В этот субтрагический день, занесенный впоследствии в календари и учебники как День Наземной Тревоги, государь и его двор решали столь же нелегкую, сколь трудную, тяжелую и непростую задачу. А именно : не допустить войны. Которая, воздев свои костяные руки, уже замаячила на горизонте.

А все дело было в после. Его голландское высокородие одноименный посол, заинтригованный словами царя о каком-то важном предприятии, которым он занят, приложил критическую массу усилий в добывании информации на сей счет. В первый раз за всю свою карьеру вспомнив, что он же является резидентом и личным составом разведки в данной стране, посол помусолил "Наставление по скрытому проникновению в замыслы", вспомнил кое-что из преподанных ему в юности азов и, употребив некоторое количество гульденов на экипировку, преобразился. Матушка-послица, увидев в мужнином кабинете безлошадного хлебопашца, постукивающего лапоточками по паркету, изумилась столь сильно, что пролила кофеек на фартук. Смущенный посол, пытаясь вставить в рукава мужицкой рубахи запонки, объяснил ей, что обстоятельства требуют неординарных подходов, велел к обеду не ждать и, зачем-то смазав лапоточки дегтем, отправился на разведку.

Каковую провел в двух трактирах, на трех завалинках и в конюшне, свойски беседуя с населением и скотиной. Через несколько часов собранная им информация улеглась примерно в следующую картину : государю-батюшке было подробное видение с чертежами, а также голоса, призывающие эти чертежи воплотить. Само же по себе устройство является революционного типа оружием, позволяющим враз расправиться со всеми врагами самым кардинальным манером. Говорили что-то о дальнометном железном луке с тысячью одновременно запускаемых стрел; о чудо-пушке с огромными снарядами в виде шара, которые не летают, а катятся по вражеской территории, уничтожая все выпуклое и торчащее; о большой чугунной ракете меткого попадания, способной шмякнуться обземь с таким грохотом, что в радиусе ста верст из ума выживало все хоть сколько-нибудь мыслящее. А один отважный воображением мужичонко даже шепнул послу в оттопыренное ушко, что секретный царский план о семидесяти двух листах подразумевает одновременное радиальное наступление на весь мир.

— Ослобождение мирового крестьянства от мирового господства. — сказал мужичонко и, хитро глядя на законспирировавшегося под мочальной бородою посла, добавил :

— Дабы уничтожить все сущее на земле самым гуманным образом.

В общем, согласно "Наставлению по оценке нависших угроз", ситуация была хотя и туманной, но весьма и весьма критической. И посол, переоблачившись и взяв самую готическую из тростей, явился ко двору с самым официальным из всех возможных визитом. По отсутствию царя объясняться пришлось с государыней. Мужественно уклонившись от дегустации земляничного с кремом свежего пирога, его высокородие столь путано изложил причины своего появления, что государыня едва не уронилась на персидский ковер. Да и сам посол, вынюхав чрезмерную понюшку успокоительной соли, сделался не только бледен, но и весьма слаб ногами. Совладав с собой, царица оставила посла наедине со вселенским ужасом, а сама, гудя и семафоря, бросилась искать мужа. Каковой обнаружился ковыряющим в носу в компании шута и примкнувшего к ним чучела со сложенными руками.

— Разведка-то у его хорошо поставлена. — сказал царь, выслушав более похожую на бабьи причитания сбивчивую речь государыни. — Только не на ноги, а на голову. Ни грамму не удивлюсь, ежли он уже чемоданы упаковал. Да, все-тки чего бы он в мемуарах там не писал, а мы для его — загадка.

— Не мы, а ты, величество.- уточнил шут.

— Ты чего затеял опять? — спросила, трогая кончиком платка уголки глаз, царица. — Ты всерьез али как?

— Я — как все цари. Понарошку, но насмерть! — гордо ответил царь. Но, не желая томить супругу, приобнял ее и что-то долго шептал на ухо, временами спрашивая :

— Понятно?

Царица выслушала, все поняла и, оглядев чучело, сказала :

— Хорошо, что не понимает ничего. Вот испужалося бы...

И уже через несколько минут государь, включив предварительно механического павлина, толкнув музыкального Ваньку-встаньку и самолично сходив за пирогом, объяснялся с послом дружественной державы.

— В точности, высокородие, рассказать тебе пока не могу. Не столько военный секрет, сколько государственный сюрприз. Однако поверь : никакого ущербу не токмо не допустимо, но, наоборот, прибытку немалого обоим странам в достатке будет. Потому что сие инкогнито механическое суть устройство не боевое, а сугубо мирного назначения. Хоть и весьма ужасного виду.

И послу в который уже раз пришлось вместо анализа положиться на веру. Он ел пирог, качал Ваньку-встаньку и зачарованно смотрел то на павлина, то на государя. Который, протягивая очередной кусок на новом подносе, говорил :

— Главное в нас с тобой качество — правдивая непобрешимость. Вот пускай у того, кто из нас двоих друг дружке хоть раз сбрехал — кусок изо рта падет!

