Обстановка адмиральской каюты всегда располагала к откровенным беседам друзей. Так было и в этот раз.

– У меня, конечно, есть план дальнейших действий, но я бы, Андрюша, хотел узнать твое мнение по этому вопросу.

– Чтобы ответить на твой вопрос, Фаддей, надо вспомнить о тех документах, с которыми ты меня ознакомил в самом начале нашего плавания. Из этих инструкций следует, что главной целью нашей экспедиции является продвижение как можно ближе к Южному полюсу и открытие там новых земель в необследованных до сих пор районах. Так?

Фаддей Фаддеевич утвердительно кивнул.

– Поэтому, думаю, нам сейчас нужно идти на юг по следующему направлению: архипелаг Новая Зеландия – Аукландские острова – остров Маквария, которые, по моему мнению, являются элементами одной мощной подводной горной системы. Вследствие этого существует некоторая вероятность ее продолжения далее к югу. В то же время появление над поверхностью океана какой-либо его вершины южнее острова Маквария маловероятно. Дело в том, что эта горная система имеет тенденцию к понижению как раз в южном направлении от высокогорной Новой Зеландии до острова Маквария, высота которого не превышает 500 футов (около 17 метров). Хотя, чем черт ни шутит! Может быть, и откроется какой-нибудь завалящий островок…

– Приятно все-таки беседовать с ученым. Все разложено по порядку, по полочкам. Здесь я с тобой полностью согласен, а дальше?

– Дальше уж совсем просто. Спуститься к югу до сплошных ледяных полей и, продвигаясь на восток, пытаться при первой же возможности пробиваться как можно дальше на юг к матерой земле. Ведь как раз это мы и делали в самом начале этого года. Только стараться при этом, экономя время и избегая излишних опасностей, обходить районы, уже обследованные капитаном Куком. Вот и вся премудрость, Фаддей.

– Ни убавить, ни прибавить, Андрюша! Так и будем действовать.

* * *

Однако никакого острова или островков по намеченному маршруту продвижения к югу так и не обнаружили, хотя шлюпы шли строем поиска в пяти милях от бортов друг друга. Через неделю температура упала до полградуса тепла, что было верным признаком близких льдов.

В полдень 27 ноября пересекли шестидесятую широту, на которой в Северном полушарии находится Санкт-Петербург, и в обед, вспоминая близкую и дорогую сердцу каждого русского человека столицу, в кают-компании поднимали бокалы за здоровье соотечественников, впервые наблюдая выпадавший снег.

На другие сутки увидели первые плоские айсберги высотой до пятидесяти или шестидесяти футов, на одном из которых с южной стороны стояло подобие памятника.

– А ведь мы, Андрей Петрович, встретили льды на три градуса южнее прошлогодних, которые видели между островом Южная Георгия и Сандвичевой Землей. К чему бы это? – с тайной надеждой спросил Фаддей Фаддеевич.

– Это ни о чем не говорит, – как можно спокойнее ответил тот, уловив, конечно, скрытый смысл слов друга, – так как, вполне возможно, берег материка, конфигурацию которого мы не знаем, отошел в этом секторе Тихого океана далеко к югу, ближе к полюсу.

Фаддей Фаддеевич только тяжко вздохнул.

А уже к вечеру подошли к сплошному льду, преграждавшему путь на юг по всему направлению. Края ледяного поля были покрыты торосами, а далее к югу было видно множество айсбергов, вросших в лед, один из которых был не менее пяти миль длиной. Капитан-лейтенант Завадовский, рассматривая его в подзорную трубу сквозь дымку, заключил, что видит берег.

– Вашими устами, Иван Иванович, да мед бы пить, – иронически прокомментировал его сообщение капитан.

– При напряжении, в котором мы сейчас находимся, очень даже легко принять желаемое за действительное, – успокоил Андрей Петрович приунывшего было старшего офицера.

И Беллинсгаузен повернул шлюпы на восток, прокладывая курс между айсбергами на севере и краем ледяного поля на юге.

* * *

Спустя двое суток край поля сплошного льда повернул на северо-восток.

– Все повторяется, как и год назад, – отметил Фаддей Фаддеевич. – Делать нечего, придется опять искать проход между ледяными полями.

Видимость была ограниченной, и приходилось каждый раз заходить в разрывы ледяного берега в надежде найти какой-либо подходящий проход. И каждый раз приходилось возвращаться назад из небольших заливчиков.

Уже позже в уютной адмиральской каюте Фаддей Фаддеевич признался, что молил Бога, чтобы ветер, способствующий необыкновенно частым переменам курса, не переменился, ибо в противном случае при бурном ветре и ненастной погоде не смогли бы выбраться из какого-нибудь очередного ледяного залива и навсегда остаться между льдами.

– И зачем же так рисковать, Фаддей? – тихо спросил Андрей Петрович, чувствуя предательский холодок в груди.

– А как же иначе, Андрюша? Ведь другого способа выполнить волю государя нашего я просто не вижу.

И друзья молча чокнулись фужерами. Оба понимали – такова их доля, таков их долг перед Отечеством.

* * *

Наконец ледяное поле кончилось, и Беллинсгаузен с облегчением повернул шлюпы снова на восток, предупредив об этом Лазарева выстрелом из пушки с ядром, чтобы усилить его звук, ибо «Мирный» не был виден из-за плохой видимости. Тот ответил так же пушечным выстрелом, что сигнал принял.

Когда же и к востоку, и к югу льдов стало не видно, штурман доложил, что давление воздуха стремительно падает. Фаддей Фаддеевич тут же приказал прибавить парусов не по силе ветра, чтобы успеть выйти до шторма на свободное ото льдов место. По этой причине шлюп претерпевал жесткие удары волн в носовую часть, и нередко половина его борта находилась в воде. Матросы выбивались из сил, откачивая воду из носового отсека, где в связи с этим увеличилась течь. И все-таки успели. Как только вышли на чистую воду, разыгралась буря.

Шлюпы под зарифленными штормовыми парусами были приведены в бейдевинд, чтобы под углом встречать носом огромные накатывающиеся на них волны.

Порывы ветра были ужасны, волны подымались в горы, подветренные стороны которых были особенно круты. Море покрылось пеной, воздух наполнился водяными брызгами, срываемыми ветром с верхушек валов, которые, смешиваясь с несущимся снегом, слепили глаза, и ничего нельзя было видеть далее двадцати пяти сажень. И это перед самым наступлением ночи!

Шлюп дрейфовало наудачу, и все беспрестанно ожидали кораблекрушения. Капитан, не сходивший с мостика, принял все возможные меры предосторожности, держа марсели не по ветру, неся все штормовые стаксели и рифленый фок в готовности немедленно спуститься под ветер, когда встретится айсберг. Но, как потом вспоминал Фаддей Фаддеевич, если бы и увидели его, то почти вместе с нашей гибелью.

Буря свирепствовала до вечера следующего дня. Горизонтально несущиеся по воздуху водяные брызги и снег, попадая на паруса и рангоут, при трех градусах мороза превращались в лед, и при сильных колебаниях корпуса шлюпа от ударов волн на палубу сыпались куски льда.

