В 1814 году скончался губернатор Верхней Калифорнии Аррильяга, на которого Кусков чуть ли не молился, и Фердинанд VII, только что вернувшийся на испанский престол после изгнания французских оккупантов, строго предписал новому губернатору де Сола удалить русских из Калифорнии. Однако русскому правительству не было сделано по этому поводу никаких представлений (а как можно было это сделать, если русские войска стояли в Париже, и именно благодаря этому Фердинанд VII смог возвратиться со своим двором в Мадрид?!), и оно, соответственно, не предпринимало никаких ответных действий по этому вопросу.

Де Сола, ознакомившись со сложившейся обстановкой, понял, что у него нет никаких возможностей выполнить указание своего короля, так как в его распоряжении были военные силы, не превышавшие 200 человек, в основном верховых. А с такими силами взять штурмом крепость Росс не представлялось возможным, так как она была гораздо мощнее крепости самого Монтерея.

Впрочем, вполне возможно, что это обстоятельство служило для него хорошим предлогом оставить все по-прежнему, ибо доходы от соседства с русскими не уменьшались, потому что Испания и без того практически ничего от Калифорнии не получала, зато была уникальная возможность ввозить все необходимые для испанцев товары на компанейских судах, посещавших русское селение. Единственное, чего реально мог добиться губернатор, так это пресечь возможность расширения присутствия Российско-Американской компании в Калифорнии.

Поэтому-то Кусков и жаловался Баранову на испанцев, которые делают все возможные препятствия, чтобы русская колония не увеличилась. Не продают им ни быков, ни коров, а уж тем более лошадей. «Эдак, пожалуй, дойдут они до того, что и выгонят нас», – сокрушался он. И учитывая изменившуюся обстановку в Верхней Калифорнии, Баранов принял меры по усилению обороны крепости Росс.

* * *

Компанейское судно «Екатерина», осторожно преодолевая неширокий, не более 40 саженей проход, входит в гавань залива Малая Бодега. Андрей Петрович, стоя на верхней палубе в окружении полусотни промышленников и алеутов, взволнованно смотрит на так знакомый и в то же время изменившийся берег. Вот все тот же длинный магазин, а попросту сарай, для хранения товаров и различных припасов, но несколько правее возвышается еще строящаяся, но почти готовая верфь, все пространство вокруг которой засыпано стружкой, щепой и прочими строительными отходами. Мастеровые, покинув стройку, бегут к причалу. Сразу видно, как развернулся Кусков за время его отсутствия.

А тем временем матросы спустили на воду баркас и шлюпки и стали перевозить на берег людей, пушки на деревянных лафетах, около сотни ружей, бочонки с порохом для пушек и ружей и уксусом для чистки пушечных стволов, клети с чугунными ядрами, банники и прочие припасы, необходимые для обороны Росса.

Прибывшие на «Екатерине» люди и мастеровые со строящейся верфи с гиком и молодецкой удалью перетаскивали все это добро в магазин, а затем под «раз, два, взяли!» покатили туда же и тяжеленные пушки. Артельная работа, так милая душе русского человека!

Не успели все до конца обустроить, как на взмыленном коне прискакал, не взирая на свои немолодые годы, сам Кусков, правитель Росса, извещенный посланным гонцом о прибытии «Екатерины». Поздоровавшись с подбежавшим людом, Иван Александрович сердечно обнялся с Андреем Петровичем. Глаза его прямо-таки светились неподдельной радостью.

Отойдя в сторонку, Андрей Петрович сообщил ему, что по указанию Баранова привез людское пополнение и различные припасы для усиления обороны Росса, а сам он назначен комендантом крепости с заданием разработать план ее обороны на случай нападения испанцев. Кроме того, он должен был привлечь в качестве союзников индейцев, ненавидевших испанцев. Затем передал правителю Росса конфиденциальное письмо главного правителя Русской Америки, содержания которого он не знал.

Быстро вскрыв пакет и пробежав глазами послание, Иван Александрович одними губами прошептал:

– Ну, спасибо тебе, Сашенька! – а затем, оторвав глаза от письма, громко и с каким-то внутренним подтекстом произнес: – Вот теперь-то мы заживем, Андрей Петрович!

