Андрей Петрович с замирающим сердцем постучал тяжелым медным кольцом по медной же дощечке в калитке высоких, добротно сработанных ворот. Не услышав чьих-либо шагов, настойчиво и громко постучал еще несколько раз.

– Кто это там еще ломится? – раздался недовольный голос человека, привыкшего к почтению посетителей этого дома. – Куда спешишь, как на пожар? Погодь, – продолжал ворчать тот, – сейчас отворю.

Звякнула щеколда, и у дворника округлились от испуга глаза. Он сорвал с головы шапку, поклонился в пояс и так и попятился, приветствуя молодого барина. А Андрей Петрович, не обращая на него внимания, широким шагом направился к высокому крыльцу, украшенному затейливой резьбой, взбежал на него и ногой нетерпеливо распахнул массивную дверь. Дворник же, глядя ему вслед, мелко крестился: «Кажись, пронесло!..»

Прислуга, выскочившая на шум, чуть не попадала при его виде на колени, а матушка, всплеснув руками, подбежала к нему и повисла на шее.

– Вернулся, соколик наш ненаглядный! – причитала она, пытаясь сквозь слезы радости рассмотреть лицо своего милого Андрюшеньки. – А мы с батюшкой столько слез пролили, дожидаясь тебя! – никак не могла успокоиться она, осыпая его лицо поцелуями, а немного придя в себя, легонько подтолкнула. – Иди, родимый, к батюшке, порадуй его, заждавшегося, – и, спохватившись, уточнила, – он лежит в своем кабинете на диване.

Андрей Петрович как был в дорожном платье, так и метнулся к кабинету. Петр Иванович привстал с ложа и со слезами на глазах молча протянул к нему руки. Андрей Петрович порывисто обнял его большое, бывшее когда-то могучим, тело, содрогавшееся от рыданий.

– Слава Богу,… Андрюшенька,… успел-таки… вернуться! – запинаясь от душивших его спазм, только и промолвил батюшка.

– Ты это о чем? – с тревогой спросил Андрей Петрович, отстраняясь.

– Это потом, – слабо махнул рукой Петр Иванович, несколько успокоившись. – Иди, приведи себя с дороги в порядок, а к столу я выйду сам.

А в это время в комнату Андрея Петровича дворовые все несли и несли тщательно упакованные тюки и связки каких-то бумаг, которым, казалось, и не было конца. Матушка в недоумении и в то же время с чисто женским любопытством спросила:

– Это, Андрюшенька, часом, не твое ли приданное?

– Нет, матушка, это мои личные вещи, книги, дневники и путевые заметки, – успокоил ее сын.

* * *

Сам не сам, но Петр Иванович, поддерживаемый слугой, занял свое место во главе стола. Андрей Петрович, привыкший видеть батюшку сильным, можно даже сказать, могучим мужчиной, твердой рукой управлявшим своим большим хозяйством, даже несколько растерялся. Перед ним сидел согбенный старик с седой щетиной на небритом лице, но с добрым светом в уже несколько водянистых глазах. У него сжалось от жалости сердце, и только теперь до него дошел смысл слов, сказанных батюшкой при встрече. «Время не щадит никого, даже самых сильных, – пронеслось у него в голове, – и в самом деле оно, похоже, идет к неотвратимой развязке».

А матушка в это время пытливо вглядывалась в лицо своего Андрюшеньки. «Уехал из дома почти юношей, а вернулся мужчиной. И сколько же ему, ненаглядному, пришлось испытать лишений? – с материнской жалостью думала она, разглядев чуть заметные складки у краев его губ. – Это ничего, всякое в жизни бывает, зато в доме появился молодой хозяин, мужчина, полный сил, – утешила она себя, – теперь-то хозяйство не пойдет по миру. Он его еще и приумножит», – с гордостью за сына подумала она.

Ели молча, лишь изредка перебрасываясь незначительными фразами. Все понимали, что впереди их ждет длительный разговор. Сколько всего произошло за эти шестнадцать долгих лет! И после трапезы они перешли в уютный кабинет Петра Ивановича.

– Вот это зверь! – удивленно воскликнул Андрей Петрович, только сейчас заметив распростертую на полу медвежью шкуру. – А когти, когти-то каковы?! Никак не думал, что он так огромен. Даже когда тащил его с Арефием по Медвежьему Ручью, – не мог никак успокоиться он. – Не зря же боцман «Ермака» так восхищался им.

– А нам эта шкура тем более была в диковину, не меньше попугая Андрюши, как назвала его матушка. Сколько же знатных и именитых людей Петербурга приходили посмотреть на нее, прослышав о шкуре чудо-медведя в нашем доме! Медведя, добытого тобой аж на самой Аляске! – с гордостью произнес Петр Иванович, любовно глядя на сына.

– А я как увижу ее, так и крещусь, так и крещусь… Страсть-то какая! И как только ты, Андрюшенька, решился подстрелить этого идола? Ведь батюшка-то нашел две дырочки от пуль на его шкуре, – не смогла не поделиться своими женскими впечатлениями матушка.