А колебание шлюпа было так велико, что коки на камбузе не смогли сварить похлебку и с большим трудом лишь вскипятили воду для чая и пунша, чтобы теплым питьем хоть несколько подкрепить команду. Но никто не был голоден, так как ели тушенку в банках, заготовленную в Англии, масло, сухари и квашеную капусту.

– Невидимый лоцман благотворным образом водил наш шлюп, и, к счастью, буря настала тогда, когда мы уже вышли из льдов, – говорил в кают-компании Фаддей Фаддеевич на банкете, посвященном избавлению от гибели в бурю после ее окончания. – В противном случае ни человеческое благоразумие, ни искусство, ни опытность не спасли бы нас от погибели.

А уже в адмиральской каюте с глазу на глаз с Андреем Петровичем доверительно сказал, что если бы не спустили пушки вниз, то шлюп бы непременно погиб, перевернувшись вверх килем, от ударов огромных волн.

– Так давай, Андрюша, выпьем по маленькой за твою светлую голову и за мою расторопность!

* * *

К вечеру прошли мимо огромного айсберга длиной и шириной до десяти миль с отвесными краями и высотой над уровнем моря от 100 до 120 футов.

А за ужином Фаддей Фаддеевич удивил Андрея Петровича.

– Я тут произвел некоторые расчеты и был крайне удивлен их результатами. Вот смотри, Андрюша, – и он разложил на столе листки, испещренные колонками цифр. – Приняв айсберг, который мы недавно прошли, за правильный параллелепипед с высотой надводной части в 110 футов (35 метров), я рассчитал объем воды, который можно было бы получить, растопив его. Оказалось, что этой воды было бы достаточно для снабжения жителей четырех частей света численностью 845 миллионов человек в течение более 22 лет, полагая, что на каждого жителя придется по одному ведру воды в день!

Андрей Петрович задумчиво перебрал листки.

– А ты уверен в правильности расчетов?

– Я и сам не поверил этому и проверил их, но все оказалось именно так. Ведь из этого следует, что мореплаватели в странах холодных никогда не смогут жаловаться на недостаток в пресной воде.

Андрей Петрович достал из книжного шкафа отчет о втором плавании капитана Кука и открыл его в месте, отмеченном одной из закладок.

– Ты, Фаддей, конечно, читал об этом, но я напомню. Натуралист Форстер, спутник Кука, пишет: «Многие из нас почувствовали разные простудные болезни, жестокую головную боль, у иных распухли железы и сделался сильный кашель, что, конечно, происходило от употребления в пище растаянного льда». Так что не все так просто, как кажется.

– Ты прав, я знал об этом. Поэтому-то мы и минули сих напастей, ибо весьма редко пили воду из растопленного льда, а употребляли ее только на варение пищи, на приготовление пунша, чая, пива из спрюйсовой эссенции и, таким образом, сколько возможно сберегали пресную воду, на берегах налитую, которую употребляли единственно в питье. При всем том, однако же, нередко некоторые матросы пили воду и из растопленного льда, так как за этим усмотреть трудно, но худых последствий они не чувствовали.

– Я очень рад за тебя, Фаддей, – ты действительно толковый и заботливый капитан.

* * *

При подходе к Южному полярному кругу оказались среди множества айсбергов, и приходилось непрестанно менять курс, проходя между ними. В полдень старший офицер по просьбе Андрея Петровича организовал их подсчет. В виду оказалось одновременно 148 айсбергов, однако в 6 часов вечера в виду осталось только пятьдесят восемь.

В половине восьмого часа вечера 13 декабря в четвертый раз за все время плавания пересекли Южный полярный круг. Все были в надежде вскоре увидеть долгожданный берег Южного материка.

На следующий день, пробираясь между грядами ледяных полей, которые располагались параллельно друг другу, Фаддей Фаддеевич полагал, что они должны кончиться, но вместо этого поля час от часу все более и более сжимались. Встречались только узкие проходы между ними, наполненные мелким плавающим льдом, через которые с большим трудом и осторожностью проходили.

Наконец, в 3 часа пополудни ледяные поля сомкнулись окончательно и преградили путь шлюпам во все стороны, кроме севера. Продвинуться далее к югу и востоку не было возможности более, чем на полмили. И Беллинсгаузен, скрепя сердце, повернул шлюпы на север. Еще одна попытка пробиться на юг окончилась неудачей.

* * *

Всю ночь 18 декабря шли в густом тумане, и все матросы и офицеры не спали, находясь на верхней палубе в немедленной готовности к действию. В четыре часа послышался сильный и близкий рев буруна, а так как ветер в это время почти стих, то судно, по инерции, судя по всему, приближалось к буруну. Поэтому капитан приказал взять паруса на гитовы и спустить гребные суда на воду для буксировки шлюпа.

– Прошу вас, Иван Иванович, руководить буксировкой с одной из шлюпок по вашему усмотрению, – обратился Фаддей Фаддеевич к старшему офицеру.

Вскоре показался айсберг, который то темнел, то вовсе скрывался из вида, и близость к нему можно было определить только на слух по реву буруна. Через полтора долгих часа на буксире гребных судов прошли айсберг, о пещеры в котором разбивалась зыбь, производя ужасный рев, но не избавились от опасности, так как шлюп прижало к другому, находившемуся поблизости. Капитан решил буксироваться и дальше, чтобы пройти и этот айсберг, продолжая каждые полчаса палить из карронады для уведомления о себе «Мирного», но тот не отвечал на сигналы флагмана.

Во время прохода у последнего айсберга при очередном выстреле услышали страшный грохот обрушающегося льда.

– Видимо, ледяная громада уже была готова к разрушению, – предположил Андрей Петрович, – и сотрясения, вызванного выстрелом пушки, было достаточно для ниспровержения огромной массы льда.

Капитан тут же послал рассыльного узнать у канониров, был ли выстрел с ядром или без оного. Прибежавший артиллерийский унтер-офицер доложил, что выстрел был без ядра, то есть более тихий.

– Вы совершенно правы, Андрей Петрович! Оказалось достаточно легкого сотрясения воздуха, чтобы айсберг разрушился, – заключил Фаддей Фаддеевич. – Я, между прочим, заметил, что во время туманов нам чаще случалось слышать падение в воду льдов с высот айсбергов.

– И потому можно сделать заключение, что туман способствует уменьшению плотности льда, точно так же, как он «съедает» снежные сугробы у нас на родине, – закончил мысль капитана ученый.

В это время с юга задул тихий ветер, и гребные суда были подняты на борт шлюпа. Капитан молча пожал руку старшему офицеру.

– Южный ветер разгонит туман, Фаддей Фаддеевич, – убежденно заверил Андрей Петрович.

– Дай-то Бог, да поскорее бы! – как заклинание произнес капитан, измученный треволнениями бессонной ночи.

