ее Тесс. — Ты за меня не волнуйся.

— И не забудь, что в среду ко мне приедут с телевидения, канал WBZ, — хотят взять у меня интервью про твое участие в регате. Ты лучше заранее меня проинструктируй, что им говорить, а не то еще сболтну что-нибудь лишнее — тебе потом за меня краснеть придется. — Грейс хмыкнула, любовно оглядела «Керенсию» с носа до кормы и, помолчав, добавила: — Отец бы тобой гордился, а еще — он бы тебе просто обзавидовался.

Так бы оно действительно и было: отец на самом деле гордился бы дочерью и в неменьшей степени завидовал бы ей. Это он был вдохновителем всех ее побед и достижений — начиная с победы в классе детской регаты для дошкольников, которую она одержала, когда ей было всего пять лет. Именно он, отец, всегда учил Тесс жить свободно, даже дерзко, и стремиться все дальше и дальше, не успокаиваясь на достигнутом. «Ныряй за мечтой, — не раз цитировал он строки какого-то стихотворения, которое ему очень нравилось. — И живи любовью».

Два года назад в жизни Тесс образовалась зияющая брешь — отец умер от инфаркта. Все попытки залечить эту рану, чем-то заполнить возникшую пустоту оказались тщетными. Вот она и решила выполнить его наказ — раздвинуть границы привычного мира и проверить саму себя: насколько далеко она сможет вырваться, чего сможет достичь. Свое кругосветное плавание Тесс мысленно посвятила памяти отца.

— Когда вернешься-то? — поинтересовалась Грейс у дочери.

— В воскресенье к ужину, а может, и раньше. Зависит от ветра.

— Хочешь, я к твоему возвращению уху сварю?

— Уху? Лучшей приманки для меня и не придумаешь.

Грейс погладила дочь по голове и сказала:

— Ты лучше вот что мне скажи: кого я буду кормить ужином по воскресеньям все то время, пока тебя не будет?

— Ну, это не вопрос, — заверила Тесс. — Тинка и Бобо.

— Бобо? Эту старую псину? Да он еще и меня сожрет, а потом и из дому выживет. Слушай, а ты его с собой взять не можешь?

— Я бы с удовольствием, но это против правил. По регламенту — никаких друзей-приятелей на борту.

— Дурацкие правила. Если человек выйдет в море с приятелем, кому от этого хуже будет? — Грейс умела сдерживать чувства и не высказывать вслух то, что ее в самом деле беспокоило. Впрочем, и Тесс умела расшифровывать тайные мысли матери. Ну почему ты до сих пор одна? Почему никак не уймешься? Почему не ответила на те два предложения выйти замуж? Усилием воли отбросив ставшую в последнее время навязчивой мысль, Грейс заставила себя улыбнуться и сосредоточиться на том, что происходило в данный момент. — Счастливого пути, — напутствовала она дочь. — Я тебя люблю. И кстати, не забудь, что ты еще обещала повидаться с бабушкой до начала регаты. Пусть обнимет внучку перед долгой дорогой.

С этими словами Грейс развернулась и собралась перебираться с палубы обратно на причал, но Тесс остановила мать, положив ей руку на плечо.

— Иди сюда, мама, — сказала она, притягивая Грейс к себе.

Ее объятия были крепкими, как у отца. В какой-то миг она даже сама испугалась, что мамины косточки теперь слишком хрупки для этого. Но Грейс в свою очередь обняла дочь и тоже крепко прижала ее к себе, выражая таким образом подсознательное желание не отпускать своего ребенка ни в это короткое плавание на выходные, ни в дальнее кругосветное путешествие.

Через несколько секунд они разжали объятия, Грейс потрепала Тесс по щеке, поцеловала ее и спустилась на причал.

Тесс сдвинула вперед рычаг газа, и шлюп с ювелирной точностью вышел из шеренги пришвартованных судов, прошел по образованному пирсом каналу и дальше в бухту, где по берегам и на рейде были пришвартованы и стояли на якоре сотни и сотни лодок, катеров и шхун самых разных размеров. Тесс еще раз внимательно посмотрела на распечатанную Тинком погодную карту с предложенным маршрутом. Толстая черная линия шла зигзагом на юго-восток, огибая Хафвей-Рок, затем сворачивала на запад, проходя через канал Кейп-Код в залив Баззард; после этого линия по прямой возвращалась обратно. В общем, это был, пожалуй, один из самых легких возможных маршрутов, а главное, в стороне от нависшей с севера области низкого давления.

Тесс это не устраивало. Ей хотелось в последний раз испытать как себя, так и судно. Ей не терпелось проверить новые паруса и вновь ощутить пьянящее чувство скорости. Судя по тому, как задорно поскрипывал на легкой волне корпус шлюпа, кораблю тоже не терпелось проверить себя в настоящем деле. Паруса весело хлопали по мачте под порывами набегающего ветра. Вдали, у самого горизонта, виднелся плотный фронт высококучевых облаков, обрамленный снизу бахромой мелких серебристых тучек, напоминающих рыбью чешую. Тесс вспомнила старинную морскую поговорку «Чешуя на небесах — приспускаем паруса». Через несколько часов здесь задует сильный ветер и начнется шторм — именно то, что ей нужно.

Она вывела шлюп из бухты, обогнула мыс с маяком, затем резко и решительно сменила курс. Нос шлюпа смотрел теперь в сторону пролива Игл-Айленд и бакена Пауэре-Рок. Тесс никогда не искала легких путей, а сейчас и вовсе не горела желанием превращать испытательное плавание в легкую прогулку. Если сегодня она не сможет прорваться сквозь какой-то пустячный по океанским меркам фронт низкого давления и начнет обходить его стороной, то как, спрашивается, она сможет противостоять действительно мощным штормам и циклонам в ходе одиночного кругосветного плавания? Тесс лихо переложила парус — так, что набегающий ветер бил теперь в него в полную силу, — и с удовольствием посмотрела, как рванулись вверх по шкалам стрелки на приборной доске. «Керенсия» набирала скорость и, подгоняемая свежим ветром, неслась вперед — навстречу надвигающемуся шторму.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Женщина в черном платье плакала.

Она стояла на коленях перед могилой, крепко сжимая рукой кромку гранитной плиты памятника. Ее хрупкое тело вздрагивало при каждом всхлипе. Седые волосы, еще недавно убранные в аккуратный узел на затылке, постепенно, прядь за прядью, выбивались из-под стягивавшей их ленты.

Чарли Сент-Клауд наблюдал за ней из-за самшитовой живой изгороди. Естественно, он узнал эту женщину, но из деликатности не стал подходить к ней: уж кто-кто, а Чарли всегда с пониманием и уважением относился к чужой боли и скорби. Чуть позже он непременно постарается утешить ее, предложит свою помощь, но это будет потом. А пока что он счел за лучшее держаться поодаль. Он убрал рабочие перчатки в задний карман брюк, закинул в рот подушечку жевательной резинки «Базука» и стал ждать.

Он сам вырыл эту могилу сегодня утром, сам перенес сюда гроб с катафалка, а потом опустил его в могилу и сам забросал землей. Больше в этот день похорон на Уотерсайдском кладбище назначено не было. Работа шла неспешно своим чередом. Один из подчиненных Чарли приводил в порядок живые изгороди, другой отмывал от грязи памятники водой из шланга, третий был отправлен собирать ветви, попадавшие с деревьев во время последней бури. Сентябрь вообще всегда был мертвым сезоном в похоронном бизнесе. Почему так получалось, Чарли точно не знал, но статистика была неумолима: самыми напряженными месяцами здесь, на кладбище, были декабрь и январь. Люди чаще умирали в холодное время года. Что было тому причиной — сами холода или последствия излишеств, которые люди позволяют себе в праздники, — Чарли не знал.

Тринадцать лет назад Чарли Сент-Клауд впервые оказался на кладбище Уотерсайд. Тринадцать лет назад парамедики оказались бессильны и не спасли его младшего брата. Тринадцать лет назад Сэм был похоронен в маленьком гробу неподалеку от Рощи Теней. С тех пор прошло тринадцать октябрей. Тринадцать чемпионатов США по бейсболу. Тринадцать лет Чарли держал данное Сэму обещание.

Он все еще был красивым молодым человеком с копной светлых рыжеватых волос. Особое очарование ему придавала та самая ямочка на одной щеке, появлявшаяся при каждой улыбке. Взгляд его карих глаз, словно растаявшая теплая карамель, обволакивал собеседника. С годами мать все чаще заявляла, что Чарли становится похож на отца, — сомнительный комплимент, особенно учитывая, что на единственной отцовской фотографии, оставшейся в их доме, Чарли имел удовольствие лицезреть весьма потертого и помятого жизнью человека верхом на мотоцикле и, естественно, с водруженными на лоб авиационными очками — «консервными банками».

За годы после той аварии Чарли еще вытянулся, и теперь его рост составлял шесть футов и три дюйма. У него были широкие плечи и крепкие сильные руки, хорошо натренированные постоянной переноской гробов и могильных плит. Раны, полученные в автокатастрофе, зажили, и о той кошмарной ночи в облике Чарли напоминала лишь легкая, едва заметная хромота. Врачи сказали, что на оставшиеся в его большой и малой берцовых костях штифты, винты и металлические пластины обязательно будут реагировать металлодетекторы в аэропортах. Возможности проверить правоту этого утверждения у Чарли до сих пор не появилось.

После аварии он окончил школу и даже проучился пару лет в Салемском государственном колледже. Он поступил на медицинский факультет и получил диплом начального уровня, что давало ему право работать фельдшером в бригаде «скорой помощи» или в спасательной службе. Впрочем, какие бы перспективы ни давало ему полученное образование, Чарли так и не покинул родной город. Он не мог уезжать далеко от Уотерсайдского кладбища. Даже любовь к хорошенькой молодой учительнице, жившей в Пибоди, не заставила его тронуться с места. Он был накрепко привязан невидимыми нитями к этому кладбищу и своему обещанию.

Уотерсайдское кладбище было его миром — вселенной, раскинувшейся на восьмидесяти акрах травы и гранита, окруженных по периметру кованой железной решеткой. Чарли жил в доме кладбищенского смотрителя, стоящем на опушке рощи. В его обязанности входило буквально все: и сам процесс похорон, и уход за территорией, и поддержание общего порядка. Работа была ответственная, но и Чарли всегда был ответственным молодым человеком — за исключением того единственного вечера, когда авария на мосту перевернула всю его дальнейшую судьбу.

Теперь, в двадцать восемь лет, Чарли мог сказать, что провел всю свою взрослую жизнь, присматривая за мертвыми и живыми на Уотерсайдском кладбище. Он многим пожертвовал ради того, чтобы исполнить данную Сэму клятву. Он отказался даже от главной мечты своей жизни — работать в офисе «Ред Сокс» на стадионе «Фенвей-Парк» или в представительстве клуба в штаб-квартире Национальной бейсбольной лиги на Парк-авеню в Нью-Йорке.

Сегодня, как и каждый день, Чарли видел, как кто-то страдает и плачет, и ему тоже становилось больно. Так было всегда. Молодые, старые, здоровые или больные — приходили, страдали здесь, скорбели, а потом уходили.

Колени пожилой женщины упирались в свеженасыпанный могильный холм. Чарли совсем недавно привел его в подобающий вид. Все было сделано в соответствии с муниципальными нормативами и положениями: тридцать шесть дюймов в ширину, девяносто шесть в длину, четыре фута в глубину. Сверху восемнадцать дюймов земли.

Женщина попыталась встать, но ноги у нее подкосились, и она снова опустилась на одно колено. Вот и настал момент предложить ей помощь. Чарли выплюнул жвачку и подошел к женщине. Он был одет в форменную бледно-голубую рубашку поло с логотипом кладбища, отутюженные брюки цвета хаки и рабочие сапоги.

— Миссис Фиппс? — позвал он.

Та вздрогнула, обернулась и посмотрела на него невидящим взглядом.

— Это же я, — сказал он.

Она покачала головой, явно не узнавая его и не понимая, что происходит.

— Это я, Чарли Сент-Клауд. Вы у нас английский учили.

Женщина вытерла глаза и кивнула:

— Конечно, я тебя помню. Вот только ты, видно, позабыл правильное употребление глаголов: это не я учила, а вы учили, а я преподавала.

— Ну извините, — сказал Чарли, обезоруживающе улыбаясь.

Рут Фиппс слегка покачалась вперед-назад, перенося свой вес с носка на каблук остроносых туфель и обратно, и даже сумела изобразить на лице что-то вроде слабой улыбки. Когда-то в школе все звали ее за глаза Рут-инквизиторша, и было за что: она наводила ужас на всех старшеклассников Марблхеда, средний балл в аттестатах которых становился значительно ниже после сдачи организованных ею зачетов и совершенно невыносимых выпускных экзаменов.

— Чарли Сент-Клауд, — повторила она. — Подожди-ка… Ты вроде бы получил пятерку на первом экзамене, потом эта авария… твой брат…

— Это уже давняя история, — сказал Чарли, засовывая руки в карманы. — Я просто подошел, чтобы высказать вам свои соболезнования. И кстати, должен отметить, что вы выбрали одно из лучших мест на всем кладбище.

Миссис Фиппс покачала головой:

— Все произошло так неожиданно, так внезапно. Я даже попрощаться не успела.

Она вытерла слезы, и вдруг ее лицо приобрело самое обычное, совершенно человечное выражение. Руки у нее были тонкие, как ивовые ветви, глаза — темные, как ивовая кора. Смерть действительно великий уравнитель.

— Я очень вам сочувствую, — сказал Чарли.

— И что же теперь со мной будет? Что я буду делать? — Она все еще дрожала. — И что будет с моим любимым Уолтером?

— Поверьте, — сказал Чарли, — все будет хорошо. Нужно только время, чтобы привыкнуть. Вы сами увидите, все наладится.

— Ты уверен, Чарли? — спросила она шепотом.

— Вне всяких сомнений.

— Ты всегда был таким умным, таким заметным мальчиком. Я все хотела узнать, как сложилась твоя жизнь.

— Я живу вон там — в доме у рощи, — сказал он. — Заходите, всегда буду рад вас видеть.

— Это славно, — ответила миссис Фиппс, заправляя выбившиеся пряди обратно в прическу.

Она одернула платье и осторожно и как-то неуверенно сделала несколько шагов по траве.

— Пожалуй, я пойду, — задумчиво пробормотала она. — Спасибо тебе за помощь, Чарли.

— Рад был оказаться полезным.

Миссис Фиппс медленно побрела к большим железным воротам, выходящим на дорогу в Вест-Шор.

Чарли сел за руль служебного мини-трактора и отправился в ежевечерний объезд своих владений. Он чертил привычные зигзаги по кладбищенским дорожкам, лихо, по-раллийному, с заносом проходя поворот за поворотом. Когда он только начинал здесь работать, осмотр территории занимал у него больше часа: нужно было обойти все кладбище и проследить, чтобы никто из скорбящих родственников не остался здесь, погруженный в печальные думы. Следовало также разбудить и направить к выходу задремавших любителей прогулок на свежем воздухе и, разумеется, выпроводить с территории прятавшихся за могильными памятниками подростков. С появлением моторизованной тележки для перевозки инвентаря дело пошло быстрее, а со временем, поколдовав втихаря над мотором и добавив ему немало лошадиных сил, а также модернизировав подвеску, Чарли стал управляться с ежевечерним объездом меньше чем за двадцать минут. Теперь этот небольшой грузовичок с надписью «Уотерсайд» по обоим бортам изрядно облегчал ему жизнь.

Объезд он всегда начинал с северного края — с самого гребня холма, от склепа с мраморными барельефами, изображавшими трубящих ангелов. Маршрут проходил через все кладбище до его южной границы. Каждый фунт гранита, каждый бутон бегонии — все здесь являлось, с точки зрения Чарли, неоспоримым доказательством того, что человеку свойственно неизбывное желание остаться после смерти в памяти у живых. Чарли пересек склон, названный Долиной Спокойствия, и притормозил на повороте, чтобы полюбоваться панорамой залива. Как раз в это время в бухту, как обычно, заходил экскурсионный катер, стилизованный под старинную шхуну. Следующую остановку Чарли привычно сделал у знакомой могилы, чтобы поздороваться с пожилым джентльменом в полосатом льняном костюме, державшим в руках красную пластмассовую лейку.

— Добрый вечер, мистер Гидри, — сказал Чарли.

— А, Чарльз, привет! — ответил Палмер Гидри.

Волосы у него были совершенно седые, а на лице тут и там торчала белесая щетина — результат не слишком аккуратного стариковского бритья. Он был одним из так называемых завсегдатаев кладбища — из тех в основном очень пожилых людей, которые приходили сюда каждый день, чтобы поклониться могиле близкого человека. Мистер Гидри ежедневно возлагал цветы к могиле супруги и вытирал пыль с надгробного камня. К стволу ближайшего дерева был прислонен старенький кассетный магнитофон, из динамиков которого звучала музыка Брамса.

— Вообще-то мы закрываемся, — напомнил Чарли. — Может, вас подбросить?

— Ну что ж, не откажусь. Очень любезно с твоей стороны.

Чарли выбрался из-за руля, едва заметно поморщился от привычной боли в колене и подошел к старику.

— Давайте я помогу вам собрать вещи.

Этот разговор повторялся здесь, на этом самом месте, почти каждый вечер. Чарли внимательно наблюдал за состоянием мистера Гидри. У того была первая стадия болезни Альцгеймера, что пока сказывалось лишь на способности запоминать недавние события. Старик не помнил, что было вчера или пару дней назад, зато с легкостью и в малейших деталях восстанавливал события далекого прошлого. Так, он напрочь забыл, что накануне приходил на могилу своей обожаемой Бетти, и вместе с тем как сейчас видел ее во время их первого танца на студенческом балу. Он понятия не имел, что Чарли подвозит его к воротам кладбища почти каждый вечер, зато совершенно отчетливо помнил изумленное выражение лица Бетти, когда у нее много лет назад случился инсульт.

Мистер Гидри аккуратно сложил пыльную тряпку и упаковал ее в рюкзачок. Потом выключил магнитофон и еще раз оглядел могилу.

— Нравятся мне эти розовые кусты, — сказал он, аккуратно прикасаясь к одному из пунцовых бутонов. — Знаешь, это были любимые цветы Бетти.

— Да, вы мне говорили, — ответил Чарли, укладывая в кузов рюкзак и магнитофон мистера Гидри.

— Слушай, а я ведь, наверно, не рассказывал тебе, как Бетти однажды решила засадить весь наш двор розами, причем одинаковыми — с розовыми цветами? Так вот представляешь, все кусты прижились и со временем выросли здоровенные, футов семь в высоту, — сказал старик, забираясь на сиденье и не выпуская из рук своей красной лейки.

— Как-то раз вы упоминали об этом.

— Спокойной ночи, Бетти, — сказал мистер Гидри. — Сладких снов тебе, любимая. Скоро увидимся.

По дороге вниз с холма мистер Гидри уже, наверно, в тысячный раз рассказал историю про так замечательно выросшие у них розовые кусты. Чарли любил этот ритуал. Ему нравилось, как старик подмигивает чуть ли не на каждом слове и как почти каждый вечер пускает слезу, когда трактор подъезжает к воротам, выходящим на Вест-Шор.

— Спасибо за рассказ, мистер Гидри, — сказал Чарли.

— Не зайдешь ко мне сегодня вечерком поужинать? Я приготовлю что-нибудь из любимых блюд Бетти. Например, запеку буженину по ее рецепту. Уверяю, такой буженины ты еще не пробовал.

— Большое спасибо, — ответил Чарли. — Я бы с удовольствием, но, к сожалению, у меня накопились кое-какие дела, которые никак нельзя откладывать.

— Ну смотри, — сказал мистер Гидри. — Ты и не представляешь, от чего отказываешься.

Чарли проследил взглядом, как мистер Гидри залезает в свой «бьюик» золотистого цвета и медленно выруливает с парковки на неширокую двухполосную дорогу. Потом он взглянул на часы. Было двенадцать минут седьмого. До заката оставалось ровно тринадцать минут. Тяжелые железные створки ворот закрылись с пронзительным скрипом. Петли давно пора было смазать, но в то же время в этом знакомом звуке присутствовало какое-то очарование и ощущение постоянства и неизменности хотя бы чего-то в бренной земной жизни.

Чарли повернул большой ключ, похожий на вынутую из скелета кость. Уотерсайдское кладбище было закрыто на ночь — до восьми утра. Он вернулся к трактору и взобрался на сиденье. Все шло как обычно: на кладбище ни души, над газонами повисла завеса водяной пыли из поливалок-разбрызгивателей.

Разлившееся вокруг спокойствие было почти осязаемо. Теперь этот рай на земле принадлежал лишь ему одному; четырнадцать часов до тех пор, пока окружающий мир не вернется. Для Чарли это были самые восхитительные моменты. Время для него одного. Время быть. Время думать. Но в первую очередь — время, чтобы делать самое важное дело — там, в глубине примыкающей к кладбищу рощи.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Роща Теней оставалась последним неиспользуемым участком на Уотерсайдском холме и представляла собой двадцать акров густых зарослей дуба, вяза и орешника. Это был очень лакомый кусок с точки зрения вложения денег в недвижимость. До Чарли регулярно доносились слухи, что тот или другой инвестор собирается прибрать к рукам рощу, дабы построить на холме квартал примыкающих друг к другу коттеджей-кондоминиумов. Впрочем, энтузиазм по поводу продажи рощи поутих после того, как агент по недвижимости, проводивший так и не состоявшуюся сделку, скончался таинственным образом, а предприимчивого покупателя хватил удар.

С тех пор люди стали поговаривать, будто роща не иначе как заколдована.

У Чарли на этот счет было свое мнение. Для него роща была лучшим местом на всем кладбище.

Здесь он чувствовал себя в безопасности и был уверен, что никто не сунется в эту чащу, особенно в темноте. В тот вечер он подрулил на тракторе к опушке и остановил его у знакомой голубой ели. Над головой раздался гогот стаи канадских диких гусей. Солнце стояло низко и подсвечивало подлесок; вершины деревьев были в тени. Чарли оглянулся, чтобы проверить, все ли в порядке. Никому и в голову бы не пришло подсматривать здесь за ним, но он хотел быть уверен. Абсолютно уверен.

Потом он быстро сменил свою униформу на старую футболку и джинсы. Вместо сапог переобулся в кроссовки. Он достал из-под сиденья бейсбольную перчатку и мяч и шагнул в чащу леса. Никто со стороны не догадался бы, что от толстого поваленного полугнилого дерева вглубь рощи уходит едва заметная тропинка. Ее начало было хорошо замаскировано лежащим на земле стволом, а дальше, в глубине леса, она становилась все шире и заметнее — как-никак, Чарли протаптывал ее ежедневно в течение тринадцати лет. Тропинка сбегала по склону невысокого холма, вилась между кленами и наконец обрывалась перед маленьким водопадом с журчащим ручейком.

Чарли знал на этой тропинке каждый изгиб, каждую неровность почвы, каждый корень дерева под ногами. Он смог бы пробежать по этому маршруту в полной темноте или с закрытыми глазами. Перепрыгнув через ручей, Чарли обогнул несколько стоявших вплотную друг к другу кипарисов и наконец вышел на поляну в самом центре рощи. Это был величайший секрет Уотерсайдского кладбища: особое место, которое он создал собственными руками много лет назад. Тогда он решил воссоздать во всех подробностях двор их дома на Клаутменс-лейн. Идеально ровная лужайка протянулась на девяносто футов в длину, с одного ее края была устроена площадка подающего, а с другого — сектор для питчера.

Чарли подошел к качелям и присел на деревянную перекладину. Оттолкнувшись от земли, он стал раскачиваться — сильнее и сильнее. Когда ноги его отрывались от земли, Чарли казалось, что он летит. В какой-то момент он спрыгнул с сиденья и, нагнувшись, подхватил с земли перчатку. Мощный бросок — и мяч взвился в темнеющее небо. На миг зависнув в воздухе, он устремился обратно к земле. Поймав мяч на лету, Чарли снова запустил его вертикально вверх.

В тот самый момент, когда Чарли собирался поймать его своей перчаткой-ловушкой, ветер внезапно пробежал по поляне, мяч изменил траекторию и улетел к дальнему краю поляны, прокатился по траве и остановился у края опушки. И тут произошло чудо — то самое чудо, которое случалось здесь каждый вечер на закате солнца.

Сэм Сент-Клауд вышел на поляну из сумрака лесных зарослей и лихо перехватил мяч. За все эти годы он ничуть не изменился, ему все еще было двенадцать лет, на голове у него вились непокорные кудри, а под мышкой он сжимал перчатку фирмы «Роулингз». На нем были бейсболка команды «Ред Сокс», свитер, широковатые шорты и черные ботинки. Вслед за Сэмом на поляну выскочил Оскар с весело задранным хвостом. Судя по его ласковым глазам и задорному лаю, он тоже остался прежним. Пес ткнулся носом в исцарапанные колени Сэма, а затем приветственно тявкнул в сторону Чарли.

— Ну что, большой брат, — с сияющей улыбкой сказал Сэм, — поиграем?

Тридцатифутовая стена воды легко ворвалась в рубку, выбила башмаки Тесс из фиксаторов и швырнула девушку о переборку так, что она чуть не потеряла сознание. Обратным потоком ее бы вынесло за борт, но страховочный линь выдержал рывок, а спасательный костюм смягчил удар. Буквально за несколько секунд до атаки огромной волны Тесс, почувствовав неладное, облачилась в обновку — ярко-оранжевый спасательный костюм, фактически представлявший собой одноместный плотик, специально сконструированный для того, чтобы спасти жизнь человеку, оказавшемуся в штормовом море. Согласно инструкциям и сертификатам Тесс, случись с ее шлюпом самое худшее, смогла бы продержаться в этом костюме в океанской воде едва ли не неделю и не замерзнуть.

Тесс прокашлялась, сплюнула попавшую в рот морскую воду и, перебирая руками страховочный линь, подтянулась к штурвалу. «Керенсия» под голой мачтой прорывалась сквозь ревущую тьму. Паруса были убраны: главный скатан и прижат к рее, а боковые сняты полностью.

Огромные волны накатывались на шлюп с интервалом в двадцать секунд. Они молотом били в корпус судна, вздымая вокруг него фонтаны брызг. В черном небе то и дело вспыхивало фосфоресцирующее сияние. В эти мгновения океан, казалось, целиком состоял из бесконечных водных хребтов и утесов. Эти горы неслись навстречу Тесс со скоростью сорок миль в час. Гигантские скалы обрушивались с водяных вершин, как во время землетрясения.

Тесс не слишком беспокоилась по поводу пронизывающего ураганного ветра, не пугали ее и сильные волны, не раздражала и соленая вода, щипавшая глаза. Руки ее немели, бок ныл после очередного падения, но тревожило ее не это. Даже радар, бесстрастно фиксировавший впереди по курсу область еще более низкого давления, не вызывал у нее каких-либо отрицательных эмоций. В данный момент Тесс куда больше волновала одна небольшая, но весьма досадная неприятность: в ее новых, с иголочки, непромокаемых и нескользящих сапогах хлюпала морская вода. «Твою мать! — разносился над океаном ее голос. — Пятьсот баксов за эту хрень, и она, видите ли, еще протекает».

Девушка бросила взгляд на показания приборов в нактоузе. Анемометр, еще недавно показывавший силу ветра в сорок узлов, перескочил уже на сорок пять. Когда «Керенсия» неслась вниз по крутому склону волны, спидометр едва ли не зашкаливало. В мгновения подъема, когда судно карабкалось к очередному водяному гребню, обманутый прибор утверждал, что скорость шлюпа чуть ли не нулевая. Затем все начиналось снова.

Тесс успела подготовиться к удару очередной волны. Уткнув ноги в напольные фиксаторы, она обеими руками изо всех сил ухватилась за штурвал. Мысленно она раз за разом повторяла одни и те же слова: все это — отличная практика перед плаванием по неспокойному океану в южных широтах, где ей, помимо штормов, предстоят встречи со снежными зарядами и айсбергами. Это, конечно, при том условии, что она туда вообще доберется. Такая не слишком веселая мысль родилась в ее голове в тот миг, когда на шлюп обрушилась очередная стена воды. Мысли мыслями, но Тесс продолжала сжимать руками штурвал и держать шлюп носом против ветра, выполняя один из вечных законов плавания под парусом в штормовую погоду: всегда держать корабль на таком курсе, чтобы волны били ему не в борт, а в нос.

Тесс были известны два отличных способа определить силу разбушевавшейся стихии. Первый был основан на формуле, выведенной в девятнадцатом веке британским адмиралом Бофортом и названной в его честь: скорость ветра в узлах плюс пять и полученную сумму разделить на пять. Наскоро решив в уме это уравнение, Тесс получила десять. Значит, десять баллов по двенадцатибалльной шкале. Весь вечер водяные горы обрушивались на судно, рассыпаясь при этом в гигантские облака пены и брызг, теперь же они набегали плотной водяной стеной, били по корпусу изо всех сил и катились дальше. Это означало только одно: шторм все еще набирает силу.

Однажды Тесс уже доводилось оказаться в море в десятибалльный шторм. Было это во время семейного плавания по заливу Мэн. В ту ночь она изобрела свой собственный метод определения силы шторма: менее научный, но достаточно эффективный. Назвала она его шкалой Кэрролла — в честь отца. Главным показателем для вычислений было количество пригоршней соленой воды, которую приходилось то глотать, то сплевывать в момент встречи с очередной волной. Любое число, превышающее три, давало не слишком воодушевляющий результат: нужно быть полным идиотом, чтобы в такой шторм не постараться найти на судне более или менее безопасное место и спрятаться там.

«Керенсия» взбиралась по склону набегавшей водяной горы почти вертикально. То и дело возникало ощущение, что она вот-вот опрокинется на корму, а затем — вверх килем. Тесс затаила дыхание и сжала зубы, наблюдая, как перед ней вздымается гигантская стена воды. Вдруг она услышала громкий треск наверху и, подняв голову, увидела, что указатель направления и скорости ветра, а также и другие приборы, закрепленные в контейнере у самой вершины мачты, сорвались с кронштейнов и исчезли в темноте.

Мгновения, пока внимание Тесс было отвлечено утратой части навигационного оборудования, оказалось достаточно, чтобы шлюп чуть изменил курс, и удар новой волны пришелся не строго в нос, а сбоку — с правого борта. Тесс отбросило от штурвала, швырнуло о комингс рубки, и, застонав от боли, она сползла к самому борту по палубе, которая стояла едва ли не вертикально. На долю секунды ее лицо оказалось буквально в нескольких дюймах от поверхности беснующегося моря.

«Керенсия» продвигалась не столько вперед, сколько в сторону, сносимая порывами ветра. Снасти стонали под напором урагана. Простор океана был почти сплошь белым от поднятой ветром пены. Заглотив еще немного этого взвешенного в воздухе рассола, Тесс поняла, что пора уходить в рубку.

Подтягиваясь на руках и упираясь ногами, она пробралась к задраенному входу в каюту. Перекинув в рабочее положение тумблер автопилота, она слегка откорректировала курс так, чтобы шлюп все время держался против ветра. Затем она стала ждать момента, когда можно будет рискнуть, чтобы проникнуть внутрь рубки. Тесс прекрасно понимала, что на это у нее будет не больше десяти секунд.

Три… два… один…

Палуба чуть выровнялась, и Тесс бросилась к люку: несколько привычных движений, и фиксаторы были открыты. Став обеими ногами на верхнюю ступеньку ведущего в каюту трапа, Тесс попыталась отстегнуть страховочный линь. Ее пальцы совсем онемели, да к тому же толстые неопреновые перчатки не способствовали повышению чувствительности. Несколько мгновений она даже не могла нащупать карабин. У нее оставалась всего пара секунд: нос шлюпа уже начал задираться к небу.

Грозная, словно накопившая в себе всю злость океана волна накрыла шлюп. Буквально в этот же миг Тесс отстегнула линь, соскользнула в каюту и — уже под потоком морской воды — практически на ощупь вжала герметичный люк в пазы и задраила его. Несколько секунд она неподвижно просидела в полной темноте, прислушиваясь к рокоту океана за бортом, к стонам и потрескиваниям, издаваемым корпусом шлюпа, и к стуку собственного сердца. «Керенсия» просто изнемогала под натиском разбушевавшейся стихии. Тесс подобралась к пульту управления, села за штурманские приборы и включила свет. Здесь, в герметично задраенной каюте, она могла себе позволить снять неопреновый капюшон и перчатки. Ее волосы насквозь промокли, лицо горело от соленой морской воды, но о том, чтобы высушиться и привести себя в порядок, сейчас не могло быть и речи.

Сверившись с картой, которая светилась на экране ноутбука, Тесс прикинула, что часа три как минимум может не высовывать носа наружу: до ближайшей земли — побережья Нью-Хэмпшира — было достаточно далеко. Она включила рацию — уже давно пора выйти на связь с Тинком и заверить его, что все хорошо. Он сейчас наверняка смотрит футбол — как-никак, играют Марблхед и Беверли, — но можно попробовать дозвониться ему на сотовый. Тесс вызвала дежурного диспетчера и продиктовала ему номер Тинка. До того как будет установлено соединение, у нее оставалось несколько секунд — несколько секунд на то, чтобы подумать, признаваться ли Тинку, что она не вняла его советам и отклонилась от проложенного им маршрута. Черт, отклонилась — не то слово. Она поперлась прямо в центр циклона. Давление падало настолько быстро, что она ощущала это просто физически — уши то и дело закладывало. Бросив взгляд на барометр, Тесс даже не удивилась, что метка прибора стоит ниже критических 29,4 дюйма. Тинк, конечно же, бросит всякий футбол и поспешит прокладывать ей новый маршрут.

Это если она не соврет ему.

В динамике послышался приглушенный помехами голос Тинка.

— Ну и как там моя девочка? — поинтересовался он.

Где-то на заднем плане она даже не услышала, а почувствовала рев толпы болельщиков, среди которых находился Тинк.

Шлюп резко тряхнуло, но голос Тесс даже не дрогнул.

— Все отлично, — сказала она. — Плывем себе помаленьку.

Правду говорить нет никакого смысла, решила она. Тинк только расстроится, начнет волноваться, и к тому же его вечер будет испорчен, потому что досмотреть матч ему не удастся.

— Я в общем-то просто так, для проверки связи, — произнесла Тесс как можно более беззаботным голосом. — Кто выигрывает?

— Пока ведут «Маджишенс» с разницей в один тачдаун, а я собираюсь перейти к третьему хот-догу. — Тинк довольно рыгнул. — Как погодка?

— Ветра хватает, — заверила Тесс, прислушиваясь к грохоту волн.

— Как наш парус?

— Отлично, выглядит просто шикарно, особенно когда ветер полностью надувает его. Скажи нашим, что они отлично поработали.

— Да уж передам.

— Ну ладно, пора мне, а то заболталась, — сказала Тесс, чувствуя, как пол начинает уходить у нее из-под ног — шлюп скатывался с очередной волны. — Я завтра позвоню.

— Адиос, девочка. Береги себя.

«В моей невинной лжи нет ничего плохого, — мысленно успокоила себя Тесс, — по крайней мере, для Тинка. Вот вернусь домой к вечеру в воскресенье, и все будет нормально: он никогда ни о чем не узнает». Она засунула микрофон в фиксатор передней панели рации, выбрала подходящий момент и одним прыжком оказалась в том углу каюты, где был оборудован камбуз. Пристегнувшись специальным ремнем, она открыла холодильник. Хотелось ей, конечно, не есть, а пить. Более того, Тесс, несмотря на огромный опыт плавания по бурному морю, слегка подташнивало от бешеной качки. Однако она прекрасно понимала, что силы ей понадобятся, а брать их ее организм может только из еды. Она вытащила из холодильника пучок зеленого салата и бутылочку легкого итальянского салатного соуса производства фирмы Пола Ньюмена — «Ньюмене оун». Корпус шлюпа вздрогнул от очередного удара огромной волны, и Тесс поняла, что в таких условиях лучше даже не пытаться что-то приготовить. Отложив вынутые продукты, она дотянулась до одного из запирающихся стенных шкафчиков и достала оттуда энергетический батончик. Ее пальцы настолько онемели, что она с трудом, помогая себе зубами, смогла разорвать обертку. Батончика хватило на четыре укуса, и проглотила она его почти не жуя.

Делать теперь было нечего, оставалось только ждать. Тесс отстегнула ремень безопасности, перебралась в противоположный конец каюты и, расстегнув молнию спасательного костюма, взобралась на койку, где, повозившись, завернулась в специально приспособленную для таких случаев сетку-гамак. Не зная, чем занять себя, она стала составлять список дел, которые следовало сделать после возвращения домой. Так получилось, что все верхние строчки в этом списке оказались заняты едой. Она прекрасно понимала, что во время кругосветного плавания придется посидеть на диете из сублимированных, сушеных и мороженых продуктов. Скорее всего — это Тесс знала по опыту других мореплавателей, — за время регаты она похудеет фунтов на пятнадцать-двадцать. В общем, она сочла для себя возможным немного оторваться и расслабиться в последнюю неделю перед стартом гонки. В списке Тесс значились такие запретные деликатесы, как сладкий попкорн и мятная карамель из лавки Хоббса, что в Салем-Уиллоуз. А также гамбургеры из забегаловки «У Флинни» на Девере-Бич и кальмары с лобстерами, которых подают в пабе «Иллюминатор» в Линне. Она улыбалась, представляя, как будет предаваться этому чревоугодию. Разумеется, чтобы не потерять форму, а заодно загладить чувство вины за свои маленькие слабости, Тесс твердо пообещала себе увеличить протяженность ежедневных пробежек по мысу вокруг маяка и вечерами гулять с мамой по улице Козвей от начала до конца и обратно.

И конечно, она навестит папину могилу на кладбище Уотерсайд. Все два года со дня его смерти Тесс бывала на кладбище практически каждую неделю. Иногда задерживалась там во время утренней пробежки с Бобо. Время от времени приносила туда коробку с ланчем из ресторана «Дрифтвуд» или ближе к вечеру садилась на травке с банкой пива «Сэм Адаме».

Тесс не верила ни в духов, ни в привидения. Бесконечные сериалы и передачи на эту тему, не сходившие с экрана телевизора, были, по ее мнению, для совсем уж тупых. Она возвращалась раз за разом к могиле скорее для того, чтобы обрести чувство уверенности, стабильности. И ей очень нравилось здесь: тихое, красивое и спокойное место. Тут ей было легче всего обрести душевное равновесие. В общем, она появлялась на кладбище еженедельно, не забывая выпалывать одуванчики из ровной изумрудной травы и подрезать розовый куст, который мама пересадила сюда из их садика.

«Вот вернусь домой, сяду на скамеечку под японским кленом и расскажу отцу, какой я была дурой, когда решила плыть прямо навстречу шторму». Она знала, что, где бы отец ни был, он, конечно, поругал бы ее за такое безрассудство; черт возьми, просто наорал бы на нее. Но никогда не осудил бы. Он любил ее всегда, и этой любви невозможно было поставить какие-то условия. Никакие глупости и заскоки Тесс не поколебали бы любовь отца.

Она почувствовала, как тяжелеют веки, и совсем было уже решила уступить искушению и вздремнуть. Но внезапно койка словно ушла из-под нее, и Тесс в какой-то момент оказалась в пустоте. Шлюп словно провалился в гигантскую дыру. Еще мгновение — и она тяжело рухнула обратно на матрас и вдруг перекатилась на стену. «Керенсия» стонала и все сильнее заваливалась на борт. Тесс просто вдавило в бортовой иллюминатор. Она испугалась, что судно совсем легло набок и верхушка мачты, наверно, целиком погрузилась в воду. К счастью, на этот раз тяжелый киль перевесил, и шлюп вернулся в вертикальное положение. Она выбралась из-под сетки и стала пробираться к трапу. Нужно было посмотреть, насколько повреждена мачта. Тесс застегнула молнию на костюме, затянула капюшон, надвинула на лицо маску и стала карабкаться по ступенькам.

Потом мир перевернулся вверх дном.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Этот ритуал они ни разу не нарушили за все тринадцать лет. И никто об этом не знал, кроме них. Каждый вечер они встречались, чтобы поиграть.

Бросок.

Сэм поймал мяч перчаткой-ловушкой и кинул его назад — отличный бросок двумя пальцами. Все это началось давно — еще в тот самый вечер после похорон Сэма. Мама и другие скорбящие родственники и друзья ушли домой. Когда солнце зашло, Чарли остался один возле могилы.

И вдруг — совершенно невероятным, невозможным образом — Сэм появился на опушке рощи. Все его тело было изломано и изранено после аварии, но в руке он по-прежнему сжимал свою перчатку и мяч. Оскар тоже был тут.

— Ну что теперь, большой брат? — спросил Сэм. — Давай-ка поиграем.

Это явление настолько потрясло Чарли и выбило его из колеи, что он был вынужден рассказать о случившемся докторам, прописавшим ему сильные успокоительные, которые должны были избавить его от видений. Сначала специалисты сказали, что это фантазии, потом — что галлюцинации. Диагноз гласил: посттравматическое стрессовое расстройство психики. Они направили его к психиатру. Они выписали ему ксенакс в качестве транквилизатора, прозак в качестве антидепрессанта и хальцион в качестве снотворного. Они никогда не верили в то, что он видел.

Но он-то видел, и это не были ни иллюзии, ни галлюцинации. Он ведь уже умер и был возвращен к жизни лишь электрическим ударом чудовищной силы. Он перешел границу и вернулся назад. Он дал Сэму обещание, а судьба дала ему силы выполнить то, что было обещано.

Спустя несколько месяцев, когда стало ясно, что никто из взрослых не верит в то, что он видит, Чарли сделал вид, что «выздоровел». Он объявил, что видения больше не посещают его. Так что доктора признали его здоровым и перестали прописывать ему лекарства. Чарли поклялся сам себе, что больше никогда ни одной душе не расскажет про Сэма. Люди просто назовут его сумасшедшим. Они никогда не поймут. Так что пусть это навсегда останется его тайной. Тайной, определяющей весь ход его жизни. Чарли понял, что ему всегда придется скрывать свой дар от окружающих.

С того дня Чарли и Сэм каждый вечер после заката встречались и играли в мяч. Чарли был уверен, что эта игра и есть ключ к обретенному им дару и что пропусти он хоть один день — и с Сэмом ему больше никогда не увидеться. Очень быстро он научился мгновенно и точно определять время по солнцу. Покопавшись в книгах и распечатав таблицы и карты погодной службы, он разобрался, где проходит граница между тем, что называется сумерками, и наступлением темноты — в быту, на флоте, а также в физике и астрономии.

До тех пор пока они с Сэмом каждый вечер играют в мяч, он может видеть Сэма, а Сэм — его. Эти встречи были привязаны к территории Уотерсайдского кладбища. Чарли очень быстро уяснил, что его дар покидает его, стоит ему выйти за границы, очерченные кладбищенской оградой. По утрам братья могли спуститься по склону холма к самому морю — разумеется, пока их никто не видел, — а по вечерам забирались в дом смотрителя, усаживались на диван и включали спортивный кабельный канал ESPN или фильмы про Джеймса Бонда. Так продолжалось день за днем, вечер за вечером тринадцать лет — более четырех тысяч семисот вечеров, — и Чарли прекрасно сознавал, что рисковать не стоит.

Со временем он стал понимать, что его дар окреп и вырос и что теперь он может видеть призраки других людей: души похороненных на Уотерсайдском кладбище некоторое время оставались поблизости от могил и лишь через некоторое время отправлялись в другой мир, на другой уровень.

Кто только здесь не оказывался и в каком только виде покойники не представали перед Чарли: упрямый рыбак, вышедший за лобстерами в шторм, чье тело прибило к берегу волнами; полузащитник футбольной команды, сраженный ударом в солнечное сплетение; пожилая парикмахерша, поскользнувшаяся на состриженных с клиента волосах и свернувшая себе шею, — всех их роднила одна общая черта: почему-то души усопших были окружены едва заметным светящимся облаком. Они излучали свет и тепло. Раз за разом помогая сияющим созданиям перейти в лучший мир, Чарли в конце концов уяснил, что в этом, видимо, и состоит его предназначение, равно как и его наказание.

— Ну что? — спросил Сэм. — Как поработал сегодня?

— Да вроде бы неплохо, — сказал Чарли. — Помнишь миссис Фиппс? Безжалостную Рут?

— Которая у вас английский вела?

— Ну да, — ответил Чарли, ударяя по мячу костяшками пальцев. — Видел ее сегодня.

— Где?

— Да здесь же. Она все вокруг своей могилы ходила.

— Да ты что? — удивился Сэм, перехватывая подачу. — А что с ней случилось?

— Инфаркт. Мне кажется, она умерла прямо дома, когда зубы чистила.

— Понятно, — сказал Сэм. — Это был просто вопрос времени. Рано или поздно эта вонючая зубная паста «Доктор Хониг» должна была кого-то убить.

Поданный Сэмом мяч пошел очень высоко, и Чарли пришлось подпрыгнуть, чтобы перехватить его. Один бол. Следующую подачу Сэм исполнил с лихим замахом, повернувшись на одной ноге. Два страйка.

— Ну и как миссис Фиппс себя чувствует? — спросил он.

— Переживает. По-моему, она никак не может поверить, что все это произошло на самом деле. Просто ума не приложит, как такое могло случиться.

— Ума не приложит — это ты хорошо выразился, — заметил Сэм с усмешкой. — А было там что прикладывать-то?

Чарли при всем уважении к покойной не мог удержаться от смеха. Его братишка всегда умел играть словами.

— Слушай, а ей ведь, наверно, опять такой грим наложили на все лицо, что и не узнать? — спросил Сэм.

— Ну да.

— Этот новый санитар из морга явно злоупотребляет гримом. У него все покойники получаются как клоуны в цирке. — (Крученый мяч, низко и чуть в сторону. Два бола.) — Да, а когда миссис Фиппс туда переходить собирается?

— Точно не знаю. У нее ведь на той стороне и муж, Уолтер. Помнишь его? Тот, у которого большого пальца на ноге не было?

— Боже ты мой, — сказал Сэм. — Ну да, палец ему пеламида отхватила, которая лежала на дне лодки. Помнишь, как он ходил потом в сандалиях и обрубок пальца торчал наружу? Гадость какая.

Мяч упал на землю. Три бола. Партия, переход подачи. Пара голубых соек пронеслась над полем, петляя в воздухе. Ветер с океана вскарабкался по склону, зигзагами обтек могильные плиты и влажной волной накатился на игровую площадку.

— Ну что, Сэм, — сказал Чарли, хлопая ладонью по своей перчатке. — Три — два. Давай покажи мне свою верхнюю подачу для ровного счета.

— Ну держи!

Сэм отступил на пару шагов и со всего размаху ввинтил мяч в воздух. На какое-то мгновение Чарли даже показалось, что мяч просто завис в высоте — время словно остановилось. Сэм щелкнул пальцами, и все понеслось с привычной скоростью. Мяч описал эффектную петлю и вернулся обратно.

— Е-е-естъ! Три страйка! — завопил Чарли, завывая на звуке «е», как это делают спортивные комментаторы.

Так они и играли, пока не стемнело. При этом оба рассказывали друг другу, как провели день. Будучи бесплотным духом, Сэм мог бы мгновенно материализоваться там, где ему вздумается, путешествовать по всему Млечному Пути — например, к альфе Центавра; разливаться по сияющей радуге, перекинувшейся через озера Килларни; став частицей солнечного света, пикировать на Большой Барьерный риф; кататься на Луне где-нибудь над Мачу-Пикчу. Возможности у него были действительно безграничные. Его игровой площадкой могла стать любая точка в любой из сорока миллиардов галактик известной нам части Вселенной. И это еще не все: помимо нашей Вселенной, его ждали другие, настоящие небеса.

Но он пожертвовал всем этим. Дни и ночи он проводил в Марблхеде и его окрестностях: он часами просиживал в бейсбольном секторе городского любительского стадиона в Сисайд-парке и смотрел игры Малой лиги, исподтишка заглядывал в журнал «Максим» у киоска Ховарда и катался на скейтборде по самой крутой дорожке на холме Джинджербред-Хилл.

