Через несколько лет мои родители погибли в авиакатастрофе: они летели в Египет, чтобы отправиться в археологическую экспедицию по Египту, и их самолет загорелся в нескольких километрах от берега. Опекунский совет поместил меня в приход, в дом настоятеля Нуарэ; после лекций в лицее имени Жана Жореса я помогал в приходской церкви. Я вел реестр церковных счетов, отвечал за административно-хозяйственную часть «Крист-Руа», футбольной команды, созданной настоятелем, в которой он часто играл за вратаря. Вместе с ним я организовывал праздники, проводил ежегодные и весенние распродажи и устраивал приходской бал. Я прислуживал при мессе. Готовил и организовывал визиты его преосвященства в нашу скромную обитель.

Его высокопреосвященство епископ любил приезжать к нам. Это был просвещенный и образованный человек, который читал все: отцов Церкви, святого Амвросия, святого Августина, Сименона, Фредерика Дарда. Он был доволен, что в лицее имени Жана Жореса у меня лучшая оценка по французскому, и часто задавал мне вопросы о моей работе; он, не настаивая, спрашивал, хочу ли я стать священником. Поскольку я говорил с ним о запахах, то он процитировал мне отрывок из «Исповеди», в котором даже Августин, вопреки его воле, предстает не в меру чувствительным. «Но это был человек во плоти», — ласково улыбнулся монсеньор и отметил страницу в приходском издании: «Волшебство ароматов не беспокоит меня, — говорит святой. — По крайней мере, мне так кажется: возможно, я ошибаюсь. Поскольку душа моя — потемки…»

Все время, отпущенное мне на прогулки и забавы, как говаривала моя почтенная матушка, которая уже шесть лет как умерла, я упражнялся, стараясь уловить запахи людей, с которыми я встречался, и определить по силе испарений степень их виновности, а иногда и невиновности. Пот, тепло, грязь внешняя и внутренняя, греховные помыслы, подавленные желания, которые исходили от их тел. Даже одетых. Даже зимой. Как будто тесная, плотная одежда тем сильнее изобличает запах, чем дольше она удерживает и лелеет его в своих складках. Летом запах более откровенный. Он смело заявляет о себе и почти не прячется. Зимой же и на протяжении всей весны запах становится более дерзким. Он удерживается и сгущается, концентрируясь внутри, подогревается и прокаливается между кожей и одеждой, собирающей и сохраняющей запах человека, который одевается, кутается в шерсть или в плотный хлопок и, задыхаясь, утопает в своем собственном аромате.

Летом, когда мне было семнадцать лет и когда запахи казались мне отчетливыми, аббат попросил меня и Марию Елену, дочь приходской прислуги, мадам Руиз, навести порядок в кладовой на чердаке. Ее отец — Пабло Антонио Руиз был центральным нападающим в футбольном клубе «Крист-Руа». Его сын, хулиган Паблито, которого выгнали из всех школ, будто бы обучался ремеслу в слесарной мастерской Зюбе́р, владелец которой был президентом приходского совета. Во время летних каникул Мария Елена зарабатывала немного су в приходской церкви. Это была не очень высокая девушка с арабским профилем, с длинной шеей и внушительной грудью, с округлыми бедрами и ягодицами, с загорелыми и блестящими ногами. Именно эти ноги раздвинутся, эти бедра будут блестеть в полумраке, когда однажды днем я признаюсь, что запах Марии Елены раздувает мне ноздри и заставляет терять рассудок.

Мы с Марией Еленой ровесники. После полудня в начале уборки на чердаке я, несмотря на суету, сразу заметил, что вместо того, чтобы помогать мне, Мария Елена все время вертелась рядом со мной, и, когда она касалась меня, от нее веяло легким запахом пота, вкусным ароматом прикрытого тела, просачивавшимся сквозь полотняную одежду. Затем, устроившись в старом кожаном кресле, она положила одну ногу на подлокотник и, улыбаясь, уставилась на меня. А ее запах в знойный летний день! Легкий в начале полудня, когда еще дул слабый ветерок, благоуханный, как легкий аромат теплой кожи, цветка или фрукта. Затем под черепичной крышей установился августовский зной, воздух прогрелся, и запах Марии Елены сгустился и стал приятнее, когда она рухнула в кресло, обмахиваясь и теребя юбку на бедрах, поблескивавших в косых лучах желтого света, проникавшего сквозь чердачные окошки. И я уловил более сильный, сладкий и одновременно морской запах, волновавший до глубины души и страшно притягивавший меня.

Я подошел к развалившейся в кресле Марии Елене, наклонился над ней, мы, лицом к лицу, посмотрели друг другу в глаза, и я сказал ей:

— Ты хорошо пахнешь.

— Хочешь понюхать кое-что получше? — едва слышно спросила она. Поскольку я молчал, она настойчиво повторила: — Хочешь понюхать кое-что, что заставит тебя забыть обо всем на свете?

«Святые не пахнут», — раздался голос в моем мозгу, я ослабел от запаха Марии Елены, и меня качнуло к креслу. «Хочешь попробовать…» — донеслось до меня, в то время как ванильный запах становился все сильнее; теперь к морскому аромату примешался нежный сладковатый запах, таявший в теплом воздухе и пьянивший меня.