«От красоты и в дни глухие…»
От красоты и в дни глухие
Я всё отречься не могу:
Оставь цветы полусухие
На этом голом берегу.
Сквозь глыбы грубого гранита
Ловя луч солнца золотой,
Пусть мне дохнут они забытой
Навек отпетою весной…
Владивостокские ямбы
В вагоне
Сменяются и долы, и леса,
Под ровный гул бегущего вагона.
Звенят ручьи из сумрачного лона
Глубоких скал, как горная роса.
И в новых красках светлый небосвод
Обетами пленительными манит,
И все поет, томится и зовет
На новый путь, ему же и конца нет.
I. «По сопкам ползают туманы…»
По сопкам ползают туманы,
Но так горяч встающий день,
Такие яркие поляны,
Такая сладостная тень.
И сердце рвется наслаждаться,
Не тратя радостных минут,
Покуда жить и любоваться
Приветы светлые зовут.
Мечта, как бабочка, как птица,
С цветка садится на цветок,
И детских сказок вереница
Теснится в радужный кружок.
II. «Не говори: уж все воспето…»
Не говори: уж всё воспето.
Смотри, как тих морской залив;
Смотри, в какую бездну света
Вон тот свергается обрыв.
И так легко, неуловимо
Созвучье неба и земли,
Что разве б арфой серафима
Мы повторить его могли.
III. «Под этим ясным небосклоном…»
Под этим ясным небосклоном,
На этих светлых берегах
Довольно сердцем озаренным
На миг замедлиться в мечтах,
Чтоб и в скитаньи и в печали,
И в час смятения и бурь
Сквозь сон припомнить эти дали
И эту чистую лазурь.
IV. «Люблю я молодость и нежность…»
Люблю я молодость и нежность,
И очи, жгущие огнем,
И голубой мечты безбрежность,
На всем разлитую кругом,
И луч малиновый заката,
Скользнувший низко к парусам,
Рассыпав гаснущее злато
По морю, небу и горам.
V. Парус
С каким участьем и тревогой
Следит мой взор в вечерний час,
Как бледный парус понемногу
Скользил вдали, скользил и гас.
Мой также парус в миг урочный
Скользнет легко за ту черту
Покинув жизнь как сон непрочный,
Как беглой грезы красоту.
VI. Апрель
Апрель… И повевает тонко
Воскресшей вербой и водой,
И плеск весла, и смех ребенка
Весною дышат молодой…
Апрель… Беспечно и воскресно
Брожу по солнышку у вод,
И в свисте ветра так чудесно
Мой парус розовый растет.
Растет и ширится и властно
Влечет в кочующие сны,
На солнце, греющее страстно,
На синий шелк и зыбь волны.
Апрель… Весенние обманы…
Апрель… Светлеющая даль,
И враз излеченные раны,
И вмиг отпетая печаль.
VII. «И друг, и родина далеко…»
И друг и родина далеко,
Но всё равно, когда весна,
Мила мне дальнего востока
Огнем спаленная страна.
Милы ее леса и воды,
Лазурь и золото на всем,
И в час безветренной погоды
Ладья с повиснувшим крылом.
VIII. «Не сожалей, что жизнь минует…»
Не сожалей, что жизнь минует,
Когда с тобой перед концом
Природа пышно торжествует
Таким немеркнущим венцом,
Когда пленительнее сказки
В ней каждый луч и каждый звук —
И песня вод, и неба краски,
И гор воздушный полукруг.
IX. «С лесной горы взгляни на море…»
С лесной горы взгляни на море,
О, вот где мира красота
В одном волшебном кругозоре
С бесценной щедростью слита!.
Вверху шумят, гудят вершины,
У ног сдвигаются скалы,
А там – живые исполины —
Гремят и катятся валы.
И с каждым пенистым прибоем
Над сумраком души твоей
Со всеми величьем и покоем
Победа света все полней.
X. «Устав от красок и от зноя…»
Устав от красок и от зноя,
Сегодня сер недвижный день,
Как будто око золотое
И приоткрыть так рано лень,
И тусклой дымкою тумана
Наутро вдруг волшебник скрыл
Всё, чем вчера благоуханно
И ослепительно дарил.
XI. «Немного слов и песен надо…»
Немного слов и песен надо,
Когда кругом царит краса,
Когда на листья винограда
Нисходит сонная роса,
И над молчаньем южной ночи
8 лучах предвечного огня
Трепещут звезд живые очи,
Мечту туманя и маня.
XII. «Какая тишина и нежность…»
Какая тишина и нежность,
Как далеко от пылких бурь.
Забыта ты, весны мятежность,
И лета знойная лазурь.
Уж утром медленно и строго
Встает неяркая заря,
И шепчет сердцу много-много
Усталый сумрак сентября.
XIII. Ясная осень
Еще они прозрачны, дали,
И ясен купол голубой,
И без смущенья, без печали
Заря прощается с землей.
Еще в груди напевы юны,
Еще хотят они лететь,
И только ждут живые струны
Согласоваться и запеть.
XIV. Тайфун («Порой взамен беспечной неги…»)
Порой взамен беспечной неги
Свирепо заревет тайфун,
И в стройный хор живых элегий
Ворвется хаос диких струн,
В такой безумной схватке фурий,
С таким стремленьем сокрушить,
Как будто ты, страна лазури,
Еще не бросила творить.
XV. «Как ярко солнце ноября…»
Как ярко солнце ноября,
Как чисты синие просторы.
Неугасимая заря
Легла на каменные горы.
Легла и дышит без конца,
Как надышаться ей, не зная,
И лучезарного венца
Ни на мгновенье не скидая.
XVI. «И в зиму так же небо сине…»
И в зиму также небо сине
И над стихающей волной
Висит лазурною пустыней,
Дрожит бездонной глубиной.
И мнится, некий дух вселенной
Вот близко, близко, в миг немой
Прострется бездною нетленной
Над опустелою землей.
XVII. «Оно прекрасно и высоко…»
Оно прекрасно и высоко,
Живое небо января.
От стран роскошного востока
Прикочевала к нам заря.
И над горами, надо льдами
Зимою скованных брегов
Легла воздушными волнами,
Вовек не ведавшими льдов.
XVIII. «Наверно, вот в таких краях…»
Наверно, вот в таких краях
Свои венки найдут поэты:
Всё горы, горы и в горах —
То дуб, то ель, да лип букеты.
