– Корабль!

– К нашему берегу подходит корабль! – неслись отовсюду возбужденные крики индейцев.

Алексей Михайлович вместе со всеми поспешил к берегу. Обгоняя людей, туда же с радостным лаем устремились все собаки селения.

Воронцов еще издали узнал в приближавшемся судне корабль «Ермак», флагман компанейских судов флотилии Русской Америки. «Может, сам Баранов на нем пожаловал?» – предположил он. Но когда глянул в подзорную трубу – предмет зависти всех индейских воинов, подростков и мальчишек! – то не поверил своим глазам: на палубе стоял не только Баранов, но и… камергер Резанов! Это уже было из ряда вон выходящим событием.

Как очень скоро выяснилось, Резанов в сопровождении Баранова совершал инспекционную поездку по всем поселениям колонистов в Русской Америке. Узнав же, что граф Воронцов обитает сейчас в индейском селении тлинкитов, решил по пути навестить и его.

* * *

Когда корабль причалил, востроглазый Томагучи довольно заулыбался.

– К нам прибыл главный вождь русских! – торжественно объявил он соплеменникам. И тут же вполголоса спросил стоявшего рядом Воронцова: – А кто его сопровождает, Алеша? Я раньше не видел этого человека ни здесь, ни на острове, где мы усмиряли взбунтовавшихся индейцев.

– Это Резанов, начальник главного вождя русских, – в который уж раз затруднился Алексей Михайлович с поиском подходящих слов, чтобы быть правильно понятым вождем тлинкитов.

– А разве у главного вождя русских может быть начальник?! – искренне удивился Томагучи.

– Здесь, в Русской Америке, – нет. – Вождь удовлетворенно кивнул. – Но Резанов прибыл сюда из Петербурга.

– Из главного селения русских?

– Да, Томагучи, именно так, – облегченно выдохнул Алексей Михайлович.

Вождь на время задумался, пытаясь, видимо, выстроить в голове иерархию русских.

– Алеша, но ты ведь тоже приехал из Петербурга?!

– Да.

– Значит, ты тоже начальник главного вождя русских?

– Нет, Томагучи. Я для Баранова такой же гость, как и для тебя.

– Выходит, не каждый русский, прибывший из Петербурга, является начальником главного вождя русских?

– Совершенно верно. Ты все понял правильно, Томагучи.

Вождь довольно рассмеялся, радуясь успешному решению столь непростой для него задачи.

* * *

Резанов, Баранов и Воронцов вошли в вигвам последнего. Гости с видимым интересом огляделись и были слегка шокированы видом «стульев».

– Сразу чувствуется местный колорит, – констатировал Николай Петрович. – А вот стол хорош! И кто же, интересно, смастерил рабочее место для российского этнографа? – Он кивнул на стопку исписанных листов бумаги и чернильницу с гусиным пером.

– Сам же российский этнограф Воронцов, – в тон ему ответил Алексей Михайлович.

Тот взглянул на графа несколько озадаченно.

– Да вы, Алексей Михайлович, обладаете, оказывается, не только талантом проницательного дипломата…

– Это вы сейчас о чем, Николай Петрович? – удивился, в свою очередь, Воронцов.

– Да о том, что ваш прогноз относительно подписания торгового договора с Японией полностью, к сожалению, подтвердился. Ибо переговоры действительно провалились. За полгода пребывания нашей миссии в Нагасаки меня к императору даже не допустили! Отделались его витиеватым отказом, переданным через одного из вельмож.

Откровенность камергера, да еще в присутствии подчиненных, поразила Алексея Михайловича. Но он не подал и виду. Сказал лишь задумчиво:

– Значит, японцы все-таки остались верными своей политике… Впрочем, – тут же воскликнул он с оптимизмом, – никуда они не денутся, Николай Петрович! Рано или поздно подпишут договор как миленькие! Да еще и сами попросят об этом, когда мы вплотную займемся Дальним Востоком. Ведь интересы Российской империи, я уверен, вскоре непременно потребуют этого.

Резанов улыбнулся:

– Вот слова, достойные Повелителя Духов!

– ?!..

– Не удивляйтесь, Алексей Михайлович. Главный правитель Русской Америки знает обо всем, что происходит в его владениях. Не так ли, Александр Андреевич? – повернулся камергер к Баранову, как бы предоставляя ему слово.

И Баранов охотно поведал, что о подвиге Воронцова и последующем присвоении ему почетного имени «Повелитель Духов» он узнал от тлинкитов, наведывавшихся недавно на байдарах в Новоархангельск по каким-то своим делам.

* * *

– Однако что же вас, Алексей Михайлович, заставило пуститься в столь сомнительную авантюру? – задал Резанов вопрос, давно, видимо, его мучавший.