— Ну ладно, — сказал Сэм. — Пошли купаться, пока совсем не стемнело. Только давай в пятнашки. Чур, ты водишь!

Сэм рванул напрямую через рощу вниз по склону, а вдогонку за ним весело бросились Оскар и Чарли. Потемневший лес вокруг был наполнен ночными шорохами, тени стали длиннее. Это были едва ли не лучшие мгновения в их жизни. Втроем они весело, ничего не боясь, бежали через ночной лес, как когда-то, много лет назад, бегали там, на Клаутменслейн, и им казалось, что так будет всегда.

Все произошло так быстро, что она не успела ни за что ухватиться. Одно мгновение — и Тесс поняла, что лежит на потолке каюты в луже вонючей трюмной воды. Рация рухнула на потолок совсем рядом с ее головой. Чуть поодаль зазвенели кастрюли и крышки. В общем, в каюте царил полный хаос, все в буквальном смысле встало с ног на голову. Океан по-прежнему ревел за бортом. Свет мигнул и погас.

Тесс услышала, как морская вода ворвалась во все полости шлюпа, но заставила себя справиться с навалившимся на нее страхом. «Керенсия» так сконструирована, повторяла она про себя, что при любом опрокидывании возвращается в исходное положение — килем вниз. На борту есть насосы, включающиеся автоматически и откачивающие забортную воду. В общем, через некоторое время она поняла, что больше всего ее сейчас раздражает обычно такой приятный, деликатный аромат соуса «Ньюмене оун». Бутылочка, видимо, разбилась вдребезги, и теперь вся каюта пахла как хорошо перемешанный и заправленный салат.

Девушка встала на потолок на четвереньки, по колени и локти в воде, и взмолилась, обращаясь к своему судну: «Переворачивайся! Ну пожалуйста, давай перевернись обратно. Встань как положено, ну прошу ведь!» Но все было по-прежнему. Она подползла к штурманской стойке и нащупала на привычном месте блок аварийного радиомаяка. Больше всего на свете Тесс не любила просить о помощи, но на этот раз ее рука непроизвольно щелкнула оранжевым тумблером электропитания, сорвав тем самым с прибора пломбу и активировав маяк. На блоке замигал сигнальный светодиод. В эфир пошел сигнал бедствия, который через спутники будет услышан на всех судах и станциях береговой охраны вдоль побережья Новой Англии. Тесс тотчас же почувствовала, что она не одна. Ей стало легче, но в следующую же секунду она привычно заставила себя взглянуть на ситуацию под другим углом. «Керенсия» не тонула, а значит, не было нужды подавать сигнал SOS. Тинк и вся компания просто поднимут ее на смех, когда она своим ходом вернется обратно в порт. Вот если судно действительно начнет уходить под воду, тогда другое дело. Времени перещелкнуть тумблер и позвать на помощь у нее при любом раскладе будет достаточно. В общем, она вернула тумблер в первоначальное положение, и индикатор передачи сигнала мигнул и погас.

Минуты шли одна за другой. Тонкий аромат итальянского соуса смешивался с мерзким запахом серной кислоты, пролившейся из аккумуляторов. Ну почему, почему шлюп так долго торчит кверху килем и не возвращается в нормальное положение? Согласно всем законам физики вес киля должен был заставить «Керенсию» вновь перевернуться мачтой вверх. Тесс стала перебирать в памяти возможные сценарии развития событий, включая и самый худший. Она вспомнила Тони Баллимора, у которого киль яхты переломился под ударами штормовых волн. Пять дней он провел взаперти в каюте своей перевернутой яхты, медленно опускавшейся в холодную воду где-то там, на другом конце света, намного южнее Австралии. «Южнее сорокового градуса южной широты никаких законов нет, — сказал он, когда его наконец спасли. — Южнее пятидесятого градуса нет даже Бога».

Тесс никогда не была особенно религиозной. Она ходила по воскресеньям в Старую Северную церковь в основном потому, что это было важно для ее матери. С настоятелем, преподобным Полкингхорном, они были в дружеских отношениях, и Тесс даже сшила ему парочку парусов. Но организованные проявления веры были ей чужды, и она предпочитала выстраивать отношения с Богом по-своему.

И вот сейчас, оказавшись в темной каюте унесенного далеко в Атлантику шлюпа, она стала молиться. Начала она с того, что принесла Богу искренние извинения за свою дерзость. Она ведь прекрасно понимала, что идет на слишком большой и неоправданный риск. Она проявила беспечность и неосмотрительность, и теперь ей было стыдно. Вот уж чего ей не хотелось, так это такого конца: погибнуть в полном одиночестве во время короткой морской прогулки — тем более из-за шторма, обойти который, в общем-то, не составляло никакого труда. Тесс стала молить Бога о милости. А потом она вдруг обратилась к отцу: «Папа, пожалуйста, помоги мне. Скажи, что делать». Отец всегда помогал ей во всех критических ситуациях. Она закрыла глаза и поклялась, что если все-таки выживет и вернется в порт, то больше никогда в жизни не поступит столь опрометчиво. Даже во время кругосветной регаты она будет вести себя осторожно и не станет понапрасну рисковать. Поплывет она вместе с остальными участниками соревнований, не слишком пытаясь вырваться вперед. Главным для нее теперь будет вопрос безопасности, а не победы. Она станет хорошей девочкой.

Да и само собой, как только она вернется домой, то сразу же сходит на кладбище и даст клятву — измениться раз и навсегда. Отец воспитывал ее, учил быть храброй, пользоваться любой возможностью, которую дарит судьба, но такой небрежности и самонадеянности он ни за что бы не одобрил. Смерть по глупости не имела ничего общего ни с его жизненными принципами, ни с его собственной смертью.

— Покажи мне дорогу домой, — шептала Тесс в темноте под аккомпанемент штормового ветра. — Папа, пожалуйста, помоги мне.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

День выдался серый, как гранит, земля насквозь пропиталась водой после сильного дождя, лившего всю ночь. Бурей сорвало с деревьев множество листьев и веток, и теперь все это было разбросано по кладбищенским лужайкам. Чарли надвинул свой желтый капюшон пониже на лоб и заглянул в свежевырытую могилу. Яму заканчивал приводить в порядок один из его подчиненных-могильщиков. Рытье могил и в хорошую-то погоду занятие не из легких, а когда земля пропитана водой, стекающей постоянно на дно ямы и не дающей нормально воткнуть лопату, — такого времяпрепровождения и врагу не пожелаешь. В довершение «радостной» картины буквально в нескольких шагах от могилы стоял Илайхью Суэтт, похоронный агент, уполномоченный муниципалитетом.

— Гроб Ферренте привезут с минуты на минуту, — напомнил Илайхью. Он тщетно пытался укрыться от дождя под здоровенным зонтом.

Чем-то он неуловимо напоминал эльфа. На нем было коричневое пальто в рубчик, вельветовый темно-синий костюм и резиновые галоши. Ощущение возникало такое, что весь свой гардероб этот человек подбирал в детском отделе универмага «Файлинс».

— Сколько вам еще нужно времени? — спросил он, сделав очередной глоток из бутылки с «Маунтин дью», которая при карликовых габаритах похоронного агента казалась особенно большой, едва ли не в половину его роста.

— Не беспокойтесь, мы успеем, — сказал Чарли и, нагнувшись над краем ямы, поинтересовался: — Джо, ты там как?

— Все нормально, — ответил Джо Карабино со дна могильной ямы. — Но я больше беспокоюсь насчет Илайхью. — Он подмигнул.

— А что такое? — спросил Илайхью, осторожно, чтобы не испачкаться в грязи, подходя к краю ямы.

— Смертельная доза кофеина составляет десять граммов, — сказал Джо, опираясь на свою лопату. — Еще немножко «Маунтин дью» — и кое-кто может просто-напросто копыта откинуть. — Выдержав паузу для большего драматического эффекта, он добавил: — Вы, кстати, как себя чувствуете? А то вы что-то побледнели, как я посмотрю.

Джо и подмигнуть агенту не успел, как тот засунул бутылку в карман пальто и скорым шагом направился к своему «Линкольн-Континенталю». Чистой воды ипохондрик по природе, он лечился от этой напасти у лучших врачей Бостона, и рано или поздно каждый из них настоятельно советовал ему сменить работу. Он отказывался и упорно продолжал поливать себя дезинфицирующим раствором, а на совещаниях с подчиненными появлялся исключительно в тонких резиновых перчатках. С другой стороны, найти какую-нибудь другую хорошо оплачиваемую муниципалитетом работу в городе было довольно сложно.

Одним легким движением Джо выпрыгнул из могилы и лихо хлопнул испачканной в грязи ручищей по ладони Чарли.

— Старая шутка, — со смехом сказал он, — с этой смертельной дозой кофеина. Бедняга Илайхью, с ним это каждый раз срабатывает.

Джо было чуть за тридцать, и телосложением он больше всего напоминал быка. Его лицо всегда было обветренным и загорелым, а редеющие волосы он закручивал в несколько гордо торчащих в разные стороны, густо смазанных гелем прядей. Джо был твердо уверен, что столь раннее облысение связано с избытком тестостерона в его организме; уверенность эту он черпал из статей в научно-популярных журналах.

Джо был одним из самых отчаянных бабников на всем северном побережье. Днем он копался в грязи, готовя для усопших последнее земное ложе, а по вечерам охотился за женщинами. В поисках новых жертв он не раз и не два прочесал вдоль и поперек весь мыс Энн и в охоте применял самые циничные и бесстыдные приемы стратегии и тактики. Поговаривали, что молоденьких вдовушек он выискивал, просматривая колонку некрологов в «Марблхед репортер»; впрочем, назвать его негодяем было нельзя. У него был даже свой кодекс чести. Так, он начинал крутиться вокруг очередной вдовы не раньше чем через полгода после смерти мужа, поскольку Опра Уинфри сказала в одной из своих передач, что именно таков срок, в течение которого большинство людей скорбят об утрате.

Помимо женщин, у Джо была лишь одна страсть: он считал своим долгом проповедовать среди окружающих свою собственную религиозную доктрину, а именно евангелический атеизм. Самому не верить в Бога ему было мало. Он хотел, чтобы атеистами были и все остальные. Пока Джо проповедовал свои взгляды за пределами кладбищенской ограды, Чарли не имел ничего против этой миссионерской деятельности, но, когда тот был пару раз пойман на репликах типа «Загробной жизни не существует!» во время заупокойной молитвы у свежей могилы и довольно громко прокомментировал установку подъемным краном девятифутового позолоченного креста на вершину склепа, заявив: «Что за фигня!» — Чарли пришлось принять меры дисциплинарного и материального воздействия. Впрочем, это лишь тверже убедило Джо Атеиста в правоте его точки зрения.

— Ну и что ты мне сегодня скажешь? — поинтересовался Джо, украшая вместе с Чарли края свежевырытой могилы цветами. — Я имею в виду — как насчет погудеть сегодня вечерком? Опять отмажешься? Я вот, например, предлагаю смотаться на моей «Рогатой жабе» в Рокпорт, причем пораньше, пока еще действует скидка на выпивку. Кстати, я знаю девчонок, которые там в баре за стойкой стоят. Они неплохо управляются, а если их потом в койку затащишь, то им просто цены нет.

— Помоги лучше подъемник принести, — сказал Чарли, не отвлекаясь от рабочей темы и направляясь к пикапу, стоявшему на служебной подъездной дорожке.

— Сестрички Демпси. Ты хоть когда-нибудь слыхал о них?

— Нет, никогда.

— Нина и Тина — они тебе понравятся, уж поверь мне.

— Ладно, посмотрим, как пойдет, — попытался увильнуть Чарли.

— Вот-вот. Как всегда. «Посмотрим, как пойдет», а как дойдет до дела, ты опять смоешься. Не понимаю я тебя. Жить-то все-таки надо.

Чарли вытащил подъемник из грузовичка, они вдвоем подтащили его по траве к могиле, а затем аккуратно установили над свежевырытой ямой. Эта хитроумная конструкция из нержавеющей стали, служившая для опускания гроба в могилу, была придумана и разработана могильщиком по имени Абрахам Фриджид, который, выйдя на пенсию, в достатке доживал свои дни на юге Франции, на собственной вилле, получая положенные ему патентные отчисления. Практически на каждом кладбище по всему миру его коллеги использовали это изобретение, чтобы достойно предать прах усопших земле. Нейлоновые стропы и один-единственный простой переключатель позволяли одному человеку свободно выполнять ту работу, что прежде требовала усилий нескольких могильщиков. Один оператор с помощью этого механизма мог опустить в могилу гроб весом хоть в полтонны.

Плавность движения и возможность контролировать ход процесса — вот что отличало изобретение мистера Фриджида от множества сходных по задумке приспособлений. Опусти гроб в могилу слишком быстро — это будет лишняя моральная травма для скорбящих родственников, а если сделать это слишком медленно — их мучения станут просто невыносимыми. Мистеру Фриджиду удалось добиться компромисса: его приспособление производило опускание гроба с достоинством и эмоционально приемлемой скоростью, поскольку в конструкции был применен открытый Галилеем принцип инерции и использованы специальные пружины, свинцовые противовесы, высококачественные блоки и петли. Механизм был эффективный, безотказный и обеспечивал сравнительную безболезненность процедуры для всех участников траурной церемонии.

Чарли услышал сигнал клаксона и, обернувшись, увидел въезжающую на кладбище процессию — множество самых разных легковых машин и автомобиль пожарной службы. Чарли всегда мог многое сказать о предстоящих похоронах буквально по одному взгляду на приближающуюся процессию. Присмотревшись к машинам, одежде родственников и близких, гробу и памятнику, он и вовсе мог дать достаточно подробное и обычно точное описание усопшего. По крайней мере, присутствие в процессии хороших новых машин, дорогого гроба и крупного — значительно больше среднего размера — надгробного памятника неопровержимо свидетельствовало, что покойный был человеком не бедным. Сегодняшние похороны, при всей многочисленности собравшихся, в материальном плане были вполне заурядными. В распоряжении Чарли и Джо оставалась буквально пара минут. Еще с утра они поставили рядом с могилой большой зеленый тент на каркасе, но дождь, к счастью, уже прекратился. Зато сотню складных стульев они привезли и расставили под навесом явно не зря.

— Пора работать, — обратился Чарли к Джо. — Пошли.

Черные волосы блестели на голове распорядительницы похорон, как стальная каска: они отливали вороненой сталью, как борта ее с иголочки нового кадиллаковского катафалка.

— Привет, ребята, как дела? — поздоровалась Мирна Долибер, захлопывая водительскую дверцу.

— Да уж получше, чем у многих, — ответил Чарли. Он успел заправить форменную рубашку в брюки, пригладить волосы и засунуть рабочие перчатки в задний карман. — А как у тебя?

— Лучше не бывает, — ответила та. — У двоих детей ветрянка, третий руку сломал.

Предки Мирны появились на полуострове еще в 1629 году, вместе с первыми поселенцами. Через какое-то время получилось так, что именно они занялись похоронным бизнесом и стали монополистами в этом деле на всем побережье от Беверли до Линна. В «удачные» дни каждый из Долиберов работал не покладая рук, включая Мирну, которая была известна как самый суеверный человек во всем округе Эссекс. Она умудрилась собрать целую коллекцию дурных примет и предзнаменований: точно знала, какую беду пророчит соринка в левом глазу, а какую — белая моль в вашем доме.

— Эй, Мирна, я вот насчитал в твоей процессии тринадцать машин, — заметил Джо со злорадной ухмылкой. — Это что — тоже не к добру? Может, сегодня еще кто-нибудь умрет или что случится?

— Придержи свои шуточки при себе, если хочешь чаевые получить, — ответила та и, подойдя к корме катафалка, открыла заднюю дверь.

Чарли нагнулся, расстегнул фиксаторы, приподнял гроб за ручку и перекатил его на грузовую платформу кладбищенского мини-трактора.

— Держите, — сказала Мирна, протягивая Чарли конверт. — И ни в чем себе не отказывайте. — Большинство похоронных агентов включали в список расходов сто долларов или даже больше на так называемое дополнительное вознаграждение могильщикам. Вот только в большинстве случаев Чарли и его напарнику доставалось из этой суммы по паре долларов, не больше. Мирна была более щедрой и обычно давала им на чай десятку.

Они подъехали, насколько было можно, к месту погребения, а затем уже на руках перенесли гроб через газон к могиле. Чарли взялся за ремни в ногах, а Джо досталось, как всегда, более тяжелое изголовье. Для него это было делом чести: Джо был самым сильным из всех могильщиков на Уотерсайдском кладбище и не упускал случая продемонстрировать это. Вдвоем они аккуратно поставили гроб на фиксаторы опускающего устройства, осмотрели могилу и пришли к выводу, что с их стороны к погребению все готово.

— О’кей, — сказал Чарли. — Перекур. Спускайся к берегу, а когда все закончится, я захвачу тебя.

— Договорились, босс, буду ждать, — отрапортовал Джо и вытащил из-за уха припасенную сигарету «Кэмел».

Проводив взглядом спускавшегося по склону помощника, Чарли отступил в сторону и, встав под раскидистой шелковицей, стал наблюдать за церемонией.

Захлопали дверцы машин, и по склону холма к свежевырытой могиле потянулись люди. Среди них было несколько десятков пожарных и спасателей в парадной форме. Волынки затянули привычную унылую мелодию, и Чарли увидел слезы на лицах многих собравшихся. Много лет назад он ощутил, что не может больше плакать по погибшему брату, и решил исследовать биологическую причину того, откуда же берутся слезы. По всему выходило, что за это дело отвечает сокращение мышц вокруг глаз. Они сжимают слезные железы, вызывая избыточное выделение влаги, превышающее то, которое обычно необходимо для увлажнения глаза, и эта влага стекает по слезным протокам. Учитывая, что тело взрослого человека содержит примерно сорок литров воды, можно было понять, почему в этом мире так много слез.

Чарли еще раз оглядел результаты своей работы. Вроде бы они с Джо все сделали аккуратно и правильно. Холмик выкопанной земли был прикрыт ровным слоем искусственного дерна. Края могилы обрамлял плотный ковер из роз и гвоздик. Тогда Чарли стал высматривать среди собравшихся покойного. Очень часто усопшие появлялись на своих похоронах и прогуливались по кладбищу или же подходили к собственной могиле, чтобы понаблюдать за плачущими и сморкающимися в бумажные платки родственниками и знакомыми. Отличить их от всех остальных было нетрудно: только от покойников исходило теплое, едва заметное свечение. Зачастую они пробирались к самой могиле и, облокотившись на гроб, оценивающе оглядывали собравшихся и прикидывали, кто из знакомых нашел время прийти на похороны, а кто посчитал это излишним. Обычно на кладбище приходили бывшие подруги, коллеги, они же конкуренты по офису, всякие давно забытые кузины. Неискренние восхваления усопшего могли вызвать у него приступ истерического смеха или столь же неискреннего, притворного плача. Впрочем, в большинстве случаев покойные оказывались тронуты и даже удивлены тем, как много они значили для людей, живших с ними рядом.

Чарли с первого взгляда отличал кладбищенских новичков. Те, кто умер не своей смертью, порой бывали покрыты синяками, ссадинами или хромали и с трудом передвигались из-за многочисленных переломов. Те, кто умер после долгой болезни, бывали слабы и тоже поначалу с трудом ходили. Впрочем, все довольно быстро восстанавливали нормальный внешний вид и силы. Чарли прекрасно помнил, как искорежен был Сэм после аварии и как страшно он выглядел на похоронах, но буквально через несколько дней он вновь стал прежним, самим собой.

Для некоторых посещение собственных похорон оказывалось слишком сильным испытанием. Поначалу покойники предпочитали держаться где-нибудь поодаль. Лишь через день-два они появлялись на кладбище и пытались внутренне примириться с неизбежным. Рано или поздно все постепенно растворялись в воздухе и отправлялись в дальний путь, пунктом назначения которого были небеса, рай, другой мир — каких только слов не придумали люди, чтобы назвать вечность.

Многое зависело от того, насколько они были готовы расстаться с прежним миром.

Чарли услышал, как отец Шегтак начал церемонию. Немногочисленные волосы, оставшиеся на голове пастора, были такими же белыми, как его воротничок. Он всегда аккуратно расчесывал их, стараясь равномерно распределить поверх почти лысого черепа. От этого создавалось впечатление, что над головой священника висит искусственный, словно наштукатуренный нимб. Только могильщики знали самый главный секрет святого отца: свое полное драматизма представление он повторял неизменно, слово в слово, каждый раз на похоронах вот уже много лет — от первых слов соболезнования до театрально выдержанных пауз во время чтения двадцать второго псалма, когда процессия проходит по кладбищенской Долине Смертной Тени.

«Не убоюсь зла…»

Ну а затем он, как обычно, перешел к знакомой цитате из Екклесиаста:

— Всему свое время, и время всякой вещи под небом, — затянул он. — Время рождаться и время умирать; время насаждать и время вырывать посаженное; время плакать и время смеяться; время сетовать и время плясать; время искать и время терять; время любить и время ненавидеть…

А еще, подумал Чарли, время менять репертуар.

Отец Шеттак закончил молитву, и шаг вперед сделал Дон Вудфин, начальник пожарной части города. Он был долговязый, и его густые усы словно парили в воздухе, не касаясь впалых, худых щек. Одежда висела на нем в буквальном смысле слова как на вешалке.

— За сто девятнадцать лет нашей истории, — начал он, — шестеро сотрудников пожарной службы погибли при исполнении своих обязанностей. Сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память седьмого. — Он поклонился и продолжал: — Мы благодарим Тебя, Господи, за то, что жили рядом с этим прекрасным человеком. Мы благодарны, что стали свидетелями того, как он посвятил себя спасению жизни людей. Мы благодарим судьбу, что жили рядом с этим мужественным, презиравшим опасность человеком.

В первом ряду заплакала женщина с маленьким ребенком на руках.

— Мы просим Господа ниспослать благословение его семье, — сказал командир пожарных. — Пусть их поддержат добрые слова, добрые воспоминания, вечная надежда, сочувствие друзей и гордость за человека, до конца исполнившего свой долг. А ради тех, кто продолжает бой против нашего вечного и безжалостного противника, мы просим Тебя, Господи, дать им силы пережить это тяжкое испытание. Предаем их в Твои руки. Аминь.

Чарли вдруг заметил, как из-под одного из деревьев вышел человек и направился в его сторону. Он был одет в парадную форму пожарного и выглядел довольно озадаченным всем происходящим. Легкое свечение, исходившее от него, давало понять: это покойный и он явился на свои похороны.

— Ты что, видишь меня? — спросил он после короткого молчания.

— Да, — шепотом ответил Чарли.

— Ты тоже мертвый?

— Нет, пока еще нет.

Мужчина почесал в затылке:

— Где-то я тебя видел, — сказал он. — Подожди-ка, — продолжал он, — ты же Сент-Клауд, правда? Чарли Сент-Клауд? — С этими словами он сбросил китель, закатал рукава рубашки и показал татуировку на запястье, изображавшую Мадонну с Младенцем. — Я Флорио, — пояснил он. — Помнишь меня?

— Извините, — ответил Чарли. — Если честно, ничего на ум не приходит.

Рядом с могилой начальник пожарной части речитативом читал молитву спасателей. Флорио сложил руки на груди и склонил голову.

Господи, когда ты призовешь меня выполнить мой долг,

Какое бы пламя ни встало на моем пути,

Дай мне сил спасти того, кто в опасности,

Будь то старик или младенец.

Начальник пожарной команды сделал знак, и Чарли шагнул вперед. Он перебросил рычаг стопора, и опускающий механизм пришел в движение: гроб стал медленно, с подобающим достоинством уходить под землю.

Чарли взглянул на имя, вырезанное на могильном камне:

ФЛОРИО ФЕРРЕНТЕ

МУЖ, ОТЕЦ, ПОЖАРНЫЙ

1954–2004

Теперь он понял. Флорио был тот самый человек, который спас ему жизнь.

Гроб едва слышно ткнулся в землю на дне могилы. Чарли вытащил из-под него нейлоновые стропы, отложил их на искусственный дерн и вновь отошел в сторону — к той самой шелковице. Друзья и родственники покойного усыпали гроб розами.

— Господи! — вырвалось у Чарли. — Ради бога, простите меня, — сказал он, обращаясь к Флорио. — Я вас даже не узнал.

— Ничего страшного, — ответил Флорио. — Давно дело было, да и ты, прямо сказать, был тогда не в лучшей форме.

— А что с вами-то случилось? Я понятия не имел…

— Да ничего особенного. Поступил вызов на пожар в жилом коттедже. Второй номер сложности, — начал рассказывать тот. — Мы выбили тараном входную дверь. Я вытащил на улицу маленькую девочку с мамой. Ребенок рыдал и все порывался бежать обратно в дом за кошечкой и собачкой. Так что я пошел за ними, и тут как раз крыша рухнула. — Флорио неуверенно улыбнулся. — Вот так — вспышка и темнота. — Он поскреб свой крепкий квадратный подбородок. — Ради кошки и собаки. Но знаешь что? Я ведь не мог поступить иначе.

Флорио обвел взглядом кладбищенский газон:

— Ты видел их? Кошку с собакой? Готов поклясться, что они здесь были. Носились вокруг вместе с каким-то сумасшедшим маленьким биглем.

— Это меня не удивляет, — сказал Чарли. — Некоторое время они будут следовать за вами.

Мужественные спасатели и пожарные утирали слезы рукавами. Некоторые преклонили колени в тихой молитве. Наконец шаг вперед сделала женщина с маленьким мальчиком на руках.

— Это моя жена, Франческа, и наш малыш, — сказал Флорио. — Мы так долго хотели ребенка, но ей все не удавалось забеременеть, и вот наконец это случилось. Да хранит их Господь. Лучшей женщины просто нет на земле, а Джуниор — это моя гордость и радость. — Его голос дрогнул. — Бог знает, что я буду делать без них.

— Пока еще рано об этом думать, — сказал Чарли. — Потребуется некоторое время.

Они смотрели, как вдова с ребенком отошла от могилы, прошла мимо шеренги собравшихся и села в лимузин. Потом Чарли стал закапывать могилу, а Флорио смотрел. Лопата за лопатой. Земля к земле, прах к праху.

— Знаешь, — сказал Флорио через некоторое время, — я часто думал о тебе в эти годы. Я так ужасно сожалел, что не смог спасти твоего младшего брата. Сколько я себя из-за этого изводил. И мне всегда хотелось узнать, что с тобой стало. Ты женат? Дети есть? Как ты распорядился своей бесценной возвращенной жизнью?

Чарли продолжал смотреть в землю.

— Жены нет, семьи нет. Я работаю здесь и состою в добровольной дружине при пожарной части.

— Правда? Ты пожарный?

— У меня есть сертификат парамедика. Несколько смен в месяц я дежурю вместе с твоими коллегами. Я бы и больше времени этим занимался, но не могу уходить слишком далеко отсюда.

— Знаешь, я ведь был спасателем-медиком двадцать пять лет. Чего только не повидал, но лишь два или три человека за все эти годы вернулись обратно с того света, как ты. — Он помолчал. — Это дар Божий, сынок. И у Бога были причины спасти тебя. У него есть какая-то цель. Ты об этом думал?

Наверно, с минуту Чарли молча продолжал закапывать могилу. Конечно, он думал об этом. Каждый день своей жизни он спрашивал себя, почему вторая жизнь была дарована ему, а не Сэму. Как узнать, почему Бог решил именно так? Какая цель была у него? Флорио вновь нарушил молчание.

— Не волнуйся, сынок, — сказал он. — Иногда проходит много времени, прежде чем человек поймет, что к чему. Но ты услышишь призыв, адресованный именно тебе, когда настанет твой час. Когда это случится, ты поймешь. А потом ты снова почувствуешь себя свободным.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В уголках ее глаз и рта скопились чешуйки высохшей морской соли. Тесс протерла глаза и вспомнила, когда в последний раз выглядела подобным образом: тогда соль в ее глазах оставил не океан, но слезы. А плакала она не стыдясь: ведь хоронили отца. Мать подошла к ней, вытерла соленые капли с ее лица и сказала, что так было всегда: слезы и морская вода перемешивались из века в век, из поколения в поколение.

Помимо того что у Тесс щипало от соли глаза, у нее еще чудовищно болела голова и ныло все тело. Оно было иссиня-черного цвета от многочисленных ударов о переборки рубки. Особенно болезненными были черные посредине и оранжевые, цвета тыквы, по краям синяки на руках, боках и бедрах. Но ни боль, ни кровоподтеки не могли сейчас испортить настроение Тесс. Ее истерзанное, воспаленное сознание сосредоточилось на одной простой мысли: она снова здесь, в безопасности, на берегу, и именно там, где она больше всего хотела быть: на Уотерсайдском кладбище, близ могилы отца.

Она присела на траву и прислонилась спиной к стволу клена, в тени которого и находилась могила. Земля была сырая, но Тесс не имела ничего против того, чтобы чуть-чуть промокнуть. Она сняла кроссовки, закатала повыше брюки и долго сидела, просто наслаждаясь тишиной и покоем — хорошо, когда не нужно каждую секунду бороться за то, чтобы тебя не разорвало на куски. Ее пятки заскользили по мокрой траве, и она, не сопротивляясь, вытянула ноги. Чуть наклонившись, Тесс взглянула на гранитную плиту, где было вырезано имя отца. Она знала, что обязана ему жизнью. Именно он провел ее назад в тихую гавань через этот кошмарный шторм.

— Видишь, я не зря говорила с тобой там, в море, говорила всю ночь, — произнесла она. — И ты услышал меня.

Конечно, она по-настоящему не верила, что он был прямо здесь, рядом с ней под деревом. Думать так было бы уж совсем глупо — что-то из области салемских ведьм. Отец не бродил здесь по кладбищу, ожидая, пока дочь придет взглянуть на него. Нет, конечно, он был сейчас где-то далеко, в виде частицы какой-то неведомой энергии или чего-то в таком роде. Ну а если в другом мире действительно есть рай, то он сейчас наверняка сидит себе на корме какого-нибудь райского катера, потягивает пиво и ждет, когда начнет клевать тунец.

Тесс легла на траву, подложив под голову руки, и посмотрела на небо сквозь резную крону желтовато-коричневых, словно тронутых ржавчиной листьев. Именно здесь было единственное тихое и спокойное место на земле. Ветер дул теперь с севера, и небо затянуло крупными кучевыми облаками. Такая погода не часто выдавалась в Новой Англии: день стоял свежий до хруста, как яблоко с фермы Бруксби.

Неожиданно в сознании Тесс промелькнул образ из прошедшей ночи: «Керенсия» переворачивается вверх дном, а вместе с ней и весь мир.

— Господи Иисусе! — громко сказала она и села.

Она потерла ушиб на предплечье. Да уж, этот урок она решила запомнить. За три часа, проведенные взаперти в перевернутой рубке опрокинувшегося шлюпа, без электричества и радио, она хорошо уяснила, что такое настоящий страх. Теперь оставалось лишь строго исполнять обещание, мысленно данное отцу.

Она перекатилась по траве и прижалась к могильной плите. Камень был прохладный, и там, где он соприкасался с телом Тесс, боль успокаивалась. Она повернула голову и крепче прижала щеку к граниту. Потом провела Пальцами по надписи, выбитой на поверхности плиты, где уже начал расти мох.

ДЖОРДЖ КЭРРОЛЛ

1941–2002

— Я знала, что ты придешь помочь мне, — сказала Тесс, чувствуя, как слезы текут по щекам.

Она вытерла глаза и неожиданно чихнула. У нее были твердые привычки относительно слез — еще с детства. Никто, включая маму, не видел ее плачущей. Слезы — это для слабаков, для плакс. Но папа — другое дело. Когда ей было плохо, он не позволял себе посмеиваться над ней. Когда она не могла справиться с трудностями, он не торопил и не одергивал ее. Рядом с отцом она становилась сильнее. Миллион раз он поддерживал ее в трудных ситуациях. Конечно, он не всегда одобрял ее выбор — особенно это касалось парней из колледжа, которые болтали на иностранных языках и гоняли на мотоциклах, — но никогда не осуждал. Разумеется, характер у него был не сахар, что особенно заметно проявлялось после нескольких крепких коктейлей, и он не склонен был к долгим рассуждениям и глубоким размышлениям. Нельзя было назвать его и самым политически грамотным человеком в мире. Но это был единственный человек, который на самом деле понимал Тесс. Больше это никому не удавалось.

— Я обещаю, что стану другой, — сказала она, обращаясь к могильному камню. — Никаких больше самонадеянных авантюр на воде. Не стану дразнить судьбу. В общем, я буду хорошей девочкой. — Немного помолчав, она честно призналась: — На самом деле там я напугалась до смерти.

Она потерла лицо, потом провела пальцами по волосам. Обнаружила еще одну громадную шишку — на затылке. Больно-то так — даже если просто прикоснуться. Когда же это случилось? Наверно, в момент переворота. Подробности этой кошмарной ночи память благоразумно скрыла какой-то густой, почти непрозрачной пеленой, и Тесс смогла вспомнить лишь удары волн по корпусу, темноту в рубке и удушливую смесь запахов дизельного топлива и этой проклятой салатной заправки. Нужно помыться и поспать. Она посмотрела на свои руки: что ж, могло быть и хуже. Один распухший большой палец и один сломанный ноготь. По всей кисти и предплечью расплылся здоровенный синяк. Вот мама-то обрадуется. «Именно так, — скажет, — и должна выглядеть настоящая леди».

Тесс мысленно прошлась по списку необходимых дел, которые ждали ее до старта регаты. Перво-наперво в понедельник с утра пораньше нужно будет заглянуть в магазин морского снаряжения «Линн марин сапплай» на Фронт-стрит. У нее есть что сказать Гасу Суонсону по поводу этого проклятого спасательного костюма. Нет, сам по себе костюм очень даже ничего, но за протекающие сапоги она с него шкуру спустит, особенно после того, как он не дал ей на них скидку.

Потом нужно будет заехать в цех, и там… там ей предстояла встреча с Тинком. По правде говоря, разговора с ним она немного побаивалась. Сначала он проведет допрос с пристрастием, а затем им придется вдвоем облазить шлюп с носа до кормы и подсчитать ущерб. Оснастка, ясное дело, потребует серьезного ремонта. Штормовой парус придется перешивать заново. Корпус, скорее всего, нужно будет перекрасить. В общем, всей команде придется немало поработать, причем явно сверхурочно, чтобы закончить ремонт вовремя — к старту гонки.

— Да все я понимаю, — вслух произнесла она. — Это, конечно же, пустая трата времени, сил и денег.

Ей стало по-настоящему тяжело и грустно. Отец оставил ей кое-какое наследство и всегда хотел, чтобы она на эти деньги поездила и повидала мир. Сумма была не слишком большая, но он буквально надрывался на работе и экономил на всем, чтобы скопить эти деньги. Естественно, он не был бы в восторге, доведись ему узнать, как легко дочь тратит их на бесконечные дорогостоящие ремонты. Сам он был моряком старой закалки и недолюбливал дорогие фибергласовые катера и кевларовые паруса.

— Плавание под парусом, — любил в шутку повторять он, — это великое искусство промокнуть насквозь и подхватить простуду, добираясь в нужное место медленнее всех и за самые большие деньги.

И все же, если океан у тебя в крови — а морская вода и кровь почти идентичны по химическому составу, не раз повторял отец, ты ничего не сможешь поделать: будешь выходить в море независимо от того, во сколько это тебе обойдется и какова погода и сила ветра.

Несколько секунд Тесс сидела молча, и ей казалось, что она слышит отцовский голос. Боже, как он любил посмеяться над своими же шутками! Хлопал себя ладонью по колену, в глазах сверкали искры, и при каждом взрыве хохота лицо и шея наливались кровью. Теперь же в ее душе звучало лишь слабое напоминание об этом смехе. Частичка информации поступала из какой-то клетки серого вещества в память, и та уже делала свое дело: отцовский смех Тесс узнавала безошибочно. Ей хотелось сидеть так и слушать, ловя в тишине звуки, раздававшиеся где-то глубоко внутри ее. Но внезапно тишина была разрушена: до слуха Тесс донесся звук заработавшего мотора, переросший в дребезжание и вой. Это было похоже на работу циркулярной пилы. Звук доносился с противоположного склона.

Тесс вскочила на ноги и, поняв, что отцовского смеха ей в этом грохоте не услыхать, решительным шагом направилась к гребню холма, чтобы разобраться, кто, с какой стати и какого черта поднял на кладбище такой шум.

«Как ты распорядился своей бесценной возвращенной жизнью?» Эти слова Флорио крепко засели у Чарли в мозгу, и он продолжал думать над ними весь день, даже после того, как сам дух погибшего спасателя отправился в пожарную часть, чтобы незримо присутствовать на поминках по себе самому. Чарли продолжал выполнять привычную работу, но в его памяти постоянно всплывал вопрос, заданный Флорио. В семейном склепе Дальримплов он залил бетонный фундамент для нового памятника и во время работы все искал ответа на мучивший его вопрос. На Холме Вечной Памяти он спилил старый дуб, который надломился и опасно накренился после недавнего шторма. А упрямая мысль не давала ему покоя: как он распорядился своим вторым шансом?

Услышав крики гусей, Чарли поднял голову и увидел очередной птичий клин, который, заложив лихой вираж над кладбищем, удалился в сторону гавани. В одном Чарли был уверен: он явно потратил слишком много времени на бесплодную борьбу с этими злобными существами. Конечно, художники приходили сюда, желая поэффектнее запечатлеть летящих птиц на холсте. Пожилые дамы приносили им целые мешки сухарей и кормили бедных птичек. Но ни те ни другие не понимали, какой вред наносят эти обленившиеся, обнаглевшие птицы одному из объектов муниципальной собственности. Они паслись на кладбищенских газонах, пожирали цветы, гадили на памятники, а порой даже нападали на посетителей.

В этот тихий полуденный час Чарли подсел на скамейку, стоявшую у озерца, на которой уже расположился Джо Атеист, придумавший современный, высокотехнологичный метод борьбы с надоедливыми птицами, основанный на использовании целой армады игрушечных заводных корабликов с дистанционным управлением.

— Патрульный катер номер сто девять к атаке готов, — доложил Джо.

Мысли Чарли витали где-то далеко.

— Вот скажи, как ты думаешь, удастся тебе когда-нибудь в жизни сделать что-то по-настоящему важное? — спросил он.

— О чем ты говоришь? Вот оно — важное дело, — заявил Джо. — И мы должны добиться своего. Победа будет за нами.

Оглядев поле предстоящего морского боя в полевой бинокль, он поудобнее пристроил на коленях пульт управления с джойстиком.

— Нет, я серьезно. Думаешь, ты когда-нибудь чего-то добьешься? Рассчитывает ли на тебя Бог в каком-то деле?

— Бог?! — изумился Джо. — Ты что, издеваешься? Я верю в удачу. Вот и все. Или тебе везет, или нет. Помнишь, в прошлом году? Мне всего одной правильной цифры не хватило, чтобы выиграть тридцать четыре миллиона в Массачусетской лотерее. Думаешь, Бог имел к этому отношение? Чушь! — Покачав головой, он добавил: — Но однажды мне повезет. Я сорву большой куш, разбогатею, а до тех пор буду торчать здесь с тобой. — Улыбнувшись, он подался вперед, взглянул на озеро в бинокль и доложил: — Вижу эскадрилью вражеских гусей к северо-востоку от острова Уединения. Запрашиваю разрешения на атаку.

— Атаку разрешаю, — ответил Чарли.

Джо взялся за джойстик, и серый патрульный катер лег на курс по направлению к севшим на воду гусям. Мотор взревел, корабельная сирена завыла во всю мочь.

— Двести футов до цели, — сообщил Джо, глядя в бинокль. — Скорость восемь десятых узла. Цель вижу, к бою готов.

Как всегда, кораблик отлично выполнил свою задачу. Даже самые смелые и уравновешенные птицы не смогли не поддаться общей панике и остаться на воде, и вскоре стая, хлопая крыльями, поднялась над деревьями. Катер заложил крутой вираж, проходя в опасной близости от берега и поднимая при этом самую настоящую волну с пенными барашками. Вдруг Чарли увидел молодую женщину, стоявшую на противоположном берегу озера под ивой. Она была высокая, красивая и махала ему рукой. Вероятно, она что-то кричала, но голос тонул в реве корабельного моторчика. Чарли узнал ее: это была Тесс Кэрролл, владелица мастерской по изготовлению парусов.

— Ладно, я потом заеду за тобой, — сказал он Джо, который сосредоточенно заводил катер номер сто девять обратно в маленький док.

— Заметано, — ответил тот.

Чарли вскочил на свой трактор и поехал вдоль берега по направлению к Тесс. Она была своего рода местной знаменитостью, и он, честно говоря, давно восхищался ею со стороны. Они учились в средней школе примерно в одно и то же время, Тесс была всего на пару лет моложе. Она всегда была особенной и независимой, умела внушить окружающим уважение к себе, которое даже граничило с робостью. Чего стоили только ее победы в парусных гонках или кампания по борьбе за сокращение выбросов окислов азота и серы из труб теплоэлектростанций в Салеме. Два года назад Чарли хоронил ее отца и с тех пор практически каждую неделю видел Тесс на кладбище, когда она приходила к отцовской могиле. Она всегда была одна или со своей собакой — золотистым ретривером. И не любила, чтобы ее беспокоили. Джо Атеист однажды попытался закинуть к ней удочку, но получил суровый отпор и был повержен, а Чарли предпочитал оставаться в стороне.

И вот сейчас она была здесь, поразительно красивая в своих джинсах и рубашке, и шла по дорожке прямо навстречу Чарли. Волосы, завязанные в конский хвост, развевались у нее за спиной. Он пригладил волосы пятерней, провел ладонью по лицу, чтобы удостовериться, не прилипло ли что-нибудь из еды, замедлил ход и остановился. Стряхнул с груди крошки, поправил рубашку, спрыгнул с трактора и шагнул ей навстречу. И когда первые слова уже были готовы сорваться с его губ, он почувствовал привычный укол где-то глубоко внутри.

Это неприятное, неловкое чувство не было чем-то новым: оно возникало всегда, когда на кладбище появлялась молодая женщина, особенно такая привлекательная.

Чарли не получил ни единого шанса. Не успел он даже сказать «привет!», как Тесс сама накинулась на него.

— Боже ты мой! — воскликнула она. — Тебе действительно надо было устраивать столько шума? Человек приходит сюда побыть в тишине и покое, и что тут происходит? Высадка в Нормандии?

— На самом деле это часть нашей программы управления дикими гусями, — ответил Чарли, но едва фраза прозвучала, как показалась ему самому ужасно смешной.

— Программа управления дикими гусями?

Было видно, что Тесс едва сдерживается.

— Ну да, — сказал он задумчиво, — данная популяция канадских диких гусей… — Он остановился на полуслове.

Тесс смотрела на него с обворожительной улыбкой.

— Нет, давай продолжай, — сказала она. — Ты меня заинтриговал. Расскажи мне еще про популяцию канадских диких гусей.

Она крутанула рукой свой конский хвост и наклонила голову. Эмоции, нахлынувшие на Чарли, были ему тоже хорошо знакомы: непонятная мешанина из влечения и неловкости.

— Извини за тот шум, что мы подняли. Мы тут иногда немного слишком увлекаемся. — Он улыбнулся. — Я Чарли…

— Сент-Клауд, — проговорила она. — Я тебя помню. Фамилия не здешняя, правда?

— Нет, — сказал он, пораженный тем, что она его знает. — Наша семья из Миннесоты. Это долгая история.

— Очень хорошо. Я люблю истории.

— А ты ведь Тесс Кэрролл и собираешься плыть в одиночку вокруг света, — сказал он, пожалуй, с несколько излишним энтузиазмом. Он только на днях читал про нее в «Репортере». На первой странице был помещен репортаж о подготовке к регате, где Тесс была запечатлена в рубке своей яхты «Аэродин-38». — Хороший у тебя шлюп, — добавил он и тотчас же пожалел, что эта фраза сорвалась у него с языка вместо чего-нибудь более остроумного или любезного.

— Спасибо, — ответила Тесс, сдувая прядь волос со лба.

Чарли успел заметить, что ноготь на большом пальце у нее черно-синий, и решил, что она повредила его на работе.

— А ты ходишь под парусом? — спросила она. — Мне кажется, я не видела тебя на море.

— Раньше было дело. Но давно, еще в детстве. Я на «Оптимисте сто десять» тренировался. Ничего особенного. — Чарли снова занервничал. — Слушай, извини, что мы тебя побеспокоили. Больше не будем.

— Да не бери в голову. Я сегодня сама не своя, кого хочешь достану: устала ужасно, да еще голова раскалывается. — Она потерла лоб ладонью, и солнце заиграло в ее глазах.

Мир, в котором жил Чарли, смело можно было назвать зеленым. Этот цвет в разных оттенках окружал его со всех сторон; но сколько бы мхов, трав, заячьей капусты и мятлика не доводилось ему видеть, он теперь знал наверняка: идеальный зеленый — это цвет ее глаз. В наружных уголках он был светлым, как кожица лайма, а в середине глубоким, как изумруд. Пораженный, Чарли вдруг понял, что говорит совсем не то, что хотел:

— Я, пожалуй, пойду. Ты ведь одна побыть собиралась.

— А что за спешка? Опять пойдешь атаковать бедных гусей?

Чарли засмеялся:

— Да нет, просто я подумал, что тебе хотелось побыть одной, вот и все.

— Ничего, уже отпустило.

Чарли почувствовал, как ее глаза оглядели его с ног до головы, и ему вдруг стало ужасно неловко за грязные сапоги и пятна на брюках.

— Знаешь, — сказала Тесс, — мой отец тут похоронен. Прямо на вершине холма. — Она показала рукой. — Оттуда такой красивый вид.

Не сказав больше ни слова, она повернулась и пошла вверх по склону. Чарли не был уверен, следовать ли за ней. Она пригласила его посмотреть оттуда на море? Или просто таким образом закончила разговор? Разум и инстинкт говорили ему в один голос, что нужно вернуться к работе. Не было никакого смысла бегать по холмам за Тесс Кэрролл. Но внезапно оказалось, что он почти догнал ее. Когда он поднялся на вершину, она уже сидела на траве. Вытянув ноги, она смотрела вниз на бухту, где плясали у причалов выстроившиеся носами на северо-восток яхты и шхуны. Вдали виднелась рыбацкая лодка, на борт которой хозяин поднимал лебедкой сеть с лобстерами.

— Похоже, у Тима Бёрда хороший улов сегодня, — сказала Тесс. — Видишь, как низко корма лодки в воде сидит.

— Твой отец ведь тоже ловил лобстера, правда? — спросил Чарли.

Тесс посмотрела на него:

— Да, а откуда ты знаешь?

Чарли не был уверен, стоит ли признаваться. Он не хотел показаться странным, но он ведь действительно помнил каждые похороны, которые прошли здесь, на кладбище, за время его работы. Он помнил даже все надгробные речи.

— Так откуда ты знаешь о моем отце? — снова спросила Тесс. Ее голос звучал на этот раз более настойчиво.

— Я работал здесь в тот день, когда его хоронили.

— О! — Тесс наклонилась вперед и закрыла лицо руками. Потом она потерла лоб ладонями и откинула выбившиеся назад из хвоста волосы. — Господи, а я была как в тумане. Я почти ничего не помню.

Зато Чарли помнил все: и сами похороны, и то, что отец Тесс ни разу не появился на кладбище — ни в день похорон, ни позже. Правда, в этом не было ничего удивительного: многие люди решали сразу же перейти на другой уровень, даже не задерживаясь в Уотерсайде.

Чарли рассматривал лицо Тесс. Воспоминания нахлынули на него: чем-то она была очень похожа на девушку, с которой он встречался когда-то давно, когда все еще казалось возможным. В то же время она была женщиной того типа, которых он никогда не встречал здесь, на кладбище. У нее было все — успешный бизнес, тридцативосьмифутовый шлюп и эти зеленые глаза.

