Вне всякого сомнения, появление целой эскадры, где на военных кораблях женщины и дети чувствовали себя как у себя дома, стало необычным событием для жителей маленького городка, которые смотрели на это зрелище с интересом и даже с симпатией. Для беженцев же после всего пережитого этот последний причал казался залогом более спокойного, хотя и неизвестного будущего. Они с интересом разглядывали пляжи и пальмы, новенькие дома и минареты мечетей, и красочную толпу вдоль оживленной набережной – много красных фесок и белых широких восточных одеяний среди строгих костюмов европейцев и военных мундиров.

* * *

Плиний Старший, знаменитый римский ученый и историк, назвал Бизерту «безмятежным городком», ревностно берегущим свой покой, привлекающим многочисленных римских вельмож свежестью климата и ласковым летом. Этому описанию около двух тысяч лет.

Бизерта была основана финикийцами почти одновременно с Карфагеном в начале IX века до нашей эры и сыграла важную роль в истории благодаря своему уникальному географическому положению. Белый мыс – самая северная точка Африки в центре Средиземноморья, колыбели западной цивилизации. И все суда, пересекая Средиземное море с запада на восток или с востока на запад, не могли, да и не стремились миновать ее гостеприимную гавань. Старый порт, являясь природной гаванью и сообщаясь каналами с внутренними озерами, служил надежным убежищем для всех мореплавателей.

Находясь на перекрестке главных морских дорог, Бизерта представляла собой своеобразный водоворот, в который попадало и неизбежно перемешивалось множество народов, образуя за тысячелетия бесконечный людской поток, который оставил след в ее культуре, образе жизни и даже в цвете кожи ее коренных жителей. И каждый народ давал городу свое название – Гиппон, Акра, Диарритус, Бензерт, Бизерт и, наконец, Бизерта. Во всяком случае, след, оставленный основателями города – финикийцами, – сохранился надолго. Эти отважные мореходы, отправляясь в неизведанные края, преследовали только мирные цели, устанавливая торговые ряды по всему побережью Средиземного моря, что способствовало и взаимному культурному обогащению народов, его населяющих.

Начиная с XVI века Бизерта – настоящая пиратская база Средиземноморья, разгульная, богатая, разбойная и бесшабашная. Считают, однако, что корсары того времени только добавили перца в бизертскую кровь, обогатили город, снискали ему славу, но тем не менее не сделали его жителей жестокими.

Изгнав в XIX веке пиратов и разбойников, город зажил степенной и размеренной жизнью рыболовов и земледельцев. Так, эрцгерцог Луис Сальвадор писал: « Маленький белый городок грациозно отражается в кристаллах вод уснувших к вечеру каналов… Каналы начинают мерцать в мягком свете звезд, огнях базаров, кафе, загадочных жилищ… Бизерта осталась в моей памяти одновременно как сказка Востока, воплотившаяся на юге Средиземноморья, и как прелестная и пленяющая новая Венеция…»

Но в 1881–1883 годах Франция взяла Тунис под свое покровительство и установила так называемый протекторат, втянув его в состав своей колониальной империи.

Все каналы, которыми любовался австрийский эрцгерцог, засы́пали в начале 90-х годов XIX века. На громадной искусственной насыпи площадью более 750 гектаров был построен новый современный город. В 1895 году открылся и новый порт для международной торговли, ставший одной из военно-морских баз французского флота.

И символично, что первый иностранный визит в новый порт совершил русский крейсер «Вестник» в 1897 году. А еще через три года контр-адмирал Бирилев (будущий морской министр России), прибывший на эскадренном броненосце «Александр II» в сопровождении миноносца «Абрек», нанес визит французскому губернатору и по его предложению посетил недавно построенный на возвышении форт Джебель-Кебир в окрестностях города. Мог ли он на пороге XX века предполагать, что всего лишь через двадцать лет этот рейд станет последней якорной стоянкой последней эскадры когда-то могучего Российского Императорского флота. Интересна и такая деталь: корабли 3-й Тихоокеанской эскадры под командованием контр-адмирала Небогатова бросали здесь якоря, делая остановку на пути через Суэцкий канал из Балтики в Японское море, к Цусиме, в то время как многочисленная 2-я Тихоокеанская эскадра под командованием вице-адмирала Рожественского шла на Дальний Восток вокруг Африки.

Для строительства этого порта было использовано большое и достаточно глубокое озеро, расположенное в нескольких километрах от морского берега с рекой, вытекающей из него в море. Поэтому французам было достаточно лишь превратить реку в судоходный канал, чтобы создать надежное убежище для огромного количества судов какого угодно размера. Утверждали, что Бизертское озеро, имеющее поверхность в 150 квадратных километров, смогло бы вместить в себя все военные флоты мира. И это утверждение не было голословным.

На южном берегу озера, противоположном каналу, французы создали крупный арсенал военно-морского ведомства под названием Сиди Абдалла в честь тамошнего арабского святого. В этом арсенале было два сухих дока, построенных по чертежам русских инженеров, соответствовавших размерам новейших русских линейных кораблей постройки 1912–1916 годов. Дело в том, что по договору, подписанному в начале Первой мировой войны министром Сазоновым и союзниками, Россия, в случае победы над Германией, должна была получить кроме Черноморских проливов Босфор и Дарданеллы еще и Бизерту в качестве базы русского Средиземноморского флота.

В те времена Бизерта насчитывала 20 тысяч жителей, приблизительно половина из которых были французы и итальянцы, переселенцы из бедной близлежащей Сицилии. Арабское население занимало свою часть города, окруженную стеной и характерную своими мечетями и жилыми домами. В то время как европейское население жило в так называемом новом городе, прилегающем к старому арабскому, построенном французами за последние три десятка лет в особом колониальном стиле, где белый камень чередуется с красным кирпичом.

Вначале, на протяжении около двух километров со стороны моря, канал идет строго прямо при ширине около ста метров, с пристанями для стоянки пассажирских и торговых судов, по берегам которого среди пляжей и пальм тянутся, видимо, административные строения в два или три этажа. Дальше, к озеру, канал постепенно расширяется в виде устья реки и служит внутренним рейдом для стоянки судов на бочках или якорях.

На этом-то внутреннем рейде и стояли на якорях русские корабли и суда, пришедшие из Константинополя.

