Третьего июля шлюпы вступили под паруса, и хотя это время соответствовало началу декабря в Северном полушарии, не было никаких признаков наступившей осени, так как все деревья сохраняли совершенно зеленые листья, а температура воздуха даже в полночь не опускалась ниже семи градусов тепла. Однако уже при выходе из залива Королевы Шарлотты мореплавателей ожидали непредвиденные неприятности.

Вначале посвежел ветер, что тем не менее не помешало, обойдя подводный камень, не указанный на карте, лечь курсом на выход из пролива Кука, и все радовались успешному началу плавания. И вдруг к вечеру ветер переменился на противный с пасмурной и дождливой погодой и окреп до того, что принудил капитанов лавировать в узком месте под одними марселями, взяв на них все рифы.

К полуночи ветер еще более усилился и дул сильными порывами с дождем, снегом и градом, а молнии, сопровождаемые громовыми раскатами, многократно отражаемые окружающими горами, освещали близкие берега, как бы предупреждая мореплавателей о грозившей им опасности.

– Создается впечатление, Андрюша, что Нептун решил бросить против нас все свои зловредности, чтобы не пустить в Тихий океан, – с долей озорства чуть ли не прокричал Фаддей Фаддеевич, перекрывая завывания ветра и гулкие раскаты грома. – Только смерчей и не хватает…

– Бывало, Фаддей, пожалуй, и похуже, если бы только не близость берегов.

– То-то и оно, дружище!

К рассвету ветер еще усилился и свирепствовал весь день, изорвав в клочья верхние малые паруса. Из-за дождя с градом, а то и снега моряки средь дня вокруг себя ничего не видели. А ведь где-то совсем рядом были берега этого дикого и опасного пролива…

К ночи же ветер превратился в бурю. Его порывы вдоль пролива, стесненного высокими горами, были так сильны, что шумом своим иногда были подобны громовым ударам. В полдень штурман кое-как определил местоположение шлюпа, и оказалось, что штормом его отнесло в глубь пролива на целых шестьдесят пять миль!

– Как мы в такую свирепствующую бурю не остались вообще без парусов, а то вместе с ними и без мачт?! – удивился Беллинсгаузен и приказал спуститься под штормовыми стакселями еще дальше в глубь пролива, а за ближайшим мысом привел шлюп в крутой бейдевинд.

Лейтенант Лазарев последовал за ним.

И тут старший офицер, наблюдавший за его маневром, тревожно воскликнул, перекрывая рев бури:

– Фаддей Фаддеевич! «Мирный» несет прямо на береговые камни!

– Господи, пронеси! – взмолился капитан «Востока», бледнея, и тут же, быстро оценив критическое положение «Мирного», умоляюще прокричал: – Крепи крюйсель и грот-марсель!

И Лазарев, словно услышав отчаянный призыв флагмана, поставил паруса именно таким образом, и успел-таки отвернуть в сторону от берега переваливающийся с борта на борт шлюп, окутанный облаком пены и брызг.

– Ай да молодец, Михаил Петрович! – радостно воскликнул Фаддей Фаддеевич, вытирая платком вспотевшие лоб и шею. – «Мирный»-то и в нормальную погоду плохо слушается руля, а в такой свирепый шторм шлюп, почитай, практически остался без управления, – пояснил он. – Четко сработал капитан парусами, погасив инерцию судна. Настоящий «морской волк»! Да и матросы у него, видать, не из робкого десятка – знатно поработали со шкотами на палубе, уходящей из-под ног.

И бывшие на мостике вместе с капитаном старший офицер Завадовский, Андрей Петрович и вахтенный лейтенант Торсон широко и истово перекрестились. Пронесло!

* * *

Около трех часов следующего утра наступил штиль, а через три часа при легком западном ветре Беллинсгаузен снова направил шлюпы к выходу из пролива. Хотелось как можно быстрее миновать пролив Кука в самом узком его месте, пока опять не задул встречный юго-восточный ветер, доставивший мореплавателям столько невзгод, так как на горизонте появилось множество густых черных туч. Однако во второй половине дня все-таки пришлось убавить парусов, чтобы не уйти от «Мирного», который остался далеко позади.

При выходе из самого узкого места пролива по левому борту открылся большой залив, северные берега которого были явно пригодны для пашен и заселения их европейцами. На среднем мысу горел большой огонь: местные жители, вероятно, хотели, чтобы их посетили проходившие мимо на больших кораблях мореплаватели.

В полночь мыс Пализер, юго-восточная оконечность Северного острова, находился уже в восемнадцати с половиной милях от «Востока».

– Все, господа! Мы в открытом океане! – поздравил присутствовавших на мостике Фаддей Фаддеевич. – Семь суток, преодолевая штормы и свирепые шквалистые ветры в узости пролива, мы стремились пробиться сюда, на океанские просторы. И теперь впереди нас ждут благодатные теплые страны! – с чувством произнес он. – Лечь на курс норд-ост!

– Есть лечь на курс норд-ост! – радостно повторил приказ капитана вахтенный лейтенант Демидов.

– А мы, Иван Иванович, пойдем, пожалуй, с Андреем Петровичем отсыпаться, – “прозрачно” намекнул старшему офицеру Фаддей Фаддеевич на необходимость тому остаться на мостике.

– А как же мадера, Фаддей? – шепнул Андрей Петрович, спустившись с ним по трапу.

– Это само собой, Андрюша! – расслабленно рассмеялся тот с сознанием человека, честно выполнившего свою нелегкую работу и имеющего теперь полное право отдохнуть в обществе своего верного друга.

* * *

Шлюпы по-прежнему шли на северо-восток в малоисследованные районы Тихого океана. При этом Беллинсгаузен выбирал их курс таким образом, чтобы не повторить пути, которыми проходили известные мореплаватели. На салингах всех трех мачт находились наблюдатели, денно и нощно тщательно осматривающие горизонт во всех направлениях в ожидании появления неведомых доселе берегов. Их не надо было подгонять. Ведь они прекрасно знали, что тому, кто первым из них увидит долгожданную землю, обещано солидное вознаграждение. Однако день шел за днем, но никаких земель и даже признаков их нахождения не наблюдалось.

– Прошли уже более тысячи миль и не обнаружили ни одного даже самого захудалого островка, – жаловался Фаддей Фаддеевич во время одной из бесед с Андреем Петровичем в адмиральской каюте.

– Чудак ты, Фаддей, ей-богу, чудак! – улыбался тот, понимая нетерпение друга. – Вспомни-ка, сколько островов мы встретили за время плавания с Крузенштерном от мыса Горн до Нукагивы? Ни одного! А ведь прошли тогда не менее восьми тысяч миль…

– Так мы же тогда шли уже проторенным путем, а сейчас-то идем нехоженым, – укоризненно возразил Фаддей Фаддеевич.

– Следуя твоей логике, если бы тот путь был не известен, то острова, как грибы в урожайный сезон, должны были бы появляться чуть ли не через каждые сто миль, – скептически усмехнулся Андрей Петрович.

– Тоже мне логик! Как всегда, наплюешь в душу и радуешься…

– Терпение, мой друг, терпение. Ведь общеизвестно, что острова в Тихом океане, за редким исключением, группируются в архипелагах. Вот нащупаем такой архипелаг, а затем и будем щелкать острова, как те грибы.

– Твоими устами да мед бы пить, вещун! – буркнул раздосадованный капитан.

– Будем пить мед, обязательно будем, Фаддей! Поверь мне, – обнял друга Андрей Петрович. – Всему свое время. Потому-то этот океан и зовется Великим.

– Дай-то Бог, Андрюша, дай бог. Я как-то и не против, – рассмеялся оттаявший от мрачных дум Фаддей Фаддеевич.

* * *

И только почти через три недели после выхода из пролива Кука Беллинсгаузен повернул шлюпы на широту острова Опаро, открытого английским мореплавателем Ванкувером в 1791 году и названного им так, потому что островитяне часто произносили это слово.

Когда рано утром в шестнадцати милях показался остров, ветер стал заходить к востоку и не позволял приблизиться к нему. Беллинсгаузен все-таки пытался, лавируя, подойти к нему поближе, когда сигнальщики доложили, что от берега в сторону шлюпа плывут лодки с островитянами. Лодки с балансирами, как отметил Андрей Петрович, были похожи на те, которыми пользовались аборигены острова Нукагива.

