Операция японцев по закупорке прохода из гавани Порт-Артура провалилась. Атакованные миноносцами, объятые пламенем «Страшный» и «Отважный» и обстрелянные береговыми батареями брандеры приткнулись у подножия Золотой горы. И портовые суда поливали их струями воды из брандспойтов – пламя горевших брандеров освещало проход в гавань, демаскируя его.

Макаров приступил к выполнению своего плана по активизации действий порт-артурской эскадры, выход которой в море в полном составе стал неприятной неожиданностью для японцев. Однако Того остался верен себе и, не решившись атаковать русские корабли, маневрировавшие под прикрытием береговых батарей, отступил.

Вторая бомбардировка японским флотом Порт-Артура, предпринятая утром 9 марта, была сорвана перекидным огнем через Ляотешань броненосцев «Ретвизан» и «Победа» и неожиданным выходом русской эскадры в море. Неудача бомбардировки заставила японцев ускорить подготовку второй операции по закупорке прохода, проведенной в ночь на 14 марта.

Однако отчаянная ночная атака четырех пароходов-заградителей встретилась с организованной обороной русских. Брандеры были своевременно обнаружены с береговых постов и сигнальщиками дежурной канонерской лодки «Бобр», на которую сразу же перенес свой флаг Макаров. Под прикрытием ураганного огня береговых батарей и канонерской лодки миноносец «Сильный» подорвал торпедой головной японский пароход, сбив его с курса. Третий в строю брандер был подорван миноносцем «Решительный». В возникшем замешательстве брандеры не смогли затопиться на фарватере и выбросились на берег. Лейтенанты Кедров и Азарьев, а также мичман Пилсудский, вызвавшись добровольцами, разоружили на брандерах подрывные устройства и потушили пожары, освещавшие противнику вход в гавань.

Того, появившись с Соединенным флотом у Порт-Артура утром 14 марта, убедился, что закупорка провалилась – русская эскадра быстро вышла в море во главе с Макаровым, державшим свой флаг на «Петропавловске». Несмотря на благоприятное соотношение сил, Того упорно не желал рисковать генеральным сражением. Он в очередной раз отступил, сознавая, что бомбардировки и блокирующая операция не смогли парализовать активность русского флота.

Однако во время маневрирования эскадры броненосец «Пересвет» ударил носом в корму замешкавшийся броненосец «Севастополь», повредив ему обшивку и правый гребной винт. Макаров счел виновным в аварии командира «Севастополя» и 16 марта назначил на его место капитана 2-го ранга Эссена, до этого командовавшего крейсером «Новик». А 18 марта командиром крейсера «Новик» был назначен капитан 2-го ранга Михаил Федорович Шульц, до этого командовавший миноносцем «Смелый».

* * *

Макаров задумчиво разгладил бороду.

– Я уже в курсе того, что вас вполне устраивает должность командира миноносца, – и посмотрел на Андрея Петровича, видимо, желая еще раз убедиться в этом.

– Вы совершенно правы, Степан Осипович, – подтвердил тот.

Адмирал кивнул головой, барабаня пальцами по столу.

– А вызвал я вас вот по какому вопросу.

Андрей Петрович напрягся, отлично понимая, что по пустякам командующий не стал бы вызывать его.

– Дело в том, что после того как я перевел Эссена на «Севастополь», о чем вы, конечно, знаете, старший офицер «Новика» капитан 2-го ранга Семенов надеялся, и небезосновательно, что именно он станет командиром крейсера. Однако я назначил на место Эссена Михаила Федоровича Шульца, – и, заметив ухмылку, пробежавшую по лицу подчиненного, нахмурился.

Затем все-таки улыбнулся:

– Я, конечно, понимаю причину вашего скепсиса: какой там, мол, Семенов, когда рядом с командующим находится флагманский минер Константин Федорович Шульц, служивший в свое время в чине мичмана минным офицером на корвете «Витязь» под командой Макарова. А его старший брат в это время в сорок лет командует лишь миноносцем.

Андрей Петрович смущенно опустил глаза.

– Однако Михаил Федорович Шульц – опытный командир, показавший свои лучшие качества при неоднократных выходах на своем миноносце в море для выполнения заданий командования. Тем не менее Семенов посчитал себя незаслуженно обойденным, и его отношения с новым командиром явно не сложились. А это недопустимо в условиях ведения боевых действий! – строго заметил адмирал. – Поэтому я предлагаю вам, Андрей Петрович, занять должность старшего офицера крейсера второго ранга «Новик» в связи с переводом Семенова на место старшего офицера крейсера первого ранга «Диана», срочно госпитализированного по причине приступа аппендицита, то есть с повышением.

Не увидев восторга на лице капитана 2-го ранга, что для него не явилось неожиданностью, продолжил:

– Я прекрасно понимаю, что переходить с должности командира корабля на должность старшего офицера, пусть и крейсера, не так уж и здорово. Да к тому же еще и в подчинение бывшего командира такого же миноносца, каким командуете и вы, Андрей Петрович. Я, как вы понимаете, мог бы перевести вас на новую должность и в приказном порядке, но, учитывая наши особые отношения, решил убедить вас в необходимости согласиться с моим предложением.

Андрей Петрович вытер носовым платком разом вспотевший лоб, а Макаров с улыбкой наблюдал за его мучениями по принятию столь непростого решения.

– Предлагая вам эту должность, – продолжил адмирал, – я исходил из следующих соображений:

Во-первых, миноносцы, к сожалению, здесь, в условиях Порт-Артура, не оправдали своего назначения – подрыва броненосных кораблей противника. Они, как вы прекрасно знаете, используются, как правило, лишь для ведения разведки, несения дозорной службы и в качестве посыльных кораблей, а также для постановки минных заграждений. Успех сопутствовал лишь японским миноносцам, которые в ночных условиях атаковали торпедами русские корабли, стоявшие на якорях на внешнем рейде, и то лишь в условиях мирного времени, то есть без объявления войны.

Во-вторых, для дальнейшего продвижения по службе, конечной целью которой, с учетом ваших родовых традиций, является производство в адмиральский чин, необходимо командование кораблем первого ранга. Поэтому, пройдя ступень старшего офицера крейсера, вы непременно станете командиром крейсера первого ранга, а может быть, и эскадренного броненосца. И вот тогда перед вами откроется прямая дорога в адмиралы. Другого пути я, честно говоря, не вижу. Ведь одно дело, когда вы были мичманом, и должность командира миноносца была для вас более чем заманчива, и совсем другое, когда вы уже несколько лет командуете миноносцами, и пришло время подумать о дальнейшем прохождении вами службы.

Несмотря на убедительность и неопровержимость слов адмирала, Андрея Петровича по-прежнему мучили сомнения. Не мог же он поделиться с Макаровым о возникающих в случае согласия с его предложением личных проблемах. Он прекрасно знал о закрепленном в Морском уставе положении, что должность старшего офицера несовместима с его частым отсутствием на корабле. А это означало, что его встречи с Марией станут гораздо реже. И его душа противилась всему, что могло бы в той или иной степени ограничить их свидания. Он был готов даже пожертвовать своим будущим, о котором так пекся его добрый гений.

Поэтому адмирал по-прежнему считал причиной колебаний подчиненного ему офицера нежелание потерять свою относительную самостоятельность. И он решил сменить тему их разговора, чтобы дать тем самым время на осмысление сложившейся ситуации.

И тут адмирала осенило. «Какой же я старый дурак! – корил он себя. – Ведь он только и живет тем, что ждет встречи с любимой девушкой! И хорошо понимает, что будет видеть ее гораздо реже в случае принятия моего предложения. Но кто же тогда в конце концов будет воевать с японцами, если все офицеры эскадры ударятся в любовные утехи?!»