И все-таки… странное дело, он совсем ее не боялся. Она была гораздо более живой, настоящей и милой, чем все, с кем он познакомился за долгое время. Ощущение неловкости и страха, возникшее глубоко внутри, ему почти удалось подавить, и с каждой секундой он чувствовал себя все более уверенно.

— Знаешь, это может показаться странным, — сказал Чарли, — но мне понравились строки, которые ты тогда прочитала.

— А что я читала?

— Ну, я имею в виду стихотворение, которое ты прочитала над могилой.

— Ты его помнишь?

— Там было что-то про «вглубь за мечтой».

— Это были любимые стихи отца, — сказала она.

— Я потом нашел их в библиотеке.

После паузы он прочел:

— «И живи любовью, даже если звезды повернут вспять», — негромко повторила Тесс.

— Отличные стихи, — сказал Чарли, — но я, честно говоря, не до конца понимаю, что они означают.

— Я тоже.

Лицо Тесс смягчилось, глаза заиграли, губы изогнулись в лукавой улыбке. Она откинулась на спину и рассмеялась. Ее смех разнесся по окрестным холмам, и Чарли понял, что уже сто лет не слышал столь прекрасного звука.

Потом она перевернулась, посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

— Ну скажи мне, Чарли Сент-Клауд. Что такой парень, как ты, делает здесь, на кладбище?

По всему выходило, что она встретила наконец парня что надо, и — чего и следовало ожидать — случилось это буквально за неделю до того, как ей предстояло покинуть родной город. В общем, все как всегда. Обычно в личной жизни у Тесс происходило одно из двух: либо она бывала одна-одинешенька, либо парни, которые ей нравились, оказывались лишним балластом. Тесс всегда хотела жить любовью, но в этом отношении звезды явно не благоволили ей, и романтики в ее судьбе, прямо скажем, было не слишком много. Во всем, что касалось сердечных дел, ей, как правило, не везло. Именно полоса неудач на личном фронте и стала одной из причин, побудивших ее уплыть отсюда за тридевять земель. Море, паруса, одиночное плавание — все это было ей понятно и служило опорой в жизни. А встречи и отношения с мужчинами лишь выбивали из колеи. Как-то так вышло, что укрощать ветер ей было сподручнее, чем приручать диких, необузданных мужчин.

И вот теперь — надо же такому случиться — она лежит на траве и ей, кажется… похоже… ну, вроде того… нравится этот парень. Странно. Она прожила в этом городе всю жизнь и вплоть до сегодняшнего дня никогда не замечала Чарли. Конечно, иногда она видела его то тут, то там, в этой синей униформе, но сам он казался довольно застенчивым, сторонился знакомств и предпочитал выбирать самые темные и пустые углы в местных барах и ресторанах. Хотя во время учебы в школе любой и каждый знал ребят Сент-Клауд. Они считались, пожалуй, самыми многообещающими во всем округе Эссекс, и это продолжалось до тех пор, пока старший не угробил младшего в автокатастрофе на мосту Генерала Эдвардса. То был несчастный случай, настоящая трагедия, и люди говорили, что Чарли от нее так до конца и не оправился.

Но вот он сидит рядом с ней, и кажется, с ним все в полном порядке. Да, конечно, он работает на кладбище, и это немножко необычно, но сам он веселый, остроумный, добродушный, да и внешне очень даже ничего — знаете, в таком простом, грубоватом стиле. У него крепкие, сильные руки и плечи, и он явно много работал сегодня с утра. Рубашка на нем влажная от пота, руки слегка запачканы землей, в волосах застряли травинки, но строки из Каммингса, черт возьми, шпарит наизусть. Была в нем какая-то мягкость и доброта. А еще Тесс нравилось, как он смотрит на нее.

— Ну, Чарли? — спросила она. — Хватит на меня пялиться, отвечай на вопрос.

Он моргнул:

— Какой вопрос?

— Что ты здесь делаешь? Почему работаешь на кладбище?

— А почему бы и нет? Гораздо лучше, чем сидеть в офисе. Я целый день на свежем воздухе, плюс я сам себе начальник и распоряжаюсь довольно большим хозяйством. Быть боссом — это занятно, разве ты не знаешь?

Он сорвал травинку, положил между ладонями и подул в узкую щель между ними. Раздался негромкий, но пронзительный и довольно странный свист, и внезапно деревья вокруг словно ожили — со всех сторон послышался птичий щебет. Нет, это уже слишком. Этот парень просто какой-то добрый волшебник на кладбище. Ему, видите ли, даже птицы подпевают.

Тесс сорвала несколько травинок и поднесла к лицу.

— Люблю этот запах.

— Я тоже.

— Его можно было бы разливать по бутылочкам и продавать.

— Для этого только нужно немножко гексанола, метанола, бутанона и…

— О’кей. Ты разговариваешь с птицами. Ты разбираешься в химическом составе трав. А ты вообще настоящий?

Чарли рассмеялся:

— Конечно. Такой же настоящий, как и ты.

Тесс рассматривала ямочку на его щеке, завиток волос, спустившийся почти к глазам, маленький шрам на голове. Нет, действительно, он настоящий. И все же в нем было что-то необычное, и ей было как-то не по себе, что он работает именно здесь — можно сказать, в преддверии загробного мира.

— А как же все эти мертвецы? Тебе не страшно?

— А что их бояться?

— Тебе совсем не страшно приходить и работать здесь каждый день?

Чарли опять рассмеялся:

— Нисколечко не страшно. Больницы и дома престарелых имеют дело со смертью. И похоронные конторы тоже. Но здесь — дело другое. Это же парк. Когда люди сюда попадают, они уже в гробах или урнах, а мы к ним никогда и не прикасаемся.

Тесс стащила резинку, стягивающую волосы, и они упали ей на плечи. Голова все еще болела, усталость и бессонная ночь давали о себе знать, но сейчас она чувствовала себя гораздо лучше — более спокойно и расслабленно. Ей нравился густой, низкий тембр голоса Чарли. Ей хотелось узнать о нем побольше, и она продолжала:

— А как же твой брат?

— Мой брат? Что ты имеешь в виду?

Внешне это было незаметно, но Тесс почувствовала, как он словно чуть отшатнулся, отодвинулся от нее.

— Он ведь похоронен здесь, правда? И поэтому ты тоже здесь?

Чарли пожал плечами.

— Это моя работа, — сказал он. — Счета оплачивать денег хватает, и уж это всяко лучше, чем сидеть в конторе или продавать страховки: понимаешь, что я хочу сказать?

Тесс посмотрела ему в глаза. Она понимала, что его ответ притворный. Это была не просто работа. Он был здесь не для того, чтобы иметь возможность оплачивать счета.

— Послушай, — сказал Чарли, — пора возвращаться к работе. Было очень приятно поболтать с тобой.

— Извини, что я полезла не в свое дело. Прости — слишком длинный язык.

— Твой язык тут ни при чем, поверь мне, — сказал Чарли. — Может, мы еще когда-нибудь поговорим с тобой.

Тесс встала и посмотрела на Чарли. Он был ростом, пожалуй, больше шести футов. Ей захотелось вытереть ему пот со лба и стряхнуть травинки с его плеч. Но бесстрашная мореплавательница вдруг растерялась и не знала, как вести себя дальше.

— Договорились, — сказала она. — Как-нибудь в другой раз.

— Кстати, желаю удачи в твоем дальнем походе, — улыбнулся Чарли.

— Спасибо, — ответила Тесс. — Надеюсь, мы увидимся, когда я вернусь.

— Когда вернешься?

— Ну, ты же сам знаешь, я уплываю через несколько дней.

Она пристально смотрела ему в лицо. Он нахмурился и вдруг удивил ее:

— Слушай, если у тебя нет других планов на сегодня, может, поужинаем вместе? Я могу рыбы нажарить.

— Ты еще и готовить умеешь?

— Так, самую малость.

Тесс не могла удержаться от шутки:

— И ты всегда знакомишься с женщинами на кладбище?

— Разумеется, только с живыми.

Тесс улыбнулась. Ей нравилось его чувство юмора, а он, видимо, понимал или же ощущал, чего ей хочется.

— Я с удовольствием, — сказала она.

— Отлично.

— Принести что-нибудь?

— Не нужно. Я все приготовлю. Ты пьешь пиво или вино?

— Сам догадайся. — Этот вопрос был не из трудных.

Он сразу спросил:

— «Сэм Адаме» подойдет?

— Вполне.

— Я живу там, рядом с рощей, — сказал Чарли, показывая на крытый тростником домик с кирпичной печной трубой, стоявший на самой опушке. — Встретимся у главных ворот. В восемь часов — тебе подходит?

— Да это же настоящее свидание.

Тесс вслушалась в эти слова — «настоящее свидание» — и не смогла удержаться от смеха. Чарли махнул ей рукой и пошел к своему трактору, оставив ее одну на холме. Последние несколько месяцев ее жизни были посвящены подготовке к регате. Она полностью отказалась от всякой светской и личной жизни. Она отвергала все приглашения куда-нибудь сходить или где-нибудь посидеть и пресекала в зародыше любые возможные знакомства. Она была последним человеком в округе Эссекс, о котором можно было бы подумать, что он идет сегодня вечером на свидание.

Тесс опустилась на колени перед отцовской могилой и положила руку на каменную плиту. Господи, какая же странная штука — жизнь. Может, отец действительно сейчас смотрит на нее с небес. Он услышал ее молитвы во время шторма. Он вернул ее домой. И наверно, это он так все устроил, что она приняла приглашение Чарли Сент-Клауда.

— Папа, — прошептала она навстречу ветру. — Спасибо тебе.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Розовато-пурпурные разводы, расплывшиеся по небу, предвещали неспокойный вечер.

Чарли годами выстраивал свою жизнь вокруг их с Сэмом встреч на закате. Права на ошибку у него не было. Все было рассчитано с точностью до минуты. Так, он знал, что сегодня может располагать своим временем ровно до восемнадцати часов пятидесяти одной минуты — той самой минуты, когда начинаются так называемые бытовые сумерки, то есть центр солнечного диска опускается на шесть градусов ниже горизонта и тайную игровую площадку окутывает полумрак. Таким образом, в его распоряжении оставалась ровно двадцать одна минута, чтобы завести свой старый «рамблер» шестьдесят шестого года, заехать в магазин «Лобстер компани», что в Литтл-Харборе, за стейками из меч-рыбы, да еще и смотаться на другой конец города в «Кросбис» за салатом и ингредиентами для десерта.

«Прогулка» обещала быть напряженной.

Он вспоминал Тесс, стоящую там, на вершине холма, и все не мог поверить в собственную наглость. Неужели это он только что пригласил ее к себе на ужин, а она возьми и согласись, и видел бы кто-нибудь при этом ее зеленые глаза. Если б об этом узнал Джо Атеист, у него бы просто челюсть отвисла. Вот он, известный специалист по слабому полу, мог ли похвастаться, что среди его знакомых и подружек была такая восхитительная, такая шикарная женщина? Ведь просто поговорив с нею, чувствуешь себя другим человеком — более живым и даже привлекательным.

— Ты губу-то особо не раскатывай, — оборвал Чарли сам себя.

Он был человеком практичным и здравомыслящим во всех отношениях, включая и вопросы личной жизни. Таким он стал не по своей воле. В той жизни, где все было закручено вокруг вечернего ритуала, не было места неконтролируемым эмоциям. Он просто не мог себе позволить потерять голову.

Прошло уже четыре года с тех пор, как он расстался со своей последней девушкой, Беккой Блинт. Они познакомились в пабе «Лэндинг», на каком-то пивном фестивале, и за кружкой камбоджийского темного «Ангкора» поняли, что интересны друг другу. Она работала учительницей начальных классов в Пибоди. Веселая, кокетливая, она была старше и опытнее Чарли. Кое-что из своего богатого опыта она передала ему за то лето, что они провели вместе, бегая по берегу моря в облаках брызг, купаясь в пруду и коротая ночи в страстных объятиях в его домике. Но потом наступила осень, и Бекка захотела хотя бы по уик-эндам выезжать, как все нормальные люди, чтобы полюбоваться прекрасными пейзажами золотой осени. А еще лучше воспользоваться накопленными призовыми баллами и по дешевке слетать ненадолго в Париж, посетить кладбище Пер-Лашез, где похоронен Джим Моррисон.

Чарли так и не рассказал ей о своих тайных встречах с Сэмом. Поначалу необходимость каждый вечер возвращаться домой на закате показалась ей забавной. Но вскоре стало ясно, что это уже не смешно. Когда все возможные предлоги и оправдания иссякли и стало понятно, что просто так Бекка от него не отстанет, Чарли решил попробовать хотя бы немного смягчить установленные им самим жесткие правила. Время от времени он стал появляться на поляне чуть позже, чем обычно. Ничего ужасного не случилось, и он стал давать себе все больше свободы. Однажды вечером он явился туда, когда уже на самом деле стемнело, и вдруг заметил, что Сэм становится менее реальным, чем раньше, что он словно растворяется в воздухе. Сначала перемена была почти неощутима, но через некоторое время Чарли с ужасом осознал, что теряет свой дар, и если дело так пойдет и дальше, то он совсем перестанет видеть Сэма. Непреложные факты свидетельствовали о том, что чем более полноценно он жил в одном мире, тем меньше мог видеть другой.

Тогда он одернул себя, взялся за ум и вернулся к старым, выработанным годами правилам. Что-то подсказывало ему, что говорить Бекке о своей тайне не стоит. В общем, под Новый год она от него ушла. Чарли обнаружил под рулем своего трактора записку:

«Хватит с меня этого кладбища,  — писала Бекка.  — Не могу больше жить с живым мертвецом. Если бы ты знал, как мне жаль, что я не та, которая сумеет освободить тебя».

Чарли болезненно переживал этот разрыв, но выбор между Сэмом и Беккой был для него очевидным.

Возможностей компромисса он не видел. Чтобы защитить свое сердце от новых ран, он с двойным усердием налег на работу и стал избегать сколько-нибудь серьезных знакомств и тем более каких-либо привязанностей или обязательств перед женщинами.

Нет, он не стал сторониться людей, и многие по-прежнему воспринимали его как остроумного парня, вполне довольного собой и жизнью. Зато он стал настоящим профессионалом в том, как избегать действительно серьезных знакомств. Чарли пресекал все завязывавшиеся отношения, причем абсолютно безжалостно, и каждый вечер вспоминал, почему поступает именно так, а не иначе. Это он, Чарли, украл жизнь у Сэма, а значит, теперь он не заслуживает того, чтобы жить в любви и счастье.

Логика была неоспоримая.

И вот на горизонте замаячила серьезная проблема. Это болезненное новое чувство глубоко внутри звучало как сигнал тревоги. Тесс. Если кто и сможет перевернуть его с трудом выстроенный мир с ног на голову, так это она.

Поставив «рамблер» на парковку на Орн-стрит, Чарли взглянул на небо и сверился с часами. В его распоряжении оставалось семнадцать минут. Он вышел из машины, и вдруг его взгляд наткнулся на энергичную женщину в бордовом прогулочном костюме, ведущую группу туристов из Литтл-Харбора, скалистой гавани, где веками строили рыбацкие шхуны, а рыбаки продавали свой улов.

Нет, только не это. Куда бы спрятаться?

— Леди и джентльмены, — громогласно обращалась дама к экскурсантам, — обратите внимание, что все печные трубы в нашем городе слегка наклонены на восток. Видите? Вон там и там? — Для большей убедительности она тыкала пальцем в сторону ближайших дымовых труб. — Это происходит из-за солнца и неравномерного высыхания связывающего кирпичи раствора.

Фраффи Чемпен была местным краеведом и возглавляла весьма уважаемую организацию — Окружную историческую комиссию. Никто из горожан не имел права надстроить свой дом новым фронтоном, поменять карниз вдоль крыши или даже замостить дорожку, ведущую к входной двери, без соответствующего разрешения правления комиссии, возглавляемой Фраффи. Благодаря крупному носу с горбинкой и пышным седым волосам она чем-то живо напоминала человека, которого называла одним из своих предков по прямой линии: самого Джорджа Вашингтона, который в свое время дважды посетил Марблхед.

— Вы только посмотрите на этот цвет, — восторженно вещала она, тыча тростью в дверь старого дома. — Роскошно! Аутентичный синий цвет. Подобран в точном соответствии с оригиналом колониального периода! — Она сделала еще несколько шагов. — А теперь сюда, пожалуйста. Какое безобразие! Я имею в виду ставни-жалюзи. Нет, я даже смотреть на это не в силах. — Она прикрыла глаза для большей убедительности, изобразив на лице выражение ужаса. — Сам вид этой антиисторичной безвкусицы оскорбляет меня. Такие ставни не использовались в восемнадцатом веке! Они вошли в моду только в начале девятнадцатого. Разумеется, Окружная историческая комиссия настоятельно требует от жителей города, чтобы они демонтировали со своих окон всю эту кошмарную безвкусицу.

Чарли засмеялся про себя. По правде говоря, большинство жителей за глаза давно называли эту историческую комиссию «истерической».

— Вопросы есть? — прокричала Фраффи, но экскурсанты лишь потупили взгляды.

Фраффи развернулась и как бы невзначай сделала несколько шагов в сторону Чарли. При этом она продолжала громогласно вещать.

— Марблхед — это город, действительно сохранивший свой исторический облик, а не какой-то дешевый новодел, — заявила она, не обращаясь ни к кому в отдельности, — и мы не позволим чужакам превратить нашу жемчужину в Диснейленд! Нет, не позволим!

Чарли поспешно перешел на другую сторону улицы и попытался скрыться за здоровенным внедорожником «Форд-Эксплорер». Может быть, ему все же удастся остаться незамеченным. Но уже в следующую секунду он услышал ее пронзительный голос:

— Я вижу тебя, Чарли Сент-Клауд! Тебе от меня не спрятаться! — Сурово нахмурившись, она решительно направилась в его сторону. — Я тебе настоятельно рекомендую подрезать кусты там у вас, в Вест-Шоре. На этот раз я предупреждаю тебя со всей серьезностью! Приведи свои джунгли в порядок или ты узнаешь, какова я в гневе!

По правде говоря, Чарли намеренно не подстригал самшит и тик, росшие вдоль кладбищенской изгороди. Ему казалось, что так вход на кладбище выглядит более естественно и лучше вписывается в окружающий пейзаж. Впрочем, сегодня у него не было времени спорить. По тому, под каким низким углом падали лучи, отраженные от водной глади залива, он уже мог сказать, что солнце опустилось ниже крон деревьев.

— Эти кусты неисторичны! — продолжала завывать Фраффи. — Такая вольность в нашем городе абсолютно неприемлема. В общем, я даю тебе последний шанс. Убери их, или я объявлю тебе войну.

Чарли живо представил, как она наводит на него древний мушкет или, подкараулив, набрасывается с морским палашом. Во избежание обострения ситуации в данный момент Чарли постарался ответить как можно вежливее:

— Конечно, я посмотрю, что можно сделать. Но сейчас, извините, я очень спешу.

Фраффи вернулась к группе туристов и, указав тростью в сторону залива, объявила:

— А вот там, в гавани, виднеется остров Джерри. Он назван так по имени Элбриджа Джерри, самого знаменитого из наших земляков. Он стал вице-президентом Соединенных Штатов в тысяча восемьсот тринадцатом году, и мы назвали в его честь школу, улицу и ассоциацию ветеранов-пожарных…

Фраффи наконец удалилась, продолжая разглагольствовать относительно остроконечных крыш с крутыми скатами и двойных печных труб. Чарли стремительно, почти бегом направился к рыбному магазину «Лобстер компани», где в витрине традиционно красовалось грозное предупреждение:

ДЕТИ, ЯВИВШИЕСЯ БЕЗ СОПРОВОЖДЕНИЯ ВЗРОСЛЫХ, БУДУТ ПРОДАНЫ В РАБСТВО.

Чарли вошел, и на него нахлынул густой, резкий и такой знакомый с детства запах: рассол и рыба. В центре торгового зала, как обычно, стояли здоровенные аквариумы со свежими лобстерами. Бетонный пол был влажным от брызг. Мальчишкой Чарли любил, прижавшись лицом к мокрому стеклу, наблюдать, как лобстеры возятся в аквариумах и дерутся друг с другом.

У кассы он увидел забиравшего покупки бледного высокого мужчину в дорогом костюме в тонкую полоску. Пит Кили когда-то играл на второй базе в школьной команде, а теперь был партнером в известной бостонской юридической фирме. В свое время они с Чарли играли вместе и на пару принесли своей команде едва ли не наибольшее количество очков за всю историю Марблхеда. Теперь Пит с семьей жил в роскошном доме в центре Бостона и проводил отпуска во Франции и в Италии.

— Вот это да, — сказал Пит, оборачиваясь. — Черт меня подери, если это не номер двадцать четыре… Чарли Сент…

Все это Пит повторял каждый раз, вне зависимости от того, где они случайно встречались, и Чарли знал, что он пытается таким образом избавиться от чувства неловкости. У Пита жизнь вполне удалась, а вот у Чарли, по мнению Пита, — нет. Поэтому он всегда пытался скрыть возникавшее внутреннее напряжение, но, честно говоря, от этого становилось только хуже.

— Эх, жаль, не могу задерживаться. Поболтали бы с тобой, — сказал Пит, вертя на пальце брелок с ключами от «BMW», — но меня жена в машине ждет. — Он потрепал Чарли по плечу и добавил: — Позвони мне как-нибудь на днях, договоримся, когда встретиться. Заедешь к нам, поужинаем. Вспомним хорошие времена. Жаль, что так редко видимся.

— Заметано, — сказал Чарли, глядя, как тот уходит. Ясное дело, что звонить он не собирался.

— У этого мальчика слишком много денег завелось, — раздался из-за прилавка дребезжащий старческий голос. — Хороший пример того, что с богатых действительно нужно брать больше налогов.

Боуди Картрайт был хозяином «Лобстер компани», наверно, с самого Сотворения мира. Этот толстый старик не с двойным, а как минимум с тройным подбородком не переставал забавлять детей одной и той же простой и даже не очень смешной пантомимой: надувая щеки, он неплохо изображал рыбу-кузовок.

— Ну и чего сегодня твоей душе угодно? — спросил он. — Мы получили отличную свежую пикшу на уху, неплохой наборчик для супа из морепродуктов.

— Мне бы пару стейков из меч-рыбы. Примерно по полфунта каждый.

— Вот, пожалуйста. Свежайшие, прямо со шхуны, которая только что вернулась с Больших рифов.

В этот момент из подсобки в торговый зал вышла молодая женщина. Марджи Картрайт откинула набок свои длинные светлые волосы и улыбнулась. Губы ее были накрашены блестящей красной помадой. Она подошла к кассе, перегнулась через прилавок и подставила Чарли щеку для поцелуя.

— Ну, давай, Чарли. Чмокни свою старую подружку.

До того как он разрушил все в своей жизни, они с Марджи встречались. Она была на год старше и состояла в группе поддержки школьной команды. Чарли учился в десятом классе, а Марджи — в одиннадцатом, и однажды в жутко холодный День благодарения они познакомились на большом матче против Свомпскотта. Она, как чирлидер, считала, что носить короткую юбку и обтягивающий свитер можно в любую погоду. Какой толк, говорила она, если девушки с помпонами выйдут на поле в куртках с капюшонами и длинных брюках. Их роман был еще совершенно невинным, они проводили вечера в пиццерии, болтая о том о сем за пиццей с курицей и пармезаном. Потом случилась авария, и Чарли разорвал все отношения. Все чирлидеры мира не могли бы поднять ему настроение и вернуть присутствие духа. Марджи честно и довольно настойчиво пыталась вернуть его к жизни или хотя бы просто расшевелить, но он неуклонно держал ее на расстоянии.

Чарли наклонился и поцеловал ее.

— Вот и умница, — сказала Марджи, хлопая длинными ресницами.

Чарли почувствовал, что от нее по-прежнему пахнет духами «Хлоя». Во многих отношениях Марджи почти не изменилась со времен юности. У нее были такие же длинные светлые волосы, и она носила облегающий розовый свитер, короткую черную юбку и высокие сапоги. Ее имя и дерзкая манера одеваться были известны рыбакам со всего побережья, сдававшим ей улов. Такое несколько вызывающее поведение представляло единственную форму протеста Марджи против практически неотвратимой перспективы провести всю молодость и состариться здесь, в семейном рыбном магазине.

— Ну и?.. Ужин готовить собираешься? — поинтересовалась Марджи.

— Да так, ничего особенного.

— Держи, — сказал Боуди, протягивая ему пакет. — Марджи, пробей два стейка из меч-рыбы. Чуть больше фунта.

— Два стейка? В самом деле? — сказала Марджи, вскинув умело подведенную бровь. — Рыба на двоих?

— Ну-у…

— Чарли, кого ты хочешь обмануть? Кто она такая? Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне. Может, смогу замолвить за тебя доброе словечко?

Чарли положил на прилавок двадцатидолларовую купюру.

— Извини, Марджи. Надо бежать. Позвони мне, пожалуйста.

— Да ну тебя. Совсем скучный стал. А главное — нашел из чего секрет делать. Я же все равно узнаю. Лучше сразу расскажи!

Чарли на минуту задумался. Она была права. Все равно от ее агентурной сети, разбросанной вдоль всего побережья, никуда не скроешься. Через несколько дней она так или иначе все узнает. Тогда какой смысл играть в прятки? Ей известна вся подноготная практически о каждом жителе города, и ее помощь и поддержка всегда пригодятся.

Он посмотрел на часы — оставалось всего одиннадцать минут — и, секунду подумав, решил обойтись без салата и десерта из «Кросбис». Если напрячь воображение и творчески сымпровизировать с тем, что есть дома, то можно выкроить пару минут и разжиться ценными разведданными. Наклонившись к ней, он заговорщицким шепотом спросил:

— Клянешься, что никому не скажешь?

— Вот тебе истинный католический крест.

— Ну ладно. — Он еще больше понизил голос. — Что ты знаешь о Тесс Кэрролл?

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Бабуля, ты меня слышишь? Бабуля?

Тесс наклонилась поближе к бабушке и посмотрела прямо в ее мягкие зеленые глаза. Старушка сидела в коричневом кресле у окна в доме для престарелых в «Девере-Хауз». Тесс зашла к ней по дороге с кладбища и сразу заметила, что в длинном зеленом коридоре, ведущем в комнату двести шестнадцать, сильнее обычного пахнет лекарствами и дезинфицирующим раствором.

— Бабуля, это я, — сказала Тесс. — Ты не поверишь, но, по-моему, я встретила отличного парня!

Бабушка поморгала ресницами и уставилась прямо в телевизор. Там шел «Крутой Уокер. Правосудие по-техасски», и у нее была привычка смотреть этот сериал каждый день. Не отрывая взгляда от экрана и не говоря ни слова, она дотянулась до упаковки с апельсиновым соком, стоявшей на подоконнике. Взяла коробку, глотнула через соломинку и поставила обратно.

Тесс — что было сокращением от полного имени Тереза Френсис Кэрролл — всегда могла рассчитывать на мудрый совет бабушки и на ее моральную поддержку во всем, что касалось неизбежных в жизни девушки проблем и неприятностей. Именно к бабуле она пришла за утешением после того, как Скотти Маклафлин отшил ее на глазах у всех в клубе «Коринтиан» на новогодней вечеринке двухтысячного года. Романтик в душе, бабуля прожила нелегкую жизнь. В девятнадцать лет она вышла замуж за ловца лобстера из городка Нахант, во многом соперничавшего с Марблхедом, и уже была беременна, когда муж не вернулся из моря в очередной шторм.

— Таких, как он, больше не было и нет, — говорила она Тесс, и подтверждением служил тот факт, что она так больше и не вышла замуж, несмотря на большое количество претендентов. История ее жизни, повторенная десятки раз, всегда заставляла Тесс сдерживаться изо всех сил, чтобы не расплакаться. — Жди свою настоящую любовь, — советовала бабуля. — Никогда не успокаивайся.

Именно от бабушки Тесс узнала, что означают слова «выживать», «бороться за жизнь». Чтобы поставить на ноги своего сына, бабуля пошла работать на обувную фабрику в Линне. Вся ее жизнь представляла собой каждодневную борьбу, и сейчас, в восемьдесят шесть, она все еще боролась — против поразившего ее одиннадцать лет назад рака легких. Уже дважды приходилось прибегать к крайним мерам, чтобы вернуть ее с порога смерти, и каждый раз какая-то маленькая часть ее оказывалась там, за порогом. В этом мире бабушки оставалось все меньше. На табличке, прикрепленной к спинке ее кровати, теперь просто значились две большие буквы «НР», что означало «не реанимировать».

Для Тесс бабуля по-прежнему оставалась образцом твердости духа. Убежденная демократка, она могла десятилетиями держать на своем столике пожелтевшую вырезку из «Бостон глоуб» с фотографией трех еще совсем молодых братьев Кеннеди. Она любила посплетничать о знакомых мужчинах. Более того — она сумела добиться, чтобы ей не то чтобы позволили, но по крайней мере не мешали курить ее любимые крепкие «Мальборо» даже после того, как ее здоровье совсем пошатнулось.

Иногда бабушка еще узнавала Тесс. Но в большинстве случаев путала внучку со своей старшей сестрой, которая скончалась в тот день, когда Джордж Буш одержал победу над Майклом Дукакисом с перевесом в триста двадцать пять голосов выборщиков. Порой возникало ощущение, что она вообще не видит Тесс. Она могла своим мягким взглядом смотреть не на нее, а просто в пространство. При всем этом, стараясь поддержать свое достоинство в глазах окружающих, настойчиво требовала, чтобы ее каждый день одевали полностью, как положено: включая цветную шляпку и веселенькую бижутерию из грошовой лавки.

Сейчас бабушка неподвижно сидела в кресле, что-то мычала себе под нос и глядела в окно.

— Ну и что ты там высматриваешь? — спросила Тесс.

Окна «Девере-Хауза» выходили на асфальтированную парковочную площадку, где Тесс заметила птичку, сидевшую на ограде.

— Ты смотришь на этого воробья? Его ты увидела?

Бабуля улыбнулась, на миг прикрыла глаза, затем вновь открыла.

— Так что ты хотела рассказать мне? — Тесс упорно стремилась достучаться до бабулиного сознания. — Мистер Пурди все еще пристает к тебе, когда ты выходишь в гостиную? Ты говорила, он настоящий извращенец.

Снова молчание.

Неужели все должно закончиться именно так? Долгая жизнь, а потом что? Годы, проведенные в тумане и сумраке. Тесс поклялась себе не допустить, чтобы с ней произошло такое. Она должна была уйти в зените славы. Она никогда не хотела постепенно угаснуть, растаять и раствориться. Для нее это был худший из всех возможных вариантов.

— Послушай, бабуля, я ведь пришла попрощаться, — сказала Тесс. — Ты помнишь? Я ухожу в большое кругосветное путешествие под парусом. — Она сделала паузу и посмотрела на бабушкино стеклярусное ожерелье. — Я привезу тебе драгоценности с Востока. Неплохо звучит, а?

Губы бабули дрогнули, в глазах мелькнули едва заметные искорки. Тесс очень хотелось бы знать, о чем она в этот момент думает. Интересно, слышит ли она голос и понимает ли, о чем с ней говорят?

— Ты ведь знаешь, что я здесь, правда? — спросила Тесс. — Понимаешь, что я рядом с тобой?

В комнате было тихо. Бабуля разомкнула губы, глаза сверкнули, и наконец она твердым голосом проговорила:

— Конечно, я понимаю.

Впервые за несколько месяцев бабуля дала понять, что узнает внучку и знает о ее присутствии. Тесс просто лишилась дара речи.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросила бабуля.

Тесс не находила слов, чтобы ответить.

Взгляд бабулиных глаз четко сфокусировался на Тесс, и она произнесла:

— Все хорошо, милая. Все будет в порядке, и мы с тобой очень скоро увидимся.

Потом бабулины ресницы сомкнулись, и она стала клевать носом. Раздался легкий храп. Тесс встала и поцеловала бабушкину напудренную щеку.

— Я тебя люблю, — сказала она. — Скоро увидимся.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Чарли выпустил из рук веревку тарзанки и отправился в свободный полет. Он успел сгруппироваться и бомбочкой влетел в холодную воду. Несколько сильных гребков — и, добравшись до поросшего мхом дна, Чарли поудобнее обхватил обеими руками знакомый булыжник, чтобы его не тянуло обратно, и стал слушать, как бьется сердце и как булькают выходящие понемногу изо рта пузырьки воздуха.

До рощи он добрался буквально за несколько секунд до наступления сумерек. Пожалуй, впервые за все эти годы, оказавшись здесь, в обществе младшего брата, он испытывал сложные, даже противоречивые чувства: в его голове то и дело мелькали новые, взаимоисключающие мысли: он прикидывал, не взять ли сегодня на вечер катер Джо и не прокатить ли Тесс на закате по заливу, открыв при этом бутылку хорошего вина, а затем пригласить ее прокатиться до Манчестера и поужинать там в каком-нибудь прибрежном ресторанчике.

Впрочем, он прекрасно понимал, что все это лишь несбыточные мечты. На самом деле выбора у него не было. Он должен был держать данное когда-то слово и исполнять неизменный ежедневный ритуал. Каждый вечер они с Сэмом играли в мяч на поляне, а затем купались в маленьком пруду, который Чарли вырыл собственными руками много лет назад. Он скопировал во всех деталях ту глубокую заводь, в которую они так любили нырять в детском лагере на Кэт-Айленде. Размеры пруда были точь-в-точь как там, на острове, над ним висела практически такая же тарзанка, и даже узел на конце веревки был завязан трижды — в точности как в то лето. Пожалуй, лето, проведенное в лагере Молодежной христианской ассоциации, стало для обоих братьев счастливейшим в жизни. Целыми днями они ходили под парусом на шлюпках и ялах, а ближе к вечеру отправлялись на озеро и до изнеможения ныряли с тарзанки.

Чарли терпел, сколько мог, а затем отпустил камень и оттолкнулся от дна пруда ногами. Он вылетел на поверхность, как пробка, подняв целое облако брызг. Он едва успел отдышаться, когда Сэм торжественно объявил:

— Минута и двадцать две секунды! Чарли Сент-Клауд устанавливает новый рекорд Уотерсайда.

Брат сидел на поваленном дереве рядом с прудом, а возле него пристроился Оскар. Псу не было дела до рекордов — он был занят выгрызанием блох из своей шерсти. Оказывается, на том свете тоже водятся блохи.

Солнце только что село, и Роща Теней была залита таинственным, мягким сиреневым светом. Чарли вылез из пруда и набросил на плечи полотенце. Старые, растянутые плавки-шорты сползли ему на бедра и почти прикрыли колени, исполосованные шрамами, которые остались после аварии. Наскоро вытершись, он наклонился над Оскаром и потряс мокрой головой, обрызгав при этом собаку.

— Ты видел там внизу Малыша Тима? — спросил Сэм.

— Нет, — ответил Чарли. — Куда-то запропастился.

Малышом Тимом братья звали жившую в пруду черепаху. Тринадцать лет назад они забрали Тима из маленького аквариума, что стоял рядом с кассой на прилавке зоомагазина в Клочестере. Когда Чарли перебрался в Уотерсайд, Малыш последовал за ним. Со временем, получая достаточно пищи и имея в своем распоряжении собственный пруд, он вырос в настоящего великана.

Сэм почесал в затылке:

— Может быть, он встретил какую-нибудь горячую черепашку женского пола и свалил?

— Сомневаюсь.

— Но ты бы на него за это не рассердился? — спросил Сэм. — В конце концов, при его размерах даже ему одному здесь уже тесновато.

Чарли посмотрел на часы. Тесс должна была прийти к большим железным воротам кладбища ровно через час. А ему нужно было еще вернуться в коттедж, убрать валявшиеся по всему дому газеты, покидать грязную посуду в раковину и разжечь угли.

— Давай нырнем еще по разу, — предложил Чарли. — Давай, мелкий, теперь твоя очередь.

Сэм дотянулся до веревки. На нем, как и на брате, были только плавки — джинсы с коротко обрезанными брючинами. Сэм так и остался долговязым и несколько неуклюжим подростком. Худющий, он как будто был сложен из сплошных костей и суставов — локти, колени, плечи и лодыжки торчали из него во все стороны.

— Подтолкни меня.

Чарли выполнил просьбу, и Сэм пролетел по дуге над самой водой, а затем взмыл высоко в воздух. Веревку он выпустил из рук в самой правильной точке траектории. Словно лист, подхваченный ветром, он поднялся в воздух явно в нарушение закона гравитации. Затем он медленно, даже чуть лениво исполнил переднее сальто с поворотом на пятьсот сорок градусов — этот чрезвычайно сложный прыжок он увидел когда-то по телевизору в репортаже о десятом летнем чемпионате по экстремальным видам спорта.

Плюх!

Сэм свечкой вошел в воду и не показывался на поверхности очень долго. Затем, вынырнув, он широко улыбнулся и объявил:

— Малыш тебе привет передает! Он молодец. Сказал, что никуда отсюда уходить не собирается.

Сэм вылез из пруда и схватил свое полотенце.

— Не хочешь попробовать сальто крутануть? — спросил он.

— Не получится. Слишком сложно.

— Боишься.

— Ничего я не боюсь. Просто ты забыл, кто из нас умеет летать, а кто не относится к летучему отряду.

— Да ладно тебе, — продолжал настаивать Сэм. — Чего расхныкался-то? Это же просто. Я тебе покажу. Ты не убьешься.

— Нет уж, — сказал Чарли. — На сегодня с меня хватит.

С этими словами он стал натягивать через голову Футболку «Викингов» — команды Салемского университета.

— Да что с тобой сегодня такое? — спросил Сэм. — Мы и в мяч толком не поиграли, и поныряли чуть-чуть, а ты уже сливаешься. Что случилось-то?

— Ничего не случилось.

— Ну да, не случилось. Ты весь вечер какой-то странный.

— Вовсе не странный.

— Нет, странный.

— Сэм, ну хватит.

Чарли натянул кроссовки и стал завязывать шнурки. Он старался не злиться на брата, но, по правде говоря, уже подустал от ежедневных однообразных развлечений.

Глаза Сэма вдруг расширились.

— Подожди-ка минутку! Это девушка, правда? Ты с кем-то познакомился. У тебя сегодня свидание!

— Да о чем ты болтаешь?

— Вот врун! — осуждающе сказал Сэм. Искры плясали в его карих глазах. — Давай колись, рассказывай всю правду. Сопротивление бесполезно. Как ее зовут?!

Чарли решил попробовать перевести разговор на другую тему и применил тактическую уловку.

— Я тут раздобыл заявочный список на следующий сезон. По-моему, «Ред Сокс» еще никогда не выступали таким сильным составом, — начал он. — За наших будут играть Луис Тиант в связке с Боггсом, Ястржемски, Гарсияпаррой, Янгом…

— Попытка засчитана, — перебил его Сэм. — Думаешь, я куплюсь на это? — Он торжествующе рассмеялся. — Давай выкладывай! Как ее зовут?!

— Надоел ты, дай отдышаться, — снова ушел от ответа Чарли.

Но любой двенадцатилетний мальчишка может довести до белого каления кого угодно, если захочет. Сэм не унимался:

— Я так понимаю, ты серьезно влюбился, если даже мне не признаешься, кто она такая.

В этот момент Чарли мысленно прикинул свои шансы. По предыдущему опыту подобных разговоров он знал, что долго сопротивляться не сумеет. Сэм все равно узнает. Кроме того, он быстрее доберется домой, если не будет упираться.

— Ее зовут Тесс, — сказал он наконец.

— Тесс, а дальше?

— Тесс Кэрролл.

— Еще что-нибудь скажешь?

— Она шьет паруса. Ее отец умер пару лет назад от инфаркта.

Сэм присел на бревно рядом с Чарли. Уставившись на брата, он спросил:

— А она болеет за «Сокс»?

— Пока еще не знаю, не спрашивал.

— Почему это? Боишься, что ли?

— Ничего я не боюсь.

Еще одна ложь. Конечно, он побаивался задавать ей лишние вопросы.

Сэм улыбнулся и натянул свою футболку:

— Я могу слетать на разведку, если хочешь. Узнать, есть ли у нее парень.

— Марджи Картрайт сказала, что сейчас у нее никого нет.

— Хорошо, а что я тогда могу для тебя сделать?

— Не суйся куда не надо и держись от нас подальше, — серьезным тоном ответил Чарли.

— Да ну тебя, неужели и пошутить нельзя? Ну, например, в бельишке ее покопаться.

— Нет, Сэм. Никаких рейдов по бельевым шкафам. — Он посмотрел на часы. — О-о, я уже опаздываю. Мне в самом деле пора идти. — Он встал с бревна. — Запомни: никаких шуточек. Не вздумай пугать Тесс и сделай одолжение: не светись сегодня вечером около моего дома.

— Расслабься, нашел из-за чего на меня наезжать, — ответил Сэм, подтягивая к себе тарзанку и вставая на нижний узел. — Обещаю, духу моего там не будет.

— Вот именно: чтобы духу твоего не было и вообще, чтобы тобой не воняло. Я-то знаю, у тебя хронический метеоризм, такой, что и могила не исправит.

— Хорошее слово — метеоризм, — сказал Сэм с улыбкой. — Метеоризм — это способность испускать газы с такой силой и шумом, что звезды с неба падают, превращаясь в метеоры. — Выдав это умозаключение, он громко рассмеялся. — Ладно, лучше подтолкни меня, большой брат.

Чарли снова выполнил его просьбу, и тот взмыл в воздух над прудом. Несколько раз он пролетел по дуге, раскачиваясь на тарзанке как на качелях, а затем, набрав скорость, взлетел высоко в небо.

— Счастливо, увидимся.

Чарли моргнул, и Сэм мгновенно исчез. Опустевшую Рощу Теней накрыли густые сумерки. Тишину, стоявшую в лесу, нарушал только шелест ветра в кронах деревьев.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Пинта светлого «Чабби-Хабби» производства компании «Бен энд Джерри» была опустошена Тинком уже наполовину. В той же пропорции был усечен здоровенный трехъярусный сэндвич с сервелатом, швейцарским сыром и салатными листьями. По соседству с этим более чем щедрым сухим пайком на скамейке в Крокер-парке возвышалась здоровенная бутылка диетического напитка «Доктор Пеппер». Газировка категории «лайт» была единственным реверансом Тинка в адрес хотя бы более или менее здорового питания. По соседству на траве лежал Бобо, оставленный Тесс на выходные на попечение Тинка. Псу тоже было чем заняться: он увлеченно поглощал содержимое большого пакета соленых сухариков.

Тинк решил вечерком прогуляться до парка — подышать свежим воздухом и посмотреть с высокого берега на залив, на то, как день над морем и городом постепенно сменяется ночью. Часом раньше он заглянул на Лукаут-Корт проверить, все ли в порядке в доме Тесс. Парадная дверь, как всегда, была не заперта, и он не стесняясь зашел внутрь. Здесь все было как обычно: в жилище Тесс вечно царил полный беспорядок. Заляпанные грязью кроссовки валялись посреди гостиной; на дверной ручке в кухне проветривался лифчик-топ, снятый после очередной утренней пробежки; груда кастрюль и тарелок, сваленных в раковину, просто взывала о мыле и губке. Бобо, разумеется, тотчас же бросился Тинку в ноги, жалобным повизгиванием умоляя его о прогулке.

Как это уже не раз бывало, Тинк повел ретривера в парк. На данный момент такое времяпрепровождение представляло собой романтическую кульминацию его личной жизни. Чем еще он мог заняться? Сходить на школьный стадион поглядеть, как парни играют в бейсбол. Смотаться в Данверс и посмотреть кино в торговом центре «Либерти три». Засесть на весь вечер в баре «У Мэдди». И конечно, в его распоряжении, как всегда, был старый добрый Бобо.

Наступал очередной субботний вечер, и Тинку в очередной раз было нечего делать. Иногда по выходным ему удавалось скрасить вечерок, заглянув к Тесс и объявив ей, что он умирает с голоду. Главное было застать ее дома: хозяйкой она была бестолковой, но гостеприимной. Полвечера они убивали на то, чтобы приготовить ужин, а затем заваливались на потрепанный диван и смотрели какой-нибудь взятый в прокате фильм со Стивом Маккуином. Если честно, то Тесс обычно неплохо удавалось спалить любое блюдо, которое она начинала готовить, но Тинку и в голову не приходило высказывать претензии по поводу ее кулинарных способностей. Он просто любил быть рядом с ней.

С одной стороны, Тесс была для него вроде младшей сестры. Она принадлежала к тому типу девушек, которым просто необходим старший брат, чтобы держать их в узде и не давать окончательно выбиться за рамки дозволенного. Тесс была умнее большинства окружающих и сильна, как настоящий моряк. Такой сильной и решительной женщины Тинк никогда не встречал. И в то же время ей, несомненно, нужен был якорь в жизни. Особенно это стало заметно после того, как умер ее отец. Тинк по мере возможности старался заполнить собой возникшую в жизни Тесс пустоту.

Если говорить совсем по-честному, она всегда нравилась Тинку, и с момента их первой встречи на ярмарке в Топсфилде он внутренне боролся с желанием «подъехать» к ней с недвусмысленным предложением. Познакомились же они так. Тинк, в то время своего рода местная знаменитость — ведь он зачитывал прогноз погоды по телевидению, — согласился выступить в качестве приманки в сборе средств для благотворительного фонда Джимми — в пользу Бостонской онкологической клиники. И вот любой посетитель ярмарки, заплативший за благотворительный билет, получал право трижды со всей силы запустить мячом в мишень, при каждом попадании в которую корзина, где сидела звезда экрана, опускалась все ниже в бочку с грязной водой. Больше всего Тинку запомнилась молодая красивая женщина с длинными темными волосами, которая умудрилась послать точно в цель каждый из трех крученых мячей. В результате прицельного обстрела корзина все-таки рухнула в бак — как в общем-то и было задумано организаторами благотворительного мероприятия. Высохнув и приведя себя в порядок, Тинк твердо решил разыскать эту красавицу с убийственно сильным броском и познакомиться с ней.

Это было четыре года назад, еще до того, как Тинка отлучили от эфира и уволили с телевидения за точное, но не слишком корректное замечание о внешности скелетоподобной коллеги-ведущей. Тесс даже написала на телеканал письмо в его защиту, но делу это не помогло. Познакомившись, они быстро подружились, и, когда Тинка уволили с телевидения, Тесс сразу же предложила ему поработать у нее в парусной мастерской. Все эти годы Тинк день за днем старательно скрывал свои чувства, втайне надеясь, что рано или поздно Тесс обратит на него внимание не только как на друга, но и как на мужчину. Было дело, он даже попытался сбросить пару фунтов, чтобы стать более привлекательным в ее глазах. Для этого ему пришлось отказаться от любимого «Чабби-Хабби». Ведь, возможно, именно его пивной животик мешал Тесс посмотреть на него другим взглядом. Впрочем, во всем, что касалось мужчин, она вообще была полной загадкой. Порой казалось, что заарканить ее просто невозможно. Она была человеком свободного духа, что добавляло ей привлекательности, но заставляло Тинка страдать еще сильнее.

Бобо уже разобрался с сухариками и теперь умоляюще поглядывал на сэндвич Тинка. Тот отнесся с пониманием, вытащил из бутерброда кусок колбасы и бросил его псу.

— Что же у этой девчонки на уме? — спросил он, обращаясь к Бобо. — Она что, идет на свидание сегодня? — (Бобо вздохнул.) — А потом еще уедет надолго.

Тинк с ужасом осознал, что вот так, в обществе Бобо, ему придется провести ближайшие несколько месяцев, пока Тесс будет плыть вокруг света. Он со вздохом встал со скамейки, вытер горчицу с бороды и заправил выбившуюся из брюк фланелевую рубашку.

— Пора идти, старик, — сказал он, пристегивая поводок к ошейнику Бобо.