Довольно быстро приблизившись, они остановились, и туземцы громко и с жаром говорили что-то, обращаясь к морякам. Беллинсгаузен показал им некоторые вещицы, маня к себе, и те тотчас решились подняться на шлюп. Фаддей Фаддеевич с важнейшими из них здоровался прикосновением носа и сделал им разные подарки.

Островитяне были в основном среднего роста, а некоторые и довольно высокие, по большей части стройны, с крепким телосложением и кудрявыми волосами. В движениях ловки и проворны. Цвет лица и тела темно-красный, черты лица приятные и не обезображены татуировкой, как это принято у многих аборигенов островов Тихого океана. Особенно обращали на себя внимание их быстро сверкающие черные глаза.

Среди них выделялся стройный юноша лет семнадцати от роду со светло-русыми волосами и голубыми глазами и цветом лица и тела, подобного жителям северной части Европы. У моряков не было никакого сомнения, что родился он от туземки и путешествующего европейца. По просьбе Андрея Петровича художник Михайлов нарисовал весьма похожий портрет этого островитянина и некоторых других.

Спустя некоторое время приехал на такой же лодке островитянин высокого роста, стройный, но плотного телосложения. Наружность его и уважение к нему прочих туземцев указывали на то, что это их вождь. Капитан пригласил его в каюту, на что тот вначале не соглашался, но затем с робостью вошел и всему удивлялся. А получив в подарок топор, зеркальце и несколько аршин выбойки, остался очень довольным.

Однако жители острова Опаро обнаружили великую склонность к воровству и старались украсть все, что им попадалось под руку. Поэтому старший офицер выставил часовых с заряженными ружьями для присмотра за ними. И не зря. Один из островитян, бывших в кают-компании, схватил спинку от стула и бросился с ней с борта прямо в воду. Когда же часовой, увидев это, прицелился в него из ружья, тот испугался и тотчас возвратил украденное.

– А ведь им хорошо знакомо огнестрельное оружие, – с удовлетворением заключил Фаддей Фаддеевич. – Видать, уже успели испытать на себе его действие за свои воровские замашки.

– То-то их вождь так боялся спуститься в каюту, – подтвердил его догадку Андрей Петрович.

– У Ивана Ивановича особый нюх на воров! – хохотнул капитан, по-дружески похлопывая старшего офицера по плечу. – Оттого-то и понаставил вокруг вооруженную охрану.

– Такая уж у меня должность, Фаддей Фаддеевич, – пояснил тот, польщенный вниманием капитана к его мерам предосторожности. – Как говорится, береженого и Бог бережет!

И как бы в подтверждение их слов островитяне дружно попрыгали за борт, когда с подходившего «Мирного» выпалили из пушки, чтобы привлечь внимание к поднятому на нем сигналу телеграфа.

* * *

Ветер стих, и к утру смогли подойти к острову уже на четыре с половиной мили. Когда же шлюпы оказались против залива, островитяне опять наведались в гости примерно на двадцати лодках. И хотя накануне Беллинсгаузен просил их привезти рыбы, свиней и кур, показывая им на этих животных, бывших на шлюпе, туземцы не исполнили его просьбы и привезли только небольшое количество раков и таро.

– Вот скупердяи! – возмутился капитан. – Хотят все получить за так, а то и просто своровать.

Тем не менее одарил их разными безделицами: сережками, зеркальцами, огнивами, ножами и прочим. Получив подарки, гости не сходили со шлюпа по ступенькам трапа, а бросались прямо в воду и потом уже влезали на свои лодки. А так как шлюпы находились близко друг от друга, то они переезжали с одного на другой, протягивая руки то Беллинсгаузену, то Лазареву и знаками объясняли им, что еще ничего, мол, не получили.

– Вот шельмы! – смеялись офицеры, наблюдая за плутовством островитян. – Хоть помечай их ладони химическим карандашом, чтобы ненароком не стерли.

– Не волнуйтесь, господа, – успокоил их капитан, – нас в Кронштадте этим «добром» завалили чуть ли не полтрюма.

– Зря благодушествуете, Фаддей Фаддеевич, – заметил Андрей Петрович, – океан-то Великий, и, кто его знает, сколько мы еще встретим островов на своем пути.

Офицеры многозначительно переглянулись, услышав его пророчество, а Беллинсгаузен быстро глянул не него: «Уж не подтрунивает ли часом друг любезный при всем честном народе? – но тот был, как никогда, серьезен. – А ведь, пожалуй, Андрюша и прав», – решил он и стал «заворачивать» тех туземцев, которых уже успел приметить. Офицеры поняли это как сигнал к действию, и порядок с выдачей подарков был быстро восстановлен к великому сожалению островитян.

Пробыв более часа на шлюпе, туземцы вдруг второпях один за другим бросились в воду, озадачив своими действиями мореплавателей. Только один просил разрешения капитана остаться на шлюпе. Тот не возражал.

Туземец стоял на шкафуте и смотрел на своих соплеменников, убеждавших его возвратиться к ним. Он долго не соглашался, стоял как вкопанный, и на его лице была видна сильная борьба внутренних чувств. С одной стороны, видимо, какая-то обида на земляков, ожесточившая его против них, с другой – врожденная любовь каждого человека к своей родине, противоборствовали в его душе. И когда, наконец, возобладало второе чувство, он простился с капитаном и бросился в воду, соединившись со своими соплеменниками.

* * *

Причину столь внезапного и быстрого бегства островитян со шлюпов уже позже объяснил Лазарев.

Один из туземцев, выбрав удобный момент, когда матросы «Мирного» были заняты уборкой парусов, выдернул железный сектор с фалрепом и бросился с ним в воду. Видимо, он заранее предупредил о своем намерении товарищей, находившихся на шлюпе, так как они все мгновенно один за другим попрыгали в воду оттуда, где находились, кроме одного старика, которому преклонность лет препятствовала быстро последовать за ними, и он несколько замешкался. Лазарев приказал его задержать на виду у всех островитян. Ему показали лодку, на которой был украденный сектор, и объяснили, что если эта вещь будет возвращена, то его отпустят.

Островитяне повиновались старику, из чего следовало, что он принадлежал к числу вождей. По его приказу показанная ему лодка подошла ближе, и старик уверял, что в ней нет ничего из украденного. Когда же островитяне убедились, что капитан намерен непременно получить сектор обратно и без этого не станет освобождать старика, то один из бывших в лодке выдернул фалреп из сектора и показывал его, как будто в недоумении спрашивая: не эту ли вещь от них требуют?

Коль скоро он показал фалреп, то Лазарев окончательно убедился, что именно этот туземец и украл сектор, а потому настоятельно потребовал его возвращения. Виновный в похищении шарил руками внутри лодки и вытаскивал то изломанную корзинку, то куски камыша, а затем поднял пустые руки, объяснив, что в лодке больше ничего нет. Наконец, видя, что все его обманы не действуют, вытащил сектор и, держа его в руке, возвратился вплавь на шлюп.

Тут же все островитяне громко закричали, вроде бы браня его. Особенно же усердствовал старик, который с радостным лицом бросился к Лазареву и несколько раз коснулся с ним нос к носу. Комедия, одним словом, да и только! Ведь было очевидным, что старик сам являлся главным виновником похищения или по крайней мере, оно было сделано с его согласия, и если бы не успели его вовремя задержать, когда он был уже готов броситься за борт, то он спокойно уплыл бы на одну из лодок.

Однако Лазарев не стал показывать никакого подозрения по его поводу и подарил ему гвоздь, которым тот был крайне доволен, а затем бросился в воду и уплыл на лодке вместе с островитянами.

* * *

Не дожидаясь ветра, который позволил бы зайти в залив острова, где, по-видимому, было удобное место для якорной стоянки, Беллинсгаузен продолжил движение на восток. В продолжение всего дня погода была прекраснейшая, небо безоблачно, горизонт чист, и если бы к востоку или в другие стороны были бы другие острова равной высоты с островом Опаро, их можно было бы увидеть на расстоянии сорока миль (семидесяти четырех километров), но впередсмотрящие с салингов ничего так и не увидели. Поэтому на следующий день капитан повернул шлюпы на север, склоняясь несколько к востоку.

Уже 2 июля пересекли Южный тропик, а через сутки увидели первую летучую рыбу. Благодатные места! Теплынь, ветер постоянный и ровный, никаких галсов, и вахты превращались в отдых на свежем воздухе. Это тебе не высокие южные широты с холодом, снегом, штормовыми ветрами и плавающими льдами, но зато с чарующими сполохами южного сияния.

* * *

На рассвете 5 июля с салинга увидели на северо-востоке берег, и Беллинсгаузен направил шлюпы прямо к нему, прибавив парусов.

