Глава первая

Курс – Дальний Восток

За кормой фрегата тянулась прямая, вытянутая как по струнке, кильватерная струя вспененной гребным винтом воды, уходя к горизонту – туда, где вдали таяли очертания острова Котлин, на котором еще в 1703 году Петром I была заложена морская крепость Кроншлот, современный Кронштадт.

Петруша стоял на корме, подрагивающей от работы винта, и вглядывался вдаль. Он был преисполнен радостью от сознания того, что наконец-то свершилась его давняя мечта, – первый дальний поход! И именно на Дальний Восток, о котором грезил еще с тех пор, как только научился читать! Ведь не зря же и дед его мечтал увидеть своими глазами загадочную Тартарию еще полвека тому назад, которую едва заметил издали, проплывая мимо ее берегов на шлюпе «Надежда» под командой легендарного капитана Крузенштерна.

Только моряк может понять, что значит выход в первое дальнее плавание. Это событие останется в памяти на всю жизнь, и он всегда будет благодарить Всевышнего за предоставленную возможность испытать ни с чем не сравнимое счастье. Это было самоутверждением юноши и дарило ему уверенность в том, что со временем он станет опытным мореплавателем, а может быть, и флотоводцем. Одно омрачало радость Петруши: слова деда, сказанные при прощании на кронштадтской пристани, что он, возможно, больше не увидит своего внука.

Петруша не мог и представить себе, что больше никогда не увидит человека, которого не просто любил – перед которым преклонялся. Человека, который был для него примером во всех делах. Только деду он мог поведать свои самые сокровенные мысли, будучи уверенным, что тот не только поймет их, но и даст мудрый, такой необходимый совет. Умом он понимал, что рано или поздно это неизбежно должно случиться, но душа противилась такой неизбежности…

Петруша вздрогнул от чьего-то прикосновения к плечу и резко обернулся. Это оказался мичман Долгоруков, его друг, окончивший Морской корпус годом ранее.

– Чего грустишь, когда радоваться надо? Ведь в первый же раз вышли в дальнее плавание. Глянь, красота-то какая! – тот повел рукой вдоль пустынного горизонта.

– А я и радуюсь. Да вот вспомнил, Илюша, о разговоре с дедом на пристани Кронштадта. – и Петруша рассказал о мыслях, терзавших его.

– Приятного, конечно, мало, – согласился Долгоруков. – Но жизнь-то продолжается!

Раздался бой склянок.

– Ну вот, Петруша, через два часа моя первая вахта в этом походе. А затем ты сменишь меня на мостике. И так будет в течение нескольких лет. Ты только представь себе это, друг сердечный! Так что считай, что твои мысли, о которых ты мне поведал, остались там, на берегу.

– Спасибо тебе, Илюша! Ты прав. Сейчас самое главное – корабельная служба.

Петр пошел к себе, сел в небольшое кресло с подлокотниками, прикрученное, как и вся мебель, к палубе каюты на случай возможной качки, и не спеша достал несколько чистых листов писчей бумаги, остро заточенное гусиное перо. Он открыл чернильницу, обмакнул в нее перо и задумался.

После того как радостный Петр сообщил деду о предстоящем плавании «Аскольда» на Дальний Восток, тот подробно объяснил ему, как делать записи о морском путешествии, считая, что вести подробный дневник нецелесообразно: гораздо лучше делать путевые заметки о тех событиях, которые каким-то образом привлекли его внимание, чем-то взволновали. Сейчас, еще раз с благодарностью вспомнив советы деда, молодой мичман стал описывать переживания, испытанные на корме фрегата.

* * *

Появление первых паровых кораблей было воспринято флотскими офицерами неоднозначно.

Безусловно, паровые машины, которые вначале устанавливались на колесных корветах и клиперах, значительно повышали их маневренность. Эти суда перестали зависеть от силы и направления ветра и могли двигаться даже при его отсутствии, то есть в полный штиль. А маневрирование между островами, отмелями и рифами стало намного проще, не говоря уж о постановке на якорь в бухтах, заполненных другими судами – благодаря наличию заднего хода.

Однако были и недостатки. Это в первую очередь касалось несовершенства паровых машин, часто ломавшихся и требовавших большого расхода угля. А в ближайшем порту угольных складов могло и не быть, да и цены на уголь «кусались». Поэтому капитаны при длительных переходах большую часть пути при наличии ветра предпочитали преодолевать под парусами, экономя топливо. Да к тому же первые паровые машины оказались маломощными, и зачастую скорость хода под паром была ниже, чем когда судно шло как обычный парусник.

С изобретением гребного винта уже более мощные паровые машины стали ставить и на фрегаты – более крупные корабли водоизмещением в несколько тысяч тонн. Однако при ходе под парусами с неработающей машиной гребной винт своим торможением заметно снижал скорость. Поэтому было разработано приспособление, позволявшее поднимать гребной винт из воды и размещать его в специальной шахте в кормовой части корпуса судна.

Но это только одна, так сказать, техническая сторона вопроса. Имелась же и не менее важная другая сторона – эстетическая. Некоторые флотские офицеры со стажем привыкли к идеальной чистоте на верхней палубе и к безукоризненной белизне парусов. Они не могли смириться ни с угольной копотью, ни с видом перемазанных кочегаров и механиков с масляными пятнами на робах, которых на флоте сразу же окрестили «духами». Шум работающей паровой машины и вибрация корпуса судна вызывали у старых офицеров отвращение. Поэтому эти так называемые «марсофлоты» категорически отказывались служить на паровых судах.

Петруше было проще. Он сразу же после выпуска из Морского корпуса, как и его друг Илюша, стал проходить службу на паровом корабле, и для него вся эта «экзотика» была вполне естественной, не вызывающей никаких отрицательных эмоций. Кстати, он вспомнил, как был удивлен дед, когда их «Аскольд» собирался выйти из гавани в море в совершенно безветренную погоду. Дед рассказал, что раньше моряки перед выходом из гавани Кронштадта с тревогой посматривали на «колдун» – будет ли ветер?

* * *

В начале 1852 года лейтенанта Ивана Семеновича Унковского, командовавшего бригом «Эней» и плававшего с «особым» заданием в Средиземном море, отозвали в Петербург и назначили командиром фрегата «Паллада» с производством в капитан-лейтенанты.

По словам современников, «Паллада» являлась одним из красивейших кораблей русского флота, но, к сожалению, довольно «возрастным», спущенным на воду со стапеля Охтинской верфи двадцать лет тому назад. Для деревянных парусных судов это считалось предельным сроком службы. Первым его командиром был еще Павел Степанович Нахимов, имевший в то время чин капитан-лейтенанта.

В октябре 1852 года фрегат вышел из Кронштадта в свой последний дальний поход под флагом чрезвычайного посла российского правительства в Японии вице-адмирала Путятина – вокруг мыса Доброй Надежды. В Индийском океане судно попало в ураган. Тут-то и выявилось плохое состояние старого фрегата. Но тем не менее в начале августа фрегат прибыл-таки в Нагасаки, где Путятин начал переговоры с японцами.

С началом Крымской войны весной 1854 года «Паллада» направилась в Японское море, где офицеры произвели опись восточного побережья Кореи и расположенного к северу от него залива Посьета, получившего тогда же свое название по фамилии старшего офицера фрегата. Кроме того, в заливе Петра Великого были открыты острова, названные именем Римского-Корсакова, вице-адмирала, директора Морского корпуса. За проделанную исследовательскую работу в том же году его капитану Ивану Семеновичу Унковскому был пожалован чин капитана 2-го ранга.

20 мая 1855 года Унковский привел фрегат в Императорскую Гавань, расположенную на западном берегу Татарского пролива. Попытка, предпринятая в июле, провести его в устье Амура через неглубокий пролив Невельского, отделяющий остров Сахалин от материка, окончилась неудачей, и фрегат вернулся на зимовку в Императорскую Гавань.

Однако в условиях продолжавшейся Крымской войны существовала реальная угроза захвата старого корабля англо-французской эскадрой, посланной союзниками в дальневосточные воды. Его корпус оказался абсолютно расшатан океанским переходом и попаданием в два тайфуна. Поэтому 30 января 1856 года командование предпочло фрегат «Паллада» разоружить и затопить в бухте Постовая в 50 метрах от берега. Вот так и закончил свою долгую службу в Военно-морском флоте России легендарный фрегат, воспетый писателем Гончаровым в своем романе, который так и называется – «Фрегат “Паллада”».

Унковский же, вернувшись сухим путем через Сибирь в столицу, удостоился ордена Святой Анны II степени, а на следующий год – «за особые заслуги» – и звания капитана 1-го ранга с назначением командовать недавно построенным винтовым фрегатом «Аскольд».

Петруша, как и все офицеры фрегата, знал о доблестном прошлом командира «Аскольда» и с благоговением взирал на своего любимого капитана, готовый к беспрекословному выполнению любого его приказа не столько по должности, сколько по внутренней потребности. А моряки прекрасно знают, что это дорогого стоит!..

Когда в начале 1857 года в Кронштадт с Дальнего Востока вернулись суда, принимавшие в 1854 году участие в героической обороне Петропавловска от нападения объединенной англо-французской эскадры, на замену им для защиты интересов России на Дальнем Востоке был сформирован 1-й Амурский отряд под командованием капитана 1-го ранга Кузнецова. В состав отряда вошли корветы: «Новик», «Боярин», «Воевода» и клиперы: «Пластун», «Джигит» и «Стрелок». Все суда были винтовыми.

7 сентября того же года они покинули Кронштадт. Им предстоял тяжелый переход через три океана, вокруг мыса Доброй Надежды к устью Амура. Генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич по этому поводу писал брату – императору Александру II: «Это все суть мелкие суда, не прикажешь ли ты их усилить более сильным судном, а именно фрегатом “Аскольд”, находящимся в прекрасных руках флигель-адъютанта Унковского, который те края прекрасно знает…»

Так и была решена судьба фрегата «Аскольд», его команды и командира.

* * *

Тяжело ступая по трапу, на капитанский мостик поднимался «дед», как на паровых судах называли старших механиков. Перемазанные маслом руки он тщательно оттирал ветошью. «Марсофлот» при виде этого чуда на мостике боевого корабля непременно бы лишился чувств.

– Вызывали, Иван Семенович? – усталым голосом буднично спросил тот, как будто на мостик можно было подняться без вызова командира.

– Вызывал, вызывал, Дмитрий Александрович, – в тон ему ответил Унковский, с улыбкой рассматривая внешний вид своего помощника. – Как там ваши «духи», справляются с устранением неисправности в машинном отделении? – капитан усмехнулся: – Слава богу, что хоть потянул слабенький норд-ост, а то бы болтались посреди Балтийского моря, извините за выражение, как дерьмо в проруби. – Он посмотрел на паруса, еле-еле наполненные ветром, заметив боковым зрением чуть заметную ухмылку, промелькнувшую на юном лице вахтенного офицера. «Теперь уж при удобном случае обязательно ввернет это “крылатое выражение”!» – с досадой пожурил его командир про себя, вспомнив свою офицерскую молодость.

– Стараются, Иван Семенович. Вот только сальники подтекают, – вздохнул старший механик, показав пропитанную маслом ветошь. – Думаю, через час-другой машина будет готова.

– Спасибо за добрую весть, Дмитрий Александрович. Я ведь впервые командую паровым судном, и меня, честно говоря, беспокоит, что даже во время наших кратковременных выходов в Финский залив все время происходили какие-то пусть и мелкие, но все-таки неполадки паровой машины.

– Ничего удивительного, – пожал тот плечами. – Дело в том, что на «Аскольде» установлена новая, более мощная паровая машина, чем на ранее строившихся паровых судах. Ведь это все-таки фрегат как-никак, водоизмещением почти в три тысячи тонн, а не какие-нибудь там корветы и клипера! Но хотя ее и делали англичане, большие умельцы по этой части, но всего сразу не предусмотришь. Если парусники за тысячелетия доведены почти до совершенства, то паровые корабли начали строить всего около полувека тому назад. Тем не менее, – лукаво глянул «дед» на командира, – паровые суда, как показал опыт Крымской войны, имеют подавляющее превосходство над парусными.

Унковский улыбнулся:

– Вы, Дмитрий Александрович, не агитируйте меня за паровой флот. Меня, честно говоря, очень беспокоит техническое состояние машины.

– Не волнуйтесь, Иван Семенович, – успокоил его старший механик. – Когда придем в Портсмут, вызовем представителей машиностроительного завода, изготавливавшего эту машину, и основательно подлечим ее по моим замечаниям. Я их тщательно фиксирую.

– Дай-то бог! Вся надежда только на вас, Дмитрий Александрович.

– Все будет в порядке, Иван Семенович. Ваш «дед» свое дело знает! – ободряюще улыбнулся тот. – А теперь разрешите убыть в «преисподнюю» к своим «духам».

– Ни пуха ни пера! – суеверно напутствовал его командир.

– К черту! – ответствовал ему не менее суеверный старший механик.

* * *

Смолкли трели боцманских дудок, затих дробный перестук башмаков подвахтенной смены. Мичман Чуркин принял очередную вахту у мичмана Долгорукова.

– Ну что, Петр Михайлович? Желаю вам успешной вахты без каких-либо происшествий. А я, пожалуй, пойду сосну после «собаки».

– Святое дело, Илья Николаевич! «Собака» – она и в Африке «собака». Приятного сна, дружище!

Находясь на капитанском мостике, друзья обращались друг к другу сугубо официально, допуская лишь некоторые вольности, свойственные юности. Ведь они были здесь не одни. У штурвала застыл рулевой и, посматривая на картушку компáса, изредка поворачивал его из стороны в сторону, удерживая фрегат на заданном курсе. Сигнальщик непрерывно осматривал пространство вокруг судна, чтобы вовремя предупредить вахтенного офицера об опасности… Только вахтенный вестовой скучал в одиночестве, готовый, однако, немедленно выполнить любой приказ вахтенного начальника.

Здесь, в тропиках, дул ровный пассат, и фрегат, чуть накренясь на правый борт, шел под парусами, экономя драгоценный уголь. Ведь следующую бункеровку можно будет провести только в Капштадте, на самой южной оконечности Африки.

Петруша еще раз по-хозяйски глянул на белеющие в полумраке паруса, упруго наполненные ветром. Теперь только он отвечал за безопасное плавание фрегата.

– Сигнальщик, не прозевай приближение шквала!

– Есть не прозевать приближения шквала, ваше благородие! – бодро ответил тот.

Ох, уж эти шквалы… У горизонта неожиданно появляется черная вытянутая туча, которая стремительно приближается к судну. Затем следует резкий порыв ветра ураганной силы с изменением направления. И если, не дай бог, прозевать его приближение, то прощайте, изорванные в клочья паруса, а то и сами мачты.

Петруша нервно передернул плечами. Как ни странно, появлением шквалов изобилуют как раз эти благословенные тропические области. Потому-то он и решил лишний раз взбодрить сигнальщика. Так, на всякий случай…

* * *

Бескрайний океан подернут предрассветной дымкой. Здесь, в тропиках, в отличие от средних широт рассвет наступает как-то сразу, так же, как, впрочем, и ночная темнота – без привычных сумерек. Вот из океана показался светящийся край солнца. Он стал быстро расти, превращаясь в большой, но неяркий пока еще диск, на который можно смотреть, не боясь быть ослепленным. Великолепное зрелище рождения нового дня…

На мостик против обыкновения быстро поднимался командир в сопровождении старшего офицера. Было видно, что он чем-то обеспокоен.

– Господин капитан 1-го ранга… – начал, сделав шаг навстречу командиру, докладывать Петруша, приложив правую руку к головному убору.

Тот только махнул рукой:

– Извините, Петр Михайлович, не до этого, – и он повернулся к старшему офицеру. – Когда была обнаружена течь в ахтерпике, Григорий Данилович?

– С час тому назад, Иван Семенович.

– Причина?

– Мы с боцманом установили, что забортная вода поступает из-за обшивки в районе шахты для гребного винта. Причина же течи нами не установлена.

– Предложения есть?

– Нужен осмотр подводной части кормы. Сейчас мы находимся примерно между Канарскими островами и островами Зеленого Мыса. Учитывая, что течь пока незначительная, предлагаю сделать осмотр именно на островах Зеленого Мыса. А пока посменно откачивать поступающую воду ручной помпой.

Командир задумался.

– Не уверен, что на островах нам смогут чем-либо помочь. Ведь дока там нет, это точно. Но другого решения этой проблемы я тоже не вижу. А посему остановимся на вашем предложении. Распорядитесь, Григорий Данилович, насчет откачки забортной воды.

– Будет исполнено, Иван Семенович!

* * *

Как и предполагал Унковский, на островах Зеленого Мыса не нашлось никаких средств для устранения течи, так что по мере продвижения на юг она все усиливалась, принимая угрожающие размеры. Установка второй ручной помпы не решала проблемы, а до Капштадта, где находился сухой док, было еще ох как далеко. Поэтому командир фрегата, выслушав мнения старшего офицера и старшего механика, принял решение произвести ремонт подводной части кормы своими силами в открытом океане.

– Займемся ремонтными работами сразу же после встречи Нового года и праздника Нептуна по случаю пересечения экватора. Негоже омрачать эти праздничные для команды дни, – пояснил он. – Их у матросов не так уж много вдали от Родины. Да, признаться, и у господ офицеров тоже.

Для встречи нового, 1858 года, в кают-компании и в кубрике нарядили елки. Их заранее приобрели еще в Англии, где в течение длительного времени, по выражению старшего механика, «доводили до ума» паровую машину. Елки установили в трюме, где было прохладнее, в кадки с песком, который регулярно поливали…

В кают-компании ровно в полночь по хронометру, за которым бдительно следил штурман, осушили бокалы с шампанским, в то время как нижним чинам выдали по стакану грога и кружке пива.

Петруша, чокнувшись бокалами с Илюшей, сидевшим рядом с ним, пригубил шампанского и улыбнулся, вспомнив об уроке, который преподнес ему дед по поводу употребления спиртных напитков еще во время его обучения в Морском корпусе.

* * *

После возвращения из плавания по Финскому заливу на учебном судне гардемарины выпускного класса получили увольнительные записки на воскресный день. Перед тем как идти по домам, бравые «морские волки», прошедшие первое морское крещение, решили отметить это столь важное в их жизни событие.

Купив вина и кое-какую закуску, они небольшой компанией собрались в доме у одного из них, родители которого в то время отдыхали за границей. Посыпались здравицы в честь русского флота и его основателя Петра Великого. Однако молодые люди, еще не привыкшие к употреблению горячительных напитков, явно не рассчитали своих возможностей…

Петруша, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь флотскому офицеру с перспективой оказаться на гауптвахте, нанял извозчика – благо, кое-какие деньги оказались в кармане – и затем во всей красе предстал перед матушкой и бабулей.

Те только всплеснули руками и сразу же уложили своего ненаглядного отпрыска в постель, с благодарностью Богу за то, что Андрей Петрович находился в отсутствии. Перед ними встала дилемма – рассказать ему о прегрешении Петрушеньки или утаить до лучших времен. Рассудительная Ксения, несмотря на возражения Лизы, настояла на необходимости получения внуком урока от деда. Урока, который тот запомнит на всю жизнь.

Когда через несколько часов Ксения в очень осторожных выражениях поведала ничего не подозревавшему Андрею Петровичу о чрезвычайном происшествии в их доме, дед только многозначительно хмыкнул. За обеденным столом он лишь мельком глянул на бледное лицо внука, однако по окончании обеда позвал его в кабинет. Женщины со страхом смотрели, как Петруша, понурив голову, последовал за дедом.

Андрей Петрович сел в кресло, в то время как внук остался стоять перед ним.

– Чего тянешься передо мной, как перед директором Морского корпуса? – усмехнулся Андрей Петрович. – Присаживайся, гардемарин.

Петруша сел в кресло, стоящее напротив, признательно глянув на деда.

– Во всей этой истории ничего необычного нет, – постукивая пальцами по письменному столу, произнес Андрей Петрович. – Просто ты в кругу своих товарищей забыл, что являешься представителем древнего рода. И мне бы очень не хотелось, чтобы ты, столбовой дворянин, и впредь забывал об этом и позорил своим недостойным поведением наших предков.

Внук, то краснея, то бледнея, опустил глаза.

– В свое время, – продолжил дед, – когда я примерно в твоем возрасте служил капралом в Преображенском полку, со мной приключилась такая же история. Так вот мой отец, стало быть, твой прадед, будучи премьер-майором того же полка, не мудрствуя лукаво, двинул мне за это по шее. Причем довольно значительно. Я воспринял это как само собой разумеющееся, поскольку, когда наказывают за дело, это не вызывает обиды. И представь себе, прошло уже столько лет, а я до сих пор вспоминаю об этом наказании с благодарностью. Смысл его очень прост – прежде чем что-либо сделать, надо подумать и о возможных последствиях.

– Лучше бы и ты, дедуля, двинул мне как следует по шее! – взмолился измученный переживаниями Петруша.

Андрей Петрович оценивающе посмотрел на него:

– К сожалению, не могу.

– Чего так? – удивился тот, вскинув брови.

– Был бы ты мне сыном, я бы непременно так и сделал. А вот на внука рука не поднимается. Но имей в виду, – назидательным тоном предупредил Андрей Петрович, – ежели подобное приключится хотя бы еще раз до твоего производства в мичманы, я обязательно воспользуюсь методом воспитания своего отца. Обещаю. Так что не взыщи.