Свергаясь долу, путь гремит
Под перегруженной телегой,
А там вдали как ясен вид,
Какой он дышит вольной негой.
Ручьи колей рекой слились,
Уж ночь в долу благоуханном,
Да, переваливая высь,
Недавний дождь ползет туманом.
XIX. Тайфун («Нам небом послан был тайфун…»)
Нам небом послан был тайфун
Чтоб духом мы не упадали,
Чтоб мы не ослабляли струн
В немом бездействии печали,
Чтобы не жались, как рабы,
Под дикие раскаты грома
И вдохновение борьбы
Нам было близко и знакомо.
XX. Твоя скала
Два камня на распутьи влажном.
Мы сели там в вечерний час,
И волны с грохотом протяжным
Бросались в сумерках на нас.
Я снова здесь. Раздумья полный,
Один я над водой стою,
И горько всхлипывают волны,
Взбираясь на скалу твою.
XXI. Опорная, 18
[1]
Поникла ветхая ограда,
И от ворот одни столбы,
Но буйны плети винограда,
Как победившие рабы.
Да тучи бледного жасмина,
Освобожденного от пут,
Как одиночества картина,
Участье путника зовут.
XXII. Марина
Люблю басовые тона
С утра встревоженного моря,
Когда на всем его просторе
Гудит и рушится волна.
Как будто линия штыков,
Неотразима в дружной силе,
Встает и в брызгах снежной пыли
Марш-марш на приступ берегов.
XXIII. Владивостоку
Есть красота в тебе живая,
Когда и с шуйцы, и с десной
Лазурь задвинет золотая
Тебя хранительной стеной.
И широко и необъятно
По зыби млеющих прохлад
Рассыпят огненные пятна
Весна и вечер и закат.
XXIV. Нарцисс
Уж город все свои огни
Зажег на всех террасах горных,
И в море теплятся они,
Как перлы средь утесов черных.
И с негой каменный Нарцисс
Над морем замер до рассвета,
И звезды мира собрались
В урочный час кругом поэта.
XXV. «Забуду ль я вот эти горы…»
Забуду ль я вот эти горы
В туманный, ранний утра час,
И бухты свежие просторы,
И чаек крик, – забуду ль вас?
Иль при конце моем печальном,
Пред тем, как ступит жизнь во тьму,
Я вас, хотя б в виденьи дальном,
С тоскою сердцем обойму?
Миги
I. Цветы
Ни к чему не прилепляться,
Все мгновеньями любить, —
Вот как надо наслаждаться,
Вот что значит жизнью жить.
Только миг у брака брачен,
Жизнь и смерть – всегда чета,
Краткий срок цветам назначен,
Но какая красота!
И бесцельны, и безвластны,
В опьянении мечты,
Так мгновенны, так прекрасны
Легкой радости цветы.
II. На бревне
На бревне, над речкой горной,
Чуть журчащей меж камней,
Сладок отдых, сладок сумрак
Еле шепчущих ветвей.
Говорят они: усталый
Путник, сядь к нам отдыхать.
Светлых сказок мы нашепчем,
Их с собой ты можешь взять.
В холод жизни, в путь далекий
Понесешь, как клад живой,
Свежий голос речки горной,
Говор леса над водой.
III. «Я люблю эти ранние, робкие грезы…»
Я люблю эти ранние, робкие грезы,
Очертанья неясные тающих снов,
И распятье кривое застывшей березы,
Не мечтавшей о пухе грядущих листов.
Я люблю эту музыку смутных созвучий,
Чуть воскресших над темной могилой души.
И в траве, по росе, голубой и певучей,
Колокольчика зов в дорассветной тиши.
IV. Последний миг
Чисто и ясно в душе заключить
Эту последнюю знойную нить,
Это смущенье и это прощай,
Этот цветов засыпающих рай,
Эту луну на скамье и у ног,
Этот весны ускользающий вздох,
Эти немые, как стражи, кусты,
Этот томительный миг красоты…
V. «Много звучит голосов…»
Много звучит голосов, призывающих чуткое сердце,
Много задумчивых снов ночь навевает мечте,
Только призывнее всех для меня и волнует всех слаще
Свежий, как поздняя ночь, ночью подсказанный стих.
VI. «Не говори, что ты устала…»
Не говори, что ты устала:
Еще весна твоя светла,
И ночь так пышно раскидала
И звезд и песен без числа.
Лишь только щедро и глубоко
Еще всей жизнью ты живи
И сердце распахни широко
Для слез, и неги, и любви.
VII. «Сердцу и только ему…»
Сердцу и только ему на лазурно-прозрачном рассвете,
Тихий мой друг, отдадим робкую тайну свою.
Все и поймет, и простит молчаливый и грустный волшебник,
Чтоб на заре обронить знойный и сладостный стих.
VIII. «Я рад бы не любить, я рад бы не мечтать…»
Я бы рад не любить, я бы рад не мечтать,
Но такая весна, но такая заря,
И всю ночь соловьи не давали мне спать,
В безглагольном восторге дрожа и горя.
Я бы рад не любить, я бы рад не мечтать,
Но весь вечер вчера тот ручей под окном
Торопился бежать, торопился шептать,
Как смычок по струне, об одном, об одном…
IX. Календарное
Снова май. В овраге полном
С пеньем пенится вода.
Это май, а май безмолвным
Не бывает никогда.
Разбежалось в поле стадо.
Пастушонку лень бродить.
Знать, опять кому-то надо
Любоваться и любить.
Чу, над влажными листами
Всё желанней и звучней
Осмелевший под звездами
Запевает соловей.
Хорошо бродить свободным,
Петь и прыгать, как вода.
В сердце май, а май холодным
Не бывает никогда.
X. «Светлы весенние просторы…»
Светлы весенние просторы,
Тиха безоблачная даль,
Опять из сердца без укора
Уходит старая печаль.
И веет снами молодыми,
И думы легкие чисты,
И над могилами родными
Дрожат прозрачные листы.