– С почином, Фаддей Фаддеевич! – приветствовал друга Андрей Петрович, как всегда, находясь рядом с ним на мостике.

– Не спишите с поздравлениями, – озабоченно ответил капитан, – где-то здесь должны находиться острова, открытые капитаном Валлисом в 1766 году. В общем, тут надо еще разбираться…

Подойдя к острову, который оказался атоллом с лагуной и узким проливом в нее, Беллинсгаузен направил к нему катер с Андреем Петровичем, астрономом Симоновым, художником Михайловым, штаб-лекарем Берхом и лейтенантами Торсоном и Демидовым. С подошедшего «Мирного» Лазарев послал ялик с штурманом.

Берег атолла был шириной в 300 саженей, а местами и много уже, состоял из кораллов разных цветов и кое-где был покрыт невысоким лесом из кривых деревьев. Астроном Симонов определил координаты острова и его размеры: не более трех с половиной миль длины и менее двух миль ширины.

Самой интересной находкой были довольно крупные морские ежи лилового цвета с иглами длиной около шести дюймов (примерно пятнадцать сантиметров), подобными карандашным грифелям. Лейтенант Демидов тем временем подстрелил нескольких фрегатов и бакланов.

Как только катер по выстрелу из пушки вернулся на шлюп, Фаддей Фаддеевич сразу же потащил Андрея Петровича в каюту подальше от ненужных в данный момент посторонних ушей.

– Ну и как остров, похож на открытый тобой атолл? – нетерпеливо спросил он.

– Не очень. Твой хоть и побольше, но мой покрыт высокими великолепными пальмами, а не какими-то низкорослыми уродцами.

– Давно известно, что каждый кулик…

– А ты тогда и не спрашивай! – перебил его обидевшийся Андрей Петрович.

– А с чего это ты взял, что это «мой» остров?

– ???

– Видишь ли, Андрюша, – стал пояснять Фаддей Фаддеевич, разворачивая на столе принесенную с собой карту, – вот остров Принца Генриха, открытый капитаном Валлисом, а вот еще остров Кумберленда, открытый им же. Координаты же обнаруженного нами острова не совпадают ни с одним из них.

– Так в чем же тогда дело, Фаддей? – не понял друга Андрей Петрович.

– Да в том, что Валлис упоминает еще об одном острове, но в дурную погоду, очевидно, он неправильно определил его координаты и принял его за уже открытый им остров Принца Генриха, которые действительно похожи друг на друга. Так что, по моему мнению, мы не можем претендовать на права его первооткрывателей.

– Уж очень ты щепетилен, Фаддей, ей-богу!

– А как иначе? Если я вдруг ошибусь, то наши заморские «друзья» поднимут такой вой, что хоть уши затыкай, а заодно непременно поставят под сомнение и все наши другие открытия.

– Это они могут, – согласился Андрей Петрович.

– Вот именно! А так, я напишу в своем отчете об этом острове с его точными координатами, и пусть теперь с этими делами разбираются географы, которые, собственно говоря, как раз для этого и предназначены.

– И волки сыты и овцы целы, – добродушно рассмеялся Андрей Петрович. – Только, по-моему, Фаддей, с этим делом без бутылки мадеры не разберешься.

– Ты, как всегда, прав, Андрюша, – улыбнулся капитан, – но только попозже, когда отойдем от острова.

* * *

Фаддей Фаддеевич, явно довольный и разговором, и предложением друга, не спеша складывал карту и вдруг воскликнул, показывая на окно, выходящее в сторону кормы:

– Смотри, смотри, что вытворяют, оголтелые!

Птицы-фрегаты бесстрашно бросались с высоты перпендикулярно в воду и хватали в струе за кормой шлюпа отходы, выброшенные из камбуза.

– Ведь довольно крупные птицы, и как только не разбиваются о воду, бедолаги? – удивлялся капитан.

– Ничего удивительного в этом нет, – авторитетно изрек Андрей Петрович. – Все дело в том, что у фрегатов в отличие от других морских птиц, грудная кость и вилка составляют одно целое, отчего они и могут так смело с высоты бросаться грудью в воду.

– А ты, Андрюша, честно зарабатываешь свой хлеб! Настоящий натуралист! Григорий Иванович был бы доволен своим учеником.

– Спасибо на добром слове, Фаддей! Каждый зарабатывает, как ты говоришь, свой хлеб тем, что может делать лучше всего остального. Вот ты, к примеру, успешно водишь шлюп. Я тоже могу, но хуже тебя. Поэтому я и занимаюсь ученой работой, которую ты делал бы хуже меня. А вместе мы очень даже неплохо делаем общее дело, предписанное нам государем императором. Разделение труда, дорогой мой.

– И тебе спасибо, Андрюша, за прочитанную мне лекцию о пользе разделения труда! – рассмеялся тот, покидая каюту. – В соответствии с твоей теорией ты сейчас можешь заниматься чем хочешь, как и положено человеку свободной профессии, а вот мне, хочешь не хочешь, а надо принимать решение о маршруте нашего дальнейшего плавания. И сие от меня не зависит. Этим-то я и зарабатываю свой хлеб насущный…

– Успеха тебе, и не забудь вечерком заглянуть ко мне в каюту.

– Непременно! Вот этого я как раз никак и не забуду.

* * *

Однако уже через пару часов Беллинсгаузен опять появился с картой в каюте Андрея Петровича.

– Надо бы посоветоваться с тобой, – озабоченно сказал он, – ведь больше, как сам понимаешь, не с кем.

Андрей Петрович убрал бумаги, с которыми работал, освобождая стол, и Фаддей Фаддеевич снова развернул на нем уже знакомую карту. Но, не начиная разговора, стал пристально вглядываться в нее.

– Смотри, Андрюша, какая получается петрушка, – наконец начал излагать свои мысли сомневающийся Фаддей Фаддеевич. – Вот здесь, севернее пятнадцатой широты южной, находится Сердитое море, а южнее, между восемнадцатой и девятнадцатой широтами – Опасный архипелаг. И хотя к острову Таити, воспетому Куком, и другим островам этого района Тихого океана проходило много судов разных стран, но пространство между ними примерно по шестнадцатой параллели так до сих пор и осталось не обследованным. И, как мне кажется, капитаны, суеверные как и все моряки, от греха подальше просто-напросто обходили его стороной, пугаясь устрашающих названий, данных голландским и французским мореплавателями.

– Вполне возможно, Фаддей, – подтвердил Андрей Петрович, внимательно рассматривая карту. – Во всяком случае, атолл Екатерины я открыл вот здесь, – и он поставил карандашную точку у западной оконечности Опасного архипелага.

– Что же ты не покрутился вокруг? – искренне удивился Фаддей Фаддеевич. – Ведь там можно было найти еще и другие неизвестные острова!

– Во-первых, – улыбнулся тот, – у меня не было такой прекрасной карты, как у тебя, а, во-вторых, мне было как-то не до этого. Я должен был как можно быстрее достичь Южного острова Новой Зеландии и желательно остаться при этом незамеченным. Ведь и остров-то я открыл совершенно случайно только потому, что сознательно шел несколько восточнее от проторенного пути, не желая встретить кого-либо по пути.

– Так каково же твое мнение по поводу моего плана, мореход?

– Ты совершенно прав, Фаддей. Надо сейчас идти на север, несколько отклоняясь к востоку, а затем, достигнув шестнадцатой параллели, идти вдоль нее на запад, собирая в лукошко грибы. Всего-то и дел, мореплаватель…

– Все у тебя, как всегда, просто, грибник! – улыбнулся капитан, довольный поддержкой друга. – Ты утвердил меня в правильности моего выбора, за что тебе огромное спасибо. Нам действительно некогда плутать по океанским просторам, отыскивая иголку в стоге сена. Ведь впереди у нас главная цель – летняя Антарктика. И ты прав – пришло время собирать грибы в лукошко Отечества.

* * *

Прогнозы и расчеты друзей оказались удивительно удачными. Шестнадцатая параллель прямо-таки кишела островами, как, по образному выражению Андрея Петровича, роща в грибной сезон. Не успевали подойти к одному острову, как с салинга был виден другой, а то и третий.

– Ты истинный провидец, Андрюша, настоящий вещун! – никак не мог успокоиться от столь долгожданной удачи Фаддей Фаддеевич.

– Да мы же ведь вместе с тобой определяли маршрут поисков, Фаддей, забыл, что ли?