Внук облегченно вздохнул:

– Не сомневайся, дедуля, этого больше никогда не повторится. Верь мне, как себе!

– Вот это уже мужской разговор. Вы свободны, гардемарин!

– Есть, ваше превосходительство! – по-флотски коротко ответил тот, вскочив из кресла.

– Не ёрничай! Я говорю с тобой не как действительный статский советник, а как твой родной дед. Неужто не чувствуешь разницы?

– Еще как чувствую, дедуля! – озорно блеснул тот глазами. И, четко повернувшись через левое плечо, строевым шагом вышел из кабинета.

Женщины в смятении ожидавшие у выхода, вглядывались в его лицо, пытаясь угадать результат «беседы» с Андреем Петровичем.

– Я обещал дедуле, что подобное больше никогда не повторится, – коротко доложил он и, подумав, уточнил: – Во всяком случае, до моего производства в мичманы. – и ушел в свою комнату.

– Вот что значит, когда мужчина в доме! – радостно воскликнула Ксения. – И что бы мы с тобой, Лиза, делали без него с нашим мальчиком?

Надо отдать должное Петруше – он не нарушил обещания, данного деду. И в первый раз после этого события употребил вино только на банкете, устроенном командованием Морского корпуса по случаю производства выпускников в мичманы флота.

* * *

Приведя себя в порядок после морской купели при пересечении экватора, возбужденный столь радостным для каждого моряка событием, а отчасти и положенной по этому случаю чарки, Петруша зашел в каюту друга.

– С морским крещением, мореплаватель! – приветствовал его улыбающийся Илья.

– И тебя, Илюша! Теперь мы с тобой официально стали полноправными членами морского братства, – он подошел к столу и взял лежащую на нем именную грамоту.

Среди свитков старинных карт и морских чудищ, изображенных на ней, в типографский текст, подтверждающий пересечение экватора, рукой корабельного писаря витиевато было вписано: «Долгоруковъ Илья Николаевичъ. 4 генваря 1858 года отъ рождения Христова».

– Серьезный документ, Илюша…

– Серьезней не бывает, – подтвердил тот.

– С чем нас и поздравляю!

Они крепко обнялись.

– Подскажи мне, Илюша, – попросил друга Петруша. – Сегодня роль морского бога Нептуна исполнял наш старший офицер. Известно, что это может делать только офицер, имеющий именную грамоту о переходе им экватора. Так?

– Так, – подтвердил тот.

– А не знаешь ли ты, когда и как это произошло?

Илья несколько удивленно посмотрел на друга.

– Да ведь об этом знают все офицеры фрегата, – и улыбнулся. – Я, конечно, рад, что имею возможность первым просветить самого юного мичмана «Аскольда»… Разградский Григорий Данилович, будучи еще лейтенантом, служил вахтенным офицером на фрегате «Паллада» под командованием капитан-лейтенанта Унковского, нашего командира.

– Это мне известно, Илюша.

– Так вот, Иван Степанович, став капитаном «Аскольда», добился назначения капитан-лейтенанта Разградского старшим офицером этого фрегата. Кстати, именно Григорий Данилович лично затопил фрегат «Паллада» в бухте Постовой Императорской Гавани. Тем самым его имя навечно вошло в историю русского флота. Так вот…

– Спасибо тебе, дружище, за исторический экскурс. Теперь буду знать о героическом прошлом нашего старшего офицера.

– Не за что, Петруша, – Илья вдруг встрепенулся, глянув на часы. – Давай-ка поторапливаться, а то можем опоздать в кают-компанию к началу праздничного обеда. Надеюсь, у тебя нет особого желания объясняться по этому поводу с нашим героическим старшим офицером, который в соответствии с Морским уставом является хозяином кают-компании?

И друзья поспешили в кают-компанию.

* * *

В самом конце праздничного обеда старший офицер объявил, что после кратковременного отдыха начнутся авральные работы по перекатыванию всех корабельных орудий в носовую часть фрегата. Цель – приподнять корму судна для возможности проведения ремонтных работ по устранению течи в ее подводной части.

Фрегат стал похож на муравейник. Чтобы уменьшить крен до минимума, он шел только под стакселями. Сотни матросов под командой артиллерийских офицеров на верхней палубе молодецки, с гиканьем и неизменным русским «раз, два – взяли!» перекатывали тяжеленные чугунные пушки, установленные на деревянных орудийных лафетах, и крепили их к палубе на случай возможного волнения на море. То же самое происходило и на артиллерийских палубах обоих бортов. Артельная работа, так милая душе русского человека!

Аврал подходил к концу, а старший офицер уже спустился с приподнявшейся кормы по штормтрапу, чтобы определить наконец причину измотавшей его нервы течи.

– Вот сволочи! – через некоторое время раздался снизу его возмущенный возглас. Поднявшись на палубу, он весь клокотал от негодования. – Представляете, Иван Семенович, – возмущенно обратился он к командиру, – эти адмиралтейские недотепы, будь они неладны, при устройстве шахты, куда убирается гребной винт при движении судна под парусами, использовали железные гвозди, которые от воздействия морской воды поржавели и рассыпались!

– Безобразие! – согласился командир. – К сожалению, мы с вами, Григорий Данилович, пришли на «Аскольд», когда он уже вступил в строй, и посему не могли знать об этих недопустимых вольностях кораблестроителей, – капитан тяжко вздохнул. – Утешает только то, что устранить поступление забортной воды внутрь судна, слава богу, мы сможем и своими силами. Так, Григорий Данилович?

– Так, Иван Семенович! – повеселел старший офицер.

– Какие будут у вас конкретные предложения?

Капитан-лейтенант задумался, прикидывая в уме план действий по ремонту шахты.

– Во-первых, суть ремонта – заменить проржавевшие железные гвозди медными. Слава богу, запас их у нас вполне достаточен, а расход пополним в Капштадте. Во-вторых, сделать это смогут корабельные плотники под руководством тиммермана. В-третьих, надо спустить с кормы пару шлюпок и, не снимая с тросов, притопить их так, чтобы, стоя в них, было удобно работать у самого среза воды. При необходимости можно поднять шлюпки на необходимую высоту. В-четвертых, для этого достаточно бригады плотников, боцманской команды и одного светового дня для выполнения, – и старший офицер выжидательно посмотрел на командира.

– Прекрасно, Григорий Данилович! Утверждаю ваш план без замечаний. Действуйте!

«Умница! И к тому же деятельный исполнитель, – с благодарностью подумал Унковский о Разградском. – Не зря, стало быть, “пробивал” его кандидатуру на эту хлопотливую, но ответственную должность в Морском департаменте».

* * *

Зондский пролив остался позади. Еще были видны покрытые тропическими лесами берега островов Голландской Ост-Индии: по левому борту – Суматры, а по правому – Явы.

– Поздравляю с выходом в Тихий океан, Григорий Данилович! – командир пожал руку старшему офицеру. – И вас, Петр Михайлович! – обратился он к вахтенному офицеру. – Ведь как-никак, а это же в первый раз в вашей жизни.

– Большое спасибо, Иван Семенович! – зарделся Петруша от обращения к нему самого командира. – Я впервые пересекаю воды уже третьего океана.

– В жизни всегда что-то происходит в первый раз, – философски заметил тот. – Но, мне показалось, вы намерены как-то отметить это неординарное событие?

– Безусловно, Иван Семенович! Ведь мичман Долгоруков, которого я сменил на вахте, имеет точно такие же основания для этого.

Капитан 1-го ранга улыбнулся:

– Если позволите, Петр Михайлович, я бы хотел полюбопытствовать, каким напиткам вы отдаете предпочтение?

– Мадере, Иван Семенович, – смущенно ответил мичман.

– И откуда же подобные изыски? – искренне удивился командир, зная, что флотские офицеры, как правило, предпочитают употреблять ром или водку, не считая шампанского в особо торжественных случаях.

– Это наследственное, – улыбнувшись, пояснил тот. – Мой дед, Шувалов Андрей Петрович, предпочитал именно этот напиток – как во время кругосветных плаваний, так и у себя дома.

Унковский понимающе кивнул головой:

– Мы с товарищами по Морскому корпусу зачитывались романом этого выдающегося ученого и мореплавателя. Примерное воспитание… – задумчиво произнес командир. – Вот тем и славны флотские династии, Григорий Данилович! – обратился он к старшему офицеру. – Я и сам флотский офицер в третьем поколении. Мой дед служил еще при Петре Алексеевиче и участвовал в строительстве Кронштадта. А посему не понаслышке знаю о том благотворном влиянии, которое оказывают родовые традиции на формирование стремления к безупречному служению флоту и Отечеству. – Он повернулся к мичману. – Желаю, чтобы и вы, Петр Михайлович, продолжили славную традицию своего рода!

* * *

Смотреть без сострадания на командира было трудно: угрюмое выражение лица, несвойственное всегда спокойному и уравновешенному человеку, темные круги вокруг глаз…

– Господа, я собрал вас, своих ближайших помощников, чтобы обсудить чрезвычайную обстановку, сложившуюся на «Аскольде».

Старший офицер, старший механик и доктор сосредоточенно внимали командиру, прекрасно зная причину и его настроения, и этого экстренного совещания. С выходом в Южно-Китайское море начались непонятные и, главное, непредсказуемые вещи. Один за другим заболевали странной болезнью, а затем в течение нескольких дней умирали матросы. Корабельный священник, отец Иоанн, только и успевал отпевать усопших, тела которых по морскому обычаю при приспущенном Андреевском флаге и выстрелах из орудий опускали в морскую пучину.

– За время нахождения судна в китайских водах мы уже потеряли свыше десяти нижних чинов. Подобное положение в дальнем плавании складывалось только на пакетботе «Святой апостол Петр» командора Витуса Беринга, когда тот открыл берега Северной Америки в 1741 году. Но тогда причина была ясна – цинга. А что же происходит сейчас, спустя более века?! – командир обвел присутствующих тяжелым взглядом. – Что же дальше, если эта участь постигнет и господ офицеров? Кто же тогда будет управлять фрегатом?.. А посему прошу прояснить сложившееся положение нашего доктора. Это уже ваша епархия, Георг Карлович.

Тот тяжко вздохнул и хотел встать, но Унковский остановил его:

– Сидите, сидите, Георг Карлович, сейчас не до чинопочитания.

Доктор в задумчивости поправил пенсне.

– Я так и не смог, к сожалению, точно определить болезнь, которая буквально косит матросов, хотя просмотрел все медицинские справочники, имеющиеся в моем распоряжении. Это может быть и малярия, и лихорадка, а также и дизентерия. Не исключаю и возможность комбинации этих болезней. Эпидемия, свирепствующая на судне, несомненно, имеет инфекционный характер. Поэтому необходимо срочно изолировать всех больных, предохранив остальных членов команды, и дезинфицировать помещения судна. Но так как я располагаю ограниченным количеством дезинфицирующих материалов, то в первую очередь считаю необходимым обработать ими жилую палубу нижних чинов. И, самое главное, Иван Семенович, – обратился он к командиру, – нужно постараться как можно быстрее прибыть в какой-нибудь большой порт, чтобы окончательно решить проблему с помощью медиков тамошнего госпиталя.

– Каково же ваше мнение, Григорий Данилович? – обратился капитан к старшему офицеру.

– Порт особо и выбирать не из чего – это или Гонконг в Китае, или Нагасаки в Японии. И хотя Гонконг, конечно, ближе, я все-таки отдаю предпочтение Нагасаки, так как это не только конечный пункт перехода «Аскольда», но и порт, в котором есть российский консул, который поможет решить наши не требующие отлагательства проблемы.

– Спасибо, Григорий Данилович. А на сколько миль нам хватит угля, Дмитрий Александрович?

– Думаю, миль на четыреста, Иван Семенович. От силы – на четыреста пятьдесят, – доложил старший механик.

– Не густо, конечно… Но и на том спасибо. А как паровая машина – не подведет? Натерпелся я позора, когда из Капштадта вышли, дымя трубой на полнеба, а, не успев пройти и мыса Доброй Надежды, вернулись назад уже под парусами. Одно утешало – паровая машина-то английская, да еще, как оказалось, и с заводским дефектом.

– Тьфу, тьфу, тьфу… – суеверно сплюнул «дед» через левое плечо. – После того самого последнего ремонта в Капштадте пока не подводила. Даст бог, и сейчас не подведет.

– Как говорится, на бога надейся, а сам не плошай! – впервые улыбнулся командир и подвел итог совещания: – Действуйте, господа, в соответствии с нашим планом. Разрешаю и в ночных условиях идти под всеми парусами так же, как и днем. Риск, конечно, есть, но каждый сэкономленный, если так можно выразиться, день – это спасенные человеческие жизни.

* * *

Когда показались долгожданные гористые берега острова Кюсю, самого южного из четырех больших японских островов, где и находился порт Нагасаки, все облегченно вздохнули. Появилась надежда, что пришел конец череде тягостных похорон.

У входа в сложный фарватер, ведущий в акваторию порта Нагасаки, на борт фрегата приняли с подошедшей шлюпки японского лоцмана. Тот непрерывно кланялся командиру. Нещадно чадя на остатках угля и приветствуя порт пушечными выстрелами, «Аскольд» наконец отдал якорь на рейде Нагасаки.

Консул, озадаченный проблемами фрегата, провел переговоры с местными властями, и в отдельно стоящем японском храме, который в отличие от помпезных православных соборов и католических костелов был больше похож на молельню сектантов, был устроен временный лазарет для больных с фрегата, куда и свезли больных матросов. Георг Карлович приобрел необходимое количество дезинфицирующих средств, ими обработали все без исключения помещения судна, и заболевания на фрегате прекратились. Эпидемия была побеждена.

Так закончился тяжелый поход «Аскольда», длившийся 13 месяцев, во время которого экипаж фрегата из 456 человек потерял 26 матросов и унтер-офицеров.

 

Глава вторая

Новые открытия

– Ну что, Петруша, будем жить?! – еще с порога приветствовал хозяина каюты мичман Долгоруков.

– Вроде бы так, Илюша, – улыбнулся тот. – Спасибо Ивану Семеновичу, который гнал фрегат в Нагасаки круглые сутки и под парусами, и под паром.

– Это точно. А ведь рисковал командир, – покачал головой Илья. – В ночную вахту с мостика ни черта не видно, хоть глаз выколи! Такое ощущение, будто фрегат висит в каком-то мертвом, безжизненном пространстве, однако шум от буруна у форштевня подтверждает, что он на самом деле идет полным ходом. От впередсмотрящих и на баке, и на салинге тоже мало прока, остается только надеяться на их острый слух. Это тебе не плавание в милом сердцу Финском заливе, где даже глухой ночью всегда что-то да брезжит у горизонта.

– Человеческие жизни дороже всех наших страхов, и я бы на месте командира поступил бы точно так же! – с некоторым вызовом заметил Петр.

– Ты еще просто не испытал всей меры ответственности, которая тяжелым грузом лежит на его плечах: не только за жизни членов команды, но и за безопасность фрегата, – упрекнул друга Илья. – Потому-то командовать кораблями и допускают офицеров, которые уже успели примериться к этой нелегкой ноше. Я отдаю должное мужеству командира при принятии подобных решений.

Петр пожал руку другу:

– Спасибо тебе, Илюша, за науку. Ты хоть всего на год дольше меня служишь на флоте, но уже успел, признаюсь, познать и, главное, прочувствовать много больше, чем я.

– Чему удивляешься, дружище? В нашем возрасте каждый год службы идет, почитай, за три, – и уже деловым тоном Илья продолжил: – Я слышал, что «Аскольд» вскоре направится в Гонконг, в распоряжение русского полномочного посланника в Китае и Японии вице-адмирала Путятина. Так что закупай все необходимое для похода, пока есть время.

* * *

В течение полутора месяцев, до конца июля, «Аскольд» под флагом вице-адмирала Путятина обходил порты Японии.

У русских моряков не было достоверной карты японских берегов, не считая восточных, описанных офицерами шлюпа «Надежда» под командой Крузенштерна еще в 1804 году. Западные берега, омываемые Японским морем, так и оставались тайной за семью печатями, и офицеры «Аскольда» восполняли эти пробелы, используя деловые поездки русского посланника.

Выполнив данную задачу, Унковский повел фрегат в Нагасаки…

Море было спокойным, дул ровный, не очень сильный встречный ветер, и фрегат шел под парусами переменными галсами. Рядовое, обычное плавание.

– Появилось темное облако прямо по курсу, ваше благородие! – неожиданно раздался взволнованный доклад вахтенного сигнальщика.

Петр быстро глянул в указанном направлении. Сомнений быть не могло: – приближался шквал – предвестник шторма.

– Молодец, служивый! – похвалил он сигнальщика.

– Рад стараться!

По его приказу вахтенный вестовой метнулся с мостика предупредить командира и старшего офицера о приближающемся шквале.

– Взять паруса на ги́товы! Поднять штормовые стаксели! – приказал он унтер-офицеру вахтенной смены.

– Есть взять паруса на гитовы и поднять штормовые стаксели! – четко ответил тот, и тут же раздались трели боцманской дудки.

По палубе забегали матросы, подгоняемые зычным голосом боцмана, закрепляя по-штормовому все, что может перемещаться во время сильной качки, и натягивая штормовые леера для безопасного передвижения людей при резком крене корабля и захлестывании верхней палубы волнами.

На мостик взбежал командир, следом за ним и старший офицер.

– Господин капитан 1-го ранга! Приближается шквал! Мною приняты все меры, предусмотренные Морским уставом! – доложил вахтенный офицер.

– Похвально, Петр Михайлович! – заметил командир, наблюдая за действиями матросов вахтенной смены. – Всем на верхней палубе надеть штормовые накидки!

Черная туча быстро и неумолимо приближалась, разрастаясь вширь и охватывая всю южную часть горизонта. Уже виднелась ее зловещая, клубящаяся масса. Даже для бывалых моряков ожидание шквала – внезапного, относительно короткого порыва ветра ураганной силы – ощущение далеко не из приятных. Что уж говорить о Петре, впервые столкнувшемся с этим буйством стихии?! «Слава Богу, что на мостике находится сам командир», – благодарно думал он.

Но как ни ждали шквального ветра, первый его порыв все равно оказался неожиданным. Стоять, не держась за что-либо, было невозможно; показалось, что фрегат даже приостановился под напором встречного ураганного ветра. Один порыв сменял другой, обрушившийся тропический ливень бил в лицо, как из брандспойта.

Наконец сила порывов несколько ослабла, хотя и не уменьшилось их количество. Зато ливень почти прекратился. Море вздыбилось. С верхушек все увеличивавшихся волн срывало пену, та неслась вдоль них длинными шлейфами. Видимо, тайфун гнал за собой огромные волны, возникшие в открытом море за десятки, а то и за сотни миль отсюда.

Петр знал, что наибольшую опасность для большого корабля при плавании в волнах значительных размеров представляют два возможных критических его положения. Во-первых, корабль может оказаться на гребне волны своей средней частью, в то время как его нос и корма зависают в воздухе. Под их тяжестью произойдет перелом корпуса как раз в точке опоры, то есть посередине. Во-вторых, может случиться обратное – нос и корма окажутся на гребнях двух соседних волн, а средняя часть корабля зависнет над промежутком между ними. В этом случае корпус корабля как бы «сложится», то есть переломится опять же посередине, но уже под тяжестью своей средней части. Поэтому корабль во время шторма необходимо вести под углом к волне примерно градусов в тридцать, чтобы обеспечить как бы переваливание корабля через верхушки волн. Именно это и делал Петр.

– Правильно де́ржите фрегат относительно волны, Петр Михайлович, – удовлетворенно отметил командир к вящей радости вахтенного офицера, смахивая с лица брызги.

Фрегат как бы замер на гребне волны, а затем покатился по ее склону в бездну между гигантскими водными хребтами.

– Высота волн никак не менее трехсот футов, Иван Семенович, если судить относительно высоты мачт, – почти прокричал старший офицер, преодолевая рев очередного порыва ветра.

– Согласен с вами, Григорий Данилович, – так же громко ответил командир. – Слава богу, идем под парусами, а то бы кочегары при таких кренах судна могли бы, чего доброго, и поджечь его углями, вывалившимися из топки при подбрасывании.

– Не дай бог, Иван Семенович! – старший офицер истово перекрестился.

В это время, когда фрегат, накреняясь, стал взбираться на очередную волну, раздался раздирающий душу громкий скрип корпуса. Лица и командира, и старшего офицера исказились страданием, как от зубной боли: это детали набора корпуса смещались относительно друг друга.

– Вы бы, Григорий Данилович, проверили, что творится в подпалубных помещениях, – распорядился командир. – Если уж здесь, на мостике, слышен этот скрип, то предполагаю, что творится внутри судна… Да приободрите матросов в кубрике. Им сейчас ох как не сладко.

– Есть! – коротко ответил капитан-лейтенант и быстро спустился по трапу на верхнюю палубу.

«Вот как надо заботиться о подчиненных!» – сделал Петр себе зарубку на память.

* * *

– Скрип корпуса в помещениях стоит, конечно, ужасный, – доложил, вернувшись на мостик, старший офицер. – Но течи не обнаружено. В трюме выставил наблюдателей. Ни одна кница на первый взгляд вроде бы не лопнула, но на некоторых из них появились трещины. Матросы в кубрике, конечно, встревожены, однако панических настроений среди них не наблюдал. Вывод: фрегат и его команда выдерживают натиск тайфуна.