– Не смог свалить его одним выстрелом, – оправдывался Андрей Петрович, – уж больно велик оказался.

– А ты не очень рисковал, сынок? – задним числом заволновался Петр Иванович.

– Да нет, не очень. Рядом же был Арефий, мой спутник. Так я из его ружья и добил зверя.

Батюшка сел в свое любимое кресло, Андрей Петрович – в другое, а матушка присела рядышком с ним на стул с высокой спинкой. И Андрей Петрович начал свою долгую исповедь, не спеша рассказывая о своей одиссее. Петр Иванович внимательно слушал, не потеряв, слава Богу, светлости разума, и, слегка постукивая пальцами по столу, впитывал в себя рассказ сына, сопереживая перипетии его необычной судьбы. Матушка же только слегка вскрикивала при очередной коллизии его приключений, утирала платочком набежавшую слезу и с благоговением смотрела на батюшку и сына, так горячо любимых ею мужчин, наконец-то вместе сидевших в их отчем доме. А что ей, сердешной, было еще нужно?..

Когда же он дошел до рассказа о Новой Зеландии, то, извинившись, вышел в свою комнату. Вернувшись через некоторое время, поставил на стол рисунок натуралиста Георга Вильгельма, вставленный в рамку. Петр Иванович близоруко всматривался в него и, когда матушка подала ему очки, заключил:

– Серьезный мужчина. Кто же он?

– Главный вождь племени маорийцев, аборигенов Новой Зеландии. Умнейший человек. Я был у него в гостях, и художник написал этот портрет во время наших переговоров.

– Хорошо, весьма искусно написано. Дорогая память о твоих путешествиях, Андрюша.

И пока Андрей Петрович заканчивал рассказ о своих приключениях, матушка неотрывно смотрела на рисунок, дивясь виду вождя с короной из перьев на его голове и любуясь своим ненаглядным Андрюшенькой. «И куда же занесла тебя, мой милый, твоя судьбинушка? И где же ты только не побывал, соколик мой?..» – причитала она про себя.

– Ты доволен годами, проведенными в дальних странах? – после некоторой паузы спросил Петр Иванович.

– Конечно, батюшка! Я все это время жил полноценной жизнью среди людей, далеких от столичного чинопочитания и лести перед сильными мира сего. Там всё – и твое место в обществе, и отношение к тебе окружающих – решали только твои способности и заслуги. Я прошел там такую жизненную школу, о которой не мог и мечтать. Конечно, большую роль в моих успехах в Русской Америке сыграли и образование, получение которого ты мне обеспечил, и опыт службы в гвардии. Я, таким образом, начинал там не с чистого листа. Но я приобрел там то, чего не смог бы приобрести здесь, в Петербурге: свободу личности, самоутверждение и уважение к самому себе. Я научился быть твердым в своих поступках и уметь отвечать за них. Научился руководить людьми, которые выполняли мою волю не за страх, а за совесть, на понимании своего места и меры ответственности перед теми, с кем делали общее дело. Я действительно очень доволен тем, как прожил эти долгие годы. – Андрей Петрович сделал паузу и извинительно улыбнулся. – Хотя в полной мере понимаю, как вам не хватало, чтобы я был здесь, рядом с вами, мои дорогие. Простите меня! Простите великодушно…

Петр Иванович просветленно посмотрел на него. Он гордился своим сыном за заслуги перед Компанией по освоению новых земель, сведения о которых просачивались в сановный Петербург через Главное правление Российско-Американской компании, куда Баранов регулярно присылал отчеты о действиях администрации Русской Америки, в которых не раз отмечал смелые и решительные поступки гвардейского поручика.

– Извиняться тебе перед нами не за что – у каждого своя дорога в жизни. И я рад за тебя, Андрюша, очень рад! Ты действительно прошел большую жизненную школу. Но не кажется ли тебе, – осторожно спросил он, – что после всего этого тебе будет не так-то легко войти в столичную жизнь со всеми ее пороками, о которых ты только что говорил?

«Милый мой батюшка, я так рад, что ты в здравом уме и по-прежнему печешься обо мне, как и в былые годы», – с благодарностью подумал Андрей Петрович.

– Я уже думал об этом и притом неоднократно. Поэтому я бы хотел посоветоваться с тобой, – несколько стесняясь, сказал он, затрагивая очень щекотливую для всех тему. – Как ты смотришь на то, чтобы я подал в отставку с военной службы?

Матушка от неожиданности так и всплеснула руками, почти со страхом глядя на батюшку, прекрасно зная его отношение к Преображенскому полку. Ведь с ним была связана почти вся его жизнь, в нем он дослужился до премьер-майора, то есть был в полку вторым офицером после командира, что обеспечивало ему положение человека, близкого ко двору. Да и Андрюшеньку он записал в полк чуть ли ни с малолетства. Почему тот и начал службу уже с капрала, как в свое время и Александр Васильевич Суворов.