– Э нет, не путай Божий дар с яичницей! Ты предрекал мне большие открытия еще на рейде Копенгагена, в самом начале нашего плавания. И если ты забыл об этом, то я прекрасно помню и буду помнить до конца дней своих. Такие вещи, Андрюша, не забываются!

Это были многочисленные низменные коралловые острова с лагунами внутри них, атоллы, окруженные опасными для мореплавания подводными рифами. В этом коралловом архипелаге острова со стороны моря выглядели так: у воды в основном кораллы красного цвета, несколько выше более бледные, а потом куски кораллов и пустые раковины, превращенные солнечным зноем в известь, совершенно белые. Далее зеленеющая трава, кустарники и необыкновенно живописные деревья тропического климата.

Более десятку открытых русскими мореплавателями островов давали имена, как правило, героев Отечественной войны 1812 года, еще свежей в памяти народа: князя Волконского, фельдмаршала князя Барклая-де-Толли, генерала Ермолова, фельдмаршала князя Кутузова, генерала Раевского и ряда других военных и государственных деятелей.

Большинство из них были необитаемыми, но на тех, где росли высокие кокосовые пальмы, селились и туземцы. Это подтверждало мнение мореплавателей, ранее посещавших подобные острова, о большом значении этих экзотических деревьев в жизни их аборигенов.

Однако встречи с местными жителями складывались по-разному, и далеко не всегда так, как хотелось бы.

* * *

Подойдя к одному из островов, Беллинсгаузен на ялике, взяв с собой Андрея Петровича, художника Михайлова и лейтенанта Демидова, направился к его берегу. Все офицеры и гребцы были вооружены на случай неприязненных поступков островитян.

Когда подошли к берегу, на который накатывались волны океанского прибоя, поднимая тучи брызг и затрудняя выход на него не без опасения повредить гребные суда о подводные коралловые рифы, то к этому месту сбежалось до 60 мужчин с набедренными повязками, число которых непрерывно увеличивалось. Все были вооружены длинными копьями, как и женщины, стоявшие поодаль у леса, от пупка до колен обернутые тонкой рогожей.

Как только шлюпка приблизилась, чтобы пристать к берегу, туземцы с ужасным криком и угрозами замахали копьями, препятствуя этому. Капитан стремился склонить их к миру, бросая на берег подарки. Те охотно брали брошенные им вещи, но допустить их к берегу не соглашались.

– Вот наглецы! И что прикажете с ними делать?! – возмутился Фаддей Фаддеевич, теряя терпение.

– Да я сейчас бабахну из ружья поверх их голов, и все дела! – успокоил его Андрей Петрович.

При выстреле все испугались: женщины и некоторые из молодых людей отступили подальше в лес, а прочие присели. Видя же, что никакого вреда им не причинено, они приободрились, но после при каждом выстреле приседали и плескали на себя воду, а потом дразнили моряков и смеялись над ними, что те, мол, никакого вреда сделать им не могут.

– Сразу видно, что о смертоносном действии огнестрельного оружия им не ведомо, – усмехнулся Фаддей Фаддеевич. Да и откуда, собственно говоря, о нем им знать, ежели их остров до нас не посещал еще ни один европеец.

– А видя огонь, исходящий из ружей, заключили, что мы хотим обжечь их, а потому и мочат свои тела водой, которую черпают руками из моря, – предположил Андрей Петрович.

– Да что мы чикаемся с ними, Фаддей Фаддеевич! – возмутился горячий по молодости лет лейтенант Демидов. – Давайте положим на месте одного-другого туземца, и все сразу же станет на свои места!

– По-моему, Дмитрий Николаевич, нет смысла употреблять действие пороха во вред островитянам. Пусть этим, со временем, познакомят их другие европейцы, – заключил капитан и посмотрел на Андрея Петровича, ожидая его поддержки.

Но тот только неопределенно пожал плечами: «Решай, мол, сам, Фаддей, по своему усмотрению».

Когда же подошел «Мирный», то по сигналу Беллинсгаузена, переданному по флажному семафору, тот выпустил из пушки ядро в лес выше островитян. Те, перепугавшись страшного грохота, присели, поливая тело водой, а женщины и молодые мужчины убежали в лес и с разных сторон подожгли его, произведя длинную непрерывную линию ужасного огня, прикрывая им свое отступление в глубь острова.

Делать здесь было больше нечего, и ялик направился к шлюпу. Когда же он несколько удалился от берега, то на взморье выбежали женщины и, приподняв одежды, показывали морякам задние части своего тела, хлопая по ним руками, другие же плясали, чем, вероятно, хотели дать понять, что они знают слабость их сил и празднуют свою победу.

– Вот я и всыплю дроби в их мерзкие задницы! – в сердцах воскликнул Андрей Петрович, вскакивая и поднимая ствол ружья.

– Не смейте этого делать! – неожиданно вскричал Фаддей Фаддеевич.

Андрей Петрович так и застыл с поднятым ружьем. «Фаддей капитан, и я, конечно, не могу просто вот так взять и наплевать на его приказ при подчиненных, – пронеслось в его голове, – но и дать ему плевать в мою душу я тоже не могу позволить. Что же делать?!» И тут боковым зрением он увидел двух бакланов, летящих справа вдоль берега, вспугнутых, видимо, бушующим там лесным пожаром. Он повел стволом, выбирая упреждение.

– Далековато, Андрей Петрович! – буквально простонал лейтенант Демидов, разгадав его намерение.

Грянул выстрел, – и, о чудо! Летевший чуть ближе к ним баклан распустил безвольно болтавшееся правое крыло, и, судорожно взмахивая одним левым, стал со снижением заворачивать в сторону берега, но, не долетев до него, плюхнулся в воду.

– Ура!!! – восторженно закричал, вскакивая с банки, лейтенант, рискуя перевернуть ялик. Ведь он, как никто другой, знал истинную цену столь удачному выстрелу.

– Ура! – подхватили матросы, сидящие на веслах.

Женщины присели, не понимая, как это с такого большого расстояния пришельцы своим «бум!» смогли поразить летящую птицу. Ведь они же даже с близкого расстояния не могли нанести какого-либо вреда их воинам?

– Спасибо, Андрей Петрович! – растроганно пожимал руку ученого лейтенант Демидов. – Спасли от позора честь россиян!

– А знаете, Дмитрий Николаевич, вот именно так мы и назовем открытый нами архипелаг! – вдруг воскликнул капитан, озаренный внезапно пришедшей на ум мысли. – Каково звучит – «Острова Россиян»! Теперь это название будет красоваться на всех картах мира!

– Замечательно звучит, Фаддей Фаддеевич! – просиял лейтенант, уже готовый простить капитана за его окрик к глубокоуважаемому им Андрею Петровичу.

Когда же Фаддей Фаддеевич глянул на друга, тот молча отвел глаза в сторону. «Предстоит тяжелый разговор…» – понял он, и у него засосало под ложечкой.

Поднявшемуся на шлюп капитану старший офицер, внимательно наблюдавший за всем, что происходило у берега острова, доложил, что, когда ялик ушел далеко от берега, там появилась лодка из двух корпусов, соединенных между собой, с островитянами, которые, похоже, что-то искали в воде, а затем довольно быстро вернулись обратно.

– Сейчас они находятся в большом недоумении, не обнаружив следов ожогов на теле баклана, которого подстрелил с большого расстояния Андрей Петрович и которого они то ли искали, то ли ловили у берега. И еще долго будут ломать головы над тем, чем же это бледнолицые пришельцы смогли поразить птицу на столь большом расстоянии, – усмехнулся Фаддей Фаддеевич и стал рассказывать ему и подошедшим офицерам о событиях, произошедших у берега, с грустью наблюдая, как его друг сразу же, не задерживаясь на палубе, ушел в свою каюту.

* * *

– Разреши, Андрюша, нарушить твое одиночество? – промолвил Фаддей Фаддеевич, входя в каюту.

– Что же это такое вдруг с тобой приключилось? – подозрительно спросил тот, аккуратно откладывая в сторону гусиное перо и протирая его специально предназначенной для этого тряпочкой от остатков чернил на его косо срезанном конце. – Раньше ты просто вваливался в каюту, пренебрегая какими-либо знаками уважения к ее хозяину. Никак совесть проснулась в исполнительном чиновнике?

– Причем тут чиновник?! – обиделся Фаддей Фаддеевич. – Ты же не хуже меня знаешь содержание инструкций как морского министра, так и государя императора по обращению с местным населением открываемых нами земель.