А тому оставалось только догадываться, что же на самом деле имел в виду уважаемый Иван Александрович. Правитель Росса также сообщил, что Николай Петрович Румянцев, один из покровителей Российско-Американской компании, организовал на свои средства кругосветную экспедицию, которая вот-вот должна прибыть в Русскую Америку. По этому поводу Баранов просил оказать ей всяческое содействие и, в первую очередь, по снабжению свежей провизией.

* * *

Андрей Петрович ежедневно лазал по крепостным стенам, выбирая наиболее подходящие места для размещения дополнительных пушек, ревностно следил за их установкой, до хрипоты ругаясь с мастеровыми и пушкарями, когда те, по его мнению, делали что-нибудь не так. Но никто не обижался и не огрызался на его упреки, хотя люди здесь, в Русской Америке, были свободолюбивы и не позволяли просто так понукать ими, потому что не только понимали, что делают очень важное и нужное дело, но и ценили военные познания коменданта, за что его и уважали.

А вечерами допоздна, как в Петербурге во времена подготовки к экспедиции, чертил схемы секторов обороны крепости, делал расчеты команд, отвечающих за эти сектора. А так как число защитников Росса было ограниченным, неоднократно перебрасывал людей из команд с второстепенных секторов на более важные, более опасные. Разрабатывал планы вылазок из крепости в случае необходимости и определял саму степень этой необходимости. Отдельно разрабатывал план взаимодействия с индейскими племенами по их действиям на коммуникациях неприятеля, как наиболее приемлемого для них вида боевых действий. При этом он предусматривал, что все захваченные трофеи переходят в их собственность, отлично понимая, что за эти самые трофеи индейцы будут отчаянно биться без каких-либо понуканий со стороны русских.

Иногда вечерами его домик, построенный еще во время обустройства поселения, посещал Иван Александрович. Садился где-нибудь в сторонке и молча, но с большим интересом наблюдал за его работой. А когда Андрей Петрович убирал свои бумаги и чертежи, вдова промышленника, погибшего при несчастном случае, нанятая им по рекомендации Кускова в качестве прислуги, накрывала стол. Попивая понемногу ром, они вели неспешные беседы на самые разнообразные темы, испытывая при этом истинное наслаждение от общения друг с другом. И однажды Иван Александрович в конце очередной беседы задумчиво произнес:

– За какие же такие заслуги Всевышний одарил меня вашим присутствием, милейший Андрей Петрович?!

Тем не менее план обороны крепости Росс со всеми чертежами был готов, и Андрей Петрович представил его Кускову на утверждение.

Иван Александрович с благоговейным трепетом прочел план, внимательно рассмотрел чертежи и приложения. А затем со словами: «Сразу видна рука офицера гвардии!», – обмакнул гусиное перо в чернильницу, размашисто подписал план и расслабленно откинулся на спинку стула, а Андрей Петрович присыпал подпись мелким, тщательно просеянным песком.

Правитель колонии с сознанием выполненного долга собрался было перейти к другим делам, однако Андрей Петрович, напомнив ему старинную военную мудрость «гладко было на бумаге, да забыли про овраги», высказал необходимость проведения ряда тренировок, а затем и учения по отражению нападения противника. И умнейший Иван Александрович, сразу же ухватив смысл сказанного, утвердительно кивнул головой.

Андрей Петрович в полном соответствии с планом поименно разбил всех жителей Росса по командам, произвел с каждой из них тренировки по занятию ими мест у бойниц на крепостных стенах в своих секторах. Под руководством бывшего полкового лекаря развернул в одном из просторных помещений лазарет, где роль сестер милосердия выполняли женщины поселения. Мастеровые изготовили мишени в рост человека и установили их вокруг стен крепости на расстоянии от 20 до 50 саженей, а для пушкарей – щиты на 200 саженей. Убедившись, что все учел, все проверил, Андрей Петрович доложил правителю колонии о готовности к проведению учения.