Однако Петр Иванович не вспылил, как ожидалось, а задумался.

– А чем ты, Андрюша, в этом случае думаешь заниматься? – вопросом на вопрос ответил он.

– Первое время буду готовить к изданию свои дневники. Должен получиться неплохой материал. Затем думаю написать книгу о приключениях поручика гвардии в дальних странах. На все это уйдет несколько лет. Но я ведь все-таки почетный член Петербургской академии наук и имею неплохой опыт руководства несколькими экспедициями, так что можно будет в будущем что-то решить и в этом плане.

– Но ведь, судя по всему, на это потребуются не только годы, но и значительные, с моей точки зрения, финансовые расходы, – осторожно намекнул Петр Иванович.

– Безусловно, но об этом можешь не беспокоиться. За время службы в Российско-Американской компании я сколотил целое состояние. Это ведь не служба офицером в полку, пусть даже и в гвардейском, – не мог, пользуясь случаем, не подковырнуть он батюшку. – У меня было довольно солидное денежное содержание, которое несколько раз повышалось. Кроме того, я получал экстраординарные суммы за успешно проведенные под моим руководством экспедиции, в то время как мои расходы были весьма незначительными, ибо большую часть времени я проводил в экспедициях, проживая, так сказать, на казенный счет. Так что теперь я вполне обеспеченный человек с достаточно большими финансовыми возможностями.

Было видно, как озабоченность на лице Петра Ивановича сменилась просветлением. Он был явно рад финансовой самостоятельности сына, позволяющей ему зарабатывать средства на свое существование и далеко не безбедное. А это очень беспокоило его в последнее время.

– Ну что же, Андрюша, поступай, как считаешь нужным. Спасибо, что попросил совета, но, как я понял, ты в них больше не нуждаешься. Голова у тебя, слава Богу, на месте, чему я очень и очень рад! – и он осенил его крестным знамением.

Матушка же истово крестилась на икону в красном углу кабинета, благодаря Бога за то, что ее страхи оказались напрасными, и все так хорошо и удачно, по ее мнению, устроилось.

– Что-то мы совсем забыли про Андрюшу, как назвала попугая матушка, – напомнил Андрей Петрович, с нетерпением ожидая встречи со своим старинным другом, который, как знал он из писем, был жив и здоров.

– Ой! – только и воскликнула матушка, заспешив из кабинета.

Когда клетка была торжественно водружена на стол, Андрей Петрович сдернул покрывало. Попугай встряхнулся, узнав знакомую обстановку, а затем, склонив голову набок, молча уставился на него своим, по определению Фаддея Фаддеевича, наглым взглядом.

– Ну что, так и будем молчать, дружок? – напряженно спросил Андрей Петрович, не очень-то уверенный, что тот узнает его через четырнадцать долгих лет.

Попугай встрепенулся, быстро переместился по жердочке в его сторону, и, подняв хохолок, четко произнес:

– Андрюша, поручик гвардии!

– Узнал, шельмец! – прослезился батюшка. – Он ведь так разборчиво давно не говорил, правда, матушка?

А та только кивала в знак согласия головой, вытирая набежавшие от счастья слезы. Андрей Петрович просунул через прутья клетки палец, и попугай тут же схватил его клювом, опять склонив голову на бок.

– Здравствуй, здравствуй, дружище! Давненько мы с тобой не виделись! – удовлетворенно приговаривал он. – Дай-ка я тобой полюбуюсь, красавец ты мой ненаглядный!

А попугай тем временем теребил его палец, перехватывая клювом и склоняя голову с бока на бок.

– Вот бестия, – умилялся Петр Иванович, – сколько лет прошло, а помнит своего хозяина. Видать, тоже не раз вспоминал тебя вместе с нами, осиротевшими.

Матушка уже почти рыдала, давая выход накопившейся за эти годы тоски по сыну и тревоги за него. Андрей Петрович осторожно вынул палец из клюва попугая и нежно обнял ее.

– Андрюша хороший! Андрюша хороший!.. – вдруг вдохновенно затараторил как бы оживший заново попугай.

Андрей Петрович вопросительно посмотрел на батюшку, тогда как матушка прямо-таки сжалась в его объятиях.

– Да это матушка научила его на мою голову! – раздосадованно воскликнул Петр Иванович. – Как будто делать ей было больше нечего! – гневно глянул он на нее.

– Ай да матушка! Настоящий дрессировщик! Дай-ка я гляну на тебя! – восхищенно воскликнул Андрей Петрович. – Надо же, сама научила говорить попугая! – не мог успокоиться он. – Хотя, надо отдать ему должное, Андрюша способный ученик.