– Знаю, конечно. Но любая инструкция – не догма, а руководство к действию. Общий подход, так сказать, пожелание и не более того. Ты же прекрасно понимаешь, что окончательное решение принимается на месте в зависимости от сложившейся обстановки. И уже сам, кстати, дважды действовал вопреки рекомендациям, меняя курс вначале на Порт-Жаксон в Новой Голландии вместо Аукландских островов, а затем на пролив Кука вместо обхода Новой Зеландии с севера, – глянул он на потупившегося друга и жестко продолжил:

– Конечно, надо стараться мирным путем разрешать возникающие с туземцами конфликты. И тут нет вопросов. Но когда дело доходит до прямых оскорблений представителей народа, который мы здесь представляем, когда им откровенно плюют в душу, то необходимо любыми мерами пресекать их проявление, вплоть до крайних. Это же аксиома. И любой руководитель, не принимающий этих мер, является или слюнтяем, или тупоголовым исполнителем, но в любом случае не достоин уважения, – жестко обосновывал Андрей Петрович свою позицию.

Фаддей Фаддеевич молча слушал друга, опустив голову и не глядя ему в глаза. Он понимал, что тот прав, обвиняя его не только в бездействии, но и в пресечении каких-либо попыток его подчиненных наказать обнаглевших туземцев. Однако не знал, как ему выйти из создавшегося щекотливого положения, в которое попал по своей же вине. Оставалось надеяться только на светлый ум друга и его опытность в этих делах.

– Вскоре нам снова предстоит идти в высокие южные широты, требующие самоотдачи от каждого члена команды, – продолжал Андрей Петрович. – Но они остались без авторитетного командира, которым ты был для них до сих пор. Конечно, и матросы, и офицеры будут беспрекословно выполнять твои приказы, как это сделал и я на ялике, но духа товарищества, объединяющего людей, делающих одно общее дело, уже не будет. И это, к сожалению, станет большим препятствием в успешном выполнении нашей миссии.

– Давай, добивай, бей лежачего!.. – потухшим голосом произнес Фаддей Фаддеевич. – Но что же все-таки делать, Андрюша?!

Андрей Петрович с сожалением смотрел на друга, которого всегда, за редкими исключениями, привык видеть уверенным в себе, знающим, что и как надо делать. Он понимал, что надо выручать Фаддея, попавшего в дурацкое положение по свой собственной глупости, но в ушах все еще звучал его грубый окрик, унижающий его человеческое достоинство в присутствии людей, уважающих его, Андрея Петровича, и как человека, и как авторитетного ученого.

– Честно говоря, не знаю, Фаддей. Знаю только одно – сейчас и в кают-компании, и в кубрике горячо обсуждают инцидент, возникший у берега острова, и, как мне кажется, большинство осуждают твое бездействие. Это факт, от которого не уйти. Ты, таким образом, потерял свою роль морального лидера.

Фаддей Фаддеевич встал и подошел к окну, словно ища в нем ответа на свой вопрос, так и оставшийся без ответа.

– Я вижу только одну возможность восстановить твой непререкаемый авторитет, – в раздумье произнес Андрей Петрович, глядя невидящим взглядом в пространство перед собой.

– Какую? – резко повернулся к нему капитан.

– Признать свою ошибку. Но для этого требуется мужество. Я знаю, что это очень трудно для тебя, почти невозможно. Но это необходимо сделать. И не перед всей командой, что совершенно ни к чему, а перед офицерами в кают-компании. Этого будет вполне достаточно, так как матросский «телеграф» моментально разнесет эту сногсшибательную весть по шлюпу.

Андрей Петрович почти физически чувствовал, как Фаддей Фаддеевич мучительно взвешивал и предложенный вариант, и свои внутренние возможности по его выполнению.

– И публично извиниться перед тобой, – наконец добавил он сдавленным голосом, – ибо сейчас ты стал их моральным лидером.

И с набежавшими на глаза слезами быстро вышел из каюты.

* * *

Перед ужином после прихода старшего офицера в кают-компанию, когда всем опоздавшим по неписаным флотским законам категорически возбранялся вход в нее, и все уже по-хозяйски расселись по своим местам, неожиданно открылась входная дверь. Капитан-лейтенант недовольно обернулся и прямо-таки обомлел, увидев входящего капитана.

– Господа офицеры! – подал он команду, по которой все вскочили, приняв положение «смирно».

«К чему бы это? – тревожно соображал старший офицер. – Да к тому же еще и один, без Андрея Петровича, как было всегда».

Капитан 2-го ранга обвел долгим взглядом присутствующих, как бы оценивая по выражению глаз, устремленных на него, их настроение.

– Господа офицеры! – теперь подал команду уже он, разрешающую всем садиться. – Иван Иванович, вы не будете возражать, если я займу ваше место во главе стола?

В кают-компании чувствовалось всеобщее напряжение. Все так же, как и старший офицер, ломали головы над причиной визита капитана, которые всегда были связаны только с особыми обстоятельствами.

– Я, господа, пришел сюда, чтобы выслушать ваше мнение по поводу инцидента, произошедшего сегодня у острова, – как бы призывая к откровенности, произнес тот.

Старший офицер сразу же плотно прикрыл дверь, ведущую в буфет – нечего, мол, вестовым кают-компании слышать столь непростой разговор господ офицеров.

Воцарилась мертвая тишина. Томительная пауза явно затягивалась, но никто не решался проявлять инициативу. Уж больно серьезным был вопрос, поставленный капитаном прямо вот так, в лоб. А ведь он, этот самый вопрос, и это понимали все, касался как раз именно его, капитана. И когда встал лейтенант Торсон, все облегченно вздохнули.

– Разрешите мне, Фаддей Фаддеевич, высказать не только свое мнение, но и мнение большинства офицеров?

– Прошу вас, Константин Петрович.

– Сегодня мы («тактично выгораживает своего капитана, не говоря «вы», – отметил Фаддей Фаддеевич) дали повод туземцам усомниться в нашей силе. Это еще полбеды. Но дикая выходка туземок показала, что островитяне откровенно презирают нас, русских моряков, и открыто надсмехаются над нами, а в нашем лице и над всеми россиянами. Поэтому попытка глубоко уважаемого нами Андрея Петровича поставить их на свое место была не только оправданной, но, с нашей точки зрения, и крайне необходимой.

Все напряженно следили за реакцией капитана на столь нелицеприятные для него доводы их представителя.

– Не смущайтесь, господа! Я уже успел вдоволь наслушаться о своей ошибке от уважаемого Андрея Петровича, и, как вы догадываетесь, высказанные в гораздо менее деликатной форме, – откровенно рассмеялся Фаддей Фаддеевич. – Не помогли мне и ссылки на рекомендации морского министра и самого государя императора!

И как будто разом рухнула незримая стена, разделявшая их. Офицеры улыбались, радуясь восстановлению духовного единства между ними и их капитаном, которого уважали и любили и приказы которого выполняли не за страх, а за совесть. Это же чувство облегчения испытывал и счастливый Фаддей Фаддеевич, благодаря за эти незабываемые минуты своего верного друга.

– Разрешите, Фаддей Фаддеевич, добавить еще несколько слов, но теперь уже лично от себя? – попросил Торсон.

– Продолжайте, Константин Петрович, – разрешил Фаддей Фаддеевич, заинтересованный тем, что же еще может сказать лейтенант, когда вроде бы и так все сказано.

– В среде русских флотских офицеров после выхода России в Мировой океан прочно укоренилось мнение, что английские моряки жестоко обращаются с аборигенами открытых ими земель. Однако после случившегося инцидента я готов пересмотреть свое отношение к этому мнению. На самом деле русские мореплаватели, и мы в том числе, по причинам, всем нам понятным, общались с местными жителями, уже знакомыми с огнестрельным оружием европейцев и знавшими, что хамить с ними не то, что не безопасно, а смертельно опасно. Они уже успели благодаря в том числе и тем же англичанам познать на своей шкуре силу мести белых пришельцев за своих оскорбленных, убитых, а то и съеденных ими товарищей. Вспомним, господа, хотя бы трагическую участь, постигшую великого капитана Кука на Гавайских островах.

Именно поэтому мы и оказались морально не готовыми к должному пресечению их попыток навязать нам свою волю путем оскорбительных действий, да еще в самой непристойной и отвратительной форме.

«Опять пытаешься, умница, оправдать мою неготовность к активному отпору дерзости туземцев. Спасибо тебе, лейтенант, за товарищескую поддержку. Тем-то ты и схож с обиженным мною другом».