* * *

Друзья, прикорнув некоторое время не раздеваясь, обедали в адмиральской каюте, как вдруг шлюп закачался. Выбежав наверх, увидели величественное и в то же время ужасное зрелище: перед ними был только один узкий и длинный проход между стесненными громадами двух айсбергов с отвесными стенками. Первый из них был так высок, что отнял ветер даже у самых верхних парусов. Матрос, бывший в это время на салинге грот-мачты, рассказывал, что айсберг был многим выше верхушки мачты.

– Прямо-таки Сцилла и Харибда! – воскликнул Фаддей Фаддеевич и, заметив вопросительно-тревожный взгляд Андрея Петровича, успокоил. – У нас сейчас ход более пяти узлов, и мы должны успеть за счет инерции проскочить между ними.

И действительно, пройдя около двухсот сажень, которые казались чуть ли не верстами, наполнились спасительным ветром вначале носовые треугольные паруса, а затем и прямые паруса фок-мачты.

Вскоре после этого прошли и второй айсберг и видели, как его огромные части с громким треском и шумом сваливались в море.

* * *

Сегодня, 25 декабря, праздновали Рождество Христово, и все кроме вахтенных, одевшись в парадные мундиры, собрались в жилой палубе. Во время благодарственной молитвы за избавление Отечества от нашествия врагов вдруг почувствовали сильный удар судна. Старший офицер тотчас выбежал, чтобы узнать причину, ибо перед этим не было никакой опасности и по курсу шлюпа виднелись только отдельные плавающие льдины.

Лейтенант Демидов, управлявший шлюпом, был на баке, где и положено быть вахтенному офицеру в ледовой обстановке. При большой зыби и малом ходе шлюп плохо слушался руля, и лейтенант, избегая столкновения с одной льдиной, коснулся правой скулой другой, которая казалась ему небольшой. Но льдина эта, напитавшись водой, от ее тяжести погрузилась и потому-то ее надводная часть была столь невысока.

Удар последовал весьма сильный, и если бы при качке не был ослаблен якорным штоком, который был поднят вверх вместе с якорем на фут, то проломил бы правую скулу судна. Край льдины, упершись в судно, оторвал медную обшивку под водой на три фута и вырвал из деревянной обшивки небольшую заплату, наложенную при строительстве шлюпа корабельным мастером на место вынутой гнилой части.

Когда об этом доложили капитану, тот приказал привести шлюп к ветру и в кругу офицеров заключил:

– Из этого следует, господа, что одному счастливому случаю обязаны мы избавлением от великой опасности, а, может быть, и от самой потери шлюпа. Удар последовал, когда судно опускалось носом вниз, отчего якорный шток и подъякорные доски несколько уменьшили его силу. Если бы это случилось, когда нос приподнимался, удар последовал бы прямо в подводную часть, защищенную только одной обшивкой, и проломил бы ее. А заделать пробоину не было бы никакой возможности. В таком гибельном положении для спасения людей осталось бы одно средство – перевести всех или кого успели бы на шлюп «Мирный».

Нам неоднократно случалось быть в весьма опасных обстоятельствах, во льдах самых частых при большом ходе, даже во время дурных погод, но мы всегда благополучно избегали подобного гибельного случая, – Фаддей Фаддеевич обвел взглядом внимательно слушавших офицеров. – И в то время, когда я почитал себя совершенно вне опасности, подверглись оной неожиданно.

А посему, господа вахтенные офицеры, надобно быть внимательными при любых обстоятельствах. Лейтенанта Демидова не виню – это просто стечение обстоятельств, от него не зависящих, – и, видя слезы в глазах вахтенного лейтенанта, добавил: – Продолжайте, Дмитрий Николаевич, спокойно нести вахту, и всего вам доброго.

Офицеры по очереди пожимали руку лейтенанта – ведь каждый из них мог оказаться на его месте. Последним подошел гардемарин и прижался всем телом к своему старшему товарищу. Плечи его вздрагивали. «Успокойся, Роман, – тихо сказал растроганный лейтенант, поглаживая его по спине, – у тебя, в скором времени флотского офицера, все еще впереди – и радости, и огорчения на мостиках твоих будущих кораблей…»

– С этого дня, Иван Иванович, – обратился капитан к старшему офицеру, – гардемарин Адамс допускается к совместным вахтам с лейтенантом Демидовым с правом производства маневров парусами!

И теперь офицеры поздравляли уже гардемарина, глаза которого сияли от нежданно свалившегося на него счастья. Еще бы! Теперь он сам, разумеется, под присмотром своего старшего товарища будет выполнять сложные маневры шлюпа. Это ли не голубая мечта каждого гардемарина? Это ли не счастье?!

Фаддей Фаддеевич встретился глазами со взглядом Андрея Петровича, и тот легким кивком поздравил друга с мудрым решением.

И оба взгрустнули, вспомнив о совместных вахтах на мостике «Надежды» в теперь уже такие далекие годы их беспокойной молодости.

* * *

Наконец-то ледяное поле отошло к юго-востоку, и Беллинсгаузен приказал привести шлюпы к ветру, вызвав на «Восток» Лазарева.

– И каковы же ваши впечатления, Михаил Петрович, от нашего плавания в Южном Ледовитом океане? – спросил Фаддей Фаддеевич, когда втроем расселись в уже ставшей привычной обстановке адмиральской каюты.

– Самые противоречивые, но отнюдь не отрадные.

– Отчего же так?

– Судите сами, Фаддей Фаддеевич. Мы за время осенней сессии, если так можно выразиться, в течение полутора месяцев прошли около трех тысяч миль вдоль предполагаемых берегов Южного материка, но так ни разу и не смогли увидеть их. Мало того, мы даже ни разу не усмотрели каких-либо признаков наличия земли значительных размеров в соответствии с терминологией, предложенной Андреем Петровичем.

Поэтому я вполне понимаю пессимистическое мнение капитана Кука о возможности достижения Южного материка, и если бы не было результатов нашей весенней сессии, которых, кстати, не было у Кука, то целиком и полностью подписался бы под его выводами.

– Я полностью согласен с вами, Михаил Петрович. Ведь только что наша вторая попытка пробиться к югу после пересечения Южного полярного круга опять окончились неудачей. Однако Андрей Петрович предполагает, что берега Южного материка в секторе Тихого океана отошли ближе к Южному полюсу, ввиду чего достичь их здесь действительно практически невозможно.

– Это подтверждается и тем, – пояснил ученый, – что айсберги здесь интенсивно разрушаются, – Лазарев утвердительно кивнул, – чего не наблюдалось, по определению Михаила Петровича, в весеннюю сессию. Следовательно, айсберги уже длительное время находятся в открытом море, отделившись от ледяного панциря далекого берега. Косвенно это мнение подтверждают и плавающие льдины годовалого льда, которые значительно осели под тяжестью напитавшей их воды и кажутся ниже, чем должно быть со свежим льдом. Я подчеркиваю, господа, годовалого льда, а не пакового, многолетнего, характерного для Северного Ледовитого океана. Поэтому-то, кстати, наколотый с них лед и оказался совершенно непригодным к употреблению.

– Хорошо живете, Фаддей Фаддеевич, имея рядом с собой столь ученого советника! – с долей зависти произнес капитан «Мирного».

