Когда подсохло и стала пролупляться травка, нас в составе двух взводов послали красить крыши на складе боеприпасов. Дали нам несколько крыш – и вперёд. Только начали лезть на крыши, как появился Медный Лоб. “О, ща начнёт растворяться в солдатских массах,- говорит Евгеша, - уже поклал свой орлиный взор на вашего Дусю”. Он и в самом деле топал в эту сторону. Бедный Дуйсенбай, опять ему будут толкать “Моральный Кодекс строителя коммунизма” применительно к “Строевому Уставу”.У замполита бзик какой-то: поймает кого и начинает втюхивать этот “Кодекс”, особенно ему нравится воспитывать Дуйсенбая.

Начали мы красить крыши, этот –туда же. Только он никогда этого не делал и потому начал красить снизу вверх. Застраховался верёвкой, всё как надо, только вот как он собирается крышу покидать?

Конечно, ребята ему сразу решили “помочь” и мгновенно выкрасили оба ската, чтобы “отрезать противнику пути отхода”. Тактический приём такой.

Конечно, он устроился рядом с Дуйсенбаем, только тот красил сверху вниз. Встретились на середине ската, обговорили многажды обговариваемый вопрос необходимости скорейшего построения коммунизма и разошлись: один продолжал красить вверх, другой – вниз.

Страстно ожидаемое всегда случается. Особенно, если его хорошо подготовить. Но всё испортил наш комбат. Батю принесло как раз перед критическим моментом, и он сразу всё просёк. “Комедь ломаем? Ты старший?”- “Так точно, товарищ подполковник!”- “Ага, - говорит, -Кундызбекова вижу, где Кузнецов? Вот он, драгоценный (у него все драгоценные, когда злится). Так, три танкиста, три весёлых друга. Как майора снимать будете?”

Говорю, что мы об этом не думали и что товарищ майор сам стал красить, это его инициатива. У Бати один ответ: ты старший – ты за всё отвечаешь, а если что случится, знаешь, что с тобой будет. И комедь эта тебе может боком выйти. Хотя, судя по нему, ему самому эта “комедь” не неприятна. Хотя, нарушение субординации.

И наступил критический момент. Замполит понял, что ему некуда деваться. Он докрасил доверху, а на том скате выкрашено, как и всё вокруг. Увидал комбата и спрашивает: “Товарищ подполковник, а как здесь слезают?” Батя отвечает, что он не должен вмешиваться в работу в присутствии старшего (кивок в мою сторону), пока работа идёт нормально и что вопрос слезания – в моей компетенции.

Что делать, я не знал, но Медный Лоб замахал руками. Наверно, скользко ему было. Он шлёпнулся на свой круглый пузик и поехал по свежеокрашенной кровле, что-то крича и пытаясь схватиться руками за что-либо, переворачиваясь с пузика на спину. Верёвка была достаточно длинной и он повис под обрезом крыши, вопя всякие слова.

Мы его, конечно, сняли, поставив две лестницы. Вывозились в краске отчаянно, но как он был извазюкан, так это не сказать. Он обиделся на нас, что мы снимали его, как мешок, а не как старшего офицера, заместителя командира полка. Он так и выразился. Что он хотел этим сказать, не знаю, но думаю, что если бы внутри этого обмундирования что-либо было ценное, грузили бы осторожнее. А так –мешок он и есть мешок.