* * *

И вот настал долгожданный день.

По выстрелу пушки поселение превратилось в растревоженный муравейник. Мужчины бежали к арсеналу, представлявшему собой добротно сбитый из бревен довольно длинный и просторный сарай, расхватывали из пирамид свои ружья с огневым припасом и быстро занимали свои места у бойниц на крепостной стене. Пушкари тащили ядра, пороховые заряды, ведра с уксусом и банники к своим пушкам. Не прошло и получаса, как в наступившей тишине крепость изготовилась к бою. Даже стайка неугомонных мальчишек притихла, охваченная всеобщим напряжением.

И тут затрещали ружейные выстрелы, ухнули пушки, и крепость окуталась густым дымом – началось отражение неприятеля. От крепостных стен к лазарету потянулись санитары, вынося с крепостных стен на носилках «раненых». И тут вдруг раздался испуганный детский крик: «Па-па-ня!» Мальчик, наверное, старший брат, обняв, утешал девчонку, но та никак не могла успокоиться, видя своего отца с перевязанной головой, лежащим на носилках. Этот эпизод придал еще большую реальность происходящей баталии.

А когда со стороны близлежащего леса показалась группа «неприятеля» и стала быстро приближаться, распахнулись крепостные ворота, из которых прямо-таки вылетела команда защитников, предназначенная для организации вылазок, которые с ружьями наперевес с примкнутыми штыками и криками «ура!» бросилась в контратаку, да так стремительно, что ряды атакующих дрогнули и смешались. А с крепостных стен неслось многоголосое и победное «ура!» в поддержку контратакующих.

Андрею Петровичу, выполняющему обязанности посредника с белой повязкой на левой руке, еле удалось предотвратить рукопашную схватку двух групп только выстрелом из пистолета в воздух. Бойцы остановились, ошалело глядя друг на друга, и, остывая от боевого азарта и внутреннего напряжения, дружно рассмеялись, похлопывая товарищей по спинам. А затем единодушно признались, что чувствовали себя, как в настоящем бою.

Наконец раздались подряд два выстрела из пушек. Все, учение закончилось…

Поселенцы усердно чистили ружья, а затем потянулись к арсеналу сдавать боевое снаряжение. Кусков, все еще находившийся под впечатлением только что закончившейся баталии, дал указание зарезать быка, заколоть двух свиней и вынести два бочонка рома, чтобы достойно всем миром отметить это потрясшее не только его событие. Андрей Петрович с помощью писарей подсчитывал количество попаданий в мишени по секторам. А мальчишки бойко шастали вокруг крепости, собирая пушечные ядра, за каждое из которых хозяйственный правитель селения обещал заплатить по полушке.

После всех этих хлопот поселенцы, приведя себя в порядок и приодевшись, расселись за длиннющими столами, установленными на площади в виде буквы «П». Дымящееся мясо, прочая изобилующая закуска и конечно же емкости с ромом вызывали всеобщее оживление. При этом мужчины группировались уже сплотившимися командами вокруг своих командиров, как правило, бывших унтер-офицеров. А на дальнем конце стола женщины, исполнявшие во время учений обязанности сестер милосердия, как курочки вокруг петушка, сгрудились около отставного полкового лекаря.

Андрей Петрович, напрягая голосовые связки, сделал краткий разбор учения, закончив его словами:

– Сия потешная баталия показала, что испанцам делать у стен нашей крепости нечего!

Все дружно вскочили со своих мест с восторженными криками «ура!» и обнимали друг друга, поздравляя с победой. Но когда со своим неизменным серебряным кубком в руке встал Иван Александрович, все сразу же притихли.

– Нашему славному коменданту крепости поручику гвардии Андрею Петровичу Шувалову виват! – взволнованно почти прокричал он.

– Виват! Виват!.. – громогласно поддержали его защитники крепости, а когда сквозь мужские голоса прорезался женский дискант «виват!», все, как по команде, притихли, и вдруг грохнул такой взрыв хохота, что собаки, вертевшиеся вокруг столов, в испуге поджали свои хвосты. Затем, истово перекрестясь, осушили свои чарки.

