В Чёрчилль-колледже я встретился с профессором Ричардом Кейнсом. Он принадлежал к двум фамилиям – Кейнсам и Дарвинам. Родившись в 1919 г., он был сыном Джеффри Кейнса, брата Мейнарда Кейнса. По материнской линии он является правнуком Чарльза Дарвина, а его мать – Маргарет – внучкой Дарвина.
Ричард Кейнс-Дарвин изучал физиологию, затем занимал пост исследователя в Тринити-колледже, работал в физиологической лаборатории с Аланом Ходкиным и Эндрю Хаксли. С 1953 по 1960 г. он преподавал в Кембриджском университете, возглавлял кафедру физиологии. С 1952 по 1960 г. Ричард Кейнс – член Питерхауза, где, по его признанию, была самая лучшая кухня в Кембридже. Но здесь он вступил в конфликт с мастером колледжа. В результате в 1960 г. он вынужден был уйти из колледжа, распрощавшись со вкусными обедами. Физик Джон Кокрофт, который в это время стал мастером только что созданного Чёрчилль-колледжа, пригласил его туда. Таким образом, Ричард Кейнс оказался в числе отцов-основателей нового колледжа (1961). Сегодня он является одним из его старейших профессоров.
Ричард Кейнс – автор книг по физиологии, в частности книги «Нервы и мышцы». Кроме того, он публикует работы, связанные с научным наследием своих знаменитых родственников. Он издал книгу о путевом дневнике Чарльза Дарвина на корабле «Бигль» (1981), а также переписку Мейнарда Кейнса с Лидией Лопоковой (1989).
В 1999 г. в колледже праздновался 80-летний юбилей Ричарда Кейнса. В колледже он 18 лет возглавлял комитет, который курировал работу архива Чёрчилля. Ричард Кейнс во многом содействовал успешной работе этого архива. Он сохраняет воспоминания о своем дяде, знаменитом экономисте, в жизни которого деньги и культура всегда находили связь друг с другом, власть и деньги служили культуре и развитию науки.
Узнав, что я пишу книгу по истории Кембриджа, Ричард Кейнс пригласил меня к себе домой. Он рассказал мне о многих русских, которых он повстречал в Кембридже, – прежде всего об экстравагантной жене своего дяде Лидии Лопоковой, затем о Петре Леонидовиче Капице, с которым он неоднократно встречался, о математике Абраме Самойловиче Бесиковиче, о византинисте Дмитрии Дмитриевиче Оболенском. Он всех их хорошо помнил. Я попросил его записать свои воспоминания и затем опубликовал их как предисловие к моей книге о Кембридже. Думаю, что эти воспоминания стоят десятков книг. Поэтому привожу их здесь целиком в моем переводе:
«Насколько я помню, в Кембридже всегда присутствовали русские, которые придавали университету особую атмосферу. Благодаря счастливому случаю я встречался с некоторыми из тех русских, которых и до сих пор с хорошим чувством вспоминают в Кембридже.
Прежде всего, это русская балерина Лидия Лопокова, на которой мой дядя, экономист Джон Мейнард Кейнс женился в 1925 году. Лидия имела в Кембридже широкий круг близких друзей, которые всегда получали удовольствие от ее откровенных и остроумных замечаний, касающихся не только театральных и художественных предметов, но и многих других сюжетов. Хотя всё это она выражала на особом английском языке, в котором было много ошибок, ее комментарии всегда обладали очарованием. Через несколько лет после смерти мужа, последовавшей в 1946 году, она переехала из Кембриджа в Сассекс. Мы постоянно навещали ее там, до самой ее смерти в 1981 году.
В июле 1921 года молодой русский физик Пётр Леонидович Капица приехал в Кембридж с научным визитом и встретился в лаборатории Кавендиша с Эрнстом Резерфордом. Капица был сердечно принят, но когда он спросил, не может ли он поработать несколько месяцев в лаборатории, Резерфорд ответил отрицательно, так как в лаборатории не было достаточно места. Неожиданно Капица задал Резерфорду вопрос: “Скажите, какова степень допустимых погрешностей в ваших исследованиях?”. Тот ответил, что около 3 %. На что Капица заметил, что поскольку в лаборатории насчитывается 30 исследователей, его присутствия никто не заметит, так как в процентном отношении он будет в пределах допустимых ошибок. Этот находчивый ответ открыл Капице дверь в лабораторию Кавендиша и вскоре он стал одним из любимых сотрудников Резерфорда, настолько, что ему позволялось открыто называть Резерфорда “Крокодилом” за то, что тот имел привычку, выдвинув челюсть вперед, целеустремленно двигаться к решению научных проблем.