– Спасибо, Григорий Данилович, за добрые вести, – повеселел командир. – Я, честно говоря, ожидал худшего. Ведь, к примеру, шлюп «Восток» под командой Беллинсгаузена, потрепанный штормами, при возвращении из высоких южных широт Антарктики еле дотащился до Рио-де-Жанейро, где долго ремонтировался. А чего еще можно ожидать при воспоминании о головотяпстве наших горе-корабельщиков, допущенном при оборудовании шахты для гребного винта? – вскипел он.

– Да, Иван Семенович, уж подсунули они нам свинью, хуже не придумаешь, – вздохнул старший офицер.

– То-то и оно! – в сердцах произнес командир. – Только и жди какой-нибудь очередной каверзы…

Неожиданно посветлело, ураганный ветер стих. Громады волн были все те же, но над головой появился кусочек необыкновенно голубого, совершенно чистого от вихревых, быстро несущихся туч неба. Петр вопросительно посмотрел на командира.

– «Глаз бури», – пояснил тот. – Сейчас мы находимся в самом центре циклона. Вот тут-то и жди неприятностей. Огромные волны при полном безветрии начинают идти с разных направлений и, сталкиваясь, образуют жесткую толчею, опасную даже для крупных кораблей.

Как бы в подтверждение его слов фрегат тряхнуло так, что все на мостике чуть не попадали с ног, хотя и цепко держались за планширь. Штормовые стаксели при отсутствии ветра обвисли, и судно окончательно лишилось хода, превратившись в игрушку разбушевавшейся стихии. Перо руля стало болтать из стороны в сторону, и рулевой уже был не в силах удерживать штурвал.

– Вестовой, помоги рулевому! – приказал Петр.

Тот бросился по уходящему из-под ног мостику к штурвалу. Петр боковым зрением все-таки заметил, как командир вроде бы незаметно для него показал большой палец старшему офицеру. А что еще может быть более значительным для юного мичмана, чем пусть и негласная, но похвала командира фрегата, на которого он смотрит, как на Бога?!

– Хоть бы не оборвался штуртрос! – едва ли не простонал старший офицер, глядя на рулевого и вестового, пытавшихся изо всех сил удержать штурвал, рвущийся из рук. – Тогда все – конец!

– Одна надежда на то, Григорий Данилович, что «глаз бури» имеет ограниченные размеры, – заметил командир, подбадривая капитан-лейтенанта, хотя у самого засосало под ложечкой.

И словно в подтверждение его слов пронесся порыв ветра, а за ним и последующие, подгоняя быстро несущиеся тучи. Толчея прекратилась. Гигантские валы снова покатились один за другим, а наполненные ветром штормовые стаксели позволили поставить фрегат под нужным углом.

– Слава богу! – перекрестился старший офицер. – Бедлам наконец-то закончился.

– Вы, Григорий Данилович, радуетесь так, как будто мы уже вышли из зоны действия тайфуна, – впервые после появления на мостике улыбнулся командир.

– Лучше уж этот разгул стихии, Иван Семенович, чем непредсказуемость ужасной толчеи, от которой фрегат прямо-таки стонал, как живое существо, – пояснил капитан-лейтенант.

– Вам бы, Григорий Данилович, да оды писать, – по-доброму усмехнулся Унковский.

– Одно другому не помеха, Иван Семенович, – смутился старший офицер, покосившись на вахтенного офицера, который усердно вглядывался в очередную волну, накатывающую на фрегат, как будто она чем-то отличалась от других таких же.

«А ведь действительно поэтичен наш старший офицер, – уважительно думал в тот момент сам Петр. – Вон как сумел сравнить фрегат с живым существом!»

Раздался бой склянок, и тут же на мостик, ходящий ходуном, поднялся лейтенант Ведерников.

– Господин капитан первого ранга! – стараясь удержать равновесие, обратился он к командиру. – Разрешите сменить на вахте мичмана Чуркина?

Командир испытующе посмотрел на лейтенанта.

– Вы опытный вахтенный офицер, Константин Васильевич. Однако мичман Чуркин уже успел приспособиться к этим чрезвычайным условиям, – он кивнул на бушующее море. – А посему считаю целесообразным продлить его вахту до выхода «Аскольда» из зоны тайфуна. Вы не возражаете, Григорий Данилович?

– Я, безусловно, согласен с вашим решением, Иван Семенович, – поддержал командира старший офицер. – Думаю, оно относится и ко всей вахтенной смене?

– Естественно, Григорий Данилович. Так что пока отдыхайте, Константин Васильевич, – велел капитан и вдруг улыбнулся: – Если только можно это назвать отдыхом в такой свистопляске.

– Есть! – коротко ответил лейтенант и без особого сожаления покинул мостик.

А старший офицер, перегнувшись через ограждение, громко, перекрывая рев ветра и шум шторма, прокричал вахтенному унтер-офицеру:

– Вахта продолжается до окончания тайфуна!

– Есть, ваше благородие! – так же громко ответил старый служака.

Петр был горд. Еще бы! Сам командир признал его способность управлять фрегатом в таких экстремальных условиях…

Но вот ураганный ветер стал стихать, тучи поредели и уже не неслись, как оглашенные, высота волн явно уменьшилась – фрегат выходил из зоны тайфуна. А еще через некоторое время ветер так же неожиданно, как и налетел, стих, небо прояснилось окончательно, и на смену гигантским волнам пришла крупная зыбь, как бы напоминая о пережитом кошмаре.

На мостике все сняли штормовые накидки, и вахтенный вестовой отнес их для просушки.

– Ну что же, Григорий Данилович, – облегченно вздохнул командир, – производите смену вахты. И еще: прошу вас организовать проверку всех помещений судна на возможное наличие течи, а также состояние креплений набора его корпуса. А вы, Петр Михайлович, поставьте фрегат под все паруса.

– Есть поставить фрегат под все паруса! – воодушевленно отчеканил Чуркин.

Под трели боцманских дудок, призывавших матросов вахтенной смены к отдаче гитовов, капитан с чувством облегчения спустился с мостика. Фрегат и его команда с честью выдержали нелегкое испытание. А что еще может быть дороже для их командира?

* * *

Повреждения, нанесенные фрегату тайфуном, оказались более значительны, чем предполагал командир, и он всю зиму ремонтировался в Нагасаки. Мастера местного адмиралтейства усиливали расшатанный корпус, заменяли кницы, и удивлялись, как это русские смогли дотянуть с таким измочаленным штуртросом до Нагасаки…

– Хорошие новости, Петруша! – приветствовал Илья друга. – Скоро идем в Хакодате, что на южном берегу самого северного японского острова Хоккайдо.

– Уж не сорока ли на хвосте принесла эту новость? – обрадованно спросил тот.

– Не угадал! – снисходительно улыбнулся Илья. – Лейтенант Ведерников, который состоит в приятельских отношениях с Астаховым, штабс-капитаном корпуса флотских штурманов.

– А какая нелегкая тащит нас на самый северный остров Японии? Ты случайно не в курсе?

– Случайно в курсе. Генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьев-Амурский прибыл в Хакодате на колесном пароходе-корвете «Америка» из Николаевска-на-Амуре, и «Аскольд» направляется в его распоряжение.

– Вот здорово!

– Чему ты радуешься? – удивился Илья.

– Как это чему?! – воскликнул Петр. – Ведь от Хоккайдо до Уссурийского края рукой подать! – он поправился. – По дальневосточным меркам, конечно. А мой дед еще полвека тому назад мечтал увидеть эти места, мимо которых проплывал на «Надежде» и которые в те времена назывались Тартарией.

– Тартарией?! Почему же тогда пролив между этой самой Тартарией и Хоккайдо с Сахалином называется Татарским, а не Тартарским, как-то логически напрашивается само собой? – недоумевал Илья.

– Ты прав. По этому поводу дед объяснял мне, что «тартарары» – это нечто, связанное с преисподней. Наверное, этот дикий и далекий край, находящийся на самом что ни на есть краю света, так и ассоциировался у наших предков с ней. Но со временем это неблагозвучное название пролива трансформировалось в другое, более понятное и близкое русскому человеку.

– Вполне возможно, – согласился Илья и задумался. – Вполне также возможно, что Муравьев-Амурский пожелает лично осмотреть большой залив Петра Великого на самом юге Уссурийского края.

– Почему ты так думаешь? – с замирающим сердцем заинтересованно спросил Петр.

Илья лукаво глянул на него:

– Да потому что он только в прошлом году заключил с Китаем Айгунский договор, по которому Амур до самого устья стал границей России с Китаем, а территория Уссурийского края стала считаться общей для обеих стран. Кстати, именно за это он и был возведен в графское достоинство с приставкой «Амурский». И если граф найдет в заливе Петра Великого бухту, пригодную для базирования морских сил Дальнего Востока, то непременно будет добиваться того, чтобы Уссурийский край полностью отошел к России.

– Ты прав в том смысле, что после проигранной нами Крымской войны в соответствии с Парижским мирным договором – будь он неладен! – России запрещено иметь порт на Камчатке. В связи с этим у нас на Дальнем Востоке остался только один порт – Николаевск-на-Амуре, основанный еще Невельским, доказавшим, что Сахалин является островом, малопригодным для базирования военных судов ввиду мелководных подходов к нему и замерзания Амурского лимана. Так что все вроде бы как сходится, Илюша, – заключил Илья. – Муравьев-Амурский действительно имеет все основания для личного обследования залива Петра Великого. Теперь у тебя будет реальная возможность увидеть своими глазами неведомую ранее Тартарию, о которой мечтал твой дед.

Глаза Петра осветились неподдельной радостью.

* * *

Вроде бы не так уж и далеко от Японии до залива Петра Великого, но время для Петра тянулось бесконечно долго. Он уже не раз заглядывал в штурманскую рубку, чтобы узнать расчетное время подхода к берегам залива, и в последний момент перед вахтой зашел туда опять.

– Не волнуйтесь, Петр Михайлович, – улыбнулся штурман, привыкший к его визитам. – Берег откроется как раз во время вашей вахты.

– Огромное спасибо, Николай Пантелеймонович, за добрую весть!

– Да вроде как не за что, Петр Михайлович, – штурман с высоты своего возраста с видимым интересом смотрел на засветившееся лицо юного мичмана. – Это же как-никак моя работа.

– Дай бог, чтобы она всегда приносила радость людям!

– Вашими устами, Петр Михайлович, да мед бы пить… – вздохнул тот, вспомнив о нагоняе, полученном от командира за неточный, по его мнению, учет течения в Сангарском проливе, разделяющем японские острова Хоккайдо и Хонсю, скорость и направление которого были на самом деле известны только приблизительно.

В целях экономии угля, фрегат шел под парусами. Петр нет-нет да с нетерпением посматривал на салинг грот-мачты, где находился наблюдатель, который и должен был первым увидеть берег залива. Однако уже в третий раз пробили склянки после того, как он заступил на вахту, а берег все не открывался – было от чего расстраиваться…

И вот наконец-то раздался долгожданный возглас наблюдателя:

– Вижу берег!

На верхнюю палубу тотчас высыпала вся команда, а на мостик поднялся граф Муравьев-Амурский в сопровождении командира и старшего офицера. Когда на горизонте показалась вершина куполообразной сопки, над фрегатом прогремело громогласное «ура!»

– С прибытием, ваше сиятельство, к берегам залива Петра Великого! – поздравил командир графа.

– Спасибо, Иван Семенович! Теперь нам с вами именно здесь и предстоит решить важную для нашего Отечества задачу.

– Уверен, ваше сиятельство, что мы ее непременно решим, и удобное место для базирования морских сил Дальнего Востока будет найдено! – твердо заверил Унковский генерал-губернатора Восточной Сибири.

– Дай-то бог… – задумчиво сказал граф, глядя на увеличивавшуюся по мере приближения сопку, покрытую густой растительностью. – Да это никак остров?! – вдруг воскликнул он, вглядываясь в очертания сопки через зрительную трубу. – Вот с него-то, пожалуй, и начнем обследование берегов залива. Вы, Иван Семенович, не будете против?

– Я, ваше сиятельство, как командир «Аскольда», состою при вас, а посему любое ваше предложение для меня – закон, – напомнил он.

Граф понимающе улыбнулся:

– Это, конечно, так. Но за безопасность фрегата персональную ответственность, разрешите напомнить вам, несете все-таки вы, Иван Семенович. И я, несмотря на мою высокую генерал-губернаторскую должность и чин генерал-лейтенанта, при принятии решений не только обязан, но и считаю необходимым советоваться с вами. Договорились?

– Безусловно, ваше сиятельство! – облегченно вздохнул Унковский.

«Умнейший человек! – благодарно подумал вахтенный офицер, слушая выяснение отношений между губернатором и командиром фрегата. – Учись, Петруша, у умных людей и мотай себе на ус», – он усмехнулся про себя, вспомнив, что у него над верхней губой только-только стала пробиваться редкая «растительность».

– А почему бы нам, собственно говоря, не назвать сей остров по имени вашего фрегата, Иван Семенович? – неожиданно предложил генерал-губернатор, всматриваясь в остров, который был хорошо виден уже и невооруженным глазом. – По-моему, – прикинул он, прислушиваясь к собственному голосу, – очень даже неплохо звучит: остров Аскольд.

– Я за это предложение, ваше сиятельство, голосую обеими руками, – не удержавшись, рассмеялся командир. – Это же память о нашем фрегате на века! – посмотрел он на счастливое лицо старшего офицера.

– А как к этому предложению относится наш юный мичман? – улыбнулся граф, обернувшись к вахтенному офицеру.

Лицо Петра порозовело от внимания к нему столь важной особы. Но он твердо и с достоинством ответил:

– Вашему предложению, ваше сиятельство, есть прецедент.

Генерал-губернатор с явным интересом посмотрел на него.

– Мой дед, мореплаватель и известный ученый, почти полвека тому назад открытый им атолл в Тихом океане назвал именем неказистого судна, на котором шел из Новоархангельска в Новую Зеландию. И теперь на картах всех морских держав можно прочитать – «атолл Екатерины». Так что, по моему мнению, фрегат «Аскольд» имеет не меньшие основания для такой чести.

Над мостиком повисла напряженная тишина. Все взгляды присутствовавших на нем офицеров обратились на графа.

– Я рад, господин мичман, что наши взгляды полностью совпадают, – после некоторой паузы произнес тот и пожал ему руку.

Капитан 1-го ранга Унковский облегченно вздохнул. «Надо будет присмотреться к Чуркину. Не по годам самостоятельное мышление. Даже сам Муравьев-Амурский, многоопытный вельможа, озадачен его ответом на вроде бы ничего не значащий вопрос», – решил он для себя, а вслух обратился к штурману по переговорной трубе:

– Николай Пантелеймонович! Поднимитесь на мостик! С картой, разумеется.

Штурман явился тотчас с планшетом в руках, к которому была приколота карта.

– Надпишите прямо сейчас, в присутствии их сиятельства, название острова – «остров Аскольд».

– Какого острова, Иван Семенович? – не понял тот.

– Того самого, который красуется прямо по курсу фрегата, – несколько раздраженно ответил командир, явно недовольный, по его мнению, непонятливостью штурмана, да еще в присутствии генерал-губернатора.

Штурман растерянно посмотрел на остров, затем на карту.

– Но этот остров уже имеет название, Иван Семенович! – воскликнул он, предчувствуя очередной нагоняй от командира.

– Какое еще такое название?! – еле сдерживая себя, спросил Унковский, успев заметить мимолетную улыбку, пробежавшую по лицу графа.

– Остров «Маячный», – доложил штурман, показывая карандашом название на карте.

Лицо капитана 1-го ранга стало бледнеть.

– Откуда взялось, извольте спросить, это самое название?!

Штурман твердо посмотрел на командира:

– Клипер «Стрелок» под командой капитан-лейтенанта Федоро́вича весной этого года, после того, как сошел лед, посетил восточную часть залива Петра Великого, во время осмотра которой были обнаружены два острова и большой залив за ними. Им были даны названия: остров Маячный, остров Путятина и залив Стрелок. Когда клипер зашел в порт Хакодате для бункеровки углем, я, естественно, встретился с его штурманом и уточнил, как и положено, свою карту, сверив с его.

– Почему же вы, Николай Пантелеймонович, не доложили мне об этом? – уже мягче спросил командир.

– Потому что вы, Иван Семенович, как раз в то время беседовали в своей каюте с командиром этого клипера, и я посчитал, что вы в курсе всех этих дел. Поэтому прошу извинить меня за то, что не подстраховался с докладом вам по поводу внесенных мною изменений на карте залива Петра Великого.

В это время к ним подошел генерал-губернатор и попросил штурмана показать ему на карте эти самые острова и залив.

– А как, господин штабс-капитан, называется вот этот пролив между островами Маячный и Путятина?

– У него пока нет названия, ваше сиятельство.

– Так в чем же дело, Иван Семенович?! Давайте и назовем этот пролив так, как мы и решили – пролив Аскольд, раз с названием острова возникла неувязка.

– Большое спасибо вам, ваше сиятельство, за столь достойный выход из возникшего по моей вине несколько щекотливого положения! – облегченно вздохнул командир. – А вы, Николай Пантелеймонович, прямо сейчас надпишите на карте предложение их сиятельства, узаконив тем самым название пролива.

И штурман остро заточенным карандашом надписал своим каллиграфическим почерком – «пролив Аскольд».

* * *

Сразу же после подъема Андреевского флага на кормовом флагштоке фрегата, стоящего на якоре, старший офицер объявил перед строем:

– Баркас под командованием лейтенанта Ведерникова отправляется для осмотра берегов залива Стрелок восточнее острова Путятина. С ним следуют мичманы Калмыков и Степанов… Катер под командованием мичмана Долгорукова отправляется для осмотра берегов залива Стрелок западнее острова Путятина. С ним следует мичман Чуркин. Обеим командам получить продовольствие на семь суток. Остальные господа офицеры будут задействованы в съемках берегов острова Маячного…

Катер отвалил от борта фрегата и, поставив парус, направился к западному проливу, отделяющему остров Путятина от материка.

Примерно посредине пролива Аскольд, разделяющего острова Маячный и Путятина, обнаружили островок из подводных и надводных скал. Самая высокая из них достигала футов ста десяти – ста двадцати в высоту. Пристали к нему, и Петр стал наносить его очертания на карту.

– Жаль, конечно, что только на глазок, Илюша, – посетовал он.

– Не горюй, Петруша. Мы ведь с тобой первопроходцы! – гордо глянул тот на друга. – За нами придут геодезисты и нанесут все открытые нами объекты с точностью до вершка.

– Так-то оно так… Тем не менее… – Петр вскинул голову, оторвавшись от карты. – Мы как первопроходцы имеем право давать названия открытым географическим объектам. Так?

– Так.

– Теперь представь себе следующую картину. Пролив Аскольд – это наш фрегат, посредине которого возвышаются эти камни, как капитанский мостик. А кто на мостике, Илюша?

– Разумеется, капитан, – недоуменно пожал тот плечами.

– Вот именно! А посему предлагаю назвать этот скалистый островок посредине пролива так: «Камни Унковского». Как тебе мое предложение?

Илья восхищенно посмотрел на друга.

– Я бы, честно говоря, до такого не додумался. Ты, Петруша, оказывается, не только верный друг, но и справедливый человек. Наш командир действительно достоин такой чести. Так и надписывай – Камни Унковского…

Когда проходили между островом Путятина и материком, то слева открылась бухта. Илья, сидевший на руле, направил катер к входу в нее – и моряки застыли в изумлении. Зеркальная гладь поверхности воды была необыкновенной чистоты. Чарующие глаз берега, покрытые широколиственным лесом, и тишина…

– Какое чудо, Илья Николаевич! – негромко воскликнул Петр, словно боясь нарушить эту первозданную тишину.

– Ничего подобного в своей жизни я действительно не видел, – так же тихо ответил тот, завороженно осматривая открывшуюся перед ними панораму бухты. – Красота, которую невозможно передать словами…

– Только ради того, чтобы насладиться этим призрачным видением, стоило пересечь три океана. – заявил Петруша.

Матросы с интересом прислушивались к восторженному обмену мнениями господ офицеров. Они испытывали те же самые чувства, но, к сожалению, не могли столь же эмоционально выразить их словами.

– Думаю подойти вон к тому дальнему углу бухты, – Илья показал рукой в сторону, – и организовать там временную базу. Не возражаете, Петр Михайлович?

– Конечно нет, Илья Николаевич.

* * *

Друзья сидели у офицерской палатки на валунах, которые прикатили откуда-то матросы под командой младшего унтер-офицера. Петр, держа на коленях планшет с приколотым к нему листом ватмана, набрасывал карандашом схему бухты.

– Как назовем ее, Илюша?

– А у тебя есть какие-нибудь предложения? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Я бы, честно говоря, назвал бы ее Прекрасной, Восхитительной и так далее. Но это, однако, эмоции. Поэтому предлагаю дать ей нейтральное название – «бухта Тихая».

Илья посмотрел на зеркальную гладь бухты.

– Умеешь ты, Петруша, ухватить самое главное, – с некоторой долей зависти заметил он. – Ведь вход в бухту со стороны моря настолько надежно прикрыт высокими берегами острова Путятина, что в ней, наверное, даже во время шторма вряд ли будет какое-либо волнение. Поэтому со спокойной совестью надписывай – бухта Тихая.

К ним подошел Степан, вестовой Петра.

– Ваше благородие, что это за страшилище изловили братцы-матросики?

Петр посмотрел на нечто ракообразное длиной не менее пяди, которое вестовой бестрепетно держал пальцами.