XI. «Я сумел бы тебя и любить, и ласкать…»
Я сумел бы тебя и любить, и ласкать,
Только словом так трудно решиться сказать…
Я бы лучше сумел, если б розою был,
Если б тонким тебе ароматом кадил,
Если б облачком беглым я плыл над тобой,
Если б тайны ронял серебристой росой,
Если б тенью прохладной мог стан твой обнять,
Я сумел бы тогда и любить, и ласкать…
XII. «Право, не надо нам долгих речей…»
Право, не надо нам долгих речей,
Будь только смутно журчащий ручей,
Будь только леса осеннего мох,
Будь только сердца затихшего вздох,
Будь только в темный тропинка овраг,
Будь только негой замедленный шаг,
Будь только ветер, взметнувший листву,
Будь только сказочный сон наяву.
XIII. «Выйдем тихонько бродить»
Пойдем сегодня побродить
Одни над мирными брегами,
Пойдем душою повторить
Созвучье ночи со звездами.
И в миг, как их померкнет рой
Пред набегающим рассветом,
Как сон расстанемся с тобой,
Чтоб белый день не знал об этом.
XIV. «Опять весна, и негой сладкой…»
Опять весна, и негой сладкой
Обвеян мелкий пух аллей,
И узкий месяц встал украдкой
Смотреть сквозь прорези ветвей.
И тает даль, и всё как прежде:
И жизнь полна, и томны сны,
И любо молодость надежде
Отдать на празднике весны.
XV. Даль
Родная кроткая заря
Над мирной далью деревень,
Когда, задумчиво горя,
Беззвучно в ночь отходит день,
И над недвижною рекой,
Не колыхнувшей гладь струи,
Расстелет вечер золотой
Тенета мягкие свои…
XVI. «Ты вся в звездах. В окне открытом…»
Ты вся в звездах. В окне открытом
Твой профиль четко озарен,
А там, внизу, в логу забытом,
Весны светлеет тонкий сон.
Весна царит, бросая пенье
В затишье сада и села,
И в этом чистом озаренье
Ты так невинна и светла.
Мерцают звезды. Чуть росится
Плетень соседнего двора,
И сердцу хочется томиться,
Пылать и плакать до утра.
XVII. «И праздник мой настал. Густою…»
И праздник мой настал. Густою
Волною льется аромат.
Передо мною и за мною
Картины чудные лежат.
Но коротка, как сновиденье,
Моя роскошная весна,
И разве иней сожаленья
Оставит старости она.
XVIII. «Печаль и музыка одно…»
Печаль и музыка – одно.
Как широка пустыня жизни,
Как душу спавшую давно,
Томит призыв былой отчизны.
Мечте мучителен покой,
Ей внятен голос вечно юный,
И кто-то сильный и живой
В душе натягивает струны…
XIX. «Как после тягостной разлуки…»
Как после тягостной разлуки
Красив и тих твой ясный свет,
Какие ласковые руки,
Какой пленительный привет.
Какая даль передо мною,
И как безоблачно чиста
Из сердца полного тобою
Струится песня на уста…
XX. «Право, иного я счастья не жду…»
Право, иного я счастья не жду:
Столько огней в полуночном саду;
В небе высоком огни и в воде.
Искры росы и по листьям везде,
Да и в траве под ногой светляки
В теплом мерцаньи зажгли огоньки.
Да и в косе-то, гляди, у тебя
Звездочка, что ль, заблудилась, любя…
XXI. Окошко
Люблю зеленое окошко —
Оно весь день свежо молчит,
Оно на старую дорожку
Седого путника манит, —
Дорожку топкую лесную,
Где снова он изведать рад
И сказку лета голубую,
И зной смолистых колоннад.
XXII. Пень
О волшебство природы летней, —
Леса под шумною фатой,
И всё знойней, и всё приветней
Улыбка прелести земной.
Рукой заботливою няни
Все пятна ветхие сняла
И пень кривой на той поляне
Как ризой брачной убрала.
Смотри, теснятся в дружной неге
И, хорошея с каждым днем,
Со всех сторон в листах побеги
Спешат сравняться с горбуном.
XXIII. «Есть в одинокой, ясной ночи…»
Есть в одинокой, ясной ночи
Такая грусть и пустота.
Глядят луны немые очи
На нелюдимые места.
Что ж это? Жизнь иль отраженье
Отживших дум в зерцале сна,
И в высоте, как привиденье,
Проходит мертвая луна?
О, будь лучом моей ты ночи,
Чтоб обезволенная мгла
Познала свет, открыла очи
И вновь дышала и жила.
XXIV. «Я поздно вышел. День счастливый…»
Я поздно вышел. День счастливый
Уж догорел в костре лучей,
И затянул туман пугливый
Виденье зноя и огней.
И только там, где за мгновенье
Великолепный храм царил,
Чуть взору грезилось волненье
Сотлевших без возврата крыл.
XXV. Ре мажор
Не знаю сам я, оттого ли,
Что сердцу воля дорога,
Люблю я праздник дикой воли,
Люблю речные берега,
Когда их ломит ярый грохот
Восставших вод, крушимых льдов,
И тяжек пьяный зык и хохот
Раскипятившихся борцов.
XXVI. «Здесь, под кущей винограда…»
Здесь, под кущей винограда
Я присяду. Мне тепло.
Солнце – путнику награда,
Солнце гроздьям винограда
Даст прозрачное стекло.
Отчего ж на сердце тени,
И в груди, как ночь, темно? —
Солнце, солнце, добрый гений,
Разгони туман сомнений,
Дай палящее вино!
XXVII. «Уже березы полуголы…»
Уже березы полуголы,
А воздух всё лучист и чист,
И безмятежные глаголы
Лепечет падающий лист.
И в сердце нет сопротивленья,
И будь благословенно ты,
Хотя б последнее мгновенье,
В закатном золоте мечты.
XXVIII. Свое
Как хорошо быть одиноким,
От всех бойцов равно далеким,
Любить свое, любить одно,
В живую цепь ковать звено.
Как хорошо по небывалым
Бродить стезям, по снам грустя,
Как хорошо бокалом малым
Испить от полного ручья.
XXIX. В сторонке
В мое окно вся жизнь людская
В разнообразии видна,
И улиц суета дневная,
Как вечный бег веретена.
Но как милей на миг к сторонке
С немою думой отступить
И слушать зов свирели тонкий
И грезы тающую нить.
XXX. Перед сном
Как хорошо под вечерок,
Едва погаснет дня волненье,
Пойти сложить у милых ног
Весь груз тревоги и сомненья.