Очень скоро Капица стал членом Тринити-колледжа, где он получил должность исследователя, а в 1929 году был избран членом Королевского общества. Его работа шла успешно благодаря изобретению новой технологии для исследования малых частиц в сильном магнитном поле. Кроме того, он проводил очень элегантные опыты с гелием при очень низких температурах. Но, к сожалению, во время одного из регулярных посещений СССР в 1934 году он не получил разрешения вернуться в Кембридж и должен был до конца своей жизни оставаться в Москве, где он продолжал свои исследования в новом Институте физических проблем, куда были переданы изобретенные им в Кембридже инструменты. Только в 1966 году, через 32 года отсутствия, он вернулся в Англию для получения памятной медали Резерфорда в Институте физики. Я имел удовольствие беседовать в это время с ним в Чёрчилль-колледже, где его друг Джон Кокрофт стал мастером. В 1974 году Капица был избран почетным членом этого колледжа. А в 1978 году он был награжден Нобелевской премией за работы по физике низких температур. Капица умер в Москве в 1984 году в возрасте 87 лет.
В 1924 году Россию покинул Абрам Самойлович Бесикович. Поработав год в Дании, он приехал в Англию, где при поддержке знаменитого математика Д. Харди он получил возможность работать в Кембридже. Здесь в 1927 году он получил должность лектора, а в 1950 году удостоился престижного поста профессора математики. Через три года после прибытия в Кембридж он был избран членом Тринити-колледжа и здесь в течение последующих сорока лет оставался популярной личностью. Одна из его особенностей состояла в том, что он не признавал в английском языке артиклей. Иногда это служило поводом для насмешек над его речью. “Джентльмены, – сказал на одной из своих лекций Бесикович, – 50 миллионов англичан говорят по-английски так, как говорите вы, но 500 миллионов русских говорят по-английски так, как говорю я”. После этого насмешки прекратились.
Я вспоминаю взволнованное выступление Бесиковича в 1949 году на собрании членов Тринити-колледжа. Он выступал в защиту липовых деревьев в связи с тем, что кто-то из молодых членов колледжа предложил их пересадить. Он всегда очень заботился о состоянии парка в колледже, и в течение всего военного времени с 1939 по 1945 год, когда было мало садовников, его можно было видеть помогающим стричь траву с помощью маленькой ручной косилки. Характерно было и то, что после своей смерти в 1970 году он завещал часть своего состояния тем, кто убирал его комнату в колледже.
В 1938 году, будучи студентом, я встретил в Тринити-колледже еще одного русского – Дмитрия Дмитриевича Оболенского. Он получил образование отчасти во Франции, отчасти в Англии, и в отличие от многих русских, с которыми я встречался, говорил на прекрасном английском языке без всяких ошибок. Вскоре он стал ведущим авторитетом в области средневековой истории Западной Европы, в особенности по проблемам религии и культуры. После блестящего окончания университета он на короткое время становится преподавателем русского языка и литературы в Кембридже, но в 1950 году ему предлагает преподавательское место Оксфорд, где он получает должность и звание профессора. Но я с удовольствием вспоминаю, что в 1991 году кембриджский Тринити-колледж сделал его своим почетным феллоу.
Нет необходимости говорить о том выдающемся вкладе, который эти русские внесли в кембриджскую науку, но что объединяет их всех в моей памяти – это их исключительное дружелюбие и личное очарование. Я надеюсь, что в будущем еще встречу подобных людей, представляющих Россию».
Так Ричард Кейнс оценивает роль русских ученых в Кембридже. Он показал мне рисунки, на которых была изображена его русская тетка Лидия Лопокова. Сохранились многочисленные портреты Лидии Лопоковой, написанные многими художниками. Очевидно, ее яркий и независимый характер, манера говорить и танцевать привлекали художников. Одним из них был Пикассо. Его первые рисунки Лопоковой относятся к 1917 г., когда дягилевская труппа находилась в Италии. На рисунке, сделанном зелеными чернилами, он изображает ее вместе с Мясиным и Дягилевым. Замечательный ее портрет карандашом Пикассо нарисовал в 1919 г. в Лондоне. В это же время он сделал рисунок, изобразив ее и Мясина танцующими канкан. Наконец, он прислал из Нью-Йорка экспрессивный рисунок танцующей Лидии, сделанный на обороте ресторанного меню. Эти рисунки до сих пор хранятся в доме профессора Ричарда Кейнса в Кембридже, который мне довелось посетить.