Петр Иванович с некоторой опаской поглядывал на сына – не притворяется ли, чтобы выгородить перед ним свою матушку? Да вроде бы нет, восхищается искренне. Ну и слава Богу! Вроде как обошлось…

– Большое тебе спасибо, сынок, за твое бесценное «говорящее письмо», – с какой-то нежностью в голосе, не свойственной ему прежде, проникновенно произнес Петр Иванович. – Сколько долгих лет мы с матушкой, замирая, слушали его, вспоминая о тебе. И сколько слез выплакали, не счесть. Но нам всегда казалось, что ты рядом с нами, а не на самом краю света. Еще раз спасибо тебе, Андрюша.

А матушка, обнятая сыном за плечи, благодарно уткнулась в его широкую, уже далеко не юношескую, грудь.

* * *

– Не забудь только, Андрюша, обновить после моей кончины родословную нашего рода, который далеко не последний в России, – озабоченно наказывал сыну Петр Иванович. – Ты же, как я понял, хочешь стать вроде бы как литератором?

– А ты все о своей кончине, батюшка! Не рано ли? – недовольно буркнул Андрей Петрович.

– В самый раз, Андрюша, в самый раз. Подходит мое время, подходит, себя-то не обманешь, – смиренным голосом молвил Петр Иванович. – А ты себя зря не тревожь, не печалься. Всему свое время, сынок. Ты же это не хуже меня знаешь.

Теперь они часто беседовали в его кабинете. Петр Иванович лежал на диване, положив голову на высоко взбитые подушки, а Андрей Петрович садился у его изголовья. Говорил в основном батюшка, давая родительские наставления или вспоминая прожитые годы. Изредка заходила матушка, чтобы принести квасу и поправить подушки у батюшки. Она прямо-таки благоговела перед ними, видя мирно беседующих отца и сына, и, выйдя из кабинета, истово крестилась на образа в дорогих окладах.

– Род-то наш древний, – начал Петр Иванович вводить в родовые тайны наследника, – но возвысился он при Иване IV, Грозном. Пращур наш был с ним еще в Александровской слободе, а затем красовался на коне с собачьей головой, притороченной к седлу, усмиряя непокорных бояр во времена опричнины. А после новгородского погрома, учиненного царем, был обласкан им, получив во владение значительный земельный надел там же, на Новгородчине. Уже в Смутное время его сын примкнул к князю Пожарскому и участвовал в изгнании поляков из Москвы, получив за это именьице на Владимирщине. На Земском соборе, избиравшем нового царя, поддержал кандидатуру Михаила Романова, своего земляка, и после его избрания на престол расширил свое родовое имение под Костромой за счет земель князей Мещерских, стоявших за противника Романовых.

С тех пор все Шуваловы отбывали дворянскую повинность на воинской службе. Твой дед, Иван Шувалов, участвовал в заговоре гвардии против Петра III, приведшем на престол Екатерину II, и тем самым присовокупил к своим владениям имение в Тверской губернии. И хотя Шуваловы в титулованную аристократию так и не пробились, но тем не менее стали не последним родом в России. Конечно, с владениями Шереметевых, Строгановых или, к примеру, хотя бы Долгоруких им не сравниться, но и их земельные наделы не могут не вызывать уважения…

– Выходит, батюшка, наши предки сколотили состояние не столько воинскими заслугами, сколько участием в монархических усобицах? – хитровато улыбнулся Андрей Петрович.

Петр Иванович внимательно и изучающе, словно видел его впервые, посмотрел на сына.

– Ты не иронизируй, Андрюша, – мягко сказал он. – Чтобы сколотить состояние, как выразился ты, за счет ратных дел, им надо было бы быть по меньшей мере воеводами. А это ох как не просто, поверь мне. Потому-то они и добивались всего своим разумением.

Возьмем, к примеру, тебя, Андрюша, как представителя рода Шуваловых. Если бы ты не ушел с Крузенштерном в кругосветное плавание, то непременно бы участвовал в Отечественной войне с Наполеоном и дослужился бы, может быть, и до полковника, если бы, не дай бог, не сложил свою голову где-нибудь под Бородиным или Малоярославцем, – и Петр Иванович истово перекрестился, приподнявшись левой рукой над подушками. – Ну и что, получил бы ты за свои подвиги тысячи червонцев?

– Десятки тысяч, батюшка, – скромно поправил отца Андрей Петрович.

– Как так?! – словно ослышавшись, недоверчиво посмотрел он на сына, но увидев на лице того лукавую улыбку, понял, что это правда, и вдохновился еще больше. – Нет, конечно. В лучшем случае Георгия, что, разумеется, тоже не так уж и плохо. А вот за время службы в Российско-Американской компании ты сколотил целое состояние. И к тому же немалое, – уточнил он, прикинув что-то в уме. – И не столько своим геройством, сколько головой и умением. Вот так-то, Андрюша… – и в изнеможении откинулся на подушки.