И еще долго, до самой полуночи окрестности оглашались здравницами, гулом голосов и разудалыми песнями. Защитники крепости отмечали свой триумф, окончательно убедившись в ее неприступности для неприятеля.

* * *

Неожиданно в крепость прискакал конный испанец и передал Кускову пакет. После его вскрытия лицо Ивана Александровича помрачнело. Затем он упавшим голосом сообщил Андрею Петровичу, что его вызывает к себе для дачи каких-то объяснений некий лейтенант Коцебу, начальник кругосветной экспедиции, прибывшей из Кронштадта на бриге «Рюрик». В настоящее время бриг стоит на якоре у испанской президии в заливе Святого Франциска.

Заметив, что при упоминании фамилии этого лейтенанта Андрей Петрович как-то неопределенно усмехнулся, Кусков попросил разъяснить ему, в чем дело. Оказалось, что Андрей Петрович знал Коцебу еще пятнадцатилетним кадетом Морского корпуса во время плавания на шлюпе «Надежда» под командой Крузенштерна, и тот уже тогда отличался своенравным и строптивым характером. Лицо Ивана Александровича несколько просветлело, и он попросил сопровождать его в поездке к Коцебу, на что Андрей Петрович с большим удовольствием согласился.

Решили, по предложению Андрея Петровича, добираться до президии Сан-Франциско не сухим путем, а морем на баркасе «Екатерины», по-прежнему стоявшей в гавани залива Малая Бодега, команда которой, кстати, участвовала в учении, имитируя группу неприятеля, нападавшую на крепость из-за леса. Это, по его мнению, во-первых, избавляло от необходимости трястись довольно долгое время в седле, а во-вторых, представляло делегацию Росса в более выгодном свете, так как у испанцев не только в президии Сан-Франциско, но и в Монтерее не было ни одной гребной шлюпки, а тем более парусной да еще таких больших размеров при двух мачтах.

Поколебавшись некоторое время, Андрей Петрович решился все-таки ехать в эту ответственную и к тому же официальную поездку в форме гвардейского поручика, которую всегда возил с собой, но ни разу не надевал в Русской Америке. И когда Иван Александрович увидел его в щеголеватой гвардейской форме, в треуголке, с начищенными до блеска сапогами и со шпагой у пояса, то прямо-таки остолбенел от удивления, не сразу и признав своего коменданта. Да и другие поселенцы высказывали не меньшее восхищение, а женщины, узнав сногсшибательную новость, так и шастали туда-сюда, любуясь на красавца гвардейца. Правильность же решения Андрея Петровича Кусков в полной мере оценил только по прибытии на бриг «Рюрик».

Поднявшись по трапу, Андрей Петрович отдал честь Андреевскому флагу, слабо колыхавшемуся на кормовом флагштоке, и вместе с Кусковым, но в полушаге сзади от него, подчеркивая тем самым свою подчиненность. В сопровождении мичмана, дежурного офицера, встречавшего их у трапа, представители Росса направились на шканцы. Коцебу, стоявший в окружении офицеров президии и какого-то испанского чиновника, прибывшего, наверное, из Монтерея, несколько смешался, увидев русского офицера в форме поручика лейб-гвардии Преображенского полка.

Честно говоря, он всегда побаивался гвардейских офицеров и в Петербурге, так как прекрасно знал, что, опираясь именно на гвардию, были совершены государственные перевороты, приведшие на императорский трон и Екатерину I, и Елизавету Петровну, и Екатерину II, и, наконец, самого Александра I, а посему имевших большой вес в придворных кругах. Поэтому присутствие здесь гвардейского офицера никак не входило в его планы, тем более, что по Табели о рангах офицеры гвардии получали старшинство в два чина перед армейскими и флотскими офицерами, и, таким образом, тот был на одну ступень выше его по званию. А когда узнал в этом самом гвардейском офицере Андрея Петровича, то совсем поскучнел.