– Да ничего особенного я в своем поступке не вижу, Николай Петрович, – неопределенно пожал плечами Воронцов. – Наверное, просто мой дух православного человека потребовал восстать против невежественных предрассудков туземцев. Ведь если бы их ритуалы ограничивались только поклонением каким-нибудь истуканам, тогда, как говорится, и бог бы с ними. Но тут речь шла о жертвоприношении живого человека некоему злому духу, принимавшему якобы облик страшного медведя. И как же, по-вашему, я должен был поступить в такой ситуации?

Гости озадаченно переглянулись, после чего Резанов изрек:

– Готовых рецептов для выхода из подобных ситуаций, к сожалению, нет. И все-таки вы, Алексей Михайлович, выбрали, на мой взгляд, самый опасный вариант…

– Возможно, Николай Петрович. Но в тот момент я просто не видел другого выхода. И отважился на столь безрассудный шаг потому еще, что решил испробовать в деле одно свое секретное оружие.

– Какое?! – в один голос вскричали гости.

– Из разговора с тлинкитами я понял, что они уже предпринимали попытку избавиться от «злого духа Уманги», но пули, по их словам, отскакивали от его головы, как от каменной глыбы. Поэтому я пришел к выводу, что смогу достичь успеха в схватке с гризли только в том случае, если мне удастся заставить его подняться на задние лапы в непосредственной близости от себя. – Камергер вытер платком неожиданно вспотевший лоб. – И тут я очень кстати вспомнил прием, который уже был проверен мною однажды во время совместной с отцом охоты. – На этих словах Воронцов вложил четыре пальца в рот и оглушительно свистнул.

Резанов инстинктивно заткнул уши указательными пальцами обеих рук, а Баранов испуганно шарахнулся в сторону.

– М-да, для графа вы свистите очень даже недурственно… – вымолвил, придя в себя, не ожидавший подобного фокуса камергер.

– Издержки, как говорит маменька, моего общения в детстве с дворовыми мальчишками, – рассмеялся Алексей Михайлович, довольный произведенным эффектом.

– Что ж, нас с Александром Андреевичем вы и впрямь удивили своим искусством дворового разлива, – с некоторым смущением резюмировал Резанов. – А вот как, интересно, отреагировал на него медведь?

– Да почти так же. Будучи уже шагах в двадцати от меня и услышав мой свист, он тотчас встал на задние лапы и принялся выискивать источник столь неожиданного и явно неприятного для него звука всеми своими органами чувств. Я же в этот момент находился за большим валуном, замаскированным вдобавок древесными ветками. Словом, прицелился из своего укрытия в область сердца и выстрелил.

– И сразу уложили наповал?!

– Если бы!.. – досадливо вздохнул рассказчик. – Увы, раненый медведь еще пуще обозлился, оскалил пасть, уже покрытую розовой пеной, раскинул в стороны передние лапы и двинулся прямо в мою сторону. Но мне повезло: доковыляв до валуна, за которым я прятался, зверь обессиленно рухнул на него, хотя и продолжая угрожающе рычать и царапать камень когтями. Думаю, у него просто-напросто отказали задние лапы. – Камергер снова прибегнул к помощи носового платка. – Сначала я попробовал добить медведя вот этим томагавком, – Воронцов показал на древнее оружие индейцев, стоявшее у столба, на котором висело ружье, – но у меня ничего не вышло: несмотря на град достаточно мощных ударов по голове, медведь продолжал оглушительно реветь, сверля меня ненавидящим взглядом налитых кровью глаз. Тогда я, вспомнив уроки фехтования, сделал резкий выпад, полосонул его по горлу охотничьим ножом и быстро отскочил назад, чтобы в предсмертной агонии он не успел зацепить меня когтями передних лап. Вот, собственно, и все…

В вигваме воцарилась тишина. Каждый из гостей по-своему переживал перипетии схватки графа со свирепым зверем.

– У гризли была прекрасная темно-серая курчавая шерсть, – решил вывести их из состояния оцепенения Воронцов, – и я намеревался снять с него шкуру, дабы отвезти ее в Петербург и сохранить в память о поединке со «злым духом». Однако доблестные воины Томагучи, едва услышав мою просьбу помочь мне в этом, бросились от меня чуть ли не врассыпную, – рассмеялся он.

– Да, родовые предрассудки крайне живучи, – согласно кивнул камергер, вернувшись к реальности. – Только я почему-то считал, что шерсть у гризли бурого цвета. Во всяком случае, шкуру именно такого окраса мне показывали в Петропавловске на Камчатке.