И Андрей Петрович возражать не стал – у батюшки своя правда, свое понимание жизни…

– Управляющие имениями, – продолжал наставлять отец сына, – вроде бы и регулярно пересылают деньги, но, боюсь, без хозяйского догляда воруют, обирая холопов. А это очень опасно, потому как могут довести их до разорения, лишив нас доходов. Посему прошу тебя, Андрюша, как войдешь в наследство, не спеша объедь имения и разберись с их делами на месте. У тебя после отставки времени на эти дела будет более, чем предостаточно. Не откладывай, прошу тебя, это на потом, до лучших времен. Это очень и очень важно, поверь мне. Мне, к сожалению, сделать это было уже недосуг из-за немощности. А тебе, почитай, будет в самый раз.

Если же обнаружишь где произвол, принимай смелые решения, не сюсюкайся с ними, ибо единожды преступивший свои обязанности будет и впредь поступать так же, – и он обессилено откинулся на подушки. – Это закон жизни, Андрюша, и не нам его менять, – добавил Петр Иванович уже чуть слышно.

Андрей Петрович понял, как это волновало батюшку. Ведь значительно приумножить наследство он так и не смог, но почти все доходы от него, за исключением лишь затрат на приличествующее их положению приданное для своих дочерей, скрупулезно накапливал в банке, так как оплачивать все расходы на содержание имений и своей семьи он мог за счет службы. Тем самым он смог значительно увеличить родовые активы. Батюшка прямо не просил его об этом, но, видимо, очень хотел, чтобы его наследник поступал именно так же. Поэтому он и встревожился, узнав о намерении сына покинуть военную службу, приносившей если и не такой уж большой, но зато постоянный доход. Однако, узнав о его финансовых успехах, успокоился.

– Не забывай и о сестрах. Они хоть и замужем за достойными и вполне обеспеченными мужчинами, но в жизни всякое бывает. В случае крайней необходимости можешь воспользоваться и банковскими активами. Они, собственно говоря, для этого и предназначены. В общем, ты станешь главой рода со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. Помни об этом и будь же достоин этого почетного звания.

– Я понимаю это, батюшка.

– Тем не менее ты должен знать, что пока были силы, и я боялся, что ты не успеешь вовремя вернуться домой, мной были подготовлены подробные инструкции для тебя по тем вопросам, которые мы уже оговорили. Они лежат в верхнем левом ящике письменного стола в запечатанном пакете, и матушка предупреждена об этом. Имей это в виду и изредка заглядывай в них – это как бы мое духовное завещание.

Так постепенно Петр Иванович вводил своего наследника в курс родовых проблем, о которых ранее предпочитал не распространяться, видимо, следуя проверенной временем мудрости, что всему, мол, свое время.

* * *

Как-то Петр Иванович был по его желанию общими усилиями посажен во главе стола в гостиной, так как обычно он принимал пищу в постели. «Предстоит, наверное, важный разговор», – предположил Андрей Петрович. И не ошибся. После того как была убрана посуда и прислуга покинула гостиную, Петр Иванович внимательно посмотрел на сына.

– Тебе, Андрюша, уже сорок лет, и пришло время подумать и о наследнике. Что ты думаешь по этому поводу?

«Ну вот, кажется, и подошло время сообщить им о том, чего они пока еще не знали. Ведь я не писал им об этом в своих подробных письмах – не хотелось тревожить заочно», – признался он себе.

– Вообще-то у меня уже есть сын.

Матушка всплеснула руками и чуть не лишилась чувств, а Петр Иванович напряженно смотрел на сына, ожидая подробностей. Сделав паузу, пока матушка пришла в себя, Андрей Петрович продолжил:

– Ему сейчас около шести лет. Его мать – дочь вождя большого племени, то есть по-европейски будет герцогиня или княжна, – он улыбнулся, увидев, как матушка при этих словах с удовлетворением закивала головой. – Зовут сына Андрэ, как звали и меня в индейском селении, значит, по-нашему будет Андрей Андреевич.

– А как выглядит его мать, как ее зовут? – с чисто женским любопытством спросила матушка.

– Это очень милая, преданная и нежная девушка, которая не требовала от меня ничего, кроме любви. Все индейцы очень уважали ее. А зовут ее Малоннела, но я с ее согласия звал ее Маня.

– Малоннела, – как эхо, повторила матушка. – Красивое имя. Маня, Маша, Мария, – перебирала она синонимы женских имен, – тоже хорошо.

Наконец, справившись с волнением, вступил в разговор Петр Иванович.

– Но ведь это незаконнорожденный сын, не так ли, Андрюша? – очень осторожно спросил он.

– По нашим законам – да, так как мы с Малоннелой не обвенчаны. А по законам индейского племени Андрэ вполне законный мой сын. Когда я в последний раз покидал индейское селение, то перед всем племенем объявил его сыном русского дворянина и в подтверждение этого вручил ему свою офицерскую шпагу.

Петр Иванович удовлетворенно кивнул головой, подтверждая благородный поступок сына, а матушка запричитала:

– Внучек ты мой, кровинушка моя, и никогда-то я тебя не увижу, не обниму, не расцелую. Остался ты, соколик наш, на чужбине, в далеких краях…

И слезы бежали по ее щекам.