– У вас, Андрей Петрович, впереди еще длинная жизнь с Марией Ивановной, – назидательным тоном изрек Макаров. – Тем не менее я прекрасно понимаю ваши чувства, – улыбнулся он. – Влюбленность – прекрасное состояние человека! Однако она ни в коем случае не должна затмевать мысли о его будущем, а даже наоборот. Поэтому я настоятельно рекомендую вам воспользоваться моим предложением, пока я командую эскадрой.

«Как же приятно беседовать с этим человеком, – благодарно подумал Андрей Петрович. – Ведь я не смог бы вот так открыто обсуждать столь щекотливую тему даже со своим отцом! Дай Бог ему здоровья на долгие годы…»

– Я, безусловно, согласен с вашим предложением, Степан Осипович! – твердо сказал он.

– Ну и слава богу! – откинулся на спинку кресла адмирал. – А вы, оказывается, еще не окончательно потеряли голову, ослепленные нежданной любовью, – улыбнулся он и уточнил, заметив тень, пробежавшую по лицу собеседника: – Воспринимайте мои слова, произнесенные не как командующим, а как вашим старшим товарищем, имеющим на то определенные основания.

– Было бы глупо с моей стороны обижаться на вас, Степан Осипович! – укоризненно произнес тот. – Просто я до сих пор еще не привык к свалившемуся на меня счастью.

– Дай Бог вам этого счастья на долгие годы, Андрей Петрович! – И подвел итог: – Сегодня же подпишу приказ о назначении вас на должность старшего офицера крейсера «Новик».

Тот смущенно посмотрел на адмирала:

– Разрешите, Степан Осипович, сделать ремарку к этому вашему приказу?

– Слушаю вас! – испытующе посмотрел на него командующий.

– Если у вас нет каких-либо других кандидатур, как было, к примеру, с назначением командира «Новика», – адмирал бросил на него настороженный взгляд, – то прошу на должность командира «Бесстрашного» назначить его старшего офицера лейтенанта Бестужева.

– Молод? – только и спросил тот.

– Молод, Степан Осипович. Двадцать шесть лет. Но толковый и знающий свое дело офицер!

Макаров широко улыбнулся:

– Я не имею никакого морального права, Андрей Петрович, не учесть вашей рекомендации, так что можете считать, что лейтенант уже поставил вам ящик шампанского!

* * *

Не успел Андрей Петрович подняться по трапу на миноносец, как к нему тут же подошел старший офицер.

– Как визит к адмиралу, Андрей Петрович?

– Визит, Евгений Аркадьевич, это когда приглашают, а когда вызывают – это совсем другой коленкор. Разве не видите разницы?

Лейтенант смутился:

– Разница, конечно, существенная, – согласился он, – но все-таки каков же результат вашего посещения командующего? – настаивал на своем старший офицер.

– А результат таков – я перехожу старшим офицером на «Новик».

– Как же так, Андрей Петрович?! – опешил тот.

– В соответствии с приказом командующего, который будет подписан им сегодня же.

Если бы рядом разорвался снаряд двенадцатидюймового орудия главного калибра броненосца, то это не произвело бы такого воздействия на старшего офицера. И Андрей Петрович понимал его: смена командира корабля – чрезвычайное событие для всей команды, а уж для старшего офицера, его ближайшего помощника, – тем более. Со старым командиром он уже сработался, и между ними давно расставлены все точки над «i». А вот кто придет вместо него – вопрос со многими неизвестными. Однако он не был намерен долго мучить лейтенанта неизвестностью, понимая, что тому очень хочется спросить о том, кто же будет назначен командиром вместо него. И все-таки решил выдержать некоторую паузу.

И не ошибся.

– Если не секрет, Андрей Петрович, то кто будет назначен вместо вас командиром «Бесстрашного»? – не выдержав паузы, спросил лейтенант, хотя его вопрос был вполне естественным. А затем смущенно уточнил свой вопрос: – Ведь командующий непременно должен был сообщить вам об этом или, как минимум, спросить ваше мнение по этому поводу.

Тот широко улыбнулся:

– Вы правы, Евгений Аркадьевич. Однако не расстраивайтесь – командиром «Бесстрашного» будете назначены вы.

– Я?! – еще больше опешил лейтенант, никак не ожидавший услышать от командира столь сногсшибательную новость. – Как же так, Андрей Петрович?! Да ведь, к примеру, лейтенанта Юрасовского в сорок лет, проплававшего более двадцати лет, совсем недавно назначили командиром миноносца «Страшный», только что введенного в строй, с производством в капитаны 2-го ранга. В то время как мне совсем недавно перевалило всего лишь за двадцать шесть! – воскликнул старший офицер, растерянно глядя на капитана 2-го ранга.

– У каждого, Евгений Аркадьевич, свой путь в жизни. Тем не менее то, о чем я сообщил вам, – свершившийся факт.

Бестужев все еще не мог поверить, как ему казалось, в невозможное. И это на самом деле было именно так. В двадцать шесть лет – и командир миноносца! Что-то действительно невероятное…

Затем его глаза выдали догадку, осенившую его:

– Не может быть, Андрей Петрович, чтобы вы не приложили свою руку к этому решению командующего, если оно, конечно, будет осуществлено на самом деле?

Тот усмехнулся:

– Не буду разочаровывать вас, а лишь приведу, разумеется, по секрету, следующие слова адмирала: «Считайте, что лейтенант уже поставил вам ящик шампанского!»

Бестужев вроде бы и недоверчиво, но в то же время понимая, что не верить своему командиру он не имеет никакого права, смотрел на него. А затем, когда до его сознания наконец-то дошли слова адмирала, он горячо воскликнул:

– Да хоть три ящика, Андрей Петрович!

Тот откровенно рассмеялся:

– Я, когда предлагал вашу кандидатуру командующему, только и думал о том, сколько бы сорвать с вас ящиков шампанского. И не стыдно вам, Евгений Аркадьевич?! Ведь адмирал высказал свою мысль, так сказать, аллегорически, и не более того.

Лейтенант стушевался: командир, как всегда, оказался прав. И все-таки убежденно сказал:

– Тем не менее банкет за мной, Андрей Петрович!

– Вот это слова уже не юноши, но мужа!

* * *

Вечером того же дня до всех командиров кораблей эскадры был доведен приказ командующего о назначении капитана 2-го ранга Чуркина старшим офицером крейсера «Новик», вызвавший его широкое обсуждение в среде офицеров. Все сошлись на том мнении, что командующий флотом усиливает влияние офицеров с миноносцев, что и неудивительно, учитывая его боевой опыт Русско-турецкой войны. Тем более что и командир «Новика» лишь совсем недавно тоже был командиром миноносца. А перевод Чуркина не был, с их точки зрения, повышением его по службе. Тем не менее все прекрасно понимали – приказ есть приказ!

– Рад видеть вас, Андрей Петрович, на вверенном мне корабле! – капитан 2-го ранга Шульц пожал ему руку.

– Соответственно, Михаил Федорович! – с несколько меньшим энтузиазмом ответил тот.

– Мы с вами, – продолжил командир «Новика», – оба командовали миноносцами, так что я очень надеюсь на то, что найдем с вами полное взаимопонимание.

– В этом я ничуть не сомневаюсь.

Андрей Петрович присматривался к Шульцу, которого, конечно, знал, но не очень близко – они командовали миноносцами из разных отрядов. Как тот поведет себя с ним: как барин, облеченный властью, или как единомышленник? У него были все основания полагать, что наиболее приемлемым для Шульца будет второй вариант. Во-первых, он прекрасно знал, что Андрей был на приеме у командующего перед подписанием приказа о его назначении на «Новик». А это, само собой, говорило о многом. Во-вторых, Шульц должен быть рад, что избавляется от строптивого старшего офицера, служившего на «Новике» в этой должности и при бывшем командире, которого, как он знал, боготворили и матросы, и офицеры крейсера.

Эти же мысли волновали и нового командира.