– Да это, братец, никак креветка! Помните, Илья Николаевич, нам подавали их в лондонском ресторане «Трафальгар»? Только те были гораздо мельче.

– Помнить-то помню, но эта какая-то вся буро-зеленая и действительно очень большая. Брр…

– А вы что, разве с дворовыми мальчишками не ловили в своем имении раков? Так те же выглядели еще более омерзительно, а как сваришь их на костерке, так за уши не оттащишь! – ностальгически вздохнул Петр.

– И что же вы предлагаете делать с этой тварью?

Петр повернулся к Степану:

– А много их там? – он кивнул в сторону берега.

– Наверное, много, – оживился вестовой. – Матросики поймали эту самую… Как ее? – он мученически посмотрел на барина.

– Креветку, – подсказал тот.

– Вот именно, креветку, – обрадованно выговорил Степан незнакомое слово, – вон там, по берегу, в воде растут густые водоросли. А раз много водорослей, то должно быть много и креветок, – высказал предположение Степан.

– Логично, – согласился Петр к радости вестового. – Тогда передай квартирмейстеру, чтобы наловили этих самых креветок с дюжину и сварили их на пробу. Коку накажи, чтобы варил их так же, как и раков.

– Есть! – с сияющими глазами ответил Степан и побежал к берегу, где его с нетерпением ждали матросы, чтобы узнать мнение господ офицеров по поводу изловленного ими чудища.

Не прошло и получаса, как Степан вернулся с миской в руках, полной больших красных креветок, еще подернутых парком. Петр уже не заметил брезгливого выражения на лице друга. «То-то!» – довольно улыбнувшись, сказал он про себя.

– Ну-с, приступим к дегустации.

Петр взял из миски креветку, отломил голову с длинными шипами на передней части, взял пальцами показавшееся нежное розоватое мясо и, держа креветку за хвост, вытянул его из панциря. Подул, чтобы несколько остудить, откусил довольно значительный кусок и стал не спеша жевать, прикрыв от удовольствия глаза. Илья и вестовой внимательно наблюдали за этим священнодействием.

– Ну и как? – не выдержал Илья.

– Восхитительно! Настоящий деликатес!

Илья наконец-то решился и взял креветку из миски.

– Бери и ты, Степан, – разрешил Петр.

Оба проделали с креветками те же манипуляции.

– Прямо-таки райское наслаждение! – изрек Илья, пережевывая нежное мясо креветки.

– Вкуснотища, ваше благородие! – поддержал его вестовой.

– А вы тоже хороши, – усмехнулся Петр. – Один обозвал это чудо страшилищем, другой – тварью, а сейчас поете ему хвалебные гимны и улепетываете за обе щеки.

– Так с виду оно так и есть на самом деле, – ничуть не смутился Илья. – А вот после того, как отварили, превратилось в настоящее чудо.

– Прямо-таки как царевна-лягушка, – рассмеялся Петр, довольный произведенным эффектом.

Взяли по второй креветке.

– А вы помните, Илья Николаевич, как англичане, ничтоже сумняшеся, взяли с нас в ресторане чуть ли не по шиллингу за каждую порцию своих креветок-недомерков?

У Степана от удивления при названной сумме округлились глаза.

– Как же не помнить, Петр Михайлович! – рассмеялся тот. – Но, как говорили древние мудрецы, за удовольствие надо платить. Так что все по-честному.

Когда же съели по третьей креветке, Петр приказал вестовому отнести миску с оставшимися в ней креветками матросам.

– Пусть твои братцы тоже отведают. Да скажи им, что обеда не будет до тех пор, пока не наловят ведро креветок, чтобы хватило на всю братию.

Вестовой вскочил с валуна.

– Я мигом, ваше благородие! А ведро этих самых креветок наловить, так для них это что ни на есть плевое дело.

Через несколько минут матросы блаженно пережевывали мясо креветки да приговаривали:

– Ну, братцы, вкуснятина!

– Деликатес, как сказал мой барин, – уточнил Степан.

– Справедливый хозяин, однако, у тебя.

– Надо же! Прислал и нам отведать барского лакомства!

* * *

Мичманы Долгоруков и Чуркин были вызваны в капитанскую каюту для доклада о результатах осмотра западных берегов залива Стрелок. Петр расстелил на большом письменном столе карту и схемы двух бухт, а командир с генерал-губернатором склонились над ними.

– Поздравляю вас, Иван Семенович! – улыбнулся граф, показывая кончиком карандаша на надпись: «Камни Унковского».

Командир вопросительно посмотрел на мичмана Долгорукова, руководителя похода.

– Название этого географического объекта, Иван Семенович, предложено мичманом Чуркиным, – доложил он.

Командир перевел взгляд. Петр пояснил:

– Мое предложение просто. Если принять пролив Аскольд за фрегат, чьим именем он и назван, то посредине него возвышаются камни, напоминающие капитанский мостик, на котором и положено находиться его командиру. Вот, собственно, и все, Иван Семенович, – Чуркин посмотрел на командира, ожидая его решения.

– Толково! Очень толково и доходчиво! – восхищенно воскликнул генерал-губернатор. – Теперь вам, Иван Семенович, уже не отделаться общими фразами и придется-таки утвердить предложение мичманов. Я же, как вы, конечно, уже поняли, полностью на их стороне.

– Спасибо, Петр Михайлович, за подарок, – сдерживая волнение, подвел итог обсуждению вопроса капитан 1-го ранга. – А вы, Николай Пантелеймонович, – обратился он к штурману, – перенесите это название на общую карту залива Петра Великого…

После окончания доклада и уточнения возникших по ходу вопросов Муравьев-Амурский обратился к Унковскому:

– Ну что же, Иван Семенович. В закрытых от ветров бухтах залива Стрелок можно разместить не только эскадру, но и весь будущий Дальневосточный флот России. Из них есть два выхода в залив Петра Великого, а следовательно, и в Японское море, что очень важно с военной точки зрения. А то обстоятельство, что они сковываются льдом в зимнее время, так это беда всего побережья российского Дальнего Востока, – он задумался. – Таким образом, залив Стрелок с его бухтами может рассматриваться в качестве одного из вариантов базирования морских сил Дальнего Востока.

– Полностью согласен с вами, ваше сиятельство!

– Остается только оценить бухту, о которой в восторженных выражениях доносил мне вице-адмирал Путятин. Он обнаружил ее еще в прошлом году во время пребывания в заливе Петра Великого на колесном пароходе-корвете «Америка». Так что, Иван Семенович, после окончания описания острова Маячный назначаю курс вот на этот безымянный пролив, – он указал кончиком остро, по-штурмански, заточенного карандаша на пролив, расположенный посредине западного берега Уссурийского залива.

– Ваше сиятельство! Разрешите в заключение преподнести вам презент от офицеров нашей экспедиции? – обратился Илья к генерал-губернатору.

– Вы прямо-таки заинтриговали меня, господин мичман, – несколько иронически улыбнулся тот.

– Поскольку инициатором презента и его исполнителем является мичман Чуркин, то, как говорится, ему и карты в руки.

Петр сделал шаг вперед.

– Разрешите, Иван Семенович, – обратился он к командиру, – вызвать моего вестового?

Унковский позвонил в колокольчик, и в дверях каюты показался его вестовой.

– Савелий, позови-ка вестового мичмана Чуркина!

– Есть! – ответил тот, и тут же в дверях появился Степан с большим подносом в руках.

Петр взял у него серебряный поднос с высокой горкой красных, еще дымящихся креветок и торжественно поставил его на стол перед графом.

– Да это никак креветки?! – удивленно воскликнул командир. – Но какие огромные! Пожалуй, с пядь каждая, никак не меньше!

– Вам, господа мичманы, действительно удалось удивить меня, – заявил граф, – Как же все-таки богат дарами природы Уссурийский край! А ведь это только самое начало его освоения, и еще неизвестно, чем он сможет удивить нас, русских людей, прибывших к его берегам. А посему благодарю вас и за презент, преподнесенный мне как символ богатства этого края, и за работу, которую вы выполнили по обследованию залива Стрелок.

– Служим Отечеству! – с сияющими от счастья глазами дружно ответили юные мичманы.

* * *

«Аскольд», дымя трубой, приближался к проливу, указанному генерал-губернатором. Генерал-губернатор с явным интересом и нескрываемым удовольствием осматривал берега пролива, которым шел «Аскольд» на малом ходу.

– Не напоминает ли этот пролив вам, Иван Семенович, – с внутренней улыбкой обратился он к капитану, – какой-либо другой, которым приходилось хаживать за время вашей службы, будучи адъютантом у адмирала Михаила Петровича Лазарева?

– Вы, ваше сиятельство, прямо-таки читаете мои мысли! – удивился тот. – Не только напоминает, а я как бы наяву иду проливом Босфор, соединяющим Черное море с Мраморным.

– То-то и оно! – удовлетворенно воскликнул граф. – Вы совершенно правильно поставили под сомнение мое определение «напоминает». Но на самом же деле мы идем не проливом Босфор, а проливом Босфор-Восточный! Вот так, Иван Семенович!

– Великолепное решение, ваше сиятельство! – с энтузиазмом согласился тот и обратился к штурману, который находился тут же с планшетом и приколотой к нему картой: – Надпишите, Николай Пантелеймонович, – «пролив Босфор-Восточный»…

Когда фрегат плавно повернул вправо, к входу в бухту, указанную на карте, генерал-губернатор впился руками в планширь ограждения мостика, подавшись всем телом вперед. Он так и остался стоять, не меняя позы, пока «Аскольд» не подошел к ее изгибу.

– Это же чудо, Иван Семенович! – почти шепотом воскликнул граф, словно боясь, что чудное видение вдруг исчезнет. – Нельзя ли остановить судно здесь?

– Стоп машина! – приказал тот вахтенному офицеру.

Стихли вздохи паровой машины, и фрегат еще некоторое время по инерции тихо скользил по глади воды.

– Если мы с вами, Иван Семенович, дали проливу название Босфор, пусть и Восточный, то это, несомненно, бухта Золотой Рог, – наконец произнес генерал-губернатор, отошедший от произведенного на него впечатления. – По аналогии, разумеется, с одноименной бухтой, на берегах которой раскинулся турецкий город Стамбул, более известный русским как Константинополь, – пояснил он.

– Я в восторге от такого предложения, ваше сиятельство! – заверил командир. – Ведь в этой бухте, закрытой от всех ветров, может разместиться не только эскадра, а целый флот!

Граф перевел взгляд на высокую сопку над северным берегом бухты, в небе над ней парили орлы. Он усмехнулся:

– Вот вам и еще одно готовое название – «сопка Орлиное Гнездо».

– С этим названием трудно не согласиться, ваше сиятельство, – подтвердил Унковский, всматриваясь в орлов.

– Что-то наше обсуждение названий объектов больше напоминает монолог, который исполняю я один, – улыбнулся граф. – У вас есть какие-то свои предложения, Иван Семенович?

Тот обвел взглядом берега бухты:

– Меня, честно говоря, заинтересовал вон тот мыс на внутреннем изгибе бухты, – и он неожиданно обратился к вахтенному офицеру: – Хотелось бы услышать о нем ваше мнение, Петр Михайлович.

– С удовольствием скажу, Иван Семенович, – ничуть не смутился Чуркин. – Этот высокий каменный мыс, обрамленный широколиственными лесами, имеет прекрасный, я бы даже сказал, величественный вид, и достойно вписывается в восхитительную панораму не менее величественной бухты Золотой Рог.

– Вы, случайно, не пишите стихи, господин мичман? – заинтересованно спросил граф. – У вас явно выражено поэтическое дарование.

– Нет, ваше сиятельство! Мой дед – заведующий кафедрой естественной истории Петербургского университета, и посему я с детства больше интересовался жучками-паучками, по его выражению.

– Так вот, оказывается, откуда ваши глубокие познания в области морской фауны? – улыбнулся граф. – Я имею в виду креветок, которыми вы угощали нас, – уточнил он. – Стало быть, вы пошли по стопам отца?

– Я с малолетства воспитывался в семье деда, и он достойно заменил мне рано умершего отца, – продолжил Петр. – Дед не только известный ученый, но и мореплаватель, путешественник. Его автобиографический роман о приключениях в дальних странах с детства стал моей настольной книгой.

– В таком случае не могли бы вы одолжить его мне? Я бы в свободное время с удовольствием почитал его.

– Непременно, ваше сиятельство!

Генерал-губернатор посмотрел в сторону мыса, упомянутого Унковским.

– Извините, Иван Семенович, мы несколько отвлеклись от темы, которую обсуждали. Я имею в виду название мыса, который так поэтично описал Петр Михайлович.

– Именно поэтому, ваше сиятельство, я и предлагаю назвать этот мыс его именем.

Граф оценивающе посмотрел на мичмана, в растерянности переводившего взгляд с него на командира.

– Правильно говорят, что долг платежом красен, – намекнул капитан на «Камни Унковского». – Разумеется, в виде аванса за будущие заслуги мичмана перед Отечеством, в коих я нисколько не сомневаюсь.

Петр с замиранием сердца следил за кончиком карандаша штурмана, который оставлял на карте надпись – «мыс Чуркина».

* * *

Генерал-губернатор Муравьев-Амурский с капитаном 1-го ранга Унковским сидели в адмиральской каюте за широким письменным столом, где была расстелена карта залива Петра Великого.

– Подведем итоги наших изысканий, Иван Семенович, – предложил граф. – Я имел намерение осмотреть еще и залив Посьета на самом западе залива Петра Великого, однако необходимость в этом отпала как бы сама собой.

– Я догадываюсь, по какой причине, ваше сиятельство.

– Именно по той причине, что мы с вами, Иван Семенович, мыслим одними и теми же категориями, – удовлетворенно отметил генерал-губернатор. – Бухта Золотой Рог при всех достоинствах прочих бухт залива Стрелок обладает одним решающим преимуществом, – он внимательно посмотрел на собеседника, как бы желая тем самым подчеркнуть важность сказанного. – Она расположена на юге полуострова, омываемого водами Амурского и Уссурийского заливов, а посему может быть надежно прикрыта обороной со стороны суши. А это, как вы понимаете, имеет исключительное значение для пункта базирования Военно-морских сил. Вспомним, хотя бы недавнюю оборону Севастополя, прославившую на весь мир его героических защитников.

– Разрешите, ваше сиятельство, прервать ход ваших мыслей?

Тот согласно кивнул головой.

– Не только я, но и все офицеры объединенной эскадры Дальнего Востока, начальником штаба которой и является ваш покорный слуга, отдают должное вашим неустанным усилиям по обследованию берегов залива Петра Великого. А посему не только предлагаю, но и настаиваю, назвать этот довольно значительный полуостров вашим именем, а именно – «полуостровом Муравьева-Амурского».

В каюте повисла напряженная тишина.

– Я признателен вам, Иван Семенович, – после некоторой паузы взволнованно произнес граф, – за ваше предложение и не имею оснований к его отклонению. Хотя должен признаться, это очень ценный подарок не только лично для меня, но и для всего моего рода. – Тем не менее разрешите продолжить, – он перешел на деловой тон. – Ввиду вышесказанного, я принимаю решение основать в бухте Золотой Рог военный пост, который намерен именовать Владивостоком. Я надеюсь, это название не требует расшифровки?

– «Владей Востоком»! Очень точное и правильное название, ваше сиятельство!

– Со временем, – продолжил генерал-губернатор, – сюда будут переведены все военные суда из Николаевска-на-Амуре и других мест Дальнего Востока. А после сооружения фортов на сопках к северу от бухты Золотой Рог на полуострове… Муравьева-Амурского, – он несколько запнулся, – и установки береговых батарей на Русском острове, прикрывающем вход в бухту Золотой Рог со стороны Японского моря, Владивосток станет неприступной нашей морской крепостью на Тихом океане как с моря, так и с суши!

В адмиральской каюте опять повисла тишина.

– Я, честно говоря, потрясен вашими грандиозными планами, ваше сиятельство! – первым прервал ее Унковский. – Но у меня есть одно небольшое сомнение, – он вопросительно посмотрел на генерал-губернатора.

– Извольте изложить, Иван Семенович!

– Дело в том, что в соответствии с условиями Айгунского трактата, подписанного вами в прошлом году, территория Уссурийского края в равной степени принадлежит как России, так и Китаю. Я ничего не путаю?

Граф облегченно вздохнул.

– Вы совершенно правы, Иван Семенович! Но с моей точки зрения генерал-губернатора Восточной Сибири, Айгунский трактат, если так можно выразиться, является лишь промежуточным договором. И теперь, когда определено столь прекрасное место для базирования морских сил Дальнего Востока, я ничуть не сомневаюсь, что уже в следующем году территория Уссурийского края целиком и полностью отойдет под юрисдикцию Российской империи. Это с уверенностью можно считать уже свершившимся фактом.

– В этом случае у меня больше нет ни малейших сомнений в том, что Владивосток со временем станет форпостом России на Тихом океане!..

17 сентября того же, 1859 года фрегат «Аскольд», поврежденный насквозь гнилью, с расшатанным корпусом вышел в обратное плавание на Балтику, в Кронштадт.

 

Глава третья

Фрегат «Александр Невский»

Солнечным осенним днем, таким редким в это время, над Кронштадтским рейдом кружили, как обычно, крикливые чайки.

В кают-компании собрались офицеры фрегата, вполголоса обсуждавшие последние новости. Высочайшим повелением команде было выдано вознаграждение, а все офицеры получили досрочное повышение в чине. Командир фрегата, капитан 1-го ранга Унковский, был произведен в контр-адмиралы и причислен к свите.

– Господа офицеры! – подал команду старший офицер, когда в кают-компанию вошел командир с черными орлами на погонах, и все присутствовавшие приняли положение «смирно».

– Господа офицеры! – подал команду уже контр-адмирал, обведя долгим взглядом своих подчиненных, как бы пытаясь запечатлеть их образы в своей цепкой памяти, и все расселись по своим местам. Их командир сел во главе стола. – Ну что же, господа, – он тяжко вздохнул, – пришло время прощаться. – Десятки пар глаз впились в лицо человека, который стал для них непререкаемым авторитетом. – Наш многострадальный «Аскольд» решением морского министра будет разоружен и исключен из списков флота.

В кают-компании воцарилась мертвая тишина. Все мысленно прощались с фрегатом, которому был вынесен смертный приговор.

– Не мне, – продолжил он, – объяснять вам, господа, причины принятия такого нелегкого решения. Наскоро построенный из невыдержанной древесины, он еле-еле смог, как вы прекрасно помните, выдержать натиск тайфуна в Японском море. И если фрегат «Паллада», которым мне посчастливилось командовать, был затоплен через почти четверть века служения русскому флоту, то наш «Аскольд» не прослужил и пяти лет, превратившись за это время практически в развалину, как ни грустно это говорить о родном доме. – Командир сделал паузу, горький комок сдавил ему горло. – И тем не менее, – продолжил он, справившись с сиюминутной слабостью, – наш корабль даже за столь короткий срок своей службы сумел честно послужить нашему Отечеству. В результате 20 июня сего года в бухте Золотой Рог был основан военный пост Владивосток!

Офицеры дружно вскочили со своих мест, и кают-компания огласилась возгласами «ура!». Все возбужденно пожимали друг другу руки – нет, не зря терпели они все превратности кругосветного плавания, а военный пост в заливе Петра Великого со временем, по выражению их командира, станет форпостом России на Тихом океане!

Когда все несколько успокоились, контр-адмирал уже с подъемом продолжил:

– Его Императорское Величество высоко оценил наши заслуги перед Отечеством, свидетельством чему являются как орлы на моих погонах, так и ваши внеочередные воинские чины.

– Служим Отечеству! – дружно ответили офицеры, вставая со своих мест…

После бокала шампанского один из офицеров озабоченно спросил:

– А что будет, Иван Семенович, с нами, офицерами «Аскольда»?

Командир еще раз обвел подчиненных долгим взглядом.

– Это очень непростой вопрос, господа. Он, как и положено, будет решаться персонально по каждому из вас. А пока могу сказать только одно: поступило указание перевести лейтенантов Долгорукова и Чуркина на достраивающийся на Охтинской верфи фрегат «Александр Невский», однотипный с «Дмитрием Донским», уже вступившим в строй. После расформирования команды «Аскольда», разумеется.

Все с долей зависти повернулись в сторону счастливцев.

– Оказывается, иногда и везет! – радостно шепнул Илья на ухо Петру.

И тот незаметно для окружающих, под столом, в знак согласия крепко пожал руку друга.

* * *

23 января 1863 года в Польше, входившей в состав Российской империи, началось восстание с целью завоевания национальной независимости. Английское и французское правительства, чтобы ослабить Россию, решили вмешаться, заявив о поддержке восставших поляков.

Создавалась угроза военного выступления Франции и Англии против России. С целью воздействия на них император, вслед за строгим дипломатическим предупреждением их правительств, тайно выслал две российские крейсерские эскадры к берегам Америки для создания ответной угрозы их морским коммуникациям. Одну – к Атлантическому побережью Балтики под командованием контр-адмирала Лесовского, другую – к Тихоокеанскому побережью Дальнего Востока под командованием контр-адмирала Попова.

* * *

Андрей Петрович по обыкновению лежал на диване в своем кабинете.