Он выбросил мусор в урну и вместе с собакой направился к центру города по Дарлинг-стрит. С холма было видно, что по Вашингтон-стрит, как обычно по субботним вечерам, движется плотный поток машин. Тинк решил пойти другим маршрутом — по склону. Он свернул к Эббот-Холлу, срезал угол через площадь и поздоровался с симпатичной женщиной, сидевшей перед классической «солонкой с крышкой» — типичным для Новой Англии бледно-голубым коттеджем с неравномерной двускатной крышей. Короткий крутой скат прикрывал фасадную двухэтажную часть дома, а одноэтажная, выходившая во двор сторона была длинной и более пологой.

Ла-Ди-Да Чаннинг была очень занята. Сидя на своем крыльце, она одновременно приводила в порядок ногти и изучала разворот журнала «Инстайл». Вокруг ее головы был повязан модный зеленый шарф, и даже в сумерках она носила солнечные очки в стиле Джеки Онассис. Ла всегда мечтала стать актрисой и, получив неплохую по местным меркам должность в администрации порта, не переставала надеяться однажды перебраться в Голливуд и покорить эту фабрику грез.

— Добрый вечер, — сказал Тинк.

Ла даже не взглянула на него.

— Брэд и Дженнифер вместе занимаются бикрам-йогой, — сообщила она.

— Чего?

— Брэд Питт и Дженнифер Энистон. Все звезды теперь занимаются йогой в хорошо нагретых помещениях.

— А куда делся бег трусцой?

Ла оторвалась от журнала и выразительно посмотрела на живот Тинка:

— Это ты мне скажи.

— Да, уж я такой, — отозвался он, похлопав себя по гулко отозвавшемуся животу.

— Ты сегодня неплохо выглядишь, — заметила Ла. — Похоже, даже ванну принял.

— Спасибо за комплимент, — сказал Тинк, чувствуя, как его грудь раздувается от гордости. — По субботам все моются.

— Но только не ты. — Ла засмеялась. — Бобо! — Она наклонилась к псу. — Иди сюда, хороший мальчик.

Тинк смотрел, как она чешет Бобо за ухом.

— Пойдешь вечером к Мэдди? — спросил он.

— А ты угощаешь?

— Для тебя, Ла, все что угодно.

— О-о-о, какой ты душечка.

Она опустила очки на кончик носа и бросила на него долгий взгляд своих карих глаз. Вечер, казавшийся безнадежно потерянным, начинал обретать смысл. Тинк ощутил даже что-то вроде проблеска надежды.

— Значит, увидимся у Мэдди, — сказал он, натягивая поводок Бобо. — Может, потом попробуем заняться этим твоим… йогуртом.

— Йогой, дурачина ты!

— Я буду Бобом, а ты можешь быть Дженнифер.

— Брэдом! — расхохоталась она. — Смотри, с непривычки йога — опасная штука. Можешь что-нибудь себе растянуть.

— Исключено. Ты даже понятия не имеешь, на что способен этот спящий вулкан пылающей любви, — ответил он. — Подожди, еще сама у меня пощады запросишь.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Голова у Тесс слегка кружилась, она понимала, что изрядно захмелела, но согласилась еще на одну порцию пива. Аппетит наконец вернулся к ней, а пиво как рукой сняло чудовищную головную боль. После шторма она все еще передвигалась слегка враскачку, как по палубе, но Чарли сумел вернуть ее к жизни. Ужин удался на славу, и Тесс поймала себя на мысли, что ей давно не было так хорошо. Приготовленная на гриле меч-рыба с томатным соусом и каперсами была великолепна, а свекольно-апельсиновый салат имел просто неземной вкус. Тесс определенно не ожидала никакого десерта — он бы в нее просто не поместился, — но понимала, что в любом случае не устоит перед возможностью попробовать еще один кулинарный шедевр.

Они сидели в гостиной дома Чарли за небольшим круглым столом. Свет был приглушен, в камине потрескивали догорающие поленья, две свечи равномерно освещали лицо Чарли. Тесс смотрела на него и слушала рассказ о том, откуда у него такая фамилия: оказывается, она происходит от Сент-Клаудов из штата Миннесота, из городка Миссисипи-Ривер, где родилась его мать и откуда она сбежала, как только смогла. Чарли объяснил, что первый Сент-Клауд, а точнее, Сен-Клу был в шестнадцатом веке французским принцем, удалившимся в монастырь после того, как злобный дядюшка убил его братьев. Тесс смотрела, как двигаются губы Чарли, слушала его приятный низкий голос. Стоило ей чуть отвлечься, и она даже не заметила, как он сменил тему разговора. Неожиданно речь зашла о нефологии — науке, изучающей облака и тучи: по-гречески «облако», оказывается, называется «нефос». Они разделяются на девять основных типов, в зависимости от формы и высоты образования. Чарли знал массу странных и удивительных вещей, его мысли с трудом поспевали друг за другом, и порой он перескакивал с одной темы на другую, следуя совершенно непонятной логике. Тесс потягивала пиво, смотрела в глаза Чарли и готова была слушать еще и еще, сама чувствуя, как становится менее жесткой и угловатой. Ей не хотелось ничего ему доказывать.

Она всегда терпеть не могла парней, которые пытались произвести на нее впечатление, для чего везли ее в Бостон, тащили в какой-нибудь пятизвездочный ресторан со швейцарами и отдельной парковкой, куда специальный служащий отгонял на время ужина их машину. Они заказывали старые винтажные вина, со знанием дела рассуждали о белых трюфелях и без устали болтали о самих себе, излучая при этом неприкрытое, просто маниакальное желание поскорее затащить ее в постель. Они все были такие предсказуемые, неискренние и скучные.

Чарли оказался совсем другим. Он производил впечатление редкого существа какого-то диковинного, экзотического вида — гораздо мягче, воспитаннее и умнее большинства тех особей мужского пола, которых привыкла наблюдать вокруг себя Тесс. Вечер шел легко, словно сам собой. Едва ли не первым делом Тесс отметила, что нигде — ни на кухне, ни в гостиной — не было видно кулинарной книги. Судя по всему, это великолепие Чарли придумал и приготовил сам: он действительно знал, как нужно бланшировать, взбивать, припускать продукты, чтобы получилось вкусно. Для самой Тесс все эти действия, совершаемые на кухне, были сродни каким-то тайным ритуалам, неведомым простым смертным. Впрочем, куда больше, чем кулинарные способности Чарли, и даже больше, чем его рассказы об особенностях перисто-слоистых облаков, ее поразило, как он слушал. Ощущение было такое, что он впитывает каждое ее слово, а их, этих самых слов (в чем Тесс не могла себе не признаться), под действием алкоголя было произнесено в тот вечер немало.

— Мне очень нравится, как называется твоя яхта, — сказал Чарли. — «Керенсия», правильно? Красиво звучит.

— Да, — согласилась она. — Ты испанский знаешь?

— Нет, но однажды я прочел книгу про корриду. По-моему, «керенсией» называется то место на арене, где бык может чувствовать себя в безопасности.

— Точно, — сказала Тесс. — Иногда это самая ярко освещенная солнцем часть арены. А иногда — самая затененная. В это место бык возвращается между атаками на матадора. Это как невидимая крепость, единственное надежное укрытие.

— Как твой шлюп.

— Да, и как Марблхед.

Тесс вдруг почувствовала, что ей хочется, чтобы Чарли узнал о ней все. Хочется рассказать ему, как она сломала руку, катаясь на велосипеде по Козвею, когда ей было одиннадцать лет. Хочется, чтобы он узнал, как Вилли Грейс, ее первый парень, заманил ее с палаткой на остров Брауна якобы посмотреть ночью на звезды, и как вскоре выяснилось, что на уме у него были совсем не звезды. Она хотела, чтобы Чарли узнал, как она всегда танцевала медленный танец под быструю часть песни «Лед Зеппелин» «Лестница в небо». И еще ей хотелось, чтобы он больше узнал про ее отца, который по какой-то причине сейчас был ближе к ней, чем когда-либо.

Да, Тесс ощущала некую особую связь с Чарли, и это было одновременно волнующе и пугающе. Она понимала, что с каждой минутой все больше теряет контроль над собой. Ничего хорошего в этом не было. Она попала под очарование Чарли и чувствовала, как оно, словно глубинное течение, медленно, но настойчиво затягивает ее куда-то в бездну. Но ведь она уезжает через неделю, и именно сейчас какой-то не просто красивый, а потрясающе красивый и умеющий прекрасно готовить и внимательно слушать парень буквально пытается утопить ее в своем обаянии.

— Десерт будешь? — спросил он совершенно неожиданно.

— Разве я похожа на девушку, способную отказаться от десерта?

— Сейчас все устроим, — сказал Чарли, собирая тарелки со стола.

— Смотри не оплошай.

Тесс откинулась на спинку стула и восхищенным взглядом проводила уходящего на кухню Чарли. На нем были классические джинсы «Ливайс-501», а сквозь тонкий свитер проступали внушающие уважение очертания дельтовидных мышц и трицепсов.

— Тебе точно не нужно помочь? Я просто чувствую себя какой-то бесполезной колодой, сидя здесь.

— Хочешь чем-нибудь заняться — поменяй диск в проигрывателе.

— Какие пожелания?

— Никаких. Считай, что это проверка.

Тесс огляделась вокруг в поисках музыкального центра. Комната была восхитительно сумрачная и теплая. Под потолком гостиной от стены до стены тянулись деревянные грубо отесанные балки. На стенах тут и там висели старинные карты и какие-то черно-белые фотографии в рамках. А еще повсюду были книги — ими были уставлены полки, они пачками лежали на полу и на старой мебели из дерева и кожи. Комната выглядела как какое-то тайное убежище, такое уютное и безопасное, что его не хотелось покидать.

Музыкальный центр обнаружился на стойке в дальнем углу. Из колонок негромко лился блюз. Гитара звучала смутно знакомо — может быть, Мадди Уотерс? Но это было бы слишком предсказуемо. Тесс была уверена, что Чарли выбрал для этого вечера что-то особенное и неизбитое, даже если она и недостаточно разбиралась в музыке, чтобы сразу узнать.

Пробежав взглядом по стопкам дисков, Тесс даже заволновалась. Что, если ему вдруг не понравится ее выбор? Она осторожно сняла с полки несколько верхних — явно те, что он слушал в последнее время. Что тут у нас? «Корнершоп», «Уилко», «Магнетик Филдс». Тесс увидела диск «Джейхоукс» под названием «Голливуд Таунхолл» и заправила его в слот проигрывателя. Эта группа из Миннесоты, с ее длинными, не слишком шаблонными и негромкими балладами, вполне подойдет к атмосфере вечера.

— Неплохо. Можешь оставаться, — вынес свой вердикт Чарли, появившись из кухни с шоколадным тортом в руках. Посредине торта была воткнута свеча.

— Ничего себе! Это по какому случаю?

— Твой день рождения.

— Да он у меня в феврале.

— Сентябрь, февраль — какая разница! По-моему, мы имеем полное право отметить его заранее — ты же все равно уезжаешь.

Он поднес торт поближе, чтобы она могла задуть свечку.

В этот момент Тесс почти растаяла, но где-то глубоко внутри звучал предупреждающий голос: будь начеку. Она попыталась внять этому голосу разума. Вот Чарли стоит здесь, такой высокий и красивый, огонек свечи играет в его глазах, на одной щеке ямочка, а торт кажется миниатюрным пирожным в его больших руках.

— Давай, — сказал он, — чего ты ждешь? Загадывай желание!

Он что, издевается или провоцирует меня? Таких людей не бывает. На всей планете Земля нет больше никого такого милого и симпатичного. Тесс задержала дыхание и загадала, чтобы он действительно был таким же идеальным, каким кажется. Она совсем уже собралась дунуть на пламя, как Чарли рассмеялся:

— Ты на самом деле купилась на этот прикол по поводу дня рождения?

Тесс тоже не смогла сдержаться и захихикала.

— Да, купилась, — сказала она и проткнула пальцем слой шоколадной глазури. — Ну, говори правду. По какому случаю торт?

— В честь годовщины победной подачи Теда Уильямса.

— Ты издеваешься?

— Нисколько, — ответил Чарли, ставя торт на стол. — На этой неделе в тысяча девятьсот сорок первом году Тедди Мяч сыграл свой лучший матч.

И благодаря ему наши выиграли: восемь — шесть. А парню было всего двадцать три года.

— О нет, только не это! — воскликнула она. — Ты фанат «Ред Сокс».

— А ты?

— Ненавижу бейсбол. Это же скука смертная. Я его называю стендболл. Девять иннингов они просто стоят на месте, и только кто-то один бегает. Футбол гораздо больше мне по душе, там все-таки скорость есть, и я болею за «Патриотов».

— Серьезно? — спросил он с некоторым недоверием. — Не представляю, чтобы тебе нравились парни без шеи.

— Очень даже нравятся, и особенно самые волосатые.

В этот миг Тесс внезапно почувствовала, как напряжение ее отпускает. Пузырь лопнул. Выяснилось, что их с Чарли мнения не во всем совпадают, и от этого ей сразу стало легче и уютнее. Значит, Чарли не совсем идеальный. Футбол против бейсбола. Конечно, это тривиально, но, в сущности, не так уж важно. Потом она поймала себя на мысли, что пытается вспомнить, как сейчас обстоят дела у бостонской бейсбольной команды. Обычно она этим не интересовалась и никогда не говорила с парнями на эту тему. Но сегодня она даже пожалела, что, с тех пор как умер папа, перестала следить, что там происходит с «Сокс».

Чарли положил ей кусок торта. Она попробовала, закрыла глаза и ничего не сказала.

— Ну как, ничего? — спросил Чарли. — У меня времени не было, пришлось готовить по самому простому рецепту — смешал все вместе и сразу.

— Вполне съедобно, — сообщила Тесс, катая кусочек шоколада на языке. Ей нравилось, как Чарли «завис», ожидая приговора своему кулинарному творению. Наконец она улыбнулась. — На самом деле просто чудесно. Как и все, что было сегодня вечером. — Она замолчала, посмотрела на то, что осталось от «Сэма Адамса», и поняла, что теперь у них с Чарли идет «пивной разговор».

— А ты любишь готовить? — спросил Чарли.

— Нет, я люблю есть, — ответила Тесс, медленно разжевывая следующий кусок торта. — Я могу приготовить заливное из полуфабрикатов, но результат не гарантирую, а мое коронное блюдо — макароны с сыром. Но во всем остальном я на кухне — пустое место. — Третий кусок торта. — Самое паршивое в одиночном плавании — это еда. Сплошной замороженно-сушеный рацион. — Четвертый кусок.

— Ты сбавь обороты, — сказал Чарли. — Я только один торт сделал.

Тесс улыбнулась. Почему все сегодня имеет какой-то особенный вкус, даже десерт? Может, это из-за Чарли, парня, который способен сделать лучше все, даже еду.

— А где ты научился так готовить? — спросила она. — У мамы?

В этом вопросе был некий подвох: если он маменькин сыночек, то это даже к лучшему: слезет с него часть позолоты и станет видно, какой он на самом деле.

— Да, у мамы, — ответил он без малейшего замешательства. — Я и сегодня звонил ей в Орегон, чтобы почерпнуть некоторые идеи для ужина. И знаешь что? Она была просто в ужасе, узнав, что на первом же свидании я собираюсь кормить тебя едой собственного приготовления. Она предупредила меня, что это большая ошибка с моей стороны и что у тебя после этого ужина может случиться несварение желудка или даже пищевое отравление. — Он подмигнул. — Слава богу, я не всегда ее слушаюсь.

— Может быть, она и была отчасти права. У меня в желудке что-то начинает бурлить.

— Я слышал, что алкоголь убивает все вредные микробы и бактерии. Как насчет того, чтобы еще по пиву?

— Напоить меня хочешь?

— Естественно, — ответил он и пошел к холодильнику на кухню.

— Знаешь, я тебя не только перепью, но и переем. Давай тащи свое пиво, — сказала Тесс.

В ее глазах Чарли только что сдал еще один зачет. Он не стеснялся признаться, что прислушивается к мнению матери и поддерживает с нею тесные отношения, но, судя по всему, сумел установить здравую для взрослого мужчины дистанцию, а это, должно быть, далось ему нелегко после той страшной аварии.

— А что же твоя мама делает в Орегоне?

— Она переехала туда сразу после аварии, — пояснил Чарли. — Не хотела, чтобы тяжелые воспоминания бередили душу. Там у нее жизнь заново началась. Она даже вышла замуж, и у нее теперь новые дети — ее мужа.

— Ты хочешь сказать, что она бросила тебя здесь?

— Нет, я сам отказался ехать. Я жил в семье Инголлов, пока не окончил школу, а после стал жить самостоятельно.

Тесс встала из-за стола, пошла в темный угол комнаты, увешанной картами, и зажгла лампу. На всех листах было изображено Восточное побережье — дороги, береговая линия, ближайшие острова. Карты были утыканы булавками, а еще Тесс заметила на всех них странные концентрические окружности. Их центром неизменно был Марблхед, а сами окружности доходили до Нью-Йорка и Канады. Рядом с картами висели таблицы, указывавшие точное время восхода и захода солнца на каждый день месяца.

— А это что такое? — спросила она, когда Чарли вернулся из кухни. Тесс приложила палец к одной из окружностей. — Я понимаю, что это как-то связано с расстоянием от нашего города, но не возьму в толк, как именно.

— Это просто один мой проект, — сказал Чарли, протягивая ей пиво и отходя в противоположный конец комнаты. — Ты лучше расскажи мне о своей кругосветке.

— А что тебя интересует?

— Для начала хотя бы маршрут.

— Ну вот: я стартую из Бостонской гавани в пятницу и иду на юг до самого Карибского моря, а потом, разумеется, прохожу через Панамский канал.

— Покажи мне.

Он стоял перед большой старинной картой, убранной в раму под стекло. Тесс подошла к нему. В комнате было тепло; Тесс сняла через голову верхнюю рубашку и бросила ее на диван. Теперь на ней был белый открытый топ, и Тесс не могла не обратить внимание, что Чарли непроизвольно проследил взглядом, как она поправляет выбившуюся бретельку лифчика. Потом он сделал несколько шагов и остановился рядом.

— Ты прихрамываешь, — сказал он, стараясь поддерживать разговор, чтобы в нем не возникало неловких пауз.

— Да, помяло меня во время последнего тренировочного плавания.

— Синяки на руках тоже после этой «прогулки»?

— Да, если честно, потрепало меня довольно сильно.

Они еще долго стояли у карты буквально в нескольких дюймах друг от друга. Тесс подробно показывала намеченный маршрут через Тихий океан. Она ощущала дыхание Чарли на своей шее, когда водила рукой по карте, задерживаясь у Маркизских островов, Туамоту, Тонги и Фиджи. Чтобы уследить за стремительно разворачивающимся маршрутом и увидеть, как она поплывет мимо северного побережья Австралии, через Индийский океан в Дурбан, вокруг мыса Доброй Надежды в Южную Атлантику и оттуда ветры вернут ее наконец домой, ему пришлось придвинуться еще ближе.

— Это трудный путь для тебя одной, — подытожил Чарли. — Не представляю, хватило бы у меня смелости на такое дело.

— Смелость ни при чем, ты просто гораздо умнее, чем я. Благоразумнее.

Они стояли теперь вплотную друг к другу и внимательно разглядывали весь тот огромный мир, который ей предстояло обогнуть. Тесс почесала одну из своих ссадин, потом повернулась к Чарли и посмотрела в его светло-карие глаза.

— Слушай, Чаз, а ты бы куда хотел съездить?

Тесс назвала его уменьшительным именем — оно выплыло откуда-то из глубин подсознания, но ей понравилось, как оно звучит.

— В Занзибар, в Тасманию, на Галапагосы. Много куда…

— Так почему же не едешь?

Чарли засунул руки в карманы и вздохнул:

— У меня здесь слишком много обязанностей.

— Одна работа, а как же отдых?

На это он не ответил. В первый раз за весь вечер возникло ощущение неловкости. Несмотря на всю свою непринужденность и улыбчивость, этот человек что-то скрывал. Тесс и сама не ожидала от себя такой реакции. Вместо того чтобы тактично промолчать и воздержаться от попыток выяснить его секреты, она решила, что для них обоих будет лучше, если она проявит некоторую настойчивость.

— Ну же, — спросила Тесс, — что тебя останавливает?

Его глаза словно пробуравили ее насквозь, потом на губах появилась улыбка, которая, судя по всему, далась ему нелегко.

— Пойдем прогуляемся.

— На кладбище? Посреди ночи?

— Брось. Для того, кто собирается в одиночное кругосветное плавание, не может быть страшна прогулка по кладбищу.

Тесс не была в этом уверена.

— Ладно, пошли, — сказал Чарли, протягивая девушке ее рубашку и снимая с вешалки две куртки. — Я тебе кое-что покажу.

 

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В полночь Уотерсайд был затянут густым туманом. Луна скрылась за облаками, темнота подбиралась со всех сторон плотной стеной, а Чарли спокойно вел Тесс за собой по лужайке. Все было тихо, густой туман глушил все звуки, даже шаги. Мраморные ангелы и гранитные нимфы появлялись словно ниоткуда, когда на них падал луч фонарика Чарли.

Это был колдовской час, и Чарли чувствовал, что его околдовали, и был счастлив. Все, что так или иначе было связано с Тесс, выбивало его из привычной колеи, и он только радовался этому. Конечно, поначалу он перенервничал и, наверно, вел себя не совсем правильно. Судя по всему, он переусердствовал с подробностями, и рассказ о том, откуда взялись в Миннесоте Сент-Клауды и откуда вообще происходит эта фамилия, получился довольно занудным. Скорее всего, он перегрузил деталями и научными подробностями «лекцию» о различиях между перистыми и слоистыми облаками. Но несмотря на все это, он был уверен, что Тесс с ним хорошо. Она весело расправлялась с пивом и смеялась над его шутками.

Чарли хотелось запомнить все, что происходило с ним в этот вечер: каждую деталь встречи с Тесс, начиная с того момента, когда ровно в восемь он вышел ей навстречу к воротам на Вест-Шор. Волосы ее были растрепаны ветром, и, когда Чарли протянул ей руку, она, словно не заметив этого жеста, встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.

— Ужин готов? — спросила она. — Умираю с голоду.

Тесс действительно съела по две порции всего, что он наготовил, и при этом было видно, что она не стесняется своего аппетита. Чарли нравилось, как она поглощает не только еду, но саму жизнь, наслаждаясь каждым кусочком. Он не рассказывал на этом первом свидании отрепетированные, пропахшие нафталином байки, а говорил о том, что действительно ему интересно, ничего не приукрашивая и не преувеличивая. Сегодня он сбросил уже привычный ему облик простоватого парня, вполне довольного своей работой на кладбище, домоседа, никуда не стремящегося за пределы Марблхеда. Тесс удалось выудить из него настоящего Чарли, который когда-нибудь сумеет освободиться от всего, что его здесь держит, и попасть наконец в большой мир.

Ему даже захотелось рассказать ей про карты на стене, про таблицы заходов солнца и про то, как эти концентрические окружности управляют его жизнью. Круги на картах и схемах обозначали границы его мира. Дальше забираться было нельзя, иначе он не успел бы вовремя вернуться к Сэму. Прогулка на Кейп-Код. Поездка в Нью-Хэмпшир. Внешний круг — это было предельное расстояние, на которое он мог позволить себе отъехать от города и Уотерсайда. Пересечешь эту линию — и не вернешься вовремя домой. Клятва будет нарушена, и Сэм исчезнет навсегда. Посвящать во все это Тесс было опасно, но сейчас, под покровом ночи, он чувствовал себя более уверенно, чем обычно, и готов был поделиться с нею хотя бы частью своей тайны.

— Сначала напоил меня, а теперь устроил марш-бросок по ночному лесу, — сказала Тесс, карабкаясь по склону холма. — Куда мы тащимся?

— Поверь мне, скоро все узнаешь. Это особенное место.

Они пошли дальше, и лунный свет наконец пробился сквозь облака, мягко осветив надгробные памятники.

— Мы еще маленькими прятались здесь от взрослых, — сказала Тесс. — А потом я и со своим первым парнем тут пряталась. По-моему, вон за тем обелиском.

— И кто же был этот счастливчик?

— Тед Бэйлор. Он, кажется, учился в твоем классе.

— Человек-муха?

Тед прославился тем, что был пойман с поличным и предстал перед судом по делам несовершеннолетних за попытку выкрасть в ночь накануне экзамена из учительской комнаты копии итоговых годовых тестовых заданий. Для этого ему пришлось взобраться по стене школы и влезть в окно на четвертом этаже.

— Ну и вкус у тебя.

— Мне было четырнадцать лет, — возразила Тесс, — а он так классно целовался.

Они пошли дальше, минуя одну лужайку за другой. Где-то в ветвях деревьев прокричала сова. Ночь была свежая, и Чарли даже застегнул свою форменную куртку.

— Так сколько ты здесь уже работаешь? — спросила Тесс, когда они миновали участок с могилами жертв Войны за независимость.

— Тринадцать лет, — ответил Чарли. — Барнаби Суитланд дал мне эту работу, когда я еще в школе учился. Он сам лет тридцать служил здесь смотрителем. Помнишь его? У него еще голос был прямо ангельский, и он был регентом хора в Старой Северной церкви. Он целыми днями работал здесь — что-нибудь сажал, полол, подстригал — и всегда пел. Пел не для кого-нибудь, а, можно сказать, обращаясь к Небесам.

Чарли опустился на колени возле одной из могил и осветил фонариком влажную землю.

— Барнаби научил меня всему, что я знаю об этом месте. — Чарли помял в руке горсть земли, издававшей характерный, безошибочно узнаваемый запах. — Ты этот запах помнишь всю жизнь, стоит только выйти в сад во время дождя или сразу после. Издают его колонии особых микроорганизмов, которые выделяют особое вещество — геосмин. Барнаби объяснил мне, как все это по-научному называется и какой имеет химический состав.

Тесс рассмеялась:

— Ну ты даешь! Умеешь девушку рассмешить.

Чарли улыбнулся в ответ. Он видел, что Тесс действительно хорошо с ним, но вовсе не был уверен, что девушка, которая вот-вот должна отправиться покорять весь мир, может вот так, ни с того ни с сего, «запасть» на парня, который живет на кладбище и знает, почему трава и мокрая земля пахнут именно так, а не иначе.

— Теперь сюда, — сказал он, указывая путь светом фонаря.

— Слушай, а что случилось с Барнаби? Как он умер? — спросила Тесс, идя за ним.

— Однажды зимой он пошел гулять во время снежной бури и не вернулся домой. Потом я нашел его тело на Холме Вечной Памяти, — Чарли махнул фонарем в сторону соседнего холма. — С собой у него был сборник нот, а в нем записка. Он написал, что устал от чертовски тяжелой работы. Прожив семьдесят два года на этой земле, он был готов уйти в другой мир.

— Ты считаешь, это было самоубийство?

— Нет, я так не думаю. Он просто хотел провести оставшуюся в его распоряжении часть вечности, занимаясь пением. Он говорил, что я всегда смогу найти его. Ну, понимаешь: в пении хора и в звучании органа в церкви по воскресеньям.

— И он был прав? Ты действительно его до сих пор слышишь?

— Да, — ответил Чарли. — Если прислушаться внимательно, я всегда слышу в музыке его голос.

Наконец они поднялись на гребень холма, где две ивы склонялись над небольшим квадратным сооружением, фасад которого смотрел на залив. Вход в склеп обрамляли две колонны, а на фронтоне были скрещены две бейсбольные биты. Тесс вплотную подошла к ступеням. Чарли подсветил фамилию Сент-Клауд, выгравированную на поперечной балке над входной дверью.

— Твой брат, — сказала она.

— Да. Сэм. — Чарли обвел лучом фонаря все мраморное строение и сказал: — Это тебе не просто фамильный склеп. Вон, целый мавзолей выстроили.

Тесс грустно улыбнулась, прикоснувшись к гладкому камню:

— Весь целиком из мрамора?

— Да, заказали и привезли прямо из Каррары. Денег не пожалели. Дальнобойщик, который в нас въехал, был пьяный в хлам. Компания — владелец грузовика оплатила тут все до последнего дюйма. Речь ведь шла о репутации фирмы, и отдел по связям с общественностью посоветовал хозяевам раскошелиться, чтобы загладить вину. Водителю дали пять лет, но через три года выпустили за хорошее поведение. Так что сейчас он, скорее всего, сидит где-нибудь в баре и нагружается на дорожку.

— Мне так жаль. Я на самом деле очень тебе сочувствую.

— Да я-то что. — Чарли покачал головой. — На самом деле это моя вина. Не нужно было брать Сэма на стадион, и не надо было ему сидеть на переднем сиденье, особенно когда мы проезжали мост. Если бы я был внимательнее, аварии могло бы и не быть, понимаешь, я мог бы попытаться объехать грузовик, хоть он и выскочил на нашу полосу.

Таким образом, Чарли, сам того не заметив, нарушил одно из своих самых главных правил. Он заговорил о Сэме. Ни с кем и никогда он не заводил разговора на эту тему. Она только заставляла людей чувствовать себя неловко и не в своей тарелке. Но Чарли мог уверенно сказать, что Тесс другая. С самого первого момента встречи он знал, что она поймет.

Он сел на ступеньки мавзолея и сказал:

— Ты все сама поняла сегодня днем. Я работаю здесь из-за Сэма. Я обещал, что всегда буду заботиться о нем и никогда не брошу.

— Так ты думаешь, он где-то здесь?

Чарли посмотрел на нее снизу вверх:

— Уверен в этом больше, чем в чем бы то ни было.

— Господи, если б я только могла быть уверена, что и мой отец где-то недалеко. — Тесс села возле Чарли. Он чувствовал аромат ее шампуня и ощущал тепло ее тела. — Мне бы так хотелось знать, что папа где-то рядом.

— А почему ты думаешь, что его здесь нет? — спросил Чарли.

— Он наверняка подал бы мне какой-то знак.

— Мне кажется, эти знаки и послания от близких — они везде вокруг нас, нужно только уметь их видеть.

Он рассеянно описал в воздухе дугу лучом фонаря, и вдруг его взгляд наткнулся на выхваченную светом из темноты фигуру Сэма: тот свесился с толстой ветки вяза вниз головой и строил смешные гримасы. Чарли вздрогнул от неожиданности, отвел луч в сторону и вскочил на ноги.

— Что случилось? — спросила Тесс.

— Ничего. Просто замерз.

Он снова навел фонарь на то же место, где только что видел Сэма, но тот уже исчез.

— Ты рассказывал мне про Сэма, — напомнила Тесс.

Чарли посмотрел в ее изумрудные глаза. Неужели она действительно хочет знать ответы на все вопросы? Он уже собрался было начать говорить, но боковым зрением заметил какое-то движение. За ее спиной в свете показавшейся из-за туч луны по лужайке носились Сэм и Оскар.

— Ты скучаешь по нему? Чего тебе больше всего не хватает? — спросила Тесс.

— Вот жаль, что я больше не могу его за нос дернуть, когда он озорничает, — сказал Чарли громко, надеясь, что Сэм услышит. — Он любил подсматривать за людьми, причем даже в самые неподходящие моменты.

Чарли снова заглянул за плечо Тесс, но Сэма уже не было видно.

— А если серьезно, — продолжал он, — мне больше всего не хватает того чувства, с которым обычный человек ложится спать и просыпается утром. Это ощущение, что все в порядке в этом мире. Знаешь, как хорошо — ощущать, что ты жив и здоров и у тебя есть все, что тебе нужно, что все близкие с тобой. Иногда, когда я просыпаюсь, у меня бывает такое чувство — в первый момент. Но это длится только пару секунд, а потом я вспоминаю, что произошло.

— Думаешь, это когда-нибудь пройдет?

— Сомневаюсь. — Потом, неожиданно для самого себя, он решил, что может еще больше довериться Тесс. — Некоторые дни бывают лучше других. Знаешь, иногда после работы я ухожу отсюда, «зависаю» в баре или играю в бильярд в клубе «Бэй стейт». Некоторое время мне кажется, что все прошло и что я такой же, как все. А потом, без всякого предупреждения, это возвращается и опять застревает у меня в голове. И я уже не могу чувствовать себя нормально среди других. Тогда я возвращаюсь, запираю за собой ворота, слушаю музыку, думаю и читаю книги. Когда это накатит на меня в очередной раз — я и сам не знаю. Это как погода. Один день голубое небо, на следующий — дождь и гроза.

— У меня бывает то же самое, — почти шепотом проговорила Тесс. — Но вот что странно. Сегодня первый раз за два года у меня не было такого чувства тоски по нему, которое обычно меня мучит.

Потом она улыбнулась и сделала нечто невероятное. Она потянулась и крепко схватила Чарли за руку.

За спиной Тесс хрустнула ветка. Девушка обернулась от неожиданности. Пригоршня хвойных иголок осыпалась ей на плечо. Она взглянула на Чарли и вопросительно подняла бровь:

— Ты что-нибудь видел? Что это было?

Он засмеялся:

— Ты не поверишь, если я скажу.

— Нет, скажи, я постараюсь понять.

— Вполне возможно, это был твой отец.

Тесс недоверчиво усмехнулась:

— Если бы папа был здесь, он не стал бы заниматься такой ерундой. Что толку качать ветки и посыпать меня хвоей? Он бы по-настоящему дал мне знать. — Она встала. — Скажи правду, ты в самом деле веришь во все это?

— Конечно. Мне доводилось видеть очень много вещей, которые не поддаются логическому объяснению.

Тесс хмыкнула:

— Ты имеешь в виду такие вещи, как хвоя, падающая с дерева?

— Нет, — ответил Чарли. — Я имею в виду такие вещи, как встреча с тобой. Как наш сегодняшний ужин.

Она долго смотрела на него. Она явно хотела его о чем-то спросить, но не решалась. Потом внезапно сменила тему разговора:

— Скажи мне, Чарли, ты когда-нибудь видел привидение?

Теперь Сэм как раз влез на фронтон склепа и растянул пальцами углы рта, изображая широкую комичную улыбку. Чарли был зол на него и на себя. Он прекрасно понимал, что на этот вопрос нет правильного ответа. Он и так зашел сегодня слишком Далеко и опасался идти дальше по столь зыбкой и ненадежной почве. Он не хотел врать, но не хотел и испугать Тесс в первый же день знакомства, поэтому выбрал самый безопасный маршрут.

— Я слышал знаменитую Стонущую Женщину вон там, внизу, у склепа Ловисов.

— Ничего себе! Это та, которую пираты убили?

— Да, именно она.

— Значит, ты думаешь, что твой брат и мой отец тоже могут быть где-то здесь?

— Возможно. — Чарли поискал взглядом в темноте Сэма, и тот тотчас же нарисовался за могильным камнем. — Но я думаю, духи умерших остаются здесь ненадолго, и то, если очень захотят, — сказал он. — Я полагаю, что твой отец уже давно перебрался в место получше.

— Ты имеешь в виду рай?

— Ну да, рай. Или что-то вроде того. В любом случае смерть не конец. На самом деле это лишь переход на другой уровень. Это то, что удается лишь раз в жизни. Ну, как луну поймать.

— Поймать луну?

— Это трудно объяснить, — сказал Чарли. — Где-то я читал, что семьдесят пять миллиардов человек жили и умерли от начала истории, и думаю, что их души где-то существуют. — Он взглянул прямо вверх, на небо. — Наверное, это происходит как в песне Джона Леннона. Помнишь? «Мы все сияем на луне, на звездах и на солнце…»

Тесс надолго замолчала. Она смотрела в просвет между облаками, где раскинулся Млечный Путь.

— Мне это нравится, Чарли, — сказала она. — Больше всего мне хотелось бы знать, что он где-то есть. Понимаешь? Что ему хорошо.

— Ему хорошо, — ответил Чарли. — Поверь мне. Это трудно объяснить, но я в этом уверен.

— Ты это как-то чувствуешь?

Он улыбнулся:

— Да, чувствую.

Тогда она повернулась к Чарли и сказала:

— Хорошо, что ты привел меня сюда сегодня ночью. Ты даже не представляешь, как много для меня это значит.

— И для меня тоже.

Они теперь стояли почти вплотную друг к другу, и Чарли показалось, что он действительно ощутил притягивающий их друг к другу электрический заряд. Он, конечно, слышал, как всякие странные люди вещали с телеэкрана об энергетических полях, и обычно это казалось ему полной чушью, но сейчас он не мог отрицать, что у Тесс действительно есть биополе. Он чуть подался вперед, надеясь, что и она среагирует так же. Несколько секунд все оставалось по-прежнему, потом она внезапно вздрогнула и, словно очнувшись, посмотрела на часы и сказала:

— Я лучше пойду.

На мгновение Чарли даже согласился с тем, что сегодня они и так зашли слишком далеко и пора остановиться, но вспомнил, что через несколько дней Тесс уезжает, и кто знает, когда они снова увидятся и увидятся ли вообще. Не говоря ни слова, он обнял ее за талию и прижал к себе. Неожиданно для него Тесс даже не попыталась отстраниться. Она запрокинула голову и приоткрыла губы. Он поцеловал ее мягко и нежно, и на несколько коротких мгновений оба провалились в какую-то бездну блаженства. Все тело его налилось необыкновенным внутренним теплом, наполнилось особым чувством восторга, какого он прежде никогда не знал.

— Тед Бэйлор, с сегодняшнего дня ты в пролете, — сказала Тесс, когда они разжали объятия.

Потом взяла фонарик, развернулась и пошла напрямую к огромным железным воротам.

Улицы были практически пусты, когда Тесс торопливо миновала Пять Углов и ресторан «Бурный прибой», — пожалуй, это было чересчур претенциозное название для грязной забегаловки, где она одно время подрабатывала официанткой в каникулы, пока училась в колледже. На другой стороне улицы она увидела растрепанного мужчину, который, пошатываясь, удалялся в сторону бокового переулка. В руках он нес здоровенную кружку пива и безуспешно пытался не расплескать драгоценный напиток. Тесс замедлила шаг. Это был Минти Уикс, вышедший на пенсию рыбак, один из самых больших выпивох во всей округе. Особую известность он получил морозной зимой семьдесят девятого года, когда его застукали катающимся на коньках по льду замерзшей гавани. Он был полуголый, но в каждой руке сжимал по бутылке перечно-мятного шнапса. В редакторской колонке газеты «Марблхед мессенджер» его выходку назвали самым скандальным проявлением публичного нудизма с тех пор, как актриса Таллула Бэнкхед пробежала через весь город в чем мать родила. Ее тогда заперли до полного протрезвления и выяснения обстоятельств дела в оружейной комнате полицейского участка, поскольку в городе не было отдельной камеры для женщин.

— Эй, Минти! — крикнула Тесс. — Помочь тебе до дому добраться?

Старик пробурчал что-то неразборчивое, отвернулся от нее и встал лицом к кирпичной стене. Для большей устойчивости он уперся лбом в стену, одной рукой расстегнул молнию на брюках и стал справлять нужду.

Девушка покачала головой, глядя на этого выдающегося представителя марблхедского населения.

— Желаю удачи, — сказала она.

Тесс миновала Вашингтон-стрит и Миддл-стрит, обошла Эббот-Холл, часы на башне которого приветствовали ее, пробив один раз. Последний поворот на Лукаут-Корт, и вскоре Тесс одним прыжком преодолела три ступеньки своего зеленого дома в колониальном стиле и вошла в незапертую переднюю дверь. В этом районе все знали друг друга и присматривали за соседскими домами, поэтому никто не пользовался засовами и замками.

— Эй, Бобо! — позвала она. — Ты где, мальчик? — Она забыла оставить свет в прихожей и была удивлена, что ретривер не ждет у двери ее возвращения. — Бобо?!

Она включила свет в гостиной и увидела своего пса на большой кушетке. Он лежал, опустив голову на подушку, и смотрел на нее в упор, но не сдвинулся ни на дюйм при ее появлении.

— Что такое? Больше не любишь свою девочку? — спросила она. — Я думаю, ты проголодался.

Она пошла в кухню, включила там свет и вдруг увидела возле тостера записку от Тинка.

Привет, девочка.

я

Выводил Бобо гулять, заодно доел все, что оставалось у тебя в холодильнике. Хотел попробовать надеть что-нибудь из твоих платьев, но размер не подошел. Обидно. Завтра увидимся, твоя мама пригласила меня на ужин.

С любовью,

P. S. Сегодня вечером я занимаюсь йогой с Ла Чаннинг! Загляни ко мне, когда вернешься… проверь, жив я еще или нет.

Тесс хмыкнула. Йога! Тинк уже сколько лет не может не то что до пальцев ног дотянуться, но даже увидеть их — из-за живота. Звонить было поздновато, поэтому она решила покормить собаку. Она насыпала сухого корма в миску Бобо и поставила ее на пол.

— Давай, мальчик. Пора перекусить.

Бобо было уже двенадцать лет, и в последнее время он стал немного туговат на ухо, хотя в остальном держался молодцом. Тесс получила его в подарок от папы, когда вернулась домой после первого дня занятий в средней школе. Бобо ждал ее в плетеной корзинке прямо на крыльце. Потом в ее жизни появлялись и исчезали парни и иногда даже разбивали ей сердце, но Бобо был верным всегда.

Тесс вернулась в гостиную.

— Эй, да что случилось, мальчик? — (Пес встряхнул головой, сонно зевнул и снова сунул нос под лапы.) — Ну ладно, утром я вытащу тебя на большую прогулку, добежим до самого маяка. А на завтрак я тебе яичницу с беконом сделаю. Идет?

Тесс увидела мигающий огонек автоответчика. Одно сообщение. Она подошла и нажала на клавишу. Она услышала голос мамы: «Тесси, это я. Напоминаю, что званый обед завтра в шесть. Если вернешься раньше и тебе не захочется убивать вечер на старых перечниц, хотя бы загляни утром в церковь. Все будут очень рады увидеть тебя, пока ты не уехала». Пауза. Потом мама добавила: «Я тебя люблю».

Тесс поднялась по крутым ступенькам на второй этаж.

— Ну иди, мальчик, — позвала она. — Бобо пора спать.

Девушка включила телевизор и выбрала канал погоды. Репортер как раз рассказывал о прошедшем шторме: дел он натворил немало. Целая бригада шхун-тунцеловов была изрядно потрепана на обратном пути в Глочестер, где-то неподалеку от Провиденса затонул буксир. Теперь шторм уходил дальше на юг, к Делавэру и Мэриленду. «Да, и меня этот чертов шторм чуть не угробил», — сказала Тесс, покачав головой.

Она сбросила рубашку и джинсы, сняла лифчик и натянула свой любимый потертый футбольный свитер — «Дрю Бледсоу», номер одиннадцать, — и толстые шерстяные носки.

Затем Тесс повалилась на кровать, устроилась поудобнее на подушках и поняла, что не заснет, скорее всего, еще долго. Волнение настолько переполняло ее, что она, казалось, готова была взлететь. Это было из-за Чарли Сент-Клауда и его невероятного поцелуя. Черт, жалко, что все так быстро кончилось. Ей стоило задержаться подольше и дать ему возможность еще немного поразмяться, но Тесс знала: это опасно. В таких ситуациях она не могла полагаться на собственное самообладание и благоразумие. Она была вполне способна вернуться с ним вместе в его коттедж и провести там ночь. Конечно, не обязательно было с ним спать. Ведь Тесс не такого типа девушка. Но они могли бы заняться еще чем-нибудь.

Так почему же она убежала? Эта привычка выработалась у Тесс за долгие годы опыта и разочарований. Она даже не могла вспомнить, когда приняла для себя это правило, но так сложилось: она не могла даже вообразить, что потеряет вдруг голову из-за мужчины. Она сознательно отключила часть эмоциональных рецепторов, и теперь они, заржавев за ненадобностью, пришли в негодность. Наверно, это и к лучшему. В свое время Тесс подсчитала, что даже по теории вероятности где-то в мире есть человек — по крайней мере один из шести миллиардов трехсот миллионов населения, — который способен полюбить ее крепко и надолго. Она даже уверяла себя, что отправляется в кругосветку именно затем, чтобы найти его. Это была чрезвычайно романтическая идея, но в глубине души Тесс знала правду. Она проведет четыре месяца в море совершенно одна, заходя в порты лишь на самое короткое время, за которое невозможно завязать с кем-нибудь отношения.

Девушка вылезла из постели, набросив большой красный купальный халат, и спустилась вниз в холл. Потом она опять поднялась — в так называемую вдовью комнату, небольшое помещение под самой крышей дома. Из этой маленькой квадратной комнатки с большим окном во всю стену видна была не только гавань, но даже мерцающие огни Бостона вдали на юго-западе. Веками женщины карабкались по таким чердачным ступенькам и высматривали своих мужчин, возвращавшихся с моря. Тесс рассмеялась. Ей всегда нравилось переворачивать обычаи и традиции с ног на голову. Вот и на этот раз все будет наоборот: не она будет сидеть тут, у вдовьего окна, высматривая мачту судна, а ее друзья и родственники станут дожидаться ее возвращения с другого конца света.

Тесс зажгла свечи и поставила их на подоконник, потом она свернулась калачиком на маленькой кушетке и закуталась в плед. Прислонив голову к холодному стеклу, она смотрела, как появляется и исчезает на нем запотевшее пятно от ее дыхания. Отсюда было видно и Уотерсайдское кладбище. Впервые Тесс обратила внимание на слабый огонек за темными рядами деревьев. Судя по всему, это горит свет в окне дома Чарли. Что за странное и магическое место, где он живет! Там царят печальные и скорбные воспоминания о его потере, и в то же время там так тепло и уютно — в комнате со всеми этими книгами, картами, музыкой и едой.

Тесс боролась с собой как могла, но мысли снова и снова возвращались к одному и тому же: она ощущала его руки на своей талии и вспоминала то чувство восторга, которое испытала, когда прижималась к его телу. Ей хотелось целовать его снова и снова, и она едва преодолела в себе искушение вскочить, спуститься вниз по ступенькам, сесть на велосипед, пересечь город, позвонить в звонок. И броситься к нему прямо там, у ворот. От этого безрассудного поступка ее смогло удержать лишь предчувствие, что завтра все будет еще лучше. Она закрыла глаза и вообразила, что может ждать ее впереди. До рассвета оставалось всего несколько часов. Завтра будет незабываемый день.

 

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Чарли сел на край деревянного причала возле Уотерсайдского грота, прислонился к старой деревянной свае и глотнул крепкого кофе. Он совсем не выспался: большую часть ночи провел, перебирая в памяти все детали вечера и надеясь, что Тесс делает то же самое. Уже после полуночи он проводил ее к огромным железным воротам и с большой неохотой попрощался.

— Ты уверена, что мне не стоит провожать тебя домой? — спросил он, надеясь еще на пару поцелуев.

— Нет, все в порядке, — ответила она.

— А как же привидения и всякие гоблины, которые по ночам ошиваются на улицах?

— Я уже большая девочка, и у любого ума хватит не связываться со мной.

И она исчезла в ночи.

Когда Чарли вернулся домой, у него кружилась голова, приятно щипало губы, и, вместо того чтобы прибраться на кухне и в гостиной, он достал себе еще пива, поставил в музыкальный центр соул голубоглазой Дасти Спрингфилд и предался блаженным воспоминаниям. Судя по всему, понял Чарли, с этого дня он уже никогда не будет тем человеком, каким был раньше. Внешне, может быть, ничего и не изменится. Так бывает, когда по весне оттаивает промерзшая за зиму земля. Со стороны — все по-прежнему, но попробуй ступить на эту почву, и сразу поймешь, какие глубокие изменения произошли там, внутри.

Теперь он сидел на причале, смотрел, как пар из чашки растворяется в голубовато-сером утреннем воздухе, и слушал, как салютуют рассвету сигнальные пушки яхт-клубов по всему побережью. Так принято было встречать утро в Марблхеде. Кофе на причале. Капитаны рыбацких шхун обмениваются последними новостями и спорят о том, где застряли их подчиненные и где в прибрежных водах появились акулы. Ветеран Второй мировой войны жалуется на северо-восточный ветер, из-за которого обостряется артрит.