– Я раньше тоже так полагал. Но, простите, в момент решающей схватки я находился со зверем на том же расстоянии, что сейчас с вами, Николай Петрович, так что ошибиться не мог. – Резанов непроизвольно перекрестился и примирительно положил руку на плечо графа. – Тем не менее вы отчасти правы, – невозмутимо продолжил тот. – К северу отсюда, на Аляске, гризли действительно имеют шерсть бурого цвета, а вот здесь, в районе Скалистых гор, – темно-серого. Кстати, я все-таки сделал себе сувенир в память об этом чудовище… – Воронцов снял со столба ожерелье из медвежьих когтей и протянул его камергеру.

– И вы называете это сувениром?! – потрясенно воскликнул камергер, разглядывая и осторожно касаясь кончиками пальцев огромных звериных когтей. – Нет, любезный Алексей Михайлович, это ожерелье – не что иное, как отличный охотничий трофей, которым вы должны заслуженно гордиться! Уверен, что во всем Старом Свете подобного ожерелья не сыщется ни у одного, пусть даже самого удачливого охотника!

– По мнению тлинкитского вождя Томагучи – а я считаю его весьма авторитетным экспертом в охотничьем деле, – аналогичные трофеи чрезвычайно редки даже здесь, в Северной Америке, – с легким оттенком хвастовства заметил Воронцов и тотчас смутился собственной несдержанности.

– Что ж, – понимающе улыбнулся Резанов, возвращая графу ожерелье, – мне остается только поздравить вас, Алексей Михайлович, с победой над лесным монстром и признать счастливым обладателем великолепного охотничьего трофея! – Будучи и сам заядлым охотником, он пожал руку Воронцову с некоторой даже долей зависти. И поспешил сменить тему: – А что, кстати, стало с той индейской девушкой, которая была предназначена «злому духу» в качестве жертвы?

– Она стала моей женой, по-индейски – скво, – счастливо улыбнулся Алексей Михайлович.

– Ну вот, Александр Андреевич, – обратился камергер к главному правителю Русской Америки, – мы тут с вами, понимаете ли, слушаем, раскрыв рты, пламенные речи о православном духе и чуть ли не о долге перед Отечеством, а ларчик-то просто открывается: шерше ля фам, как говорят французы! То бишь ищите женщину, только и всего… – Он озорно хохотнул, решив разрядить несколько напряженную атмосферу последних минут.

– Решение о женитьбе пришло уже позже, Николай Петрович, – не поняв шутки камергера, принялся оправдываться Воронцов, – причем как-то само собой. Если б вы только видели состояние девушки, наблюдавшей за моей схваткой с мохнатым чудовищем, будучи в это время крепко привязанной к дереву!

– Покорнейше прошу извинить меня, Алексей Михайлович, за мою и впрямь неуместную шутку. – Камергер приложил ладонь правой руки к сердцу.

– Да разве ж я сержусь, Николай Петрович? Думаю, я и сам не упустил бы возможности подтрунить над человеком, попавшим в мое положение…

Теперь расхохотались уже все трое, и дружеская атмосфера была благополучно восстановлена.

* * *

По предложению Баранова мужчины перенесли стол графа в центр вигвама, поставив его прямо над очагом. Затем тот же Баранов выложил на него из принесенной с собой сумки закуску, приготовленную коком «Ермака», и выставил штоф с водкой и бутылку рома.

– В других условиях, Александр Андреевич, я непременно потребовал бы от вас сатисфакции за нанесение оскорбления моему графскому достоинству, – улыбнулся Алексей Михайлович, кивнув на накрытый стол.

– Ну что вы, право, пугаете пожилого человека дуэлью, ваше сиятельство? – шутливо заступился за Баранова Резанов. – Уж я-то в курсе, что вы можете отомстить своему обидчику и куда более изощренным способом. – И он, не жалея красок, рассказал Баранову, как однажды, во время плавания на шлюпе «Надежда», Алексей Михайлович отомстил Крузенштерну за нанесенное его графскому достоинству оскорбление с помощью… надрессированной им обезьянки.

Теперь уже Александр Андреевич вытирал носовым платком уголки заслезившихся от смеха глаз.

– Потому-то Алексей Михайлович и оказался в Русской Америке? – спросил он, отсмеявшись.

– Совершенно верно. Не мог же я оставить в торговой миссии человека, причинившего моральные страдания начальнику первой в истории русского флота кругосветной экспедиции, – тонко улыбнулся камергер. – В то же время я не имел ни малейшего желания обрести личного врага в лице могущественного графа Михаила Петровича Воронцова. Потому-то и снабдил его блестящей характеристикой, рекомендовав вам, Александр Андреевич.

И вигвам снова вздрогнул от дружного мужского хохота.

* * *

– По правде говоря, мне очень хотелось привлечь Алексея Михайловича к работе в Российско-американской компании, – признался чуть позже Баранов. – Ведь если вы помните, Николай Петрович, я неоднократно писал вам, что для дальнейшего развития Русской Америки мне очень не хватает толковых помощников. Однако граф, как, собственно, вы и предвидели в своем сопроводительном письме, предпочел остаться, выражаясь его словами, «свободным художником».