Смелей прижмись к моей груди
Пред сном головкою усталой,
И речи мирные веди
О том, что было да бывало.
XXXI. Зарницы
Вчера, когда мы расставались,
Сбиралась за морем гроза,
И много высказать пытались
Твои безмолвные глаза.
Но мы и целая природа
Свершали молча договор,
И от востока до захода
Мерцал зарниц безмолвный хор.
XXXII. Март
Ты, предвесенняя, немая,
Чуть мартом тронутая даль,
И чаша неба голубая,
Как незапятнанный хрусталь.
И сердце бредит, сердце чует:
Вот-вот не месяцы, но дни,
И солнце знойно расколдует
Цветы, и песни, и огни.
Из старых тетрадей
I. «Нет, полно пламенно дрожать и тосковать…»
Нет, полно пламенно дрожать и тосковать,
Напрасно рваться вдаль безумною мечтою!
Я знаю: прежних лет не пережить опять
С их дерзкой силою и гордой чистотою.
Зачем же плачет так забытая струна,
В переболевшую опять вонзаясь душу?
Ужель всё мертвое я разбужу от сна
И завоеванный так трудно мир разрушу?
Ужели вновь она вскипает и зовет,
И взоры темные неутомимо хмуря,
Сорвет мой бедный челн и грозно понесет
В седую даль валов – таинственная буря?
Что если призраком тревожным и родным
Виденья чистые очей моих коснутся,
Какая будет боль отдаться снам живым
И безнадежному в немой тюрьме проснуться!
II. Мотив из Илиады
Грозно в кипучем бою он дышит отвагой и силой.
Как отступают враги перед летучим копьем!
Точно как молнии Зевса сверкают из смелого взора,
Черные кудри волной льются на мрамор чела.
Ах, оглянися назад, красавец, где солнце заходит,
Где над зубцами стены терем знакомый горит!
Скоро ль прохладная ночь рассыплет лазурные звезды.
Скоро ль герою венок тихо наденет любовь?
III. «Я коня оседлал, чтоб кручину избыть…»
Я коня оседлал, чтоб кручину избыть,
Чтоб от ворога злого бежать,
И лесною тропой я, как вихрь, полетел,
И закат предо мной, не сгорая, горел,
И кручине меня не нагнать!
И дышал я, дышал, надышаться не мог
Благодатной свободой лесной,
И скакал, – лишь мелькали кусты да стволы,
И откуда-то веяло холодом мглы,
Сладко веяло влагой ночной.
Тишина, тишина! Только ветер свистит,
Только желтый листок опадет…
Укачала мечта молодая меня,
И не знал я, куда погоняю коня
И куда меня конь донесет!
IV. Простор
Из книг старинных и печальных,
Как из глухих подземных нор,
Я много дум и вздохов дальних
К тебе принес, родной простор.
Но в светлой неге возрожденья
Тебе неведома печаль;
С тобой воздушные виденья
И ускользающая даль.
И растворилась в чаше чудной
Вся наколдованная грусть,
И вновь бездумно и беструдно
Твоим объятьям отдаюсь.
V. «Помнишь ли ты, дорогая, любимую нашу аллею…»
Помнишь ли ты, дорогая, любимую нашу аллею,
Нашу скамейку в тени пышно сгустившихся лип?
Как заслоняли листы укромное наше местечко!
Бледная зависть луны нас не могла подглядеть…
В комнатке бедной моей с каким возраставшим волненьем
Я примечал из окна, как погасает закат…
Милая, с первой звездой вечернею ты обещалась
Выйти на нашу скамью… Как проклинал я тогда
Эти томительно-долгие, старчески-ясные взоры
Гаснущих солнца очей! Как я молил темноты!..
Как завидовал зимним, проворным сумеркам: чуть лишь
Лампу, бывало, зажжешь, – снег уж хрустит у ворот,
Лестница скромно скрипит под робким, задержанным шагом…
Зимние сумерки, вас благословляет любовь!
Но хороши вы и летом, – глядишь, затаивши дыханье,
Видишь, как сумрак растет… ждешь не дождешься звезды…
Вот загорелась… Бегу… Тревожно шаги ускоряю…
В милой, укромной тени падаю к милым ногам.
VI. На закате
Там, в аллее тенистой,
Между кленов густых,
Тенью легкой и чистой
Ты мелькнула на миг.
Не догнать мне плутовки, —
Только смех прозвенел,
Только с милой головки
Яркий розан слетел.
Солнце ниже и ниже…
Гаснет в пламени день…
Не мелькнет ли поближе
Эта милая тень?
VII. Кузнечики
В просонках, утром озаренных,
Люблю кузнечиков возню
И за стеной неугомонных
Их молоточков трескотню.
Спорится бодрая работа,
Заря прозрачная легка,
И так светло долит дремота
Под стук воздушный молотка.
И, засыпая, вижу живо
И мост, и кузницу, и ров,
И хлеба спелые разливы
Под гомон бойких молотков.
VIII. Сонет
И вновь луна, и снова дышит сад
Таинственной и жуткой красотою,
И снова тени и лучи скользят
Над садом, над прудом и над тобою.
Ты поднимаешь к небу долгий взгляд,
Заплаканный туманною мечтою,
И звезды неба тихо говорят
И шепчутся с подругою земною.
О грустный друг! кругом такая тишь:
Едва дрожит у берега камыш,
Сквозь сон звенит вдали ночная птица;
С лугов туманы влажные ползут
И бледной ночи бледная зарница
Дозорами обходит темный пруд.
IX. «И нежность, и туман осенних вечеров…»
И нежность, и туман осенних вечеров…
Усталые поля, задумчивые дали,
И месяц облачный, как долгий взор печали…
И нежность, и туман осенних вечеров.
И тени легкие невозвратимых лет, —
Минуты с вечностью таинственные звенья,
И сердца светлого истома и смиренье…
И тени легкие невозвратимых лет…
X. Старуха
Белая старуха
Под окном стучалась,
Завывала глухо,
Визгом надрывалась.
Вся, как лунь, седая,
Саваном одета,
Колдовала злая
С вечера до света.
К утру затихали
Вещие угрозы.
Как в пушистой шали,
Сосны отдыхали.
Лишь кой-где роптали
Зябкие березы.
XI. Захолустье
Мне порою нравится – без мечты, без мысли,
Вдоль забора длинного медленно брести.