Потом — работа.

По воскресеньям жизнь протекала иначе. В этот день на кладбище не было официальной работы и Чарли мог распоряжаться своим временем. Ворота открывались для посетителей в восемь утра, но похороны по воскресеньям не проводились. Вскоре за ним должен был заехать Джо на своем катере, носившем название «Рогатая жаба», и они собирались отправиться на другую сторону залива, в ресторан «Дрифтвуд», чтобы позавтракать. Там всегда можно скоротать время, болтая с завсегдатаями — морскими волками и портовыми крысами: а потом начнется трансляция очередного матча Национальной футбольной лиги, и все уткнутся в телевизор.

— Берегись! Воздух! — послышался знакомый голос.

Чарли обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть пролетевший рядом с его головой теннисный мяч, за которым со всех ног помчался Оскар.

— Привет, большой брат, доброе утро, — сказал Сэм, ступая на причал из пелены утреннего тумана.

На нем был серый свитер-кенгуру, капюшон которого он набросил на голову. Непокорные кудри лезли ему в глаза. Хотя ежевечерняя игра в мяч была залогом соблюдения данной клятвы, иногда Сэм являлся и по утрам — перед тем, как отправиться на целый день на поиски своих неведомых приключений.

— Доброе утро, — отозвался Чарли.

— Ну-у-у-у-у? — спросил Сэм, подсаживаясь к брату.

— Ну-у — что?

— Да не прикидывайся идиотом! Как прошел вчерашний вечер?

Оскар успел догнать мяч, схватить его, примчаться обратно и теперь ждал следующего броска, радостно виляя хвостом.

— Не твое дело, — сказал Чарли и бросил мяч подальше на каменистый берег. — Не будь ты покойником, я бы тебе таких кренделей навешал за то, что шпионишь за мной.

— Эй, полегче. Я правила знаю. Я держался на расстоянии.

— Как же ты меня достал! Ты все время вертелся на границе дозволенного.

Одно время люди поговаривали, что Чарли сходит с ума и разговаривает вслух с призраком своего брата. Тогда Сэм согласился не появляться в присутствии посторонних. Но порой он просто не мог отказать себе в удовольствии заставить старшего брата понервничать.

— Мне она понравилась, — заявил Сэм. — Классная девчонка, хотя и болеет за «Патриотов».

Чарли не ответил.

— Посмотрел бы ты на себя со стороны, мистер Крутой. Что случилось-то?

— Ничего.

— А почему она так быстро ушла вечером? Ты ее поцеловал, а потом она сразу слиняла. Ты что, язык ей прикусил или что-нибудь в этом роде?

— По-моему, просто было уже поздно. И потом, это ведь у нас только первое свидание.

— А ты не думаешь, что она испугалась болтаться с тобой ночью по кладбищу?

— Нет, ее, пожалуй, так легко не напугаешь.

— Может, ты ей наскучил до смерти своими лекциями про облака?

— Очень смешно.

Сэм стал ковырять ногтем старую сваю, пытаясь подцепить шляпку торчавшего из нее гвоздя. Оскар принес мяч и сел передохнуть, не переставая колотить хвостом по доскам причала.

— А целоваться по-настоящему — это как? Что при этом чувствуешь? — спросил Сэм. Он сел на настил причала рядом с собакой. — Я имею в виду настоящий поцелуй, ну, со всем, что положено?

— Со всем, что положено? — улыбнулся Чарли младшему брату.

Несмотря на то что после аварии прошло столько лет, Сэм оставался все тем же двенадцатилетним мальчишкой и частенько задавал вполне невинные вопросы о том, чего не успел узнать в так рано оборвавшейся земной жизни. Он имел возможность забыть о неудавшемся эксперименте и перейти в другой мир, на другой уровень, где ему открылись бы вся мудрость и все величие Вселенной, но он решил задержаться здесь.

— Поцелуй — он ни на что не похож, — ответил Чарли, — да и сами поцелуи бывают такими разными. Некоторые — возбуждающие и сексуальные, и еще…

— Головокружительные? Так что земля уходит из-под ног, да?

— Даже не знаю, как сказать.

— Ну давай, рассказывай. Я хочу знать!

Чарли задумался. Поцелуй… Как объяснить, что такое поцелуй и какой он?

— Помнишь тот матч в детской лиге, когда вы играли против «Гигантов»?

— Ну.

— Вот расскажи, как тогда все было.

Сэм улыбнулся:

— Последний иннинг мы продували со счетом один — четыре. Я вышел на подачу с двумя аутами за спиной, а Гиззи Грейвз перехватывал. Я промазал первые две подачи — пробил чуть ли не на милю мимо. Надо мной уже смеяться стали. И вдруг я сделал следующую подачу аж через ограждение поля с левой стороны, и мы успели сделать хоумран.

— Ну и как ты себя при этом чувствовал?

— Это было самое лучшее чувство в мире.

— Так вот, поцелуй — это почти так же, только без биты.

Сэм засмеялся:

— И без Гиззи Грейвза.

— Вот именно.

Чарли посмотрел на младшего брата и почувствовал боль. «Господи, как же многого оказался лишен Сэм по моей вине», — подумал он. Чисто абстрактно Сэм мог понять концепцию идеального поцелуя, но одно дело — понимать, а совсем другое — испытать самому. Какой же короткой и несправедливо неполной оказалась жизнь Сэма!

Чарли заметил пожилую женщину, которая спускалась по склону кладбищенского холма к заливу, пробираясь между надгробными памятниками. Это была миссис Фиппс, и Чарли увидел, что она уже начала переход в иной мир — контуры ее тела были слегка зыбкими и неясными. Иногда это происходило очень быстро, в других случаях занимало несколько дней или недель. В общем, люди переходили в иной мир, когда оказывались к этому готовы. Мягкий утренний свет уже просачивался сквозь тело женщины. Ее черное платье, чулки и остроносые туфли куда-то делись. Сейчас на ней было летнее розовое платьице, шляпка в тон и серебристые сапожки. Черты ее лица смягчились. Кожа стала более гладкой, седые волосы вновь потемнели. Она не выглядела ни молодой, ни старой, а была хорошо сохранившейся дамой средних лет. Чарли сразу осознал причину этой трансформации. Так сама миссис Фиппс хотела бы выглядеть при жизни. Этот образ вобрал в себя сверкающие воспоминания о прошлом и в некотором роде мог быть спроецирован на будущее. Это было сочетание той женщины, какой она когда-то была, и той, какой всегда надеялась быть. Так бывало всегда, когда люди окончательно переходили в иной мир.

— Доброе утро, — сказала она, ступая на причал.

— Вы прекрасно выглядите, миссис Фиппс, — откликнулся Чарли. — Как вы себя чувствуете?

— Гораздо лучше. Я думаю, это потому, что шок прошел, как ты и говорил.

Чарли жестом показал брату, чтобы тот встал в знак уважения.

— Миссис Фиппс, это мой брат Сэм.

— Здравствуй, как дела?

— Привет, — сказал Сэм. — Симпатичная шляпка у вас.

Миссис Фиппс покачала головой:

— Я была в ней в тот день, когда мой дорогой Уолтер сделал мне предложение. — Она улыбнулась. — Вы знаете, я всегда ненавидела это старое черное платье, которое на меня напялили в похоронной конторе. Ума не приложу, в каком только закутке шкафа моя дочь его откопала. Вот уж не хотела бы быть в нем, когда вновь увижусь со своим мужем.

Чарли понял, что миссис Фиппс полностью готова к переходу, и действительно, она уверенно сказала:

— Я, собственно, на минутку — только попрощаться. Мне пора. Он меня ждет. — Она помахала своей полупрозрачной рукой. — До свидания, и спасибо.

— Удачи вам, — сказал Чарли.

— Пока, — добавил Сэм.

Миссис Фиппс прошла мимо них, и к тому моменту, когда она оказалась на краю причала, фигура ее была уже почти прозрачна и контуры тела едва угадывались. Тут над водой раздался сигнал клаксона, и в узкую гавань грота вошел катер Джо.

— Здорово! — приветствовал он Чарли.

На нем была кепка с эмблемой «Бостон Брюинз», надетая задом наперед, красная клетчатая рубашка и джинсы.

— Добрейшего тебе утречка.

Чарли помахал рукой, а затем тихо, сквозь зубы, сказал младшему брату:

— Пойду я.

— Увидимся вечером, — ответил Сэм, прижимая к себе Оскара.

Чарли прыгнул на катер, и Джо дернул рычаг газа. Катер развернулся и лег на курс к противоположному берегу залива.

— Эй, что это с тобой сегодня? — спросил Джо. — Довольный какой. Я бы даже сказал — счастливый.

— О чем это ты?

— Да ты даже держишься по-другому. И улыбка на физиономии. Ладно, выкладывай. Что, потрахался сегодня ночью?

— Без комментариев.

— Ах ты, змей! Кто она такая?

Джо заложил лихой вираж, вплотную обогнув пришвартованный у причала катамаран.

Чарли подставил лицо ветру и покачал головой. Тесс была его тайной, и он намеревался хранить эту тайну столько, сколько будет возможно. Еще не хватало, чтобы Джо стал выдавать похабные шуточки на ее счет или, того хуже, начал бы сам подкатываться к ней.

— Хороший денек, а?

— Хороший денек, хороший пенек. Давай, Влюбленный Чаки! Выкладывай быстро. Кто она такая? Где ты ее подцепил?

— Ты сегодня поставишь за «Патриотов» или против? — спросил Чарли.

— Ладно, ладно, все равно правда наружу выплывет, — пробурчал Джо и заглушил мотор.

Катер по инерции подошел к пристани и, повинуясь движению руля, ткнулся носом между другими пришвартованными лодками. Пристань была уже полна разных суденышек, и им едва удалось найти узкий свободный промежуток. Чарли перебрался на нос, вылез на причал и закрепил швартовый конец катера, а затем направился вверх по склону к «Дрифтвуду» — небольшому деревянному зданию с облупившейся, некогда красной крышей. Джо шагал за ним, и вдвоем они вошли в широкую дверь.

В этот час в зале было уже многолюдно. Большинство маленьких столиков было занято. Оформление ресторана не менялось десятилетиями: под потолком висели рыболовные сети и гарпуны, лакированная голова песчаной акулы скалила зубы со стены, словно бросая вызов такой же оскалившейся барракуде, закрепленной над дверью кухни. Чарли всякий раз улыбался при виде установленной над стойкой бара урны с золоченой табличкой, надпись на которой гласила: «Прах проблемных клиентов».

Ходди Сноу, капитан порта, со своими двумя заместителями забрался в дальний угол за музыкальный автомат. Тинк и целая ватага моряков сидели за своим обычным столом посреди зала. Чарли подошел к Бони и его компании, сел на свободный стул и спросил:

— О чем речь?

— Да вот обсуждаем сенсационные новости из полицейской хроники, — сказал один из парней. — Представь себе: полночь. Пятница. Из кустов на Роуз-авеню доносятся стоны. Патрульная машина выехала на вызов. Расследование ничего не дало…

— Спорю, это был Бони со своей подружкой, — засмеялся Чарли.

— Эх, хорошо бы, — мечтательно сказал Бонн. — Но если ты когда-нибудь услышишь, что я стону в кустах, лучше вызывай «скорую».

Чарли заметил, что Ходди встал со своего стула в углу.

— Ребята, попрошу внимания, — сказал он тревожным голосом.

Это был крупный мужчина с гладкими, блестящими волосами, коротко подстриженными на армейский манер, одетый в аккуратно отглаженную рубашку поло, на нагрудном кармане которой печатными буквами были вышиты его имя и должность.

— Прошу внимания, — повторил Ходди, и в зале сразу стало тихо. — Извините, что отвлекаю вас от завтрака, но у нас сложилась серьезная ситуация, требуется помощь.

Ходди любил драматизировать события. Несколько лет назад его пригласили сняться в передаче из цикла «Неразгаданные тайны», где он рассуждал об одном так и не раскрытом убийстве, случившемся пятьдесят четыре года назад в Атертоне. Ну а когда Такер Гудвин вытащил тралом вместо лобстеров утопленника, для Ходди наступил звездный час: несколько дней подряд его атаковали журналисты из бостонских газет и с телевидения.

— Ситуация действительно тяжелая, — сказал он.

— Кто-то купается нагишом в гавани без лицензии? — спросил Бони.

— Заткнись! — оборвал его Ходди. — Мне только что позвонили из штаба Береговой охраны в Глостере. Они просят нас помочь в поисках. Один рыбак возле мыса Хэлибат-Пойнт выловил из воды спасательный круг и обломок руля. Они считают, что пострадавшее судно было из Марблхеда.

— Что за судно? — спросил Чарли. — Чье?

Ходди прищурился, и всем стало ясно, что время шуток прошло. Теперь никто не сомневался в серьез ности дела.

— Это «Керенсия», — ответил капитан. — Шлюп Тесс Кэрролл пропал.

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Бобо несся галопом по берегу залива, словно за ним гналась стая собак.

Тесс остановилась и позвала его, но он не откликнулся и побежал дальше вдоль кромки прибоя. Стоило ей утром открыть дверь, как пес выскочил на улицу и помчался, не дожидаясь ее. Он был старый, глуховатый и страдал артритом, но они по-прежнему вместе делали пробежку каждое воскресное утро по тихим улицам старого города, вдоль пляжа и всегда заканчивали ее у кладбища. Обычно Тесс брала Бобо на поводок, и он вразвалочку трусил рядом с ней, облаивая на ходу кошек у дома Блейни на Мерритт-стрит и наскоро обнюхивая мусорные контейнеры на задворках Рыбного порта. Но не сегодня. Ощущение было такое, словно пес куда-то ужасно торопился.

Тесс чувствовала, как ветер со стороны океана усиливается, и смотрела, как Бобо приближается к рыболову, сидевшему на траве в шезлонге. До него было еще около пятисот футов, но она уже могла сказать, что это Дабби Бартлетт. Перед ним воткнуто в песок несколько хороших, дорогих спиннингов, а на волнах прибоя покачиваются поплавки. Он всегда рыбачил здесь по воскресеньям, пока его жена молилась в церкви за них обоих.

— Дабби! — окликнула Тесс. — Придержи Бобо! Я хочу взять его на поводок.

Дабби тем временем погладил подбежавшую к нему собаку, а затем огляделся по сторонам так, словно ожидал увидеть Тесс в паре шагов от себя.

— Дабби! — снова крикнула она. — Я здесь!

Ветер дул все сильнее, поднимая на пляже настоящие песчаные вихри. Судя по всему, голос Тесс тоже отнесло куда-то в сторону очередным порывом. Бобо прыгнул на рыболова, облизал его лицо, залаял, затем снова отскочил. Какой-то момент Дабби смотрел вслед удаляющемуся псу, затем снова вернулся к своим поплавкам.

Тесс опять побежала за собакой, время от времени подзывая ретривера к себе. Она уже начинала сердиться. Да что же это такое с ним случилось? Он вел себя как непослушный щенок, которому захотелось порезвиться, и пошел, не останавливаясь, наматывать уже вторую милю по берегу залива.

— Бобо! — громко закричала она. — Иди сюда сию же минуту!

Но пес, не обращая внимания на команды, пронесся по узкой тропинке, огибавшей береговую линию Уотерсайдского грота, и, взобравшись по крутой каменной набережной, забежал на кладбище через задние ворота.

Тесс потеряла его из виду, но она прекрасно знала, что нес прибежит на вершину кладбищенского холма. Она решила срезать часть пути, зашла через боковую калитку и стала подниматься по склону между рядами могил. Тут она увидела Мидж Самнер на другой стороне лужайки. Это была одна из самых близких подруг ее мамы. Мидж, одетая в старую бордовую куртку, сосредоточенно чистила ступеньки возле выполненной в полный рост надгробной статуи. Это был памятник на могиле ее сестры Мэдж, умершей в детстве от воспаления легких. Мидж приходила сюда каждый уик-энд, чтобы почистить сестренке гипсовые ушки ватными палочками и хорошенько помыть ее тело сандаловым мылом.

Мидж была слишком занята, чтобы заметить Тесс, так что та направилась прямо к могиле отца, где и увидела Бобо, сидящего возле надгробного камня.

— Плохая собака! — воскликнула Тесс. — Что за черт в тебя сегодня вселился? — (Бобо повалился на спину и стал чесаться ею о траву.) — Не думай, что я куплюсь на эти твои штучки, — сказала она. — Я просто вне себя. Что за глупость ты устроил?

Она села возле пса, не обращая внимания на его поскуливание.

Тесс окинула взглядом залив и была поражена тем, что день сегодня кажется каким-то особенно ярким. Все словно сверкало. Синева океана была еще более синей и живой, чем всегда, паруса на судах сияли, словно зеркала на солнце. Место, где обычно швартовалась «Керенсия», было скрыто роскошной сорокадвухметровой яхтой «Дийкстра», которая, скорее всего, зашла в гавань, чтобы забрать снасти в мастерской «Дойл сэйлз». Вдохнув поглубже, Тесс безошибочно уловила донесшийся до нее ни с чем не сравнимый запах селедочной наживки для ловли лобстеров, разложенной на причале. Даже ее обоняние сегодня обострилось, а запах рыбы напомнил ей об отце: каждый вечер, когда он возвращался с моря, в дом врывался такой же незабываемый запах. Потом Тесс услышала смех и какой-то шум позади себя. Обернувшись, она увидела небольшую собаку — бигля, выскочившего из рощи, а за ним гнался нескладный долговязый мальчишка в джинсах и серой футболке.

— Я тебя все равно догоню! — кричал мальчишка в красной бейсболке «Ред Сокс», из-под которой выбивались непослушные кудри.

Тесс встала и окликнула его:

— Эй! Помощь нужна?

Мальчишка увидел ее и остановился как вкопанный. На его лице появилось изумленное выражение — он явно не ожидал здесь никого увидеть. Он медленно подошел к ней. Его бигль зарычал на Бобо, и мальчик вежливо спросил:

— Он не кусается?

— Нет, — ответила Тесс. — Он уже староват. Потерял большую часть зубов.

Мальчик положил на траву бейсбольную перчатку-ловушку, опустился на колени возле ретривера и почесал ему живот. Потом он с любопытством уставился на Тесс.

— Ему это нравится, — сказала она, но мальчик не ответил. Он продолжал пристально смотреть на нее.

— Что? — спросила она.

— Ничего.

— Ничего? Если кто-то на кого-то так пялится, как ты на меня, то это не «ничего».

— А ты меня видишь?

— Конечно вижу.

— Но это невозможно.

Тесс решила, что мальчик играет в какую-то игру.

— А что, ты невидимка или кто-то в этом роде?

— Ну да.

— Ух ты! Круто. И как же ты этого добился?

Сэм не ответил. Мальчик и его собака просто продолжали с изумлением смотреть на Тесс. Это начинало ее уже немножко нервировать. Наконец после долгого молчания Сэм спросил:

— А что с тобой случилось? Ты давно сюда попала?

— Несколько минут назад, — ответила Тесс. — Мой папа похоронен здесь. А также бабушки с дедушками, и их родители тоже.

— Тогда понятно, — сказал Сэм, подбирая перчатку и мяч. — А ты хорошо себя чувствуешь?

— Просто отлично. Послушай, ты играешь за Марблхед?

— Теперь уже, конечно, нет.

В разговоре возникла неловкая пауза. Потом он сказал:

— Ты Тесс, правда?

— Откуда ты знаешь?

— Я слышал про тебя.

— В самом деле?

— Да, от Чарли, — ответил мальчик.

Оскар залаял при звуке знакомого имени.

— От Чарли?

— Он убьет меня, если узнает, что я с тобой разговаривал. Поклянись, что не скажешь ему.

— Клянусь. — Девушка улыбнулась.

— Он ведь ни с кем уже давно не водился, — сказал Сэм. — Я думаю, ты ему нравишься.

Тесс почувствовала смущение.

— Да, он мне тоже очень нравится. — Она ощутила, что краснеет. — А ты не знаешь, где я могу его найти прямо сейчас? Он дома?

— А он знает, что ты должна прийти?

— Нет. Я ему не говорила.

— А чего еще ты ему не говорила? — спросил Сэм. Его глаза стали суровыми.

— Я не вполне понимаю, что ты имеешь в виду?

Мальчик снова пристально уставился на нее. Это все дурацкие видеоигры, подумала она. Разрушают детям мозги.

— Послушай, можешь сделать мне одолжение? Передать кое-что Чарли?

— Конечно.

— Передай ему, что я заходила.

— Договорились.

Мальчик размахнулся и бросил свой мяч, и бигль сразу понесся за ним.

— Эй, Тесс, — спросил Сэм, — а ты в мяч играешь?

— Само собой.

— А подаешь как девчонка?

— Обижаешь.

— Тогда возвращайся сюда сегодня вечером. Чарли всегда приходит на закате. Видишь эту рощу наверху? Ту большую голубую ель?

— Вижу.

— Ну так вот: перелезешь через старое поваленное дерево и пойдешь вглубь рощи по тропинке.

— А потом что?

— Найдешь нас на поляне. Мы там играем в мяч.

— Здорово придумано, — сказала Тесс. — Скоро увидимся.

Она сделала несколько шагов вниз по холму. Ей понравилась идея поиграть в мяч с Чарли и этим мальчиком. Затем она вдруг обернулась и спросила:

— Эй, парень, а как тебя зовут?

Долю секунды он помедлил, а потом все же ответил:

— Я Сэм. Сэм Сент-Клауд.

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Никогда еще океан не казался Чарли таким могучим и таким бескрайним. Барашки разбегались во все стороны до самого горизонта. Тридцатипятифутовая шхуна «Даун Ист» уверенно продиралась сквозь волны. Одной рукой Чарли упирался в приборную доску, чтобы его не болтало из стороны в сторону, другой сжимал бинокль, в который смотрел не отрываясь. Вместе с Тинком они прочесывали выделенный им сектор у рифа Джеффри, совсем рядом с той точкой, где рыбаки обнаружили на воде обломки «Керенсии».

Утром в «Дрифтвуде» Чарли просто ушам своим не поверил, когда услышал слова капитана порта насчет Тесс. В первый момент у него даже вырвалось: «Да нет, быть такого не может». Глаза всех собравшихся в ресторане устремились на него.

— Ты знаешь что-то такое, чего мы не знаем? — спросил Ходди, обращаясь к нему.

Чарли хотелось рассказать им все: о том, как она пришла на могилу отца, о том, как они ужинали у него дома. Ему хотелось описать их ночную прогулку и даже их первый поцелуй. Но, к сожалению, подсознательный страх сделал свое дело. Чарли только покачал головой и постарался уйти от разговора. Он уже и сам не был уверен, не с призраком ли Тесс провел вечер и полночи накануне, после того как с «Керенсией» действительно случилось что-то ужасное на море. В конце концов, учитывая его жизненный опыт, это не казалось абсолютно невозможным, и Чарли понял, что сейчас ему нужно просто «прикрыться», не провоцируя лишнего любопытства по отношению к себе и к своему знакомству к Тесс Кэрролл.

— Да нет, я хотел сказать, что она где-нибудь здесь… где-нибудь в городе, — сбивчиво пробормотал он, пытаясь скрыть охватившее его смятение. — Вы так не думаете?

— Да о чем мы тут говорим? — воскликнул Тинк, выступая вперед. — Они нашли ее руль и спасательный круг. И от нее не слышно ни слова уже тридцать шесть часов. Чего тебе еще надо, каких доказательств?

Чарли просто затрясло от ужаса.

— А дома… Дома кто-нибудь ее искал?

— Разумеется, — ответил Ходди. — Ни следа. Дабби Бартлетт видел ее собаку, которая сегодня утром бегала без поводка по берегу залива. Мать ждала от нее звонка сегодня ночью или утром, но пока что Тесс ни с кем на связь не выходила.

Вся компания разбилась на пары и распределила районы поиска. Чарли присоединился к Тинку, взявшему у одного из ловцов лобстеров шхуну с мощным двигателем. Они были едва знакомы по совместным посиделкам в пивных барах, но сегодня их объединяло общее неистовое желание — как можно скорее найти Тесс.

В течение первых часов поисков они вытащили из воды кучу всякой всячины, включая и сумку-холодильник фирмы «Коулмен» с несколькими банками «Будвайзера», и найковскую сумку для гольфа — пустую, без клюшек.

Затем, уже ближе к полудню, они заметили на поверхности моря спасательный плотик. Он был надут лишь частично, а его борт с одной стороны был черный от какой-то сажи. Тинк и Чарли втащили плотик на борт шхуны и поняли, что худшие предположения подтверждаются: их находка была с борта «Керенсии». Тинк сначала застонал, а потом, уже не скрывая эмоций, протяжно взвыл: «Не-ет!» Это простое отчаянное слово он тянул сколько мог, насколько хватило дыхания. Потом его голос стих, и крупные слезы потекли по щекам Тинка, исчезая в густой всклокоченной бороде.

Шлюп исчез. Тесс нигде не было.

Единственными живыми существами, которых они встретили в этот день в сердитом, перекатывающемся высокими волнами океане, были горбатые киты: несколько горбачей плыли какое-то время параллельным курсом ярдах в двухстах по правому борту от шхуны, то и дело показывая над водой спины и пуская фонтаны брызг, а потом ушли в глубину.

Весь день Чарли мысленно пытался разобраться в том, что же случилось на самом деле. Кто явился прошлой ночью на кладбище — сама Тесс или же ее призрак? За те годы, что он проработал в Уотерсайде, Чарли пришлось видеть тысячи душ усопших — они появлялись и исчезали, и Чарли знал все отличавшие их признаки. Обмануть его в этом отношении было просто невозможно. Их контуры всегда обрамляло едва уловимое свечение. Старики больше не хныкали и не причитали. Больные появлялись после смерти если не полностью выздоровевшими, то по крайней мере окрепшими и достаточно уверенными в своих силах.

Поначалу они казались почти реальными людьми, но вскоре их контуры начинали размываться, а свечение вокруг постепенно усиливалось. Черты понемногу менялись — люди становились такими, какими хотели видеть себя при жизни. Потом, когда они оказывались внутренне готовы к переходу на следующий уровень, то делались все более неясными и прозрачными и наконец просто растворялись в воздухе, как туман под лучами утреннего солнца.

Но Тесс была другая. Он заглядывал в ее изумрудные глаза. Он стоял вплотную рядом с ней. Он слышал ее восхитительный, необыкновенный смех. Он даже почувствовал себя слегка влюбленным. Нет, это просто невозможно. Не могла она быть привидением. Не было в ней ровным счетом ничего потустороннего. Она была слишком реальной, слишком ощутимой, слишком живой. Здесь произошла какая-то ошибка.

Шхуна зарылась носом в очередную волну, и брызги окатили его с ног до головы. У него защипало глаза от соли, но он боялся оторваться от бинокля даже на миг, чтобы протереть их или хотя бы проморгаться. А что, если именно в этот момент шхуна пройдет мимо Тесс и по его вине они с Тинком ее даже не заметят? Весь день Чарли мысленно молил Бога, чтобы Он не забирал у него эту прекрасную и необыкновенную женщину. При этом он гнал от себя все дурные мысли и подыскивал какое-то простое и оптимистичное объяснение всем происходящим событиям. Ну да, шлюпа Тесс не было на привычном месте у причала, но, в конце концов, океан большой, и она могла заплыть куда-нибудь подальше. А обломки, найденные рыбаком, вовсе не обязательно свидетельствовали о кораблекрушении. Может быть, их просто сорвало штормом с «Керенсии», а само судно могло уцелеть.

Оставался, правда, еще обожженный спасательный плот. Чарли бросил взгляд на показания приборов. Термометр указывал, что температура морской воды составляет всего пятьдесят два градуса по Фаренгейту. Еще из программы курсов, где он учился на парамедика, Чарли знал, что теплоемкость воды в тридцать раз выше, чем воздуха, а значит, в холодной воде человек замерзает гораздо быстрее, чем при такой же температуре на суше. Нельзя было не признаться себе в том, что без специального теплосберегающего защитного костюма человек теряет сознание через полчаса-час, а смерть наступает в течение от одного до трех часов. Но даже если шлюп Тесс сгорел и ушел на дно, у нее был на борту спасательный костюм, в котором она могла продержаться на воде при данной температуре как минимум трое суток. Значит, у них было еще полно времени, чтобы найти ее.

Чарли увидел, что небо на западе покрылось ржаво-лиловыми разводами. Тучи собирались в огромные сгустки, затягивая небосвод все плотнее. Солнце спускалось все ниже к воде, и вдруг Чарли с ужасом осознал, что впервые за тринадцать лет он ни разу за целый день не вспомнил про Сэма. Ни единого раза. У него учащенно забилось сердце. Он почувствовал приступ паники. У него оставался всего один час, не больше, чтобы найти ее до того, как стемнеет. Но за тот же час ему надо успеть добраться домой, к Сэму.

О том, что перед ним когда-нибудь встанет такой выбор, он прежде и подумать не мог.

Тесс исчезла. Сэм ждал его.

В этот момент Тинк резко крутанул штурвал.

— Бак почти пустой, — сказал он. — Солнце садится. Мне и самому ужасно не хочется возвращаться в порт, но другого выбора нет.

Чарли кивнул, но легче ему не стало. Едва ли они успеют вернуться в город вовремя.

— Хочешь, я за штурвал встану? — спросил он, подсознательно надеясь, что сумеет разогнать шхуну быстрее и это увеличит шанс скорее вернуться.

— Я не устал, — ответил Тинк.

Чарли пошел на корму, сел, обхватил голову руками и закрыл глаза. Перед ним тотчас же возник образ Тесс: она уходила от него по кладбищенской дорожке и он провожал ее взглядом. Он увидел, как девушка обернулась в ночной темноте. Он и сейчас мог с точностью до секунды воспроизвести все, что происходило с ним накануне вечером и ночью. Оставалось лишь разобраться, что это значило.

Может быть, красота Тесс ввела его в заблуждение? Может быть, он от восторга просто не заметил привычных, очевидных признаков? Или же у Бога была какая-то другая причина устроить эту встречу? Иначе как можно было так ошибиться?

Чарли встал и вернулся в рулевую рубку. Встав рядом с Тинком, он глянул на спидометр. Пятнадцать узлов. Лицо Тинка горело, и он то и дело кидал себе в рот шоколадное печенье, выхватывая его из огромного пакета. Черные крошки сыпались ему на грудь.

Чарли выглянул наружу и увидел, что за кормой шхуны неотступно следует черный баклан. То и дело птица ныряла, чтобы поймать очередную рыбину. Неяркий свет клонившегося к закату солнца стлался по воде, и Чарли знал, что сегодня солнце зайдет в шесть тридцать три вечера.

— А чуть-чуть быстрее мы не можем? — осторожно спросил он.

— А какого хрена ты так торопишься, Марио Андретти? Что за спешка?

— Мне просто нужно вернуться поскорее.

Тинк переложил руль градусов на пять вправо и злобно сказал:

— У тебя есть дела поважнее? Потрахаться договорился, а позже не дадут? Или боишься, что бейсбол по телевизору без тебя не начнется?

Чарли промолчал, решив, что нет смысла вступать в перепалку. Он продолжал молча стоять рядом с Тинком и слушать, как бьются волны о борта шхуны. Через некоторое время Тинк протянул ему пакет с печеньем. В знак перемирия.

— Нет, спасибо.

— Слушай, извини. Сорвался. Нервы у меня на пределе. — Тинк снова положил свои большие ладони на штурвал. Чарли показалось, что в глазах у него стоят слезы. Потом Тинк вдруг спросил: — А как вы с Тесс познакомились? Я имею в виду — заново, после школы.

— Да просто случайно встретились.

На самом деле Тинк его не слушал. Казалось, он целиком погружен в свои собственные страхи.

— Ни за что нельзя мне было отпускать ее в море в такой шторм, — сказал он.

Для Чарли это прозвучало странно. Тесс даже не упоминала ни о каком шторме.

— Ничего, что бы ни случилось, закончится все хорошо, — заверил Чарли.

Тинк посмотрел на него печальными глазами:

— Ты думаешь?

— Нужно просто верить.

В общем-то Чарли как раз сейчас и пытался заставить самого себя поверить, что Тесс не погибла. Но, разумеется, с каждой секундой, с каждой преодоленной волной он чувствовал, как в нем тоже нарастает страх. Он отлично знал все, что связано с промежуточным состоянием между жизнью и смертью, и как души покидают свои тела. Он и сам на короткое время оказался на том свете и был силой вырван обратно в жизнь. Он был вынужден признаться себе, что существует такая возможность: душа Тесс явилась на кладбище, чтобы найти своего отца, даже не зная, что случилось с ее физическим телом. Люди часто отказывались верить, что инфаркт или аневризма оказались для них смертельными. Порой они даже не могли взять в толк, что их жизнь уже кончилась, и несколько дней после похорон пытались вести себя так же, как до смерти. Другие, наоборот, сразу понимали, что умерли и почему, и в отчаянии взывали к Богу, умоляя повернуть время вспять. Некоторые цеплялись за жизнь, стараясь держаться поблизости от своих семей и друзей, пока могли. Разумеется, встречались и такие, кто воспринимал все легко: отбыв положенное минимальное время между двумя мирами, они быстро переходили в другую реальность.

Где же теперь может быть Тесс? Возможно, она бродит по улицам Марблхеда, совершенно не понимая, что она призрак? Или, что еще хуже, она уже сделала следующий шаг, и Чарли никогда больше ее не увидит.

Вскоре на горизонте показалась марблхедская гавань. Небо стало темно-серым, и маяк светил своим обычным зеленым лучом. В тот момент, когда шхуна проходила мимо яхт-клуба «Коринтиан», Рик Викери, начальник доков, приготовился произвести выстрел из пушки, возвещавший о закате солнца.

Тинк аккуратно подвел шхуну к ее месту у портового причала. Чарли спрыгнул на пристань. Когда он швартовал судно, то услышал сигнальные выстрелы.

— Мне надо бежать, — сказал он.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросил Тинк. — Выглядишь ты неважно.

— Нет, я в порядке. Позвони мне, если что-нибудь узнаешь.

— Само собой, — заверил Тинк.

Даже не попрощавшись, Чарли бросился бежать в спринтерском темпе. Он знал, что опоздает. Минут на пять, а может, даже на десять. Он пронесся по Стейт-стрит, срезал угол по узкому проезду между домами, перемахнул через изгородь и помчался по лужайке миссис Дьюпар. Вслед ему из окна донесся собачий лай. На углу Вашингтон-стрит он едва не угодил под какой-то фургон.

В Марблхеде почти совсем стемнело. В окнах за занавесками замерцали огни. Из каминных труб спиралями поднимался дым. А Чарли бежал что было сил…

Ради Сэма. И ради самой жизни.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

К последнему повороту улицы Вест-Шор-драйв Чарли совсем обессилел. Он ужасно запыхался, и к тому же у него стало неприятно покалывать в правом боку. Прежде чем достать из кармана ключ от кладбищенских ворот, он на мгновение прислонился лбом к холодной решетке и секунду-другую простоял неподвижно. Затем он повернул ключ в замке, и тот — впервые за все эти годы — не сработал с первого раза. Чарли охватила паника, он подергал ключ взад-вперед и стал проворачивать его что было силы. Старый изношенный механизм уступил такому напору, раздался знакомый лязг, и Чарли со всех ног бросился бежать дальше. Бежать по главной дорожке, посыпанной мелким гравием, было даже удобнее, чем по асфальтированному тротуару. В воздухе пахло палой листвой.

Мини-трактор стоял у Источника Юности. Чарли вскочил на сиденье, повернул ключ в замке зажигания и погнал свой вездеход вверх по склону холма к Роще Теней. Он не подъехал, а буквально подлетел к знакомой голубой ели и, даже не оглянувшись и не удостоверившись, что за ним никто не следит, вытащил из-под сиденья бейсбольную перчатку с мячом, перепрыгнул поваленное дерево и помчался вглубь леса.

До поляны оставалось совсем немного — чуть-чуть вверх по склону, вокруг кленов, растущих на вершине, и опять чуть-чуть вниз, к пруду с впадающим в него ручейком-водопадом. Серебристо-серая мгла стала накрывать обрамлявшие поляну кедры. Наконец Чарли уже напрямую — через кусты — выбежал на такую знакомую лужайку: девяносто футов в длину и столько же в ширину идеально ровного газона. Даже в полумраке он с одного взгляда понял, что ни на месте подающего, ни на площадке принимающего никого нет.

— Сэм! — закричал он во весь голос. — Сэ-эм!

Качели, подвешенные к толстой ветке платана, тоже были пусты.

— Сэм?!

Никакого ответа. Чарли почувствовал, как внутри поднимается волна ужаса — сначала в животе, потом в груди. Голова заболела. Причем с усталостью эта боль не имела ничего общего. Его затоплял страх.

Он понял, что надо заставить себя перестать думать о худшем, о непоправимом. Он подошел к ближнему углу поляны и сел на деревянную скамейку качелей. Привычное движение ногой — и Чарли взмыл в воздух по дуге, прописанной тщательно отмеренными веревками. На мгновение он увидел серп луны над носками кроссовок, а затем рухнул вниз к земле.

— Сэм! — снова закричал он.

С ближайшей ели сорвалась стайка потревоженных его криками голубей и полетела в сторону темнеющего горизонта. Когда звук хлопающих крыльев затих, Чарли еще раз позвал брата:

— Сэ-э-эм…

И вот стоило лишь отзвучать эху его голоса, как случилось чудо. Чарли услышал звук — такой слабый, что сначала даже не был уверен, не померещилось ли ему.

— Чарли!

Из рощи вышел Сэм, в своей бейсболке с эмблемой «Сокс», шортах и ботинках. За ним на поляну выскочил и Оскар.

— Куда ты пропал? — спросил Чарли, спрыгивая с качелей. — Ты меня напугал до смерти.

— Я здесь. Успокойся, все в порядке. — Сэм улыбнулся. — Сыграем?

— Нет, мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

Сэм обошел вокруг столик для пикника и сел на пластиковый стул.

— Как дела? Как день прошел? — спросил он.

— Просто кошмар, — ответил Чарли.

— А что случилось?

— Тесс… она…

Сэм смотрел на Чарли, широко открыв глаза.

— Значит, ты уже знаешь.

Чарли почувствовал спазмы в желудке. Что имеет в виду Сэм? Как он узнал?

— Ты видел ее? — спросил Чарли. — Она была здесь сегодня?

— Она приходила искать тебя.

— Ты ее видел?

— Да, видел, — ласковым голосом, словно желая смягчить удар, произнес Сэм. — И она видела меня.

У Чарли внутри все оборвалось. Упорствовать дальше было бессмысленно. За все годы на Уортерсайдском кладбище не было случая, чтобы кто-то из живых мог видеть его брата или любое другое привидение. Весь Салем просто кишел самозваными ведьмами, хваставшими, что они могут говорить с мертвецами, но Чарли никогда не видел тому ни единого доказательства. Всякого рода экстрасенсы и медиумы постоянно приезжали в Уотерсайд с клиентами, отчаянно желавшими пообщаться с покойными родственниками. Но никто из них никогда не замечал Сэма, игравшего в пятнашки с Оскаром на лужайке, или призраков других умерших, касавшихся своих близких нежным бризом или бросавших осенние листья им на плечи.

— Почему ты ничего не сказал мне вчера ночью? — спросил Чарли.

— Я не знал. Честно. Я ведь к ней не присматривался, — ответил Сэм. — Помнишь? Ты же сам велел мне не вертеться около нее.

— А она-то сама знает? — спросил Чарли.

— Я не уверен.

— Почему же ты не уверен? В каком смысле?

— Думаю, она как раз сейчас начинает это понимать.

— Она уже бледнеет? Уже готова уйти?

— Не могу сказать.

Чарли запрокинул голову и посмотрел вверх, в темноту. Весь день его грела надежда, что Тесс жива, но теперь он понял, что она была духом в промежуточном состоянии, задержавшимся здесь, в Уотерсайде, перед тем как навсегда покинуть этот мир. Взгляд Чарли остановился на едва заметных светлых пятнышках на небосклоне. Это были Магеллановы Облака — скопление галактик, насчитывающих в общей сложности двести миллиардов звезд, подобных Солнцу. И тут Чарли по-настоящему ощутил свою ничтожность в этом огромном мире и отчаяние — то отчаяние, которое охватывает человека, когда он прощается с надеждой.

Сэм сидел рядом с ним, но впервые в жизни Чарли было этого мало. Он понял, что хочет большего. Нуждается в большем. Он провел руками по волосам. Догадывается ли Сэм, о чем он сейчас думает?

— Все будет хорошо, большой брат, — мягко сказал Сэм.

— Почему ты так уверен?

— Не волнуйся, — ответил Сэм. — Она сегодня придет сюда.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Самый странный день в ее жизни все больше пугал Тесс. Все началось с нестерпимой головной боли, никак не отпускавшей, а закончилось вновь у отцовской могилы, отчего на этот раз Тесс не стало легче на душе.

Встреча на кладбище с Сэмом Сент-Клаудом никак не выходила у нее из головы. Тесс не знала, что и думать. Мальчишка — брат Чарли, но он же умер, погиб тринадцать лет назад в той ужасной автомобильной катастрофе. Как же так получилось, что она с ним беседовала? Может быть, не зря говорят: те, кто слишком много времени проводит на кладбище, начинают видеть призраков. Может, мальчик тоже был привидением? Или галлюцинацией?

С другой стороны, вполне возможно, что это был вовсе никакой не Сэм Сент-Клауд. Просто какой-то парень решил вот так по-дурацки разыграть ее. Тесс поняла, что ей срочно нужно снова увидеться с Чарли и спросить про его брата.

Солнце уже взошло над Марблхедом, и рыбаки, выходившие в море на уик-энд, возвращались домой с уловом. Тесс повела Бобо обратно домой на Лукаут-Корт на поводке. По дороге никто с ней не поздоровался, никто не обмолвился ни словом, даже ее старая подруга Табби Гласс, которая совершала свою обычную пробежку, толкая перед собой коляску с новорожденной дочкой.

— Есть будешь? — спросила Тесс собаку, когда они вернулись домой, но Бобо, словно не слыша, лег на крыльце у входной двери.

— Ну и ладно, делай что хочешь, — сказала она. — А я прогуляюсь до порта, посмотрю, как там моя «Керенсия».

Тесс бегом спустилась по улице — фактически это была лестница с широкими ступенями, ведущая вниз по склону холма. Потом она пошла вдоль берега. Цвета парусов и бортов яхт показались ей даже еще ярче, чем вчера. В воздухе острее, чем всегда, ощущался запах морской соли. Даже аромат дыма от жаркого, доносившийся из кухни ресторана «Дрифтвуд», и тот был сильнее, чем раньше.

Она прошла вдоль доков, свернула на знакомый причал и внезапно остановилась, поняв, что в ее жизни происходит что-то непонятное. «Керенсии» на месте не было. Тинк никогда в жизни не позволил бы себе взять ее шлюп без разрешения. Тесс ощутила головокружение, и, чтобы не потерять равновесия, опустилась на ступени причальной лестницы, рукой ухватившись за перила. Ее стало мутить, и она перегнулась через перила. Несколько секунд она смотрела в воду и вдруг вскрикнула и отшатнулась назад.

Тесс не отражалась в воде.

Видны было только небо и облака у нее над головой. На синем фоне не было даже намека на очертания самой девушки. Даже тень не упала на поверхность воды. Тесс охватило внезапное оцепенение. Она наконец осознала, что случилось.

Ее вообще здесь не было.

Она стала перебирать в памяти события прошедшего дня. Бабушка в доме престарелых не видела ее. Бобо не обращал никакого внимания на ее команды. Дабби Бартлетт не ответил на ее оклик на пляже. Никто не узнавал ее, потому что никто ее не видел.

Никто, кроме Чарли Сент-Клауда и его покойного брата Сэма.

Да что же это происходит?

Тесс вскочила на ноги и повернулась. Она ощупала свою талию, а потом волосы. Она провела рукой по джинсам. Она покрутила между пальцами пуговицу на своей рубашке. Все ощущалось совершенно нормально, как всегда. И ничего этого не было.

Она громко окликнула компанию стариков, сидевших под деревом, — там были Бони, Чамм, Игги и Диппер, — но те спокойно продолжали болтать между собой, и сердце у Тесс наполнилось ужасом. Что-то жуткое, по-видимому, произошло с ней. Она попыталась вспомнить, что было на шлюпе в шторм. Она восстановила в памяти, как сидела в полной темноте в каюте перевернувшегося шлюпа и как потом стала выбираться на палубу, когда «Керенсия» все же выправилась и приняла нормальное положение. Но что случилось потом? Вернулась ли она в порт? В памяти царил туман. Она пыталась вспомнить, но не могла уловить ничего.

Когда же она умерла?

Вопрос казался невероятным. Все внутри Тесс было охвачено ужасом и смятением. Она отчаянно нуждалась в какой-то зацепке, якоре. Потом она поняла, что ей нужно сделать одно — найти Чарли. Если кто-то и сможет объяснить, что произошло, так только он. Но что, если теперь что-то изменилось и он больше не сможет увидеть ее, как не видят все остальные? Что, если она стала невидимой и для него тоже?

В отчаянии Тесс металась по огромному кладбищу в поисках Чарли, но его нигде не было. Наконец она вернулась к могиле отца под японским кленом и просто упала на нее. Если это смерть, подумала она, то папа непременно придет, чтобы встретить ее. А может быть, он уже ждет ее где-то еще, в другом месте? Куда ей направиться? Что делать? Есть тут где-нибудь информационное табло? Справочное бюро? У нее не была ключа в тот мир.

Тесс разревелась и плакала долго, до тех пор, пока не уснула, изможденная. Проснувшись, она первым делом со страхом подумала, что, возможно, больше никогда не увидит Чарли. Небо было почти совсем темное, и, поднявшись с травы, она вспомнила наставления Сэма: найти голубую ель на опушке рощи и идти по тропинке, начинающейся за большим поваленным деревом. Тесс поежилась. Прошлой ночью в лесу было так страшно. Сможет ли она дойти одна? К ее удивлению, сейчас роща предстала перед ней мирной и спокойной. Она нашла нужную тропинку, прошла мимо пруда с водопадом, мимо стройного ряда кипарисов. Внезапно она услышала голоса и собачий лай. Выйдя на опушку поляны, она увидела Чарли, сидевшего на скамейке.

Одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы ей полегчало. По крайней мере, она была уверена в том, что эта часть жизни реальна. Как же Тесс хотелось, чтобы Чарли успокоил ее и сказал, что все это — какая-то большая ошибка, недоразумение. Как ей хотелось поцеловать его и начать этот вечер с того, на чем они расстались прошлой ночью.

Выходя из рощи, она молилась о том, чтобы Чарли все еще мог видеть ее, и, когда он вскочил и улыбнулся ей, она почувствовала невероятное облегчение. Она была не одна. Она услышат его низкий голос:

— Слава богу, ты здесь. Я так боялся, что ты никогда не вернешься.

Тесс была невероятно красива. Ее волосы разметались по плечам. Глаза казались еще выразительнее. Чарли встал и развел руки, чтобы обнять ее. Но она остановилась буквально в футе от него.

— Где ты был? — спросила она. — Я везде тебя искала.

— А я искал тебя, — ответил он. — Как я понимаю, ты познакомилась с моим братом.

— Привет, Сэм, — сказала она.

Это были два самых ласковых слова, когда-либо произнесенные. Чарли и мечтать не мог, что когда-нибудь услышит, как женщина так тепло здоровается с его братом.

— Привет, — отозвался Сэм. — Жаль, что ты припозднилась. Уже слишком темно, в мяч поиграть не получится. — Он повернулся к Чарли. — Она сказала, что подает не как девчонка. Ты ей веришь?

— Сейчас не время, — сказал Чарли.

Он смотрел на Тесс. Она стояла тут — такая же живая, как любой человек, кого он знал. Не было ни малейшего признака, что она начинает таять. И все же Чарли понимал, что процесс уже идет. Он не знал, насколько хорошо Тесс осознает происходящее. Он решил начать с простого вопроса:

— Как дела?