«Надо же, как быстро бежит время! – рассуждал он. – Ведь, казалось бы, совсем недавно, вернувшись из Русской Америки, я сидел у изголовья вот этого самого дивана, на котором лежал мой батюшка, и делился с ним своими впечатлениями о дальних странах. А теперь и сам оказался в таком же положении, – он горько вздохнул. – Одна радость – возвращение Петруши из его первого кругосветного плавания, – Андрей Петрович счастливо улыбнулся: – Дождался-таки внука… Спасибо, Всевышний, за этот подарок!» – и, приподнявшись с подушек, Шувалов перекрестился на образа, затем сделал небольшой глоток морса из фужера. – А как он изменился за эти три года! Уходил в плавание совсем мальчишкой, а вернулся зрелым молодым человеком, уверенным в себе. И надо же – в чине лейтенанта в двадцать один год! – с гордостью отметил он. – Хотя и я в его же годы имел чин подпоручика гвардии, что соответствует флотскому чину лейтенанта. А сейчас вот внук уже третий год служит на винтовом фрегате “Александр Невский”, одном из лучших кораблей русского флота…»

В кабинет без стука вошла Ксения.

– Как себя чувствуешь, Андрюша? – заботливо спросила она, поправляя подушки.

– Спасибо, Ксюша. Вполне нормально. Вот рассуждаю о превратностях человеческого бытия.

Ксения присела на стул у изголовья дивана.

– Стало быть, философствуешь? – улыбнулась она. – И о каких же именно превратностях идет речь, если не секрет?

– Какой уж там секрет? О быстротечности человеческой жизни, конечно. О чем же еще можно философствовать в мои-то годы? – и он поделился с ней своими размышлениями. – Но самое главное – именно Петруша должен продолжить славные традиции нашего рода. И я ничуть не сомневаюсь, что именно так он и сделает.

В прихожей послышался какой-то шум, и Ксения, насторожившись, быстро вышла из кабинета.

– Здравствуй, дедуля! – появившийся в кабинете Петр направился к дивану, чтобы пожать деду руку.

– Легок на помине! – приветствовал его Андрей Петрович, привстав со своего ложа для рукопожатия. Он был несказанно рад. – Что это ты, Петруша, появился в доме в неурочный час? Ведь бабушке с матушкой, наверное, нечем и побаловать-то тебя на радостях.

– Да я, понимаешь ли, отпущен старшим офицером только на пару часов, чтобы предупредить вас о том, что наш фрегат дня через два уходит в море.

– Что это вдруг так срочно? – сокрушенно удивился Андрей Петрович, сожалея о невозможности подольше пообщаться с внуком.

– Понятия не имею, дедуля. Ведь только недавно после установки паровой машины «Александр Невский» вошел в строй, и на нем были подняты флаг и вымпел. А затем он прошел ходовые испытания на мерной миле.

– И каковы их результаты? – заинтересованно спросил тот.

– Представь себе, фрегат под парами развил на мерной миле среднюю из двух пробегов скорость около двенадцати узлов!

– Очень даже неплохо! – со знанием дела воскликнул Андрей Петрович. И задумался. – Ты знаешь, Петруша, мы полвека тому назад радовались, когда на шлюпах при свежем ветре удавалось достичь скорости одиннадцати узлов. А тут как-никак фрегат… Кстати, какое у него водоизмещение?

– Более пяти с половиной тысяч тонн.

– М-да. И такую махину разгоняют с такой скоростью… То ли еще будет?! Я завидую тебе, Петруша. Ведь с появлением гребного винта и увеличением мощности паровых машин деревянные корабли неизбежно заменят стальными, – он оживился. – Вот тогда и полярные льды уже не смогут быть неодолимым препятствием для мореплавания, – мечтательно произнес Андрей Петрович, вспомнив о перипетиях плавания на шлюпе «Восток» в высоких южных широтах. – И Антарктиду, которую мы с Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном имели возможность наблюдать лишь издалека, посетят не только энтузиасты вроде нас, но и другие – деловые люди и промышленники. Вот так-то, дорогой мой… – дед устало замолчал, прикрыв глаза.

«Совсем ты стал стареньким, дедуля, – с тоской подумал Петр, глядя на притихшего Андрея Петровича. – И как же я буду обходиться без твоей поддержки и мудрых советов? Увижу ли я тебя после возвращения из плавания?..»

– А как надолго ты уходишь в море? – тихо спросил тот.

Петр вздрогнул – дед как будто прочитал его мысли.

– Не знаю, дедуля. Но судя по тому, что угольные ямы бункеруют доверху, наверное, надолго. А если учесть, что наш фрегат называют «истребителем торговли», предназначенным для длительного морского крейсерства в отдаленных районах земного шара, то речь, очевидно, идет об Атлантике. Ведь именно там он сможет перехватывать многочисленные неприятельские транспортные суда.

Андрей Петрович утвердительно кивнул головой.

– Если судить по сообщениям прессы, – он указал на газеты, стопочкой лежавшие у спинки дивана, – то наши военные корабли в случае начала военных действий с Англией должны будут приступить в Атлантике к уничтожению ее торговых судов, – он задумался. – Хотя, вполне возможно, это просто демонстрация нашей морской силы. Ведь Англия как островное государство очень чувствительна к нарушению ее связей с колониями, откуда в большом количестве поступает сырье для ее развитой промышленности.

– Не зря британцы считали тебя опасным русским разведчиком, – улыбнулся Петр. – Из ряда разрозненных фактов ты смог выстроить логическую последовательность возможных действий вероятных противников. Я горжусь тобой, дедуля! – он помолчал, собираясь с духом, чтобы передать просьбу старшего офицера, ради чего он, собственно говоря, и был отпущен с фрегата. – Дедуля, передай, пожалуйста, матушке и бабуле, чтобы они не приезжали на мои проводы в Кронштадт и не интересовались, когда фрегат выйдет в море. Выход «Александра Невского» объявлен секретным.

Андрей Петрович внимательно, как будто в последний раз, посмотрел на внука:

– Прощай, сынок! Семь футов тебе под килем!

– Спасибо, дедуля! – Петр крепко, как только смог, обнял Андрея Петровича, приподнявшегося на диване с заслезившимися глазами, и, сам, еле сдерживая слезы, вышел из кабинета.

В ночь на 18 июля 1863 года «Александр Невский» под флагом контр-адмирала Лесовского тайно покинул Кронштадтский рейд.

* * *

– Красота-то какая, Петруша! Люблю я все-таки белые ночи. Вроде бы и ночь, а видно вокруг, почти как днем. Правда, в каком-то призрачном, феерическом свете…

– Сейчас самое время, Илюша, с барышнями по набережной Невы фланировать, – мечтательно подхватил тот. – Но служба есть служба. Так что прощай, стольный град Петра.

– И куда же лежит наш путь-дорога?

– Мы с дедом проанализировали все имевшиеся в нашем распоряжении факты и решили, что все-таки в Атлантику. Не зря же на фрегате поднят контр-адмиральский флаг. Думаю, по пути туда к нам присоединятся и другие корабли.

– Похоже, ты прав, – согласился Илья. – А что ты знаешь о Лесовском? – встрепенулся он. – Мне известно только, что он в этом году был назначен капитаном Санкт-Петербургского порта и произведен в контр-адмиралы. – Илья задумался. – Не могут же назначить начальником отряда кораблей, а то и командующим эскадрой, адмирала, не имеющего опыта дальних плаваний. Логично? – он вопросительно посмотрел на друга.

– Вполне. На самом деле Степан Степанович Лесовский в 1853 году, командуя фрегатом «Диана» в чине капитан-лейтенанта, вышел из Кронштадта и, обогнув мыс Горн, привел его в следующем году на Дальний Восток в залив Де-Кастри, где и соединился с эскадрой вице-адмирала Путятина. Вот так-то, Илюша.

– Спасибо, Петруша, за информацию. Теперь все вроде бы стало на свои места. В том числе и смена командиров на «Александре Невском», которая, ты помнишь, озадачила многих офицеров фрегата. Видимо, бывший командир, не имел достаточного опыта дальних плаваний. В то время как наш капитан 1-го ранга Федоровский, командуя парусно-винтовым клипером «Опричник», перешел на нем из Кронштадта, минуя Атлантический, Индийский и Тихий океаны, в Николаевск-на-Амуре… Да ты же, наверное, помнишь его в Хакодате? Это под его командой винтовой корвет «Стрелок» заходил туда, когда там находился и наш «Аскольд». Правда, тогда Федоровский был еще в чине капитан-лейтенанта.

– Кто бы мог тогда подумать, что всего через четыре года мы с тобой, Илюша, будем служить под его командой уже на «Александре Невском»?! Воистину, неисповедимы пути Господни…

– Точно. Только не забывай, Петруша, что за это же самое время и мы с тобой стали лейтенантами с выслугой в три года, – Илья снисходительно улыбнулся. – Что же касается предрекаемого тобой формирования отряда кораблей, хотя нам и сообщили, что мы идем на смену нашим кораблям в Балтийском море, то, как говорится, поживем – увидим, – он лукаво усмехнулся…

Когда в районе Ревеля к «Александру Невскому» присоединился фрегат «Пересвет», а у западной оконечности острова Даго – винтовые корветы «Варяг» и «Витязь», уже не оставалось сомнений в том, что формируется отряд кораблей для выполнения какого-то специального задания.

В проливе Малый Бельт к ним подошел винтовой клипер «Алмаз» с винтовыми же военными транспортами «Артельщик» и «Красная Горка», груженными запасом каменного угля. И лишь утром 26 июля, когда все корабли шли в походном кильватерном строю, командам было объявлено, что «Александр Невский» является флагманом сформированной эскадры Атлантического океана, которая под командованием контр-адмирала Лесовского следует к берегам Северо-Американских Штатов…

– Для выхода в Атлантику, Михаил Яковлевич, – обратился Лесовский к командиру «Александра Невского» в адмиральской каюте, – пойдем не привычным для русских моряков Английским каналом, а, следуя Немецким морем, обойдем Британские острова с севера. Курс эскадры следует выбирать по районам, мало посещаемым торговыми судами. Этого требует секретность экспедиции нашей эскадры. Кроме того, в целях сохранения угля для боевого маневрирования при возможных столкновениях с британскими судами и движения в штилевую погоду, большую часть пути до североамериканских берегов пойдем под парусами.

– Ваши указания, Семен Семенович, будут неукоснительно исполнены! – заверил командующего эскадрой капитан 1-го ранга Федоровский.

* * *

24 сентября 1863 года эскадра стала на якоря на Нью-Йоркском рейде, где ее уже дожидался фрегат «Ослябя», пришедший из Средиземного моря. Этот переход был совершен столь незаметно и удачно, что не только за границей, но и в России узнали о существовании эскадры Лесовского лишь из американских газет, когда Андреевский флаг уже развевался на рейде Нью-Йорка.

Одновременно с эскадрой Лесовского на Тихоокеанском побережье Североамериканских Штатов сосредоточилась эскадра винтовых кораблей контр-адмирала Попова – в составе корветов «Калевала», «Богатырь», «Рында», «Новик» и клиперов «Абрек» и «Гайдамак». С риском быть потопленными англичанами или французами в случае объявления войны России, эти корабли порознь пришли в Сан-Франциско.

Появление двух сильных русских эскадр в портах, расположенных на побережьях двух океанов, омывающих Северо-Американские Штаты (как шутили офицеры, по обе стороны: на запад и на восток, куда всегда взирает двуглавый русский орел), произвело тем более сильное впечатление, что было совершенно неожиданно. Непосредственной целью посылки эскадр действительно являлись действия на морских сообщениях Англии и Франции в случае их войны против России, угроза которой возникла в связи с Польским восстанием. Однако своим присутствием эскадры в целом продемонстрировали поддержку Россией Северных штатов в Гражданской войне с Южными штатами и способствовали упрочению международного положения федерального правительства Северо-Американских Штатов.

Большинство ньюйоркцев было убеждено, что русский флот проплыл тысячи миль через океан, чтобы помочь федералам в их борьбе с Конфедерацией рабовладельческих Южных штатов. Никогда ранее далекая Россия, ее политика и роль в мире не привлекали столь пристального внимания американской общественности. Почти единодушно все влиятельные американские газеты приветствовали появление русских военных кораблей на открытых рейдах. Все русское сделалось в Америке предметом увлечения. Популярность России за океаном стала столь велика, что новорожденным в массовом порядке присваивали русские имена. В продажу за океан поступили казацкие пистолеты, новгородские подвязки, московские рубашки, екатерининские кринолины. Даже мостовую улицы Бродвей назвали Русской мостовой…

* * *

Вскоре командующий эскадрой собрал совещание командиров кораблей на флагмане.

По его указанию «Александр Невский» под флагом, фрегат «Пересвет» и корвет «Витязь» отправлялись в Карибское море и в Мексиканский залив, то есть в районы, буквально кишевшие английскими торговыми судами. Остальные корабли эскадры оставались в портах Северо-Американских Штатов, командовать ими он поручил командиру фрегата «Ослябя» капитану 1-го ранга Бутакову. Они должны были постоянно перемещаться вдоль восточного американского побережья, чтобы не быть заблокированными неприятельским флотом в случае возможного начала войны с Англией и Францией.

– Берегите, господа командиры, уголь! – напутствовал их контр-адмирал Лесовский. – Наполнить им бункеры в портах Северо-Американских Штатов в условиях боевых действий не представится возможным. И, как показала Крымская война, наши корабли, превратившись в обыкновенные парусники, станут легкой добычей паровых кораблей противника, – по лицу его было видно, как остры еще трагические воспоминания десятилетней давности. Наконец, справившись с волнением, он глухо произнес: – Извините, господа. Вспомнил рассказы флотских офицеров о том, как они, можно сказать, своими руками топили парусные линейные корабли Черноморского флота, являвшиеся до тех пор грозой для неприятелей, у входа в бухты Севастополя, чтобы не допустить туда паровые корабли объединенной англо-французской эскадры.

Все командиры встали, чтобы минутой молчания отдать дань уважения мужеству моряков, защищавших Севастополь. Они знали, что на батареях из орудий, снятых с затопленных кораблей, флотские офицеры неизменно подавали команду матросам-канонирам: «Орудия – к борту!», хотя впереди в лучшем случае был склон холма, за которым – траншеи неприятеля. Но моряки и на суше оставались моряками…

* * *

Обогнув полуостров Флорида, отряд под флагом контр-адмирала Лесовского, в соответствии с планом крейсерских операций, разделился. Фрегат «Пересвет» должен был, базируясь в южных портах Кубы, контролировать судоходство в северной части Карибского моря. Корвет «Витязь», опираясь на Порт-Рояль на Ямайке, остров Кюрасао и Картахену в Колумбии на северном побережье Южной Америки, собирался выполнять ту же задачу, но уже в южной части Карибского моря. Сам же фрегат «Александр Невский» планировал осуществлять крейсерские операции в Мексиканском заливе, базируясь на северные порты Кубы.

* * *

– У горизонта трехмачтовое парусное судно, тридцать градусов справа по борту. Идет встречным курсом! – доложил вахтенный сигнальщик.

Петр глянул в зрительную трубу в указанном направлении и, убедившись в правильности доклада, приказал вахтенному вестовому сообщить об этом командиру и адмиралу. Канониры по его приказу застыли у орудий, но пушечные порты пока не открывали.

– Вроде как «купец», ваше благородие! – уточнил сигнальщик.

Так военные моряки снисходительно называли купеческие торговые суда.

– Под чьим флагом?

Сигнальщик буквально впился острыми глазами в парусник.

– Флага пока не видно – закрывают паруса, ваше благородие! – извиняющимся голосом сообщил он.

– Как только различишь флаг, – доложи!

На шканцах показались адмирал и командир, которые тоже всматривались в приближающееся судно.

– Судно идет под торговым английским флагом! – радостно доложил сигнальщик, опасливо поглядывая на адмирала и командира.

«Слава богу, действительно “купец”, – облегченно вздохнул Петр. – Еще не хватало встретиться один на один с британским военным кораблем. Мало ли что может быть на уме у англичан, считающих свою державу “владычицей морей”. Хотя, – приободрил он себя, – “Александр Невский” – довольно мощный военный корабль, способный противостоять любому линейному кораблю противника».

Английское судно практически поравнялось с «Александром Невским», и на нем… приспустили флаг, приветствуя русский военный корабль!

– Ответить на приветствие! – отдал Петр команду сигнальщику, который уже держал в руках флажные фалы, напряженно глядя на вахтенного офицера.

Сигнальщик приспустил Андреевский флаг и тут же снова поднял его.

– Надо же, соизволили все-таки гордые британцы первыми поприветствовать нас! Для них это, извините за выражение, как серпом по известному месту! – хохотнул контр-адмирал. – То-то, Михаил Яковлевич, удивились они, встретив русский фрегат в водах, которые считают своими! – с гордостью за свое Отечество воскликнул он, обращаясь к командиру. – Смотрите, как облепили правый борт!

– Теперь у них только и будет что разговоров, Степан Степанович, о встрече с нами. Еще бы! Видимое ли дело – фрегат под Андреевским флагом в Мексиканском заливе? Разве могли они представить себе что-либо подобное?! Только разве в кошмарном сне, – возбужденно ответил капитан 1-го ранга.

– Когда в Лондон поступят сведения о том, что и в Карибском море, и в Мексиканском заливе постоянно крейсируют русские военные корабли, у Первого лорда британского Адмиралтейства волосы встанут дыбом. А ведь у страха, как известно, глаза велики. И будет ему мерещиться, что эти воды буквально кишат русскими кораблями. А отряд русских, крейсирующий у восточных берегов Северо-Американских Штатов? А русская эскадра контр-адмирала Попова в Сан-Франциско? – глаза Лесовского светились гордостью. – Как же мудр наш государь! Хотя, надо признаться, и обходится наш вояж для российской казны в немалую копеечку…

Все на мостике находились в приподнятом настроении. Петр, как губка, впитывал в себя рассуждения опытных и уважаемых моряков. «Будет теперь чем поделиться с Ильей!» – предвкушал он предстоящий разговор с другом.

– А как, на ваш взгляд, Степан Степанович, не будет ли у нас здесь трудностей со снабжением углем и продовольствием? – озабоченно поинтересовался Федоровский.

Контр-адмирал успокаивающе посмотрел на него:

– Думаю, нет. Во всяком случае, в Министерстве иностранных дел меня заверили, что испанцы не очень-то симпатизируют англичанам. Кроме того, по своим каналам наши дипломаты предпримут соответствующие меры. А угольные склады есть и в Гаване на Кубе, и в Порт-Рояле на Ямайке, и в Картахене в Колумбии. Так что мы будем не одни в этих водах, Михаил Яковлевич.

– Дай-то бог! – суеверно перекрестился командир.

– Наша задача – сделать так, чтобы как можно больше моряков-британцев увидело в этих водах Андреевский флаг! – заключил Лесовский.

* * *

– Красивый все-таки город Гавана! – восхищенно произнес Петр, прогуливаясь с Ильей по набережной.

– Да и испанцы приветливы, – заметил Илья. – Я уж не говорю об испанках: так и стреляют своими черными глазками, – он коротко хохотнул.

– А чего же ты хочешь? Южный народ. Темпераментный. Не в пример не только нашим петербуржцам, но даже американцам. В то же время, как говорил мне дед, испанцы завозили в свои американские колонии негров из Африки для работы в качестве рабов. Ведь местные индейцы не годились для этих целей – они вымирали тысячами, не выдерживая содержания в неволе. Только что-то негров здесь не видно. Наверное, их не выпускают с плантаций сахарного тростника, которые являются здесь, на Кубе, основным видом сельскохозяйственного производства.

– Сразу виден внук профессора, – с некоторой долей зависти произнес Илья. – Успел за короткое время прочитать целую лекцию по истории рабства в Испанской Америке.

Петр шутливо толкнул его в бок:

– Пользуйся, дружище, моей добротой. Может, когда и пригодится. Кстати, ты не обратил внимания, что практически не видно и индейцев, одни лишь метисы?

– За сотни лет своего владычества на американском континенте еще со времен конкистадоров, – сразу же оживился Илья, – испанцы серьезно, если так можно выразиться, «поработали» с женской половиной аборигенов. Даже завезли венерические болезни в матушку-Европу, – он хмыкнул.

– По свидетельству деда, в Русской Америке тоже много креолов – потомков от браков русских с женщинами алеутов, эскимосов и индейцев, хотя русские в тех местах появились не более полувека назад.

– Видишь, как все просто, а главное – жизненно, – Илья галантно сделал легкий полупоклон проходившим мимо молодым улыбчивым испанкам. – Не дай бог, если задержимся здесь надолго, – недвусмысленно намекнул он, оглядываясь назад и провожая женщин долгим заинтересованным взглядом.

– Не задержимся, – успокоил его Петр. – Как только наполним бункеры углем да запасемся продовольствием, только тут нас и видели. Ты разве забыл слова Лесовского, что наша задача…

– Ох, и зануда же ты, Петруша! Только размечтаешься о приятном в компании местных дам, а ты уж тут как тут: «Наша задача, наша задача…» – чуть ли не простонал Илья, а у самого во взгляде веселые чертики бегали.

– Лучше, Ромео, посмотри-ка на нашего красавца!

Они повернулись к рейду, где исполином, в сравнении со снующими туда-сюда небольшими одномачтовыми суденышками, возвышался «Александр Невский». Их глаза засветились гордостью за свой фрегат – крепость, прибывшую сюда, преодолев океан, для защиты интересов горячо любимого ими Отечества. И лейтенанты русского флота, стоя плечом к плечу, готовы были пожертвовать своими жизнями, но не дать посрамить Андреевский флаг.