Низко ветви голые надо мной повисли,
Снег хрустит и искрится на моем пути.
Странно сердцу близкие, тянутся и тянут
Переулки тесные в призрачную даль.
Капли света скудного там и здесь проглянут,
Да и снова спрячутся… да и тех не жаль!
Негой захолустного отдыха объято,
Сердце к серым сумеркам молчаливо льнет…
Так и жизнь протянется, не томя утратой,
Не тревожа памяти неподвижный гнет…
XII. Лужа
К забору ветхому несмело путник льнет.
Дорожка узкая становится все уже.
И сделай в сторону один лишь шаг – и вот
Уж целою ногой затонешь в топкой луже.
Но, яркий фартучек перетянув потуже,
Болото вязкое преображая в брод,
Шалунья девочка с улыбкою бредет,
Как фея легкая. Смелей, герой мой, ну же!
Блеснула детских глаз живая красота,
Мелькнула высоко подхваченная ножка,
Все уже топкий брод, все призрачней дорожка,
Но ты уже не ждешь. Тебя влечет мечта,
Тебя ведет весна. Уж ты на все готовый,
Как Дант последуешь за Беатриче новой.
XIII. «Вечно мать больная, а отца нет дома…»
Вечно мать больная, а отца нет дома, —
Без любви, без ласки с детства ты росла,
С одинокой думой так давно знакома,
Никогда не видя света и тепла.
И когда нежданно нежное участье,
Искреннюю ласку встретишь ты в чужом,
Бедный мой ребенок, ты не веришь в счастье,
Ты не смеешь верить никому ни в чем.
Диким и холодным взором отвечаешь —
А в груди-то сердце рвется на куски, —
Да забьешься в угол, да одна рыдаешь
Под наплывом тяжкой, давящей тоски.
О, моя бедняжка! без любви сердечной
Жизнь твоя уходит, вянет жизнь твоя,
Столько сил, быть может, столько бесконечной
Жажды быть счастливой скорбно затая…
Но, я верю крепко, на пути тяжелом
Тот тебя восстанет втайне подкрепить,
Кто Единый счастья светлым ореолом
Всякое страданье властен озарить.
XIV. Сестре (А. Р.)
Ты пела, милая. Та песня пробудила
В моей душе давно безмолвную струну.
Ужель и мне блеснет мое светило?
Ужели снова я и вспомню, и вздохну?
Так, сердцу живо все, – глубоко и ревниво
На темном-темном дне оно хоронит клад
И этой свежести лукавой и счастливой,
И этих детских игр, веселий и досад.
Пусть все развеяно, пускай среди разгула
Кустов разросшихся и спутанных ветвей
Тропинка детская бесследно потонула,
Ты пела, милая, – мы встретились на ней.
XV. В. В. Розанову – при посылке портретов детей
Вам, посвятившему детям столько рвенья,
Правдивых строк, —
Вот на мои надежды и волненья
Живой намек.
Была и третья… И ее желалось
Послать портрет…
Росла она… ей сердце любовалось…
Ее уж нет.
Но милый луч ее мелькнет случайно
Из этих глаз,
И, может быть, и Вы вздохнете тайно
Об ней, о нас.
XVI. Памяти В. С. Соловьева
У могилы твоей, под печальным крестом
Не роняю я слез, не шепчу о былом,
И ревнивой судьбы я, собрат, не виню
За недолгую, грустную юность твою.
На печальном кресте всё мне грезится тот,
Кто всю кровь и любовь за людей отдает,
Чьи святые объятья от века зовут
Каждый алчущий дух, каждый искренний труд,
Кто незримый и нежный поникнул челом
Над могилой твоей, над печальным холмом.
XVII. Две книги
Ты знаешь ли вечную книгу – как чаша безбрежная вод,
Она за страницей страница, грозя и лаская, течет.
И сколько в ней страсти и скорби, как темен и внятен язык,
То кличет, как юноша резвый, то стонет, как вещий старик.
И каждый ту книгу читает, но трудно в ней смысл разгадать,
И строго на ней почивает перста неземного печать.
Бежит за страницей страница – торопится отдых и труд,
И люди ту вечную книгу дорогою жизни зовут.
Ты знаешь ли книгу иную – как осени бледной цветы,
Как тихие старые птицы, поникли немые листы.
Раскроется ветхая книга, и шелест не слышен листов,
И веет тоскою и мраком от странных, загадочных слов,
От стольких туманных загадок, от стольких холодных улик,
И сердце томит и волнует двузначущий книги язык…
Скользит за страницей страница, торопится отдых и труд,
И смертью ту старую книгу усталые люди зовут.
На склоне дня
I. «На склоне дня прекрасней день…»
На склоне дня прекрасней день,
Под вечер жизни глубже радость,
Таит последняя ступень
Неиссякающую сладость.
Без содроганий, без борьбы
Ступи на край иного брега, —
Там есть непознанная нега
Под вечным пологом судьбы.
II. «Помнишь, липа цвела, и далекая родина снилась…»
Помнишь, – липа цвела, и далекая родина снилась;
Даль в закате лиловом была так устало светла;
Ты со мной у окна в мимолетной отраде забылась;
Помнишь, – липа цвела…
Помнишь, – липа цвела, и задумчивый запах и свежий
Веял детством забытым и светлым простором села,
Веял легкою грустью любимых, родных побережий…
Помнишь, – липа цвела…
III. «Сны мои стали иные: все темные горы, да моря…»
Сны мои стали иные: всё темные горы, да моря
Чудные волны и вдаль парус бегущий, как тень.
Точно я странником стал великого божьего мира
И тороплюсь оглядеть страстно его красоту,
Или какая-то власть предо мной открывает заране
Неотразимой судьбы душу смущающий путь.
IV. «Хоть и жизнь прожита, но под эти дрожащие звуки…»
Хоть и жизнь прожита, но под эти дрожащие звуки
Мне не хочется, нет, и помыслить о близкой разлуке.
Мне не хочется, нет, с этим нежным волненьем проститься,
Мне не хочется, нет, одному и в гробу очутиться.
Все мне мнится, и там мне послышится голос твой милый
И во мне оживут молодые, весенние силы,
И под ясные звуки душа не захочет расстаться,
И потянет и к свету, и к жизни, и к счастью прижаться…
V. «Молчу, безмолвствую. Но если…»
Молчу, безмолвствую. Но если
Твой тихий взор согреет грудь,
Опять сквозь сон пробьются песни,
Опять яснее поздний путь.