– Мне очень трудно заменить Эссена, – признался Шульц, – имевшего непререкаемый авторитет как у офицеров, так и у матросов «Новика», – подтвердив тем самым догадки нового старшего офицера. – Ведь «Новик» при Эссене был самым активным и удачливым крейсером на эскадре. Будет ли он таким же и при новом командире, то есть при мне, – это еще вопрос. Во всяком случае, я чувствую настороженное отношение ко мне не только команды, но и офицеров. И вы, Андрей Петрович, с вашим опытом командования двумя миноносцами, безусловно, знаете, что это такое.

Андрей был поражен откровенностью командира. «Видимо, младший брат “просветил” его о наших отношениях с Макаровым, так как мы все втроем служили на “Витязе”, и адмирал, стало быть, доверяет мне, – решил он. – Следовательно, мы с ним неизбежно должны стать единомышленниками», – с облегчением решил он.

– То, каким будет «Новик», в первую очередь будет зависеть от вас, Михаил Федорович, – столь же откровенно заметил Андрей Петрович. – Что же касается меня, то я буду стараться всеми средствами, которые будут в моем распоряжении как старшего офицера, поддерживать у команды ваш авторитет как командира.

– Большое спасибо, Андрей Петрович, за понимание моих проблем! – облегченно выдохнул Шульц. – Обещаю, что я обязательно постараюсь стать достойным преемником Эссена…

* * *

Вот уже несколько дней эскадра адмирала Того не показывалась у мрачных берегов Квантуна. Только по ночам японские миноносцы сновали по внешнему рейду Порт-Артура, забрасывая его минами. По городу ползли упорные слухи о скорой высадке японцев в Маньчжурии, которые подтверждались и агентурными сведениями. Наконец в штаб Макарова поступила телеграмма нашего консула из китайского порта Чифу, в которой говорилось о скоплении японских транспортов с войсками в портах Кореи вдоль побережья Желтого моря.

Командующий флотом понимал, что, несмотря на урон, который понесла русская эскадра, высадку японцев допустить нельзя. Поэтому в ночь на 31 марта он решил произвести в направлении островов Эллиот ночной поиск миноносцами для неожиданной атаки и уничтожения неприятельских транспортов. И если поиск даст благоприятные результаты, тогда вся эскадра выйдет в море и навяжет японцам бой.

И восемь наших миноносцев, среди которых был и «Страшный», под брейд-вымпелами капитанов 2-го ранга Елисеева и Бубнова в сгущающихся сумерках вытянулись в две кильватерные колонны и взяли курс на острова Эллиот. Прикрывать возвращение миноносцев утром 31 марта был назначен крейсер «Баян», который нельзя было перепутать с японскими крейсерами, так как он в отличие от них имел четыре дымовых трубы.

Погода стояла тихая, ночь обещала быть темной. Но к двадцати двум часам небо стало заволакивать тучами, пошел моросящий дождь, перешедший затем в ливень. К полуночи отряд вошел в группу островов. Мгла настолько сгустилась, а непрерывно ливший дождь образовал столь плотную завесу, что миноносцы едва различали друг друга.

В начале первого часа ночи видимость окончательно испортилась. Возникла реальная опасность заблудиться в островах. Поэтому, посоветовавшись со штурманом, командир «Страшного» капитан 2-го ранга Юрасовский решил повернуть обратно и взял курс на Порт-Артур.

Около двух часов ночи сигнальщики со «Страшного» заметили в море отличительные огни и силуэты шести судов. Юрасовский, посоветовавшись со старшим офицером, принял их за свои корабли и пристроил свой миноносец за ними в кильватер к концевому кораблю.

Едва забрезжил рассвет, на «Страшном» подняли позывные, и тотчас с кораблей, обрисовавшихся в редеющем тумане, на него внезапно обрушился шквал огня. Четыре японских миноносца и два двухтрубных крейсера, развернувшись веером, начали осыпать «Страшный» градом снарядов.

Силы были настолько неравны, что Юрасовский приказал развить самый полный ход, пытаясь оторваться от японских кораблей и прорваться в Порт-Артур. Однако на стороне противника было и численное преимущество, и превосходство в мощи артиллерийского огня, и бо́льшая скорость хода.

Японцы настигали «Страшный». Первым же шестидюймовым снарядом, попавшим в миноносец, был убит Юрасовский и уничтожено носовое орудие. Крупнокалиберные снаряды японских крейсеров быстро разрушали миноносец, но его машины, несмотря на отдельные повреждения, продолжали работать на полную мощность, и «Страшный», не меняя курса, по-прежнему шел на прорыв к Порт-Артуру.

Лейтенант Малеев, принявший командование миноносцем, энергично распоряжался действиями команды. Его видели повсюду – то на корме, то на носу. Напряжение боя заставляло забыть о себе. Пораженный осколком, упал мичман Акинфиев, штурманский офицер. Все меньше и меньше оставалось боеспособных людей.

Малеев, улучив удобный момент, послал из носового аппарата торпеду в японский крейсер. На «Страшном» раздалось громкое «ура!». Цель поражена. Крейсер осел на корму, запарил и отстал. На помощь к нему подошел другой крейсер. Положение улучшилось. Теперь только четыре японских миноносца преследовали русский корабль.

Воодушевленный успехом, бросился к кормовому аппарату минер Черепанов, но в этот момент торпеда взорвалась в аппарате от попавшего в нее снаряда. Результаты взрыва были ужасны. Палуба проломлена и исковеркана. Убита почти вся прислуга торпедного аппарата и кормового тридцатисемимиллиметрового орудия. Разворотило цилиндры обеих машин и перебило главную паровую магистраль. Взрывом убит инженер-механик Дмитриев. Оставшиеся в живых машинисты и кочегары вышли наверх и приняли участие в бою, заменив у орудий убитых и раненых.

Истекающий кровью двадцатилетний мичман Акинфиев укладывал в мешок с подвязанным к нему грузом секретные карты и сигнальные книги, чтобы выбросить их за борт. Но неприятельский осколок, попав в голову, окончательно сразил его. Работу за него закончил рулевой.

Японские корабли подошли к потерявшему ход миноносцу на расстояние полукабельтова и стали расстреливать его в упор.

Лейтенант Малеев, убедившись, что спасения и помощи ждать неоткуда, что минуты «Страшного» сочтены, отдал последний приказ: «Погибнем, но не сдадимся!» Подбежав затем к пятиствольной митральезе, снятой в свое время с японского брандера, Малеев открыл беглый огонь по неприятелю, разбив мостик одного японского миноносца и разворотив трубу другого. Но спасения уже не было – «Страшный» начал быстро погружаться и в начале седьмого часа утра пошел ко дну.

Внезапно японские миноносцы прекратили огонь и начали спешно отходить – со стороны Ляотешаня, густо дымя всеми четырьмя трубами, шел полным ходом крейсер «Баян», спешивший на помощь. Но над «Страшным» уже сомкнулись волны…

* * *

Японцами был замечен способ маневрирования русской эскадры у Порт-Артура – по «восьмерке» под прикрытием береговых батарей. Это подсказало Того и его штабу возможность эффективного применения минного оружия. Благоприятные условия для проведения операции по постановке минного заграждения на внешнем рейде Порт-Артура (облачность, туман) сложились в ночь на 31 марта 1904 года. В случае ее успешного проведения Того намеревался привести к Порт-Артуру главные силы Соединенного флота, пополненного только что вступившими в строй двумя броненосными крейсерами, зная неуступчивый характер Макарова, который непременно выведет русскую эскадру на внешний рейд с уже поставленными там японскими минами и минными банками, то есть связками мин.

Японскому отряду удалось успешно выполнить задачу – поставить мины на внешнем рейде всего в двух милях от Золотой Горы, напротив входа на внутренний рейд Порт-Артура. Японские корабли были замечены с дежурного крейсера «Диана», но ночевавший на нем Макаров запретил открывать огонь, опасаясь того, что это могли быть свои миноносцы, которые должны были вернуться из ночного поиска у архипелага Эллиот, и тем самым повредить их.