* * *

9 февраля 1864 года фрегат «Александр Невский» после длительного крейсерства в Мексиканском заливе покинул гостеприимную Гавану и взял курс на Нью-Йорк. 6 апреля и фрегат «Пересвет» от Больших Антильских островов возвратился в Нью-Йорк. Вместо него туда отправился корвет «Варяг»…

В знак особого расположения к своим гостям американские власти организовали поездку офицеров эскадры к Ниагарскому водопаду.

От железнодорожной станции ехали на дилижансах, и все с интересом смотрели на дома и даже хижины, украшенные американскими и русскими флагами. Американцы отовсюду слали приветствия, выражая дружеское отношение к посланникам далекой России.

– Даже как-то неудобно, господа, – признался один из офицеров. – Ведь мы же не предпринимали никаких боевых действий против флота южан, даже не сделали ни одного пушечного выстрела.

– Это вы зря так сокрушаетесь, – заметил другой. – Одно только присутствие наших эскадр в американских водах отбило охоту у британцев выступить на стороне конфедератов-южан, о чем те так мечтали.

– Дело даже не в этом, господа, – откликнулся третий. – Заметьте, Англия все-таки отказалось от поддержки Франции, и антирусская коалиция благополучно развалилась. Вторая Крымская война, о которой грезили противники России, таким образом, не состоялась. Вот главный итог нашего пребывания здесь! С чем и поздравляю вас, господа офицеры! А то, что конфедераты оказались без поддержки англичан, – дело уже второе.

Все стали дружно обсуждать успех миссии присутствия русских эскадр в американских водах.

– Все-таки прав оказался мой дед! – с торжествующими нотками в голосе произнес Петр, обращаясь к Илье. – Ну, прямо как в воду смотрел…

При подъезде к водопаду гул низвергающейся воды перешел в рёв, и разговаривать приходилось, напрягая голос. Офицеры выбрались из дилижансов и, ведомые гидом, прошли на смотровую площадку. Там все дружно ахнули, очарованные открывшейся перед ними величественной панорамой Ниагарского водопада.

– Помнишь, Петруша, мы в свое время, когда на «Аскольде» возвращались с Дальнего Востока в Кронштадт, посетили водопад в районе Рио-де-Жанейро в Бразилии?

Тот утвердительно кивнул головой:

– Мы тогда еще восхищались им. Но разве можно сравнить его с Ниагарским?!

– Эти водопады, Илюша, находятся в совершенно разных весовых категориях, как сказали бы английские боксеры. Их же просто-напросто нельзя сравнивать.

Гид, приятно удивленный тем, что русские довольно свободно говорят на английском языке, прочел им краткую лекцию:

– Ниагарский водопад – общее название трех водопадов на реке Ниагара, отделяющей американский штат Нью-Йорк от канадской провинции Онтарио. Ближний к нам – это Американский водопад. Его ширина – около тысячи футов. За ним – неширокий водопад Фата невесты. За Козьим островом вы видите водопад Подкова шириной уже около двух с половиной тысяч футов, который иногда еще называют Канадским. Высота водопадов составляет около ста пятидесяти футов.

Имя «Ниагара» берет свое название от ирокезского слова, в переводе означающего «Гром Воды». Индейская легенда рассказывает о красивой местной девушке-ирокезке Лелавалае, обрученной ее отцом с индейским воином, которого она не любила и презирала. Замужеству с ним она предпочла принести себя в жертву истинной любви, богу грома Хе-Но, жившему в пещере под водопадом Подкова. Девушка направила свое каноэ в быстрый поток реки Ниагары и бросилась вниз с высоты водопада. Но Хе-Но поймал ее на лету, и с того времени их души стали жить вместе в святилище Бога Грома под водопадом. Красивая легенда, не так ли, господа?

Слушатели дружно закивали головами в знак согласия.

– Однако более красивый вид на Ниагарский водопад, – продолжил гид, – открывается с канадского берега. Поэтому мы сейчас перейдем туда по подвесному мосту, ниже по течению реки.

Длинный подвесной мост оказался довольно шатким. А ведь под ним пенились воды реки, еще не успевшей успокоиться после падения с высоты водопада! Поэтому офицеры передвигались по нему довольно осторожно, боязливо поглядывая вниз и в то же время старясь не показать своего смущения.

– Господа! – громко сказал капитан-лейтенант Кремер, командир корвета «Варяг», уже вернувшегося из Карибского моря, видя их некоторое замешательство. – Не смотрите вниз, на стремительный поток, а обратите свои взгляды вон на то раскидистое дерево на канадском берегу. Уверяю вас, голова кружиться перестанет. Проверено на собственном опыте в Швейцарских Альпах, – рассмеялся он, желая приободрить окружающих.

– Спасибо за добрый совет, Отто Карлович! – раздался чей-то озорной голос. – Теперь нам и сам черт не страшен!

Моряки дружно рассмеялись.

– Ты знаешь, Илюша, – признался Петр, – я только сейчас понял всю степень мужества матросов вахтенных смен, берущих рифы на верхних парусах, когда при резком крене судна им приходится высоко зависать над бушующей внизу бездной. Для меня, скажу тебе, это открытие.

– Надо же! Как будто ты сам не брал рифы на парусах во время прохождения морской практики, в Морском корпусе, – усмехнулся тот.

Петр укоризненно посмотрел на друга:

– Это в Финском-то заливе? Да разве можно сравнить его воды с бушующими водами океана?!

– Когда судну грозит опасность, то тут уж не до сантиментов. А, кроме того, выработанная с годами привычка. Матросская доля не из легких.

«Вот так мы растем и мужаем», – подумал Петр.

Треволнения, связанные с переходом по висячему мосту, окупились сторицей. Вид на Ниагарский водопад со смотровой площадки на канадском берегу превзошел все ожидания. Водопад «Подкова» предстал пред ними во всей своей неистово-первозданной красе. Совсем рядом с оглушительным грохотом низвергались вниз мощные потоки воды, поднимая тучи брызг и водяной пыли. В них отражалась разноцветная радуга. Все были потрясены этим невиданным доселе зрелищем.

– Говорят, что можно бесконечно смотреть на текущую воду. Но разве сравнится с журчанием ручейка или с неспешным течением реки этот рев и разгул беснующейся стихии?! – почти прокричал на ухо Илье возбужденный Петр. – А ведь это незабываемое явление природы может увидеть только малое количество людей на нашей планете. К великому счастью, мы с тобой входим в число этих избранных, Илюша!

– Бывает, что и везет! – ответил тот своей любимой фразой.

* * *

За время пребывания за океаном русские моряки не раз по достоинству ответили на гостеприимство американцев.

Так, 23 октября 1863 года в Сан-Франциско возник большой пожар. Контр-адмирал Попов отдал приказ команде корвета «Богатырь» отправиться на берег и помочь жителям справиться с огнем. Юнга Степан Макаров позже вспоминал, что при тушении пожара матросы бросались в огонь, невзирая на опасность. В знак благодарности городской совет Сан-Франциско принял специальную резолюцию, отмечавшую огромную помощь русских моряков жителям города.

Этой же зимой 1863 года незащищенному с моря Сан-Франциско угрожала опасность нападения двух кораблей южан. Встревоженные жители обратились к Попову за помощью, и русский адмирал выработал инструкцию своим командирам. При появлении судна южан им надлежало, употребляя лишь моральное воздействие, просить его удалиться. Применять силу следовало только в крайнем случае. Однако конфедераты так и не решились напасть на Сан-Франциско.

Газета гостеприимного Сан-Франциско писала, что во время пребывания русских в городе «их постоянная любезность, джентльменское обращение и неоднократные великодушные поступки… усилили приязненные чувства и уважение, питаемые жителями к ним самим и к народу, к которому они принадлежат, и к правительству этого народа».

Добрую память о себе у жителей оставила и команда корвета «Варяг», принимавшая участие в тушении пожара 2 февраля 1864 года в одном из городов на Атлантическом побережье Северо-Американских Штатов.

Заключительным аккордом гостеприимства, которое оказали американцы русским морякам, явились празднества, организованные в их честь в Бостоне 19 июня 1864 года. Особенное впечатление на гостей произвело музыкальное представление, организованное детьми из бостонских школ. Их концерт начался с приветственной песни, специально сочиненной по случаю прихода эскадры и исполненной под музыку российского гимна:

На прощальном обеде мэр Бостона заявил: «Русская эскадра не привезла нам ни оружия, ни боевых снарядов для подавления восстания, но она принесла с собою более этого – чувство международного братства, свое нравственное содействие».

Россия показала себя мудрым и надежным другом.

* * *

К середине 1864 года основные задачи, поставленные перед русскими эскадрами, были выполнены. Командующий эскадрой контр-адмирал Лесовский созвал совещание командиров кораблей, на котором подвел итоги крейсерской операции русских кораблей у берегов Северо-Американских Штатов.

В заключение он отметил:

– Крейсерство наших кораблей как у восточных, так и у западных американских берегов, сорвало планы создания военного союза Англии и Франции, направленного против России. Это и есть главный итог нашей миссии, господа.

Все оживленно пожимали руки друг другу.

– Кроме того, сорвана попытка поддержки Англией мятежных Южных штатов в их Гражданской войне с Севером. Благодаря этому усилились позиции федерального правительства Соединенных Штатов на международной арене, и я передаю вам благодарность президента Авраама Линкольна!

Командиры с сияющими глазами разразились аплодисментами. Лесовский обвел их взглядом, и сразу же наступила тишина.

– Восстание польских сепаратистов подавлено. В связи с этим мною получено высочайшее указание об отзыве нашей эскадры в Балтийское море. Эскадра контр-адмирала Попова тоже возвратится в воды Дальнего Востока. Поэтому назначаю выход с Нью-Йоркского рейда на 14 июля сего года. Прошу использовать оставшееся время для подготовки кораблей к дальнему переходу через Атлантический океан, – он еще раз обвел взглядом своих подчиненных.

– Разрешите, Степан Степанович? – обратился к нему командир фрегата «Ослябя» капитан 1-го ранга Бутаков.

– Прошу вас, Иван Иванович!

– Я бы хотел обратить ваше внимание, Степан Степанович, и внимание господ командиров на результаты первого в истории военно-морских флотов боя броненосных кораблей.

– Вы имеете в виду бой на Хемптонском рейде между «Монитором» и «Вирджинией», состоявшийся 9 марта 1862 года?

– Совершенно верно, Степан Степанович. С моей точки зрения, этот бой имеет судьбоносное значение для всех морских держав!

– Вы, Иван Иванович, пытаетесь выступить прямо-таки в роле оракула, – скептически усмехнулся капитан-лейтенант Копытов, командир фрегата «Пересвет».

– А почему бы, собственно говоря, и нет, Николай Васильевич? Давайте разберемся. «Монитор», винтовой низкобортный броненосный корабль северян специальной постройки водоизмещением приблизительно в тысячу тонн, вступил в бой с броненосным кораблем южан «Вирджиния», переделанном из винтового деревянного фрегата. Этот бой продолжался более трех часов и закончился, если так можно выразиться, «вничью», ибо разрывные бомбы, которыми стреляли пушки обоих кораблей, представляли значительную опасность лишь для деревянных судов и практически не причиняли вреда им самим, бронированным.

А ведь еще во время Крымской войны вице-адмирал Нахимов, командуя русской эскадрой, уничтожил в Синопском сражении на анатолийском побережье Черного моря весь турецкий флот, используя как раз бомбические пушки, которых не было у турок.

Командиры дружно закивали головами.

– В то время, когда вы, Степан Степанович, – продолжил Бутаков, – находясь на «Александре Невском», во главе отряда кораблей эскадры проводили крейсерскую операцию в Карибском море и Мексиканском заливе, я по вашему указанию возглавлял другой отряд, осуществлявший патрулирование у берегов Северо-Американских Штатов. Когда я привел свой фрегат в Аннаполис, там в это же время, к моему несказанному удовольствию, находился и «Монитор». И я, естественно, встретился с его командиром, фрегатен-капитаном Кларком.

Вот тогда-то мы и обсудили все перипетии его боя с «Вирджинией». На основании чего я сделал неутешительный для себя вывод о том, что даже такой мощный винтовой деревянный фрегат, как, к примеру, «Александр Невский», не говоря уж об «Ослябе», не смог бы одержать верх над одним из этих броненосных кораблей. Или я не прав?

Все, как по команде, обернулись в сторону командира «Александра Невского».

– Ваше мнение, Михаил Яковлевич? – заинтересованно спросил контр-адмирал.

– Это не простой вопрос, как может показаться, господа… – вздохнул Федоровский, тяжело поднимаясь со своего места. – Как мне представляется, при боевом столкновении с броненосным кораблем противника «Александр Невский» в обиду себя бы не дал, но, к сожалению, победить его в столь длительном бою все-таки не смог бы. В этом отношении я должен согласиться с уважаемым Иваном Ивановичем, – он строго глянул на относительно молодого командира «Пересвета».

– Спасибо за поддержку, Михаил Яковлевич, – облегченно вздохнул Бутаков. – Этот неутешительный вывод, – еще раз подчеркнул он, – я сделал не только на основании того, что «Монитор» является броненосным кораблем, не доступным для воздействия разрывными бомбами, но и учитывая конструктивные особенности его артиллерии.

На нем впервые в истории кораблестроения были применены бронированные башни, надежно защищающие артиллерийскую прислугу не только от прямого попадания разрывных бомб, но и от их осколков. Эти башни вращаются приводом от паровой машины и тем самым позволяют вести круговой обстрел неприятельских кораблей. Мало того, стальные орудия калибром 203 миллиметра в этих башнях имеют устройства, устанавливающие необходимый угол их возвышения, что обеспечивает прицельную дальность стрельбы до двух миль.

Командиры, внимательно слушавшие Бутакова, уже не могли сдерживать своих эмоций. Они стали возбужденно обмениваться мнениями, а контр-адмирал даже не пытался успокоить их, сам находясь под сильным впечатлением от этого сообщения.

– Так что же получается, господа? – продолжил Бутаков, когда волнения среди офицеров несколько улеглись. – Появление паровой машины, а затем и гребного винта, как показал опыт Крымской войны, привело к прекращению строительства чисто парусных военных судов во всех морских державах. Это стало самым радикальным событием за всю многотысячную историю парусного флота, и было воспринято, как вы помните, далеко не однозначно.

Присутствующие согласно закивали головами.

– Анализ же результатов первого боя броненосных кораблей и их технического оснащения наводит на мысль о том, что эра деревянных кораблей, которыми мы с вами командуем, господа, к сожалению, подходит к концу.

По рядам командиров прокатился ропот.

– Но это, к великому сожалению, именно так, господа! И теперь, чтобы добиться победы в морском бою, придется строить только броненосные корабли без парусного вооружения, то есть чисто винтовые.

– И как же тогда, по-вашему, Иван Иванович, можно будет добиться господства на море? – растерянно спросил Отто фон Кремер, командир корвета «Варяг».

– Вот именно! А? – поддержал его командир клипера «Алмаз» капитан-лейтенант Зеленый.

Бутаков с пониманием посмотрел на офицеров:

– Просто, господа, продолжится извечная борьба между средствами защиты и нападения, только и всего. Как, например, это было в Средние века с появлением рыцарских доспехов после изобретения огнестрельного оружия. Теперь же развернется соревнование между броней и артиллерией, уже, так сказать, на более высоком уровне, которое в конечном итоге приведет к разрешению и этой проблемы. И следствием утолщения броневой защиты и в соответствии с этим увеличения калибра корабельных орудий станет увеличение тоннажа броненосцев. Однако не следует забывать, что пока остаются незащищенными подводные части этих кораблей.

Участники совещания многозначительно переглядывались, пытаясь осмыслить ход его мыслей.

– Все это, естественно, приведет к изменению тактики ведения морского боя. Во всяком случае, как это мне представляется, все флоты мира ждут кардинальные изменения, и та морская держава, умы которой быстрее всех оценят необходимость данных изменений, получит существенное преимущество.

В адмиральской каюте повисла напряженная тишина. Офицеры задумались над суровой правдой, изложенной Бутаковым. Им было даже трудно себе представить, как это совсем отказаться от парусов. Впрочем, в совсем недавнее время и «марсофлотам» было трудно представить появление паровых кораблей.

– Во всяком случае, господа, – подвел итог дискуссии Лесовский, – мы должны быть благодарны уважаемому Ивану Ивановичу за своевременную постановку столь сложной и, как мне представляется, очень важной проблемы. Жизнь ведь не стоит на месте, реагируя на новые достижения науки и техники. Надобно, кстати, отметить, что еще в мою бытность капитаном Санкт-Петербургского порта, на его верфях уже строились корабли типа «Монитора» и другие броненосцы.

Поэтому еще раз спасибо вам, Иван Иванович, за ваше неординарное выступление, а у всех присутствующих господ офицеров еще будет время осознать грядущие перемены на флоте.

* * *

14 июля 1864 года, как и планировал командующий Атлантической эскадрой контр-адмирал Лесовский, русские корабли снялись с якорей на Нью-Йоркском рейде, но взяли курс не на Балтийское море, а на Гибралтар.

В это же время Тихоокеанская эскадра контр-адмирала Попова покинула гостеприимный Сан-Франциско и направилась в воды Дальнего Востока.

 

Глава четвертая

Последний поход

Путь протяженностью в 3177 миль от Нью-Йорка до испанского порта Кадис, расположенного вблизи Гибралтарского пролива, корабли эскадры преодолели за 21 сутки.

Причем «Александр Невский» 1049 миль прошел под парами. Этот факт, к большому удовлетворению и адмирала, и его командира, показал, насколько паровая машина, установленная на нем, была экономичнее паровых машин первых винтовых фрегатов, например, того же «Аскольда». Кроме того, фрегат во время плавания продемонстрировал прекрасные мореходные качества. Он имел чрезвычайно «покойную» килевую качку при весьма незначительной бортовой, в равной степени хорошо слушался руля и под парами, и парусами.

В Кадисе их уже ожидал фрегат «Олег», прибывший накануне из Кронштадта. Получив у его командира высочайшие предписания, Лесовский созвал совещание командиров кораблей.

Во-первых, он сообщил о том, что Атлантическая эскадра удостоилась высочайшего одобрения за свои действия у берегов Северо-Американских Штатов, а лично он, контр-адмирал Лесовский, зачислен в свиту государя. Командиры были в восторге от высокой оценки их деятельности и наперебой поздравляли контр-адмирала со столь важным событием в его жизни.

Во-вторых, сообщил командующий, эскадра разделяется. Один отряд в составе фрегатов «Ослябя» и «Пересвет», корвета «Варяг» и военных транспортов «Красная Горка» и «Артельщик» под командой капитана 1-го ранга Бутакова возвращается в Кронштадт. Другой отряд – в составе фрегатов «Александр Невский» и «Олег», корвета «Витязь» и клипера «Алмаз» – переходит в распоряжение государыни императрицы для выполнения печальной миссии: ему предстоит направиться в Средиземное море для сопровождения из Ниццы праха почившего цесаревича Николая Александровича. Кроме того, отряд посетит крупнейшие порты Средиземноморья, выполняя поручения русских дипломатических представителей.

Все встали, скорбной минутой молчания почтив память скончавшегося наследника престола.

* * *

– Даже не знаю, Петруша: то ли радоваться, то ли огорчаться. Конечно, здорово побывать в Средиземноморье, тем более – в крупнейших портах, что не каждому удается. А вот участие в миссии по сопровождению праха цесаревича, честно скажу, не вызывает у меня особого восторга.

– Ты не прав, Илюша, – мягко поправил его Петр. – Ведь цесаревич Николай был бы нашим государем, и мы с тобой приносили бы ему присягу на верность… Лично я воспринимаю эту миссию как почетную обязанность русского офицера!

Илья, смутившись, благодарно пожал другу руку.

– Другое дело, что все это займет довольно значительное время. А для меня ведь имеет большое значение – успеть вернуться домой до кончины деда, – Петр нервно передернул плечами. – Очень большое значение, Илюша…

– Неужто он так плох? – осторожно спросил тот.

– К сожалению, да, Илюша. Понимаешь, я с детства привык видеть деда сильным, уверенным в себе человеком, всегда знающим, как и что делать. Он был для меня образцом мужчины, достойным подражания. А перед моим уходом в плавание он как-то сразу сдал. Правда, только физически, – Петр с вызовом посмотрел на друга. – Голова у него осталась в полном порядке, уж этого-то у него не отнимешь!

«Как же он гордится своим дедом! – подумал Илья, слегка завидуя. – Счастливый все-таки человек…»

– Ведь на самом-то деле он был для меня не столько дедом, сколько отцом, – Петр в сердцах махнул рукой, отводя в сторону глаза. – Потому-то я обязательно должен увидеть его! Ведь это самый близкий мне человек. Именно ему я обязан всем, чего достиг, а также тем, чего еще добьюсь в будущем.

Илья в порыве обнял его.

– Так что будем мы с тобой, Илюша, бороздить воды Средиземного моря в надежде успеть-таки вовремя вернуться в родительский дом, – уже с улыбкой произнес Петр.

– Такова уж наша доля, – притворно вздохнул тот и тут же рассмеялся: – Мы же с тобой, Петруша, как-никак государевы люди! Будет приказ – пойдем в дальний поход, а надо будет – то и в бой с супостатами!

И молодые офицеры посмотрели в глаза друг другу, как бы подтверждая свою готовность к любым жертвам ради процветания Отечества.

* * *

– Сей минут, сей минут… – раздался из глубины двора старческий голос, когда Петр требовательно и нетерпеливо несколько раз постучал медным кольцом по металлической пластине на калитке.