И в бледном золоте заката
На краткий миг в истоме сил
Предстанет всё мне, что так свято
И так пугливо я любил.
VI. «Минует всё, что было мило…»
Минует всё, что было мило,
Что окрыляло, что влекло,
Но ты, зари моей светило,
Горишь по-прежнему светло,
И над туманами ночными,
Где очертанья лет слились,
Зовешь лучами золотыми
В недосягаемую высь.
VII. «Я песня дальнего былого…»
Я песня дальнего былого,
Ты песня завтрашнего дня.
Я не дерзну отдаться снова
Приветам знойного огня.
Но тем отрадней пред закатом,
Перемогаясь, в полусне
Дохнуть мгновенным ароматом
И свежей вестью о весне.
VIII. «Все воскресает, все ликует…»
Всё воскресает, всё ликует,
В природе радостно, светло,
Но не воскреснет, что минует,
Что просияло и ушло.
О, мир и память грезам чистым,
Звездам, сиявшим сквозь туман,
И вам, цветам зари росистым,
Упавшим в сумрачный бурьян.
Мир, светлый мир огням заката,
Ночам, минувшим без следа,
И вам, очам, живым когда-то,
Давно померкшим навсегда.
IX. «Нет, не зови меня к весельям…»
Нет, не зови меня к весельям,
Ни к буйным откликам страстей,
Ни к утомительным похмельям
Далеких и счастливых дней.
Мне лучше нравится молчанье
И вечер поздний под окном,
И слабое воспоминанье
О всем любимом и былом.
X. «Когда дрожит смычок по струнам…»
Когда дрожит смычок по струнам
И песня чистая томит,
Какая боль за пылом юным
Седою думою следить.
Какая казнь и замиранье,
Пока всё в мире рвется жить,
Почуять сердца трепетанье,
Но уж без силы полюбить.
XI. «Не говори мне слов прощанья…»
Не говори мне слов прощанья,
Когда в природе все с весной
Так щедро сыплет обещанья
И дышит пышною красой.
С ее зарей, с ее огнями
Закат ты свой сообразуй,
Простись в безмолвии с мечтами
И к розам мая не ревнуй.
XII. «Ты все еще не позабыла…»
Ты всё еще не позабыла,
Еще ты боль свою таишь,
И горьких снов не погасила
Минувшего ночная тишь.
И вижу я: с мечтой усталой
Ты смотришь в темное окно,
Как будто всё, что оживляло,
Душой утрачено давно.
XIII. «Была пора: при блесках бала…»
Была пора: при блесках бала,
В дыханьи праздничных смычков
Весна беспечно запевала
Свою зарю, свою любовь.
Уж не вернется жизнь сначала,
Не зацветет былых цветов,
Лишь навсегда в груди вздыхала
Та дрожь последняя смычков…
XIV. «Июнь и зной, и ты со мною…»
Июнь и зной, и ты со мною,
И дума светлая чиста,
И прежней детской простотою
Цветут любимые уста.
Как будто жизнь не миновала,
Как будто старость не пришла,
Как будто вся опять сначала
Дорога чудная легла…
XV. «О, ренессанс томлений юных…»
О, ренессанс томлений юных…
Хоть близко ночь, но ясен свет
И в этих ослабевших струнах —
Весенних гимнов смутный след.
О грусть и нежность расставанья
8 закатной дымке золотой,
И лучезарное прощанье
С любовью, миром и тобой.
XVI. «Твоя судьба – одно страданье…»
Твоя судьба – одно страданье.
Но что за озаренный взгляд,
Какое ясное молчанье,
Какой пленительный наряд.
Как будто на одно мгновенье
Ты рада праздновать и жить,
И красоты самозабвенье,
Как чашу полную, испить.
XVII. «Былые дни, живые грезы…»
Былые дни, живые грезы,
Виденья ласковых долин,
Давно померкнувшие розы
С роскошных некогда куртин…
Стою с улыбкой и слезами,
И надо мной, как в полусне,
Чуть веет тонкими листами
В другой, знакомой стороне.
XVIII. «Все это было в прошлом, было…»
Все это было в прошлом, было:
Благоухание лугов,
И ласка раннего светила,
И тени длинные листов.
Но все минует, все проходит:
Чтоб тени милые собрать,
Над пашней пыльной сердце бродит,
Лишь только б помнить и рыдать.
XIX. «Мятежен был июль и зноен…»
Мятежен был июль и зноен,
Пора страстей, пора жары…
Теперь остыл я и спокоен,
И оторвался от игры.
Любуясь полными плодами,
Стою безмолвен я и тих,
И над затихшими громами
Тону в мечтаниях немых…
XX. «За днями дни студеней станут…»
За днями дни студеней станут,
Умрут последние цветы,
Но хорошо, когда не вянут
Хоть сердца поздние мечты.
Давно уж молодость умчалась,
Померкли дни, остыла кровь,
И только ты со мной осталась,
Моя вечерняя любовь.
XXI. «Зима идет. Пожарче в печи…»
Зима идет. Пожарче в печи
До верху хвороста кидай,
Поярче тающие свечи
Над поздней книгой зажигай.
Зима идет… Люби пожарче,
Всем напряженьем бренных сил,
Чтобы в могиле грезить ярче
О красоте живых светил…
XXII. Первый снег
Какую тишину навеял,
Сегодня выпав, первый снег,
Как много чистых грез взлелеял
И сколько позабытых нег
Всё вспомнил я: былые встречи,
Былые милые слова
И жарко тающие свечи
На шумной елке Рождества.
XXIII. «Мой жребий – смутное молчанье…»
Мой жребий – смутное молчанье
И в замороженном окне
Березы голой колыханье
В полудыханьи, в полусне.
Мой жребий – хмурые досуги
Да безответная мечта
Всё о каком-то дивном юге,
Где расцветает красота.
XXIV. «Бывают дни, бывают ночи…»
Бывают дни, бывают ночи
В тоске, тревоге и борьбе, —
Не видят гаснущие очи,
И уступить готов судьбе.
Но ты войдешь, – твой голос сладкий
Рассеет призраки мои,
И дверь отворится украдкой
Для снов и песен и любви.
