От того, что ветра завыли И дождю предстояло лить, У Антона раны заныли И всю ночь будут ныть и ныть. Ладно, друг, запасайся грелкой, Раны ноют, а ты не ной! Ты теперь не только больной, Но и лекарь, но и сиделка, И стряпуха: печешь блины — Восемь дней дома нет жены. Укатила взглянуть на внуков, Наставлять на ум дочерей. Ты один теперь сбывай скуку, Без нее свои раны грей. Их четыре, лихой квартет. Как привяжутся — спасу нет! Только две заросли, Как третью В партизанском схватил бою. Ты считал тогда верной смертью Эту третью рану свою. А от раны своей четвертой Девять дней валялся, как мертвый. И врачи решили в душе, Что Антон не жилец уже. Но в могиле гнить не согласный, Ты в отряд вернулся живой. И не в шапке с полоской красной, А с замотанной головой. Из бинтов, из продольной щели Лишь два глаза твои глядели… Тишина становится тише, Словно знает, что ты больной. Придержи дыхание: Слышишь, И сосед не спит за стеной. Чертыхаясь, скачет на клюшках В тесноте ночной, в маяте. Разве тут улежишь в подушках, Коль прострел начался в культе. Болью в боль тычет, как иглой, И не хочешь, а будешь злой. И Антон усмехнулся горько, Старой буркой до глаз прикрыт. И подумал опять: «А сколько Нас таких горемык не спит, И не жалуется на раны, На работу вставая рано»… За окошком не то луна, Не то лампа ночная светит. И качает деревья ветер В освещенном куске окна. Ходят ветки рябин безмолвно: Вверх и вниз, Вверх и вниз, как волны. И откуда здесь эти ветки? Чей костер чадит в стороне? Что за карта в твоей планшетке?.. Ты же, друг, опять на войне, В партизанской ползешь разведке, Мир приснился тебе во сне. Вновь пылают боеприпасы, В реки грохаются мосты. Гитлер срочно строчит приказы, Чтоб тебя схватили, А ты… Где ты? Звезды в окно мерцают, А на улице полицаи. В пистолете один патрон, Кто-то выдал тебя, Антон. Вот ты схзачен. Проводом скручен. Вот тебя вниз столкнули с кручи. Сердце криком кричит налету. Ты проснулся. Ты весь в поту. Да, война тебя не забывает, Что ты сделаешь ей, войне? До сих пор еще убивает, Душит, режет, казнит во сне. Зажимая зубами стон, Встал Антон, свет зажег Антон. И приемник включил. И сразу Зацепил холуйскую фразу: Кто-то старый, видать, и злой Восхвалял военные базы И Камбодже грозил войной. И подумал Антон о Вьетнаме, И увидел, как пятый флот Вдоль его берегов плывет С приготовленными стволами. И хотелось от гнева, горечи Закричать через океан: Неужели вам мало, сволочи, Наших старых и свежих ран? Иль хотите весь шар земной Сделать раной Рваной, сквозной? И Антон, не вставая с кресла, Вырвал вилку. И все исчезло: Свет погас, прекратился гул… Только ветер сильнее дул. Дул и дул, надувал дожди, В ураганный переходя. Как от боли, крыша стонала, Вновь Антон влез под одеяло. — Эх, сюда бы с голландской печью! А что грелка? Толку не жди. Но смолкает рана в предплечье, И не колет рана в груди. И в руке боль не слышит он. Дело явно пошло на сон, И под дождь, перешедший в ливень, На рассвете заснул Антон.