У мудрого Винни-Пуха был свой взгляд на вещи, поэтому Сова со своим взглядом на вещи сразу же пошла на хуй, а Винни-Пух вещи в свой мешок уложил и через маску шерстяную связанного Кролика вопросил:

— А и где говно денюшки прячет?

Кролик фингалом на комод указал, Сова скоростная сразу же туда кинулась и через секунду опять на хуй пошла, а деньги Винни-Пух резинкой скрепил, в портмоне положил и под маской черной улыбнулся застенчиво. Деньги он еб твою мать как любил! Прямо хуй в рот чего другого так сильно любил, как их. Иной клоун денег не любит, перстней не носит, всю жизнь на говне и хлебе сидит, "Вопросы философии" читает, Жана Люка Годара от пиздодуя болотного с рождения отличает, бреется, сука, одеколонится, жопу независимо от результата бумажечкой промокает... Винни-Пух — не такой. Винни-Пух, мать его еби, покойницу, сам себе и Господь, и Дьявол, и костюм с начесом. У Винни-Пуха голова мягкая ежли чего решила — руки-ноги крепкие сразу же сделали. Невзирая на любые трудности, преграды или даже — хуй на нее с большим прибором! — полную невозможность. У Винни-Пуха на любое дело от лобка до потолка не качаясь встанет, если башка мягкая чего решила. Если у Винни-Пуха в башке два крючочка один на другой наделись — все, пиздец. Проблемы не будет. Десять срак любым жлобам оторвет, пятьсот километров на одной мошонке проскачет, Луну в прыжке обоссыт — да хошь чего! Какие к хую проблемы могут быть у медведя, который еще во чреве главную истину уловил: все кругом долбоебы, один ты джигит. Сова вон семинарию закончила, лицей, суворовское училище и Качинскую летную школу, а медведь простонародный пинка ей от всего сердца въебенил — и лежит Сова, ни жива ни мертва, и полчаса еще лежать будет, если паралич не пробьет, и на хуй, спрашивается, столько лет за партой сидеть? Жопа, конечно, до последней степени каменеет, но только и всего. Кролик вон тоже, дипломат, на три цепочки закрылся, пускать не хотел, пидор, в глазок глядел, собакой лаял ненатурально, испугать хотел, хуила. Вот ведь хуила! Да Винни-Пух если по твою кассу спецом пришел, чем же ты ему, упиздень шепелявый, воспрепятствуешь? Разве что от страха геморроем натужно свистнешь, тревогу подымешь, менты бравые на оленях прискачут. Так ведь менты же не Винни-Пуха, кореша, братку, пацана законного, пиздить будут, а твою ебаную заячью морду о кафель так изотрут, что маман твоя по приезде охуеет в квадрате, на одну вторую опизденеет и всеми четырьмя об пол ебнется. Да Винни-Пух-то, впрочем, совсем не гондон, не секач лесной, чужие сопли зря лить не будет, он за кассой явился, а не зубы твои вычитать и складывать. Винни-Пух, конечно, не добрее палки с железным набалдашником, но если ты ему кассу сам накатил, все где что ему показал — хуй с тобой, прощай, вот тебе моя рука, очень долго живи и яйцам твоим многие лета висеть! А фингал под глазом — это Сова, ее трижды ебаных рук дело, к ней все претензии, проститутке, за этим, собственно, и приходила — связанному Кролику безбоязненно пиздюлей вручить, на ломберный столик насрать да диктору в телевизоре ебало разбить. Сволочь она, конечно. И как птица — говно. Но наводчица классная, рукомойник у нее на плечах в темноте все видит, бачит и зрит: у кого золото в ушах сверкает, у кого хрусталя пуд в серванте, кто деньгами сортир обклеил. Для Винни-Пуха она как ручной дятел за неимением сокола — влет не бьет, но целеуказание даст. Винни-Пух ее во-о-от такусеньким яйцом из гнезда вытащил, мамаше совиной об лобешник хотел расхуярить, как и все остальные, хулиганил тогда частенько в лесу. Да чего-то пожалел с бодуна, долгими вечерами в кресле высиживал, пока не запищало и в жопу не клюнуло. Теперь она ему верой и правдой служит, не за совесть, которой ей Бог не дал, а за страх, который ей Винни-Пух в тупую башку кирзовым сапогом вколотил. За братьев и за сестер пепел ей никуда не стучит, маму свою старушку она Винни-Пуху с картошкой пожарила, клюв вечно в дерьме, к мылу не прикасается, порошок зубной презирает, какому-то воробью городскому на помойке дает за деньги, причем вдвойне платит, потому что у всех путных птиц при одном только взгляде на такое уебище пестики с тычинками отнимаются.

— Ну, хуй тебе в рот, барыга... — ласково сказал Винни-Пух и подвинул Кролика к батарее. — Хуй тебе в нос, браток. Не болей. Не жопься. В следующий раз отпирай сразу. Не кашляй. На лысый череп тебе тоже хуй. Пока. Два хуя тебе также в ухи. И один на твое усмотрение. Бывай. И один тебе в холодильник на завтра. Будь.

И они съебались так же быстро, как и припиздили. По дороге домой Винни-Пух что-то под нос исполнял, фальшивя и не помня ни единого слова. Крылатая хуйня летела молча, пугая окрестности своим сходством с пиздопроушиной. Все было в порядке. Дело было сделано. А когда дело сделано, не идет ли все на хуй к ебаной матери да через тридцать три залупы ебливому коту под муда?!