XXV. Близнецы
Они близки – вершины жизни:
Где горче плач, там жарче смех,
И зов к таинственной отчизне
Внятней в час горя иль утех.
Не поминай, как ты страдала:
Судьба заране всё сочла
И втихомолку подбирала
Венок для грустного чела.
XXVI. О себе
Я всё расту, я всё мужаю,
Мне с каждым чувствуется днем,
Как ближе я к иному краю,
Как чуждо мне в краю родном,
Какие боли и оковы,
Вериги мысли и тюрьмы
Вот-вот прорвут свои покровы
И врозь рассеются средь тьмы.
XXVII. «Вчера я был в долине той…»
Вчера я был в долине той,
Где ясным сном летело детство,
Где милой детской простотой
Дышали игры малолетства,
И мне оттоле чуждым сном
Грозились те скалы и кручи,
Где я брожу сквозь мрак и тучи
С безмолвным спутником вдвоем.
XXVIII. Вам, только вам
Вам, только вам моя мечта,
Моя вечерняя тревога,
Когда усталые уста
Приосенит названье Бога.
Вам, только вам в прощальный час,
При открывающейся двери,
Безмолвный вздох, в любви и вере,
Последний раз, последний раз.
XXIX. Канун
Мой друг, прекрасна жизни осень,
Вся в блеклом золоте листов,
И ровный гул надгробных сосен,
И замирание дубров.
Тогда ни боль, ни озлобленье
Души не трогают покой,
И разве слабое смущенье
Пред нарастающею тьмой.
XXX. «Я помню радости живые…»
Я помню радости живые,
Я помню чистые мечты,
Сияли очи молодые,
Дрожали тонкие листы.
И всё прошло, и всё пропало,
Уже иным досталось жить,
И только сердце трепетало
И не хотело позабыть.
XXXI. Последние песни
Я тороплюсь допеть. Так много
В груди томленья и огня.
Так больно поздняя дорога
Пугает сумраком меня.
Я тороплюсь допеть. Вдруг тучи,
Замкнув лазурь, прервут мой путь.
И всё тропинка круче, круче,
И всё мне тягостней вздохнуть.
XXXII. Последний раз
Сойдя две шаткие ступени,
Пойдем бродить в огне луны,
Как потревоженные тени
Когда-то детской старины.
Два поздних сна из сказок Гримма,
Последний раз рука с рукой
Сойдем шуршать неуловимо
Перед террасою пустой.
XXXIII. Прощанье
Придет минута расставанья,
Тогда душою вновь и вновь
Сильней почуешь на прощанье
Свою померкшую любовь.
И в это краткое мгновенье
Всё-всё припомнишь и простишь
И со слезами умиленья
Былую боль благословишь.
На встречные темы
I. Сестре
Милая, как бы с живым твоим чувством к природе
Ты красотой, окружающей нас, любовалась.
Как бы смотрела на эти косматые скалы,
Темной щетиной растущие к ясному небу,
На неоглядное это далекое море,
Весь кругозор заключившее в свежих объятьях.
Пусть уже смерть опустила меж нами завесу,
Пусть ты смежила на отдых усталые взоры, —
Нет, я не верю, чтоб связь порвалася меж нами:
Так хорошо это море, и небо, и горы…
Всё это видишь ты, всё ты не можешь не видеть:
Видишь и море в полдневном торжественном блеске,
Видишь и парус косой, убегающий в море,
Видишь и ленточку горной порывистой речки,
Видишь меня, как брожу я в лесу одиноко
И о минувшем твоем и моем вспоминаю.
II. Тени
Лети, мечта моя, в далекий,
Все близкий сердцу уголок,
Где знойным летом синеокий
Во ржи смеется василек,
Где по тропинке чередою
Косцы веселые спешат,
Где над знакомою водою
Уж не шумит мой старый сад,
Но где теперь в раю минувшем,
В раю потерянном моем,
Над домом, призраком уснувшим,
Деревья-призраки венцом.
Кому и чем ты помешало —
Веселье ранних, чистых дней, —
Моя заря, мое начало,
Блаженство памяти моей.
Зачем те радости живые,
В груди дрожавшие тепло,
Во дни борьбы, во дни больные
Угрюмой бурею смело.
И на могиле вдохновений
И грез и сказочных цветов
Поникли тени – только тени, —
И тени слез, и тени снов.
III. Старому другу
Старый друг, далекий друг,
Пусть туман лежит вокруг,
Пусть на сердце нет огня,
Старый друг, люби меня.
Старый друг, во мне, со мной
Наш рассвет люби живой,
Ночи – звезды и лазурь,
Первый взрыв весенних бурь,
Споры, крики – и потом
Упоение стихом.
Старый друг, далекий друг,
Пусть томит меня недуг,
Пусть дрожит моя рука,
Знаю, так же связь крепка,
Цепь, сжимающая нас
В предзакатный, поздний час.
Мягок вечер, воздух чист.
Неподвижен влажный лист.
Вдаль по взморью разлита
Золотая красота,
И прощальные лучи
Широки и горячи.
IV. Колыбельная
Моя ты песенка, моя ты сказочка,
Моя ты ясная заря,
Моя цветов весенних связочка
В холодный вечер декабря.
Моя ты звездочка, мое ты солнышко,
Мой тихий-тихий майский цвет,
Мое ты крохотное зернышко
Грядущих дней, далеких лет.
Моя ты сказочка, моя ты песенка,
Моя ты маленькая пай,
Моя ты ангельская лесенка
В былые годы, в детский рай.
V. «Целый с тобою мне день…»
Целый с тобою мне день
Светлая вешняя сень.
Где ни стоим, ни пойдем,
Всюду цветок за цветком.
Спустимся ль к сонной реке, —
Песня плывет вдалеке.
В гору ль с рукою рука,
Ты, как лазурь, мне близка…
Целый с тобою мне день
Тихая, ясная сень…
VI. Санки
Все говорят – уж я большая,
Но почему же по заре
Слепит дорога столбовая
В таком чеканном серебре?
И почему наутро санки
Катят по горке ко двору
И любо девочке-беглянке
Чуть свет за детскую игру?
VII. 16 лет
16 лет. Какое чудо.
Весь мир сиянием одет,
Леса – дворец из изумруда,
Заря – огонь в 16 лет.