Тем не менее, когда представители русского поселения приблизились, он, стараясь не ударить в грязь лицом перед испанцами, повелительным тоном спросил:

– На каком основании вы, господин Кусков, заняли сии земли в Калифорнии? – и, сделав многозначительную паузу, добавил: – Мне надобно будет дать об этом отчет в Петербурге!

Кусков несколько смешался от формы, в которой был задан этот щекотливый, да еще в присутствии испанцев, вопрос, и тогда шаг вперед сделал Андрей Петрович:

– Сии земли, господин лейтенант, были заняты Российско-Американской компанией по негласному разрешению российского императора учредить такое заселение от себя, и который обнадежил ее высочайшим заступлением.

Коцебу почувствовал, что палуба уходит у него из-под ног. А когда Андрей Петрович, наслаждаясь произведенным эффектом, добавил: – Или у вас, Отто Евстафьевич, есть другое мнение по поводу сего решения Его Императорского Величества?! – понял, что загнан в угол окончательно и бесповоротно.

А Андрей Петрович, не давая времени Коцебу прийти в себя от шока, сказал по-испански несколько фраз, обращаясь к его окружению, пожелал лейтенанту успехов в дальнейшем плавании и, взяв Кускова под руку, у которого что-то приключилось с ногами, неторопливо направился к трапу.

И уже в баркасе, отвалившем от трапа брига и с поставленными парусами идущего к выходу из залива Святого Франциска, Иван Александрович, имевший звание коммерции советника, чуть не со слезами на глазах обратился к Андрею Петровичу:

– Если господин Коцебу меня не уважает лично, то для чего он унижает мое звание в присутствии испанцев?

Затем, несколько успокоившись, сердечно поблагодарил его за то, что тот взял ведение переговоров в свои руки, и признался в своем несколько боязливом отношении к посланцам из Петербурга. Андрей Петрович только усмехнулся и пояснил, что по долгу службы ему не раз приходилось стоять в карауле в Зимнем дворце и он вдоволь насмотрелся на чиновников гораздо большего ранга, да и батюшка его занимал не последнее место в их иерархии.

Кусков задумался на некоторое время, а затем все-таки полюбопытствовал, что же такое он сказал испанцам. И Андрей Петрович, улыбаясь, пояснил, что сказал им о том, что Коцебу является представителем не российского правительства, а всего лишь частного лица, хотя и придворного. Но, увидев расширившиеся глаза Ивана Александровича, успокоил его замечанием, что графу Румянцеву от этого не убудет, а Коцебу, мол, пусть понервничает. Кусков, мучительно обдумывавший, каким образом эта информация может быть оценена Барановым, вдруг хихикнул:

– То-то эти усачи языками-то зацокали.

Когда баркас прибыл в Малую Бодегу, Андрей Петрович попросил разрешения ненадолго посетить находящееся поблизости селение индейцев, и Кусков понимающе кивнул головой.

* * *

Появление у индейского селения всадника в незнакомой, но великолепной форме, вызвало не столько переполох, сколько любопытство у его обитателей. А когда тот подъехал к хижине вождя племени, сбежавшиеся индейцы с трудом, но с большой радостью узнали в нем амиго Андрэ. Спешившийся офицер подошел к вождю Валенноеле и, обнявшись с ним, трижды по русскому обычаю расцеловался.

И тут из-за плеча отца вышла улыбающаяся Малоннела, держа за руку малыша лет трех. Андрей Петрович сразу же отметил резкое отличие в чертах лица мальчика от остальных индейцев, и сердце его екнуло: «Неужели?!» Он вопросительно посмотрел на мать ребенка, и та, продолжая улыбаться, показала пальцем на мальчика: «Андрэ».

Андрей Петрович подхватил малыша на руки и расцеловал его, а затем привлек к себе и Малоннелу, которая прижалась к нему своим податливым и упругим телом. А когда почувствовал под ладонью своей руки так знакомую мелкую дрожь ее спины, то ему невольно, аж до одури, захотелось остаться в селении до утра. Но он тут же отогнал прочь эту шаловливую мысль, так как знал, что если до захода солнца не вернется в крепость, то Кусков посадит на лошадей своих молодцев, и те перевернут вверх тормашками все окрестности. Кроме того, они договорились, что завтра же Андрей Петрович выйдет на «Екатерине» в Новоархангельск, чтобы постараться опередить Коцебу и подготовить Баранова к встрече с ним.