— Все было хорошо, пока я не увидела, что не отражаюсь в воде, — ответила Тесс. — Теперь я совсем запуталась. Чарли, объясни мне, что происходит.

Она действительно не догадывалась о том, что случилось, и он понимал, что именно ему придется сообщить ей эту страшную новость.

— Ну давай, выкладывай, — требовательно сказала она. — Я уже большая девочка. Я с этим справлюсь.

Тесс явно пыталась держаться храбро, но чуть дрожащий голос выдавал ее. Чарли уже видел такое у некоторых призраков. Ему страшно было даже представить, что сейчас испытывает Тесс — растерянность, ужас, скорбь.

— Даже не знаю, с чего начать, — произнес Чарли.

— Может, с самого начала?

— Ладно, — сказал он, — «Керенсия» пропала двое суток назад. Весь город только об этом и говорит. Все, кто мог, вышли в море на поиски.

— Пропала двое суток назад? — Тесс опустилась на землю. — Черт, это долго…

— Рыбак нашел обломок твоего руля за Хэлибат-Пойнтом. А мы с Тинком нашли твой плотик в бухте Сэнди-Вэй.

— Где?

— Сэнди-Бэй, за Рокпортом.

— Это странно. Я вовсе не собиралась направляться к Рокпорту. Наверно, это все ветер и течение.

Она встала, подошла к качелям и села на них.

— А ты помнишь, что произошло? — спросил Сэм.

— Если честно — нет, — ответила Тесс.

Чарли внимательно наблюдал за ней. От его взгляда не ускользнул бы ни один из признаков надвигающегося исчезновения и перехода на другой уровень. Никакой зыбкости и неясности очертаний по краям тела. Абсолютно никакого небесного свечения вокруг нее. Она выглядела совершенно самой собой, такой же ослепительной, как всегда. Она оттолкнулась ногами и стала раскачиваться на качелях.

— Постарайся вспомнить, — сказал Чарли. — Нам нужно знать, где ты была, когда все это случилось.

Тесс спрыгнула с качелей.

— Послушай, я точно знаю, что случилось. Шторм был десятибалльный, и я провела всю ночь на море, в задраенной рубке шлюпа, который перевернулся. Было жутко холодно. Чертова бутылка салатного соуса разбилась, он весь вытек, и им пропахла вся каюта. По-моему, им от меня еще до сих пор пахнет.

— Ну а дальше?

— Дальше… Я была на папиной могиле.

— Ты помнишь, как вернулась в порт?

— Не особенно.

— А знаешь, как пришла на кладбище?

— Нет, Чаз. Это провал.

— Ну хорошо, — сказал он. — Иногда, когда это случается внезапно, человек даже не понимает, что произошло. Нужно время, чтобы въехать. — Он снова внимательно взглянул на нее, взвешивая каждое слово.

Сначала Тесс словно подкосило, она сникла и жалобно произнесла:

— Господи боже, так что же со мной случилось?

— Скоро все будет хорошо, — ответил Чарли слегка запинающимся голосом. — Ты поймешь, что возвращаешься домой, туда, где твой настоящий, вечный дом.

— Дом? О чем это ты? Мой дом на Лукаут-Корт, там, где Бобо. Дом — это там, где моя мама и друзья. — Теперь в ее изумрудных глазах стояли слезы. Она смахнула их и попыталась изобразить на лице улыбку, но вышло это не слишком убедительно. Потом она сказала: — А еще — я даже стала думать, что дом — это там, где мы с тобой.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Тесс не была суеверной, как подобает моряку. Ей не было дела, если кто-то из ее команды вдруг произнесет слово «свинья», что всегда считалось дурным предзнаменованием, потому что моряки считали, что свинья каким-то образом способна видеть ветер и поэтому одно упоминание ее может вызвать шторм. Тесс позволяла себе даже свистеть на борту — что было еще одним строжайшим табу на море — и не колеблясь отправлялась в плавание по пятницам — в день, который испокон веков считался приносящим несчастье. Она частенько ступала на борт с левой ноги и настояла на том, чтобы борта «Керенсии» покрасили синей краской, несмотря на то что этот цвет ассоциировался с морскими трагедиями.

Сейчас она задавалась вопросом, не было ли глупо с ее стороны так испытывать судьбу. Она много раз приносила на борт цветы, хотя моряки постоянно говорили, что цветы — не для кораблей, а для похорон. Она всегда оглядывалась на причал родного порта, когда выходила в море, что было еще одним нарушением сложившихся правил.

Она тысячу раз нарушала эти правила и теперь не могла отделаться от мысли, что сама виновата в том, что с ней случилось.

Ночь опустилась на рощу. Взошла луна, на небе высыпали звезды, и Тесс сидела с Чарли и Сэмом на поляне за столиком для пикника. Она изо всех сил старалась держать себя в руках. Безумные, беспорядочные мысли метались в ее голове. Она не хотела сдаваться, не хотела подчиняться им. Но постепенно ее разум начинал осознавать очевидность и непоправимость случившегося.

Жизнь была кончена.

Когда Тесс нащупала шишку на голове, то стала короткими вспышками вспоминать, что на самом деле случилось ночью во время шторма. Образы возникали фрагментами. Она никак не могла вспомнить всю картину целиком, но уже видела, как ее захлестывают темные волны и как мир проваливается в сплошную черноту.

Постепенно она стала понимать, что означает для нее смерть.

Она никогда не отправится в одиночное кругосветное плавание.

Она никогда не пройдет под парусом по Малаккскому проливу, не пересечет море Сулу.

Ее имя никогда не появится на стене Зала славы в Провиденсе.

Она никогда больше не ступит под своды Старой Северной церкви.

У нее никогда не будет медового месяца в Испании, и она не увидит ни бега быков в Памнлоне, ни того, как бык отступает на безопасное, освещенное солнцем место на арене в Севилье.

Она никогда не ощутит чуда зарождающейся внутри ее новой жизни.

Она никогда не станет учить свою дочь поднимать паруса и вести судно галсами против ветра.

И что самое худшее — это огорчало и печалило ее больше всего, — она никогда не узнает большой и настоящей любви.

Тесс заставила себя остановиться. Ей бы ни за что не пришло в голову составить подобный мрачный список еще вчера или позавчера, она даже не думала о большинстве его пунктов, но теперь все выглядело иначе…

Она больше никогда не попробует свежего ростбифа в ресторане «У Мино». Она никогда больше не примет участия в веселых играх, которые обычно устраивают в День благодарения. Все эти ритуалы, обычаи и правила делали ее живой и связывали с внешним миром. А без них — где она окажется?

Нигде.

А еще она навсегда потеряет этого замечательного мужчину. Она так никогда и не узнает по-настоящему Чарли Сент-Клауда, который совершенно неожиданно, будто ниоткуда появился в ее жизни и так же внезапно был вырван из нее. Почему они познакомились только сейчас? Видимо, у Бога были на этот счет свои соображения.

Тесс попыталась сосредоточиться на том, что говорят Чарли и Сэм. Братья обсуждали особенности загробного мира и дороги туда. В их устах все звучало совершенно естественно, словно такой переход был самым обычным делом. В конце концов она перебила Чарли:

— Я должна понять, как это работает. Вот как ты можешь видеть Сэма? — Она чуть помедлила и добавила: — И как ты видишь меня?

— Когда случилась та авария, — объяснил Чарли, — я тоже пересек эту грань. Это был классический случай получения опыта загробного существования, и, когда меня буквально вырвали из лап смерти и силком вернули обратно в жизнь, я обрел этот редкий дар. Теперь я могу видеть людей, которые находятся в промежутке между жизнью и смертью.

— Значит, и я сейчас там нахожусь?

— По-моему, да, — сказал он, — но с тобой не все так просто. Ты на самом деле не выглядишь как обычно выглядят призраки.

— Позволь мне принять это за комплимент, — сказала Тесс. — Ну а как же осязание? Как мы целовались прошлой ночью? Как я могу открывать двери, менять одежду и кормить Бобо?

Чарли улыбнулся:

— Это потому, что ты пока стоишь одной ногой в этом мире, а другой — уже в том. Ты здесь и не здесь. Ты в буквальном смысле в промежутке. — Он взял ее за руку. — Люди, которые умирают неожиданно, и те, кто очень не хочет покидать этот мир навсегда, могут еще долго сохранять свое физически ощущаемое присутствие. Они могут делать самые обычные вещи — например, играть в бейсбол, пить пиво и даже ходить в туалет. Это именно из-за них мерцают свечи и лампы, они роняют в темноте разные вещи.

— Почему же я никого из них не вижу?

— Потому что сейчас, кроме Сэма, здесь никого из них нет, — ответил Чарли. — Миссис Фиппс из средней школы перешла в другой мир сегодня утром. И что-то я уже некоторое время не вижу пожарного по имени Флорио.

— Понимаешь, Бог, конечно, решает, сколько тебе жить и когда умереть, — добавил Сэм. — Но когда ты здесь, в промежутке, у тебя тоже есть право выбора. Ты можешь оставаться здесь сколько захочешь, вот как я. Или можешь сразу перейти на следующий уровень. Это решать тебе.

Тесс подумала и забеспокоилась.

— Почему же мой папа не пришел увидеться со мной? — спросила она. — Я всегда думала, что он будет здесь ждать меня.

— Не волнуйся, — сказал Чарли. — Он ждет тебя в том мире, но ты еще не до конца перешла на другую сторону.

— Я-то думала, вот это и есть другая сторона.

— Так все думают, — сказал Сэм. — Они смотрят передачи экстрасенса Джона Эдварда по телевизору. Читают всякие книжки про жизнь после смерти. Всякий скажет тебе, что когда ты умрешь, то увидишь световой туннель, по которому уходишь. Это, мол, и есть конец жизни. — Мальчишка улыбнулся и заговорщицким шепотом произнес: — А на самом деле все гораздо сложнее.

Он встал и заговорил, размахивая руками:

— На самом деле на этой стороне очень много разных уровней и разных мест. — Он очертил круг в воздухе. — Представь себе, что это страна живых. Марблхед в самом центре этой страны. Тут твоя мама, твои друзья, Бобо. — Он очертил еще один круг — вокруг первого. — Мы вот здесь — всего на один уровень выше или, если хочешь, шире. Это так называемый средний мир.

— Считай, что это станция между жизнью и смертью, — сказал Чарли. — Это как остановка на шоссе. Я тут пробыл всего минут десять, пока парамедик не выдернул меня обратно.

— Не понимаю я этого. Если это остановка, то почему Сэм по-прежнему здесь?

Братья переглянулись. Сэм пожал плечами и хотел было что-то сказать, но Чарли опередил его:

— Мы дали друг другу слово.

— В каком смысле дали слово?

Наступило долгое молчание. Ни тот ни другой не отвечали.

— Ладно, — сказала Тесс, — можете не говорить. Но ведь я права, Сэм? Ты можешь оставаться здесь сколько захочешь?

— Да.

— И я тоже могу остаться?

— По-моему, ты слишком торопишься, — осторожно заметил Чарли.

— Да, — согласился Сэм. — Придет время, и ты сама все решишь. А пока тебе еще многому нужно научиться.

— Давай, — сказал Чарли, — покажи ей, как там у вас все устроено.

— С удовольствием.

Сэм посмотрел на небо и взмахнул обеими руками, описав маленький кружок. Внезапно с его ладоней почти осязаемо сорвался порыв ветра, заставив зашелестеть листву ближайших деревьев на опушке рощи. Целый дождь листьев слетел с ветвей.

— Неплохо, правда? — похвастался он.

— Это сделал ты? — спросила Тесс.

— А, ерунда. Мы еще можем наполнять ветром паруса. И даже прикасаться к живым.

Он чуть встряхнул рукой, и волосы Чарли шевельнулись.

— Я и подумать об этом не могла, — сказала Тесс.

— А еще мы можем ходить по снам, — с гордостью объявил Сэм.

— Это как?

— Мы просто можем входить в сны живых людей. Нам ведь ничего не стоит попасть туда, куда уносит их подсознание. И мы можем рассказывать спящим все что хотим.

— Ты хочешь сказать, что когда мне снится папа…

— Вот именно, — вмешался Чарли. — Души людей, находящиеся на любом уровне, могут входить в сны даже после того, как перейдут черту.

— Ты точно уверен?

— Разве можно быть точно уверенным в чем бы то ни было? — возразил он. — Но, скорее всего, это так.

Тесс покачала головой. Слишком много нового обрушилось на нее; она едва дышала. Услышанное ее просто потрясло. Отец ведь снился ей почти каждую ночь целый год с тех пор, как умер. Она всегда считала, что так часто видит его, потому что сильно скучает. А теперь что получается? Он сам приходил к ней во сне? Она больше не знала, во что верить. Вдруг в глубине ее души сверкнула искра гнева. Одну вещь она знала точно: она не хочет провести целую вечность, вызывая порывы ветра или путешествуя по человеческим снам. Она хочет вернуть обратно свою жизнь. Она хочет ходить под парусом. Хочет жить. Хочет любить.

На поляне вдруг стало совсем тихо. Ночной бриз стих. И Тесс позволила себе задать вопрос, который казался ей самым важным:

— А что будет, если я не захочу переходить в тот мир? — Она протянула руку к Чарли и добавила: — Если я просто хочу остаться здесь с тобой?

— Торопиться некуда, — сказал Чарли. — У тебя впереди целая вечность.

Сэм встал и подошел к ней. Взяв ее за руку, он сказал:

— Ну пошли.

— Куда?

— Я покажу тебе окрестности. Научу ориентироваться. Это ненадолго, не бойся.

Тесс не знала, что делать. Она никуда не хотела идти. Она хотела просто сидеть здесь и чтобы это мгновение не кончалось никогда. Вдруг она услышала спокойный голос Чарли:

— Не бойся. Когда вы закончите, приходи ко мне домой.

Тесс заглянула в его светло-карие глаза и вновь ужаснулась своей невезучести. Конечно, сейчас это звучало глупо, но ведь она всю жизнь мечтала встретить именно такого человека, она была готова искать его но всему свету, а он, оказывается, ждал ее совсем рядом, здесь, в Уотерсайде.

Она почувствовала, что Сэм все настойчивее тянет ее за собой. «Пошли, пошли», — говорил он, и Тесс сама не поняла, как последовала через поляну в Рощу Теней. Ее разум все еще отказывался понимать происходящее: как же так, вот она идет по ночному лесу с мертвым мальчишкой и его такой же мертвой собакой. Сделав еще несколько шагов, она оглянулась и увидела одинокий силуэт Чарли, стоявшего на поляне в лунном свете.

— Обещай, что ты будешь здесь, когда я вернусь! — крикнула она.

— Обещаю, — ответил он.

Сэм посмотрел на Тесс своими огромными, чудесными глазами.

— Не беспокойся, Тесс, — сказал он доверительно. — Брат всегда держит слово.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Летать оказалось очень легко. Тесс сразу же почувствовала себя в своей тарелке. Впрочем, «летать» — не совсем точное слово для того, что ей показал Сэм. Это не был полет Супермена с раскинутыми руками и развевающимся, хлопающим на ветру плащом. Сэм объяснил, что на самом деле любое перемещение бесплотного духа происходит мгновенно, без преодоления пространства. Все это делается одной лишь силой мысли. Нужно только представить себе свои возможности, и можешь бежать, плыть, нырять или скользить в любом направлении. Чем-то это похоже на блуждание по Интернету. Кликнешь здесь, кликнешь там — стоит подумать о каком-нибудь месте — и вот ты уже переместился.

Тесс восприняла эту возможность как своего рода экстремальный спорт без каких бы то ни было правил и ограничений. Раньше она не верила во все эти сверхъестественные штуки, но одного короткого занятия с Сэмом хватило, чтобы научиться, и вскоре Тесс уже кружила над городом, закладывая виражи над флюгером на вершине Эббот-Холла, и стремительно пикировала вниз к заливу, проносясь почти вплотную к мачтам пришвартованных катеров и яхт.

— Ну, что скажешь? Правда, круче, чем «Плейстейшн два»? — спросил Сэм, когда они материализовались в воздухе на уровне верхнего яруса марблхедского маяка.

— Просто дух захватывает, — ответила Тесс, с изумлением наблюдая, как мощный луч зеленого света проходит сквозь нее.

Следующая остановка: воскресные ночные соревнования по подводному плаванию на Девере-Бич, где джипы и пикапы с запотевшими почему-то изнутри окнами стояли на парковке.

— Чарли сказал, что целоваться — это как в бейсбол играть, только без биты, — сказал Сэм.

— Мне кажется, это больше похоже на футбол, только без щитков и шлемов. — Тесс засмеялась. — А ты когда-нибудь целовался с девочкой?

— Не-а, — ответил Сэм. — Однажды попытался, но Стейси Бинг так двинула мне по носу, что я отключился. Очнулся в кабинете директора.

— Правда?

— А чего мне врать-то?

— А сейчас? Я имею в виду — между двумя мирами? Есть здесь девчонки твоего возраста?

— Да как-то маловато, — ответил Сэм. — Такие нечасто здесь появляются, а если кто и возникает, то обычно не задерживается, а старается сразу уйти туда, за черту. — Он пожал плечами. — А теперь куда хочешь слетать?

Тесс подумала минуту.

— Может, к моей маме?

— Отлично, показывай дорогу.

В мгновение ока они перенеслись на вершину Джинджербред-Хилл, на берег пруда Черного Джо. В этом пруду девять поколений Кэрроллов купались летом, а зимой катались на коньках по его замерзшей глади. Здесь также с незапамятных времен жило семейство каймановых черепах и гнездились большие голубые цапли.

Тесс оглядела лужайку, где она маленькой так любила бегать, когда отовсюду летели брызги из поливалок. Семейный особняк в очаровательном колониальном стиле, с кирпичными дымовыми трубами, выходил фасадом на пруд и выглядел как игрушечный домик. Остроконечная крыша, обитые вагонкой стены и двустворчатые окна не слишком изменились с тех пор, как предки Тесс построили его в 1795 году. В гостиной горел свет, а в окне на втором этаже она заметила печальную морду Бобо. Пес сидел на стуле, специально для него придвинутом вплотную к подоконнику, и смотрел вниз на лужайку — как раз на то место, где она сейчас стояла, — все еще ожидая, когда Тесс придет домой.

С улицы к дому свернула машина, и Тесс только сейчас обратила внимание, что подъездная дорожка сплошь заставлена автомобилями.

— Интересно, кто это там? — сказала Тесс.

— Наверно, твои друзья.

— О господи! А что они все тут делают?

— Я думаю, они все действительно тебя любили.

Тесс вдруг снова испытала шок от сознания того, что с ней случилось. Потом она сказала:

— Давай пойдем посмотрим.

— Ты уверена, что стоит? — спросил Сэм.

— Да.

— Это может оказаться слишком болезненным зрелищем для тебя.

Тесс узнала большинство машин, включая красный «субару» преподобного Полкингхорна, и задумалась. Последний раз он приезжал к ним домой, когда умер ее отец. Воспоминание о визите священника в ту ночь, когда с отцом случился инфаркт, потянуло за собой вереницу других образов той первой недели: бесконечный поток друзей и знакомых, кастрюли с едой для гостей, принесенные соседями и поставленные у двери, телефонные звонки. Через неделю все изменилось: продолжали являться только самые близкие друзья, поминальное угощение приходилось готовить самим, а телефон почти замолчал. Именно тогда мама поняла, насколько одинока она в этом мире. Хватит ли у нее сил еще раз пережить такое?

Тесс решительно пошла по траве в сторону дома. От кромки воды до крыльца было ровно двадцать шагов. Боковая дверь в кладовку для грязной одежды была открыта. На полу у порога стояли, как всегда, ровным рядом отцовские сапоги для рыбалки, охоты и туристские ботинки для долгих прогулок. Его не было уже два года, но мама оставила все по-старому.

Грейс возилась на кухне. Она осунулась, глаза были красные, а синяя блузка никак не шла к темно-коричневой юбке. Волосы были наскоро убраны и спрыснуты лаком; при этом сразу становилось понятно, что она приводила себя в порядок буквально в тот момент, когда гости появились на пороге, — просто соблюдая минимальные нормы приличия. Примерно так же она выглядела несколько недель после смерти отца. Когда Тесс пыталась подбодрить мать и заставить ее уделить внимание себе, та отвечала, что чуть не сошла с ума от горя, а никому нет дела до того, как выглядят и как одеваются сумасшедшие.

Тесс подошла к матери и встала рядом. Ей так хотелось обнять ее, но, как только она протянула руки, Сэм буквально влез между ними.

— Извини, — сказал он, — но ты не должна этого делать.

— Почему?

— Это их совсем добивает.

— Что ты имеешь в виду? Я же только обнять ее хотела.

— Поверь мне, это ранит и пугает их не меньше, чем сам факт смерти, а если они догадываются, что происходит, то им хочется, чтобы это повторялось снова и снова. Во всяком случае, им от этого только хуже. Поэтому мы никогда к ним не прикасаемся.

— Но неужели они не понимают, что это мы? Неужели не чувствуют?

— Нет, им этого не понять. Они думают, что это галлюцинации, или что слишком много выпили, или перебрали валиума.

— Но ведь ей же так тяжело.

— Никто не запрещает тебе делать то, что ты хочешь. Ты можешь обнять ее и поцеловать, но вот увидишь: есть способы получше показать маме, что ты здесь.

— Ты покажешь мне как?

— Конечно, да ты и сама скоро поймешь.

Тесс отступила на пару шагов и стала смотреть, как Грейс заканчивает готовить чоудер — блюдо, рецепт которого передавался в семье из поколения в поколение. Основными его ингредиентами были пикша, соленая свинина, репчатый лук и лук-порей, морковь и — главное — как минимум пинта жирной сметаны. По поводу последней составной части в семье не раз и не два разгорались жаркие дискуссии: слишком уж очевидно было, как много жира и калорий оказывается в этом продукте. Грейс годами пыталась готовить более здоровую пищу, особенно для Джорджа, и часто она старалась урезать количество сметаны. Тесс считала это профанацией священных традиций. Она называла такое блюдо «чоудер-лайт» и относила его к продуктам из списка своих самых нелюбимых, как диетическая кола, низкоуглеводное пиво и вообще так называемая легкая кухня. По ее мнению, вне зависимости от приносимых вреда или пользы, есть вещи, которыми жертвовать никак нельзя и которые в любом случае стоят и своих калорий, и холестерина.

Тесс услышала, как дверь в кухню отворилась. Вошел преподобный Полкингхорн, который давно выказывал особый интерес к Грейс — с тех самых пор, как умер ее муж. Как всегда, он был одет в самые модные вещи из каталога Л. Л. Бина: синий свитер с узором в шашечку, темно-коричневые вельветовые брюки и мокасины.

— Ты совсем заработалась, — сказал он. — Может, помочь чем-нибудь? Я на кухне неплохо управляюсь.

— Можешь отнести несколько блюд в гостиную.

Когда Грейс повернулась к буфету, где стояла посуда, Тесс увидела возможность проявить себя. Она подбежала к плите, оглянулась, чтобы убедиться, что на нее никто не смотрит, и вылила всю сметану в кастрюлю с чоудером. Потом, действуя скорее машинально, по привычке, она швырнула пустую картонку из-под сметаны в ведро, стоявшее около кухонной двери. Коробка ударилась о край ведра и, сорвавшись, упала на пол.

Грейс резко обернулась. Увидев пустую упаковку на полу, она подошла, наклонилась, взяла ее в руки и удивленно покачала головой.

— Я, наверно, с ума схожу, — пробормотала она, выбрасывая коробку в ведро.

Вернувшись к плите, она еще раз перемешала чоудер, зачерпнула чуть-чуть деревянной ложкой из кастрюли и поднесла к губам. На редкость вкусно. Она открыла холодильник, вынула еще одну упаковку сметаны и выложила половину в чоудер. Хорошенько перемешав получившуюся густую массу, она взяла кастрюлю прихватками и понесла в гостиную.

Тесс и Сэм последовали за ней. В гостиной было полно народу. В одном углу сбились в кучку дамы из Женского гуманитарного общества, в другом — Бони и ребята из порта потягивали сидр. Фраффи Чемпен и Миртл Свит из Окружной исторической комиссии шумно обсуждали входную дверь и изучали архитектурные детали. Из колонок музыкального центра негромко звучали «Времена года», кто-то сообразил отключить звук телевизора. Белла Хупер — Женщина, Которая Умеет Слушать, — терпеливо сидела в ожидании, когда кто-нибудь захочет поговорить.

Тесс обошла комнату, прислушиваясь к разговорам, и не удивилась тому, что услышала. В подобные моменты, не зная, что нужно говорить и о чем молчать, люди всегда чувствовали себя неловко и неуютно и начинали порой нести полную чушь. Так, Фраффи и Миртл поддакивали друг другу, обнаружив антиисторичное, совершенно, с их точки зрения, неприемлемое ворсистое ковровое покрытие на ступеньках крыльца. Мирна Долибер, похоронный агент, в своем черном шлеме из тщательно уложенных волос, втиснулась на диван между какими-то подружками и «порадовала» их очередной дурной приметой:

— Если люди фотографируются втроем, тот, кто в середине, обязательно умрет первым.

Наконец Грейс глухим, безжизненным голосом пригласила всех к столу. Она терпеливо стояла у буфета, раскладывая чоудер по тарелкам. Когда гости расселись за большим обеденным столом, преподобный Полкингхорн прочитал короткую молитву.

— Возблагодарим Господа за то, что у нас есть еда, когда кто-то голодает, что у нас есть питье, когда другие страдают от жажды, за то, что Он дал нам друзей в то время, когда другие одиноки, — начал он. — И пусть Божья благодать снизойдет на горячо любимую нами Тесс, где бы она ни была. Пусть любовь Господня укроет ее и сила Господня защитит ее, и да пребудет с ней Бог. Где бы она ни была, Бог всегда любит ее. И помолимся за то, чтобы с Божьей помощью она вернулась домой живой и невредимой.

— Аминь.

Тесс стояла в уголке и смотрела, как гости уплетают мамину стряпню. Последовали вполне заслуженные комплименты, и Тесс не могла не улыбнуться.

— Пальчики оближешь, а сметаны-то, сметаны сколько, — сказал Тодд Такер, лучший раскройщик парусов из ее мастерской. — Вы сюда целую корову положили?

— Да будет вам известно, что первые поселенцы Марблхеда, обосновавшиеся здесь в тысяча шестьсот двадцать девятом году, делали чоудер не с пикшей, а с мелкой треской, — сообщила Фраффи, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Грейс вежливо улыбалась. Она явно держалась из последних сил. Губы ее были сжаты, глаза слегка прищурены. Еще кто-то из гостей издал дежурные охи и ахи по поводу восхитительного угощения, и тут Грейс сломалась. Натянутая полуулыбка сползла с ее лица, на глаза навернулись слезы. Грейс смахнула их рукой, но было видно, что долго она не продержится.

Тесс отчаянно хотела хоть что-то сделать, но Сэм удержал ее, положив руку на плечо.

— Не надо, — сказал он. — Ей придется пройти через это. Другого выхода нет.

Раздался звонок, и Грейс поспешила к двери. На пороге стоял Тинк, заполнив собою весь дверной проем. Чтобы обнять ее, ему пришлось низко наклониться, и потом Грейс провела его в гостиную. Все замолчали в ожидании последних новостей о поисках.

— Последний катер вернулся, — сказал он. — Нашли еще какой-то мусор и мелкие обломки. Может быть, их выбросили с какой-нибудь рыбацкой шхуны, а может быть, они с «Керенсии».

— А от нее по-прежнему ничего? — спросил Вони. — Ни одного радиосигнала? Ни фальшфейера?

— Пока нет, но завтра с рассвета мы продолжим поиски, и мы ее найдем.

— А зачем ждать до завтра? — вырвалось у Грейс. — Почему не сейчас?

— Сейчас нет смысла. На небе плотные тучи, луна зашла. В общем, ни черта не видно.

— А сколько она все-таки может продержаться, как ты думаешь? — спросила Грейс.

— Вы же ее лучше нас знаете, — ответил Тинк. — Она боец. Она продержится до тех пор, пока мы ее не найдем.

Тесс сокрушенно посмотрела на Сэма. Эти бедняги цеплялись за последнюю, ложную надежду. Вдруг преподобный Полкингхорн вскочил с диванчика, подтянул брюки и предложил:

— Давайте еще раз помолимся.

— Нет, — с вызовом в голосе сказала Грейс. — Пожалуйста, не нужно больше молитв.

Она подошла к окну, вытерла слезы и уставилась в пространство за стеклом.

Тесс приблизилась к ней. Неужели мое прикосновение не утешит ее? Затаив дыхание, она положила руку на плечо матери. Грейс напряглась, затем поежилась, резко обернулась и с явным испугом в глазах поспешила вернуться к гостям.

— Я только что ощутила прикосновение потустороннего холода, — сказала она преподобному Полкингхорну. — Так же было и когда умер Джордж. Могу поклясться, что этот дом проклят или заколдован.

Уныние и печаль обрушились на Тесс.

— Я не могу больше здесь оставаться, — обратилась она к Сэму. — Пойдем отсюда. Быстрее!

Она выбежала на лужайку, над которой повисло низкое темное небо. Ей хотелось убежать как можно быстрее и дальше. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной. Ровным счетом ничего она не могла сделать для своей мамы. И ровным счетом ничего — для себя самой.

Вот если бы отец был еще здесь. Вдруг в ее сознании промелькнула ужасная мысль. А что, если папа точно так же прошел через весь этот ад, наблюдая за тем, как страдают близкие? Неужели он тоже сидел где-нибудь тут, например на своем любимом стуле за обеденным столом, и присутствовал на этих мучительных молчаливых поминках? Неужели покойники страдают и скорбят вместе с нами? Неужели они чувствуют нашу боль?

Ее всегда учили, что после жизни люди оказываются в лучшем мире, где светло и хорошо, и рано или поздно их окружают ангелы. Но что, если это не так? Что, если боль утраты так же остра для мертвых, как и для живых? И что, если эта боль никогда не проходит?

Она спустилась к пруду и присела на знакомый камень. Сэм сел возле нее, и они долго молчали. Наконец Тесс спросила:

— Теперь всегда так плохо будет?

— Нет, — ответил Сэм. — Сначала всем очень паршиво, но потом это меняется. Ты сама увидишь.

— А когда тебе было хуже всего?

Сэм кинул камешек в воду.

— Сразу после аварии. Мы с Чарли были вместе. Я очень испугался. Чарли пообещал, что никогда не бросит меня и останется со мной навсегда, а потом вдруг стал исчезать. Я остался один в этом странном месте, которое потом оказалось кладбищем. — Его голос дрогнул. — Мы только потом поняли, что случилось. Понимаешь, сначала мы оба были в этом промежутке между двумя мирами, а потом парамедик выдернул его оттуда и вернул обратно в жизнь. — Сэм бросил в воду еще камешек. — Я думал, что никогда больше его не увижу. Решил, это конец всему.

— А потом что случилось?

— Потом все наладилось. Мы видимся с ним каждый день и играем в мяч.

— Но ведь это не то же самое, что быть вместе.

— Конечно нет, — ответил Сэм, — но мы дали обещание и держим слово.

— А что случится, если вы…

— Нарушим обещание? Нет, этого никогда не будет. — Он даже топнул ногой по камню.

— Прости, — сказала Тесс. — Я понимаю, что вы с Чарли — настоящая команда.

Она внимательно посмотрела на Сэма, и ей стало еще грустнее. Господи, сколько же мальчишек, таких, как он, остаются здесь, в промежутке между жизнью и смертью, чтобы не расставаться со своими живыми братьями и сестрами? Сколько мужей так и маются здесь, не в силах расстаться с любимыми женами? И сколько миллионов и миллионов живут в этом мире так, как Чарли, не в силах забыть, отпустить в другой мир друзей и близких?

Они молча, сидели у пруда, слушая ночной концерт лягушек. Откуда-то издали донесся шум лодочного мотора. Ночь была реальной, как никогда. Тесс услышала шум на лужайке, обернулась и увидела разъезжающихся гостей. Потом в доме погас свет — сначала в кухне, а потом в гостиной. Через окно она видела силуэт матери, поднимающейся по ступенькам на второй этаж. Вот она подошла к окну спальни, почесала Бобо за ухом, посмотрела вдаль и задвинула занавески.

Тесс подтянула колени к груди, обхватила их покрепче и постаралась сжаться в круглый, как мяч, комочек. Она чувствовала себя песчинкой во Вселенной. Ей было одиноко и грустно и больше всего хотелось, чтобы ее приласкал и утешил тот единственный в мире человек, который действительно мог помочь ей пережить эту одинокую ночь.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Картами был завален весь дом. Чарли распечатал схемы прогнозов погоды Береговой охраны и теперь с помощью линейки и калькулятора высчитывал, с какого места начинать поиски Тесс, когда встанет солнце. Ему не было дела до того, что ответил на его запрос суперкомпьютер штаба Береговой охраны: машина, сложив все факторы, включая высоту прилива, скорость течений, температуру воды и многие другие, бесстрастно сообщила ему, что шансы Тесс на выживание практически равны нулю. Чарли и сам понимал, что ситуация безнадежная. Это подтверждалось и появлением призрака Тесс на кладбище. Но при всем этом Чарли не мог позволить себе сдаться. Его душа требовала иных, более убедительных объяснений странным событиям, которые произошли с ним за последние сутки.

Он знал много случаев, которые люди не стесняясь называли чудесами. Бывало, что моряки, потерпевшие кораблекрушение, выживали в течение долгих дней, недель и даже месяцев на спасательных плотах, в шлюпках или просто привязав себя к обломкам корабля. В конце концов, тот же «Хорнблоуэр» затонул прошлым летом у Стеллвагенской банки, а спустя пятьдесят пять часов рыбаки все же нашли и спасли шкипера и его семью. Полумертвые от холода, они плавали в спасательных жилетах, связавшись, чтобы не потеряться, бортовым леером. Конечно, вода в тот раз была теплее, но у Тесс есть самый современный спасательный костюм, рассчитанный даже на ледяную воду. Теоретически она должна была надеть его, когда начался шторм, и в таком случае ее еще можно было найти живой.

Дрова в камине догорели, часы видеомагнитофона показывали, что время идет к полуночи. Как же быстро пролетел вечер! Неужели уже так поздно? Сначала Чарли не заметил, как ветви деревьев шуршат, прижимаясь к окну его дома, затем звук стал громче и даже сменился чем-то вроде стука. Это было странно. Обычно на кладбище ночью царила тишина. Он встал, одернул футболку, застегнул брючный ремень и поправил съехавший шерстяной носок. Подойдя к двери, он выглянул наружу.

Сердце его бешено забилось. На крыльце стояла Тесс.

— Господи, как я рад тебя видеть, — хватая ее за руку и буквально втаскивая в дом, проговорил он.

Она смотрела на него невыносимо печальными глазами.

— Я думаю, что-то со мной происходит, — сказала она. — Я даже не могла постучать в дверь. Я пыталась, но ни звука не вышло. Так что пришлось раздуть ветер и заставить ветки стучать тебе в окно.

Чарли напрягся. Судя по словам Тесс, она начала терять физический контакт с реальным миром. Это был первый признак того, что она исчезает. Но, глядя на нее, поверить в это было невозможно. Она стояла перед ним, такая же прекрасная, какой ее создал Бог, и Чарли при всем своем опыте не мог найти в облике Тесс ни единого признака того, что она — не живая женщина, а привидение. У потусторонних созданий обычно хотя бы немного мерцали глаза и светилась кожа. Сэм и тот светился, когда на него падал свет, а когда он быстро двигался, контуры его тела казались слегка размытыми. Но Тесс была здесь — живая и настоящая. Она вошла в дом и остановилась посреди комнаты, заваленной картами и распечатками сводок погоды. Чарли подошел к ней сзади и положил руки на плечи. Тесс вздрогнула, обернулась и посмотрела ему в глаза. Она явно была напугана. Он попытался обнять ее, но она чуть отпрянула.

— Я бы с удовольствием, но Сэм говорит, что так нельзя.

— Сэм? Вот ведь маленький мерзавец!

— Он сказал, что для живых это слишком сильное испытание.

— Знаешь, я все-таки рискну.

Руки Чарли сомкнулись вокруг нее, и он крепко прижал ее к себе. Да нет же, она, конечно, настоящая, теплая и, где надо, мягкая. Вот она, здесь, в его объятиях. Ошибки быть не может.

Когда он разжал объятия, Тесс подошла к большому кожаному дивану, легла на него и зарылась в подушки.

— Ну не верю я в то, что происходит, — произнесла она. — Это невозможно…

— Расскажи мне, как ты провела вечер? — спросил Чарли, подсаживаясь к ней.

— Мы с Сэмом ходили к моей маме, — сказала Тесс. — Я не смогла этого вынести. Это было так ужасно грустно. Не могу поверить, что я по своей глупости заставила ее пережить все это еще раз. — Она сжала подушку. — Мой безумный друг Тинк собирается продолжать искать меня завтра. Боже, благослови его. Бедная мама цепляется за эту надежду как за соломинку.

Чарли обнял девушку одной рукой и почувствовал, как она вздрагивает при каждом вдохе и выдохе. Все это казалось совершенно необъяснимым. Она ведь призрак — и тем не менее вот она, вздрагивает всем телом в его объятиях.

— А ты? — спросила она. — Где ты был вечером?

— Я ходил в порт посмотреть, как там дела. — Он погладил ее по волосам и плечам. — В штабе Береговой охраны считают, что «Керенсия», скорее всего, сгорела. Их патрульный катер выловил из воды за мысом Энн обугленные обломки. Они думают, у тебя не было шансов выжить.

— А ты в это веришь? — спросила Тесс.

— Нет, — ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно. — Нет, пока мы не найдем твоего тела.

Тесс уставилась в камин.

— Огонь… — прошептала она. Некоторое время она словно отсутствовала, и вдруг ее глаза сверкнули и она сказала: — Боже мой, Чарли. Думаю, я вспомнила, что случилось…

Казалось, шлюп уже целую вечность дрейфует кверху килем. В рубке была абсолютная темнота. В просочившейся внутрь воде плавали доски трюмного трапа и разные мелкие предметы. У Тесс кружилась голова от запаха солярки, кислоты из аккумуляторов и салатного соуса. Вода постепенно заполняла помещение. Как быстро это происходило и сколько времени оставалось в ее распоряжении, Тесс не знала. Но страшнее всего было то, какие звуки издавал корпус шлюпа. «Керенсия» агонизировала. Тесс молила отца, чтобы тот поддержал ее, провел через шторм. Но гордость не позволяла ей нажать кнопку аварийного радиомаяка. Нет, о помощи она попросит только тогда, когда другого выбора уже не будет.

Затем каким-то чудом шлюп перевернулся килем вниз.

Спасибо тебе, папа, спасибо, где бы ты ни был…

Тесс опасалась, что шлюп остался без мачты. Разгребая перед собой кухонную посуду и разный мусор, она пробралась к люку, выходившему на палубу. Она застегнула молнию на спасательном костюме, натянула маску и полезла вверх по трапу. Перед самым люком она на мгновение остановилась и прислушалась. Шторм бушевал с той же силой, но она должна была выйти на палубу, чтобы проверить мачту и снасти. Она поглубже вдохнула и открыла люк.

В образовавшуюся щель тотчас же, выравнивая давление, ворвался ледяной ветер с водяной пылью. Тесс мгновенно застегнула карабин страховочного троса и выбралась на палубу. Небо и море слились в одну сплошную белую стену. Ощущение было такое, что шлюп не плывет, а летит.

Тесс не была уверена, что устоит на ногах при такой качке, и, оставаясь на четвереньках, стала оглядывать «Керенсию», оценивая нанесенный судну ущерб.

Как она и предполагала, мачту срубило волнами, словно гнилое дерево. Теперь над палубой торчал только взъерошенный пенек, ощетинившийся фибергласовыми щепками. Основная часть мачты повисла на нейлоновых тросах за бортом и теперь при каждой новой волне била по корпусу судна не хуже тарана. Тесс поняла, что должна немедленно перерезать держащие мачту снасти, потому что иначе судно может в ближайшее время получить пробоину и пойти ко дну.

Шлюп немилосердно швыряло по волнам. Тем не менее Тесс удалось добраться до ящика с инструментами и вытащить нужный резак. Ей потребовались все силы, чтобы перерезать канаты и перекусить жесткие стальные рычаги, удерживающие остатки мачты. Когда дело было сделано, первая же набежавшая волна унесла мачту прочь в океан.

Тесс стала ползком пробираться к рубке. Нужно было посмотреть, в каком состоянии находятся основные навигационные приборы.

Черт возьми!

Автопилот отключился. Интересно, давно ли? Впрочем, рассудила она, наверно, и другие приборы не работают с тех пор, как шлюп остался без электричества. На всякий случай Тесс несколько раз нажала на кнопку резервного питания, но все было бесполезно. Автопилот сдох. Не подавала признаков жизни и дублирующая система. Что ж, ничего не поделаешь: придется выбираться из этой мясорубки самой. Вот только знать бы еще, куда ее унесло? Она посмотрела на компас, пытаясь сориентироваться, в каком направлении штормовой ветер сместил судно. Север. Юг. Восток…

Прежде чем она закончила, мощная волна ударила в корму, впечатав Тесс в штурвал. У девушки перехватило дыхание, она согнулась пополам, обхватив руками живот и судорожно пытаясь вдохнуть. Секундная передышка — и громоподобный удар в нос судна заставил ее встать. Она посмотрела вперед и вверх, и в этот момент небо расколол гигантский зигзаг молнии. Даже полуживая от боли и усталости, Тесс не могла не восхититься красотой этой картины. Но в то же время она понимала, что вместе с мачтой со шлюпа сорван и громоотвод, и теперь она беззащитна перед ударами молнии.

Тесс снова наклонилась над приборами и попыталась рассчитать свои координаты. Несколько часов ее беспорядочно швыряло штормом. В какую сторону, куда ее отнесло ветром и течением, сказать было трудно, но все же Тесс прикинула, что находится где-то между…

Досчитать ей не удалось. Шлюп так тряхнуло, что Тесс, упав, чуть не потеряла сознание. Она скатилась по накренившейся палубе и ударилась о стальной пиллерс. Страховочный трос больно впился в грудную клетку. Она лежала навзничь на палубе и, приходя в себя, глядела в черное небо.

У нее страшно болело все тело, но гораздо больше ее занимала не боль, а мысль о том, сколько еще продержится корпус шлюпа под такими ударами. Тесс подтянулась на руках по страховочному тросу, добралась до люка в каюту и заглянула внутрь. Вода залила уже примерно половину внутреннего объема и быстро прибывала.

Наступил решающий момент. Тесс прекрасно понимала, что настало время покидать тонущий корабль — в самом буквальном смысле этого слова. Любой моряк знает, что делать это можно только в самой крайней ситуации, что нельзя переступать бортик спасательного плота раньше, чем он сам всплывет над погружающейся в воду палубой судна. Сколько людей погибло, преждевременно забравшись в шлюпки и покинув корабль, который в итоге так и оставался на плаву. Те, кто слишком торопливо покидал корабль в шторм, рисковали больше, чем те, кто держался до последнего. Впрочем, сомнений уже не оставалось: «Керенсия» шла ко дну. Тесс решительно дернула за конец крепежного троса, фиксировавшего здоровенный тюк у задней стенки рубки. Раздалось шипение баллона с углекислым газом, и плотик стал надуваться.

Теперь у нее был выбор: спуститься вниз и активировать сигнальный радиомаяк или же остаться наверху и попробовать связаться с Береговой охраной по шестнадцатому каналу — на частоте, зарезервированной для экстренных ситуаций. Добраться до рации в рубке было легче. К немалому удивлению Тесс, радиостанция даже не была повреждена. Она дотянулась до выключателя и взяла в руку микрофон.

Прежде чем она успела сказать кодовое слово «мэйдэй», в палубу без всякого предупреждения, без раскатов грома ударила молния. Тесс обдало жаром и ударило взрывной волной — на правом борту появилось пламя. Именно там находился основной топливный бак шлюпа. Даже ураганный ветер и соленая вода не смогли сбить пламя от вспыхнувшего топлива. Огненные языки тянулись все выше к небу.

Неожиданно шлюп стал заваливаться на правый борт, Тесс почувствовала, что палуба ушла у нее из-под ног и что она всем своим весом висит на страховочном тросе. На мгновение она зависла над транцем, но в следующую секунду крепление страховки, судя по всему, вырвало из гнезда. Больше ничто не удерживало Тесс на судне. Она заскользила по стоящей почти вертикально палубе вниз, в бушующий океан.

В тот миг, когда волны отбросили ее от тонущего судна, она оглянулась и увидела свой любимый шлюп: он горел и одновременно тонул. Это был последний образ, сохранившийся в памяти Тесс: «Керенсия» в огне, белое небо и такое же белое, в пене волн, море, смыкающееся вокруг нее со всех сторон.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

— А ты мог бы когда-нибудь оставить Сэма?

Тесс задала этот вопрос, неотрывно глядя в догорающий камин. Ощущение было такое, что они с Чарли демонстративно не хотели признавать очевидного. А может быть, они просто настолько увлеклись друг другом, что им ни за что не хотелось говорить на такие мрачные темы, как кораблекрушение и смерть. Вот они и решили не сговариваясь помечтать вслух о том, как было бы хорошо, если б им довелось пожить вместе.

— Ты мог бы уехать отсюда, с кладбища? — спросила Тесс. Лицом она уткнулась в шею Чарли. — Я имею в виду, отправился бы ты со мной в кругосветное путешествие?

Она сама не могла поверить, что задает такие вопросы, но идти куда-либо под парусом в одиночку ей больше не хотелось. Хотелось только быть с Чарли.

— Ты же никогда меня в море не видела, — ответил он. — Так что будь осторожнее в своих желаниях.

— Не шути. Я ведь серьезно спрашиваю. — Потом она задала вопрос, который был явно слишком прямолинейным. — Ты так и собираешься остаться навсегда здесь, с Сэмом?

Чарли погладил ее по волосам.

— Помнишь, я рассказывал тебе про книгу о корриде? — (Тесс кивнула.) — Так вот, там описан прием, который называется «аль алимон». Суть его состоит в том, что два матадора выходят к быку, держась за концы одного плаща. В общем, это чистой воды самоубийство, если они не действуют в идеальной гармонии друг с другом. В Испании говорят, только братья настолько хорошо понимают мысли и движения друг друга, что могут выступать на арене с таким номером.

— Как ты и Сэм.

— Без него я не смог бы противостоять этой жизни.

Чарли нежно поцеловал руку девушки. Тесс набралась храбрости и задала еще один вопрос:

— А как же мы? Ты и я? Что с нами будет?

Чарли прижал ее к себе и стать читать стихи, что слышал на похоронах ее отца:

— Верь своему сердцу, даже если море загорится…

— …и живи любовью, даже если звезды повернут вспять, — подхватила Тесс.

— Вот на что я собираюсь потратить время, оставшееся у нас с тобой. — Чарли ласково поцеловал ее в щеку. Потом прошептал: — Пойдем со мной.

Он встал с дивана и потянул Тесс за собой.

Она смотрела на него и не знала, что делать. Камин совсем догорел, но одна свеча на кофейном столике еще теплилась. В комнате стояла тишина.

— Пойдем наверх, — сказал он. — Не бойся, я не кусаюсь.

— Нам нельзя, — сказала Тесс, чувствуя, как возвращаются печаль и уныние. — Это невозможно. Я ведь даже в дверь постучать не могу. На самом деле меня здесь нет.

— А это ты чувствуешь? — спросил он, наклоняясь и целуя ее в уголок глаза.

— Конечно.

— А это чувствуешь? — продолжал он, проводя рукой по плечу Тесс и прикасаясь к ее груди.

— Да.

— Значит, ты еще в промежутке. Ты не пересекла черту. Все еще возможно здесь, между смертью и жизнью.