* * *

Что испытывали моряки эскадры, члены их семей и ее пассажиры, оказавшиеся на севере Африки? Всех, без исключения, этих разных по социальному положению людей, по собственной воле ушедших в изгнание от большевистской тирании, объединяла общая надежда – непременное возвращение в Россию, в свое горячо любимое Отечество. Пусть и не сразу, пусть через несколько или десяток лет, но обязательно вернуться туда, откуда они, скрепя сердце, бежали в неведомое.

Сейчас же надо было как-то обустраиваться на чужой земле, приспосабливаться к жизни на ней, чтобы выжить…

* * *

Местные власти приняли эскадру довольно холодно. Да это и понятно. Ведь она прибыла из страны, пораженной красной духовной заразой. А как раз этой заразы французы и боялись пуще всего. Так, начальник службы безопасности в Бизерте доносил: « Поскольку из шести тысяч человек большинство пропитано коммунизмом, мне кажется необходимым укрепить предписанную службу политической безопасности, которая явно недостаточна». Во всяком случае, все офицеры эскадры были обезоружены.

Потому-то на кораблях и судах эскадры по мере их прибытия в Бизерту поднимались желтые карантинные флаги – никто не имел права в течение сорока суток съехать на берег, и никто не имел права подойти к ним. Полная изоляция от внешнего мира…

И уже 23 декабря 1920 года в одной из крупнейших газет «Тюнизи франсэз», издававшейся в Бизерте и отражавшей взгляды французских колониальных властей, была опубликована статья под заголовком «Русские Врангеля в Бизерте», в которой писалось: « Кто эти люди, мы не знаем. Среди них, возможно, есть элементы, особо опасные тем, что в состоянии спровоцировать столкновения с нашими войсками. Мы рекомендуем всем торговцам в Бизерте относиться к русским с осторожностью: какой валютой собираются они оплачивать свои покупки? Жаль, что Тунис не имеет достаточно сильного голоса, чтобы заявить о нежелании быть страной, на которую свалилась эта неприятность».

Что касается местного арабского населения, то постепенно первоначальная их настороженность к русским исчезла. И арабы, местные жители, подчеркивая присущую основной массе русских эмигрантов интеллигентность и образованность, стали называть их «ле рюс Блан» («белые русские»).

* * *

А в это время разгорелась борьба за будущее кораблей Русской эскадры. Французское правительство вынашивало далеко идущие планы. Разрешив русским привести их в Бизерту, оно намеревалось под каким-либо предлогом отослать экипажи русских обратно в Россию, оставив корабли под надсмотром французских рабочих технических бригад, чтобы оценить стоимость приобретенного имущества. Особый же интерес для французов представлял новейший линейный корабль «Генерал Алексеев», большие нефтяные миноносцы и плавучая мастерская «Кронштадт».

В то же время адмирал Дюмениль, пользовавшийся большой популярностью у русских моряков, прекрасно понимал, что те надеются продолжать борьбу с большевиками, передав свои корабли в распоряжение будущего «Русского правительства за границей».

Морской префект в Бизерте адмирал Дарье сообщал в Париж: «Я видел адмирала Кедрова… По его словам, он никогда не слышал о предложении Врангеля отдать флот в залог Франции». Префект одновременно объяснял, что невозможно оценить корабли, пока они находятся у русских. С одной стороны, под предлогом «санитарных причин» они были поставлены в карантин. С другой стороны, адмирал Кедров принял меры, чтобы не допустить вмешательства французских техников, объяснив сразу же, что в его распоряжении находятся русские квалифицированные инженеры.

К тому же парижское министерство финансов проявило вполне серьезный интерес к будто бы находящемуся на одном из кораблей «золотому запасу правительства Юга России». Осторожные расследования привели, в конце концов, к «Кронштадту», на котором действительно «открыли» 275 миллионов бумажных рублей, не имеющих больше абсолютно никакой ценности.

* * *

Как только «Гневный» стал на якорь на внутреннем рейде Бизерты, его командир тут же приказал спустить ялик на воду и, впрыгнув в него, направился к «Великому князю Константину». И когда тот еще только приближался к пассажирскому пароходу, с его борта раздался звонкий восторженный детский крик:

– Папа!!!

Степан Петрович, встав с банки* ялика во весь рост, снял с головы фуражку, приветственно помахал ею и приказал матросу:

– Греби, Плетнев! Греби!

– Есть грести, вашскобродь! – с готовностью ответил тот, налегая на весла. – Только бы вот ненароком весла не сломать! – озорно глянул он на командира.

И ялик стал рывками быстро приближаться к пароходу.

– Никак ваша дочка, вашскобродь? – натужно сделав очередной мощный гребок, понимающе спросил матрос. – Ксюша? – уточнил он после очередного гребка.

– Она самая, Плетнев, она самая, – благодарно улыбнулся капитан 1-го ранга. – Стало быть, запомнил мою стрекозу?

Тот удивленно глянул на своего командира:

– А как же, вашскобродь?! Ведь она же была любимицей всей команды нашего миноносца при переходе из Севастополя в Константинополь, – пояснил он.

Матрос лихо подвел ялик к трапу, и когда Степан Петрович нетерпеливо взбежал по нему на верхнюю палубу, буквально забитую пассажирами, к нему тут же кинулась Ксения.

– Здравствуй, папа! – радостно воскликнула она, когда тот подхватил ее на руки.

– Здравствуй, родная моя! – ответил Степан Петрович и обнял Ольгу Павловну, подбежавшую к ним.

Женщины, окружавшие их, не скрывали слез радости при виде встречи семьи командира «Гневного», за которым наблюдали с момента его выхода на рейд из канала. Как, впрочем, и каждого корабля, входящего на рейд Бизерты. Ведь «Константин» прибыл сюда первым из кораблей и судов эскадры, и его пассажиры с нетерпением и тревогой ожидали остальные, растянувшиеся в бурном море от Босфора до Туниса. «Когда же и мы увидим своих дорогих мужчин?!» – легко читался в их глазах немой вопрос.

– Как добрались, Степан Петрович? – несколько смущенно спросила подошедшая к ним супруга старшего офицера «Гневного», прекрасно знавшая, что старший офицер корабля не имеет права покинуть корабль в отсутствие его командира.