Наконец калитка распахнулась, и кучер, увидав его, стал радостно кланяться:

– С возвращеньицем, Петр Михалыч! С возвращеньицем…

– Спасибо на добром слове, Кузьмич! – ответствовал тот на ходу, поспешая к крыльцу.

Рывком отворяя входную дверь, он вздрогнул, услышав за спиной радостный голос кучера, оповещавшего кого-то из дворовых:

– Молодой барин возвернулся!

«Кажется, не опоздал», – мелькнула в его возбужденной голове радостная мысль…

Женщины повисли на нем, осыпая поцелуями. Они не сдерживали своих чувств, истерзанные затянувшимся ожиданием своего ненаглядного Петруши. Радости их не было предела. Ксения же, заметив нетерпеливый взгляд внука, направленный на дверь кабинета, шепнула ему, чтобы, не дай бог, не обидеть Лизу:

– Там он, там. Заждался тебя…

Андрей Петрович, лежа на диване и стараясь изо всех сил сдержать эмоции, приподнялся, и Петр порывисто обнял его.

– Дождался-таки тебя, Петруша!

– А я-то как рад видеть тебя, дедуля!

Ксения с Лизой с внутренним трепетом наблюдали через распахнутую дверь кабинета за встречей своих дорогих мужчин, утирая беззвучные слезы радости.

– Ксюша, распорядись накрыть стол, а я пока встану и пройду в гостиную, – довольно твердым голосом, к радостному удивлению внука, произнес Андрей Петрович.

Ксения, охнув от неожиданно преобразившегося супруга, поспешила в людскую, чтобы дать соответствующие столь радостному событию указания прислуге, у которой глаза тоже были на мокром месте.

– Я сам, Петруша, – отстранил Андрей Петрович внука, когда тот хотел помочь ему встать. – Я сам, – как заклинание повторил он.

Опершись обеими руками о сиденье дивана, Шувалов действительно встал, стараясь удержать равновесие. Затем сделал один небольшой шаг, потом другой… Петр настороженно следил за его действиями, готовый в любой момент подхватить деда. Но тот уже увереннее направился к выходу из кабинета.

Ксения, вернувшаяся из людской, прижав руки к груди, широко открытыми глазами смотрела на мужа, самостоятельно выходящего в сопровождении Петруши из кабинета. Это было чудо! Ведь до этого он не мог не то чтобы идти, а и передвигался-то едва-едва при поддержке ее и Лизы, не доверяя это прислуге.

Андрей Петрович между тем уже приблизился к своему месту во главе большого обеденного стола и грузно сел в кресло, предупредительно пододвинутое Петром. Глаза его сияли. Он был горд за себя, сумев преодолеть немощь своего тела. Это была победа над самим собой!

– Ну, ты даешь, дедуля! – только и смог сказать Петр, вспомнив о немощном старике, которого оставил почти два года назад перед уходом в плавание.

– А это все из-за тебя, Петруша! – Андрей Петрович благодарно глянул на внука. – Твое долгожданное возвращение вернуло мне силы. Частично, конечно, – уточнил он с извиняющейся улыбкой.

– А я-то как рада! – воскликнула счастливая Ксения. – Дай, я тебя расцелую, дорогой ты мой…

Накрытый стол Андрей Петрович окинул критическим взглядом.

– Что-то не вижу мадеры, – заметил он, укоризненно посмотрев на Ксению.

Та смущенно и в то же время с затаенной радостью распорядилась.

– Вот теперь другое дело, – удовлетворенно отметил Андрей Петрович, когда на столе появилась бутылка мадеры и бокалы. – А как же иначе?! Ведь моряк вернулся домой из дальнего плавания! Это понимать надо! – пояснил он женщинам.

Те радостно переглянулись, глядя на смущенного вниманием виновника торжества.

– Разлей-ка ты, Петруша, живительную влагу по бокалам, а то у меня, стыдно сказать, рука может задрожать в самый ответственный момент, – признался Андрей Петрович.

– Нет вопросов, дедуля, – с готовностью ответил тот, сидя по правую руку от деда, и потянулся за бутылкой.

– Кстати, как у тебя обстоят дела с горячительными напитками?

Петр улыбнулся.

– С тех пор как ты много лет тому назад преподнес мне предметный урок по этому поводу, я проявляю к ним некоторую сдержанность.

Ксения с Лизой многозначительно и радостно переглянулись.

– Стало быть, в коня корм! – удовлетворенно заключил Андрей Петрович. – Ведь мне, к счастью, так и не пришлось применить к тебе метод воспитания моего батюшки, Петруша, – ухмыльнулся он.

Тот улыбнулся, а женщины непонимающе переводили взгляды с одного на другого.

– Дедуля обещал мне, что если еще раз повторится подобное, то он непременно двинет мне по шее, как когда-то сделал его отец в подобной ситуации, – пояснил он.

Ксения с Лизой ахнули, в то время как мужчины откровенно рассмеялись, снисходительно глянув на них; ну что поделаешь – женщины…

– Хотя должен заметить, что чрезмерное воздержание, в том числе и в употреблении горячительных напитков, тоже ни к чему хорошему не приводит – констатировал Андрей Петрович. – Все хорошо в меру – это непреложная истина, проверенная временем. А посему я с удовольствием пригублю за твое возвращение, Петруша! Дай Бог тебе здоровья и исполнения всех твоих надежд!

Они чокнулись бокалами, и Андрей Петрович действительно сделал только пару небольших глотков. Видя недоумение внука, осушившего бокал до дна, он пояснил:

– Дорога отсюда, где я сижу, до дивана в кабинете для меня теперь слишком длинна, и я, честно говоря, не хотел бы возвращаться туда под белые ручки, Петруша.

– Не преувеличивай, дедуля! Ведь ты же еще довольно крепкий мужик! – более с надеждой, чем с уверенностью воскликнул тот.

– Укатали Сивку крутые горки… – тяжко вздохнул Андрей Петрович. – Я же ведь это с твоим возвращением воспрянул духом более, чем плотью. Это так, Петруша, поверь мне, – подтвердил он, заметив недоверие во взгляде внука.

Тут уж не выдержала Ксения:

– Твой дед прав, Петруша. Я и сама своим глазам не поверила, увидав его, самостоятельно выходящим из кабинета. Так обрадовалась, что не передать словами. А уж когда он вспомнил о мадере…

Андрей Петрович с благодарностью нежно потрепал ее по голове.

– Предлагаю, уважаемые дамы и господа, прекратить дискуссию по поводу физической немощности главы семьи, – профессорским тоном, но с неожиданно появившейся в его глазах смешинкой заключил он. – Давайте лучше послушаем нашего мореплавателя о его впечатлениях от пребывания в чужеземных краях.

Петр подробно и эмоционально рассказал о своих приключениях. Все с благоговением слушали его исповедь, изредка прерывая ее восклицаниями. Это было истинным единением их родственных душ после долгой разлуки.

– А ты, Петруша, вел свои записи, о которых мы с тобой говорили перед твоим уходом в плавание? – поинтересовался Андрей Петрович.

– Регулярно, дедуля, – с благодарностью ответил внук. – Я в полной мере оценил их значение. Ведь мне приходилось волей-неволей как бы заново переживать описываемые события, давая им соответствующие оценки.

Андрей Петрович удовлетворенно кивнул головой.

– А какое из этих событий более всего запало тебе в душу?

– Первая встреча с британским торговым судном в Мексиканским заливе, – не задумываясь, ответил Петр. – Мы расходились с ним, как и положено, правыми бортами, и тот, к удовлетворению всех нас, заранее приспустил флаг, приветствуя наш фрегат.

Андрей Петрович понимающе ухмыльнулся.

– Ты бы видел, с каким изумлением английские моряки взирали на фрегат, идущий под Андреевским флагом!

– Еще бы! – с гордостью за Отечество отметил Андрей Петрович. – Британцы еще со времен разгрома испанской Непобедимой Армады в 1577 году считали Карибское море с Мексиканским заливом чуть ли не своими внутренними водами. Есть чему удивляться…

– После этого в кают-компанию фрегата пришли контр-адмирал с командиром, – пояснил Петр, – что само по себе является незаурядным событием. И Лесовский пояснил, что главной задачей «Александра Невского» в Мексиканском заливе будет демонстрация нашего присутствия. «Можете не рассчитывать на приятное времяпровождение в солнечной Гаване! Заходить в ее гавань будем только для бункеровки углем и пополнения запасов продовольствия», – заявил он.

Ксения с Лизой только ахнули, сокрушенно покачав головами.

– Государственного ума человек ваш флагман, Петруша, – удовлетворенно заметил Андрей Петрович. – То-то, наверное, задергались адмиралы в британском Адмиралтействе! Ведь в это же самое время в Карибском море находились, по твоим словам, и «Витязь» с «Алмазом». Каково? У берегов Северо-Американских Штатов постоянно курсировали остальные корабли, а у Тихоокеанского побережья находилась еще эскадра Попова. Ай да государь-император! Обеспечил чванливым англичанам головную боль со всех сторон! – радовался дед, от удовольствия потирая руки. – Знай наших, господа британцы!

– Не зря же, дедуля, действия нашей эскадры получили высочайшее одобрение, а Лесовский был зачислен в свиту государя! – с гордостью в голосе заключил Петр.

– И по заслугам! – подтвердил Андрей Петрович. – А посему есть хороший тост – за славные дела русских моряков, к коим и ты имеешь прямое отношение! Наполни-ка бокалы, сынок! – распорядился он.

Женщины утирали счастливые слезы, с восторгом глядя на смущенного Петрушу, сосредоточенно разливавшего мадеру по бокалам…

– Ну ладно, Петруша, – продолжил Андрей Петрович, едва пригубив вино. – С американской эпопеей мы вроде разобрались. А как, на твой взгляд, обстоят наши дела со странами средиземноморскими? Какие у тебя впечатления от их посещения? Я имею в виду не впечатления туриста, а наблюдения флотского офицера, – уточнил он.

Петр ненадолго задумался.

– Разные, дедуля. Неаполитанцы, к примеру, относились к нам исключительно радушно. Видимо, в их памяти остались воспоминания от пребывания у них в самом конце восемнадцатого века русской эскадры под командованием адмирала Ушакова во время наполеоновских войн.

– Да, русские моряки здорово помогли им тогда в избавлении от французского нашествия, – подтвердил Андрей Петрович.

– А вот французы посматривали на нас, как мне показалось, несколько свысока. А чему, собственно говоря, удивляться? – вздохнул Петр. – Это же прямое следствие проигранной нами Крымской войны. Хотя, надо отметить, наши матросы на француженок особо не обижались, – с улыбкой заметил он и вдруг смешался, вспомнив о присутствии женщин.

– Отчего же, Петруша? Это же не межнациональные, а чисто деловые отношения! – слабо рассмеялся Андрей Петрович.

– Ох, и охальники же вы, мужчины! – попыталась приструнить их Ксения. – А ты, Андрей Петрович, постеснялся бы рассуждать об этом в присутствии Петруши!

Тут неожиданно взвился внук:

– Я уже давно не мальчик, бабуля!

Ксения с Лизой, как по команде, всплеснули руками:

– Неужто и ты, Петруша, посещал французские бордели?! – с неподдельным ужасом воскликнула Ксения.

Тот откровенно рассмеялся:

– Успокойся, бабуля! Как будто у нас здесь, в Петербурге, мало достойных барышень?

– Какая же достойная барышня позволит себе вступить в связь с мужчиной до замужества?! – вспылила возмущенная бабушка, гневно глянув на внука.

– Во-первых, сейчас на дворе уже почти середина второй половины девятнадцатого века, бабуля, и моральные устои общества существенно изменились со времен твоей молодости. Во-вторых, всегда есть достаточно много молодых вдовушек, готовых с удовольствием скоротать одиночество в обществе не менее достойного мужчины, – и он с вызовом, присущим молодости, посмотрел на Ксению.

Женщины растерянно переглянулись, пораженные смелостью, с их точки зрения, взглядов Петруши, которого они до сих пор считали еще юношей.

– Ну и нравы у современной молодежи! – все-таки осуждающе заметила Ксения, явно не готовая к стремительному и столь откровенному напору внука.

– Вот вам, господин профессор, яркий образец естественного противоречия поколений! – патетически воскликнул Петр, обращаясь к Андрею Петровичу; в его глазах между тем прыгали веселые чертики. – Кажется, так в науке называется это явление общественной жизни?

– Ты совершенно прав, Петруша, – удовлетворенно подтвердил тот, незаметно для женщин показав внуку большой палец.

– Спелись, голубки! Видать, правду говорят, что яблоко от яблони недалеко падает! – растроганно воскликнула Ксения, умиротворенно глядя на дорогих ей мужчин.

– А это выдающееся наблюдение – уже из области народной мудрости, – авторитетно заметил Андрей Петрович. – Народ, к вашему сведению, глубокоуважаемые дамы, в своих оценках очень редко ошибается.

И все счастливо рассмеялись, накрепко связанные неразрывными родовыми узами.

* * *

В июле 1867 года «Александр Невский» одним из первых фрегатов в русском флоте был вооружен стальными орудиями калибра 203 мм, подобными тем, какими был вооружен американский броненосный корабль «Монитор».

Учебные артиллерийские стрельбы, проведенные в Финском заливе, показали их высокую эффективность.

– К сожалению, только против деревянных кораблей, – удрученно заметил Петр. – Против броненосных они будут бессильны. А ведь будущее флота, Илюша, как раз за ними.

– Похоже, ты всерьез «заболел» броненосным флотом, Петруша?

– Просто другого выхода нет. Однако меня больше волнуют способы борьбы с броненосными кораблями. Похоже, одной артиллерией, какой бы мощной она ни была, эта проблема не решится.

– А что ты-то так волнуешься? – искренне удивился Илья. – Ведь для этого как раз и существует Морской департамент со множеством светлых адмиральских голов. Или ты, что же, считаешь себя умнее их?

– Почему же? – пожал тот плечами. – Просто они намного консервативнее нас с тобой. Я имею в виду наш возраст, более приспособленный к восприятию новых идей. Вот и все.

Илья саркастически рассмеялся:

– И ты мечтаешь стать мессией, который избавит русский флот от немочи и позволит ему превзойти все остальные флотилии на планете?

– Зря иронизируешь, Илья, – Петр впервые не применил ласкательного обращения к другу. – Нужен новый, не зашоренный привычными подходами взгляд на эту проблему. Только и всего. Будущее непременно покажет, что я прав.

Между друзьями впервые пробежала черная кошка.

* * *

Офицеры «Александра Невского» находились в приподнятом настроении. Во-первых, им сообщили, что вскоре фрегат отправится в учебное плавание в Атлантику, а во-вторых, представили нового командира – капитана 2-го ранга Отто Карловича Кремера. А это всегда большое событие для команды любого военного корабля.

Кремер, еще в бытность командиром корвета «Варяг», входившего в состав Атлантической эскадры контр-адмирала Лесовского, пользовался большим авторитетом в среде флотских офицеров. Многие из них даже завидовали офицерам «Варяга», служившим под его командой.

Отто Карлович происходил из рода прибалтийских немцев, к которым относилась целая плеяда выдающихся мореплавателей: Крузенштерн, Беллинсгаузен, Врангель, Литке, Коцебу, своими деяниями прославившими Россию – и не столько в качестве первооткрывателей новых земель, сколько в качестве ученых, внесших значительный вклад в познания о Мировом океане.

Так что офицеры «Александра Невского», единодушно удовлетворенные таким назначением, с интересом присматривались к новому и довольно молодому командиру.

* * *

В том же году «Александр Невский» совершил учебный поход в Атлантику, посетив Канарские острова и острова Зеленого Мыса. Затем он присоединился к отряду, которым командовал Бутаков – бывший командир фрегата «Ослябя» стал к этому времени уже контр-адмиралом.

Фрегат принял участие в спасении греческого населения острова Крит, восставшего против турецких завоевателей, а потом прошел докование во французском порту Тулон. Несмотря на то, что его днище было обито медными листами, на нем от долгого нахождения в тропических и субтропических водах образовались целые колонии водорослей. Они висели длинными космами, существенно снижая скорость хода, и матросы посменно трудились в доке, с ожесточением счищая их с днища.

В том же 1868 году фрегат совершил поход и в черноморские порты…

«Александр Невский» шел проливом Босфор, и друзья, стоя на шканцах, делились впечатлениями от увиденного.

– До чего же все-таки Босфор похож на Босфор Восточный в заливе Петра Великого, которым мы проходили на «Аскольде», – заметил Илья и, рассмеявшись, поправился: – Вернее, конечно, пролив Босфор Восточный похож на Босфор.

– Все правильно, Илюша. Муравьев-Амурский и Унковский не раз хаживали этими местами, а посему не понаслышке знали, как назвать дальневосточный пролив. Так сказать, по образу и подобию.

– Только здесь по обоим берегам видны селения, в то время как берега Босфора-Восточного покрыты девственной растительностью.

– Еще бы! Ведь здесь, Илюша, люди живут еще с античных времен…

Тем временем фрегат приближался к бухте Золотой Рог, по берегам которой раскинулся большой город.

– Ты знаешь, у меня даже язык не поворачивается называть его Стамбулом, – задумчиво промолвил Петр. – Лично для меня он навсегда останется Константинополем.

– А что делать, Петруша? Ведь турки-османы завоевали эту бывшую столицу Византии еще в пятнадцатом веке…

– Вот как раз это и является головной болью России! Екатерина Великая говорила: «Кто владеет Черноморскими проливами, тот владеет и Черным морем».

– Ты считаешь, что России надо стремиться овладеть Константинополем?! – с недоверием воскликнул Илья.

– Непременно, Илюша! Это одна из стратегических задач России. Об этом дед говорил, когда я еще учился в Морском корпусе.

– Но как им завладеешь, если по условиям Парижского договора ей запрещено иметь на Черном море какие бы то ни было военно-морские силы? – засомневался Илья.

Петр скептически посмотрел на друга:

– А из-за чего, собственно, началась-то Крымская война? Из-за Черноморских проливов! Нахимов, разгромив турецкий флот в Синопском сражении, обеспечил России господство на Черном море. Путь на Константинополь был открыт. Но, – вздохнул он, – это понимали и англичане с французами. Потому-то война и закончилась тем, о чем ты только что сказал, Илюша: позорным для России Парижским, так называемым, «мирным» договором.

Друзья взгрустнули.

– Но, – глаза Петра загорелись, – у Черного моря, к счастью, есть еще и берега. Так что не все еще потеряно!

– Тебе бы, Петруша, сидеть в Главном штабе, а не маяться на мостике фрегата вахтенным офицером.

Тот быстро глянул на друга, но Илья подтвердил свою мысль:

– Я говорю это вполне серьезно, Петруша, – и тут же рассмеялся: – Мне, честно говоря, просто не хочется больше ссориться с тобой, дружище.

– И на том спасибо! – улыбнулся Петр и задумался. – Если же вернуться к твоим словам, Илюша, то, наверное, всему свое время… Всему свое время! – убежденно повторил он, глядя вдаль, словно хотел увидеть там свое будущее.

* * *

В Поти, на Кавказском побережье Черного моря, на борт «Александра Невского» поднялся адмирал Посьет, и на стеньге грот-мачты тут же взвился его вице-адмиральский флаг. Но поднялся он не один, а в сопровождении лейтенанта Алексея Александровича Романова, сына императора Александра II, являясь воспитателем и наставником цесаревича.

Офицеры фрегата с естественным интересом присматривались к новому молодому сослуживцу, пока все не встало на свои места, как только один из них обратился к нему, титулуя «Ваше Императорское Высочество». Алексей Александрович тогда резко осадил верноподданнические чувства:

– Я, господин лейтенант, такой же офицер, как и вы, а посему по флотскому обычаю прошу обращаться ко мне так же – по имени и отчеству!

Он сразу же стал своим человеком в кают-компании, тем более, что наравне со всеми нес вахты на мостике, исполняя должность вахтенного офицера.

* * *

Зайдя в Пирей, где базировался отряд русских кораблей, «Александр Невский» в самом начале сентября 1868 года отбыл на Балтику.

В ночь с 12 на 13 сентября перед тем, как спуститься с наступлением темноты с мостика в каюту для отдыха, вице-адмирал Посьет дал указание командиру фрегата идти в пролив Скагеррак, первый из датских проливов со стороны Немецкого моря. Идти под парусами, без использования паровой машины.

Отто фон Кремер, учитывая штормовую погоду, посчитал такое решение неверным, однако не смог перечить флагману. Поэтому он решил не покидать мостика.

Фрегат шел при свежем ветре под всеми парусами со скоростью 10,5 узла, слегка накреняясь на правый борт. И хотя стояла ночь, в этих довольно северных широтах в отличие от тропических видимость по курсу слабая, но была.

Неожиданно раздался взволнованный голос вахтенного сигнальщика:

– Черная полоса правее по курсу!

Кремер тут же дал команду:

– Лево руля!

«Откуда здесь отмель?! Неужели это так далеко обнажившаяся коса у датского местечка Кноппер?» – предположил он, и в тот же момент фрегат, только начав поворот, ударился кормой об отмель.

Набежавшая волна через левый борт вкатилась на шканцы. Вслед за первым ударом последовал второй, еще сильнее, а потом и третий. Фрегат развернуло вправо, и он окончательно сел на мель.

Адмирал, все офицеры и команда моментально выбежали на верхнюю палубу. Сила ударов волн, свежесть ветра и близость берега не оставляли ни малейшей надежды снять фрегат с мели. Паруса, туго наполненные ветром, из союзников превратились во врагов, заваливая корабль на правый борт. Крен достиг критического значения, и адмирал, видя безвыходное положение, приказал рубить мачты.