– О, оказывается, иногда и мне удается быть пророком, – рассмеялся Резанов.

– Главное, что вы, сжалившись над моими мольбами, в этот свой приезд все-таки преподнесли мне приятный подарок в лице достойного помощника.

Перехватив непонимающий взгляд Воронцова, Резанов пояснил:

– Я привез Александру Андреевичу Шувалова.

– Андрея Петровича?! – радостно воскликнул граф.

– Его самого, – кивнул Резанов.

– О, вам очень повезло с помощником, Александр Андреевич! – заверил Воронцов Баранова. – Шувалов – чрезвычайно способный молодой человек! Так, всего после нескольких совместных вахт с мичманом Беллинсгаузеном он стал выполнять обязанности вахтенного офицера на «Надежде» самостоятельно! Недаром Крузенштерн намеревался представить его по завершении кругосветного плавания к чину мичмана…

– Видимо, господин Шувалов посчитал вполне достаточным для себя и звания поручика лейб-гвардии Преображенского полка, раз предпочел флотскому чину мичмана службу в Российско-американской компании, – с неприкрытой радостью в голосе произнес руководитель Компании.

– Кстати, а где же Андрей Петрович теперь? – озадачился вдруг Воронцов. – Признаться, очень хотелось бы с ним встретиться…

– Остался в Новоархангельске. Готовит вместе с известным вам господином Кусковым экспедицию для обследования и описания залива Аляска, – сказал главный правитель. – Так что встретитесь, когда сами вернетесь в Новоархангельск.

– Дай-то Бог, – вздохнул Воронцов. – Кстати, Александр Андреевич, передайте от меня Ивану Александровичу низкий поклон и безмерную благодарность за обеспечение моего пребывания здесь всем необходимым. Как он и предполагал, я часто вспоминаю его добрым словом.

– Обязательно передам, Алексей Михайлович, – заверил Баранов, явно польщенный тем, что похвала его ближайшему помощнику и советнику была высказана графом в присутствии самого руководителя Компании.

* * *

Все дружно придвинули свои экзотические сиденья к столу.

– А мясо-то еще теплое! – удовлетворенно крякнул Баранов, развернув заботливо обернутые коком в несколько листов толстой бумаги хорошо обжаренные куски.

– Прошу прощения, господа, – вмешался хозяин вигвама, – но сервировку стола я могу обеспечить только самую примитивную, из подручных, так сказать, средств. Все, чем я здесь располагаю, это лишь вот такие сосуды для горячительных напитков. – И он поставил на стол подаренные тем же Томагучи чашки, изготовленные из черепов животных.

Резанов взял одну, повертел, внимательно рассматривая.

– Хм, такого чуда даже в моей посудной коллекции нет, – хмыкнул он. – А ведь прекрасная работа, черт побери! Что же касается столовых приборов, ваше сиятельство, то в Средние века и герцоги, и графы ели мясо руками. До тех пор, пока поляки вилку не изобрели. Так что ничего страшного… Тьфу, чуть было не сказал: чай, и мы с вами не графья, – камергер рассмеялся, метнув лукавый взгляд на тоже улыбнувшегося Воронцова. – А вот руки сполоснуть не помешало бы…

– Аркчи! – позвал Алексей Михайлович.

В вигвам тотчас впорхнула молоденькая индианка. Довольно непринужденно исполнив книксен, она быстро обвела любопытными черно-блестящими глазами гостей и вопросительно уставилась на мужа.

– Надо помочь гостям вымыть руки.

– Из чайника или в тазике, Алеша?

– Из чайника, Аркчи.

Девушка столь же легко и бесшумно выбежала из вигвама.

– Прошу заранее извинить меня за дерзость, – не удержался от комплимента в адрес индианки Резанов, – но вы, Алексей Михайлович, не зря, похоже, сражались со «злым духом».

– Благодарю, – смущенно улыбнулся тот.

* * *

Когда выяснили, что Николай Петрович предпочитает потреблять исключительно водку, а Александр Андреевич в равной степени уважает любые напитки, Алексей Михайлович присоединился к пристрастию первого. Поэтому Баранов, взявший на себя обязанности виночерпия, налил в свою чашку ром, а в чашки графа и камергера – водку.

После второй чарки камергер, отрезав охотничьим ножом кусочек и впрямь еще теплого и оттого вкусного мяса и с удовольствием прожевав его, поинтересовался:

– Ваши героические усилия в борьбе с предрассудками индейцев, Алексей Михайлович, мы с Александром Андреевичем уже оценили. Однако каковы же ваши успехи по части индейской этнографии?