– С Божьей помощью, Софья Кирилловна! – ответил тот, галантно поцеловав ей руку. – Как только освобожусь и вернусь на «Гневный», то сразу же пришлю к вам Владимира Аркадьевича, который, как и я, с нетерпением ждет встречи со своей семьей. Но служба есть служба…

– Спасибо за заботу, Степан Петрович! – улыбнулась та, заметно порозовев от предчувствия уже скорой встречи с супругом. – И можете не беспокоиться – я прекрасно знаю основы флотской службы.

Степан Петрович, благодарно глянув на супругу своего ближайшего помощника, опустил Ксению на палубу.

– Ну что же, Ольга Павловна, приглашайте гостя в свою каюту, – улыбнулся он.

– Дорогого, очень дорогого гостя! – уточнила та, засветившись от счастья, и, взяв его под руку, прижалась к его плечу, в то время как тот держал за руку Ксению, которая с восторгом смотрела на отца.

И их дружная семья через проход, образованный расступившимися пассажирами, направилась в свою каюту.

– Наконец-то мы собрались все вместе, – заметил Степан Петрович, когда они вошли в каюту. – Не хватает только Павлика… Кстати, он просил передать вам большой привет.

– Ты что же, папа, встречался с ним после нашего выхода из Константинополя?! – с загоревшимися глазами воскликнула Ксения.

– В Наварине, Ксюша.

– Мы тоже видели там «Алексеева», но только издалека, – вздохнула Ольга Павловна.

Степан Петрович понимающе кивнул головой.

– А вот мой «Гневный» подходил к его борту для дозаправки мазутом, – пояснил он.

– Какой же ты все-таки счастливый, папа! – с нескрываемой завистью заметила Ксения.

Степан Петрович обнял ее.

– Просто у меня больше, чем у вас с мамой, возможностей, Ксюша. Разве не так?

– Уж это точно, – смиренно согласилась та, в то время как Ольга Павловна с тревогой посмотрела на него.

– Как он себя чувствует, Степа? Какое у него настроение?

– Не волнуйся, Оля. И самочувствие, и настроение у него прекрасные. Там кадеты всей ротой съезжали на берег, где настоятель Георгий Спасский отслужил панихиду на братской могиле русских моряков, погибших в Наваринском сражении. Это одна из традиций русского флота. Именно тогда, Оля, я и почувствовал, что юные моряки получили заряд уверенности в том, что русский флот не только жив, но и будет жить в дальнейшем, опираясь на его славные традиции.

Ольга Павловна благодарно обняла его:

– Спасибо Всевышнему за то, что ты есть у нас, дорогой! Ведь когда ты рядом с нами, нам не страшны никакие трудности, а все наши страхи пропадают как-то сами собой. Ведь так, Ксюша?

– Конечно, так, мама! Ведь папа – это самое дорогое, что есть у нас с тобой! И наша защита, и наша опора… – Степан Петрович даже вздрогнул, услышав столь возвышенные слова из уст своей дочери-подростка. – Вот только жаль, конечно, что с нами нет еще и Павлика.

Степан Петрович ласково потрепал ее по голове:

– Не расстраивайся, Ксюша! «Алексеев» вышел из Наварина после нас, так что скоро должен быть уже здесь, в Бизерте. Ведь этому исполину не страшны никакие штормы и бури.

Дочь благодарно и преданно посмотрела на отца.

– А что будет с нами, Степа, дальше? – озабоченно спросила Ольга Павловна.

– Пока, Оля, никаких конкретных решений, я думаю, нет. Ведь в Бизерту еще не прибыл даже командующий эскадрой. А вот когда она вся соберется здесь, то совместно с французскими властями и будет определена дальнейшая судьба всех беженцев из России, находящихся в Тунисе. Во всяком случае, на мой взгляд, семьям офицеров не стоит особо беспокоиться.

– Да мы и не будем беспокоиться до тех пор, пока будем видеть твой миноносец, стоящий на рейде. Ведь так, Ксюша? – улыбнулась Ольга Павловна.

– Конечно, так, мама! – беззаботно рассмеялась та, а Степан Петрович неожиданно для себя уловил так знакомый ему призывный взгляд, как бы вскользь брошенный на него супругой.

«Истосковалась по мне Олечка… – с радостно забившимся сердцем благодарно понял он. – Да и я, пожалуй, не меньше ее, – усмехнулся он про себя. – Но что же делать – ведь рядом же с нами Ксюша?..» – растерянно подумал он. И тут его блуждающий взгляд остановился на графине с небольшим количеством воды в нем почти у самого дна. «Вот же он, выход из положения!» – мелькнула догадка в его возбужденной голове.

– Не могла бы ты, Ксюша, принести свежей воды, а то что-то пересохло во рту?

– Конечно, папа! – с готовностью согласилась та. – Только питьевая вода находится у нас в титане на другой палубе. Но я мигом обернусь.

И, взяв со стола графин, выбежала из каюты.

Ольга Павловна, обвив его шею руками и крепко прижавшись к нему своим еще по-девичьи гибким телом, почти простонала:

– Как же, Степа, я истосковалась по тебе, мой милый… Когда ты был вдалеке от меня, то еще было ничего, терпимо. А сейчас, когда ты рядом, меня просто покидают силы от желания…

Тот же, почувствовав так знакомую мелкую дрожь ее спины у себя под рукой, сдавленным голосом глухо произнес:

– Я что-нибудь придумаю, Оля…

– Придумай, придумай, милый… И как можно быстрее, умоляю тебя… А то прячемся с тобой, как школьники, ради нескольких мгновений счастья. У меня же больше нет сил, чтобы ждать… Ты-то хоть понимаешь это?!

Он нашел своими губами ее ждущие трепетные губы, и они слились в долгом страстном поцелуе…

– Прямо как во Владивостоке, когда мы еще только начали встречаться с тобой, – смущенная их порывом, счастливо прошептала она.

– Дай Бог, чтобы это так и осталось между нами еще на многие-многие годы.

– Конечно, останется, Степа! Конечно, останется! Ты разве забыл, что у нас же с тобой любовь с первого взгляда…

– И в этом виноват мой старший брат Андрей! – лукаво заметил он.

– Дай Бог ему здоровья на долгие годы!

В длинном гулком коридоре раздались частые шаги.

– А вот и наша Ксюша спешит! – улыбнувшись, посмотрел на растерянное лицо супруги Степан Петрович.

– Спасибо тебе, Степа, за эти несколько минут счастья… – прошептала Ольга Павловна. – И не забудь, прошу, умоляю тебя, о своем обещании! – с игривой улыбкой многозначительно напомнила она.