Миноносец «Смелый» под командой лейтенанта Бахирева вслед за «Страшным» тоже едва не попал в японскую ловушку, но смог оторваться от противника и капитан доложил о сложившейся обстановке командующему флотом. На выручку «Страшному» полным ходом направился крейсер «Баян», отогнавший японские миноносцы. При этом «Баян» вступил в бой с приближавшимися к Порт-Артуру броненосными крейсерами 2-й японской эскадры. Умело маневрируя под огнем противника, командир «Баяна» капитан 1-го ранга Вирен смог поднять из воды пятерых матросов из экипажа затонувшего «Страшного», вместе с которым погибли все четыре офицера и сорок семь нижних чинов.

«Баян» повернул к Порт-Артуру, откуда навстречу японцам на «Петропавловске» вышел командующий флотом. С присоединением к нему «Полтавы», «Баяна», «Аскольда» и «Новика», не дожидаясь выхода остальных броненосцев, Макаров атаковал японские крейсера. Японцы отступили, но в 25 милях от Порт-Артура с мостика «Петропавловска» обнаружили главные силы Соединенного флота: шесть броненосцев и два новых броненосных крейсера. Ввиду превосходства противника в силах Макаров решил вернуться на внешний рейд, где в кильватер «Полтава» вступили броненосцы «Пересвет» и «Победа». «Севастополь» находился еще на выходе из бассейна, когда русский флагманский корабль начал обычный маневр – «восьмерку»: командующий собирался принять бой под прикрытием береговых батарей. Однако Того по-прежнему избегал риска малейших потерь и держался на дистанции более ста кабельтовых.

В 9 часов 39 минут «Петропавловск» подорвался на японских минах, взрыв которых вызвал детонацию боевых зарядных отделений торпед и якорных мин в носовом минном погребе, а также боезапаса в крюйт-камере двенадцатидюймовых зарядов. Броненосец сразу накренился и стал быстро уходить носом в воду. Над местом взрыва выкинуло громадное пламя и облако дыма. Его палуба мгновенно была объята пламенем. Корма резко поднялась из воды, и винт левой машины продолжал работать в воздухе. И через полторы-две минуты после первого взрыва «Петропавловск» скрылся под водой. Удалось спасти из воды восемьдесят человек, в том числе командира броненосца капитана 1-го ранга Яковлева, капитана 2-го ранга великого князя Кирилла Владимировича и еще пятерых офицеров.

На «Петропавловске» погибли шестьсот пятьдесят человек, среди которых были адмиралы Макаров и Молас, начальник штаба эскадры, а также ветеран многих войн и походов замечательный художник Верещагин, бывший на броненосце в качестве волонтера, выпускник Морского корпуса 1860 года.

Вскоре броненосец «Победа» также подорвался на мине, но остался на плаву и был уведен на внутренний рейд. На русских кораблях предположили, что против них действуют подводные лодки, и открыли беспорядочную стрельбу по воде и плававшим на ее поверхности обломкам. Адмирал Того тем не менее не рискнул воспользоваться растерянностью противника, и около трех часов пополудни Соединенный флот скрылся за горизонтом – потопление флагманского броненосца «Петропавловск» и подрыв другого броненосца для японцев и так были немалой победой. Даже при том, что они еще не знали о гибели командующего флотом.

* * *

Катастрофа 31 марта имела необратимые последствия для российского флота Тихого океана – с гибелью Макарова флот потерял вождя, которого было трудно заменить. Среди десяти других адмиралов, самостоятельно командовавших эскадрами и отрядами в Русско-японской войне, ни один не мог сравниться с первым командующим флотом Тихого океана. По образному признанию самих японцев, Макаров на фоне своих коллег выглядел как «благородный журавль среди домашних петухов».

Гибель Макарова произвела тяжелое моральное воздействие на весь личный состав флота – от нижних чинов до штаб-офицеров и адмиралов. Очевидец катастрофы капитан 2-го ранга Семенов, старший офицер крейсера «Диана», рассказывал офицерам в Морском собрании, как он укорял старшего боцмана за «похоронный» вид, требуя, чтобы тот всячески подбодрял команду, внушал, что без потерь нельзя – на то она и война. На что боцман ответил: «Что броненосец! Хоть бы два, да еще и пару крейсеров в придачу! – Голова пропала!»

У адмиралов и у многих командиров кораблей первого ранга пропала уверенность в своих силах. Они, заведомо признавая превосходство японцев на море, уже не пытались возродить традиции наступательной тактики, сторонником которой был безвременно погибший Макаров. С его гибелью пропал тот энтузиазм, с которым было встречено его прибытие в Порт-Артур в должности командующего флотом Тихого океана.

* * *

Поражение 1-го Сибирского корпуса под Вафаньгоу и неудачная попытка порт-артурской эскадры завоевать господство в северной части Желтого моря, предпринятая 10 июня 1904 года, поставили крепость Порт-Артур в крайне неблагоприятное положение.

3-я японская армия генерала Ноги, непрерывно получая пополнения через порт Дальний, захваченный японцами, постепенно активизировала свои действия против передовых позиций русских войск на Квантуне.

Доведя численность войск до 60 тысяч человек, Ноги начал решительное наступление и 15 июля оттеснил 4-ю Восточносибирскую дивизию к Волчьим горам. Однако через два дня и эти позиции русских были прорваны, и войска гарнизона отступили непосредственно в район крепости. Адмирал Того, наладивший тесное взаимодействие с генералом Ноги, выделил на сухопутный фронт 120-мм морские орудия, которые вскоре получили возможность обстреливать русские корабли, стоявшие на внутреннем рейде Порт-Артура.

Адмирал Алексеев в целях спасения эскадры и сохранения перспективы в дальнейшей борьбе настаивал на ее перебазировании во Владивосток. Однако в середине июля из флагманов и командиров больших кораблей в Порт-Артуре за прорыв во Владивосток выступали только начальник штаба эскадры контр-адмирал Матусевич и командир броненосца «Севастополь» капитан 1-го ранга Эссен. Отчаявшись в попытках укрепления боевого духа командующего эскадрой и его командиров, Алексеев решил обратиться к авторитету императора и доложил ему свою оценку обстановки. 19 июля Николай II ответил главнокомандующему телеграммой: «Вполне разделяю ваше мнение о важности скорейшего выхода эскадры из Порт-Артура и прорыва во Владивосток».

Эту часть телеграммы вместе с подтверждением предыдущих указаний адмирала Алексеева командующий эскадрой контр-адмирал Витгефт получил 25 июля. Указания главнокомандующего сводились к тому, чтобы в ближайший благоприятный момент эскадра вышла в море и проложила себе путь во Владивосток, по возможности, без боя. Если же бой все же состоится, то его следовало принять с надеждой на успех.

К этому времени обстановка под Порт-Артуром стала критической. С 17 июля подразделения двух батальонов Квантунского флотского экипажа уже сражались на сухопутном фронте, броненосцы вели перекидную стрельбу по японским позициям прямо с внутреннего рейда, а судовой десант на случай штурма крепости находился в повышенной готовности.

25 июля установленные на Волчьих горах японские 120-мм батареи впервые открыли огонь по порту и его бассейнам. Броненосцы «Пересвет», «Победа» и «Ретвизан» ответили обстрелом предполагаемых мест установки осадных орудий, но подавить их огонь так и не смогли. На кораблях, стоявших на внутреннем рейде, был отмечен ряд попаданий. Поэтому эскадра экстренно готовилась к выходу в море, назначенному на 28 июля.

Перед выходом эскадры Витгефт отказался от обсуждения с командирами тактического замысла неизбежного боя, ограничившись указаниями, что он будет руководствоваться приемами, выработанными при покойном Макарове. Было объявлено, что эскадра должна идти во Владивосток во что бы то ни стало, не поджидая отставшие или подбитые корабли. В ночное время было решено идти без огней, пользуясь для связи фонарями Ратьера с ограниченными секторами их видимости.