— Как-то у тебя гладко выходит, — сказала она. — Значит, ты призракам под юбки залезаешь?

Она шутливо пихнула его локтем в бок. Он взял свечу со столика и пересек гостиную.

— Иди сюда, — сказал Чарли.

Тесс пошла за ним через темную комнату, поднялась по крутой деревянной лестнице и оказалась сначала в маленьком холле, а потом в спальне. Комната была небольшая и уютная, со сводчатым потолком и открытыми стропилами, подпиравшими крышу. Широкая кровать ручной работы занимала почти все пространство. Чарли поставил свечу на прикроватный столик.

В слабом свете она увидела, как Чарли снимает футболку и ложится на кровать. У него были мускулистые грудь и живот, брюки застегнуты низко на талии. Какая-то небольшая часть ее хотела, чтобы Чарли ее поуламывал и вообще как следует потрудился, чтобы добиться своего. Этот рефлекс был выработан за долгие годы жизненного опыта и разочарований. Но сейчас это было бы смешно. У них не было времени на игры. Сейчас — или никогда.

— Скажи правду, — спросила Тесс, — ты когда-нибудь чем-то подобным занимался?

— Ты имеешь в виду, спал ли я с привидением на втором свидании? — На щеке у Чарли появилась все та же неотразимая ямочка.

— Ну ты и наглец, парень. Смотри, удача ведь может тебе и изменить.

Тесс расстегнула заколку, и волосы рассыпались у нее по плечам. Потом она стала расстегивать пуговицы на рубашке. И вдруг заметила: линии ее рук стали мягче. Кожа словно тоньше и прозрачнее. Даже ткань одежды ощущалась под пальцами не так, как всегда. Все было менее вещественным. Это был лишь момент, но Тесс все поняла.

Она начала исчезать.

Это открытие повергло ее в ужас. Значит, это на самом деле, действительно — конец. Скоро она растворится в воздухе и исчезнет навсегда. Но как же так, ведь это не по правилам. Сэм обещал, что она сама сможет решать, сколько ей здесь оставаться. И она для себя решила, что пока никуда отсюда не собирается. Она никуда не хотела уходить, она хотела остаться здесь, с Чарли.

— Эй, ты что там, уснула? — спросил он.

— А ты успокойся, не спеши.

Тесс не знала, что делать. Но он был здесь и ждал, раскрыв объятия. Она расстегнула последнюю пуговицу и сбросила туфли, потом почти рухнула на кровать и задула свечу. Ей не хотелось, чтобы он видел ее такой. Ей не хотелось, чтобы он узнал, что случилось.

Тесс придвинулась к Чарли вплотную и почувствовала тепло, исходящее от его тела. Их пальцы встретились, они прижались друг к другу, руки Чарли сомкнулись вокруг ее талии, а ее руки обвили его шею. Поцелуй был долгим и крепким, как знакомая история с завязкой, кульминацией и развязкой. Они на миг затаили дыхание, а потом Тесс стала целовать Чарли лоб, лицо и плечи.

Ее ладони легли ему на грудь, и вдруг пальцы нащупали какие-то вытянутые припухлости — что-то вроде старых шрамов.

— Это отчего? — спросила она.

— Следы от ожогов, когда парамедик запускал мне сердце электрическим разрядом.

Тесс нежно поцеловала каждый шрам на груди у Чарли, а затем стала спускаться все ниже, скользя губами по его животу и бедрам. Она расстегнула и стащила с него брюки. Потом ее руки обхватили его, такого горячего и сильного, и Тесс сделала для себя еще одно открытие: никогда в жизни она еще не прикасалась к столь идеально сложенному мужчине.

Она не хотела останавливаться, но Чарли перевернул ее на спину, расстегнул молнию у нее на джинсах и одним легким движением приподнял ее, чтобы снять их. Его сила впечатлила даже Тесс, никогда не считавшую себя слабой, но вел он себя очень, очень нежно и подсознательно чувствовал, что ей может понравиться.

Чарли обращался с ней так легко, словно она была невесомой, и ее смущение постепенно растаяло. После долгих поцелуев они проникли друг в друга медленно и ласково, и Тесс чувствовала, что еще ни один мужчина не наполнял ее таким блаженством. Впервые за всю свою взрослую жизнь Тесс ощутила то, о чем раньше только слышала: в какой-то момент она действительно перестала понимать, где заканчивается она и начинается он.

Когда все закончилось, они прижались друг к другу и обнялись изо всех сил. Тесс боялась даже на мгновение разжать объятия. Она цеплялась за любовь — и за жизнь. Вскоре Чарли был снова готов к близости, и они нашли общий ритм. На этот раз Тесс просто растворилась в блаженном состоянии, какого не испытывала даже в юные, куда более пылкие и неистовые годы. В ее глазах сверкали искры, новая энергия наполняла каждую клетку ее тела, ощущение было сюрреалистическим: сбывшаяся мечта, исполнение желания, которого она ждала так долго и уже почти отчаялась дождаться.

Потом, когда он лежал, положив голову ей на живот, Тесс почувствовала, что по ее щекам бегут слезы.

— Не плачь, пожалуйста, — сказал он.

— Не могу ничего сделать. Я хочу остаться здесь, с тобой. Не хочу уходить.

— Не беспокойся, — проговорил Чарли. — Тебя никто не гонит, и спешить тебе некуда.

Но в темной спальне он просто не видел, как постепенно расплываются контуры ее тела. Она провела рукой по его волосам, погладила его спину, потом еще раз прижалась к нему всем телом. Она не хотела упускать ни единого момента. У нее не было времени на отдых или сон, всей душой и сердцем она понимала, что у них с Чарли есть только одна эта ночь.

Спешить некуда…

Ложь во спасение, подумал Чарли, целуя шею Тесс, ее плечи и грудь. Он положил руку сначала на одну грудь, потом на другую. Они были такие теплые под его ладонями, а потом под губами.

Тесс все еще здесь — изгибается, подаваясь ему навстречу, — и при этом он знал, что на самом деле она уже не здесь, и ему хотелось прижать ее к себе еще сильнее. Его губы и язык ласкали ее бока и живот, ощупывая и облизывая каждый изгиб и каждую впадину тела. Он целовал ее бедра и ноги, а она то стонала от удовольствия, то начинала смеяться от щекотки.

— Так нечестно, — пробормотала она.

— Очень даже честно, — ответил он.

В самом начале, когда Тесс легла рядом и они впервые по-настоящему прикоснулись друг к другу, Чарли показалось, что это какой-то таинственный эксперимент. А смогут ли они действительно быть вместе, смогут ли заняться любовью? Разве это возможно? Осторожно и недоверчиво они проникли друг в друга, как два силовых поля, как сгусток трения и энергии, губы к губам, руки к рукам.

А теперь, когда он снова вошел в нее, они слились воедино легко и спокойно. Сопротивление исчезло, и между ними больше не было никакой дистанции. Их тела соединялись в таком ритме и в таких положениях, каких он и представить себе не мог. Никогда ему не было еще так хорошо с женщиной, никогда земная любовь не была столь насыщенной эмоционально и духовно.

И теперь, отбрасывая даже намек на невозможность их вечной любви, на невозможность союза, Чарли прижимал Тесс к себе и входил в нее все глубже, пока не отключился.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Набегающий пассат легко покачивал их в большом двухместном гамаке. Этот же ветерок теребил флаг на верхушке мачты роскошной яхты «Каталина-400». Судно стояло на якоре где-то в коралловых рифах у побережья Белиза. Сделав глоток из кокосового ореха, Тесс снова прижалась к Чарли. Она предложила ему соломинку, Чарли тоже глотнул сладкого кокосового молока и поцеловал ее в губы и в шею. Он почувствовал запах крема для загара, соленой морской воды и тот ни с чем не сравнимый аромат, который мог принадлежать только ей одной.

Теперь Тесс была сверху и ритмично двигалась всем телом, не переставая ласкать его руками. Теперь они двигались в общем ритме, гамак раскачивался, кокос упал, прокатился по палубе и плюхнулся в океан. Прижимаясь к Чарли всем телом, Тесс танцевала под какую-то внутреннюю музыку.

Сначала их движения были быстрыми, потом замедлились, успокоился и изрядно раскачавшийся гамак. Чарли и Тесс смотрели прямо в лицо друг другу. Ее губы были раскрыты, волосы падали ему на грудь и плечи, она дышала тяжело и шумно и при каждом движении издавала негромкие стоны. Затем она напряглась, и ее руки плотнее обвились вокруг него. Движения бедер стали сильнее. Ее ладонь легла ему на затылок.

— Я люблю тебя, — сказала она; в ее глазах отражались небо и солнце.

Чарли как раз и сам хотел сказать ей о своей любви, как вдруг до него донесся резкий металлический звук. Он поднял голову и посмотрел на корму. Только американский флаг развевается на кормовом флагштоке. Они были совершенно одни, но резкий звук раздавался все сильнее, как будто кто-то колотил в кастрюлю.

— Что это такое? — спросил он, но Тесс не ответила.

Ее глаза блуждали где-то далеко. Внезапно она и сама исчезла. Чарли все пытался понять, что же это за шум, но тут услышал мужской голос:

— Эй, Сент-Клауд! Чарли! Отзовись!

Эти слова вырвали его из объятий сна. Он открыл глаза и перевернулся на бок. Протянул руку к Тесс. Но ее не было.

— Тесс?!

Его сердце чуть не остановилось. Он вскочил с кровати и подбежал к окну. Сплошная пелена из серебристых нитей дождя почти скрыла от него панораму кладбища. Этот шум, скорее всего, поднял Тинк. На пристани, на одном из столбов, с незапамятных времен висел небольшой колокол. Уже сто лет его звоном вызывали к причалу могильщиков, когда гроб из Норт-Шора, с противоположной стороны залива, привозили на лодке.

— Хорошо, хорошо! — недовольно пробурчал Чарли. — Уймись уже! Сейчас буду.

Он повернулся и взял свою одежду с кресла. И вдруг увидел записку. Она лежала на подушке.

Его сердце бешено колотилось, когда он разворачивал листок бумаги.

Мой дорогой Чарли,

Тесс

я пишу эту записку и почти не вижу своих рук и с трудом держу ручку. Когда ты проснешься утром, то, наверно, даже не увидишь меня. Поэтому я решила уйти раньше и не будить тебя.

Извини, что ухожу не попрощавшись, но так будет легче. Я не хочу, чтобы ты видел, как это происходит со мной… Я хочу, чтобы ты запомнил нашу прекрасную встречу.

Я надеялась задержаться подольше. Нам было бы с тобой чем заняться. Жаль, мы не успели приготовить еще что-нибудь вкусное, не успели сходить на матч — конечно, «Патриотов» — и даже не совершили кругосветку. Но я никогда не забуду, что именно ты разбудил мое сердце и заставил меня почувствовать себя более живой, чем когда-либо.

Сэм говорил, что человек сам определяет время перехода последней черты. Судя по всему, он ошибся. Я так хотела остаться рядом с тобой, но у меня не получилось.

Ужасно не хочется уходить, но я не боюсь того, что меня ждет. Я даже надеюсь на лучшее. Ты видишь: эта встреча была уготована нам самой судьбой. Ты говорил, в этом мире ничто не происходит без причины, и, хотя для меня это до сих пор тайна, я уверена, что когда-нибудь мы с тобой еще встретимся.

Однажды мы снова будем вместе. Я верю в это всем сердцем. А до тех пор ты, пожалуйста, смело ныряй за мечтой. Верь своему сердцу, живи любовью. А когда ты будешь готов, приди и найди меня. Я буду тебя ждать.

С любовью,

Чарли бессильно опустил руки и чуть не взвыл от отчаяния, пронизавшего все его тело до кончиков пальцев. Черт возьми, когда же он уснул? Как он мог отпустить ее?

Он оделся, свернул записку и положил ее в карман рубашки. Тинк продолжал настойчиво звонить в колокол. Чарли сбежал по ступенькам и выскочил из дома. В спешке он даже забыл набросить куртку. Он помчался напрямик через лужайку, а затем вниз по склону, огибая памятники, поднимая целые фонтаны брызг. Когда он добежал до причала, Тинк был уже в ярости.

— Какого хрена, я тебя здесь уже двадцать минут Жду! — заорал он. — Что ты там возишься?

— Извини, — ответил Чарли.

Дождь был холодный, и он уже успел продрогнуть в своей футболке.

— Ну что, готов? А куртку забыл?

— Слишком поздно, — сказал Чарли.

— Что значит — поздно? Для чего? По-моему, ты один опоздал.

— Все равно уже смысла нет.

Вода струилась по его лицу и рукам.

— Что ты несешь?

— Тесс погибла.

— Это тебе Ходди лично доложил? Или у тебя другие источники информации? Вчера вечером ты твердил, что нельзя сдаваться и нужно ее найти.

— Я знаю, — сказал Чарли, смахивая капли дождя с лица. — Я ошибался.

— Что за хрень ты мелешь?

— Нам ее не найти. Она исчезла.

— Черт подери, Сент-Клауд, ты, видать, совсем свихнулся. — Тинк завел мотор. — Я тогда и без тебя обойдусь. А за то, что я столько времени потерял, ты еще ответишь.

Катер стремительно отошел от причальной стенки и, продолжая набирать скорость, помчался к выходу из гавани.

Чарли еще долго стоял на причале, поливаемый холодным дождем. Он видел, как катер Тинка исчезает в тумане. Постепенно он не то чтобы успокаивался, но черствел изнутри. Сложная система фортификационных сооружений, которые он выстроил в своей душе, с крепостными стенами, рвами и бастионами, становилась все крепче. За тринадцать лет он хорошо научился заставлять свой мозг не замечать душевной боли.

Было утро понедельника. Начиналась новая неделя. Рабочие скоро придут. Надо копать могилы. Подстригать живые изгороди. Устанавливать памятники. А когда день подойдет к концу, Чарли будет ждать младший брат.

Ничего не изменилось. Просто изменилось все.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

День выдался на редкость противный даже для похорон. Абрахам Бейли, один из самых богатых людей в городе, умер во сне, и теперь Чарли, ежась на ледяном ветру, украшал могилу, только что выкопанную на восточном склоне. Старина Аби дотянул до ста одного года. Могильщики не без оснований рассчитывали, что особо надрываться им не придется: гроб должен быть не слишком тяжелым. Столетние покойники никогда много не весили.

Чарли пожал плечами: что поделаешь — для кого-то горе, а для него — повседневная рутина, и, возможно, так будет всю оставшуюся жизнь. Эти знания, да железные ворота, да каменные стены и составляют кладбищенский мир — его мир, где он знает, как жить и что делать. Задумавшись и прервав на короткое время работу, Чарли стал мерзнуть. Он вспомнил, что впереди его ждут неприятные зимние месяцы. Именно это место — кладбищенские холмы — являлось своего рода полюсом холода в округе. Летом мраморные и гранитные плиты накапливали тепло и словно повышали температуру окружающего пространства. Зато зимой, с ее снегами и дождями, они впитывали весь холод.

Чарли продолжал работать, машинально, следуя раз и навсегда установленным правилам. Могилу он выкопал, точно зная количество лопат земли, образовавших рядом свежий холмик, затем прикрыл этот холмик кусками искусственного дерна и установил механизм для опускания гроба.

И все время у него в памяти вспыхивали обрывочные, но яркие образы: глаза Тесс, ее смех, ее ноги. У подножия этого самого холма, на берегу пруда он впервые увидел ее. Стоп! Займись работой, приказал он себе. Надо еще натянуть тент. Расставить стулья. Разложить цветы вокруг могилы.

В глубине души он ощущал какой-то надлом, словно потерял чувство равновесия. Сам мир обелисков и склепов перестал казаться устойчивым и надежным. Земля словно покачнулась под ногами у Чарли, и ему пришлось опереться на лопату. Внимательно осмотрев выкопанную могилу, он был вынужден признать, что сделал свою работу не лучшим образом. Кромки могли бы быть и поровнее, хотя никто, кроме него самого, не знал, какими они должны быть. Он заставил себя пройтись еще раз по краям, выровнять кромки.

Затем он достал из кузова мини-трактора здоровенный секатор и принялся приводить одну из живых изгородей в соответствие требованиям Фраффи Чемпен и ее Окружной исторической комиссии. Прежний Чарли еще пару лет не стал бы обращать внимания на Фраффи, но новый Чарли не сопротивлялся. Какой в этом смысл? Он решил начать подрезать кусты еще до похорон Бейли, а потом, когда публика разойдется, остальные рабочие закончат дело. Чарли подошел к ближайшим кустам, срезал несколько сухих веток, подровнял верхушки на несколько дюймов и принялся выравнивать боковую поверхность живой изгороди.

Вдруг он остановился.

Его воля была сломлена. Жажда жизни утрачена. Со стороны часовни Вечного Покоя донесся колокольный звон в магнитофонной записи. Чарли прислушался. И вспомнил. Прогулку под луной. И как они занимались любовью при свете свечи. Эти прекрасные образы словно вспарывали изнутри его сумрачное сознание и пронзали укрытый серыми дождевыми тучами день. Тринадцать лет в этой обители скорби и уныния. Неужели он сможет еще сорок лет копать могилы и косить траву? Неужели он хочет провести здесь всю жизнь только для того, чтобы потом оказаться похороненным рядом с братом и получить бронзовую газонокосилку в качестве надгробного памятника? Неужели он сможет считать, что жизнь идет как надо, — теперь, без Тесс?

Краем глаза Чарли заметил, что к нему приближается, огибая памятники, высокий, крепко сложенный мужчина. Полуденный свет почти беспрепятственно проходил сквозь него. Его волосы были аккуратно причесаны и даже намазаны гелем, но контуры тела, облаченного в парадную синюю форму пожарного, уже изрядно размыты. Это был Флорио Ферренте, спасатель, и он должен был вот-вот раствориться в осеннем воздухе.

— Приветствую, — сказал он.

— Привет, давненько тебя не было видно.

— Занят был, — ответил Флорио, — все пытался выяснить, как там жена и сынишка.

Чарли положил секатор на землю, прислонив к ближайшему памятнику.

— У них все в порядке?

— Да не очень. Тяжело переживают. Франческа совсем не спит. Малыш плачет целыми ночами.

— Сочувствую.

— Знаешь, Чарли, я кое о чем хотел тебя спросить. — Флорио выглядел теперь на десять лет моложе и на двадцать фунтов легче, чем был при жизни.

Он был уже готов перейти черту. — Мне надо знать, Чарли. Как долго это все тянется? Понимаешь, эта боль? Ведь когда Франческа страдает, я страдаю тоже. Мы как будто связаны с ней.

— Вы и связаны, — сказал Чарли, — и это будет продолжаться до тех пор, пока ты и твоя семья не отпустите друг друга. — Он сделал паузу. — Некоторые люди уходят быстрее, чем другие.

— А у тебя как? — спросил Флорио. Глаза его смотрели серьезно. — Ты считаешь, с тобой все в порядке?

— Думаю, да. А что?

— Просто любопытно.

Флорио оглядел Чарли с ног до головы, потом надел на голову форменную фуражку и поправил кокарду. Свет свободно проходил сквозь него.

— К чему ты клонишь? — спросил Чарли.

— Я тут много думал, — ответил Флорио. — Вот я — всю жизнь ходил в церковь и читал Екклесиаста. Сам знаешь этот известный постулат: всему свое время, а значит, в жизни человека якобы будет время для всего, что можно себе представить. Время плакать и смеяться, любить и ненавидеть, искать, стремиться и сдаваться. — Он помолчал. — Так вот, Чарли, поверь мне. Неправильно написано в Библии. В жизни человека не хватит времени на все. Не успеем мы сделать все, что захочется.

В глазах у Флорио были слезы, и он смахнул их почти прозрачной рукой.

— Помнишь, чем закончились мои похороны? Я имею в виду слова отца Шеттака: «Покойся с миром». Что за хреновина! Не хочу я покоиться. Я жить хочу. — Он покачал головой. — Но для этого уже не осталось времени. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю.

Флорио окинул взглядом просторную лужайку, усеянную гранитными памятниками.

— Кажется, мне пора.

— Точно не хочешь остаться?

— Нет, — ответил Флорио. — Ты, если что, присмотри за моими, ладно? За Франческой и мальчиком.

— Обещаю.

Они пожали друг другу руки, и Флорио обнял его. Чарли еще никогда не приходилось обниматься с таким здоровяком. Когда они разняли руки, Чарли заметил, как сверкнул на солнце золотой амулет на шее Флорио, и узнал выгравированную фигурку Иуды, святого покровителя тех, кто попал в безвыходное положение. Этот святой всегда изображался с якорем и веслом в руках.

Флорио положил руку на плечо Чарли:

— Помни, у Бога была причина, чтобы выбрать тебя.

Потом он пошел прочь и вскоре не то скрылся среди памятников, не то просто растворился в воздухе.

— Ты уверен? — спросил Джо Атеист, отмечая карточку прихода и ухода. — Еще только три часа.

Остальные парни выстроились за ним в очередь, чтобы также пробить свои карточки. Чарли вызвал всю бригаду в кладбищенский офис и сообщил, что отпускает их с середины дня.

— Тебе что, домой неохота? — сказал Чарли. — Если настаиваешь, я найду, чем тебя занять.

— Нет, — ответил Джо, — все в порядке. По крайней мере, сегодня я первым заявлюсь в «Бурный прилив». Не хочешь, кстати, присоединиться?

— Нет, спасибо, — буркнул Чарли.

— У тебя что-то стряслось, Чаки? — спросил Джо. — Выглядишь ты, прямо скажем, неважнецки.

— Я в полном порядке. Увидимся завтра.

Чарли понимал, что скрыть свое невеселое настроение ему не удастся. Впрочем, к этому он и не стремился. Одно то, что он отпустил всех подчиненных домой в понедельник после обеда, уже говорило, что с ним произошло что-то из ряда вон выходящее. Понедельник всегда был на кладбище самым напряженным днем. Почему-то, как правило, именно в этот день больше всего людей умирало от сердечных приступов — может, от излишеств, допущенных в выходные, а может, от стресса, связанного с началом новой рабочей недели. После обеда из похоронных бюро обычно начинали сыпаться заказы. Насколько Чарли знал, так происходило повсюду — на всех кладбищах мира.

Но на сегодня с работой было покончено. Ему не было дела до того, что заказы останутся непринятыми, а самшит и тис — неподстриженными.

Как только последний рабочий пробил свою карточку и вышел за ворота, Чарли завел трактор и поехал домой. Он опустился в кресло в гостиной с едва початой бутылкой виски «Джек Дэниэлс». Некоторое время он сидел, уставившись в стену, рассеянно разглядывая карты и окружности, составляющие его мир.

Сумерки сегодня должны наступить в шесть часов двадцать девять минут.

Чарли опрокинул одну рюмку и тотчас же плеснул себе новую порцию. Это тоже было не в его духе. Он вообще мало пил, и уж точно никогда — в одиночестве. Но сегодня ему хотелось забыться, чтобы боль ушла. Он выпил вторую рюмку и налил третью. Вскоре в голове у него все поплыло, мысли потеряли стройность и закрутились беспорядочным вихрем.

Он вдруг понял, насколько устал и как ему все надоело. Подстригать лужайки, копать могилы. Встреча с Тесс, короткое счастье последних нескольких дней отчетливо высветили ущербность его жизни, показали ему, скольким он пожертвовал, скольким пренебрег. Ощущение было такое, что в той аварии погиб не только Сэм. Похоже, Чарли тоже потерял в тот день свою жизнь.

Он стал думать о Сэме и своем обещании. В первое время обретенный им после клинической смерти дар казался ему величайшей наградой, великим благом. Но теперь Чарли понимал, что вместе с братом оказался заперт в этой сумеречной ловушке. Они, как зеркальные отражения, приникли друг к другу и держались друг за друга, не решаясь отойти и встретить наконец то, что ждало каждого из них за широкими кладбищенскими воротами.

Это был конец. Не мог больше Чарли каждый вечер ждать заката солнца и отрабатывать подачу с любящим его призраком. Он не мог больше жить по часам и по карте. Ему уже осточертели эти окружности, по которым приходилось рассчитывать каждый свой шаг. А больше всего он устал от одиночества.

Флорио был прав. Ему был дан второй шанс, а он его упустил.

Впервые решение пришло к нему неосознанно, в виде какого-то намека, неясной мысли, скорее, даже ощущения. Нечто подобное он испытал тринадцать лет назад, когда погиб Сэм. Тогда Чарли сумел запрятать ответ на этот вопрос куда-то в самый дальний уголок своего подсознания. Но теперь эта мысль вновь вернулась. Вернулась, подобрав подходящий момент, по-театральному эффектно. И устоять перед ней, казалось, просто невозможно.

Найди меня, написала Тесс в своей записке. Вот же он, ответ, заключенный в одной короткой фразе. Если им нельзя быть вместе на земле, то почему они не могут соединиться где-то еще? Почему не променять этот мир на другой? Это сразу прекратит страдания и боль. А самое главное, они с Тесс смогут всегда быть вместе. И он сдержит свое обещание проводить Сэма на следующий уровень.

Чарли глотнул еще виски и чуть не обжег себе горло. Неужели это так глупо? Так безумно? В конце концов, разве кто-нибудь будет убиваться по нем здесь, в этом мире? Нет. Даже мама давно живет на другом конце страны, у нее новая семья и новая жизнь. Она, наверно, даже и не заметит, если его не станет.

Так чего же он ждет?

Чарли встал и подошел к стене. Он стал срывать карты и бросать на пол. Они не понадобятся, когда он уйдет. Комната кружилась все быстрее, пол уходил из-под ног. Чарли ухватился за торшер, чтобы не упасть, но потерял равновесие и рухнул на пол. Упал он тяжело, с глухим стуком, и ударился головой об пол. Несколько секунд он пролежал неподвижно, пытаясь хоть как-то восстановить и упорядочить ход безумно скачущих мыслей. Он не мог даже вспомнить, о чем думал перед этим. Голова болела, перед глазами все затуманилось.

Затем способность мыслить вновь вернулась к нему. Да, это прекрасное решение всех его проблем, и только один вопрос оставался без ответа.

Каким способом свести счеты с жизнью?

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Найди меня…

Очнувшись, Чарли увидел эти слова прямо перед собой в записке Тесс. Все тело у него болело, во рту было отвратительное послевкусие от виски. В окна пробивался довольно яркий свет. Судя по всему, проклятый дождь прекратился и небо немного очистилось. Он огляделся и увидел полный беспорядок на полу: разорванные карты, скомканные таблицы заходов солнца, пустая бутылка из-под виски.

Чарли сел и потер голову. Который час? Он взглянул на часы, висевшие над камином. Семнадцать тридцать пять. Ух ты, оказывается, он вырубился почти на целый час. Последнее его воспоминание было о том, как он срывал карты и таблицы со стены. Потом он, видимо, отключился.

Постепенно он стал вспоминать, что ему снилось в это время. Картина восстанавливалась в его сознании с трудом, буквально по крупицам. Вот он плывет по штормовому морю. Высоченные волны накатывают беспрерывно. Он на катере Береговой охраны. И это все. Остальное не вспоминалось. Чарли попытался сосредоточиться, но память ему отказывала. Похоже, виски сделало свое дело.

Он подобрал лежавшие поблизости обрывки бумаги. Без особого труда, как простой пазл, он сложил три разорванных куска карты, изображавшей Норт-Шор, северное побережье, от Оленьего острова и Наханта, вокруг мыса, к острову Плам и до Ньюберипорта. Потом он сложил еще четыре обрывка береговой линии от Хэмптон-Бич до мыса Элизабет, включая остров Бун и мыс Порпес.

Взглянув еще раз, он с удивлением обнаружил, что одна из карт уцелела после его атаки и лежала теперь на полу невредимой, причем именно на этот слегка помятый лист бумаги падал из окна яркий луч света. Острова Шолс. Поток воздуха — не то ветерок, не то сквозняк — приподнял карту и придвинул ее ближе к нему. Чарли встрепенулся: а что, если это Тесс пытается подать ему сигнал или указать путь?

Он схватил карту и стал вертеть ее перед собой. Здесь было изображено побережье от Провинстауна до острова Маунт-Дезерт в штате Мэн, и береговая линия тянулась от мыса Кейп-Энн до самой бухты Бигелоу. Он внимательно разглядывал контуры побережья и маленьких островков в пяти милях от берега.

Неожиданно в его кровь словно впрыснули ударную дозу адреналина. От похмелья и головной боли не осталось и следа. Его мозг усиленно заработал. А не Тесс ли оставила ему эту карту? Может быть, это послание? Или все это лишь плод перевозбужденного алкоголем воображения?

Чарли прижал карту к груди. Еще мальчишкой он облазил эту бухту вдоль и поперек и знал, наверно, каждую скалу у берега, каждый островок и каждый риф в этих местах. Девять скалистых островков — архипелаг Шолс — он знал как свои пять пальцев; он взбирался и на самую вершину старого маяка на острове Уайт. Чарли прекрасно помнил, где были отмели, где во время отлива обнажались рифы, а где на них можно было налететь и при высокой воде. Ну а сколько раз он там рыбачил и сколько наловил макрели и пеламиды…

Найди меня…

Эти крохотные необитаемые островки близ границы штатов Нью-Хэмпшир и Мэн оказались вне зоны поисков, проведенных Береговой охраной. Действительно, первые обломки «Керенсии» были обнаружены в восемнадцати милях к югу от Хэлибат-Пойнт, а обгоревший плот уплыл еще дальше.

Невероятно: оказывается, они искали Тесс совсем не в том месте.

Как же он сам не догадался? Что за идиот! Тесс ждет его. А он потерял уже почти целый день.

Чарли вскочил и схватил телефон. Сначала надо позвонить Ходди Сноу, а затем уже, наверно, в штаб Береговой охраны. «Господи, лишь бы они меня выслушали. И не слишком ли поздно я обо всем догадался?» Он набрал номер и услышал знакомый голос Ла-Ди-Да:

— Офис капитана порта, чем могу помочь?

— Это Чарли Сент-Клауд. Мне нужно поговорить с Ходди. Пожалуйста, это очень срочно.

— Минуточку, не вешайте трубку.

— Это очень срочно…

В трубке послышалась музыка. Черт! Времени ведь совсем нет. Нужно немедленно начинать поиски в другом районе. Потом он постарался сформулировать, что именно должен сказать: «У меня есть основания полагать, что Тесс все еще в море. Ее призрак оставил мне записку. Она зовет меня».

В трубке раздался недовольный голос Ходди:

— Алло? Сент-Клауд, ну что там у тебя стряслось?

Чарли повесил трубку. Нет, конечно, бесполезно пытаться что-то доказывать капитану. Ходди просто решит, что он сошел с ума, и, быть может, будет прав. Ведь всего час назад Чарли думал о том, как лучше расстаться с жизнью.

Чарли ощутил приступ отчаяния. Он подошел к окну. Солнце начинало клониться к западу. Он не мог пропустить закат и не пойти к Сэму. Но как же тогда Тесс?

Он часто и глубоко дышал, и от гипервентиляции легких у него закружилась голова. «Дыши глубже, — говорил он себе. — Думай, Чарли, думай». Должен ведь быть какой-то выход.

Потом он вдруг вспомнил серьезный голос Флорио:

«У Бога были причины, чтобы спасти тебя. У Него есть какая-то цель». И еще: «Не волнуйся, сынок. Иногда проходит много времени, прежде чем человек поймет, что к чему. Но ты услышишь призыв, адресованный именно тебе, когда настанет твой час. Когда это случится, ты поймешь. А потом ты снова почувствуешь себя свободным».

А вдруг как раз сегодня и настал тот момент? Может быть, это и есть тот самый призыв? И тут все стало ясно. Чарли отчетливо понял, что надо делать. Он схватил куртку, выскочил из дома и помчался напрямик через кладбище.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Нос «Рогатой жабы» легко скользил над волнами. Чарли стоял на мостике двадцативосьмифутового спортивного катера для рыбной ловли производства фирмы «Альбемарл» и, положив руки на штурвал, выводил судно в сумеречное море. Оба мощных дизельных двигателя работали на максимальных оборотах. Тинк в рубке не без труда сохранял равновесие. Залетающий в иллюминаторы ветер лихо трепал его волосы и бороду. Еще ниже — на кормовой части палубы — дрожал от холода и на глазах трезвел Джо Атеист. По нему было видно, что протрезвление происходит гораздо быстрее, чем ему хотелось бы.

Когда Чарли наконец добрался до ресторана «Бурный прилив» и разыскал Джо, тот восседал на табурете у стойки и сбивчиво рассказывал какую-то длинную историю, ни к кому в отдельности не обращаясь. Судя по его состоянию, стоявший перед ним стакан с виски «Джим Бим» был как минимум четвертым по счету. Было половина шестого вечера, и в баре собралось много народу: и рабочие, расходившиеся по домам, и рыбаки, вернувшиеся с моря, старались успеть пропустить стаканчик до того, как закончится «счастливый час», объявленный заведением.

— Чарли! — послышался чей-то возглас.

— Иди сюда, Сент-Клауд, — позвал другой.

Кто-то даже схватил его за руку и потащил к столику, где ребята из спортивного клуба как раз приговаривали очередной графинчик. Даже энергично работая локтями, Чарли не без труда удалось освободиться и проложить себе дорогу к барной стойке. Он схватил Джо за плечо и резко развернул вместе с табуретом лицом к себе.

— Сделай доброе дело, — обратился он к Джо.

— Бармен! — проорал Джо. — Еще стаканчик — для моего друга…

Глаза у него уже налились кровью, речь стала совсем невнятной.

— Мне нужна «Рогатая жаба», — сказал Чарли.

Джо откинулся назад, на стойку бара, и заорал на все помещение, обращаясь к коллегам-могильщикам, сидевшим в дальнем углу:

— Эй, мужики! Боссу нужна моя…

Чарли схватил его за воротник и как следует встряхнул.

— У меня нет времени на болтовню. Говори, где твой катер. Утром получишь его обратно.

— Ни хрена себе! Сваливаешь куда-то на всю ночь, а меня даже не приглашаешь!

— Ключи давай. Больше ничего от тебя не требуется. Если что-то случится, я тебе заплачу, слово даю.

— Нет уж, ты сначала скажи, куда собрался. Я хочу знать.

— Пожалуйста, Джо.

— В таком случае мой ответ — «нет», — сказал тот, гордо скрестив на груди покрытые татуировками руки.

У Чарли в душе все оборвалось. У него не было ни времени, ни других возможностей. Кто еще так запросто мог дать ему на время быстроходный катер? На миг он потерял самообладание и, схватив Джо за воротник, притянул его к себе, почувствовав резкий запах перегара и табака. В зале стало тихо.

— Твою мать, я забираю у тебя катер!

— Мою мать? — злобно прошипел Джо. — Да ты хоть понимаешь, с кем говоришь? Совсем охренел! Запомни: меня на такие штучки не купишь!

В баре все замерли. Чарли и Джо стояли лицом к лицу буквально в нескольких дюймах друг от друга. Потом Джо неожиданно расхохотался:

— Ладно, Сент-Клауд, пошли отсюда. Уж не знаю, куда ты так торопишься, но в любом случае я с тобой.

Джо с размаху поставил стакан на стойку, сполз с табурета и не слишком уверенной походкой направился к дверям. По дороге к причалу Чарли вытащил из багажника своего «рамблера» непромокаемый плащ, а Джо, порывшись в своем «субару», извлек на свет божий здоровенную — на целую ораву — упаковку чипсов «Доритос» и пинту пива «Олд кроу».

У пристани они столкнулись с Тинком, который уныло укладывал снасти после целого дня безрезультатных поисков. Все, что ему удалось обнаружить в море — оплавленные полосы фибергласа и обугленные пластиковые сиденья, — откровенно говоря, не обнадеживало, а скорее, наоборот, свидетельствовало о том, что «Керенсия» выгорела вся — от киля до мачты.

— Похоже, ты был прав, — сказал Тинк. — Слишком поздно.

— Нет, я как раз ошибся, — ответил Чарли. — Она там. Она нас ждет.

— Ты что, охренел? Мне сейчас не до шуток! — Судя по выражению лица Тинка, он действительно разозлился всерьез. — Не вздумай меня «парить», Сент-Клауд. Я сейчас не в том настроении.

— Никаких шуток, Тинк. Думаю, я знаю, где она. Давай с нами. В конце концов, что ты теряешь?

— Разве что душевное здоровье, но о нем беспокоиться уже поздно…

Тинк поднял воротник, прихватил сумку-холодильник и прыгнул на палубу «Рогатой жабы».

Чарли вел катер прямиком к Глостерскому бакену. «Рогатая жаба» легко держала скорость в двадцать пять узлов, и Чарли прикинул, что если ветер и дальше будет попутным, то, обогнув Кейп-Энн, они наберут и все тридцать. На такой скорости Чарли рассчитывал добраться до места через час.

А потом что? Чарли знал, что луна убывает, а облака, судя по их форме, скоро затянут все небо, перекрыв свет, исходящий от тонкого полумесяца. Впрочем, сейчас это не казалось ему важным. Он рассчитывал на прожектор и сигнальные фальшфейеры. Он был уверен, что найдет Тесс.

Справа по борту от них с шумом прошел круизный теплоход, возвращавшийся под вечер в гавань. Компания на верхней палубе танцевала под ритмичную музыку и смеялась. Когда «Рогатая жаба» поравнялась с теплоходом, двое пассажиров перегнулись через борт и подняли бутылки с пивом в молчаливом тосте.

Вскоре катер покинул оживленную прибрежную зону, и Чарли двинул рычаг газа вперед до упора.

— К чему такая спешка? — поинтересовался Джо, не без труда вскарабкавшись по трапу на мостик. — Неужели ты и вправду думаешь найти эту девчонку Кэрролл? — Он икнул. — Если честно, готов поспорить, что на этой неделе мы будем копать ей могилу, — и это в лучшем случае.

Чарли, не сдержавшись, рявкнул:

— Заткнись, пьяная морда!

Он ни за что не взял бы с собой Джо, но, увы, его присутствие на борту было платой за аренду катера, едва ли не самого быстрого во всем порту.

— Слушай, а я ведь сразу и не въехал, — объявил Джо после некоторых размышлений. — У тебя же с этой девчонкой что-то было, правда?

— Отвяжись, Джо. Пожалуйста.

Чарли покосился на Тинка, сверился с компасом и направил катер по курсу сорок четыре градуса в сторону бакена у мыса Кейп-Энн. Джо рыгнул, примирительно махнул рукой и что-то пробурчал себе под нос. Чарли оглянулся и увидел вдали на берегу дымящие трубы Салемской теплоцентрали. Несколько чаек изо всех сил пытались угнаться за несущимся по волнам катером. Чарли со страхом посмотрел на часы.

Не может быть! Уже двадцать минут седьмого! Он обернулся к Тинку:

— Ты можешь ненадолго встать за штурвал?

— Если хочешь.

Тинк шагнул к штурвалу и взял на себя управление. Чарли спустился по трапу на палубу и пошел на корму. Он долго стоял неподвижно, глядя на запад. Вода, небо и суша постепенно сливались воедино в вечерних сумерках. Море, земля и воздух представляли собой почти однородную серую массу. Солнце уже опустилось за линию горизонта.

Чарли почувствовал, что по его лицу текут слезы.

В первый раз за тринадцать лет он не придет вечером к Сэму и не будет играть с ним в мяч. Он представил себе знакомую тайную поляну с бейсбольным сектором и понял, что сегодня на ней не будет ни души. Наверно, младший брат ненадолго появится там, подождет, качаясь на качелях, — и исчезнет. Господи, он надеялся только на то, что Сэм его поймет.

Открывавшаяся перед ним панорама постепенно меняла цветовую гамму — как слайды на экране. Пурпурные сполохи на горизонте смешивались с полосами синего и почти белого цветов. Чарли непроизвольно восхитился красотой этого зрелища. Много лет он видел закат солнца только с лесной поляны, окруженной деревьями. Силуэты тополей и осин вырисовывались на фоне вечернего неба как перекрестье оконных рам, как решетки на тюремном окне. Это были его границы, его рамки, единственно возможная для него перспектива, в которой можно было наблюдать переход дня в ночь.

Теперь перед ним был весь мир, и Чарли восторгался его красотой, несмотря на все свои переживания и боль. Он полной грудью вдыхал соленый морской воздух. Он слушал крики чаек, круживших над катером. Чуть поодаль над самой водой парил буревестник, по другую сторону от катера ныряли в воду крачки. Вот небо в последний раз полыхнуло темно-синими и серыми полосами и погрузилось во тьму.

Наступила ночь.

— Прощай, Сэм, — прошептал он.

Ветер был холодный, и темнота поглотила слова прощания. Чарли повернулся и стал подниматься обратно на мостик. На небе высыпали звезды, и одно он знал наверняка: Тесс там, она ждет его, и он не бросит ее, не даст утонуть.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Они ворвались в самую сердцевину архипелага Шолс, между островами Сматтиноуз и Стар. Чарли дотянулся до тумблера и включил прожектор. Мощный луч света взрезал темноту, и белое пятно заплясало на волнах. Чарли описал им широкий круг. Летучие рыбы вспыхивали над поверхностью воды.

Началась ночь отчаянных, изнурительных поисков.

Чарли с Тинком по очереди стояли у штурвала и буквально прочесывали океан, высвечивая воду вокруг катера прожектором. Они кричали и звали, пока не охрипли. Часа в три ночи проснулся Джо и, протерев глаза, встал за штурвал. Чарли с Тинком продолжали смотреть. С каждой вспышкой прожектора, с каждой проходящей секундой сердце Чарли колотилось все сильнее. Неужели он все-таки ошибся? Неужели неверно прочитал послание? Или вообще все это было лишь порождением его горя? «Дай мне знак, Тесс, — мысленно молил он. — Покажи мне путь».

Ответом была тишина.

Рассвет наступил в шесть часов сорок три минуты, небо на востоке посветлело, на нем появились желтые и оранжевые полосы. Но на этот раз наступление нового дня означало для Чарли самое худшее. Он поставил на карту все — и проиграл. Сэма он больше никогда не увидит. Остается лишь работа на кладбище: стрижка газонов да рытье могил. Он потерял все, что у него было, и не обрел взамен ничего, и только самого себя он мог в этом винить.

После ночи, проведенной на вахте, у него разболелась спина. Желудок сводило от голода. Голова просто раскалывалась после долгих часов отчаянных криков в темноте. Что теперь, что делать дальше? Он ждал знака если не от Тесс, то хотя бы от Сэма. Оставалось надеяться, что хотя бы у младшего брата все в порядке.

Затем он услышал, как Джо с недовольным ворчанием поднимается но трапу.

— Извини, — сказал он, — я вроде как отрубился. — Голос был хриплый со сна. — Ну, что-нибудь есть?

— Ничего.

— Что ж, ты сделал все, что мог, — сказал Джо, уверенно вставая к штурвалу и локтем отодвигая Чарли в сторону. — Я капитан этого катера, и я приказываю ложиться на обратный курс.

— Да ты что, ведь только что светать начало, — запротестовал Чарли. — Мы могли не заметить ее в темноте. — Он обернулся к Тинку. — Как ты считаешь? Где нам еще нужно искать?

Джо перебил его:

— Чарли, пора признать очевидную вещь. Я понимаю, что ты имел причину плыть сюда. Но она погибла.

— Нет! Она жива! — Чарли словно обезумел. В его памяти сразу всплыли нужные примеры, и он ринулся в бой. — Вспомни того рыбака, который девять суток был без сознания в Беринговом море. Помнишь? Его показывали в новостях. Его тогда японское китобойное судно подобрало, и он выжил.

— Было дело, — сказал Джо, разворачивая катер.

— Холодная вода замедляет обмен веществ! — Чарли перешел почти на крик и не узнавал собственного голоса. — Такое явление свойственно всем млекопитающим. Его называют рефлексом погружения. Тело само чувствует, как снизить энергообмен с окружающей средой и какие части тела практически вывести из метаболизма, чтобы сохранить тепло для жизненно важных органов. — Он постарался не ограничиваться одним примером. — А помнишь тех альпинистов на Эвересте несколько лет назад? Они застряли на высоте в двадцать семь тысяч футов, в мертвой зоне. Они заблудились, замерзли и впали в кому. И все-таки они выжили.

— Ты что, рехнулся? — спросил Джо. — Твоим альпинистам просто повезло, вот и все.

— Это было не просто везение. Это было чудо.

— Сколько раз тебе повторять? Чудес не бывает. Джо резко толкнул вперед рычаг газа, и катер словно с радостью рванулся в сторону родной гавани. Чарли знал, что все кончено. Он молча спустился по трапу на корму, сел на скамейку и обхватил голову руками. Его мысли тонули в реве моторов.

Когда он смотрел на пейзаж позади катера, солнце как раз поднималось над горизонтом, окрашивая небо в самые невообразимые нежные цвета. Становилось теплее, но у Чарли внутри все словно вымерзло. Пальцы у него тряслись, все тело била дрожь, и он сомневался, будет ли ему когда-нибудь снова тепло.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Сэм стал ветром.

Он несся через Атлантику, срывая барашки волн, и чувствовал себя великолепно. Он освободился, вырвался из промежутка, и размеры новой игровой площадки потрясли его невероятно — перед ним открылась вся Вселенная, с сорока миллиардами галактик и немыслимым количеством измерений, какие не способен объять даже самый могучий разум и не в силах представить даже самое богатое воображение. Смерть наконец принесла ему свободу. Он не был больше связан данной когда-то клятвой, он перешел на следующий уровень, где мог легко обрести любую форму.

Сэм стал свободным духом.

Впрочем, здесь, на Земле, он должен был сделать еще одно дело. Он закружил вокруг «Рогатой жабы» и стал изо всех сил обдувать корму катера, стараясь привлечь внимание брата, но тщетно. Еще один заход вокруг судна, еще один порыв свежего бриза, еще один хлопок американским флагом на корме — никакого результата. Растрепать Чарли волосы, забраться к нему под куртку — и опять все впустую. Сэм поиграл на струнах тросов, натянутых вдоль бортов катера: послышалась какая-то странная потусторонняя мелодия, но Чарли не уловил ни единой ноты.

Прошлой ночью, когда Чарли внезапно убежал с кладбища, Сэм чувствовал себя покинутым и преданным. На закате он носился вокруг Рощи Теней в нетерпеливом ожидании. Одиночество охватило его, когда последние пурпурные краски исчезли с небосклона, и тайная площадка для игры погрузилась во тьму. Потом в нем пробудился гнев, когда он понял, что большой брат нарушил клятву и бросил его ради девушки.

Вдруг Сэма осенило: он ведь сейчас находится на грани и готов сделать самый важный, самый решительный шаг. Раньше он никогда об этом не задумывался. Жизнь в промежуточном мире вполне устраивала его и, разумеется, Оскара. Знай себе подглядывай за жителями Марблхеда и играй в мяч на закате. И надо же — именно большой брат подтолкнул его к решительному шагу. «Верь мне», — часто говорил он. И теперь, если уж старший брат был готов рискнуть всем ради одного шага в большой мир, то и Сэму пора было сделать то же самое.

Вот так просто, без фанфар и аплодисментов, без восторженного ангельского хора Сэм взял и переступил черту, перешел на следующий уровень. Переход оказался гораздо легче, чем он предполагал. Никаких усилий от него не потребовалось.

Там, в новом мире, его встретил дедушка вместе с Барнаби Суитландом, бывшим смотрителем Уотерсайдского кладбища, и, конечно, Флорио Ферренте, который крепко обнял вновь прибывшего и стал извиняться за то, что не сумел тогда спасти его. «Но тех, кого любят боги, они забирают молодыми», — сказал он и повторил по-итальянски: «Muor giovane coluiche al cielo e caro».

С этого момента мир для Сэма стал совершенно другим. Изменился и он сам. Не было больше двенадцатилетнего мальчишки, озабоченного так и не обретенным опытом поцелуев с девчонками и играющего в видеоигры. Как рукой сняло боль, сомнения и страдания по поводу украденной юности. Вместо всего этого он обрел вековую мудрость и все знания и опыт, которых оказался лишен, когда его жизнь оборвалась так рано, так неожиданно и так некстати. Как только Сэм осознал в себе эту мудрость и понял лучше, чем когда-либо, свои новые перспективы, ему захотелось утешить брата и сделать так, чтобы все у него в жизни было хорошо.