– Можешь не напоминать, – ответил он, улыбнувшись, – я и так весь на взводе, как после команды «Торпеды – к бою!» в томительном ожидании команды «Пуск!»…

– Эх ты, командир миноносца! Ты что же, Степа, и во время боя с германскими миноносцами в Рижском заливе думал о том же? – лукаво хихикнула она.

– А я во время каждого боя только об этом и думал, за что и получал ордена! – огрызнулся он.

Ольга Павловна прижалась к нему:

– Ну что же ты обижаешься, Степа? Ты же ведь сам первым применил свои профессиональные термины…

Тот снисходительно усмехнулся:

– Я же просто привел их для сравнения. Ведь торпедная атака – высшая форма напряжения для офицера миноносца, а тем более его командира.

– У нас, женщин, тоже бывают свои высшие формы напряжения… – прошептала та. – И их даже не с чем сравнить, милый…

И она, как-то таинственно и в то же время многозначительно глянув на него, отстранилась, услышав приближающиеся к двери каюты торопливые шаги дочери.

* * *

В самом конце декабря командующий Русской эскадрой вице-адмирал Кедров собрал на флагманском крейсере «Генерал Корнилов» ее руководящий состав.

– Довожу до вашего сведения, господа, что первого января, сразу же после встречи Нового, тысяча девятьсот двадцать первого, года я убываю в Париж на французском крейсере для переговоров о дальнейшей судьбе Русской эскадры. Это вызвано тем, что во французском правительстве преобладает мнение о необходимости ее ликвидировать с целью передачи кораблей французскому флоту.

Раздались негодующие возгласы адмиралов и офицеров. Переждав, когда те изольют свое возмущение, командующий продолжил:

– Основанием этому мнению послужило обещание, якобы данное французам главнокомандующим генералом Врангелем о залоге кораблей эскадры в виде компенсации затрат на содержание их экипажей и членов их семей, а также воспитанников Морского корпуса, который еще только предстоит обустроить на новом месте. Я отдаю себе отчет в том, что это содержание, безусловно, требует значительных средств, но не настолько же, чтобы передать французам все корабли эскадры. – Среди присутствующих на совещании опять возникло движение. – Во всяком случае, мне представляется, что будет вполне достаточно в виде компенсации этих затрат передачи французам плавучей мастерской «Кронштадт», которой они очень интересуются, и нескольких транспортов, но только не боевых кораблей.

Присутствующие согласно закивали головами.

– Поэтому я и вынужден покинуть эскадру, чтобы на месте, а не по телеграфу, решить в Париже эти непростые вопросы. Ведь мы с вами покидали Севастополь именно потому, что рассчитывали продолжить нашу борьбу с большевиками. Не так ли, господа?

– Конечно, так, Михаил Александрович!

– Другого и быть не может!

– Непременно! – раздались дружные голоса адмиралов и офицеров.

Командующий окинул присутствующих удовлетворенным взглядом и поднял руку, требуя внимания.

– На время моего отсутствия, – продолжил он, – обязанности командующего эскадрой будет исполнять контр-адмирал Беренс*, а начальника штаба эскадры вместо отъезжающего вместе со мной контр-адмирала Машукова – контр-адмирал Тихменёв.

Те встали, коротко ответив: «Есть!»

– Садитесь, господа! У кого из вас есть ко мне вопросы, господа офицеры?

– Где, по вашему мнению, Михаил Александрович, будут в дальнейшем размещаться семьи офицеров? – встал командир линкора «Генерал Алексеев» капитан 1-го ранга Федяевский и уточнил: – После, разумеется, снятия карантина.

– Вполне справедливый вопрос, Иван Кириллович. В связи с этим у меня есть предложение: после прихода в Бизерту линейного корабля «Георгий Победоносец», который задержался в Галлиполи в связи с высадкой с него войск и для обслуживания нашей армии, привести в порядок его каюты и палубы для размещения семей офицеров эскадры. Ведь как боевой корабль он практически потерял всякое значение. А вот для размещения на нем семей офицеров, учитывая его большие размеры, он будет, как мне представляется, незаменим.

– Отличное предложение, Михаил Александрович! – согласился Федяевский, поддержанный присутствующими.

– А на освободившийся пассажирский пароход «Великий князь Константин» будут переведены матросы, изъявившие желание вернуться в Россию. Я же в этом вопросе буду действовать в полном соответствии с принципом: баба с воза – кобыле легче. А таких, по моим данным, набралось около тысячи человек. – Раздались возгласы удивления. – Пусть порадуются своему возвращению на родину в фильтрационных лагерях большевиков, – усмехнулся адмирал. – В то же время сокращение в связи с этим численности команд кораблей существенного значения не имеет, так как им, как вы, конечно, знаете, категорически запрещено выходить в море и вообще покидать рейд Бизерты. К тому же французское командование горячо поддержало это наше предложение ввиду его панической боязни распространения так называемой большевистской заразы.

Раздался сдержанный смех присутствующих.

Со своего места поднялся вице-адмирал Герасимов:

– Меня же, Михаил Александрович, интересует будущее Севастопольского Морского корпуса. В вашем, разумеется, видении. Ведь от этого зависит судьба сотен его воспитанников, среди кадет которого много и мальчиков-сирот…

Среди мужественных мужчин, находившихся в каюте командующего и не единожды смотревших в глаза смерти в схватках с врагами их Отечества, раздались сочувственные вздохи. Их настроение почувствовал и сам командующий.

– Это очень важный вопрос, Александр Михайлович, и я со всей ответственностью заявляю, что Севастопольский Морской корпус будет непременно возрожден! – По кабинету прошелестели возгласы удовлетворения. – Я уже переговорил по этому поводу с морским префектом Бизерты, и он согласился предоставить для этого один из разоруженных фортов по нашему выбору. – Глаза адмиралов и офицеров засветились радостью. – Поэтому вам, Александр Михайлович, необходимо создать соответствующую комиссию и приступить к выбору места размещения как воспитанников Морского корпуса, так и его обслуживающего персонала.

– Я, Михаил Александрович, чрезвычайно рад вашему столь обнадеживающему нас заявлению и немедленно приступаю к исполнению ваших указаний!