Подготовка к прорыву вызвала подъем духа личного состава эскадры, ожидавшего возрождения активных действий на море. Большинство командиров кораблей полагало, что даже в случае победы японцев в артиллерийской дуэли флот адмирала Того все-таки понесет значительные потери, которые облегчат действия 2-й эскадры Тихого океана, готовящейся к переходу с Балтики на Дальний Восток.

* * *

Конечно, крейсера покидали гавань не каждый день. В свободные от боев дни их экипажи не только обслуживали механизмы, но и добывали провизию: уже в июне рацион защитников крепости не отличался разнообразием, а в июле питались солониной и резали ослов.

Команда «Новика» оказалась в лучшем положении. Предусмотрительный Шульц еще в апреле купил стадо коров, разместив их за городом на даче одного из офицеров крейсера. Там же был разведен огород. Благодаря этим мерам командира матросы каждый день получали свежее мясо, картофель и зелень.

Печальным образом на судьбе крейсера сказалась сорокаминутная готовность, в которой корабль находился с конца мая по требованию штаба эскадры. Она не только изматывала личный состав, но и не давала возможности проводить никаких серьезных работ по устранению неисправностей в машинах. Даже накануне уже решенного контр-адмиралом Витгефтом выхода в море крейсер обстреливал побережье, оказывая огневую поддержку защитникам Порт-Артура. В результате его команда не успела принять 80 тонн угля до полного объема.

В связи с этим накануне выхода в море и у команды «Новика», и у команд других кораблей не было того задора, который царил во время командования эскадрой Макарова. Ни жажды мести, охватившей всех в первый момент после гибели «Петропавловска», ни азарта, вызванного опьянением неожиданной удачей 2 мая, когда затонули сразу два японских броненосца, подорвавшихся на минах, поставленных минным транспортом «Амур», ни радостной решимости, с которой 10 июня был встречен приказ о выходе эскадры в море. Все это было однажды пережито и, хотя и оставило в душе каждого моряка глубокий след, повториться уже не могло. Эти обстрелянные люди, десятки раз встречавшие смерть лицом к лицу, готовились к бою как к тяжелой и ответственной работе.

Было еще и чувство удовлетворения. Ведь за последние три дня бомбардировки кораблей эскадры с суши, как передавали Андрею Петровичу офицеры крейсера, им не раз приходилось слышать почти злорадные замечания матросов и унтер-офицеров:

– Небось теперь поймут, что внутренние артурские бассейны – могила для эскадры!

– Могила еще ничего! – подавали реплику другие. – А вот если кратковременная смерть, а затем «радостное» воскрешение под японским флагом! – это уже будет куда похуже!

Поэтому известие о предстоящем выходе в море вызвало не энтузиазм, а чувство облегчения. Необходимость этого выхода была очевидна для всех без исключения моряков эскадры.

* * *

Вечером, накануне выхода эскадры в море, Андрей Петрович, преодолев терзавшее его душу чувство неловкости, обратился к командиру крейсера, только что вернувшегося с «Аскольда», на котором начальник отряда крейсеров контр-адмирал Рейценштейн провел совещание подчиненных ему командиров.

– Михаил Федорович, я, конечно, понимаю всю бестактность своей просьбы, но мне, поверьте, крайне необходимо сегодня, а точнее, прямо сейчас, покинуть корабль хотя бы на несколько часов.

Однако тот ничуть не удивился, вроде бы несовместимой, с точки зрения Морского устава, просьбе своего ближайшего помощника, да еще перед выходом корабля в море.

– Я прекрасно понимаю вас, Андрей Петрович. И хотя «Монголия» выходит в море вместе с эскадрой, тем не менее всякое может случиться – война есть война… Поэтому распорядитесь спустить ялик на воду и отправляйтесь на госпитальное судно прямо сейчас же.

Андрей Петрович молча, с глубокой признательностью, крепко пожал ему руку.

– Только прошу вас, – задержав его руку в своей, заметил командир, – вернуться на «Новик» хотя бы до рассвета.

– Об этом могли бы и не напоминать, Михаил Федорович! – с долей укоризны ответил Андрей Петрович. – Для нас с Марией Ивановной это и так царский подарок!

– Кстати, передайте ей привет от меня. Всякое может случиться, – пояснил тот. – Это так, на всякий случай…

* * *

Ночь перед рассветом была тихая, жаркая, но не душная, благодаря слабому ветерку, тянувшему с севера.

– Ну что, Андрей Петрович, подходит время выхода в море. Рейценштейн на совещании командиров крейсеров предписал всем, невзирая на обстоятельства, прорываться во Владивосток, считая возвращение в Порт-Артур смертельно опасным.

У того радостно заблестели глаза.

– Мы выходим первыми, – продолжил командир, – чтобы возглавить тралящий караван, – и, заметив немой вопрос в глазах старшего офицера, пояснил: – Командующий опасается, что командир этого каравана может вывести его невесть куда, а посему поручил нам определять его курс, так как у нас есть опытный штурман, проверенный в неоднократных выходах крейсера в море.

Тот передернул плечами:

– Получается, что мы пойдем первыми через минные поля?!

– Не совсем так, Андрей Петрович. Впереди «Новика» пойдет бот с тралом. А чтобы, по мере возможности, ввести неприятеля в заблуждение, мы поведем тралящий караван, очищающий от мин путь эскадре, по новому направлению, отличному от того курса, которым она выходила в море 10 июня. Помните? – Тот утвердительно кивнул головой. – Теперь же прямо с внешнего рейда мы пойдем почти вдоль восточного берега Ляотешаня и таким образом выйдем на чистую воду через собственные минные заграждения, окружающие мыс с маяком.

Морской устав не указывает старшему офицеру определенного места в бою, то есть предполагалось, что он должен быть везде, где потребуется его присутствие. Поэтому Андрей Петрович решил находиться на верхнем переднем мостике, где его можно было увидеть с любого места верхней палубы, а значит, и позвать в случае надобности. К тому же оттуда он и сам мог видеть почти весь крейсер и определять каждое попадание в него неприятельского снаряда, а значит, даже без вызова поспешить к месту, потерпевшему поражение. В то время как командир будет управлять кораблем из бронированной боевой рубки.

На востоке, в утренней дымке, смутно виднелся отряд японских крейсеров, который начал спешно отходить к востоку с выходом русских кораблей из гавани Порт-Артура.

– «Цесаревич» поднял сигнал: «Приготовиться к бою», – напряженным голосом доложил сигнальщик.

Шульц, сняв фуражку, широко перекрестился.

Затем с флагмана последовал новый сигнал: «Флот извещается, что государь император приказал идти во Владивосток», который был встречен с нескрываемым одобрением. На верхней палубе крейсера то тут, то там раздавались голоса:

– Давно бы так!

– Молодчина Витгефт!

– Нет отступлению!

* * *

Наконец в 10 часов 30 минут отпустили тралящий караван, который пошел в Порт-Артур под охраной канонерок и второго отряда миноносцев, не имевших достаточных запасов угля и воды для перехода во Владивосток. Командовавший им младший флагман поднял сигнал: «Бог в помощь! Прощайте!»

И когда канонерская лодка «Отважный» с этим сигналом проходила мимо кораблей эскадры, все их команды, высыпав наверх, махали фуражками и бескозырками. У каждого моряка на сердце была та же мысль: «Прощайте!» И никто из них даже не мог допустить того, чтобы сказать: «До свидания!»…

Впереди эскадры шел «Новик» с первым отрядом миноносцев, затем следовали броненосцы с «Цесаревичем» в голове их колонны и, наконец, крейсера. А за ними усиленно дымила трубой – дай бог, не отстать! – «Монголия» с большими красными крестами по бортам.

Погода благоприятствовала. С востока и с северо-востока находил легкий, низовой туман. Артур вовсе скрылся из виду, а ближний берег чуть виднелся во мгле.