– Изучив язык тлинкитов еще в Новоархангельске, здесь я составил словарь языка на-дене, на котором говорят не только тлинкиты, но и ряд других индейских племен, проживающих на прибрежных землях к югу от залива Аляска, включая острова архипелага Александра. Конечно, работа со словарем еще не завершена окончательно, однако и в таком виде, – выйдя на минуту из-за стола, Воронцов вернулся с толстой тетрадью, – он может служить отличным пособием для всех, кто заинтересуется языком индейцев.

– Ну-ка, ну-ка, дайте-ка мне вашу тетрадку, Алексей Михайлович, – оживился Рязанов. – Я ведь, как-никак, являюсь почетным членом Петербургской академии наук… – Тщательно вытерев руки полотенцем, он принялся с интересом листать рукописный словарь. Спустя некоторое время удовлетворенно признал: – Выходит, мы с вами коллеги, Алексей Михайлович! Ведь за время пребывания в Нагасаки я тоже умудрился составить словарь японского языка, который чуть позже, уже из Петропавловска, отправил в Петербург, в Академию наук.

– От всей души поздравляю вас, Николай Петрович! – искренне порадовался за камергера граф. – Уверен, что ваш словарь станет весомым вкладом в мировую науку! На фоне вашей работы моя выглядит не в пример скромнее, ибо носит весьма специфический характер и может заинтересовать разве что узкий круг филологов и этнографов, занимающихся вопросом происхождения людей красной расы. На сегодняшний день преобладает гипотеза, что индейцы являются потомками тунгусской народности, часть которой несколько тысяч лет тому назад перешла в Америку по перешейку, соединявшему в то время Чукотский полуостров с полуостровом Аляска на месте современного Берингова пролива. И уже потом тунгусы расселились якобы по всему американскому материку – от Аляски до Огненной Земли. Однако лично меня более устраивает другая гипотеза, согласно которой переселение тунгусской народности действительно имело место быть, но – гораздо раньше! Приблизительно во время последнего ледникового периода, в эпоху господства в этих широтах мамонтов, то есть около десяти тысяч лет назад! Именно тогда, я считаю, и образовался своего рода ледовый мост между Азией и Америкой.

– Хм, довольно спорное предположение, – хмыкнул Резанов. – Ведь не секрет, что в ученых кругах и по сей день бытует мнение о возможности существования узкого перешейка между Азией и Америкой чуть севернее Берингова пролива…

– Доказать ошибочность данной точки зрения – дело времени, Николай Петрович, – не сдавался граф.

– И откуда же у вас, позвольте полюбопытствовать, столь глубокие познания по этой, как вы сами выражаетесь, узкоспецифической теме? Ведь, насколько мне известно, в министерстве иностранных дел вы, любезнейший Алексей Михайлович, занимались исключительно вопросами Азии. – В голосе Резанова прозвучали недоверчивые нотки.

– За время пребывания в Новоархангельске, – понимающе улыбнулся Воронцов, – я с разрешения Александра Андреевича основательно проштудировал канцелярскую библиотеку, созданную, видимо, по его указанию. – Баранов подтвердил слова графа согласным кивком. – Именно в ней и обнаружил материалы, касающиеся вопросов происхождения индейской расы. Там же, кстати, наткнулся и на очень ценные, на мой взгляд, материалы, освещающие геологическое строение Северной Америки. В частности, они указывают на возможное наличие месторождений каменного угля в северном районе западных склонов Скалистых гор.

– Так что же вы сразу-то не сказали мне об этом?! – почти вскричал Баранов.

– Дело в том, уважаемый Александр Андреевич, что я не геолог, и это всего лишь мое предположение, – спокойно ответил Алексей Михайлович.

– Как бы там ни было, Александр Андреевич, – заволновался Резанов, – но необходимо срочно вызвать геолога для проверки предположения Алексея Михайловича! Вы же, кажется, собираетесь строить медеплавильный завод для извлечения меди из болотных руд? Так вот смею вас заверить, что завод ваш потребует большого количества каменного угля, доставка коего из Европы влетит Компании в ту еще копеечку! – Устами камергера говорил сейчас уже не ученый, а руководитель Российско-американской компании, умевший считать все ее расходы и прибыли.

– Ваше указание, Николай Петрович, будет исполнено в кратчайшие сроки! – отрапортовал главный правитель Русской Америки, поднявшись и по-военному вытянувшись во весь рост.

– И в случае обнаружения залежей каменного угля не забудьте, кстати, о выплате причитающейся Алексею Михайловичу за открытие доли…

– Всенепременно выплатим, Николай Петрович, – заверил камергера Баранов, снова присаживаясь.