– Не жалуюсь, Михаил Петрович. А посему, господа, есть повод для хорошего тоста во славу науке.

Пригубили мадеру за здоровье ученого, расслабляясь от бесчисленных забот плавания во льдах. Было видно, как капитаны шлюпов оттаивали прямо на глазах. «Нелегка их доля, – размышлял Андрей Петрович, – но попробуй, отними ее у них!» – улыбнулся он про себя. Выпили и за наступающий завтра новый, 1821 год.

– Думаю далее идти на юго-восток вдоль сплошного ледяного поля, не приближаясь, однако, близко к нему, чтобы иметь свободу маневра, пересечь путь капитана Кука и после девяносто восьмой долготы повернуть на юг, чтобы вновь пересечь Южный полярный круг, если, конечно, будет такая возможность. Ведь там находятся совершенно не обследованные места. И если даже не обретем каких новых земель, то тем самым облегчим будущим мореплавателям, которые окажутся более удачливее нас, в их поисках и открытиях.

– Полностью с вами согласен, Фаддей Фаддеевич.

– Тогда с Богом, господа мореплаватели!

И все трое истово перекрестились на образ Николая Угодника, покровителя путешественников и мореходов.

* * *

В полдень 6 января прорезали обратный путь капитана Кука из самых высоких достигнутых им широт, а вечером пересекли и Южный полярный круг.

– Вас не удивляет, Андрей Петрович, что мы, вступив в более высокую широту, чем прежде, прошли двадцать семь с половиной миль в шестьдесят восьмой широте, не встречая льда? – с затаенной надеждой в голосе спросил капитан вечером следующего дня.

– Нет, Фаддей Фаддеевич, – спокойно (чего только это стоило!) ответил ученый. – На мой взгляд, мы просто приближаемся к матерой земле, – глаза друга при этих словах засветились лихорадочным блеском. – К примеру, айсберг, мимо которого мы только что прошли, имел 360 футов высоты (чуть более 100 метров) над уровнем моря. А это означает, что это еще совсем «молодой», не успевший значительно разрушиться айсберг, который относительно недавно отделился от ледяного барьера.

Это дает надежду, что мы достигнем той широты, где капитан Кук встретил непреодолимую преграду.

– Дай-то Бог, Андрей Петрович, дай-то Бог! – суеверно, как заклинание, повторял капитан.

– Только по свету, видимому к югу, я сильно сомневаюсь в надежде подняться в более высокие широты, достигнутые капитаном Куком, – охладил его пыл Андрей Петрович.

В это время подошел встревоженный старший офицер.

– Фаддей Фаддеевич, при осматривании книц оказалось, что многие из них треснули от крепких ветров. Кроме того, приходится непрерывно откачивать воду в носовом отсеке, от течи входящую.

Капитан задумался.

– Кницы трескаются от значительного движения частей набора корпуса судна при сильной качке. И хотя за время плавания после выхода из Порт-Жаксона мы съели достаточно много свиней, находящихся в хлеву на верхней палубе, но и более того употребили квашеной капусты и солонины, расположенных в самом низу судна. Поэтому, Иван Иванович, спускайте вниз еще две карронады, по одной с каждого борта. Это первое.

Второе. Приступайте к замене треснувших книц. Мы, к сожалению, заготовили в Порт-Жаксоне только три запасные, поэтому заменяйте ими те, которые находятся в средней части шлюпа как важнейшие.

Третье. Увеличение поступления воды в носовой отсек зависит от скорости судна. Сейчас мы идем со скоростью около девяти узлов, но снижать ее я не могу, ибо надо дорожить свободным ото льдов пространством моря на юго-востоке. Так что откачивайте воду посменно. Другого выхода, как я понимаю, у нас просто нет.

К тому же лейтенант Лазарев, находясь вблизи «Востока», заметил, что когда при качке поврежденное льдиной место под якорем выходило наружу, тогда из него вытекало много воды. Однако исправить это повреждение, находясь в море, невозможно. А посему мы вынуждены остаться с этим повреждением как минимум до Рио-де-Жанейро.

– Насколько же все-таки предусмотрителен был Михаил Петрович, настояв на установке на «Мирном» дополнительной фальшивой обшивки, – задумчиво произнес Андрей Петрович и, заметив тень, пробежавшую по лицу друга, добавил: – А вот у вас, Фаддей Фаддеевич, по известным нам причинам, к сожалению, просто не было для этого достаточного времени.

– Вообще-то я не понимаю, – вдруг вскипел он, – как это Адмиралтейство, готовя два судна для плавания в одних и тех же условиях, могло на одном из них установить фальшивую обшивку, а на другом нет, несмотря на то, что Лазарев настаивал на ее установке на обоих судах! Это что, следствие халатности чиновников или мнимой экономии средств?! И теперь начальник экспедиции вынужден не столько думать о выполнении ее главной задачи, сколько о том, чтобы она вообще состоялась! Дикость какая-то!

– Успокойтесь, Андрей Петрович, теперь словами делу уже не поможешь, – примирительно сказал капитан, немало удивленный вспышкой гнева у всегда уравновешенного и рассудительного друга, – и будем исходить из того, чем располагаем.

– Тем не менее вы, Фаддей Фаддеевич, обязаны в отчете о результатах экспедиции непременно отметить это обстоятельство, – уже спокойнее сказал ученый, – ибо я уверен, что мы не последние, кто будет плавать во льдах не только здесь, но и в Северном Ледовитом океане.

Но, как часто бывает в дальнем плавании в отрыве от баз, случилось непредвиденное. На шлюпе оказался недостаток железных болтов толщиной в дюйм, необходимых для крепления книц, в то время как болтов в полтора дюйма и более было предостаточно. И Беллинсгаузен послал лейтенанта Лескова на «Мирный» осведомиться, нет ли у Лазарева дюймовых болтов, но, к сожалению, и у него их не оказалось.

Поэтому пришлось вытягивать полуторадюймовые болты в размер один дюйм.

В тот же день заменили одну кницу, и капитан был приятно обрадован тем, что мастеровые шлюпа, не привыкшие еще к такого рода работе, произвели ее столь быстро и успешно.

* * *

В продолжение ночи 10 января к югу чистое небо представлялось светлой аркой с ярким белым блеском.

– Верный признак матерого льда, – сдержанно отметил Андрей Петрович, находившийся на мостике, как всегда, рядом с капитаном.

– Неужто прорвемся к берегу? – вздохнул Фаддей Фаддеевич, уже уставший от крушения стольких надежд.

– Поживем – увидим, – философски изрек ученый.

К утру похолодало до трех градусов мороза, но вид появившейся пары поморников разгорячил сердца мореплавателей. Фаддей Фаддеевич только молча сжал руку друга, словно боясь спугнуть долгожданную удачу.

В 6 часов утра путь на юг был совершенно чист на две мили, но шлюп оказался в заливе между льдами, а ветер как раз дул прямо в него, и, чтобы не оказаться в ледовой ловушке, капитан был вынужден повернуть на северо-восток. В полдень ветер отошел к востоку, препятствуя идти в этом направлении, но давал возможность повернуть на север.