– Вот и прекрасно! Присаживайтесь, Александр Михайлович! Если больше нет вопросов, – он обвел взглядом присутствующих, – то все могут быть свободными. Прошу остаться только вас, Михаил Андреевич, – посмотрел он на контр-адмирала Беренса.

* * *

Праздником показался Степану Петровичу, Ольге Павловне и, конечно же, Ксюше день 27 декабря, когда за волнорезом стали видны огромные башни линейного корабля «Генерал Алексеев», ведомого двумя большими французскими буксирами, спереди и сзади, как и положено при сложных маневрах крупных судов в ограниченном пространстве. Теперь, наконец-то, и Павлик был в Бизерте.

Через несколько суток после православного Рождества Христова Степан Петрович после нескольких настоятельных просьб Ольги Павловны приказал, наконец, сигнальщику передать на линкор «Генерал Алексеев» семафор для его командира с просьбой отпустить кадета Чуркина «в увольнение» на миноносец «Гневный».

После томительных минут ожидания, так как он прекрасно понимал, что его просьба носила не уставной, а исключительно личный характер, с линкора было передано «добро» его командира. Вздохнув с явным облегчением, он приказал спустить ялик на воду.

– Торопитесь на свидание с сыном, Степан Петрович? – понимающе улыбнулся старший офицер.

– Вы прямо-таки провидец, Владимир Аркадьевич! – усмехнулся тот, сбегая с мостика.

– Павлик! – восторженно воскликнула Ксения, кинувшись к брату, когда тот с отцом поднялись по трапу на палубу «Константина».

– Ну, ты, сестренка, стала прямо-таки как невеста! – рассмеялся Павел, отстранив ее и оглядев с ног до головы.

– Скажешь тоже! – смущенно засветилась та радостью.

Ольга Павловна порывисто обняла сына.

– Здравствуй, здравствуй, Павлик, дорогой ты мой! Как же мы по тебе соскучились!..

– Можно подумать, что я только что вернулся из кругосветного плавания, – с радостно блеснувшими глазами рассмеялся тот.

– Ладно, милые женщины, отпустите Пашу, – распорядился Степан Петрович, покосившись на находившихся на верхней палубе пассажиров, с интересом наблюдавших за встречей семьей командира «Гневного» их сына. – Давайте-ка лучше пройдем в каюту.

– Ой, и то правда! – тут же согласилась Ольга Павловна, смущенно оглянувшись по сторонам.

И когда все разместились в каюте, Степан Петрович предложил:

– А теперь, кадет, не спеша расскажи по порядку обо всем, что с тобой приключилось за это время.

– Есть, господин капитан первого ранга! – озорно сверкнув глазами, ответил тот, вскочив со своего места.

А Ольга Павловна и Ксения радостно переглянулись.

* * *

Павел подробно и обстоятельно рассказывал обо всех перипетиях его одиссеи, приключившихся на пути из Константинополя до Бизерты, и лишь сдавленные вскрики слушательниц при очередных коллизиях сопровождали его неспешный рассказ.

«Толково и обстоятельно излагает свое повествование, – удовлетворенно отметил Степан Петрович. – Со временем из него, дай Бог, выйдет настоящий флотский офицер», – удовлетворенно заключил он, улыбнувшись, разумеется, про себя.

Тем временем Павел продолжал:

– Прибыли мы в Бизерту, как вы, конечно, знаете, за три дня до православного Рождества, и все готовились встречать этот великий праздник, но, увы, без традиционной елки. На линкоре тут же был поднят желтый карантинный флаг, что означало полную изоляцию с берегом, – он вздохнул. – В общем, так же, как это было и в Константинополе. И нам оставалось только с одной и той же точки смотреть на все, что делалось вокруг.

– Это нам, Павлик, тоже хорошо знакомо, – заметила, вздохнув, Ольга Павловна.

Тот понимающе кивнул головой и продолжил:

– Но вот пришел и день сочельника*. На юте корабля, позади кормовой башни главного калибра, все было готово для торжественной Рождественской службы, и под стволом среднего двенадцатидюймового орудия был приготовлен аналой*. По бортам выстроились, спиной к морю, с одной стороны, команда корабля, с другой – наша кадетская рота. Посредине, за духовенством, стояли наш директор, вице-адмирал Герасимов, офицеры корпуса и весь командный состав корабля, а за ними – матросский хор.

Служил отец Георгий Спасский, протопресвитер флота и в то же время наш корпусной настоятель, в сослужении с флотским протодьяконом отцом Николаем. Был тихий и теплый вечер под африканским небом в этот сочельник, первый для нас так далеко от Родины, и, слушая возгласы священнослужителей и пение смешанного хора, славящего рождение Христа, мы представляли, будто и в самом деле находимся в Вифлееме на Святой земле.

Ужин был праздничный, с такими лакомствами, как апельсины, мандарины и финики, растущие в этой стране. Уже давно нас не баловали так за столом, – Павел улыбнулся приятным воспоминаниям, а Ольга Павловна, вздохнув, с материнским состраданием посмотрела на сына, обделенного такими, казалось бы, мелочами, обычными в совсем еще недавнем прошлом.

– Затем, – продолжил он, – был устроен праздничный спектакль соединенными силами команды корабля и состава корпуса под открытым небом. Нашлись великолепные исполнители пения, танцев и игры на сцене в чисто русском духе. Сейчас мне трудно вспомнить все исполненные номера, кроме, разве что, песни «Светит месяц, светит ясный», исполненной хором на фоне темного занавеса из огромного брезента, по которому медленно скользил диск луны, описывая свою орбиту при помощи луча корабельного прожектора.

Вот, собственно говоря, и все. А папе особое спасибо за то, что смог устроить нашу встречу!

– Благодарить нужно не меня, Паша, а маму. Ведь они с Ксюшей не видели тебя еще со стоянки в Константинополе, а посему она настойчиво и просила меня организовать встречу с тобой. – Ольга Павловна смущенно опустила глаза. – Ведь я-то как-никак встречался с тобой в Наварине. А потому и использовал свое служебное положение, хотя, честно говоря, и испытываю чувство некоторого неудобства перед командиром «Алексеева», – признался Степан Петрович.

– Все совсем не так, Павлик! – решительно вмешалась в их разговор Ксения, решившая пожертвовать собой ради восстановления справедливости. – Это я допекала маму о желании встретиться с тобой с тех самых пор, как твой линкор отдал якорь на рейде Бизерты.