Тогда он вновь сменил обличье, представ на сей раз в виде огромного светящегося облака, несущегося в небе прямо над катером. Если бы Чарли только поднял голову, он непременно бы узнал в рисунке изгибов и выпуклостей облака лицо младшего брата и его вечно непослушные кудри.

Сэм видел, что брат словно утонул в своем горе и ни на что не реагирует. Как же заставить его сменить курс? Как подсказать, чтобы он повернул штурвал и направил катер в нужную сторону? Джо и Тинк? Нет, это уж точно бесполезно: оба они слишком заняты собой и своими мыслями. Джо устроил в своих фантазиях настоящую оргию, представляя, как он когда-нибудь все-таки выиграет в лотерею. Тинк тем временем пытался подобрать слова, которые должен будет сказать матери Тесс, вернувшись в Марблхед. Какие все они жалкие душонки! — подумал Сэм.

Но все-таки нужно как-то дать Чарли знать о своем присутствии, обратить на себя его внимание. Сэм собрался с силами и вернулся в земной мир в новом, но уже привычном для себя облике.

Северо-восточный ветер налетел словно ниоткуда, он хлопнул флагом, пропел о чем-то в снастях и резко полоснул Чарли по глазам. Внезапно он резко сменил направление и подул с юго-запада, заставив пенные барашки волн бежать в другую сторону. Чайки заволновались и подняли страшный крик. Чарли, погруженный в свои мысли, не обращал ни на что внимания до тех пор, пока вновь сменивший направление ветер не швырнул ему прямо в лицо пригоршню соленой пены.

Протерев глаза, Чарли огляделся и увидел, что море не на шутку разволновалось под порывами все свежевшего ветра. Он вскочил на ноги и поспешно поднялся по трапу на мостик, где Джо не без усилий удерживал катер на выбранном курсе, а Тинк внимательно и обеспокоенно изучал погодные карты.

— Помощь нужна? — деловито осведомился Чарли.

— Еще бы! — ответил Джо. — Порули немного, пока я отолью.

— Вопросов нет.

Чарли крепко взялся за штурвал и сфокусировал взгляд на белых барашках волн и брызгах прямо по курсу. Ему приходилось все время чуть подруливать, чтобы не сбиться с проложенного курса и не дать постоянно меняющемуся ветру отнести катер слишком далеко в сторону. Вскоре он разглядел впереди какое-то странное серое пятно неправильной формы, неясный маленький силуэт, словно обернутый в пелену тумана, сквозь которую он постепенно проступал. Что это такое? Лодка? Остров?

Внезапно все прояснилось.

Над поверхностью воды возвышался крохотный островок, фактически просто кусок скалы. Чарли проверил по карте. В четырехстах ярдах к юго-востоку от острова Дак-Айленд была обозначена скала Минго. В бинокль он разглядел изъеденные эрозией каменные склоны, покрытые снизу водорослями, а сверху птичьим пометом. Волны сильно качали катер, и Чарли не без труда удавалось удерживать в фокусе видневшуюся впереди скалу. На мгновение, буквально на долю секунды, прежде чем катер нырнул в очередной провал между двумя гребнями волн, он заметил (или это ему показалось?) цветное пятно на поверхности камня. Чарли упрямо не отводил бинокль от выбранной точки.

Затем он увидел нечто действительно необыкновенное: оранжевый сполох на сером фоне — тот самый цвет, который на море безошибочно ассоциируется со спасательными средствами. Сердце его неистово заколотилось.

— Смотрите! — крикнул он, протягивая бинокль остальным.

— Не может быть, — произнес Тинк.

— Матерь Божья, Пресвятая Богородица! — воскликнул Джо, уже вернувшийся на мостик.

Чарли двинул рычаг газа вперед, и катер на полной скорости стал пожирать пространство, отделявшее его от скалы. С губ Чарли сорвались всего три слова:

— Только не опоздать…

Завывая мотором, вертолет «Джейхоук» завис над скалой Минго, подняв ветер и тучу брызг. Из вертолета спустился спасатель в альпинистской обвязке. Чарли сидел на мокром ледяном камне, положив голову Тесс себе на колени. Ее лицо он пытался прикрыть от вихря мелких брызг своей курткой. Тесс по-прежнему была в спасательном костюме, к которому нейлоновым тросом был пристегнут водонепроницаемый алюминиевый контейнер: судя по всему, она воспользовалась им как спасательным кругом и плыла на нем, сколько было сил, — до тех пор, пока не наткнулась на торчащую над поверхностью моря скалу. Каким чудом ей удалось вскарабкаться сюда по мокрому, скользкому, почти отвесному склону, оставалось только, догадываться.

Восторг Чарли по поводу обнаружения Тесс улетучился почти сразу же, как только он понял, в каком она состоянии. Ее кожа была почти синей. Зрачки не реагировали на свет. Здоровенная ссадина и огромная шишка на затылке свидетельствовали о тяжелой травме головы. Пульс у нее не прощупывался.

Значит, все-таки он опоздал.

Его сердце тревожно сжималось, когда он наблюдал, как спасатель распаковывает сумку с набором аппаратуры и инструментов для оказания неотложной помощи. Этот парень действовал сноровисто и умело, не теряя ни секунды на лишние вопросы и разговоры. На окружающем фоне серой ледяной воды и черного камня Чарли не мог не заметить его ярких голубых глаз и розовых щек. Он знал ребят этого типа. Когда-то он учился вместе с такими на парамедика. Таких называли «эрделями» — элитной породой. Чарли всегда мечтал стать одним из них — спасать людей, не обращая внимания на опасность.

— У нее гипотермия, — сказал Чарли. — Я уже двадцать минут делаю ей искусственное дыхание.

— Отлично, — кивнул спасатель. — Мы ее забираем.

Быстро, но мягко и осторожно он стал освобождать Тесс от страховочного троса. Чарли в очередной раз восхитился профессионализмом этого человека. Любое резкое движение, любой рывок руки или ноги у пациента с переохлаждением мог спровоцировать прилив холодной венозной крови от конечностей к сердцу и в результате его мгновенную остановку.

Затем спасатель сообщил по рации пилоту вертолета, что готов, и с вертолета, словно с неба, спустились на тросах носилки.

— Куда вы ее повезете? — спросил Чарли, молясь в душе, чтобы ему назвали больницу, а не морг.

— В Норт-Шорскую больницу скорой помощи. Там лучшее во всей округе отделение реанимации после переохлаждения.

Чарли смотрел, как спасатель фиксирует Тесс на носилках, сам пристегивается к общей страховке и подает сигнал оператору лебедки. Они стали подниматься со скалы. Чарли не отрываясь смотрел, как вращающийся ротор подтягивает носилки и как они в конце концов скрываются в чреве вертолета. «Джейхоук» чуть подался вперед, сделал вираж и стал набирать высоту, уходя на запад.

Волны все бились о скалу, и соленые брызги щипали Чарли глаза. Он смотрел, как оранжево-белый вертолет исчезает вдали, и слезы застилали ему взгляд. Он остался один на скале, вздымавшейся из вод Атлантики, но теперь у него была надежда. Чарли сжал замерзшие руки, закрыл глаза и стал молиться.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Чарли сразу же возненавидел приемный покой реанимационного отделения. Нет, раздражали его вовсе не больные, усталые, измученные ожиданием люди, сидевшие вокруг. Чарли чувствовал себя здесь неуютно не из-за того, что видел перед собой, а из-за того, что чувствовал. Его сверхъестественный дар прежде никогда не проявлял себя за воротами кладбища, но он знал, что здесь, в больнице, полно духов; они кружили около своих семей или же прогуливались по длинным коридорам. В стране живых отделение скорой помощи было пересадочной станцией, земным эквивалентом промежуточного мира.

Неужели дух Тесс уже здесь? — подумал Чарли, садясь на жесткий пластмассовый стул и прислушиваясь к бульканью в стоявшем напротив аквариуме. Может быть, он витает в освещенной холодным флюоресцентным светом комнате ожидания? Чарли закрыл глаза, чтобы не видеть ничего вокруг, но мысли его от этого спокойнее не стали. Два часа кряду он гнал катер на полной скорости к ближайшему от больницы причалу, отчаянно стремясь оказаться рядом с Тесс и выяснить, каково ее состояние. Но пока никаких новостей не было. Врачи еще не выходили из блока интенсивной терапии, и даже старые знакомые Чарли — медицинские сестры, работавшие в больнице, — ничего не знали. Тинк сидел в другом углу комнаты. Его большие пальцы терзали крохотный мобильник. Он звонил чуть ли не всем жителям Марблхеда, имеющим телефоны, чтобы сообщить, что Тесс жива и находится в больнице.

Чарли пытался успокоиться, но все было бесполезно: его мысли то и дело возвращались к так называемому «правилу трех», известному всем спасателям. Чарли узнал о нем, когда учился на парамедика. В критической ситуации человек может прожить три минуты без кислорода, три часа без тепла, три дня без воды, три недели без пищи. Теоретически у Тесс был шанс.

Чарли также прекрасно знал, что при переохлаждении люди зачастую выглядят как покойники. Он перебрал в памяти все основные симптомы: замедленное сердцебиение, отсутствие рефлекторной реакции на внешние раздражители, пульс не прощупывается, зрачки не реагируют на свет. Медики называли такое состояние гибернацией, физиологическим зависанием между жизнью и смертью. Вот почему врачи скорой помощи в подобных случаях не прекращали реанимацию больного до тех пор, пока им не удавалось согреть до нормальной температуры его тело, сердце и легкие. Пока ты холодный и мертвый, тебя еще можно оживить, но когда ты теплый и мертвый, дело гораздо хуже, любили говорить они.

Возможно, Тесс все еще находилась в этом промежуточном состоянии и могла быть возвращена к жизни, подобно тому как Флорио когда-то удалось оживить Чарли в машине «скорой помощи». Первым шагом была принудительная подача в легкие кислорода, нагретого до ста семи градусов по Фаренгейту. Это наверняка начали делать еще в спасательном вертолете Береговой охраны. Подогретый воздух мог стабилизировать температуру сердца, легких и мозга. Наверняка Тесс также обложили специальными термоодеялами — голову, шею, бока и промежность. Таким образом восстанавливалась нормальная температура наружных покровов тела. Затем следовало ввести в вену теплый физраствор, чтобы избежать последствий обезвоживания.

Уже здесь, в больнице, врачи должны были начать сложный и тонкий процесс восстановления нормальной температуры тела, учитывая опасность повреждения клеток различных органов. Они вводили солевой раствор ей в желудок, мочевой пузырь и даже в легкие или же использовали аппарат «искусственное сердце — легкие», который удалял кровь из тела, согревал ее и снова закачивал в сосуды.

Но почему никто из персонала так долго не выходит из палаты интенсивной терапии? Может, это не просто гипотермия? Может быть, она получила более тяжелые повреждения? На какое-то время мрачные размышления Чарли были прерваны появлением в дверях приемного покоя весьма впечатляющего персонажа: сюда даже не вошел, а ввалился грязный, дурно пахнущий бомж. Его рубашка была вся в крови. Чарли решил, что это огнестрельное или ножевое ранение.

Затем вращающаяся дверь повернулась еще раз, и Чарли увидел, как вошла мать Тесс. Он сразу же узнал ее — настолько похожи они были с дочерью овалом лица и формой носа. Чарли вскочил.

— Миссис Кэрролл, — сказал он, — простите меня, что я не смог найти Тесс быстрее.

Женщина покачала головой.

— Благослови тебя Бог, что ты вообще нашел ее, — сказала она, касаясь его руки. — Пожалуйста, зови меня Грейс.

— А я Чарли, — ответил он, — Чарли Сент-Клауд.

— Сент-Клауд. Как ангел с небес, — проговорила она.

Тинк подошел к ним и приобнял Грейс своей могучей ручищей.

— Врачи что-нибудь сказали вам о состоянии Тесс? — спросил Чарли.

— Нет, я приехала сюда через десять минут после того, как приземлился вертолет, а спасатели Береговой охраны ничего мне не сказали. — Она посмотрела прямо в глаза Чарли. — Как она выглядела, когда ты нашел ее? Она была ранена? Она что-нибудь говорила?

В этот момент Чарли понял, что Грейс еще не представляет себе всей тяжести ситуации. Мысленно он вдруг перенесся туда, на скалу Минго, где Тесс лежала у него на руках. Он вспомнил, как снова и снова звал ее по имени, как пытался привести ее в чувство. Он говорил ей, как все ждут ее в Марблхеде, как надеются, что она вернется домой. Но она его не слышала. Она была неживая. За все время у нее ни разу не затрепетали ресницы, не дрогнули губы, не шевельнулись пальцы.

— Наверно, Тесси и сейчас рассказывает о том, как на этой неделе отправится в кругосветное плавание, — сказала Грейс с вымученной улыбкой.

Прежде чем Чарли смог ответить, двери в отделение реанимации открылись, и оттуда вышла медсестра. Это была Соня Банерджи, его старая подруга: когда-то они вместе играли в школьном ансамбле. На Соне была светло-голубая сестринская униформа, черные волосы завязаны в длинный хвост.

— Миссис Кэрролл? — спросила она. — Пожалуйста, пойдемте со мной. Врачи хотят поговорить с вами.

— Да-да, конечно, — сказала Грейс.

У Чарли, однако, все внутри оборвалось. Желудок свело судорогой. За годы учебы на парамедика он научился языку тайных знаков, принятому в среде реаниматологов. Всегда, практически без исключений, доктора сами выходили к родственникам с хорошими новостями, но просили медсестер привести семью, если дела были плохи. Кроме того, членов семьи обычно приглашали повидать родственника прямо в палате, если все шло хорошо. За закрытыми дверями доктора встречали родных, только чтобы сообщить плохие новости.

— Как там Тесс? — спросила Грейс. — Прошу вас, скажите мне.

— Сюда, пожалуйста, — пригласила Соня. — Вся информация у врачей.

Грейс повернулась к Чарли и сказала:

— Пойдем со мной. И ты тоже, Тинк. Я туда одна ни ногой.

Так, втроем, они и вошли в отделение реанимации, и Соня провела их в комнату для консультаций.

Реаниматологами оказались две молодые женщины. Первая начала с банальных приветствий, представилась сама и представила коллегу. Чарли внимательно наблюдал за ней. Ее лицо выражало сочувствие, но мышцы шеи были напряжены. Глаза внимательно следили за окружающим, но при этом во взгляде читалась некоторая отстраненность. Чарли сразу понял смысл происходящего. Ему была хорошо знакома эта профессиональная бесстрастность медиков. Так было всегда. Врачи и вообще медицинский персонал не могли позволить себе роскошь полноценного эмоционального сопереживания.

Вторая докторша сразу перешла к фактам. У нее была отрывистая речь:

— У Тесс тяжелая травма головы и экстремальное переохлаждение. Она в критическом состоянии. Самостоятельно дышать не может. Сейчас мы подключили ее к аппарату искусственной вентиляции легких.

Грейс прижала руку к губам.

— Могу вас заверить, что она не чувствует никакой боли, — сказала врач. — Она в глубокой коме. На раздражители не реагирует. Мы измеряем уровень таких состояний по так называемой шкале Глазго. Нормальный показатель — пятнадцать. У Тесс он составляет пять. Это очень тяжелая ситуация.

Грейс пошатнулась, и Тинк поддержал ее.

— Что же происходит? — спросил он. — Она очнется?

— Никто не знает ответа на этот вопрос, — сказала врач. — Сейчас она в руках Господа. Единственное, что мы можем, — это ждать.

— Ждать чего? — спросила Грейс. — Почему вы не можете ничего сделать?

— Она очень сильная и здоровая женщина, — ответила врач, — и совершенно невероятно, что она выжила, находясь так долго в подобных условиях. Но травма черепа оказалась серьезной, а воздействие низких температур — слишком продолжительным. — Докторша сделала паузу и бросила взгляд на коллегу. — Теоретически есть шанс, что функции ее организма восстановятся самостоятельно. В медицинской литературе описаны случаи выхода из комы, не поддающиеся рациональному объяснению. Но мы считаем, что надо быть реалистами. — Она понизила голос. — Вероятность ее выздоровления крайне низка, — возможно, ее даже не стоит принимать в расчет.

Несколько секунд все молчали, осмысливая прозвучавшие слова. Чарли ощущал себя так, будто у него земля ушла из-под ног. Потом врач сказала:

— Если вы хотите немного побыть с ней, сейчас самое подходящее время.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

«Я увольняюсь».

Еще недавно Чарли и в голову не могло прийти, что он когда-нибудь произнесет эти слова, но сегодня они сорвались с его губ легко, словно сами собой. Он произнес их, стоя на разветвлении аллеи А — асфальтированной подъездной дороги, рассекавшей надвое Уотерсайдское кладбище. Илайхью Суэтт, управляющий кладбищем, не без труда развернул свой «Линкольн-Континенталь» на неширокой дороге и открыл окно. На просторном переднем сиденье огромной машины он казался еще меньше, чем обычно.

— Ты уверен, что я ничего не могу сделать, чтобы ты изменил свое решение? — спросил Илайхью.

— Уверен.

— Как насчет четырехпроцентной надбавки? Думаю, мне удастся уломать городской совет.

— Дело не в деньгах, — сказал Чарли.

— Как насчет дополнительной недели отпуска? Я уверен, что смогу уломать их и на это.

— Нет, спасибо. Настало время уйти.

Илайхью нахмурился.

— Остается надеяться, что ты все-таки передумаешь, — сказал он, осторожно снимая перчатку из латекса и протягивая Чарли руку через окно. — В любом случае, если захочешь вернуться, место для тебя всегда найдется.

После крепкого и «незащищенного» рукопожатия Чарли улыбнулся:

— Надеюсь, пройдет еще немало времени, прежде чем меня принесут сюда.

Потом он вскочил в свой мини-трактор и продолжил объезд территории, иногда останавливаясь, чтобы поправить сбившуюся насадку разбрызгивателя или подстричь куст, потерявший правильную пирамидальную форму. Цветы казались ему более яркими, надписи даже на самых старых памятниках легко читались, и в целом ощущение было такое, что кто-то включил свет в полутемной комнате.

Была пятница. В этот день недели на кладбище было заведено устанавливать и ремонтировать памятники. Бригада подчиненных Чарли работала по заранее согласованному плану. Всего в Уотерсайде было пятьдесят две тысячи четыреста тридцать четыре надгробных памятника самых разнообразных форм и размеров. Итальянский мрамор. Вермонтский гранит. Буквально миллионы и миллионы долларов, потраченных на камень и воспоминания. Чарли надеялся, что когда-нибудь его тоже вспомнят. За то, что он был хорошим братом. За то, что нашел Тесс. За то, что сумел чего-то добиться в жизни.

Он решил отработать последний день на кладбище как положено. Закончив объезд, он заглянул к могильщикам и попрощался с ними. Джо Атеист крепко обнял его и доверительным тоном сообщил, что собирается пересмотреть свое отношение к Богу. «Рогатая жаба», добавил он, всегда к услугам старых друзей, особенно если они собираются совершить романтическую прогулку. Около фонтана Чарли наткнулся на Беллу Хупер — Женщину, Которая Умеет Слушать.

— Все только и говорят о том, что ты сделал, — сообщила она. — Ну, понимаешь, о том, что ты отправился туда и все-таки нашел Тесс. Никогда не сдавайся. Это замечательно. Ты теперь главный герой в городе.

— Спасибо, Белла, но это было не так уж трудно.

— Ну, об этом мы как-нибудь еще поговорим, — ответила она многозначительно. — Я всегда в твоем распоряжении. И у меня специальный тариф для друзей и родственников.

Чарли еще раз окинул взглядом свои былые владения и порадовался тому, каким ухоженным и умиротворенным выглядит кладбище. Вернувшись в дом, он побросал свои немногочисленные ценные и просто нужные вещи в большую спортивную сумку, упаковал любимые книги и диски, аккуратно сложил на полках шкафа комплекты кладбищенской униформы, вымыл посуду, вытер ее насухо и выбросил мусор. Мебель и всю обстановку, доставшиеся ему от Барнаби Суитланда, Чарли решил оставить следующему смотрителю. Связку ключей он повесил на крюк у дверного косяка, сложил сумки на крыльце и прикрыл за собой дверь. Загрузив вещи в кузов мини-трактора, он двинулся на север.

Этот маршрут он мог проехать даже с закрытыми глазами: правый поворот, левый, полукруг по берегу пруда — и вот он уже возле маленького мавзолея на холме, скрытого в тени двух плакучих ив. На полированном мраморе играли искры, а правильно подобранный по пропорциям фронтон с двумя скрещенными бейсбольными битами зрительно увеличивал размеры сооружения. На поперечной балке над входом уже появился лишайник, частично скрывший старую надпись, вырезанную в камне:

СЕНТ-КЛАУД

Чарли заглушил мотор, вынул из перчаточного ящика большой старомодный ключ и отпер дверь. Там, в полумраке, он сел, прислонившись к маленькому саркофагу и вытянув ноги. Посидев немного, он вложил мяч в бейсбольную перчатку, которую принес с собой. Потом, улыбнувшись голубоглазому ангелу в маленьком витражном окошке, положил ее на гладкую плиту каррарского мрамора. Здесь ей и мячу было самое место.

Солнце садилось, и Чарли понял, что пора уходить. Он запер дверь и постоял немного на вершине холме, глядя вниз на гавань. Господи, как же он будет скучать по Сэму и его озорным проделкам. Вдруг подул свежий ветер, листва на деревьях зашелестела, а несколько багряных дубовых листьев подлетели к нему, покружились в воздухе прямо перед лицом и унеслись прочь.

Сэм был здесь. Чарли знал наверняка. Его брат был повсюду вокруг него — в воздухе, в небе, в закате и в листве. Ежевечерние встречи и мальчишеская игра в мяч остались в памяти навсегда. Но Чарли не мог не поддаться еще одному искушению. В этот последний день на Уотерсайдском кладбище ему нужно навестить еще одно место, не известное больше никому.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Игровая площадка на поляне в лесной чаще была погружена в тишину. Ни щебета птиц, ни вездесущих белок, ни парящих в воздухе призраков. На часах было восемнадцать пятьдесят одна.

Чарли прошел всю поляну и вернулся обратно. Ему хотелось запечатлеть в памяти каждый дюйм этого места — кедры на опушке, качели, скамейку. Интересно, где сейчас Сэм, подумал Чарли. Он отдал бы все что угодно за возможность встретиться с братом еще раз и попрощаться.

Чарли ходил взад-вперед по поляне, запоминая все — цвет листьев, угол, под которым падали лучи заходящего солнца. Он знал, что больше никогда не вернется сюда и что вскоре даже само это тайное царство исчезнет. Лес не остановится, и, если не следить за поляной, он вскоре поглотит ее без остатка. Никто никогда не узнает, что здесь было открытое ровное место, где даже играли в бейсбол.

От таких мыслей на глаза Чарли навернулись слезы. Долгие годы это место было для него самым важным, самым дорогим в мире. И все же он сделал свой выбор, и теперь его ждали другие места. Он глубоко вздохнул, вдыхая при этом прелые ароматы осени, и собрался уже уходить, как вдруг с изумлением увидел молодого человека, вышедшего из леса на другой стороне поляны. Сначала он удивился, кто еще мог открыть это тайное место. За тринадцать лет здесь никто еще не появлялся, не нарушал границ этого укромного святилища.

Незнакомец был высокий — ростом не менее шести футов и трех дюймов, с широкими квадратными плечами. Лицо было узкое, продолговатое, волосы курчавые, а сияющих глаз невозможно было не узнать.

Чарли замер в полном изумлении.

Это был Сэм.

— Здорово, большой брат, — сказал он с улыбкой.

Чарли не мог выговорить ни слова. Куда-то делась старая бейсболка Сэма с эмблемой «Сокс», его шорты и высокие ботинки. Теперь на нем были куртка-пилот, джинсы и сапоги.

— Вот это да! — восхищенно произнес Чарли. — Ты посмотри-ка на себя!

— А что?

— Вырос совсем. Уже не мальчик, а настоящий мужик.

— Да, — ответил Сэм. — Я наконец вырос и могу делать что хочу.

Теперь они стояли лицом к лицу, и Чарли заметил, что брат мерцает, как голограмма, не то отражая, не то излучая свет всей поверхностью своего тела. Сэм был одновременно отражением прошлого и настоящего, а также проекцией будущего — всем, чем он был, и всем, чем хотел стать.

Чарли вскинул руки, чтобы обнять брата, и увидел, что они проходят через тело Сэма насквозь. На самом деле Сэма здесь не было. Он не был больше в промежуточном мире. Теперь он стал частью мирового эфира, но Чарли по-прежнему ощущал исходившее от него тепло и крепость их связи.

— Ты перешел черту, — сказал он.

— Да.

— И как там?

— Знаешь, едва ли я смогу это описать. Дух захватывает. Сам потом увидишь.

— А как же ты вернулся сюда? Я думал, ты не сможешь вернуться.

— Ты еще очень многого не понимаешь, — сказал Сэм. — Но не беспокойся. Так оно все и задумано.

Братья вместе подошли к опушке леса, сели на поваленное дерево на берегу пруда, на дне которого сомики и окуньки старательно прятались от цапель, и рассказали друг друг о том, как провели последние дни.

— Ты сердишься, что я не сдержал обещания? — спросил Чарли.

— Нет, — ответил Сэм. — Просто время пришло. Мы стали тянуть друг друга назад.

В этот момент Чарли понял, что он действительно многое потерял за эти тринадцать лет. Они даже ни разу не разговаривали по-взрослому. Сэм не рос, и их отношения словно застыли.

Чарли пожалел, что не может обнять Сэма, потрепать его по плечу.

— Это же ты был там, над морем, в то утро, правда? — спросил он. — Ну, в ветре и брызгах?

— Долго же до тебя доходило!

— Что я могу сказать? Халатность первой степени. Виновен по всем статьям.

— Халатность… — задумчиво проговорил Сэм и заулыбался. — Это когда девушка, собираясь утром на работу, забывает переодеться и выходит на улицу в сексуальном шелковом халатике.

Он рассмеялся и хлопнул себя по колену, и Чарли тоже расхохотался. Он видел по прозрачным очертаниям, что Сэм вырос и повзрослел, но при этом оставался все тем же мальчишкой.

— Я на самом деле только об одном жалею, — сказал Чарли. — Прости, что удерживал тебя так долго. — Он вытер слезы.

— Перестань, — отмахнулся Сэм. — Я ведь так же крепко тебя держал.

Последовало долгое молчание, а потом Чарли спросил:

— Как ты думаешь, мы еще сыграем с тобой в мяч?

— Само собой, — ответил Сэм. — Не успеешь оглянуться — и мы опять будем вместе. И уже навсегда.

— Обещай, что не бросишь меня, — сказал Чарли.

— Обещаю.

— Клянешься? — спросил Чарли, не переставая удивляться тому, что их разговор повторяется буквально слово в слово тринадцать лет спустя. Вот только на этот раз не он успокаивал Сэма, а Сэм его.

— Клянусь, — ответил младший брат.

— Клянешься жизнью и смертью?

— Клянусь смертью, — сказал Сэм. — Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Братья встали. Сэм подошел к лиственнице, росшей у самой кромки воды. К ее толстой нижней ветке по-прежнему была привязана тарзанка.

— Подтолкнешь в последний раз? — спросил он.

С громким свистом Чарли раскачал тарзанку, и Сэм взлетел над водой.

— Пока, большой брат! — прокричал он, отпуская веревку и взлетая в небо.

Он сделал шикарное сальто вперед с поворотом. У него были мощные руки и ноги, и Чарли порадовался, что хотя бы однажды увидел брата взрослым, в расцвете сил.

Потом Сэм исчез, растворился в воздухе, и на лесной поляне стало абсолютно тихо. Было слышно даже, как рассекает воздух качающаяся веревка и шуршат на ветру по-осеннему багряные дубовые листья.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

В последний раз запереть ворота, в последний раз объехать территорию… да, еще не забыть забрать в Долине Спокойствия старого джентльмена в полосатом льняном костюме.

— Добрый вечер, — сказал Чарли.

Волосы Палмера Гидри были волнистые и седые, и, пока он заканчивал поливать цветы вокруг могилы из своей красной пластмассовой лейки, старый кассетный магнитофон продолжал играть Брамса.

— Привет, рад тебя видеть, Чарльз!

— Мы вообще-то закрываемся на ночь. Могу я вас подбросить до ворот?

— Конечно, я с удовольствием. Очень любезно с твоей стороны.

Мистер Гидри аккуратно сложил пыльный коврик, выключил магнитофон и в последний раз придирчиво проинспектировал багровый бутон на розовом кусте.

— Больше всего Бетти любила кустовые розы, — сообщил он.

— Да, вы однажды рассказывали.

— Ты знаешь, как-то раз Бетти засадила весь наш двор кустовыми розами. И кусты выросли в семь футов высотой!

— О, неужели?

Старик взобрался на мини-трактор и положил лейку себе под ноги.

— Доброй ночи, Бетти, — сказал он. — Сладких снов, любовь моя. Я скоро вернусь.

— Ты не хочешь прийти ко мне на ужин сегодня? — спросил мистер Гидри у Чарли, когда они подъехали к железным воротам. — Приготовлю что-нибудь из любимых блюд Бетти. Буженину, например, запеку, да так, что пальчики оближешь.

— А что, — отозвался Чарли, — я бы не отказался. Честное слово, с удовольствием к вам загляну.

Мистер Гидри на секунду замешкался. Даже страдая болезнью Альцгеймера, он чувствовал: что-то не так. Что-то изменилось. Причем изменилось в лучшую сторону. Он хитро прищурился и словно что-то вспомнил.

— А разве тебе не нужно обязательно быть где-то в другом месте? — спросил он. — Ведь так ты всегда говоришь?

Это было еще одно маленькое чудо, один из таинственных моментов прояснения в бестолковом и запутанном мире.

— Больше никуда не нужно, — сказал Чарли. — Я провожу вас домой. Не ведите слишком быстро.

— Если отстанешь, запомни: я живу на Коровьем перекрестке. Ну, на углу Гернси и Джерси, — сказал мистер Гидри. — Старый серый дом с зелеными ставнями.

— Заметано.

Закрывая тяжелые ворота, Чарли улыбнулся, услышав порядком надоевший ему скрип и скрежет. Что ж, пусть кто-нибудь другой смазывает эти огромные скрипучие петли. Он впервые за много лет остался вечером не внутри, а снаружи и теперь смотрел на кладбище через кованую решетку ворот. Ивы, как обычно, склонялись над озерцом, фонтан затих, и нигде не было ни единой живой — или неживой — души.

Чарли убрал руки с прутьев решетки, повернулся, поднял с земли свои сумки, запихнул их в багажник «рамблера». Мистер Гидри сел в свой «бьюик» и вырулил на Вест-Шор-драйв. Чарли поехал следом.

Улица шла вдоль кладбищенской ограды. Чарли поглядывал в окно и мысленно прощался с рядами памятников, акрами газонов и со своим маленьким миром внутри большого мира. И потом Чарли Сент-Клауд, бывший смотритель Уотерсайдского кладбища, больше ни разу не оглянулся.

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Марблхед приятно оживился в преддверии Дня благодарения. Запах дыма, поднимавшегося над каминными трубами в прохладном воздухе, напоминал о домашнем уюте. Законсервированные на зиму катера и шхуны были поставлены в сухие доки и теперь мирно дремали, дожидаясь более теплой погоды. Кое-где уже появлялись первые рождественские украшения. В пожарной части номер два на Франклин-стрит жизнь тоже шла на редкость хорошо. Крупных пожаров в этом районе не случалось с тех пор, как сгорело здание на Скул-стрит.

Чарли носил униформу парамедика при пожарной части. Он работал полную смену и жил тоже на станции, которая стала ему домом, пока он не нашел нового жилья. В эту тихую и мирную пятницу, за которую совсем ничего не случилось, как только часы в общей комнате отдыха пробили шесть — время пересменки, — Чарли вынул из шкафчика в раздевалке куртку и направился к своему «рамблеру». Ему пришлось изрядно покрутить мотор стартером, чтобы вернуть старую машину к жизни. Говоря по правде, этот автомобиль уже пора было отправить на свалку, но Чарли не хотелось с ним расставаться: машина была на редкость мягкой и комфортной на ходу, и порой он был готов ехать целый день и, сверх того, часть ночи напролет, получая удовольствие просто от перемещения в пространстве, от вида бесконечно разматывающейся перед ним ленты дороги.

Нынче вечером у Чарли был запланирован всего один маршрут. Проехав по Плезент-стрит, он вырулил на шоссе МА-114, уходившее в сторону Салема, и через несколько минут уже припарковался у Норт-Шорского медицинского центра. Он прошел напрямик через вестибюль, кивнул сестрам, дежурившим в приемном покое, и направился в палату 172. Прежде чем открыть дверь, он негромко постучал.

Тесс была одна и по-прежнему находилась в коме. Повязки с нее уже сняли, искусственную вентиляцию легких отключили, она была все так же бледна, но теперь могла дышать самостоятельно. Руки ее были сложены на груди, и она казалась совершенно спокойной. Чарли старался запомнить каждую черту ее лица, контур ее бледных губ и длинные ресницы. Это было так странно. Тогда, в их единственную ночь в его доме, он, казалось, исцеловал каждый дюйм ее тела, но при этом совсем не успел узнать ее и привыкнуть к ней физически.

За восемь недель Чарли проштудировал все возможные книги и статьи, посвященные травмам головного мозга. Среди самых известных и хорошо задокументированных случаев, когда пациенты в конце концов пробуждались, самый продолжительный срок пребывания в коме составил два с половиной года. Однако Чарли раскопал материалы и по другим, еще более удивительным случаям. Так, одна женщина в Альбукерке, Нью-Мексико, очнулась после шестнадцатилетнего сна прямо под Рождество и тотчас же собралась за покупками в гипермаркет; был еще пример с пятидесятитрехлетним хозяином магазина из Торонто, который впал в кому и очнулся тридцать лет спустя с вопросом: «А что сегодня по телевизору?»

Конечно, это были исключительные случаи, можно сказать чудеса, но Чарли был уверен: нечто чудесное могло произойти и с Тесс, поскольку на самом деле одно чудо с ней уже случилось. Бог ответил на его молитвы. Она тогда ушла из его дома и покинула кладбище вовсе не потому, что собиралась перейти в другой мир. Наоборот, она исчезла, потому что пыталась вернуться к жизни.

Чарли так много времени проводил возле постели Тесс, в этой палате, ставшей, стараниями Грейс и ее подруг, почти уютной. Здесь появились комнатные растения из цветочного магазина Киппа, на стенах — открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления от учеников естественно-научного класса миссис Патернины. Над кроватью на стене висел большой постер Тома Брэди, квотербека «Патриотов» и героя Суперкубка, с автографом знаменитого футболиста и надписью: «Все скоро наладится». На прикроватном столике стояли две фотографии в рамочках: отец Тесс на ловле лобстеров и «Керенсия» в открытом море.

— Удачи ребятам в матче этого уик-энда, — сказал Чарли, присаживаясь около Тесс на краешек кровати. Из кармана куртки он вытащил сложенные спортивные страницы «Бостон глоуб» и стал читать вслух заголовки и главные новости. — Похоже, «Джетс» разрабатывают новую тактическую схему, которая позволит им нейтрализовать ваших линейных защитников. Они отрабатывали свои приемчики на последней открытой тренировке.

Таков был очередной ритуал, заведенный Чарли, но он внимательно следил за тем, чтобы форма не стала превалировать над сутью, и на всякий случай не позволял себе скатываться в рутину. Иногда он заглядывал к Тесс по утрам. Иногда заходил после работы. Он мог позволить себе в какую-то неделю пропустить пару дней, но потом появлялся ежедневно, причем в строго определенное время.

Ему хотелось быть здесь, с ней, но при этом ничуть не меньше ему хотелось жить своей жизнью. На Новый год он устроил себе настоящие каникулы: купил билет на Северо-западный тихоокеанский экспресс и съездил на другой конец страны, чтобы повидаться с матерью. Более того, он запланировал на следующий год съездить в Азию и в Африку.

Каждый раз, приходя к Тесс, он делился с ней последними новостями. Сегодня он «попотчевал» ее настоящим деликатесом. В городе разразился страшный скандал. Преподобного Полкингхорна застукали голым на причале Восточного яхт-клуба с двумя — да-да, с двумя прихожанками из его паствы: с Шерри Тренч и Джиной Карратерс.

Чарли был уверен, что Тесс слышит и понимает каждое его слово. Он старался не быть занудой и рассказывать коротко и забавно. Он хотел очаровывать ее даже спящую. Иногда ему казалось, что Тесс чуть-чуть откидывает голову назад, как бы заливаясь смехом. В другие дни он живо представлял ее себе недовольной и расстроенной, особенно когда его подолгу не бывало рядом.

Устав от разговоров, Чарли подошел к окну, чтобы поглядеть на заходящее солнце.

— Сегодня просто великолепный закат, — заметил он. — Тебе бы точно понравилось.

Время от времени в нем по инерции вспыхивал сигнал тревоги, и он вздрагивал, забыв, что ему не нужно больше спешить в лес. Вот и на этот раз, лишь увидев на небосводе восходящую луну, он подумал: Сэм где-то там, где луна и звезды.

Стемнело. Больница погрузилась в тишину. Пора было возвращаться домой.

— Спокойной ночи, Тесс. Я очень скучаю но тебе.

Чарли поцеловал ее в щеку и уже пошел было к двери палаты, как вдруг вспомнил, что забыл сообщить ей кое-что важное.

— Мы сегодня ужинаем с Тинком, — сказал он, возвращаясь к кровати Тесс. — Решили сходить в «Барнакль». Жаль, ты не можешь предупредить меня, много ли жрет этот бугай. У меня такое ощущение, что всех кальмаров в океане не хватит набить его брюхо. — Он наклонился и аккуратно поправил ей челку.

Вдруг он увидел, как ресницы у Тесс вздрогнули, веки разомкнулись и ее невероятные изумрудные глаза открылись. На долю секунды он даже усомнился: а не кажется ли ему все это?

 

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Туман, окутавший землю, заглушал все звуки мира. Рядом никого не было. Она могла быть где угодно или нигде. Какая разница. Чарли исчез, а отец так и не появился, чтобы встретить ее в новом мире, и она была совершенно одинока.

Едва покинув кладбище, Тесс перенеслась сюда, в это самое место. Она оказалась посреди бездонного океана в безлунную ночь. Небо было покрыто черным одеялом, и на нем не было ни единой звезды, чтобы помочь ей сориентироваться в пространстве. Где-то вдали громоздились неясные расплывчатые тени — что-то вроде череды облаков грозового фронта. Иногда возле нее вдруг раздавались голоса, но затем исчезали.

Тесс попыталась позвать на помощь, но никто не ответил. Она хотела выбраться из этой мглы, но не смогла даже пошевелиться. Она ждала, стараясь не пропустить момент, когда сможет двигаться.

И вот этот миг настал.

Сначала, когда тьма постепенно уступила место свету, все вокруг еще было туманным. Ее собственный разум, комната и человек, глядящий на нее сверху вниз.

— Тесс, Тесс, — повторял он раз за разом. — Тесс, ты меня слышишь?

Конечно, она его слышала. Она хотела сложить слова в ответ, но не смогла издать ни звука. Как странно. Она попробовала снова, но ее рот и горло были словно запечатаны. Когда наконец она услышала собственный голос, он был сиплый, дрожащий и едва слышный.

— Тесс, — сказала она. — Тесс.

— Да, Тесс, — сказал мужчина. Он был очень взволнован.

— Да, Тесс, — повторила она.

— Ты очнулась! Господи, ты очнулась!

— Ты очнулась, — сказала она, понимая, что лишь повторяет его слова, но на большее она была пока не способна.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. — Что-нибудь болит?

На самом деле она ничего не чувствовала. Ее тело онемело, голова кружилась и слегка побаливала. Она обвела глазами комнату.

— Где… — с усилием начала она. — Где я?

Неплохо, подумала она. «Где я?» — это уже целое предложение. Тесс чуть улыбнулась и почувствовала, как натянулась кожа на щеках.

— Ты в больнице, — последовал ответ. — В Норт-Шорском медицинском центре в Салеме.

Эти слова не значили для нее ничего.

— Где? — снова спросила она.

— В больнице. С тобой произошел несчастный случай. Ты была ранена. Но теперь все хорошо.

Больница. Несчастный случай. Ранена.

— Какой случай? — спросила она.

— Ты плыла под парусом, — объяснил незнакомец. — На твоем судне начался пожар во время шторма. Ты помнишь?

Пожар. Шторм. Она ничего не помнила и не понимала.

— Судно, — повторила она. — Что случилось?

— Его больше нет, — ответил он. — Мне очень жаль, но «Керенсия» сгорела и затонула.

Керенсия. Ей нравилось, как звучит это слово. Сочетание смутно знакомых слогов вернуло ей какие-то фрагменты памяти.

— Керенсия. По-испански. Безопасное место.

— Да! — воскликнул мужчина. — Ты права. Это по-испански.

Тесс попыталась сосредоточиться. Постепенно мысли ее стали проясняться.

— Воды, — сказала она. — Хочу пить.

Мужчина вскочил, подбежал к раковине и налил ей стакан. Очень осторожно он поднес стакан к ее губам, и она отпила, чувствуя, как прохладная жидкость растекается у нее во рту. Тесс посмотрела в сторону окна, за которым раскачивались на ветру ветки какого-то дерева.

— Окно, — сказала она.

— Да, окно.

— Открой, пожалуйста.

Мужчина снова вскочил, открыл задвижку и поднял раму.

— Вот, открыто.

Свежий бриз ворвался в комнату, и Тесс закрыла глаза, наслаждаясь прикосновением ветерка к волосам и коже. Вода и ветер. Да, она была в восторге от того и другого.

Мужчина потянулся к телефону.

— Я позвоню твоей маме. Ладно?

— Ладно, — сказала она. — Маме.

Мужчина пробежался пальцем по кнопкам и быстро заговорил в трубку. Тесс не могла уследить за его речью. Когда он закончил говорить, она спросила:

— Вы кто? Доктор?

— Это я, Чарли. Помнишь?

Она не помнила. Ее память была чистым листом бумаги.

— Тесс, пожалуйста, постарайся вспомнить, — сказал он. — Это же я, Чарли.

Она покачала головой:

— Извини. Я не помню… — Потом она увидела слезы, текущие по его лицу. Почему он плачет? — В чем дело? — спросила она.

— Ничего, все в порядке. Я просто счастлив видеть тебя.

Тесс улыбнулась, и в этот раз кожа натянулась не так сильно.

— Твое имя? — спросила она. — Как твое имя?

— Чарли Сент-Клауд.

Чарли Сент-Клауд. Она наморщила нос. Теперь мысли быстрее закружились в ее голове.

Файлы памяти в ее мозгу стали открываться.

— Сент-Клауд, — повторила она. — Это не марблхедское имя.

— Ты права, — ответил Чарли. — Оно из Миннесоты. Долгая история.

— Я люблю истории, — сказала Тесс.

И тогда Чарли сел возле нее и объяснил, как его имя появилось в городке на реке Миссисипи, где родилась его мать. Первый Сент-Клауд был французским принцем в шестнадцатом веке, и ему пришлось уйти в монастырь и посвятить жизнь служению Богу после того, как его братья были убиты коварным дядюшкой.

Тесс нравился низкий тембр его голоса. Он ей кого-то напоминал, но она не могла вспомнить, кого именно. Когда он закончил рассказывать историю, Тесс потянулась и коснулась его руки. Рука была сильная и теплая.

— У «Патриотов» очень важный матч на этих выходных, — сказал он. — Ты любишь футбол, помнишь?

Тесс рассматривала его благородное лицо с ямочкой на одной щеке. В этом мужчине было что-то особенное.

— Расскажи мне еще историю, Чарли.

— Все, что пожелаешь, — ответил он и стал рассказывать о кругосветном плавании с заходами в порты экзотических островов — Маркизских, Туамоту, Тонга и Фиджи.

Его слова действовали на Тесс как лекарство. Она расслабленно лежала на подушках и купалась в теплом свечении, исходившем из светло-карих глаз Чарли. Постепенно острые углы внутри ее стали смягчаться, и она подумала, что уже знает: она может слушать этого человека как угодно долго.

Наступила ночь.

Врачи наконец закончили осматривать Тесс и, к своему огромному удивлению, обнаружили, что физические функции ее организма и когнитивные функции мозга не пострадали в результате комы, а память должна вернуться к ней в нормальном объеме.

Репортер и фотограф из местной газеты просто ворвались в палату, желая задать ей пару вопросов и сделать снимки для экстренного выпуска. Тинк и сотрудники парусной мастерской тоже явились, чтобы пожелать ей скорейшего выздоровления и сообщить новости о делах компании. Грейс, чья радость была столь велика, что ей едва хватало сил с ней справляться, в конце концов заснула на раскладушке в соседней палате.

Теперь все стихло.

Чарли, которому совершенно не спалось, сидел в комнате ожидания и глядел на аквариум, где рыбки-неоны сновали взад-вперед. Благодарный судьбе за то, что Тесс очнулась, он тем не менее все время задавал себе один и тот же вопрос: вспомнит ли она его?

Их первый поцелуй…

Их ночь в объятиях друг друга…

Когда друзья и родственники окружили ее в этот вечер, Чарли видел, что она постепенно вспоминает, как «Керенсия» боролась со штормом. Она даже снова заговорила об одиночном кругосветном плавании, рассчитывая, что за год успеет подготовить новый шлюп и восстановить собственную физическую форму.

Всякий раз, когда ее взгляд останавливался на Чарли, сидевшем в дальнем углу палаты, — а это случалось часто, — она улыбалась, но явно не была уверена, кто он такой и почему он здесь.

Обижаться или тем более винить ее в этом было совершенно бессмысленно.

Двери в комнату ожидания открылись, и дежурная медсестра сказала хриплым голосом:

— Она спрашивает вас, Чарли.

— Что?

— Она хочет вас видеть.

Расстояние, отделявшее его от постели Тесс, он преодолел за пять шагов. Как ни удивительно, она уже сидела, ее лицо было мягко освещено ночником.

— Я рада, что ты еще здесь, — сказала она.

— Я тоже рад, что ты еще здесь, — ответил Чарли.

Она изучающе, очень внимательно посмотрела на него и наконец сказала:

— Так это ты нашел меня.

— Похоже что так.

— А все остальные уже сдались?

— Ну, типа того.

— Мне нужно кое-что узнать, — сказала она. — Это важно.

— Да, признаюсь, я фанат «Ред Сокс», — сказал он с улыбкой.

Тесс снова откинула голову и засмеялась.

— Это я могу простить, — сказала она, — но есть одна вещь, которую мне никак не вспомнить.

— И что же это?

— Как мы познакомились.

— Ты не поверишь, если я скажу.

— А ты попробуй, — попросила Тесс. — Расскажи мне нашу историю.

— Хорошо, — согласился Чарли, — она начинается на Уотерсайдском кладбище. Одна храбрая и прекрасная мастерица по изготовлению парусов пожаловалась смотрителю на шум. — Чарли улыбнулся. — Этот очаровательный парень попытался объяснить ей важность реализуемой им программы по управлению канадскими дикими гусями, но на мореплавательницу это не произвело никакого впечатления, и она только рассмеялась.

Так Чарли неспешно описал их встречу и первое свидание, включая ужин при свечах с шоколадным тортом и полуночную прогулку к мраморному мавзолею под плакучими ивами. Глаза Тесс словно фиксировали каждую деталь, и сердце Чарли наполнялось надеждой. Он пожертвовал всей своей прежней жизнью ради чего-то нового — и чуть было не потерял все. Но теперь эта жизнь, кажется, действительно начиналась заново: они с Тесс снова были вместе.