В это время появились крачки, и друзья уже не могли сдержать своих чувств – берег должен быть где-то совсем рядом.

– Одно смущает, – поделился своими сомнениями с другом Фаддей Фаддеевич, – что-то не видно ни морской травы в воде, ни пингвинов в воде и на льдинах.

– Мы все-таки как-никак находимся несколько южнее шестьдесят девятой широты, и вполне возможно, что водоросли в столь высоких широтах просто не произрастают из-за слишком низкой температуры воды. А отсутствие пингвинов, и в первую очередь императорских, можно объяснить отсутствием шельфовых ледников у матерого берега, – предположил Андрей Петрович. – Во всяком случае, как мне кажется, мы находимся где-то у берега острова, а не материка, как нам хотелось бы.

– Не до жиру, быть бы живу, – улыбнулся капитан.

* * *

В 3 часа пополудни со шканцев, где находился капитан в окружении офицеров, увидели у горизонта справа по ходу шлюпа чернеющее пятно.

– Берег, господа! – воскликнул капитан, вглядываясь в него через подзорную трубу.

Однако у офицеров были разные мнения.

– Не выдаете ли, Фаддей Фаддеевич, желаемое за действительное? – осторожно, как бы на всякий случай, засомневался и старший офицер.

– Осторожничаете, Иван Иванович? – улыбнувшись, упрекнул капитан своего помощника. – Передайте Лазареву, что Беллинсгаузен видит берег.

«Мирный» находился поблизости за кормой «Востока» и поднял флажной ответ, что видимый ими берег находится от них на норд-осте.

– То-то, Фома неверующий! – торжествовал Фаддей Фаддеевич, похлопывая капитан-лейтенанта по спине.

В это время солнечные лучи, выйдя из облаков, осветили это место, вызвав бурю восторга – все убедились, что видят берег, покрытый снегом, а чернели только каменные осыпи и скалы, на которых снег не мог удержаться.

Вся команда возликовала при возгласе: «Берег! Берег!» Восторг был естественным после долговременного единообразного плавания в беспрерывных гибельных опасностях между льдами при снеге, дожде, слякоти и тумане.

Открытый берег давал надежду, что непременно должны быть и другие берега, ибо существование только одного в таком обширном водном пространстве казалось невозможным.

* * *

С полудня следующего дня, когда ветер стал отходить более к югу, Беллинсгаузен направил шлюп к северной оконечности берега. Подойдя на расстояние четырнадцати миль, встретили сплошной низменный лед, препятствующий дальнейшему продвижению к нему. Дойдя же до кромки ледяного поля, капитан лег в дрейф, чтобы дождаться «Мирного», который значительно отстал от флагмана.

– Я понимаю ваши чувства, Андрей Петрович, но подойти ближе к берегу, чтобы взять что-либо достойное для музея Адмиралтейского департамента, мы, как вы сами понимаете, не сможем.

– Похоже на то, Фаддей Фаддеевич, – согласился ученый. – Придется, видимо, ограничиться только его рисунком, который заканчивает уважаемый Павел Николаевич.

Через час при приближении «Мирного» на «Востоке» подняли флаги, и Лазарев по телеграфу поздравил Беллинсгаузена с открытием острова. Когда же «Мирный» подходил под корму «Востока», на обоих шлюпах матросы были поставлены на ванты, которые прокричали по три раза взаимное «ура!». В обеих командах по этому случаю было дадено по стакану пунша каждому матросу, а Беллинсгаузен призвал к себе на шлюп Лазарева.

– С первым успехом вас, Фаддей Фаддеевич! – приветствовал капитан «Мирного» начальника экспедиции.

– Спасибо, Михаил Петрович! Дай Бог, чтобы не с последним.

Руководители экспедиции расселись по своим излюбленным местам в адмиральской каюте за празднично накрытым столом. Настроение сидевших за ним было соответствующим.

– Почему вы назвали в своем приветствии, переданном по телеграфу, этот берег островом, а не продолжением берега материка? – задал волновавший его вопрос все еще сомневавшийся Беллинсгаузен. – Вот и Андрей Петрович, например, еще до его открытия был убежден, что мы находимся где-то вблизи острова.

– И считал совершенно правильно. Пора бы уже доверять, Фаддей Фаддеевич, предсказаниям своего ученого советника, – рассмеялся Лазарев. – По-моему, он уже давно доказал их непогрешимость.

– Наука признает только факты, Михаил Петрович, а не предположения авторитетов, – вступился за друга Андрей Петрович. – Поэтому сомнения Фаддея Фаддеевича вполне оправданы. Капитан Кук, к примеру, сделал вывод о невозможности достижения Южного материка, хотя и не отрицал саму возможность его существования. Вывод правильный, но в то же время относительно правильный, ибо основывался лишь на его личных наблюдениях только части, пусть и большей, предполагаемой протяженности берегов материка. И своим непререкаемым авторитетом задержал дальнейшие поиски Южного материка почти на целых пятьдесят лет. На полвека! И это в наше-то время бурных географических открытий. Вот вам и цена предположения авторитетнейшего мореплавателя!

– Сдаюсь, Андрей Петрович! С вашей аргументацией спорить просто невозможно!

«Как же все-таки вырос Андрюша за время нашей разлуки, да и за полтора года нашего плавания тоже, – размышлял Фаддей Фаддеевич, – с наслаждением слушая друга. – Ведь одним махом, как бы походя, поставил на место Лазарева, человека далеко не ординарного ума. Спасибо, Всевышний, что услышал мои молитвы. А что бы я на самом-то деле делал без него?» – и рассмеялся про себя, живо представив, что ответил бы тот на эту, ставшую уже традиционной, фразу.

– Это безусловно остров, Фаддей Фаддеевич, – уже серьезно продолжил капитан «Мирного». – Я ясно видел все оконечности его берега и точно определил их положение. И если бы у меня было хоть малейшее сомнение в этом, я бы непременно осмотрел его подробнее, ибо ничто не препятствовало сделать это.

– Спасибо, Михаил Петрович, за ваше столь ценное мнение! А посему, господа, – Беллинсгаузен встал из кресла с фужером в руке, чему последовали и его собеседники, – предлагаю назвать сей остров высоким именем основателя военного флота Российской империи – островом Петра Первого.

Присутствующие единодушно и с воодушевлением согласились с предложением начальника экспедиции – ведь имя Петра Первого было священно для русских моряков всех поколений. И в знак этого осушили фужеры с неизменной мадерой.

Официальная часть закончилась, и общение благополучно перетекло в непринужденную беседу под взаимные тосты первооткрывателей. И уже в самом конце застолья Фаддей Фаддеевич огласил дальнейший план экспедиции.

– Не теряя времени, пойдем далее к востоку в параллель льдов, надеясь, что, может быть, сии льды приведут нас к новым открытиям, ибо мне кажется невероятным, чтобы обретенный нами остров существовал один, не имея других в соседстве, подобно, к примеру, островам Земли Сандвичевой.