– И желательно золотом! – рассмеялся Алексей Михайлович, дабы разрядить невольно возникшую и крайне неуместную во время застолья официальную обстановку. А заодно и поспешил вернуть разговор в прежнее русло: – Должен, кстати, отметить, что библиотека канцелярии в Новоархангельске представляет собой столь солидное научное собрание, что ему могли бы позавидовать библиотеки многих учебных заведений России.

Камергер уважительно пожал руку главному правителю Русской Америки, и тот зарделся от неожиданной похвалы.

– Книги для нашей библиотеки были привезены из Павловской гавани острова Кадьяк сразу после уничтожения индейцами Архангельской крепости, – смущенно пояснил Баранов.

– Слава богу, что сохранили! – суеверно перекрестился камергер, знавший истинную цену печатных изданий не понаслышке. А затем перевел взгляд на графа. – У меня сложилось впечатление, что вы, Алексей Михайлович, решили всерьез заняться изучением происхождения индейской расы. Точнее, краснокожей расы.

– Боюсь, Николай Петрович, вы слишком высокого мнения о моих научных способностях. К тому же для решения подобной проблемы потребуются дорогостоящие научные экспедиции. Я же намерен, живя среди индейцев, всего лишь собрать фактический материал, который, быть может, позволит когда-нибудь подтвердить ранее изложенную мною гипотезу. Во всяком случае, одним фактом в ее пользу я уже располагаю. – Гости выжидающе уставились на него, и он продолжил: – Вожак собачьей упряжки одного индейца, приставленного ко мне вождем как бы в качестве адъютанта, носит кличку Кучум. Впервые услышав ее, я сразу вспомнил, что при покорении Сибири Ермак сражался как раз с ханом Кучумом, главой Сибирского ханства! На мой вопрос, откуда у собаки взялась такая кличка, мой индеец-адъютант недоуменно пожал плечами и неопределенно ответил: «Так у нас эта собачья кличка передается из поколения в поколение». Словом, как у нас в России – Бобик, Шарик, Тузик…

– Интере-е-есное наблюдение, – протянул Резанов, задумчиво постучав кончиками пальцев по столу. – А что более всего поразило вас в укладе жизни индейцев, Алексей Михайлович?

– Бесправное положение женщин, – не раздумывая ответил тот. – Во всяком случае в тех племенах, что обитают на побережье Тихого океана. У меня сложилось впечатление, что несчастные женщины относятся к самому низшему классу в индейской иерархии. За исключением, пожалуй, еще и рабов. Так, любой индеец вправе взять в жены ту индианку, которая ему понравится, жить с ней, пока ему хочется, и бросить, когда вздумается. В данном вопросе у индейцев нет никаких правил и тем паче законов. Мужчины занимаются охотой и рыболовством, а все свободное время посвящают танцам, играм либо просто бездельничают, тогда как женщины работают едва ли не круглосуточно.

– Точно так же обстоят дела и во всех других индейских племенах, населяющих тихоокеанское побережье, – подтвердил слова графа Баранов.

– Кроме того, – продолжил Воронцов, – меня удивило чрезмерное пристрастие индейцев к простейшей игре, суть которой заключается в том, что один из игроков перемешивает и прячет несколько палочек с метками, а второй их отыскивает и угадывает. Причем данная игра популярна также у алеутов на острове Кадьяк и в индейских племенах на северо-западном побережье Америки. Хотя во всех прочих отношениях никакого сходства между этими племенами не наблюдается, и каких-либо контактов друг с другом они, как правило, не поддерживают.

– Ну, в этом-то я как раз ничего удивительного не вижу, Алексей Михайлович, – резюмировал камергер. – Аналогичное суждение можно ведь высказать и о народах Европы, языки, религии и обычаи у которых разные, а вот игральные карты – одинаковые. Считаю данный факт лишь очередным доказательством предрасположенности человеческой натуры к восприятию в первую очередь всего худого, нежели доброго.

– Скорее всего, вы правы, Николай Петрович, – вынужден был согласиться с доводами Резанова граф. – Более того, ваше последнее философское замечание имеет под собой, я думаю, психологическую основу. И раз уж вопрос с играми можно считать закрытым, я, с вашего разрешения, вернусь к женской проблеме. В качестве примера приведу свою Аркчи. До того как стать моей женой, она с самого рождения принадлежала к касте потомственных рабов племени, то есть людей абсолютно бесправных. Впрочем, – он грустно улыбнулся, – кого еще совет воинов племени мог отправить на съедение «злому духу»? – Гости понимающе кивнули. – Так вот, став моей скво, Аркчи теперь пребывает в крайне сложном психологическом состоянии, поскольку ныне ей приходится ежедневно общаться с людьми, к которым ранее она не имела права даже приблизиться без их на то соизволения. Полагаю, индейцам селения тоже сейчас нелегко: попробуйте-ка перестройте сознание с «бывшей рабыни» на «жену Повелителя Духов»! Но такова здесь жизнь, и потому я делаю ежедневные записи, отмечая в них любые, даже самые мизерные изменения в отношениях Аркчи с окружающими. Проще говоря, провожу что-то вроде психологического эксперимента.