Однако через некоторое время после поворота эскадры на юго-восток, правее ее курса, очень далеко, обрисовались силуэты одного броненосного и трех легких японских крейсеров, а левее угадывались еще какие-то большие корабли, сопровождаемые отрядами миноносцев.

Неожиданно на «Цесаревиче» подняли флаг «К» («Како»), что означало: «Не могу управляться». Стало быть, обнаружилось повреждение. Все корабли застопорили машины. Стали ждать, когда на нем устранят неисправность… Тем временем японские отряды спешили выполнить свой маневр по соединению всех сил воедино.

Наконец флагман поднял сигнал: «Иметь ход 13 узлов». Однако через некоторое время броненосец «Победа», тоже подняв флаг «К», вышел из строя. Опять задержка. А неприятель уже соединился, построился в боевой порядок, и в 12 часов 22 минуты раздались первые выстрелы с русских головных броненосцев, двигавшихся черепашьим ходом.

– И это боевая эскадра! Цвет русского флота!.. – сжимая кулаки, задыхаясь от бешенства, не говорил, а рычал старший артиллерийский офицер лейтенант Штер на мостике «Новика».

И Андрей Петрович не смог сделать ему положенного по его хлопотливой должности замечания – у него самого к горлу подступали слезы бессильной ярости.

Сновавшие далеко впереди по курсу эскадры японские миноносцы вызвали подозрение командира «Новика».

– Как бы, ненароком, не набросали плавающих мин, – забеспокоился он.

– Маловероятно, конечно, Михаил Федорович, – уж очень неэффективно, – заметил Андрей Петрович. – Однако от японцев можно ожидать любого коварства, учитывая их нападение на эскадру, стоящую на внешнем рейде Порт-Артура, без объявления войны. А посему надо бы, полагаю, известить флагмана о возможной опасности.

– Так и сделаем! – с облегчением отозвался командир, опасавшийся вызвать своим паническим сообщением ложную тревогу.

– «Новику» оставаться на месте, предупреждая корабли эскадры о возможной опасности! – распорядился командующий, получив сообщение его командира.

«Цесаревич» круто повернул направо на четыре румба, и за ним послушно последовали корабли эскадры. А с «Новика», державшегося на месте и пропускавшего мимо себя всю колонну, беспрерывно семафорили: «Остерегайтесь плавающих мин! Остерегайтесь плавающих мин!..»

Когда же с крейсером поравнялось госпитальное судно, шедшее концевым кильватерного строя эскадры, весь левый борт которого был буквально облеплен медицинским персоналом лазарета, Андрей Петрович спросил у командира разрешения передать семафор на «Монголию».

– Какие вопросы, Андрей Петрович?! – удивился тот. – Вы же сами старший офицер крейсера!

– Командир на крейсере один, Михаил Федорович!

Шульц только развел руками – возразить было нечего. «Поднимает Андрей Петрович, как может, авторитет командира», – облегченно отметил он, с благодарностью глянув на своего ближайшего помощника.

– Передай на «Монголию» семафор: «Как настроение, Измаил Дмитриевич?» за моей подписью! – приказал тот сигнальщику.

«Отличное, Андрей Петрович, – кочегары шуруют уголек в топки голыми по пояс!» – ответили с судна.

– Узнаю почерк капитана! – улыбнулся Андрей Петрович. – Не унывает, старый морской волк…

– Но как же ему трудно держаться в строю эскадры с его-то ходом, – вздохнул командир, с тоской в глазах взглянув на единственную нещадно дымившую трубу госпитального судна.

Андрей Петрович взял в руки бинокль Цейса, висевший у него на груди, и прильнул к его окулярам, нетерпеливо осматривая ряды женщин, толпившихся у борта «Монголии». И вздрогнул, увидев Машу, навалившуюся грудью на планширь фальшборта и жадно вглядывавшуюся в сторону ходового мостика крейсера, мимо которого проходило их судно, в страстной, всепоглощающей надежде увидеть его. Но для человеческого глаза далеко… А вот в окулярах бинокля она была совсем рядом – казалось, только протяни руку.

Андрей Петрович, находясь под впечатлением от увиденного, взял у сигнальщика флажки и уже сам передал семафор на «Монголию»: «Измаил Дмитриевич, передайте привет Марии Ивановне от Андрея Петровича», с благодарностью вспомнив Макарова, который еще на «Витязе» требовал от офицеров и гардемарин умения безупречной работы с флажками как по передаче, так и по приему сообщений.

Потекли томительные минуты ожидания… Было слышно, как в рупор что-то передали с мостика судна на его верхнюю палубу. И вдруг донеслись приглушенные расстоянием дружные звонкие женские голоса: «Спа-си-бо!» А затем: «С ва-ми Бог, ре-бя-та!» И у комендоров, застывших по боевому расписанию у своих орудий и не раз смотревших смерти в глаза, навернулись слезы благодарности… И никто не стыдился их – уж слишком сильным было эмоциональное воздействие напутствия женских сердец.

А «Новик», густо задымив трубами, резко набирая скорость, занял свое место в кильватере «Аскольда», шедшим под флагом начальника отряда крейсеров контр-адмирала Рейценштейна.

Через некоторое время на «Новик» поступило телеграфное сообщение с «Цесаревича»: «Благодарю за предусмотрительность! Витгефт». Шульц благодарно пожал руку Андрею Петровичу: своевременный поворот флагмана избавил эскадру от опасности прохождения через плавучее минное поле, все-таки поставленное японскими миноносцами, – с кораблей эскадры видели невдалеке от их левых бортов лениво колыхавшиеся на волнах смертоносные плавучие мины.

* * *

Обогнув минную банку, «Цесаревич» снова лег на прежний курс. Главные силы японцев, которые около двадцати минут держали курс параллельно русской эскадре, ведя лишь редкую стрельбу на дальней дистанции, повернули «все вдруг» и, сблизившись до тридцати кабельтов, открыли сосредоточенный артиллерийский огонь. Русские броненосцы ответили тем же.

Когда же японская колонна круто повернула «под хвост» русской и, став недостижимой для орудий ее броненосцев, она всю силу огня своих орудий главного калибра обрушила на крейсера. И море вокруг них словно закипело. Они, конечно, тоже бешено отстреливались. Беспрерывный гул выстрелов собственных орудий, рвущие душу разрывы снарядов неприятеля, столбы дыма, гигантские взметы водяных столбов… Какой хаос! И даже крики: «Носилки!», даже кровь на палубе были лишь неизбежной подробностью смертельной схватки с врагом.

Андрей Петрович удивлялся тому, как поразительно ясно работала мысль в такие минуты. Как люди понимали всё с полуслова, по одному намеку, по жесту!

На «Аскольде» только взметнулись сигнальные флаги «Б» («Буки» – большой ход) и «Л» («Люди» – держать левее), а крейсера тотчас же дали самый полный ход и веером рассыпались влево, уходя от губительного огня японских броненосных кораблей и получив тем самым возможность отвечать своим огнем уже почти всем бортом.

– Хотел бы я видеть, сколько сложных сигналов потребовалось бы сделать в мирное время на маневрах для выполнения такого перестроения и сколько бы времени оно заняло, и какая бы каша получилась в результате всего этого! – восторженно воскликнул командир «Новика», выйдя на мостик из бронированной боевой рубки.

На что Андрей Петрович согласно кивнул головой:

– Уж это точно, Михаил Федорович! Опасность заставляет совсем по-другому работать мозги! – озвучил он свои предыдущие размышления.

– Похоже, что первая схватка закончилась в нашу пользу, – заключил Шульц, когда японцы, пройдя «под хвостом» нашей эскадры, опять повернули к югу и шли правее и сзади, поддерживая редкий огонь с дальней дистанции, на который могли отвечать только броненосцы.

– Вроде бы так, Михаил Федорович, – согласился Андрей Петрович. – Во всяком случае, серьезных потерь и видимых повреждений нет.