– Почему же ты тиранила маму вместо того, чтобы обратиться с этой просьбой прямо ко мне? – искренне удивился отец.

Ксения озорно посмотрела на него:

– Потому, папа, что мою просьбу ты бы мог воспринять как очередной каприз избалованной девчонки, в то время как просьба мамы выглядела вполне естественной.

Степан Петрович удивленно переглянулся с Ольгой Павловной. «Вот так вот, дорогие родители, получите очередной урок психологии от подрастающего поколения», – усмехнулся он про себя.

– Как бы то ни было, дорогие мои, но мы все-таки собрались все вместе! А это ведь так здорово! – подвел итог улыбающийся Павел.

* * *

Когда Степан Петрович в очередной раз прибыл на «Константин», Ксения с сияющими глазами бросилась к нему:

– Здравствуй, папочка!

– Здравствуй, Ксюша! – и, видя неподдельный восторг в ее глазах, предложил: – А не хочешь ли ты встретиться с Павликом?

Та недоверчиво посмотрела на него:

– А разве это возможно?!

– Почему бы и нет. А как же ты, Оля, относишься к этому моему предложению?

Ольга Павловна нерешительно ответила:

– Конечно, я за, но каким образом это можно осуществить?

Однако дочь тут же рассеяла ее сомнения:

– Ты разве, мама, забыла, что папа у нас чародей? Раз он говорит, что можно, стало быть, это непременно так и будет.

– Ладно, не буду больше томить вас неизвестностью, – рассмеялся Степан Петрович. – Спускаемся к трапу! – приказал он привычным командирским голосом.

Подойдя к трапу, он попросил Ольгу Павловну остаться наверху, а сам с дочерью спустился к ялику, который тут же подвел к трапу расторопный матрос.

– Принимай, Плетнев, барышню!

– Сей минут, вашскобродь! – заулыбался тот и, подхватив Ксению под мышки, опустил ее в ялик.

– Здравствуйте, дядя Федя! – безбоязненно произнесла та.

– Здравствуйте, здравствуйте, Ксюша! – восторженно ответил матрос, усаживая ее на кормовую банку.

– Неужто помнишь Федора, Ксюша? – искренне удивился Степан Петрович.

– А как же, папа! Ведь мы же с мамой плыли… – и, смутившись, поправилась, – шли на твоем миноносце из Севастополя в Константинополь и даже попали в шторм, – назидательным тоном пояснила та. – Да к тому же и жили на нем до переезда на «Константин».

– Тогда конечно… – неопределенно произнес Степан Петрович и обратился к матросу: – Ты знаешь, где стоит на якоре «Алексеев»?

– Так точно, вашскобродь!

– Отлично! Тогда и направишься к нему вместе с Ксенией. – Лицо той осветилось радостью. – Когда же подойдешь к его трапу, передай мою просьбу дежурному офицеру вызвать кадета Чуркина для встречи с его сестрой. Но от трапа никуда не отходи, иначе моего сына могут обвинить в самовольной отлучке с корабля. Понял?

– Так точно, вашскобродь! – ответил тот и заулыбался.

– Чего скалишь зубы, братец?! – возмутился капитан 1-го ранга.

Тот, приняв положение «смирно», доложил:

– Так ведь незадолго перед уходом из Севастополя в Константинополь вы, вашскобродь, приказали господину старшему офицеру посадить меня на гауптвахту* как раз за очередную самоволку!

Теперь улыбнулся уже командир:

– Стреляный воробей, стало быть!

– Так точно, вашскобродь! – уже без напряжения в голосе произнес матрос, почувствовав, что гроза миновала.

– Однако смотри, не гони! Чай, не сушеную картошку везешь! Греби по-малому…

– Есть грести по-малому! – и, не удержавшись, улыбнулся, глянув на притихшую Ксению. – Доставлю вашу дочку до «Алексеева» и обратно в лучшем виде, вашскобродь!

– Добро, отваливай! А ты, Ксюша, передай Павлику большой привет от нас с мамой.

– Будет исполнено, ваше высокоблагородие! – с бегающими чертиками в глазах ответила та и радостно помахала рукой матери, стоявшей на палубе у трапа.

Степан Петрович поднялся на палубу и попросил дежурного офицера, на всякий случай стоявшего несколько поодаль, чтобы рассыльный предупредил его о возвращении ялика, когда тот подойдет на несколько кабельтов* к «Константину», чтобы успеть встретить его. Однако, заметив в глазах мичмана промелькнувшую догадку об истинном значении его просьбы, с досадой подумал: «Вот, шельма, с ходу разобрался, что к чему, – усмехнулся он про себя. – Но это нормально, – тут же успокоил он себя, – ведь тоже как-никак мужчина, да к тому же еще и флотский офицер».

Как только Степан Петрович закрыл дверь в каюту на защелку, Ольга Павловна тут же обвила его шею руками:

– Какой же ты умница у меня, Степа! – горячо прошептала она. – Спасибо тебе за твою придумку, которую ты обещал сделать! Я прямо-таки сгораю от нетерпения, милый ты мой… – призналась она, ища своими подрагивающими губами его губы.

Тот же, сгорая от взаимного желания, подхватил ее на руки и опустил на кровать…

* * *

Степан Петрович расслабленно откинулся на подушку. От долгого воздержания он отдался любовной ласке настолько, что не было сил даже говорить. А Ольга Павловна, прильнув к его боку своим упругим и в то же время податливым телом, нежно перебирала пальцами его спутавшиеся, влажные волосы.

– Спасибо тебе, Степа, за этот подарок! – жарко шептала она. – Как же часто я вспоминала о тебе по ночам… А тут лежу рядом с тобой и никак не могу поверить этому…

Она замолчала, сладостно переживая свое женское счастье, и слезы радости катились по ее щекам.

– Вот только обидно, – смахнув слезу с лица, шепотом пожаловалась она, – что нам приходится идти на разные уловки для интимных встреч. От этого мне, признаться, становится как-то муторно на душе. Как будто мы с тобой не законные муж и жена, а любовники, вынужденные встречаться лишь урывками…

– В этом, Оля, тоже есть своя прелесть, – тихо рассмеялся он.

– Какой же ты у меня, однако, испорченный мужчина, Степа! – так же тихо прошептала она и нежно поцеловала его в щеку.