* * *

– Что-то не видать новых земель, Андрюша, – удрученно пожаловался Фаддей Фаддеевич через трое суток после открытия острова Петра Первого, – а я ведь так надеялся на новую удачу, так ждал новых открытий.

– Это, Фаддей, удел всех первооткрывателей, – рассудительно успокаивал друга Андрей Петрович, видя его расстроенное состояние, – не ты первый, не ты и последний. Ведь ты уже и сейчас сделал столько открытий, что не стыдно было бы встретиться и с великим Куком после трех его кругосветных плаваний. А новые открытия неизбежны. Ведь мы же не зря так далеко проникли к югу, достигнув высоких широт, в которых до сих пор не бывал никто из мореплавателей. И это залог успеха экспедиции. Так что терпение, Фаддей, и еще раз терпение. И упорство.

Фаддей Фаддеевич завороженно слушал друга.

– Откуда же у тебя все-таки такая уверенность в успехе нашего дела? А ведь твои прогнозы, как правило, всегда оправдываются.

– Оттуда, Фаддей, оттуда. У нас с тобой, да и не только у нас, есть только один источник вдохновения – отчеты великих мореплавателей о своих путешествиях. Поэтому надо не просто поболее читать их, но и попытаться понять истоки, логику успехов первооткрывателей. Причем уметь читать и то, что написано как бы между строк.

Именно поэтому мне стали известны и понятны и отчаяние, охватившее Колумба перед самым открытием Америки, и сомнения Магеллана в возможности проникновения из Атлантического океана в Тихий, и разочарование Кука при поиске северо-западного прохода из Тихого океана в Атлантический. Но терпения и упорства им было не занимать. И они в конце концов достигали поставленной перед собой цели. Тот же Кук, к примеру, не найдя северо-западного прохода, в награду за упорство открыл Гавайские острова.

– Спасибо тебе, Андрюша, за дружескую поддержку! Ведь она придает новые силы, – растрогано произнес Фаддей Фаддеевич, вдохновленный наставлениями друга.

«Какой же силой обладает его аналитический ум, способный из сведений, собранных по крупицам, выстраивать логическую цепочку знаний, позволяющих принимать практически оптимальные решения по реализации той или иной задачи! Просто удивительно! – размышлял он, преданно глядя на своего друга и мысленно выстраивая план дальнейших действий. – Упорство – вот главный лейтмотив его рекомендаций, – удовлетворенно решил Фаддей Фаддеевич. – Так и будем действовать».

* * *

К полудню ветер совершенно стих, облака унесло к северу и стало необыкновенно тепло – около одного градуса выше нуля.

– А не поохотиться ли нам, Фаддей Фаддеевич, пользуясь штилем? – предложил Андрей Петрович, глядя оценивающим взглядом на летающих вокруг шлюпа птиц.

– Почему бы и нет, – встрепенулся капитан, – я завсегда за это истинно мужское дело.

И со спущенных на воду шлюпок лейтенанты Игнатьев и Демидов, а также гардемарин Адамс настреляли несколько дымчатых альбатросов и прочих полярных птиц.

– Что-то не видно, Андрей Петрович, белых альбатросов, – с явным сожалением сказал Демидов, когда стрелки вернулись на шлюп с охотничьими трофеями.

– Вы правы, Дмитрий Николаевич, в столь высоких широтах они действительно не обитают, – успокоил тот лейтенанта, который уже давно лелеял мечту подстрелить белого альбатроса, большего по размерам добытого почти год назад капитаном «Мирного».

Внимательно рассматривая тушки настрелянных птиц, Андрей Петрович обратил внимание на одну их особенность, которую раньше как-то не замечал. Еще раз проверил свою догадку, сравнивая по памяти с уже готовыми чучелами, и, убедившись, что это именно так, позвал капитана:

– Фаддей Фаддеевич, вы не можете спуститься на шканцы?

– Посмотрите, это достойно внимания, – горделиво сказал ученый подошедшему капитану. – Все морские птицы, обитающие в приполярной области и питающиеся на поверхности моря, имеют крючкообразно загнутые книзу клювы. В то же время у поморников и крачек, являющихся, по сути, прибрежными птицами, клювы прямые.

– Так это же научное открытие, Андрей Петрович!

– Навряд ли, Фаддей Фаддеевич, – с сомнением сказал ученый, – я думаю, что орнитологам это известно. Для нас же важно то, что появление морских птиц с прямыми клювами, пусть даже пока и не известных науке, является признаком нахождения где-то поблизости если и не земли больших размеров, то как минимум берега.

– Поздравляю вас с очередным научным успехом, дорогой Андрей Петрович! Лично для меня этого больше, чем достаточно.

Когда же Матвей вскрыл их желудки, то у одного из альбатросов в нем оказалось множество перьев и яичной скорлупы.

– Теперь поздравляю вас, Фаддей Фаддеевич! – торжественно произнес ученый. – Совсем недавно вот эта птица для пропитания была на неизвестном нам берегу.

– Ай да Андрей Петрович! – обрадованно воскликнул капитан. – Ай да наука! Ведь это же настоящий подарок! – никак не мог успокоиться он. – Выставить дополнительных наблюдателей на салингах всех мачт! – приказал он вахтенному лейтенанту Лескову. – Первому из них, увидевшему берег, будет за усердие выдано вознаграждение!

– Теперь мимо шлюпа, образно говоря, и муха не пролетит незамеченной! – рассмеялся ученый.

– Ваша школа, Андрей Петрович! – улыбнулся Фаддей Фаддеевич. – Ведь вы всегда не только утверждали, но и доказывали делом, что материальный стимул – великая сила!

* * *

Озабоченный старший офицер обратился к капитану:

– Что-то не нравится мне, Фаддей Фаддеевич, слабость верхней части шлюпа. Элементы набора корпуса прямо-таки ходуном ходят. Я уж не говорю о непрерывном выматывающем душу скрипе.

– Выходит, не одного меня, Иван Иванович, мучают эти заботы, – признался капитан. – Мы уж и так все, что было можно, спустили с верхней палубы в трюм. Я, честно говоря, уже не знаю, что еще можно предпринять. А у вас, ненароком, не будет каких-либо предложений? Может быть, есть какие мысли если не по устранению, то хотя бы по ослаблению этих мерзких пакостей?

Капитан-лейтенант тяжко вздохнул, а затем вопросительно посмотрел на капитана.

– А не попробовать ли нам принайтовить борта шлюпа друг к другу около бизань-мачты, у самого гакаборта, чтобы увеличить поперечную жесткость корпуса судна? Как считаете, Фаддей Фаддеевич?

– Я что-то не припомню такого случая в морской практике, – засомневался капитан. – В то же время, – встрепенулся он, – из всех мореплавателей только капитан Кук плавал в непроходимых антарктических льдах. Но его барки были построены английскими корабельными мастерами из выдержанного леса, не то, что наши шлюпы, а посему были гораздо крепче.

Так что, Иван Иванович, придется вам потрудиться за наших горе-корабельщиков. Чем черт не шутит, может, что толковое и получится. Одним словом, с Богом!