Так что когда Малоннела наконец-то оторвала свое лицо от зеленого сукна его мундира, подняв на него выжидательный и зовущий взгляд, он чуть заметно покачал головой – нет, не могу…

Опустив мальчика на землю, подошел к своей лошади, которую услужливо держал под уздцы один из молодых индейцев, его бывших воспитанников по верховой езде, и вытащил из дорожной сумки сверток. Затем резким движением раздернул его и набросил на плечи Малоннелы пурпурный платок, шитый золотом, который загодя приобрел у приезжего купца еще в Новоархангельске. Женщины, выглядывая из-за спин мужчин, дружно зацокали языками.

Посмотрев на мальчика, который с интересом обеими руками дергал эфес его шпаги, достал из небольшого карманчика у пояса из шелкового офицерского шарфа голландский червонец, на который здесь, в Калифорнии, можно было купить чуть ли ни табун лошадей, и вложил его в ручку малыша. Тот же, увидев красивую блестящую игрушку, сразу же потянул ее ко рту, но мать под одобряющий смех окружающих успела перехватить золотую монету.

Затем, как бы раздумывая, вынул из перевязи шпагу в ножнах, несколько оголил ее клинок и, поцеловав его, дослал эфес обратно.

– Пусть все потомки Андрэ, вот этого мальчика, знают, что его отец был русским дворянином, – путая индейские и испанские слова, громко сказал он, обращаясь к индейцам, и положил шпагу с позолоченным эфесом на руки ребенка, который сразу же прижал ее к груди, не отрывая от ее эфеса завороженного взгляда.

Индейцы восхищенно загудели. «По приезде в Новоархангельск закажу купцам новую. За хорошие деньги они хоть черта из-под земли достанут», – как бы вскользь промелькнуло в голове Андрея Петровича.

Но когда «амиго Андрэ» снял притороченное к седлу ружье и, держа его на вытянутых руках, подошел к вождю, наступила мертвая тишина, а Малоннела с испугом в глазах даже сделал шаг назад. Это уже был царский подарок. Еще бы! У вождя первым в племени будет оружие, выстрелы из которого так пугали его, в общем-то, храбрых воинов. Приняв сказочный подарок, вождь молча положил руку на плечо «амиго Андрэ», что означало высшую степень признательности и благодарности.

Андрей Петрович еще раз поцеловал малыша и Малоннелу, поклонился племени, придерживая рукой треуголку, и, вскочив на коня, с места взял в карьер, чтобы, не дай бог, кто-нибудь увидел слезы, брызнувшие из его глаз. Ведь он в первый и, наверное, в последний раз видел своего сына, креола Андрея Андреевича.

* * *

Зря так торопился в Новоархангельск Андрей Петрович. После отповеди, которую дал ему гвардейский поручик, у Коцебу пропало всякое желание встречаться еще и с Барановым, который, по слухам, отличался жестким характером. Поэтому он решил по пути на север зайти только в Малую Бодегу, чтобы по рекомендации, полученной еще в Петербурге, запастись свежей провизией в поселении Росс.

Когда же он спросил у Кускова цену съестным припасам, которые тот доставил на «Рюрик», то Иван Александрович, твердо глядя ему в глаза, ответил:

– Ничего, я их дал землякам.

У Коцебу появилась новая головная боль. Ведь по окончании плавания он должен был представить финансовый отчет, в котором отсутствовал бы пункт об оплате провизии, полученной в Россе, и пришлось бы убеждать ревизоров, что он получил ее просто за так, а не отобрал у колонистов силой…

Таковым было отмщение Кускова за дерзость лейтенанта.

И униженный Коцебу повел «Рюрик» на север, к Берингову проливу, минуя Новоархангельск, отыскивать Северо-западный проход, который до него безуспешно искали, и Лаперуз, и Кук. Моряком-то он, несмотря ни на что, был стоящим…

* * *

Приехав через некоторое время в Новоархангельск, Кусков был приятно удивлен, узнав, что Коцебу прошел на бриге на север, не заходя в его гавань.