16 лет. Еще без бури
Румянит щеки знойный бред,
И голубой венок лазури
Над шелком кос в 16 лет.
16 лет. Такая доля,
Какой пышней под солнцем нет:
Весна и молодость и воля —
Три дара фей в 16 лет.
VIII. Клад
Люблю я женские сердца:
Они как клад волшебной сказки,
Они так верны до конца
И так находчивы на ласки.
И одного молю в удел
У судеб сумрачных и строгих:
Чтоб женский взор звездой горел
И при конце моей дороги.
IX. Реформа орфографии
Не надо знаков восклицанья:
Пусть всё поведает твой стих, —
И молчаливое страданье,
И ласки вымоленной миг.
Оставь лишь сердце чутко биться
И знойным снам не прекословь,
И всё в безумный стих втеснится:
И боль, и ревность, и любовь.
X. «Прошла, как сон благоуханный…»
Прошла, как сон благоуханный,
Их мимолетная любовь;
Опять покров лежит туманный,
И стынет зябнущая кровь.
Лишь иногда средь будней прозы,
В немой томительной тени,
Повеют вянущие розы,
Мелькнут утраченные дни…
XI. Флирт
Ты так находчиво флиртуешь,
Как будто искренно любя,
То манишь негой, то ревнуешь,
Но любишь, любишь ты себя.
И для соперников влюбленных
Не бережешь ты знойных чар,
И вот уж скоро ослепленных
Настигнет роковой пожар.
XII. Три буквы
С твоим египетским браслетом,
С твоею русскою душой,
Ты смотришь догоревшим летом
И ранней осени зарей.
Гляжу в глаза твои большие,
Где зов довременного тих,
И вижу искры золотые
Мятежных снов, огней живых.
XIII. Амулет
Ты хочешь старым амулетом
Свой ясный разум помутить.
Дитя мое, не верь поэтам,
Они обманут, может быть.
Я верю лишь во власть живую
Твоей младенческой мечты,
Как верю в правду роковую
Неотразимой красоты.
XIV. Попутчице
Цени болтливости припадки
В твоем усталом ворчуне:
Как с пароксизмом лихорадки,
Полжизни в них вернется мне.
Сквозь все житейские невзгоды,
Побалагурив налегке,
Они – разлившиеся броды
В давно мелеющей реке.
XV. Клевета
И так бывает в трудной жизни:
Уже спорится строгий труд,
Уже к таинственной отчизне
Всё ближе, ближе тесный путь.
Но клевета, но зависть злая
Вот-вот настигнут близ меты,
И сам услышишь, поникая,
Змеиный голос клеветы.
XVI. Инвалид
Инвалид на костылях,
Вижу прежние сраженья,
И биваки все в огнях,
И часы отдохновенья.
Слышу вальса томный зов,
Вихорь вьющегося зала,
И условный бой часов
В миг свиданья после бала.
XVII. Древность
Древность тем и хороша,
Что пред нею мы как дети,
Что бессильно к ней душа
Льнет сквозь прах тысячелетий,
Что какой-то дивный лик
Возникает там, чудесен,
И немой его язык
Вдаль влечет, как гений песен.
XVIII. Платон. «Ион». 534
У вод медовых, в кущах муз
И я, друзья, летал пчелою,
И я познал живой союз
Покорной песни с красотою.
И я был легок и крылат,
И я доступен был творенью,
Едва бессмертные велят
Безумно вспыхнуть вдохновенью.
XIX. В библиотеке
Сыздетства спутанных тропинок
Мне мил затейливый язык,
И в вашу комнату новинок
Вступать я бережно привык.
Гляжу признательно по полкам,
Впиваю бодрую струю,
И сколько там я тихомолком
Друзей и близких узнаю.
XX. Старый знакомый
Как хорошо знакомый том
Найти в библиотеке дачной,
В забытом уголке лесном,
Без корок, без одежды брачной.
Как речи милые давно
Живой и тайной страстью вспыхнут,
Когда сосна стучит в окно
И шумы дня в молчаньи тихнут.
И мысли стройной красота
С ночной сольется красотою,
И эта дивная чета
Потянет думу за собою.
XXI. Его муза
Друг, не хули его гравюры:
У ней так четки все черты,
И толстощекие амуры,
И бледнолицые цветы.
У ней, жеманницы гостиных,
Такой изысканный наряд,
И серый пепел кос недлинных,
И затаенной неги взгляд.
XXII. Третий год пятилетки
Ей только третий год, а мне-то…
И все ж, доколе бог велит,
Судьба усталого поэта
Над черной пропастью хранит.
Над пропастью, куда, как ветки,
По легкой воле ветерка,
Скользят и дни, и пятилетки,
И грузно рушатся века.
XXIII. Вослед
Еще одна допела лира.
Какая боль, кому пришлось
Из светлого земного пира
Переступить в ночной хаос.
Иль наши горести как тени,
И точно тщетный всплеск кадил
В огне негаснущих прозрений,
В заре непознанных светил?..
XXIV. Могила Тамерлана
Века скользят, а всё она
Жива, могила Тамерлана,
Как будто вечность суждена
Мечте кочевника-титана.
Стоит под куполом глухим
На зное юга над песками,
Навстречу мертвым и живым
Взирая мертвыми очами.
«Всё миновало, всё прошло,
Всё тлен пред вечностью моею,
Я жизнь и смерть, добро и зло
Переживу и одолею».
XXV. AKO
[2]
Костяшки бережного счета,
Сверканье стройного окна…
Течет привычная работа,
Поет беспечная волна…
И чуть вдали мелькнут, как тени,
В безлюдье диких берегов,
И клекот волн, и треск крушений,
И крики гибнущих пловцов.
XXVI. Труба
В твоих стихах не только пенье:
В них есть призыв, в них есть борьба,
И кличет волю на сраженье
Неотразимая труба.
За все, с чем сердцу жаль расстаться,
С чем все святыни нам слились, —
Ты бьешься, ты не хочешь сдаться,
Как мы, безвольные, сдались.
XXVII. Два Рога
Вы всё со мною, оба Рога,
И оба в золоте мечты,
Как два волшебные порога
К чертогам Божьей красоты.
Там, день и ночь не засыпая,
В туманной тьме, как в зное дня,
Трепещет бездна голубая,
Как сказка влаги и огня.