И когда боцманская команда под руководством старшего офицера закончила эту необычную на флоте работу, шлюп стал идти гораздо устойчивее, а скрип корпуса стал значительно тише.

– Спасибо, Иван Иванович, за идею! Теперь она войдет в историю русского флота. А вечером мы с Андреем Петровичем непременно ждем вас в адмиральской каюте.

Это было высшей степенью признания его заслуг.

* * *

К утру увидели на юго-востоке свет, исходящий от сплошных ледяных полей, а уже в два часа пополудни с салинга рассмотрели их с несколькими затертыми в них айсбергами.

– Интересно было бы знать, Андрей Петрович, на каком это таком берегу лакомился яйцами ваш альбатрос? – с ехидцей спросил Фаддей Фаддеевич. – А то впередсмотрящие на салингах уже все гляделки проглядели, его ожидаючи.

– Во-первых, он настолько же мой, как и ваш, господин капитан. Во-вторых, Всевышний наделил его скоростью полета, во много раз превосходящей неторопливую поступь вашего горячо любимого шлюпа. Поэтому то расстояние, которое этот самый шлюп проходит за сутки, альбатрос не спеша, как бы походя, преодолеет часа за два, максимум за три. Так что, милейший мореплаватель, вам еще предстоит топать и топать, прежде чем усмотрите столь долгожданный берег.

– Ну что вы, Андрей Петрович, прямо-таки взъярились на меня?! – опешил Фаддей Фаддеевич, не ожидавший такого всплеска эмоций у друга, искоса поглядывая на вахтенного лейтенанта Торсона, который очень старательно что-то высматривал в подзорную трубу, якобы не обращая ни малейшего внимания на их дружескую перепалку.

– А вы, господин капитан, – явно избегая общепринятого в флотской среде обращения офицеров друг к другу по имени и отчеству, независимо от их чинов и служебного положения, – вместо того, чтобы задавать столь нелепые при ваших познаниях вопросы, лучше обратили бы внимание на необыкновенную перемену цвета поверхности моря.

Отмщение состоялось. То, что допустимо в дружеской беседе один на один, то неприемлемо при посторонних. «Почему же я должен ставить на место самого близкого мне человека, да еще при его подчиненных? Он что, очумел, что ли, от длительного ожидания новых открытий?!» – негодовал про себя Андрей Петрович.

«Как же я не заметил столь очевидного? – досадовал на себя Фаддей Фаддеевич и за отповедь, полученную от друга по заслугам, и за свою явную оплошность. – Ведь мы привыкли ежедневно видеть синеватый цвет моря, и вдруг оно потемнело. Почему? Близость берега?»

– Лечь в дрейф! Замерить глубину!

И был явно раздосадован, когда лейтенант Торсон доложил, что ста сорока пятью саженями дна не достали.

– Успокойтесь, Фаддей Фаддеевич! – уже обычным тоном произнес Андрей Петрович, видя его смятение. – Вон и поморник с морскими ласточками появились, так что близкий берег никуда от нас не денется.

* * *

Всю ночь слышали крики пингвинов, плававших вокруг шлюпов, а в 11 часов утра 17 января 1821 года с салинга грот-мачты раздался долгожданный крик впередсмотрящего:

– Берег! Вижу берег!!

Беллинсгаузен известил об этом Лазарева и повернул шлюп на курс, приближающий к берегу. Погода была прекрасной для столь высокой широты, ярко светило солнце, но было около четырех градусов мороза.

Наконец с мостика увидели северный мыс берега с высокой горой, которая была отделена перешейком от других гор. Ясная погода и безоблачное небо позволяли хорошо обозревать берег.

– Это не то, что год назад, когда мы впервые приблизились к матерому берегу, пытаясь сквозь пелену рассмотреть «белые облака» у горизонта, – обрадованно констатировал капитан. – Благодать!

Вскоре подошли к краю припая, простиравшегося на сорок миль к берегу, препятствуя подойти к нему ближе.

– Это, Фаддей Фаддеевич, не остров, подобный Петру I, это земля! – уверенно заключил Андрей Петрович. – Ведь мы не можем не только отсюда, с мостика, но и с салинга, куда поднимался гардемарин Адамс, увидеть отдаленную оконечность берега, скрывающуюся за горизонтом к югу. Вернее всего предположить, что это берег открытого нами ранее Южного материка.

– Я бы, безусловно, сомневался в этом, но ваше мнение, Андрей Петрович, является для меня решающим аргументом.

Затем обвел долгим взглядом офицеров, призванных по этому случаю на мостик, как будто что-то решая про себя.

– Мы, господа офицеры флота российского, оказались в сих местах по воле государя нашего, а посему я почитаю своей обязанностью назвать обретенный нами берег – Берегом Александра Первого!

Торжествующее «ура!» русских моряков нарушило вековую тишину полярных льдов, слышавших лишь крики изредка пролетавших полярных птиц.

* * *

– Все-таки насколько замечательна традиция давать имена великих людей вновь открытым землям, – задумчиво произнес Фаддей Фаддеевич в тиши адмиральской каюты, всегда настраивавшей ее посетителей на философские рассуждения. – Ведь памятники, воздвигнутые им, изгладятся с лица земли все истребляющим временем, но остров Петра Первого и Берег Александра Первого останутся вечно неприкосновенны от разрушения и передадут их имена позднейшему потомству.

– Ты прав, Фаддей, только на нашем шарике остается все меньше и меньше «белых пятен». И в этом, кстати, одна из заслуг нашей экспедиции. Хотя, – улыбнулся Андрей Петрович, – мы-то своим открытием Антарктиды как раз и даем пищу будущим первооткрывателям. Ведь, как мы убедились, размеры материка огромны, и он хранит столько тайн, что их хватит еще не на одно их поколение.

Фаддей Фаддеевич привычным движением приподнял фужер и посмотрел на просвет его содержимое.

– Как ты знаешь, Андрюша, находясь в Новой Голландии, я получил от российского полномочного министра при португальском дворе генерал-майора барона де-Тейль-фон-Сераскеркена уведомление, что по отбытии нашем из Рио-де-Жанейро получено было известие об открытии новой земли к югу от Огненной Земли.

Примечания достойно, что плавания вокруг Огненной Земли ведутся уже более двухсот лет, но никто не видел берегов Южной Шетландии. С тех пор нередко суда, обходя Огненную Землю, встречали продолжительные крепкие противные ветры и бури, и, вероятно, приносимы были близко к Южной Шетландии, а некоторые, быть может, при ее берегах и погибли. Но только в феврале 1819 года эти острова были нечаянно открыты капитаном английского купеческого брига Смитом. Этим открытием он обязан неудачному своему плаванию, ибо продолжительные встречные ветры приблизили его прямо к берегу Южной Шетландии.

Вот так, Андрюша, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

– И что же ты намерен теперь предпринять?

– Идти к Южной Шетландии, нигде более не задерживаясь, дабы обозреть ее берега с южной стороны и удостовериться, является ли она архипелагом или же частью матерого берега.