– Да уж, не позавидуешь вам, Алексей Михайлович, – сочувственно вздохнул Резанов. – И тем не менее вынужден признать, что, занимаясь этнографическими исследованиями, вы делаете нужное и важное для российской науки дело. Занимаетесь, разумеется, по собственной инициативе, но я считаю, что Компания не должна оставаться в стороне от ваших изысканий. Поэтому, Александр Андреевич, – обратился он к Баранову, – убедительно прошу вас не только оказывать уважаемому Алексею Михайловичу всестороннюю помощь, но и все расходы, связанные с его научной деятельностью, оплачивать в равных с ним долях.

– Но это же совсем незначительные и совершенно меня не обременяющие суммы! – вспыхнул граф.

– А я, по-вашему, похож на человека, сорящего налево и направо даже незначительными суммами?! Да вдобавок еще и не своими, а казенными? – посуровел камергер. – Имейте в виду, Алексей Михайлович, – назидательным тоном продолжил он, – что из самых незначительных сумм со временем сколачиваются крупные состояния. – И коротко хохотнул: – Если, конечно, у их хозяина голова на месте. Впрочем, что касается конкретно вашей головы, то я успел убедиться в ее наличии у вас. И не раз.

– Ладно, уговорили. Тогда с вашего, Александр Андреевич, разрешения я позволю себе существенно «пограбить» Тимофея Архипыча.

– Грабьте на здоровье, Алексей Михайлович, – улыбнулся главный правитель Русской Америки. – Главное, чтобы после вашего налета «Ермак» все-таки смог доставить многоуважаемого Николая Петровича в Новоархангельск живым и невредимым.

И кожаные стенки вигвама вновь заколыхались от смеха мужчин.

* * *

К концу застолья, сколь ни вместительна была сумка Баранова, закусывали уже только бутербродами да лепешками. Задумчиво дожевав добрый кусок хлеба с ветчиной, Алексей Михайлович сказал:

– Господа, я хотел бы обсудить с вами еще одну свою идею.

– Мы все внимание, Алексей Михайлович.

– Дело в том, что лет двадцать назад один из родов племени тлинкитов переселился за Скалистые горы – в район, богатый пушным зверем. – В глазах Баранова тотчас зажглись хищные огоньки. – Чуть позже по соседству с ними обосновались индейцы племени дакота, которые научили тлинкитов выращивать табак, очень важный, как вы знаете, для индейцев продукт. Кстати, – улыбнулся граф, – тут даже я успел уже пристраститься к курению. Хотя трубка мира – «калюмет» по-индейски, – подаренная мне вождем Томагучи, не слишком-то приспособлена для индивидуального курения.

Он водрузил на стол действительно довольно неуклюжий курительный прибор, и Резанов тут же взял его в руки. Рассмотрев со всех сторон, раздумчиво проговорил:

– Так вот ты какова, легендарная трубка мира!.. Да, Алексей Михайлович, вы абсолютно правы: сей незамысловатый прибор предназначен исключительно для коллективного пользования, – вынес он свой вердикт.

– Потому хочу попросить вас, Александр Андреевич, – обратился Воронцов уже к Баранову, – переслать мне сюда с какой-нибудь оказией нормальную курительную трубку. – И рассмеялся: – Только, ради Бога, не вносите ее в смету расходов Компании на мою экспедицию!

– Считайте, что она уже у вас в кармане, Алексей Михайлович, – благосклонно кивнул правитель Русской Америки.

– Благодарю. Однако вернемся к теме начатого мною разговора, – продолжил граф. – Господа, как вы отнесетесь к моему предложению завести табачные плантации на территории тлинкитов за Скалистыми горами и заняться потом выращиванием и реализацией табака в промышленных масштабах?

В вигваме воцарилась тишина. Было понятно, что Резанов начал просчитывать в уме возможные варианты реализации предложения графа, попутно оценивая их рентабельность. Наконец, приняв решение, он изложил свою позицию:

– Предложение, конечно, заманчивое, но, на мой взгляд, недостаточно эффективное. Почему? Объясню. Во-первых, хромает качество рабочей силы. К сожалению, индейцы, как показал опыт других европейских государств, не пригодны для работы на крупных плантациях. Недаром ведь начиная сXVI века плантаторы стали завозить рабов из Африки. И по сей день, исходя из известных мне достоверных данных, в одну только Бразилию ежегодно ввозится до сорока тысяч негров из Африки!