– Хватит голосить, мать! – впервые после возвращения сына жестко оборвал он жену. – Слезами делу не поможешь, – и задумался. – А возможны ли какие-либо варианты, Андрюша?

– Многие русские поселенцы женятся на девушках из индейских селений, и местные священники проводят обряд крещения их детей в храме. Да что далеко ходить, если у главного правителя Русской Америки Баранова сын Антипатр – креол и вместе с тем дворянин, который с нами прибыл сюда, в Петербург.

Я много думал над этим вопросом и пришел к выводу, что Андрэ лучше все-таки остаться в Калифорнии. Он ведь креол и в силу этого резко отличается по внешнему виду от местных индейцев, но относится к местной элите и со временем будет вождем своего племени, а его индейская кровь, смешанная с нашей кровью, позволит ему добиться многого. Моя же шпага будет надежным гарантом в жизни и ему, и его потомкам. К тому же Малоннела заботливая и умная мать, немного говорящая по-русски, сумеет дать ему достойное воспитание. Так что пусть наш род пустит корни в далекой Калифорнии. Тем более что правитель поселения и крепости Росс коммерции советник Иван Александрович Кусков в курсе моих местных семейных проблем.

А мне, видимо, все-таки придется жениться, хотя я и не горю по этому поводу особым желанием, ибо после Малоннелы мне действительно будет очень трудно наладить семейную жизнь с другой женщиной здесь, в Петербурге. Но, как ни крути, законный наследник для продолжения нашего рода по мужской линии действительно нужен.

– Ты правильно рассудил, Андрюша. Пусть все так и будет, – удовлетворенно заключил Петр Иванович, довольный тем, что столь щекотливый вопрос, тревоживший его, благополучно разрешен.

* * *

Андрей Петрович выбежал на крыльцо – от ворот шел флотский офицер в форме капитана 2-го ранга. Перепрыгивая через ступеньки, сбежал навстречу ему, и друзья горячо обнялись.

– Здравствуй, Фаддей, дружище!

– Здравствуй, Андрюша! С возвращением! Бесконечно рад видеть тебя в полном здравии здесь, в Петербурге.

– А ты, я вижу, здесь тоже времени зря не терял, – намекнул тот, глядя на эполеты друга, бывшие уже с бахромой, что указывало на штаб-офицерский чин их хозяина. – Успел-таки, шельмец, обойти меня по воинскому чину.

– Не только здесь, но и на Черном море, – в тон ему ответил сияющий Фаддей Фаддеевич. – А с чином все в порядке. Ведь не зря же твой батюшка еще тринадцать лет тому назад предрекал мне чин адмирала. Так что для выполнения его предсказания осталась самая что ни на есть малость. Кстати, как его здоровье?

– Пойдем к нему. Он тебе будет очень рад, – не отвечая на вопрос друга, предложил Андрей Петрович.

Они вошли в кабинет. Петр Иванович, увидев Фаддея Фаддеевича, так и просиял.

– Рад видеть вас, дорогой Фаддей Фаддеевич, да еще в новом чине! От всей души поздравляю! А вот Андрюша собирается выйти в отставку с военной службы, – слабым голосом, как бы жалуясь, произнес Петр Иванович, совсем по-детски надув уже побелевшие губы.

У Андрея Петровича защемило сердце. «Слабеешь прямо на глазах, батюшка… Неужели ты был прав, предчувствуя приближение неизбежного конца? – с тоской подумал он. – А я ведь сейчас запросто мог бы быть с экспедицией в тундре на Аляске, не случись отставки Баранова», – ужаснулся он от этой неожиданно пришедшей на ум мысли.

– Ну и правильно делает, – ничуть не удивился Фаддей Фаддеевич. – Ведь его однокашники по полку после Отечественной войны, наверное, уже как минимум полковники. Кто, конечно, пережил Бородинское сражение, – запнувшись, уточнил он, зная, что гвардейские полки понесли там большие потери. – А Андрей Петрович ведь теперь большой ученый, так что у него уже своя, совсем другая дорога в жизни.

– Спасибо вам на добром слове, Фаддей Фаддеевич! – облегченно вздохнул Петр Иванович. – Андрюша ведь тоже так считает… – и, слабо кивнув головой, устало закрыл глаза.

* * *

Друзья обосновались в комнате Андрея Петровича. На письменном столе громоздились кипы тетрадей, блокнотов и прочих бумаг, исписанных неровным почерком, в большей своей части карандашом. Увидев вопросительный взгляд Фаддея Фаддеевича, пояснил:

– Мои дневники, путевые заметки и всякие разные памятки, накопившиеся за шестнадцать лет. Вот и пытаюсь все разобрать, систематизировать по каким-нибудь признаком, но, честно говоря, голова кругом идет. Думал, что сделаю это довольно быстро, а теперь понял, что для этого потребуется длительное время. И еще хотел бы поблагодарить тебя, Фаддей, за то, что высказался перед батюшкой в поддержку моего решения покинуть военную службу.