И командиры кораблей эскадры уже обменялись дружескими справками о состоянии своих кораблей по семафору.

В 13 часов 30 минут пробили «дробь» и команде разрешено было пить послеполуденный чай, не отходя от орудий.

На палубе стоял оживленный говор, смех, шутки, слышались, конечно, и «крылатые слова».

– Прикорнуть, что ли, пока япошки нас не пристукнули? – сострил молодой матрос, примостившись поудобнее у орудия и прикрываясь брезентовым орудийным чехлом от палящих лучей солнца.

– А ты не болтай зазря, паря! Она, с косой, все слышит! – сурово оборвал его унтер-офицер и истово перекрестился.

Андрей Петрович, обходя батареи, поздравил с Георгием комендора одного из орудий, который, будучи раненым, после перевязки немедленно вернулся к своему орудию и продолжал исполнять свои обязанности.

Странно было видеть, как этот человек, только что смело глядевший в лицо смерти, вдруг потупил вспыхнувшие радостью глаза и не то смущенно, не то недоверчиво промолвил:

– Это… уж как начальство…

Старший офицер даже рассердился:

– Какое начальство? Пойми ты, рыбья твоя голова, что по статусу заслужил крест! Тут ни командир, ни я – ничего иного не смеем сделать! А ежели начальство не даст, до самого государя дойти можешь. По закону требовать…

Кругом все примолкли, поглядывая на старшего офицера не то с любопытством, не то с недоверием. Кажется, они впервые услышали, что закон выше воли начальства. А Андрей Петрович поспешно прошел дальше и сам недоумевал, что сделал своей неожиданно вырвавшейся фразой: поддержал или подорвал дисциплину?

* * *

Крейсера держались левее броненосцев, на расстоянии в пятнадцать – двадцать кабельтовых, вне сферы действия случайных перелетов неприятельских снарядов. Шли средним ходом, а иногда, чтобы не обгонять главные силы, вынуждены были давать даже самый малый.

В начале четвертого часа пополудни стрельба прекратилась вовсе. Главные силы японцев, держась позади нашего правого траверза, удалились на такую дистанцию, что над горизонтом были видны только их трубы, мостики и возвышенные надстройки. Что это означало? Может быть, они исправляли повреждения?.. Во всяком случае, наша эскадра заметно уходила вперед. Дорога на Владивосток была свободна. Если бы только наши броненосцы могли развить на деле ту скорость, которая значилась за ними по данным справочной книжки…

По сигналу с «Цесаревича» команде дали ужинать.

Колонна крейсеров сблизилась с колонной броненосцев. Начались переговоры флажным семафором. Спрашивали соседей и приятелей: что и как? Ответы получались утешительные.

– Кажется, посчастливилось! – не удержался было один из молодых офицеров.

Но его сейчас же резко остановили – моряки еще суевернее, чем охотники, и пуще всего боятся «сглазу».

Между тем японцы, оправившись после боя, опять начали нагонять русскую эскадру. Вновь завязалась артиллерийская дуэль броненосцев.

Так как крейсера вновь оказались в области перелетов, им было приказано отойти от броненосцев на прежнюю дистанцию – двадцать кабельтов, и они в течение полутора часов были только свидетелями боя, не принимая в нем непосредственного участия. Офицеры «Новика» нервничали – тяжело было смотреть, сложа руки, когда другие дерутся.

Японские снаряды, снаряженные шимозой, при разрыве давали целые облака зеленовато-бурого или черного дыма. Каждое их попадание было не только отчетливо видно, но в первый момент производило впечатление какой-то катастрофы. Наоборот – только в бинокль, да и то с большим трудом, можно было различить легкое прозрачное облачко, которым сопровождался разрыв нашего, удачно попавшего снаряда, снаряженного пироксилином или бездымным порохом.

Это обстоятельство удручающе действовало на команду крейсера, мало знакомую с техникой артиллерийского дела.

– Наших-то как жарят!.. А им хочь бы што! Словно заговоренные! Отступилась от нас Царица Небесная!.. – то тут, то там слышались скорбные замечания.

Все бинокли, все подзорные трубы были пущены в оборот: всем наблюдателям было приказано о всяком замеченном попадании наших снарядов в японские корабли сообщать громко во всеуслышание.

– Нечего на своих-то глаза таращить! Без потерь нельзя! На то и война! Ты на «него» смотри! «Ему» тоже круто приходится! Чья возьмет – воля Божия! – говорил Андрей Петрович, обходя батареи.

Однако настроение становилось все более и более мрачным.

Не то чтобы оно грозило паникой. Нет, до этого было далеко. Моряки были хорошо обстреляны, полны решимости драться до конца, до последней возможности. Но чувствовалось, что все были поглощены одной тревожной мыслью: «Выдержат ли наши броненосцы?» Ведь в конечном итоге успех прорыва зависел от них, от их огневой мощи.

Между тем, непрерывно наблюдая за боем в бинокль Цейса, оценивая достоинство стрельбы по перелетам и недолетам, Андрей Петрович не мог не признать, что наши комендоры действовали не хуже японских. Ему даже казалось, что наша стрельба выдержаннее и строже корректируется, а при таких условиях, особенно принимая во внимание возможность возобновления боя на завтра, – на нашей стороне было преимущество в сохранении боевых припасов. Ему казалось, что иногда японцы слишком горячатся, что они просто зря бросают снаряды.

По мере развития боя, сопровождавшегося уменьшением дистанции, конечно, не могло не сказаться одно весьма важное преимущество неприятеля – полное наличие его средней и мелкой артиллерии, тогда как у нас добрая треть шестидюймовок, семидесятипятимиллиметровых орудий и вся мелочь остались на сухопутном фронте Порт-Артура.

Чего нельзя было отрицать, так это того, что счастье, удача были на стороне японцев. Наибольшую силу своего огня они сосредоточили на флагманских броненосцах. Немало снарядов угодило в дымовые трубы «Цесаревича» – эти попадания были особенно хорошо видны.

У «Пересвета» была сбита грот-стеньга почти на половине высоты, а затем у него же была сбита верхушка и фор-стеньги, потеря которых сыграла в дальнейшем роковую роль, лишив «Пересвет» возможности подавать флажные сигналы. Повреждение вообще-то ничтожное, но всем видимое. Снаряд, сбивший верхушку стеньги, был, конечно, чудовищным перелетом, совсем плохим выстрелом. Плохим, но, как оказалось, счастливым. Для японцев, разумеется.

Около того же времени на «Полтаве» перебило найтовы стоймя поставленной между трубами стрелы для подъема шлюпок, и она с грохотом рухнула на левый борт. Тоже пустяки. Даже и повреждением-то назвать нельзя, так как при подъеме шлюпок стрела специально ставится именно в такое положение. А со стороны – впечатление громадное.

* * *

В 17 часов 50 минут «Цесаревич» неожиданно круто повернул влево и так накренился, что по «Новику» пронесся крик ужаса, напомнивший момент гибели «Петропавловска». Казалось, он переворачивается. На самом же деле японский снаряд, попавший в боевую рубку, все в ней разрушил, всех перебил, включая командующего, начальника его штаба и командира броненосца. Никем не управляемый и к тому же поврежденный рулевой привод положил руль «на-борт», отчего броненосец и получил крен до двенадцати градусов.

«Ретвизан», первоначально последовавший за «Цесаревичем», тотчас же увидел, что это случайный выход флагмана из строя из-за повреждения, и повернул обратно не только на старый курс, но даже на сближение с японцами. Казалось, что он хочет таранить неприятеля.

«Победа» осталась на прежнем курсе. «Цесаревич», описывая крутую циркуляцию влево, прорезал строй между «Пересветом» и «Севастополем». «Севастополь», избегая столкновения с ним, также повернул к югу. К югу повернул и «Пересвет», командир которого, видимо, еще не решивший, как действует флагманский корабль: сознательно или лишившись способности управляться? «Полтава» шла старым курсом.