– Интересные мысли, Константин Петрович, – задумчиво произнес капитан, постукивая пальцами по столешнице, – и стоят того, чтобы обратить на них наше внимание.

А затем повернулся к старшему офицеру, мгновенно вставшему со своего места.

– Распорядитесь, Иван Иванович, пригласить сюда Андрея Петровича – надо извиниться перед ним за свой грубый и бестактный окрик, когда он хотел восстановить справедливость.

И по приказу старшего офицера вестовой стремглав метнулся из кают-компании. Офицеры же многозначительно и благодарно переглянулись, в полной мере оценив благородный поступок своего капитана.

«Да, сто раз был прав Андрюша!» – с благодарностью подумал о друге Фаддей Фаддеевич, убедившись, что наступил долгожданный перелом в настроении офицеров.

Дух товарищества, царивший на шлюпе до инцидента, был полностью восстановлен.

* * *

Все были обрадованы, когда через две недели после открытия первого атолла Островов Россиян увидели перед собой небольшой остров, который был выше прочих коралловых островов. Очевидно, это была вершина подводного горного хребта, несколько вышедшей из моря, так как состояла из слоистого камня, покрытого кораллами.

– Ну что, Андрей Петрович, похоже, выходим из архипелага. Это, наверное, последний из его островов, – с видимым облегчением произнес капитан.

– А что это вы так радуетесь, Фаддей Фаддеевич? – с наигранным удивлением спросил тот, прекрасно понимая причины воодушевления капитана. – Ведь вы же, как мне казалось, так стремились открывать все новые и новые острова и земли?

Вахтенный лейтенант Игнатьев при этих словах Андрея Петровича тактично улыбнулся одними глазами.

– Устал, – честно признался Фаддей Фаддеевич, как бы не замечая подтрунивая со стороны друга. – Трудно все-таки плавать среди островов архипелага, окруженных подводными коралловыми рифами. Сколько раз приходилось в самый последний момент сворачивать с курса, обходя их, и успев только предупредить Лазарева об опасности. А по ночам приводить шлюпы к ветру, чтобы короткими галсами под малыми парусами удерживать их на одном месте. Одним словом, намаялись все: и я, и Иван Иванович, и вахтенные офицеры. Достаточно. И так открыли более дюжины островов, хоть и небольших.

– А вам хотелось бы обязательно больших, ну, хотя бы таких, как Таити или, скажем, Нукагива?

– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил рассмеявшийся капитан.

Рассмеялись и Андрей Петрович с лейтенантом Игнатьевым.

– И назовем этот остров именем вице-адмирала Грейга, под начальством которого служил на благодатном Черном море, – с ностальгическими нотками в голосе задумчиво произнес Фаддей Фаддеевич.

«Прав, Фаддей, что устал, – заключил Андрей Петрович, глядя на осунувшегося друга. – А впереди ведь еще столько же миль пути, сколько и пройдено, включая плавание и в неприветливых высоких южных широтах», – и он уже без всяких скидок на какую-либо игривость, как о панацее, подумал о спасительной мадере.

Друзья уютно расположились в адмиральской каюте за столом, накрытым вестовыми по малой программе со всеми полагающимися атрибутами. Мадера постепенно снимала накопившуюся усталость и остатки напряжения в их отношениях. Щедрое тропическое солнце освещало каюту, а в окне, выходящем на корму, был виден «Мирный», идущий за флагманом под всеми парусами, чуть накренившись на правый борт.

– Из всех островов, лежащих к западу от Островов Россиян, предпочтение для кратковременной остановки отдаю Таити. И в первую очередь потому, что астрономы, входившие в состав экспедиции капитана Кука, с большой точностью определили долготу мыса Венеры этого острова, что дает возможность поверить наши хронометры для точного определения долгот коралловых островов, открытых нами.

– Это очень важно, – подтвердил Андрей Петрович. – Астроном Симонов уже обращался ко мне по этому поводу.

– Кроме того, надо пополнить запас свежей воды и фруктов, – и Фаддей Фаддеевич кивнул на шоколад, которым они закусывали любимую ими мадеру уже без свежих фруктов, которые, к сожалению, закончились. – Ведь ты, если мне не изменяет память, делал то же самое именно на Таити во время своей одиссеи в Новую Зеландию?

– Именно там. На Таити очень приветливые островитяне не в пример дикарям, с которыми мы встретились на Островах Россиян.

– Ну не все же из них такие уж и дикари! Ты же помнишь, к примеру, островитянина, который преподнес нам небольшие жемчужины уже после случившегося инцидента, – при упоминании о котором капитан сморщился, как от зубной боли.

Андрей Петрович, конечно, помнил. Два островитянина на лодке подошли к шлюпу, подошедшему к одному из островов, и по первому же приглашению взошли на него, но вели себя несколько робко. Когда же капитан повесил им на шеи серебряные памятные медали и дал каждому пояс из выбойки, нож и другие вещи, они ободрились и стали так свободны в обращении, как будто были давно знакомы с моряками. Один из них вынул из-за пояса небольшой сверток, перевязанный волокнами кокосового ореха, которые содрал зубами, и передал капитану несколько мелких жемчужин. Затем, указывая рукой на берег, повторял: «Нюй! Нюй!» – то есть много, много! Как выяснилось, они не жили на этом необитаемом острове, а периодически приплывали сюда по хозяйственным нуждам.

Фаддей Фаддеевич блаженно улыбался, предаваясь приятным воспоминаниям, и с любовью, особых слов для выражения которой и не требовалось, смотрел на задумавшегося друга. «Какое счастье, что он рядом со мной! Это же просто дар провидения!»

* * *

Андрей Петрович стал раскладывать на столе бумаги со своими записями, но затем передумал и позвонил в колокольчик.

– Ну, ассистент, похвались своими успехами, а то все как-то недосуг, – обратился он к Матвею, как тень, появившемуся в дверях.

– Все готово, Андрей Петрович! – с готовностью доложил вестовой, а затем, несколько стушевавшись, добавил: – Почти…

– Что значит «почти»? – насторожился ученый.

– Дело в том, что вы, Андрей Петрович, наказывали мне подготовить таблички под всеми экспонатами с указанием названий животных, – тот утвердительно кивнул. – Но вся беда в том, что и в Британской энциклопедии, и в других книгах из вашей библиотеки названия животных и их видов указаны, как правило, на латинском языке. Поэтому я расставил таблички, написанные как на русском языке, когда знал эти названия, так и на латинском, как написано в книгах.

– Молодец, Матвей, это дело поправимое, – облегченно улыбнулся Андрей Петрович, – только больше так не пугай меня.

– Как можно, Андрей Петрович?! – испуганно воскликнул вестовой.

– Да ладно, это я так, для профилактики… А теперь пойдем, посмотрим экспозиции.

– Давайте, Андрей Петрович, – с готовностью ответил Матвей, смахнув со лба пот, нежданно выступивший от переживаний, – я сначала сбегаю туда с Макаром, пока их высокоблагородие господин капитан на мостике, и мы подготовим освещение, а уж потом я прибегу за вами?

– Добро! Только запомни, Матвей, что ассистент ученого должен при надобности пользоваться носовым платком, а не рукавом рубахи.

– Есть пользоваться носовым платком! – вытянулся в струнку вестовой, густо краснея.

– Возьми пока один из моих, за неимением другого.

– Как можно, Андрей Петрович?! – опешил Матвей. – Ведь они же у вас батистовые!

– Бери, бери, не смущайся! Я же презентую его ни кому-нибудь, а своему помощнику! Понимать надо!

Прибежал запыхавшийся Матвей. «Видно, не только готовили освещение, но по-быстрому и прибирались», – прикинул прозорливый Андрей Петрович, вспомнив свои неоднократные наставления вестовым: – «Товар надо показывать лицом!»

И, прикинув что-то в уме, сразу же послал его на мостик, приказав передать капитану его просьбу спуститься в адмиральскую каюту, если тот, конечно, сможет. «Надо будет заодно показать обновленную экспозицию и Фаддею – пусть тоже порадуется вместе со мной».

* * *

Переступив комингс помещения с табличкой над дверью «Антарктическая фауна», Андрей Петрович с Фаддеем Фаддеевичем замерли. Вроде бы та же центральная композиция с морскими слонами и прилегшей рядом с ними пятнистой нерпой, императорскими и королевскими пингвинами, стоящими как часовые на фоне заснеженного острова, и реющим над ними белым альбатросом. Но что-то неуловимое делало ее еще более привлекательной и эффектной. Да и появившиеся таблички с названиями животных делали ее более доступной для понимания.