Воронцов удивленно округлил глаза, а Баранов попросил слова:

– Разрешите, Николай Петрович, дополнить ваши слова фактами, так сказать, из местных источников? – Когда камергер кивнул в знак согласия, тот продолжил: – В Верхней Калифорнии испанцы основали ряд миссий, то есть монашеских монастырей Францисканского ордена, с собственными хозяйствами: пашнями, садами и фермами. Так вот там трудятся рабы-индейцы, и естественная убыль среди них чрезвычайно велика. Причем мрут они не столько от ежедневной тягостной и однообразной работы, сколько от содержания в неволе. Индейцы ведь настолько свободолюбивый народ, что неволя для них хуже смерти! В связи с этим испанцы вынуждены три-четыре раза в год устраивать набеги на индейские поселения и устраивать облавы, восполняя таким образом регулярную нехватку рабочей силы в своих миссиях, коих к сегодняшнему дню насчитывается уже порядка двадцати…

– Вот видите, уважаемый Алексей Михайлович! – красноречиво развел руками Резанов. И продолжил: – Во-вторых, переброска крупных партий табака, если бы даже таковой удалось вырастить, через Скалистые горы чрезвычайно трудоемка и, следовательно, окажется более убыточной, нежели прибыльной. К тому же, я полагаю, она возможна только зимой. Тогда как, к примеру, Верхняя Калифорния славится прекрасными черноземами и весьма благоприятным для растениеводства климатом. Недаром наш дражайший Александр Андреевич давно уже посматривает в ее сторону и, думаю, рано или поздно возведет там русские селения. – Баранов при этих словах камергера плотоядно сощурился. – Таким образом, уважаемый Алексей Михайлович, я вынужден признать ваше предложение нецелесообразным, вы уж не обессудьте.

– Да, вы меня убедили, Николай Петрович, – признался Воронцов. – Правда, пока только с экономической точки зрения. Однако что вы скажете о целесообразности закрепления наших колонистов на территории тлинкитов как на своего рода плацдарме для последующего продвижения на восток?

Резанов тяжко вздохнул.

– Смею заверить вас, Алексей Михайлович, что в обозримом будущем осуществить подобный шаг будет невозможно, ибо любая попытка продвижения русских на восток неизбежно приведет к столкновению с интересами Северо-Американских Штатов. А американцы в настоящее время являются единственными нашими естественными союзниками в борьбе с притязаниями британцев. Причем в первую очередь в Азии, что вам по роду вашей прежней службы в Министерстве иностранных дел должно быть хорошо известно. Сами же американцы пока только начали продвижение из Приатлантической низменности к Миссисипи, но, уверяю вас, неизбежно будут продвигаться на запад и дальше, к Скалистым горам. А посему российское правительство, я убежден, ни за что не даст нам санкции на освоение территорий за Скалистыми горами.

– Большое спасибо, Николай Петрович, за столь подробный и профессиональный анализ моего, каюсь, неудачного предложения. Поэтому предлагаю осушить наши «бокалы» за упокой моих несбыточных планов.

– Не огорчайтесь, Алексей Михайлович, – успокоил графа камергер. – Я нисколько не сомневаюсь, что в дальнейшем в вашей светлой голове возникнет еще немало интересных и воистину грандиозных планов. Вот за успешное их осуществление я с удовольствием и осушу свой, как вы выразились, «бокал».

Выпили. Закусили.

– И все-таки, – задумчиво произнес Воронцов, – я предприму попытку преодолеть Скалистые горы. Хочу зафиксировать изменения в быту и языке тлинкитских переселенцев, если таковые, конечно, произошли. Срок с момента их переселения за Скалистые горы прошел, правда, не такой уж и большой, всего около четверти века, но кто знает… К тому же на тлинкитах-переселенцах могло отразиться влияние каких-либо новых соседних индейских племен.

– Не слишком ли велик риск, Алексей Михайлович? И стоит ли он тех результатов, которых вы можете и не обнаружить? Тем более что переход через горы возможен только в зимний период…

– Николай Петрович, ну вы же прекрасно знаете, что многие исследователи рисковали даже жизнью ради познания того, что никем до них было еще не познано. Так что я отнюдь не оригинален.

– Что ж, Алексей Михайлович, по большому счету вы, безусловно, правы. А посему – желаю вам успехов! Ни пуха ни пера!

– К черту!

* * *

Уже перед посадкой в шлюпку Резанов, пожимая на прощание руку Алексею Михайловичу, с присущим ему оптимизмом сказал:

– До встречи в Петербурге, коллега. Буду рад ознакомиться с вашими материалами по этнографии индейцев. А если вам вдобавок удастся подтвердить либо опровергнуть доминирующую ныне гипотезу происхождения красной расы, цены вашим трудам не будет, уж поверьте мне на слово.

Эх, если бы его предсказания и в самом деле сбылись…