Управление эскадрой было нарушено, боевой порядок броненосцев расстроился, и они двигались в полном беспорядке, а затем начали разновременно и беспорядочно разворачиваться на обратный курс.

Наконец разобрали сигнал «Цесаревича»: «Адмирал передает начальство». Но кому? Никаких других сигналов никто не видел. Из-за сбитых стеньг на «Пересвете» контр-адмирал Ухтомский вынужден был поднять сигнал: «Следовать за мной» на поручне мостика. Но даже ближайшие соседи не сразу его заметили, что и было главной причиной замешательства. Все терялись в догадках – кто же принял начальство?

Несомненным являлось только то, что адмирал Витгефт и его непосредственный заместитель в бою начальник штаба контр-адмирал Матусевич выведены из строя. Но жив ли следующий по старшинству контр-адмирал князь Ухтомский? На «Пересвете» стеньги были сбиты, но разве нельзя было поднять адмиральский флаг на их обломках, на марсах, на трубе, вообще на каком-нибудь приметном месте? Если нет флага – нет и флагмана. И тогда командующим эскадрой должен был стать младший флагман – начальник отряда крейсеров контр-адмирал Рейценштейн. Выходило, что броненосцы идут либо без всякого начальства, либо их ведет временно, до соединения с крейсерами, старший из их командиров.

Когда «Цесаревич» неожиданно круто повернул влево, «Аскольд», флагман отряда крейсеров, тоже повернул к северу. Но как только выяснилось, что это не маневр, а выход из строя флагманского броненосца, как только стало очевидным, что броненосный отряд пришел в расстройство, которым может воспользоваться неприятель, – контр-адмирал Рейценштейн решительно повел свои крейсера на соединение с броненосцами. На крейсерах сразу поняли его намерение – принять непосредственное участие в бою, и хотя бы и слабыми, но свежими силами поддержать броненосцы, дать им время оправиться. Ведь те шли куда-то на северо-запад нестройной группой, обгоняя друг друга, отстреливаясь так беспорядочно, что иные снаряды ложились вблизи крейсеров, спешивших к ним на выручку.

А под кормой у них проходили, склоняясь к северо-востоку, главные силы неприятеля – кильватерная колонна из шести броненосцев шла на равных интервалах, словно не в бою, а на маневрах.

«Так ли? Не обманывает ли расстояние? Может быть, японцы понесли потери не меньше наших? Может быть, двух-трех удачных выстрелов с нашей стороны было бы достаточно, чтобы привести их в расстройство, заставить покинуть поле сражения? Почему они уходят? Почему не пробуют добить, разгромить отступающего противника? Не могут или не смеют?» Эти отрывочные мысли назойливо лезли в голову, но Андрей Петрович гнал их, а сердце было полно одним желанием – скорее подойти, скорее открыть огонь, чтобы грохотом собственных орудий заглушить это ужасное сознание, чтобы в горячке боя забыть эти страшные слова – разбиты, отступаем…

* * *

Около 19 часов крейсера примкнули справа к броненосному отряду, который как будто пытался выстроиться в линию кильватера. Головным шел «Ретвизан». Опять тот же вопрос: «Кто ведет? Кто командует эскадрой?» На «Аскольде» был поднят сигнал: «Быть в строе кильватера» – без позывных. К кому относился этот сигнал? – только ли к крейсерам, или же, нигде не видя флага эскадры, наш флагман вступал в командование всей эскадрой и делал общий сигнал?

Судя по тому, что «Аскольд» дал полный ход и обгонял эскадру, как бы желая выйти впереди «Ретвизана» и стать головным, можно было предположить последнее. Вероятно, так же думал и командир крейсера «Паллада», который не только не увеличил хода, чтобы следовать за «Аскольдом», но даже уменьшил его с явным намерением пропустить эскадру мимо себя и вступить на свое место по диспозиции – в кильватер концевому броненосцу.

Выйдя впереди «Ретвизана», «Аскольд», опять без позывных, поднял сигнал: «Следовать за мной» и начал круто поворачивать влево. На «Новике» поняли этот сигнал и этот маневр как намерение повернуть эскадру в море, снова повести ее на неприятеля, видимо, уже не искавшего боя.

Но «Ретвизан» продолжал идти прежним курсом: броненосцы не последовали за «Аскольдом». А сам он полным ходом, с тем же сигналом на мачте, словно летучий голландец, пронесся мимо, расходясь с эскадрой на контргалсах и направляясь к югу.

– Значит, не он командует эскадрой! – воскликнул Шульц. – Но мы-то должны идти за ним! Ведь он наш флагман!

Более тихоходные крейсеры «Диана» и «Паллада» вскоре отстали, и лишь два крейсера продолжали прорыв через боевые порядки японских крейсеров. Без сомнения, основная тяжесть боя легла на крейсер первого ранга «Аскольд» – именно он, пятитрубный, из которых осталось только четыре, воспринимался японцами как основной противник. К тому же «Новик» оказался несколько сзади, и его атаковали лишь легкие крейсера, которые тем не менее нанесли ему три пробоины по левому борту. Первая из них находилась под полубаком, в районе мостика. Осколками снаряда был разбит носовой прожектор, были убиты комендор бакового орудия Зяблицын и ученик сигнальщика Чернышев, а также ранен судовой врач Лисицын. Другой снаряд попал в помещение носовой динамо-машины, последний – в среднюю часть корабля, но существенных повреждений они не нанесли.

К 20 часам бой фактически прекратился, и оба корабля уменьшили скорость до двадцати узлов. Часть крейсеров противника продолжала преследование, но дистанция постепенно увеличивалась, и спустя полчаса неприятель скрылся в вечерних сумерках. Через сорок минут «Новик» наконец догнал «Аскольда». Даже в полумраке было видно, сколь тяжело дался флагману этот героический бой: его повреждения и потери были намного серьезнее, чем у «Новика».

Прорыв потребовал полного напряжения и машинных команд крейсеров. Машинистов под конец боя приходилось три-четыре раза в час окатывать холодной водой. Пот настолько разъедал людям глаза, что многие ходили на ощупь. С некоторыми от перенапряжения и усталости случались судороги и их приводили в чувство водой из шланга.

На «Новике» начались перебои в работе холодильников, стали нагреваться воздушные насосы. С помощью фонаря Ратьера на «Аскольд» передали просьбу уменьшить ход, что и было исполнено. Через час в котлах «Новика» сильно повысилась соленость, и Шульц вторично просил адмирала уменьшить ход, чтобы осмотреть холодильники. Этот последний сигнал, переданный, кстати, несколько раз, видимо, не был разобран на флагмане. В то время как в процессе очистки бортовых холодильников от набившихся водорослей крейсер шел только под средней машиной, и не снизивший хода «Аскольд» скрылся в ночи.

Около полуночи на корабле смогли начать ремонт кормовой машины, введя в действие две другие. На рассвете, когда на горизонте с северо-запада появились два дымка, начались неприятности еще в двух котлах, но их отключать было уже слишком рискованно.

Затем показались новые дымы, но, ко всеобщему облегчению, это был крейсер «Диана». К «Новику» подошел миноносец «Грозовой», передавший вопрос командира «Дианы» светлейшего князя Ливена: как собирается дальше действовать Шульц? Ему ответили: прорываться во Владивосток, зайдя для пополнения запасов угля в германский порт Циндао. Необходимость бункеровки была вызвана большим расходом угля, получившимся в результате не очень хорошего состояния механизмов и длительного хода на максимальной скорости во время боя.

Однако «Диана» в сопровождении «Грозового» прошла мимо, следуя курсом на юго-восток.

* * *

Похоронив по морскому обычаю погибших в бою, «Новик» взял курс на Циндао, и в 17 часов 25 минут 29 июля 1904 года, произведя салют наций из двадцати одного выстрела, вошел в германскую военно-морскую базу, где уже находились броненосец «Цесаревич» и несколько миноносцев порт-артурской эскадры.