И тут наступило прозрение. Слева, чего не было ранее, на уступах полузаснеженной скалы разместились чучела малых буревестников разных цветов и оттенков, поморников, дымчатого и серого альбатросов, крачек… Вот только таблички под ними были в большинстве своем написаны по-латыни, а некоторые были вообще без надписей, лишь с тремя жирными точками.

Фаддей Фаддеевич вопросительно посмотрел на Андрея Петровича.

– Нет пока названий некоторых видов животных не только на русском языке, но и на латинском, – пояснил тот. – Попробуем разобраться с ними уже в Петербурге.

– Вот куда забрались, Андрей Петрович! – торжествовал капитан. – Науке даже не известны некоторые животные, там обитающие! Спасибо вам за большое дело! Ведь это же материальные доказательства нашего приоритета в открытии южных земель! И от этих доказательств уже просто так никак не отмахнешься даже при всем желании сделать это!

И Фаддей Фаддеевич в порыве благодарности крепко обнял друга, не обращая внимания на стоявших в сторонке вестовых с повлажневшими от нахлынувших чувств глазами.

– Это не только моя заслуга, – напомнил Андрей Петрович.

Капитан повернулся к вестовым, сразу же принявшими стойку «смирно».

– Хотел я отложить ваше поощрение до возвращения в Кронштадт, ограничившись лишь производством вас в младшие унтер-офицеры, но ваш научный руководитель подталкивает меня сделать это сейчас, – и неторопливо стал доставать из кармашка мундира монеты.

«Ох, и хитер Фаддей! – улыбнулся про себя Андрей Петрович. – Ведь вижу, что уже заранее решил поощрить их именно сейчас, но сделал вид, что вынужден сделать это лишь под моим нажимом, а заодно показать своим подчиненным, что его карманы как будто всегда набиты золотыми монетами. Вот шельма!»

Подозвав Матвея, протянул ему два золотых голландских червонца. Тот же, увидев их, инстинктивно сделал полушаг назад.

– Что вы, ваше высокоблагородие! – испуганно промолвил он. – Это же целое состояние!..

– Дают – бери, бьют – беги. Неужто не знаешь народную мудрость?! – улыбнулся капитан. – Один возьми себе – заслужил, стало быть. А второй подели по справедливости между своими подельщиками. Это действительно немалые деньги, так не пропейте же их по кабакам с портовыми девками, а употребите на что-либо потребное, соответствующее вашему труду и талантам. Родители небось есть? – глянул он на обалдевших вестовых.

– Так точно, ваше высокоблагородие!

– Вот и поделитесь с ними. Пусть порадуются за своих, взращенных ими, сынов, за их таланты на зависть односельчанам, – задорно рассмеялся он. – То-то в ваших деревнях будет переполох!

Дружно рассмеялись и вестовые, живо представив картины пересудов в их родных селениях по этому поводу.

* * *

– Новая композиция «Тропическая фауна», конечно, очень красочно оформлена: лианы, экзотические растения на фоне гористого острова. Чего только стоят одни разноцветные кораллы на переднем плане, которых твои мастеровые наломали от души! – делился впечатлениями Фаддей Фаддеевич при переходе в каюту. – Но маловато фактуры – это сразу же бросается в глаза. Попугайчики размером с воробья, разные пташки… Спасают только чучела фрегатов, фаэтонов, бакланов и прочих морских птиц.

– А что, собственно говоря, ты ожидал увидеть на коралловых островах? Чудищ, подобных по размерам морским слонам, или же чего-то в этом роде?! – удивился Андрей Петрович. – Упор в композиции будет сделан на остров Таити, где я в свое время видел очень даже неплохие экземпляры представителей местной фауны. Правда, мне тогда было как-то не до этого. Даже фон, если ты обратил внимание, подобран именно под этот легендарный остров, а не под экзотические атоллы. Кроме того, добавим представителей фауны Новой Голландии и Новой Зеландии, которых у нас накопилось довольно много, выделив их в подраздел субтропиков. Нужно только время, которого до прихода в Кронштадт будет предостаточно. Не все сразу, Фаддей, не все сразу.

– А ты, Андрюша, упомянув Кронштадт, и в самом деле вроде бы подумываешь о дырочке для ордена, о котором как-то всуе упомянул я? – ехидненько поинтересовался тот.

– А как же, Фаддей! Только и делаю, что определяю на мундире место для этой самой дырочки. Вот хотел как-то и с тобой посоветоваться по этому поводу. А то вдруг не там, где надо, проколю. То-то будет позору!

– Ну не обижайся, Андрюша! – с раскаянием в голосе взмолился Фаддей Фаддеевич, чувствуя, что явно переборщил с подковыркой. – Ну, признаюсь – черт меня попутал. Ведь хотел-то по-дружески, без задней мысли. Ну, плюнь мне в рожу, наконец! Знаю – заслужил этого. Только прости меня, бестолкового, ради бога! И без того на душе тошно…

– Надо же, и о Боге, и о душе вспомнил, – усмехнулся Андрей Петрович. – И это я слышу от человека, готового ради красного словца и друга унизить, и на дружбу наплевать. Уйди с глаз моих, видеть тебя не хочу!

– Ты же прекрасно знаешь, что никуда я не уйду с камнем в груди. Да и тебе по моей глупости не легче. А у нас же с тобой впереди еще столько дел!

– Он еще, оказывается, и о деле помнит?! – улыбнулся Андрей Петрович, отходя от обиды. – Прямо-таки Юлий Цезарь! И экспозицию обсудит, и походя друга оскорбит. Так, на всякий случай… – и оценивающе посмотрел в умоляющие глаза друга. – Успокойся, бестолковый, по твоему же собственному выражению. Будет тебе экспозиция, достойная показу и государю императору. Только не перекладывай свои проблемы с больной головы на здоровую. У меня и своих вполне достаточно.

– Дай-то бог, Андрюша, дай-то бог, – возликовал в душе Фаддей Фаддеевич, почувствовав, что кризис в их отношениях миновал. – Только я не о том. Просто очень хотелось бы увидеть две примерно равные по содержанию композиции.

– Чего проще, Фаддей! Давай еще с полгодика покрутимся в тропиках, и все дела…

– Ох и язва же ты, Андрюша, ох и язва! Ведь прекрасно же знаешь, что такого времени у нас просто нет. И не будет.

– Я просто к тому, что из ничего чего-нибудь не бывает. А хотеть никто никому не запрещает.

– Не обижайся, Андрюша, прошу тебя. Я же переживаю за наше общее с тобой дело.

– Мое дело – показать фауну и отдельные элементы флоры тех районов, где была наша экспедиция, и ничего более.

– Ты, как всегда, прав, Андрюша, – примирительно сказал Фаддей Фаддеевич, обнимая друга. А затем, как бы невзначай, обронил: – Ты как-то сказал мне, что открытый тобой остров находится где-то западнее Опасного архипелага?

– Да, это так.

– А ты, случаем, не помнишь его координаты?

Андрей Петрович с недоумением глянул не Фаддея Фаддеевича как на человека, у которого явно не в порядке с головой.

– Да я назову их, если разбудишь меня хоть среди ночи… Но в чем дело, Фаддей?

– Да так… – неопределенно обронил капитан, позвонив в колокольчик.

– Передай Макару, чтобы принес сюда карту, лежащую на столе в моей каюте, – приказал он Матвею. – Да пусть захватит и штурманские инструменты, – крикнул вдогонку заспешившему выполнять приказание вестовому.

Когда Макар аккуратно расстелил карту на столе, Фаддей Фаддеевич привычными, отработанными движениями определил названные Андреем Петровичем координаты и поставил карандашом жирную точку.

– Стареет карта прямо на глазах, – притворно-удрученно заметил он, проведя обратной стороной карандаша вдоль длинной цепочки Островов Россиян до только что отмеченной точки. – Вот теперь она выглядит гораздо точнее, – удовлетворенно произнес он. – Правда, за некоторым исключением, – спохватился он и опять взялся за колокольчик.

– Штурмана Парядина ко мне! – приказал он.

Когда тот прибыл в каюту, капитан подозвал его к столу.

– Яков Семенович, вот эта точка, – показал он карандашом на карте, – местоположение атолла Екатерины, открытого три года назад экспедицией под руководством Андрея Петровича. – Штурман уважительно глянул на ученого. – Но на нашей карте он еще не обозначен. Поэтому прошу вас вашим каллиграфическим почерком надписать его название, чтобы оно ничем не отличалось от названий Островов Россиян.