– Главное – это то, что мы с тобой вместе. А остальное уже имеет сугубо второстепенное значение. Но со временем, поверь мне, все образуется, и тебе уже не придется корить себя за как бы украденную любовь.

И он благодарно поцеловал ее в еще мокрую от слез щеку. Она же сразу встрепенулась:

– Ты уже отдохнул, Степа?

Тот только улыбнулся ее столь прозрачному намеку.

Ее рука скользнула вдоль его тела, и она радостно вскрикнула. Затем перекинула через него ногу и тут же, изогнув свое гибкое тело, сладостно простонала…

* * *

В изнеможении опустившись на постель, она в истоме уткнулась лицом в его широкую грудь и, плутовски улыбнувшись, прошептала:

– Какая же все-таки бесстыдная у тебя жена…

Он же только улыбнулся:

– Умные люди говорят, что для того, чтобы семья была крепкой, жена в постели должна быть распутницей.

– Вот теперь-то я спокойна! – рассмеялась Ольга. – Потому как у нас с тобой, Степа, будет очень и очень даже крепкая семья, – и тут же спохватилась: – Почему же это «будет», когда она уже есть!

Раздался негромкий стук в дверь, а затем послышался голос рассыльного матроса:

– Ваше высокоблагородие, ваш ялик возвращается и находится в двух кабельтовых от «Константина»!

– Добро! Благодарю за службу, братец!

– Рад стараться!

И послышались его удаляющиеся шаги.

Ольга Павловна ахнула и, выскользнув из постели, быстро оделась, а уже затем метнулась к зеркалу, чтобы привести в порядок прическу.

– Не спеши, Оля, у нас еще достаточно времени, чтобы привести себя в порядок, – успокоил ее Степан Петрович, одеваясь.

– Так мне же еще надо успеть застлать постель, Степа! – упрекнула его она.

Тот притворно вздохнул:

– Правильно все-таки говорят, что не родись красивой, а родись мужчиной.

– Ну уж нет! – звонко, по-девичьи разрумянившись, рассмеялась Ольга Павловна. – Иначе бы у меня не было тебя, Степа, дорогой ты мой человек…

Он обнял ее.

– Не знаю, какой из меня любовник, но ты, Оля, клянусь, в полном порядке!

– Не скромничай, Степа, – улыбнулась та, лукаво глянув на него. – Дай-то Бог каждому мужчине иметь хоть толику твоих любовных способностей…

Тот, отстранившись, испытующе посмотрел на нее:

– Ты рассуждаешь так, как будто у тебя для сравнения было немало других мужчин!

– Успокойся, дорогой ты мой! – рассмеялась Ольга Павловна. – Просто у меня было много подруг.

– Ты хочешь сказать, что опытных подруг? – никак не мог успокоиться он.

Та же снисходительно посмотрела на него:

– Вы, мужчины, даже не подозреваете, какое большое значение имеют интимные отношения для нас, женщин. И наши тайны, связанные с ними, которые можно доверить только самым близким подругам.

И тут Степан Петрович неожиданно рассмеялся.

– Ты чего это, Степа? – встревоженно спросила Ольга Павловна, озадаченная резкой переменой его настроения.

– А ларчик-то просто открывался… – хохотнул тот, хлопнув себя ладонью по лбу. – Просто я вспомнил слова, сказанные моим братом, кстати, в присутствии тебя и Марии в квартире, которую Андрюша снимал на Алеутской улице во Владивостоке.

– Какие такие слова? – насторожилась та.

– Да о том, что если одна из подруг, разумеется, по секрету сообщила о чем-то другой, то это было бы то же самое, как если бы она об этом громко сказала на площади, полной народу.

– А что, у вас, мужчин, разве по-другому? – испытующе посмотрела на него Ольга Павловна. – Свежо предание, да верится с трудом, – саркастически улыбнулась она.

Тот с чувством превосходства и долей сожаления посмотрел на нее:

– У нас, мужчин, да. Мы можем доверить другу любую, самую сокровенную тайну, будучи твердо уверенным, что она не станет достоянием гласности. Конечно, как говорится, в семье не без урода. И среди мужчин встречаются отдельные личности с отклонениями в психике. Но это лишь досадные исключения, – подчеркнул он. – В то время как женщина, узнавшая что-то, никак не может смириться с тем, что те, другие, не знают о том, что она знает это самое что-то. Это выше ее сил. Это предательство по отношению к самой себе, любимой, – от души рассмеялся Степан Петрович, довольный сделанным выводом из области, казалось бы, недоступной для мужского понимания женской психологии.

Теперь облегченно рассмеялась и Ольга Павловна, тонкой женской душой понявшая, что ее возлюбленный наконец-то освободился от возникших было у него смутных подозрений в ее супружеской неверности.

– Что же касаемо большого значения интимных отношений для вас, женщин, то разреши не согласиться с тобой.

Та вопросительно посмотрела на него, озадаченная ходом его мыслей, непонятных для нее.

– Я имею в виду фригидных женщин, для которых интимные отношения с мужчинами, как мне известно, не имеют столь существенного значения.

Ольга Павловна облегченно рассмеялась:

– Так это же редкое исключение, Степа, как любишь говорить ты, из каждого правила. Во всяком случае, среди моих подруг подобных исключений не наблюдалось. Но ведь и среди мужчин встречаются отклонения, связанные с проблемами потенции.

Тот иронически посмотрел на нее:

– Это далеко не одно и то же, Оля. Мужчины-импотенты так же, как и все остальные, страстно желают интимной близости, однако у них возникают определенные трудности при этом по физиологическим показаниям, как сказала бы ты. В то время как фригидные женщины, если так можно выразиться, всегда вполне «работоспособны» в этом отношении.

– Эх ты, мой физиолог, – рассмеялась та. – Давай-ка лучше радоваться тому, что сия горькая чаша миновала нас с тобой!

– И то правда, дорогая. И давай-ка выдвигаться к трапу, чтобы встретить очередной плод нашей с тобой любви.

Ольга Павловна прямо-таки расцвела, с преданностью и любовью глянув на него.

* * *

Сразу же по прибытии всех кораблей эскадры в Бизерту начальник ее штаба контр-адмирал Машуков по поручению командующего, вице-адмирала Кедрова, вступил в переговоры с французским морским префектом с целью снятия карантина и перевода беженцев и воспитанников Морского корпуса на берег. Тот сослался на распоряжения французского командования, которые он не мог отменить, однако пошел ему навстречу в отношении воспитанников Морского корпуса и, не дожидаясь распоряжений из Парижа, предоставил на выбор корпусу один из лагерей и фортов береговой обороны, находящихся вблизи Бизерты.