– А за что, собственно говоря, благодарить? – удивился тот. – Я всего-навсего сказал то, что думал на самом деле. Просто наши мнения совпали, вот и все. А как они могли не совпасть, дружище? – лукаво посмотрел он на Андрея Петровича. – Мы разве когда-нибудь с тобой по-разному мыслили? Нет, конечно. То-то и оно!

Тут он обратил внимание на рисунок Георга Вильгельма, стоявший в рамке на столе.

– Хорош! Очень хорош, путешественник! – уважительно воскликнул Фаддей Фаддеевич, не скрывая некоторой доли зависти. – И где же ты отыскал этого столь экзотического вождя туземцев?

– В Новой Зеландии, где был начальником экспедиции по поручению Баранова, – уже с некоторой долей гордости ответил Андрей Петрович.

– Куда же тебя только не носила нечистая сила?! – дружески улыбнулся Фаддей Фаддеевич. – И не надоело тебе мотаться по дальним странам? – со скрытым подтекстом спросил он, пытливо вглядываясь в лицо друга.

– А как же это может надоесть?! – искренне удивился тот наивности вопроса.

– Ну-ну! – загадочно улыбнулся капитан 2-го ранга и стал внимательно перебирать лежащие на столе бумаги, бегло пробегая их глазами.

– И что же ты собираешься делать с этим богатством? – полюбопытствовал он.

– Думаю, во-первых, упорядочить и подготовить к изданию свои путевые заметки, а затем приступить к написанию приключенческой книги, посвященной этой же тематике. То ли повести, то ли романа. В общем, что получится, там будет видно.

Фаддей Фаддеевич с бесовскими искорками в глазах посмотрел на него.

– А у меня есть другое предложение…

– ???

– Дело в том, что я в качестве начальника экспедиции скоро отправляюсь в кругосветное плавание.

– От всей души поздравляю тебя! – воскликнул обрадованный этой новостью Андрей Петрович, и глаза его заблестели, что, конечно, не ускользнуло от пристального взгляда Фаддея Фаддеевича.

– Спасибо, Андрюша! Отплываем из Кронштадта на двух шлюпах. «Востоком» буду командовать я, а «Мирным» – лейтенант Лазарев. Ты должен знать его, так как он служил на компанейском корабле «Суворов», который посетил Новоархангельск то ли в 1814-м, то ли в 1815 году.

– Лазарев, Лазарев… Не тот ли, на которого я обратил внимание только потому, что ему на вид было лет тридцать, а он ходил вроде бы всего-навсего только в мичманах?

– Он самый. Дело в том, что он, еще не окончив Морской корпус, был командирован на английский флот гардемарином, и в течение пяти лет непрерывно бороздил воды всех океанов, приобретя бесценный опыт дальних плаваний. Потому-то и не преуспел пока в чинах. Но очень грамотный и деятельный моряк. Я уже давно присматривался к нему. В общем, как принято говорить официальным языком, перспективный флотский офицер.

Так вот, целью нашей экспедиции является максимальное проникновение к южной приполярной зоне и открытие неизвестных земель. Ты же знаешь, что Джеймс Кук во время своего Второго кругосветного плавания пытался обнаружить антарктические земли и в 1773 году первым в истории мореплавания пересек Южный полярный круг, но все три его попытки пробиться дальше на юг закончились неудачей. Сплошные полярные льды неизменно преграждали ему дальнейшее продвижение вперед, и он вынужден был отказаться от дальнейших поисков, так нигде и не встретив земли.

По окончании плавания Кук высказал предположение о существовании Южного континента или земли значительных размеров только в районе Южного полюса, в местах, недоступных для плавания. Потому-то непререкаемый авторитет Кука и стал как бы барьером для дальнейших поисков антарктических земель.

Однако ничто не вечно под луной, и по инициативе передовых русских мореплавателей, и в первую очередь Крузенштерна, было принято решение об организации экспедиции в Южный Ледовитый океан для отыскания возможно существующего там материка или земель больших размеров. Возможно, нам повезет больше, чем знаменитому английскому мореплавателю, и мы все-таки найдем этот самый материк. Ты же понимаешь, Андрюша, что это будет значить для всего цивилизованного человечества?! – тот кивнул головой, сглотнув ком, застрявший в горле. – Это будет не просто очередным географическим открытием. Это будет переворотом в понимании сущности планеты по имени Земля, – и улыбнулся. – Что-то понесло меня в высшие материи. Но в то же время осталась ведь самая малость – всего-навсего отыскать эти неведомые земли, – и он уже откровенно рассмеялся над своими рассуждениями. – Хотя, – задумчиво произнес он, – кто его знает, все может быть…

В эту экспедицию предполагается включить нескольких ученых от Петербургской академии наук, в связи с чем возникла необходимость координации их работы. И тут я как руководитель экспедиции и вспомнил о тебе, зная, что ты вот-вот должен вернуться из Русской Америки. Поэтому и предлагаю тебе должность в качестве моего заместителя по, так сказать, ученой части, в то время как Михаил Петрович Лазарев будет заместителем по общим вопросам. Ну и как ты, Андрюша, относишься к этому моему предложению? – с надеждой в голосе заключил Фаддей. – Ведь, честно говоря, другого ученого на этой должности я просто и не вижу.