Удальцы из команды корабельных плотников под руководством тиммермана дружно застучали топорами, стараясь под завывания ветра удержать равновесие на скользкой наклонной палубе, уходящей из-под ног от ударов беснующихся волн, с огромной силой бьющих в левый борт. Ядра, выпавшие из кранцев, с грохотом катались по палубе, грозя покалечить ноги матросов.

– Ядра – за борт! – приказал командир.

Матросы вахтенной смены, ловко подхватывая тяжелые чугунные бомбы, ставшие опасными, выбрасывали их за борт, в кипящую воду.

– Руби ванты левого борта! – раздался очередной приказ командира, когда плотники уже подрубили основания мачт.

Матросы уже боцманской команды, забравшись на задравшиеся вверх руслени левого борта, дружно перерубали топорами толстые просмоленные канаты.

– Поберегись! – раздалась предупредительная команда тиммермана.

Основание фок-мачты с оглушительным треском переломилось, и она под напором наполненных свежим ветром парусов с грохотом рухнула за правый борт. Следом за ней последовала и грот-мачта, а затем и бизань. Фрегат сразу же стал почти на ровный киль, но теперь по его верхней палубе стали периодически перекатываться верхушки волн, разбиваясь о высокий левый борт.

Лейтенанты его высочество Алексей Александрович Романов, Ден, Вишилов, Долгоруков вместе с Чуркиным по приказу старшего офицера занялись устройством плотов со своими группами матросов. Но для того чтобы эвакуировать на них команду, нужно было завести трос на берег, так что «шестерка» с гребцами отвалила от борта фрегата. На ее транцевой доске был закреплен трос для этой цели.

Шлюпка стала довольно быстро удаляться от корабля и вскоре оказалась во власти бушующей стихии. Впереди, при подходе к берегу, волны вздымались еще выше, а затем с грохотом обрушивали свои пенные валуны на маленькую команду.

Моряки с борта фрегата, затаив дыхание, напряженно следили в предрассветной дымке за борьбой экипажа «шестерки»… Вот она появилась на гребне огромной волны, но, к ужасу наблюдавших, бортом к ней. Когда волна обрушилась, шлюпка оказалась перевернутой вверх килем… Над палубой фрегата повис тяжкий стон сотен много повидавших на своем веку мужчин. Очередная набежавшая волна, опрокинувшись, завершила свое черное дело…

– Подтянуть шлюпку к борту! – раздался взволнованный приказ командира, выводя команду из оцепенения.

Десятки пар крепких рук вцепились в трос и, преодолевая сопротивление стихии, стали подтягивать неповоротливую «шестерку» к борту, в надежде на чудо, но остатки разбитой шлюпки оказались пусты… Моряки в горести сняли головные уборы.

Командир приказал готовить к спуску за борт ялик.

– Лейтенант Чуркин – на руль! – раздался приказ.

Илья крепко сжал руку друга…

Юркий ялик с четырьмя гребцами удалялся от борта фрегата, легко, как поплавок, взбегая на гребни волн, а затем скатываясь по их склонам. Чем ближе он приближался к берегу, тем выше и круче становились волны, гул от них все возрастал, а ялик все хуже и хуже слушался руля.

После обрушения очередной волны Петр, смахнув с лица брызги, мешавшие смотреть, заметил, что ялик резко развернуло почти бортом к волне. Он тут же увидел ужас в глазах матросов и резко обернувшись, оцепенел: огромная волна с пенящимся гребнем готова была вот-вот обрушиться на их хрупкое суденышко. «Все! Конец!» – как-то отрешенно промелькнула шальная мысль, даже не вызвав страха перед неизбежной гибелью.

И тут в его памяти непроизвольно всплыли наставления деда: «Никогда не сдавайся! Даже если покажется, что нет никакого выхода. Борись до конца, до самой последней возможности!»

– Правые – навались! Левые – табань! – раздались громкие команды Петра, перекрывающие гул прибрежного наката.

Матросы, подчиняясь воле командира, дружно и, как ему показалось, с радостной яростью – раз работаем– значит, живем! – навалились на весла. Ялик успел развернуться кормой к набегавшей волне, а откатная, ударив в основание набегавшей, заставила ту преждевременно разрушиться. Этих мгновений оказалось достаточно, чтобы огромная следующая волна, снова накатив, подхватила утлое суденышко и стремительно понесла его вперед. Когда она окончательно опрокинулась, ялик оказался почти у самого берега.

– Оба борта – навались! – громко отдал команду Петр, стараясь удержать шлюпку от сползания в море.

Гребцы отчаянно навалились на весла и – о чудо! – ялик коснулся килем прибрежного песка. Вода схлынула.

– Шлюпку на берег! – прокричал Петр.

Матросы, на помощь которым бросились еще трое, чудом спасшихся с разбитой «шестерки» и с замиранием сердца наблюдавших за борьбой ялика, одним махом вынесли шлюпку в зону недосягаемости волн.

– Обтянуть канатом ствол вон того дерева! – приказал Петр, указав на одиноко растущее в саженях пятнадцати толстое дерево.

Когда работа была выполнена, он зажег фальшфейер, который еще на палубе фрегата предусмотрительно засунул за пазуху мундира, и высоко поднял его над головой. С корабля сквозь гул наката донеслось многоголосое дружное «ура!».

«Если бы не их благородие, то были бы мы, братцы, на дне морском, как и ваши товарищи», – услышал Петр за своей спиной: кто-то из матросов, уважительно пояснял спасшимся с «шестерки». Моряки обнимались, и это было высшей наградой для лейтенанта, стоявшего на ветру с поднятым вверх зажженным факелом…

Трос, закрепленный на берегу, обтянули, и на фрегате матросы под руководством старшего офицера стали готовить плоты к спуску на воду.

– Все-таки какой молодец Петр Михайлович! – воскликнул командир, находившийся в приподнятом настроении от удачно проведенной операции.

– Вы, Отто Карлович, имеете в виду лейтенанта, бывшего на руле ялика? – спросил вице-адмирал.

– Именно его, Константин Николаевич!

Тот хитровато посмотрел на Кремера:

– Так позвольте полюбопытствовать, по каким это критериям вы выбрали из полусотни офицеров фрегата именно его?

– Трудно сказать, Константин Николаевич… Лейтенант Чуркин такой же исполнительный и способный офицер, как и все остальные. Наверное, я вспомнил о его родовых корнях. Это и определило мое решение.

– И каковы же эти корни? – заинтересованно спросил тот.

– Петр Михайлович воспитывался его дедом, Шуваловым Андреем Петровичем. А этот самый дед был известным мореплавателем, путешественником и ученым.

– Постойте-постойте, Отто Карлович… Это случайно не автор ли известного приключенческого романа, которым зачитывались мы с товарищами по Морскому корпусу?

– Он самый, Константин Николаевич, – облегченно вздохнул капитан 1-го ранга.

Вице-адмирал задумался:

– Надо будет не терять этого лейтенанта из вида. Со временем из него, несомненно, получится достойный командир корабля.

Подошедший старший офицер доложил о готовности первого плота к отплытию.

– Ваше высочество! – обратился Посьет к цесаревичу лейтенанту Романову. – Не соизволите ли возглавить команду плота?

Тот гневно глянул на вице-адмирала:

– Если у меня, ваше превосходительство, есть право выбора, то я не хотел бы покидать фрегат одним из первых.

– Воля ваша, Алексей Александрович, принимать решения, не касающиеся, разумеется, службы.

Посьет остался доволен достойным ответом своего воспитанника в присутствии всей команды. Вице-адмирал исполнил свой долг перед государем, облачившим его властью и чрезвычайными полномочиями по отношению к сотням моряков, оказавшимся в трагическом положении, предложив наследнику престола спасти свою жизнь одним из первых – во имя династических интересов России. За Алексеем Александровичем оставалось право выбора, и тот огласил его перед сослуживцами, попавшими вместе с ним в беду.

Матросы, перехватывая руками спасительный трос, заведенный с борта на берег, медленно, но упорно, продвигали плот со своими товарищами через вздыбившееся море. Настил плота, тяжко переваливающегося через пенящиеся гребни, намеревался уйти из-под ног, но моряки не сдавались, и плот наконец-то достиг спасительного берега. Все напряженно следившие за ним с фрегата, содрогавшегося от ударов волн, облегченно вздохнули – путь к спасению был проложен.

Опустевший плот снова подтянули за трос к борту, и на него высадилась очередная команда для своза на берег. Стало уже несколько светлее, и моряки повеселели. Посыпались шутки, когда кто-либо из них оступался на скользком настиле плота и плюхался на него задом. Переправа была налажена, и только после этого его императорское высочество согласился покинуть фрегат.

Плоты уже не подтягивали назад к борту, их бросали на берегу. На судне оставалось все меньше и меньше матросов, те выбились из сил и использовали теперь запасные плоты, заготовленные впрок.

На последнем плоту переправились на берег и вице-адмирал Посьет с капитаном 1-го ранга Кремером. Позже всех на плот ступил Отто Карлович – в соответствии с Морским уставом командир обязан покидать свой корабль последним…

На берегу адмирал был встречен командой, построенной во фронт.

– Лейтенант Чуркин, выйти из строя! – приказал он.

– Есть! – ответил Петр и строевым шагом вышел из группы офицеров, стоявших на правом фланге, остановившись в трех шагах перед адмиралом.

– Вы, Петр Михайлович, своим подвигом спасли жизни семисот пятидесяти офицерам, матросам и средним чинам, – громко произнес адмирал, чтобы сквозь гул прибоя и завывания ветра его услышали все, и вдруг осекся, заметив седую прядь, выбившуюся из-под фуражки лейтенанта. Любые, самые возвышенные слова теряли всякий смысл перед видом этой пряди на голове молодого офицера. Проглотив комок, застрявший в горле, адмирал напряженным голосом произнес одно: – Благодарю за службу!

– Служу Отечеству! – четко ответил лейтенант, вскинув голову.

Командир подошел и горячо обнял его. Все семьсот пятьдесят человек не по команде, а по зову сердца дружно грянули «ура!». На глазах Петра выступили слезы: это было высшим признанием его заслуги за их спасенные жизни…

А адмирал приказал отслужить благодарственный молебен и панихиду по погибшим товарищам.

Начавшиеся штормы нанесли корпусу фрегата сильные повреждения, и 2 ноября 1868 года «Александр Невский» был исключен из списка судов флота и Морского ведомства. В следующем году остатки корабля продали на слом, и один из лучших винтовых кораблей – последний русский фрегат, построенный из дерева, закончил свой путь.

* * *

Российский флот учел уроки этой катастрофы. Причиной ее были признаны несогласованные действия адмирала и командира фрегата. Особое внимание стало уделяться мерам безопасности плавания в штормовых условиях. Во всяком случае, К. Н. Посьет считается организатором созданного в России в 1872 году Общества спасения на водах. Тем не менее виновников нелепой гибели фрегата император – с учетом того, что Посьет был наставником и воспитателем цесаревича – по семейному великодушию освободил от всякой ответственности.

В Дании до сих пор хранят память об этом событии в истории российского флота. В порту города Тюборн стоит на постаменте один из якорей фрегата «Александр Невский». В музее соседнего городка Лемвинг есть отдельный раздел, посвященный этому происшествию. А на церковном кладбище городка Харбор находится братская могила, в которой покоятся три моряка – квартирмейстер Одинцов, матросы Шилов и Поляков, погибшие во время спасения экипажа «Александра Невского» (тела еще двух офицеров были перевезены в Россию). На скромном надгробном камне высечена надпись: «Они пошли на смертельный риск ради спасения своих товарищей. Господи, да упокой их души».

А регламентация отношений командира корабля и флагмана, находящегося на его борту, была осуществлена лишь в 1904 году во время Русско-японской войны после очередной трагедии на море.

* * *

Перед входом в Славянский залив, являющийся частью обширного залива Петра Великого на юге Уссурийского края, на величественном мысе Брюса одиноко, резко контрастируя с окружающей местностью, возвышается белый цилиндр маяка. Это сложное электротехническое сооружение, оповещающее моряков об опасности, было воздвигнуто здесь сразу после окончания Русско-японской войны в связи с несчастным случаем, произошедшим у этого мыса…

Крейсер 1-го ранга «Богатырь» под контр-адмиральским флагом вышел весной 1904 года из бухты Золотой Рог в залив Посьета, расположенный у границы с Кореей. Он попал в густой туман, характерный для этих мест в данное время года, и курс корабля пришлось прокладывать, естественно, по счислению.

Командир приказал вахтенному офицеру идти со скоростью 6 узлов, но контр-адмирал не согласился с решением командира. Он как старший и по званию, и по должности приказал увеличить скорость до 12 узлов. Однако осторожный командир крейсера, отвечавший за безопасность корабля, приказал снова снизить скорость до 6 узлов. Адмирал, оскорбленный таким, по его мнению, самовольством, «закусил удила» и, упрекнув командира за чрезмерную осторожность, снова приказал увеличить скорость. Штурман, ведущий прокладку курса по счислению, уже не успевал вовремя отслеживать постоянно меняющуюся скорость хода, и местоположение крейсера в акватории Амурского залива становилось все более и более неопределенным.

Перепалка между адмиралом и командиром продолжалась до тех пор, пока по курсу корабля сквозь туман не надвинулись мрачные скалы. Команды «Стоп машины!» и «Полный назад!» безнадежно запоздали, и крейсер водоизмещением более шести тысяч тонн, содрогаясь корпусом и вспарывая днище о подводные рифы, выполз на прибрежные камни мыса Брюса. А это означало, что Владивостокский отряд крейсеров, прославившийся своими дерзкими рейдами на коммуникациях японских войск не только в Японском море, но и на Тихоокеанском побережье японских островов, на все время войны лишился своего самого быстроходного корабля. И пострадал корабль не в бою при неожиданном столкновении с противником, а из-за амбиций старшего начальника!

После разбора этого инцидента в Главном морском штабе в Морской устав была внесена статья, устанавливающая порядок взаимоотношений между командиром и старшим начальником, находящимся на борту корабля. Отныне, в соответствии с ней, право управления кораблем предоставлялось только командиру корабля. Старший начальник в случае несогласия с его решениями мог отдавать соответствующие приказы только после внесения в вахтенный журнал записи «Беру управление кораблем на себя», после чего он уже нес персональную ответственность за безопасность корабля.

Так в русском Военно-морском флоте был законодательно закреплен основополагающий принцип единоначалия, действующий и до сих пор.

* * *

Ксения и Лиза ахнули, когда в гостиную, открыв дверь рывком, нетерпеливо вошел их дражайший Петруша, и буквально повисли на нем, осыпая поцелуями.

Они, конечно, знали о крушении «Александра Невского». Газеты наперебой, со всеми подробностями описывали беду, приключившуюся с одним из лучших фрегатов. Знали они и о подвиге лейтенанта Чуркина, совершенного им при спасении команды. Ксения наказывала прислуге покупать все, какие есть в продаже, газеты. Заметки о нем перечитывались по нескольку раз, вырезались и в ожидании возвращения Петруши хранились в отдельной папке в хронологическом порядке.

Ксения, выросшая в семье флотского офицера, прекрасно разбиралась в воинских чинах. Правда, флотские офицеры носили эполеты, но о значении количества звездочек на них она имела абсолютно четкое представление. Так что, увидав на шинели Петруши погоны с одним «просветом», но без звездочек, она несказанно обрадовалась.

– Поздравляю тебя, Петруша, с производством в капитан-лейтенанты! – не удержалась бабушка, сияя от счастья.

– Ой, Петрушенька! – только и воскликнула Лиза, обнимая сына.

Когда же Петр наконец-то скинул шинель на руки прислуге, женщины в изумлении воззрились на белый эмалированный крест с изображением Георгия Победоносца, поражающего копьем змия, на его шее.

– А почему, Петруша, у тебя орден Святого Георгия?! – растерянно спросила Ксения. Она знала, что этим орденом награждают только за боевые заслуги.

– А меня представляли к ордену равноапостольного князя Владимира IV степени, – смущенно ответил тот. – Но государь, просматривая проект указа, где было написано «Подвиг лейтенанта Чуркина надобно приравнять к совершенному в боевых условиях», собственноручно вычеркнул «равноапостольного князя Владимира» и надписал «св. Георгия». – Наверное, государь имел в виду, что своими действиями в тяжелых штормовых условиях я спасал не только команду фрегата, но и его сына, цесаревича Алексея.

– Поздравляем тебя, Петруша! Ведь это очень высокая награда даже для штаб-офицера! – счастливо воскликнула Ксения.

– Спасибо, дорогие мои! – сердечно поблагодарил он и наконец решительно снял фуражку.

Женщины с широко открытыми глазами, полными ужаса и сострадания, взирали на седую прядь в его волосах.

– Петруша?! – почти шепотом только и нашла, что сказать Ксения.

– Память о гибели «Александра Невского»… – горько усмехнулся тот. – Теперь уж до конца моих дней.

– Что же ты пережил, сынок?! – тихо простонала Лиза, утирая слезу.

– За «просто так», мама, ордена не дают! – твердо ответил сын, с нетерпением глянув на дверь кабинета.

Ксения, перехватив его взгляд, скорбно произнесла:

– Нет уже с нами Андрея Петровича…

Петра как будто обухом ударили по голове. Он растерянно стоял, пытаясь уловить смысл сказанного и оцепенев от горя. Затем неуверенными шагами направился к двери кабинета. Открыв ее, глянул на диван и пошатнулся. Лиза хотела было кинуться к нему, чтобы поддержать, но Ксения мягко остановила ее, шепнув на ухо: «Пусть побудет один».

Петр закрыл за собой дверь, и через некоторое время из кабинета раздались глухие, сдержанные рыдания. Женщины, обнявшись, тихо плакали, боясь нарушить прощание дорого им человека со своим дедом, с которым его связывали не только родственные отношения, но и крепкая мужская дружба…

Когда уже накрыли стол, Петр подошел к креслу, в котором сидел Андрей Петрович на правах главы семьи, и, вздохнув, опустился в него, подчеркнув тем самым, что теперь главой рода Шуваловых становится он сам. Со всеми вытекающими отсюда обязанностями.

– Когда это случилось? – спросил Петр, когда женщины заняли свои места за столом.

– В ночь с 12 на 13 сентября. Под утро, – уточнила Ксения.

Петр вздрогнул. И с мистическим страхом в голосе тихо произнес:

– В это же самое время «Александр Невский» сел на мель у датских берегов…

Ксения утвердительно кивнула головой:

– Я всю ту ночь, не смыкая глаз, просидела у его изголовья. Андрей Петрович то забывался, то снова открывал глаза. А уже перед самым рассветом, когда я держала его ослабевшую руку, еле слышно – я даже наклонилась к его лицу, чтобы, не дай бог, не пропустить ни слова, – произнес: «Сдается мне, что и Петруше сейчас очень тяжело…». И затих уже навсегда… Даже в свой смертный час он думал о тебе, Петруша.

Петр закрыл лицо руками и тяжко простонал. Так и сидел он, заново, как ранее в кабинете, переживая кончину дорогого ему человека. Затем, опустив руки, извиняющимся за минутную слабость взглядом посмотрел на не менее дорогих ему женщин и потянулся за бутылкой с мадерой – той самой, которую так мечтал распить с дедом.

Встав с бокалом в чуть дрожавшей руке, Петр глухо произнес:

– Давайте, дорогие мои, помянем Андрея Петровича, моего воспитателя и надежного друга, который для меня всегда был непререкаемым авторитетом. Пусть земля ему будет пухом… – и не спеша, по флотскому обычаю, осушил бокал до дна.

– Все хлопоты по погребению Андрея Петровича взял на себя Матвей, – сообщила Ксения. – А затем он снова вернулся в наш дом, – осторожно добавила она, с видимым напряжением глядя на внука, с замирающим сердцем ожидая его реакции на это немаловажное для них с дочерью событие.

Тот, увидев явное смущение своей матери, ее разом порозовевшее лицо, все понял. Он догадался также, что женщины трепетно ожидали его решения как главы их рода. И усмехнулся про себя, как это в слух сделал бы дед: «Ох, уж эти женщины… Жизнь есть жизнь, и продолжается, несмотря ни на что».

– В доме всегда должен быть мужчина. Я же, как вы сами понимаете, – отломанный ломоть: сегодня здесь, завтра там, – он еще раз усмехнулся про себя, увидев, как засветились радостью их лица. – Извини меня, мама, за мой, может быть, бестактный вопрос, – продолжил он, – но мне хотелось бы в этот скорбный день расставить все точки над «i». Как долго продолжаются ваши отношения с Матвеем Степановичем?

Лиза вспыхнула, беспомощно глянув на свою мать.

– Андрей Петрович, царство ему небесное, знал о них, но был только против официального их оформления, – твердо пояснила Ксения. – В том числе и потому, что ты, Петруша, как он считал, не признаешь Матвея отчимом.

– Мой дед был мудрым человеком, – улыбнулся Петр. – И большое спасибо ему за то, что он оберегал мой душевный покой. А посему пусть все останется так, как и решил Андрей Петрович. Предлагаю тост за стабильность в нашем доме! – заключил он к радости обеих женщин…

Пребывая в длительном отпуске, Петр не имел ни малейшего представления о дальнейшем прохождении службы. Правда, вице-адмирал Посьет, близкий к государю, при прощании намекнул ему в короткой приватной беседе, что имеет в виду его кандидатуру…