«Видимо, этот вопрос прорабатывался французами заранее», – понял Машуков. Поблагодарив префекта, он доложил об этом командующему, и тот дал указание вице-адмиралу Герасимову создать соответствующую комиссию для обследования фортов.

Осмотрев их, комиссия во главе с капитаном 1-го ранга Александровым остановила свой выбор на форте Джебель-Кебир, разоруженном в данный момент, для размещения воспитанников корпуса, а на близлежащем лагере Сфаят – для обустройства преподавателей и обслуживающего персонала с семьями, служб и складов.

Гора Кебир находилась в трех километрах от Бизерты по прямой линии, но по извилистой пыльной дороге надо было пройти километров шесть. С вершины горы открывался с двух сторон вид на море, а впереди виднелся город и огромное озеро. На самой горе находился французский военный форт, построенный в конце прошлого века.

Фасад крепости представлял собой ряд больших и малых каменных сводчатых казематов и двух капониров*. В пяти метрах от казематов тянулся высокий вал, образуя вдоль всего форта ров. Четыре больших каземата имели железные нары в два яруса и были рассчитаны на 64 человека каждый. Через орудийную бойницу и амбразуру проникал свет, но после 16 часов в дальней половине помещения уже нельзя было читать.

Перед главным входом в форт находился большой плац, на котором можно было проводить занятия по строевой подготовке и устраивать парады. А в одном из капониров намечалось размещение церкви.

Первым в нем обосновался капитан 1-го ранга Китыцын со своей знаменитой Владивостокской ротой с «Якута». Они пережили агонию Морского корпуса в Петрограде и исход с Дальнего Востока, пересекли в исключительно тяжелых условиях океаны и моря, чтобы добраться до Севастополя перед самым началом эвакуации Черноморского флота из Крыма.

Электричества не было, но вскоре гардемарины установили вывезенную из Севастополя дизель-электрическую станцию и провели электрические провода во все помещения форта.

С помощью французских военных, выделенных комендантом гарнизона, они в короткий срок подготовили форт для младших собратьев, остававшихся на «Алексееве».

Прибывший уже в официальное увольнение Павел рассказал о том, как кадеты переселялись с «Алексеева» в форт Джебель-Кебир.

– На французском буксире мы высадились на берег, чтобы идти в Кебир. Взвод сенегальцев под командованием французского лейтенанта проводил нас до бани в их военном лагере. Больше часа мы провели перед этим под жарким солнцем, но когда командир нашей роты капитан второго ранга Берг хотел пойти с нами под душ, это очень взволновало чернокожего часового: «Командир, для офицеров – отдельно. Не вместе с матросами!» И мы слышали, как он старался объяснить тому, что это не матросы, а кадеты, и что он готов в огонь и воду идти со своей ротой. И как же мы после этого, папа, могли не любить нашего командира?!

Степан Петрович успокаивающе положил руку на плечо сына:

– Я понимаю тебя, Паша…

Тот признательно посмотрел на отца и продолжил:

– Хороший душ, чистое, прошедшее дезинфекцию белье, – и усталости как не бывало! Но, увы, надо было двигаться в обратный путь – вдвое длиннее и мучительнее первого, ибо он все время шел уже в гору до самого Джебель-Кебира.

В первый раз мы садились на паром, чтобы переплыть канал, в первый раз, к удивлению прохожих, шагали строем по улицам Бизерты во главе со своим командиром и, пройдя весь город, вышли на шоссе. Оставалось пройти еще километров пять, но на этот раз уже под проливным дождем, как говорят, столь редким для этих мест. «Гора Джебель-Кебир, – объяснял французский лейтенант, – по высоте равна Эйфелевой башне в Париже». Он шел рядом с капитаном второго ранга Бергом, нашим ротным командиром, в то время как большой черный солдат вел за ним под уздцы его вороного коня под желтым седлом.

Только под конец дня мы, наконец-то, добрались до Сфаята. Мокрые до последней нитки, забрызганные грязью и глиной, мы, тем не менее, старались подтянуться, чтобы достойно войти в лагерь. А наши сердца учащенно бились – ведь мы должны были войти в наш новый дом!

Степан Петрович понимающе кивнул головой.

– А на дороге перед входом в форт нас встречал строй стоявших во фронт старших Владивостокских гардемарин во главе с капитаном первого ранга Китыцыным, их ротным командиром.

* * *

Приехав с линейного корабля «Генерал Алексеев», директор в сопровождении контр-адмирала Машукова, желавший посмотреть, как устроился в крепости открытый им корпус, поднялся в форт Джебель-Кебир. Осмотрев все казематы и помещения, вице-адмирал Герасимов выбрал себе скромную комнату, где попросил установить и застелить две койки.

– Вот здесь я и буду жить, – сказал он.

– А для кого же вторая койка? – спросил, удивленный решением директора корпуса, Машуков.

– А для жены моей, Глафиры Яковлевны, – ответил Александр Михайлович.

– Как для жены! – воскликнул Николай Николаевич. – Ведь мы же с вами решили, что женщин не будет в крепости!

– Она не женщина, – спокойно ответил директор.

– Так кто же она? – удивленно спросил Машуков.

– Она – ангел, – ответил Герасимов, и добрая, светлая улыбка озарила все его лицо. – Но раз уж мы так решили, я, так и быть, устроюсь внизу, в Сфаяте.

Именно в этом лагере весь личный состав преподавателей и обслуживающего персонала с их семьями, все эти 470 человек, составили маленькое самостоятельное поселение, которое будет жить деятельной жизнью под заботливым управлением вице-адмирала Александра Михайловича Герасимова. Старый моряк, вице-адмирал еще царского производства, крупный, сутуловатый, суровый с виду, он мог иногда поразить всех неожиданным, полным юмора замечанием.

Прекрасно понимая, что у воспитанников Морского корпуса уже не будет перспектив службы в качестве флотских офицеров, Герасимов делал все возможное, чтобы все-таки обеспечить им будущее. Поэтому под его руководством программы занятий корпуса были преобразованы для подготовки его воспитанников к поступлению в высшие учебные заведения во Франции и в других европейских странах.