Андрей Петрович ошалело смотрел на него.

– Ты искуситель, Фаддей, злостный и коварный искуситель! Ты слишком хорошо знаешь меня – разве я могу отказаться от такого предложения?! Но, к сожалению, есть обстоятельства гораздо более веские, препятствующие принятию твоего весьма лестного предложения. Ты же видел состояние моего батюшки. Разве я могу, разве я имею право покинуть его в столь трудный для него час?! Я просто не могу быть предателем. Хотя, – подумав, тихо добавил он, – всегда можно найти оправдание любому предательству.

Фаддей Фаддеевич печально и в то же время с гордостью смотрел на друга. «Дай Бог, чтобы у меня были сыновья, достойные подражания ему», – вдруг подумал он.

– Кроме того, – несколько подумав, добавил Андрей Петрович, – я обещал батюшке по его просьбе после вступления в наследство объездить наши имения, чтобы навести там порядок. А для этого тоже потребуется время.

– Можно подумать, что тебе для этого нужно будет объехать чуть ли не пол-России? – усмехнулся собеседник.

– Почти. Хотя наше родовое имение находится в Костромской губернии, но есть еще имения и во Владимирской, и в Тверской, и в Новгородской губерниях.

– Ну и ну! – неподдельно удивился Фаддей Фаддеевич. – Ты же будешь настоящий богатей, когда вступишь в наследство! А вот у моего отца есть только одна-единственная мыза в Эстляндии, – честно признался он.

– Стало быть, ты выходец из мелкопоместных дворян? Ну, прямо как светлейший князь Потемкин-Таврический или, к примеру, адмирал Федор Федорович Ушаков, – не преминул подковырнуть друга Андрей Петрович. – Но не менее удачливый, – уточнил он, улыбаясь.

Между тем Фаддей Фаддеевич, не обращая внимания на товарищеские подначки Андрея Петровича, явно испытывал неловкость перед другом, и отвел глаза в сторону.

– Извини меня, Андрюша, это может показаться кощунственным и не совсем достойным для дворянина, но мне почему-то кажется, что ты все-таки успеешь принять участие в экспедиции, – и уже открыто взглянул на него.

Их взгляды встретились, и они оба поняли смысл сказанного.

– Поэтому я все-таки зарезервирую для тебя место своего ученого заместителя, – твердо сказал капитан 2-го ранга. – Не может столь достойный человек, коим является мой друг, не принять участия в таком неординарном предприятии. Во всяком случае, – уточнил он, – не должен в это не верить.

Друзья обнялись, как бы подтверждая этим объятием все сказанное и недосказанное, но и без слов понятное им обоим.

И уже выходя из комнаты, Фаддей Фаддеевич неожиданно спросил, оглянувшись на письменный стол:

– А как ты, Андрюша, все-таки думаешь назвать свое будущее литературное произведение, которое, зная твои способности, будет не менее увлекательным, чем твои скитания по дальним странам?

Опешивший от неожиданности Андрей Петрович собрался наконец-то с мыслями.

– Ты уже сам, Фаддей, дал ответ на свой вопрос, не подозревая об этом. Рабочее, если так можно выразиться, название моей будущей книги может выглядеть примерно так: «Приключения поручика гвардии в дальних странах» или что-то в этом роде, – и он поднял на друга взгляд, засветившийся внутренним светом творческого человека, много размышлявшего до этого над этим, казалось бы, простым вопросом.

– Прекрасное название. И главное – отражает сущность повествования. – А затем вдруг широко улыбнулся внезапно пришедшей на ум мысли. – А ведь, между прочим, у него же может быть и не менее достойное продолжение. Тебе так не кажется, Андрюша?

И оба рассмеялись, как бы отбрасывая прочь возникшую было в их отношениях напряженность. Их дружба прошла на прочность еще одно не очень простое испытание. Теперь они были уверены, что если судьба вновь сведет их вместе, то они будут верны своей многолетней дружбе при любых обстоятельствах. Это была дружба, проверенная годами, уже не тех молодых людей, которые были увлечены романтикой дальних путешествий, а зрелых мужчин, много повидавших и переживших за прошедшие годы.

И если Фаддей Фаддеевич страстно желал, чтобы его друг оказался рядом с ним в трудные для него времена, которые он явственно предвидел с высоты своего жизненного опыта, то Андрей Андреевич молил Бога, чтобы это непременно бы так и случилось.

* * *