И они спокойно сидели дальше. И ни у кого ничего не падало.

Тем же вечером состоялось и само событие, скрытая подготовка к которому чуть было не привела к международному кризису. Государь пригласил супругу, царевну, посла с женой, бояр и духовенство на луковое стрельбище и посоветовал запастись ватой.

— Дабы ушами не онеметь. — сказал он, переглянувшись с шутом. Который от себя посоветовал захватить и туалетной бумаги.

— Дабы филейным горлом одеяний не оскорбить. Ибо столь рекордных децибел звукопад ожидается, что Илья-пророк ваш уже завтре Господом со службы уволен будет. За неполное соответствие. — шут, кривляясь, показал духовенству свой самый длинный в государстве язык. На что самый молчаливый из попов показал ему из-под долгой полы самые длинные в стране ножницы.

На луковом стрельбище, являвшемся частью пешего полигона, были загодя расставлены стулья с разложенными на них лорнетами. В свободной лоточной продаже имелись как бодрящие жидкости, так и успокоительные порошки. По дальнему периметру мельтешили охранные стражи, а в относительно ближней перспективе, точно напротив стульев, стояло покрытое брезентом нечто, напоминавшее косо установленный обелиск. Подождав, пока все рассядутся, государь прочел короткую лекцию.

— Сие, господа, есть ни что иное, как именно то, что вы перед собой видите. Изобретено надысь лично мною, сконструировано и изготовлено в отечественных условиях на импортном оборудовании. Предназначается для моментального принесения общечеловеческой пользы. Дергай!

Один из мастеровых сдернул брезент за уголок, и перед потрясенными зрителями предстало невероятных размеров артиллерийское орудие. Дизайн его был столь смел, что даже у не смыслящего ничего ни в чем духовенства бороды зашевелились отдельно от челюстей. Колес у орудия было три, опорных станин шесть, а ствол был такой гомерической толщины, что посол и его супруга испуганно перекрестились в четыре нервных руки. Государь же любовно глянул на здоровенную мушку, прикрепленную к срезу ствола и сказал :

— Стрелять могет чем попало, но в данном случае заряжено крупным братским приветом. Который сам по себе столь гнетущ, что приводит к разрыву сердца даже у крупных птиц. Однако в сочетании с данным орудием, а также принимая во внимание добрососедские отношения, сие есть ни что иное как пилотируемый салют. Но не просто в небо, а по конкретной выбранной цели.

Запутав большинство присутствующих окончательно, его величество вынул руку из кармана и высоко воздел над главой.

— Расче-о-о-от! — торжественно прокричал государь. — Слушай мою команду-у! Одиночным! Приколочно-пугасным! Трубка двадцать! По Голландии! Пли!

Ужаснувшийся посол заглянул государю в рот, но страшенной мощи звук развернул его воспрятие в прежнюю сторону. Изрыгнув гигантский сноп пламени, пушка выстрелила на запад. И откатилась на восток едва ли не в самые зрительские ряды. И те, кто обладал острым зрением, могли отчетливо видеть, как в обратную откату сторону полетело что-то довольно гуманоидное по форме и весьма худое по содержанию. Громовой же раскат выстрела, действительно, был столь силен, что дезориентированные небесные хляби тотчас разверзлись.

— Дождик, дождик! — его царское величество, радуясь, словно малой ребенок, побежал сначала жать руки кузнецам с пушкарями, а затем абсолютно непричастному и в силу многих причин мгновенно отсыревшему духовенству.

— За что? — трясущимися губами вопросил пространство перед собой голландский посол.

— За родину! Твою и мою. — отвечал ему шут, протягивая ковшик с медом. — Заряд-то не боевой, высокородие! Хотя вовсе не холостой. А суть в том, что по прилете на парашюте опустится и в центре Амстердаму твоего в самую большую клумбу втыкнется. Как самое что ни есть мирное баллистическое послание. И грамота у его в кармане. С приглашением. От нашего двора вашему.

Вернувшийся бегом царь снова махнул рукой, и из-за кустов, медленно выступая, пошли дудошники и рожечники. Голландский гимн в их исполнении выглядел африканским, однако ко всему привыкший посол привычно вытянулся и приложил руку к бешено бьющемуся своему голландскому сердцу.

— Мы ить тока в карты с тобой воюем, не так? — спросил его, неостановимо радуясь, государь. — И ущербу, окромя по носам оными, не наносим, так?

— Так, баба-тушка... — отвечала за посла его более храбрая, хоть и слегка одеревеневшая, половина.

— Уж извини, матушка, ежели напугал... — сказал царь. — Да, кстати... Я приглашение вашему-то отправил. Что, значит, в любое время с неофициальным дружественным ожидаю. Так что пусть планирует. А мы карасей наловим. И сметаны надоим.

— И огурцов накоптим. — добавил шут.

— И сахару наколем. Ломами. — сказала совсем не склонная к юмору, а просто очень хлебосольная и гостеприимная царская половина...