– Ну и напугал наш поручик мореплавателя, – потирал от удовольствия руки Иван Александрович, глядя на улыбающегося Баранова. – Наверное, тот и возвращаться будет через Петропавловск опять же в обход Новоархангельска.

– И чему же ты так радуешься? – продолжая улыбаться, спросил главный правитель.

– Как это чему?! – искренне удивился правитель Росса. – Ты представь себе: только-только отпраздновали викторию в потешной баталии, а тут на тебе – гонец от начальника кругосветной экспедиции Коцебу. Прошу, мол, вас явиться на бриг «Рюрик», находящийся у президии Сан-Франциско, для объяснений по поводу самовольного захвата земель в Верхней Калифорнии. Каково?! А у меня ведь никаких инструкций от тебя по этому поводу. Положение хуже губернаторского… И заметь, Саша, дать объяснения не в гавани Малая Бодега, куда он должен был зайти за свежей провизией перед походом к Берингову проливу, а непременно в заливе Святого Франциска перед испанскими офицерами и чиновниками. Как тебе это нравится?!

И тут наш поручик в парадном мундире лейб-гвардии Преображенского полка при шпаге (я, Сашенька, и сам оробел, увидев Андрея Петровича во всем блеске гвардейского офицера, уж не говоря о женщинах поселения, которые вообще ошалели) как зыркнет на лейтенанта: «Вы что, не согласны с мнением нашего государя императора?!» Так тот, бедняга, буквально решился дара речи. А когда Андрей Петрович уже в баркасе перевел мне то, что он сказал, обращаясь к испанцам на их языке, так я прямо-таки обомлел.

– И заметь, Иван, безо всяких инструкций, – строго посмотрел Баранов на Кускова. – Так вот этой самой репликой Андрей Петрович одним махом отделил зерна от плевел. Мнение Коцебу – это мнение не официального Петербурга, а лишь придворного, пусть и приближенного к государю. А теперь, мол, переживайте, господа хорошие…

Он сделал многозначительную паузу.

– Государственного ума человек!

И снова задумался, в то время как Кусков с благоговением смотрел на своего старшего товарища. А затем продолжил:

– Когда камергер Резанов рекомендовал мне Андрея Петровича в помощники, то, между прочим, сказал:

– Имейте в виду, что это человек глубокого аналитического ума, и если он проявит здесь, у вас, свои лучшие качества, то я непременно возьму его к себе в Петербург.

– Так он у вас, Николай Петрович, может стать и «его превосходительством»? – не удержался спросить я.

– А почему бы и нет? – улыбнулся камергер. – Только вы не ревнуйте, Александр Андреевич. Здесь, в Русской Америке, будучи коллежским советником, вы царь и Бог, ворочающий миллионами, а в Петербурге были бы всего-навсего посредственным чиновником средней руки.

Баранов тяжко вздохнул.

– Не суждено было сбыться планам нашего покровителя… А как бы Андрей Петрович был полезен для нас в Петербурге при Резанове, – мечтательно произнес главный правитель. – Все, что я могу сейчас для него сделать, – подумав, сказал он, – так это представить его к присвоению чина капитана гвардии. Правда, по моим сведениям, командование гвардии очень ревниво относится к подобным представлениям, так сказать, со стороны, но это уже не мои трудности.

– Очень правильное решение, Сашенька, – весь засветился от радости за Андрея Петровича Кусков. – Будь моя воля, так я бы представил его и к награждению орденом за особые заслуги…

– Ты готов своего любимца прямо-таки осыпать звездами и крестами, – скептически усмехнулся Баранов.

– А почему бы и нет? Я ведь, к примеру, всего-навсего чиновник, несущий службу на задворках империи, а Андрей Петрович, как-никак, представитель элиты российского воинства.

– Не все сразу, Ванюша, не все сразу, – задумчиво ответил главный правитель, постукивая пальцами по столешнице.