Андрей Петрович завороженно следил за кончиком остро отточенного карандаша штурмана, оставляющего на карте строгую надпись: «Ат. Екатерины».

– Вот теперь все правильно! – удовлетворенно потирая руки, воскликнул капитан.

– Спасибо за подарок, Фаддей Фаддеевич! – растроганно произнес Андрей Петрович.

– Пустяки… Думаю, Яков Семенович часами делал бы подобные надписи, не уставая. Я правильно говорю, штурман?

– Безусловно, Фаддей Фаддеевич! – широко улыбнулся тот и лукаво добавил: – Если только подштурмана будут успевать затачивать карандаши.

– Будут, Яков Семенович, – улыбнулся капитан, – будут! Да так, что вам по возвращении в Порт-Жаксон нужно будет закупать их коробками…

* * *

Беллинсгаузен под всеми парусами взял курс на запад, чтобы по пути на Таити проверить географическое положение острова Макатеа, и уже в полдень следующего дня стал приближаться к его открывшемуся восточному берегу.

Находясь в миле от северо-восточного угла острова, увидели на берегу четырех человек. Трое отчаянно махали ветвями, а один куском рогожи, привязанной к шесту.

– Просят нас пристать к берегу, и очень даже настойчиво, – озабоченно произнес старший офицер, рассматривая их в подзорную трубу. – Как быть, Фаддей Фаддеевич?

– А почему бы и нет, Иван Иванович? Погода благоприятная, волнения и бурунов у берега практически нет.

И капитан, подойдя поближе к острову, лег в дрейф.

На спущенном на воду ялике к берегу отправились лейтенант Игнатьев, художник Михайлов и гардемарин Адамс. Лазарев также направил туда свой ялик. Посланные на берег вернулись на шлюпы с неожиданным приобретением: привезли по два мальчика на «Восток» и «Мирный».

Одному из привезенных на «Восток» было около 17, а другому около 9 лет. Лейтенант Игнатьев доложил, что, кроме этих четырех мальчиков, других туземцев на острове не видел. Плоды хлебного дерева и кокосовые орехи, бывшие у мальчиков, доказывали, что на острове вполне достаточно пропитания для небольшого числа людей. Имущество их состояло из уды и нескольких чашек из кокосовых орехов, которые им служили вместо посуды.

С большим трудом с помощью некоторых познаний Андрея Петровича в языке новозеландцев удалось выяснить у старшего мальчика, что они вместе с другими соплеменниками сильным ветром занесены сюда с острова Анны. В это же время на этом острове спаслись жители и другого острова. Островитяне с разных островов были в беспрерывных сражениях между собой, и те, к которым принадлежали мальчики, были побеждены и съедены своими неприятелями, а мальчики спрятались в глубине острова и поэтому остались целыми и невредимыми. Когда же неприятели покинули остров, то они остались здесь одни.

– Надо же! – воскликнул пораженный лейтенант Торсон. – Похожий в некотором отношении случай произошел с шотландцем Александром Зелкирком, похождения которого послужили поводом к написанию английским писателем Даниелем Дефо приключенческого романа «Робинзон Крузо».

– Но не это главное, Константин Петрович, во всей этой истории, – подчеркнул Андрей Петрович. – Мы, господа, имеем уникальную возможность не теоретически, то есть умозрительно, а на практике наблюдать процесс заселения островов Океании. Ведь если бы провидение чудесным образом спасло вместе с мальчиками и нескольких девочек, то история народонаселения острова Макатеа началась бы именно с сего времени. Вполне вероятно, что многолюдное население других островов Великого океана имело подобное начало.

– Браво, Андрей Петрович! Браво! – восторженно воскликнул Фаддей Фаддеевич. – Учитесь, господа, как из частного случая приключенческого характера можно сделать обобщающие научные выводы. Вот это и есть наука, перед которой я готов снять шляпу! А заодно и обнять ее представителя.

И капитан обхватил своими ручищами ученого, а офицеры с глубоким почтением пожимали ему руки.

Мальчиков остригли и вымыли, надели на них фуфайки и брюки, сшитые из полосатого тика, которые им понравились, но башмаки они всегда сбрасывали с ног и предпочитали ходить босиком.

Фаддей Фаддеевич неоднократно спрашивал с помощью Андрея Петровича у старшего мальчика, в которой стороне находится остров Анны, с которого их унесло ветром. Тот же, прежде чем ответить, просил показать ему направление на Таити и после этого уверенно показывал рукой на юго-восток, откуда дул пассат. Когда же капитан убеждал его, что этот остров находится отсюда на севере, тот не соглашался с ним, отстаивая свое мнение, и каждый раз показывал направление, близкое с направлением на остров Цепи, открытый и названный так капитаном Куком в первом его кругосветном плавании.

– Видимо, мальчик прав, – вмешался в их спор Андрей Петрович, – так как указанное им направление совпадает с направлением пассата, который и мог при усилении силы ветра занести их сюда. И упоминаемый им остров Анны может быть расположен где-то в районе острова Цепи, а не в западной части Опасного архипелага, как предполагаешь ты. Причем он, этот остров, вероятно, там не один, так как островитяне, перебившие соплеменников мальчиков, были, по их утверждению, с другого острова.

– Возможно, ты и прав. Эх, было бы время, можно было бы и проверить эту заманчивую версию, – мечтательно произнес Фаддей Фаддеевич. – Кто его знает, может быть, Андрюша, и в самом деле что-нибудь там и накопали бы. Но, к сожалению, времени нет, и не будет.

Затем задумался, видимо, прикидывая что-то в уме, и вдруг широко улыбнулся:

– А вот атолл Екатерины мы посетим непременно, – и, видя озадаченно-недоверчивое выражение на лице Андрея Петровича, добавил: – Это будет моим личным подарком тебе, дорогой Андрюша…

* * *

Задолго до подхода к атоллу Екатерины Андрей Петрович то стоял на мостике рядом с капитаном, то широкими шагами мерил шканцы.

«Волнуется…» – сочувственно наблюдал за ним Фаддей Фаддеевич, стараясь не беспокоить друга, отлично понимая, что творится в его душе. И когда с салинга раздалось долгожданное «Вижу берег!», крепко сжал его руку.

* * *

«Восток» с убранными парусами стоял правым бортом к берегу атолла. На шканцах находились все офицеры шлюпа, а также Лазарев со своими офицерами, приглашенные Беллинсгаузеном. Матросы же были построены вдоль борта на шкафуте.

– Господа офицеры и матросы! – торжественным голосом обратился капитан к команде. – Перед нами остров, открытый три года назад экспедицией под руководством нашего глубокоуважаемого ученого и офицера гвардии Шувалова Андрея Петровича и названного им в честь российской императрицы, бабушки нашего государя, воспитавшей его, атоллом Екатерины. Русским мореходам, пересекшим на утлом суденышке Великий океан от гавани Новоархангельска до этих мест, первооткрывателям атолла Екатерины, ура!

Громовое «ура!» перекатами пронеслось над палубой шлюпа, перебитое лишь оглушительными выстрелами корабельных пушек. Русский боевой клич вдохновенно прокричали матросы, с не меньшим энтузиазмом поддержанные и офицерами. Когда же стихли звуки артиллерийского салюта, раздалась команда старшего офицера:

– Вольно! Разойдись!

Офицеры обоих шлюпов обступили Андрея Петровича, горячо поздравляя с успехом. А тот, пожимая протянутые к нему руки, еле сдерживал слезы радости и счастья.

Фаддей Фаддеевич, видя состояние друга, положил руку на его плечо:

– Нет ли желания посетить свой остров, Андрей Петрович?

– Да, пожалуй, нет, Фаддей Фаддеевич, – неуверенно ответил тот, приходя в себя. – Натуралист Георг Вильгельм тщательно описал его, и мне как ученому там делать больше нечего.

– Э нет, Андрей Петрович, так не пойдет! Во-первых, наука наукой, но мы все-таки с вами мореплаватели, скитальцы морей, так сказать. Во-вторых, почему вы пытаетесь лишить нас с Михаилом Петровичем возможности насладиться сенью великолепных пальм этого замечательного острова и почувствовать под ногами твердь земную. Тем временем как команда удальцов добудет кокосовых орехов, которые совершенно справедливо будем считать нашими, сугубо российскими…

Офицеры с одобрением и энтузиазмом восприняли неожиданный поворот мысли начальника их экспедиции.