– Это действительно очень важно, Фаддей, – взволнованно поддержал друга Андрей Петрович, – и имеет принципиальное значение. Ведь если Южная Шетландия окажется архипелагом, что я и предполагаю, то приоритет открытия Южного материка безусловно остается за Россией. В противном случае предстоят споры с англичанами.

– В том-то и дело, Андрюша, в том-то и дело, – удрученно вздохнул Фаддей Фаддеевич. – Ведь от этого в конечном счете и будут зависеть окончательные результаты экспедиции.

Андрей Петрович расстелил на столе карту, принесенную Макаром из капитанской каюты по приказу Фаддея Фаддеевича, и стал внимательно изучать северный берег Южной Шетландии, аккуратно нанесенный карандашом. Затем поднял взгляд на капитана, напряженно ждавшего его вердикта.

– Зря волнуешься, дружище! – убежденно сказал он. – Этот берег расположен так далеко к северу, что никак не может быть матерым, даже если допустить, что Южный материк в этом меридиане и поднимается к северу каким-нибудь длинным мысом или полуостровом.

Фаддей Фаддеевич как завороженный слушал его.

– Так что, Фаддей, давай-ка лучше изопьем мадеру, которая нас никогда не подводила, за окончательный успех нашей экспедиции. Верь мне, все будет хорошо!

– Да как же мне тебе не верить, дорогой ты мой?! – растроганно промолвил Фаддей Фаддеевич. – А за успех экспедиции я готов хоть сейчас напиться до чертиков!

– Это мы с тобой обязательно сделаем, но только после того, как окончательно покинем антарктические воды.

И друзья, чокнувшись, стоя осушили фужеры.

Но тут Андрей Петрович, рассмеявшись, показал другу на расплывающееся по карте пятно вина, мистически попавшего на то самое место, где рукой Фаддея Фаддеевича был тщательно вычерчен северный берег Южной Шетландии. Капитан же только суеверно перекрестился.

* * *

Трое суток шли прямо к предполагаемой широте берега Южной Шетландии со скоростью семь-восемь узлов, достигнув которой, Беллинсгаузен повернул шлюпы вдоль нее курсом на восток.

– Жаль, что из-за пасмурности не сможем сделать наблюдения солнца в полдень, – сокрушался Фаддей Фаддеевич. – Я не совсем уверен, что мы идем по широте берега Южной Шетландии, а не севернее ее. Так, чего доброго, в столь пасмурную погоду легко и пройдем мимо, не увидав берега.

Когда же густота тумана увеличилась, он приказал привести шлюп к ветру, чтобы переждать, пока тот рассеется. Однако к вечеру густой туман сменился дождем, и уже можно было видеть гораздо дальше, но наступала темнота, и пришлось до рассвета оставаться в том же положении, придерживаясь несколько к северу.

В это время Лазарев прислал с мичманом Куприяновым пучок морской травы, обросшей ракушками.

– Ну что же, Фаддей Фаддеевич, теперь нужен глаз да глаз! – заключил Андрей Петрович, внимательно рассматривая водоросли. – Берег где-то совсем уж рядом.

Затем опять все вокруг заволокло туманом, но к полуночи с юго-запада задул ветер, однако туман и сырость продолжали держаться еще часа два. Наконец Беллинсгаузен дал ночной сигнал «Мирному» повернуть через фордевинд и лег на курс юго-восток. Небо было покрыто тонкими облаками, через которые мерцали звезды. Шлюпы во множестве сопровождали альбатросы, малые буревестники и крачки.

А в семь часов утра с бака закричали:

– Виден берег повыше облаков!

Беллинсгаузен истово перекрестился. Дело в том, что он имел два сведения о существовании этого берега: одно от барона де-Тейль-фон-Сераскеркена, а другое сообщил в Порт-Жаксоне капитан судна Ост-Индской компании. Причем широта в этих известиях отличалась на целый градус. И только теперь стало ясным, что точнее она была указана в сообщении барона.

– Одни неопределенности! – с упреком в адрес английских капитанов пожаловался Беллинсгаузен.

– Молите Бога, Фаддей Фаддеевич, что это были сообщения не испанских капитанов, – хохотнул Андрей Петрович. – Иначе вы бы измочалили паруса, прежде чем отыскали бы этот берег.

– Вам бы только хихоньки да хахоньки, а у меня, к вашему сведению, господин ученый, вся спина мокрая! – улыбнулся капитан, явно довольный результатом поиска.

И повернул шлюп вдоль западного берега Южной Шетландии в намерении выйти к ее южной стороне, если только берег не окажется матерым.

Наконец увидели юго-западный мыс, который вдавался в море острым каменным хоботом, оканчиваясь двумя высокими скалами, между которыми разбивался о камни бурун.

Андрей Петрович физически чувствовал напряжение друга, хотя и сам был не в лучшем состоянии. Оба понимали – сейчас решается все… И когда в полдень обогнули мыс и увидели, что берег от него отходит к северо-востоку, они впервые за долгое плавание прилюдно горячо обнялись, не имея более сил сдерживать радость – это остров, это не матерый берег!

Свершилось!!!

Вахтенный лейтенант Демидов деликатно отвернулся, делая вид, что рассматривает мыс, но на самом деле все плыло перед его глазами, застилаемыми предательски набежавшими слезами.

* * *

Южная Шетландия действительно оказалась, как и предполагал Андрей Петрович, архипелагом. Его острова растянулись на 250 миль к северо-востоку от юго-западного мыса, отмеченного двумя высокими скалами, первого открытого ими острова, которому дали символическое название Бородино, до последнего, двенадцатого, названного именем Шишкова в честь вице-адмирала, под командой которого в свое время служил Беллинсгаузен.

И только прошли этот остров, намереваясь обозреть дальнейшее пространство к северо-востоку от него, как неожиданно ветер усилился настолько, что еле успели с большим трудом закрепить паруса, спасая их, и остались только под штормовыми стакселями. Во время бури лопнули две кницы, одна близ середины шлюпа, а другая как раз против бизань-мачты, которые оказались гнилыми.

– Все, отплавались, – мрачно изрек Фаддей Фаддеевич, когда буря стихла. – На таком расшатанном шлюпе, дай Бог, добраться до Рио-де-Жанейро. А ведь приближается штормовое, бурное время.

– К тому же матросы выбиваются из сил, непрерывно откачивая воду из носового отсека, – добавил старший офицер.

– И это после четырнадцати недель пребывания в сыром и холодном климате Антарктики, – уточнил Андрей Петрович.

Фаддей Фаддеевич обвел долгим взглядом своих соратников, отлично понимая, что принятие окончательного решения остается только за ним, и ни за кем более. Свое мнение они уже высказали и теперь напряженно ждали его очереди.

– Итак, господа, покидаем высокие южные широты. Лечь на курс норд! – решительно приказал капитан.

– Есть лечь на курс норд! – с готовностью отрапортовал вахтенный лейтенант Торсон.

– А с остальными землями пусть разбираются наши последователи. Надо же хоть что-то оставить и другим мореплавателям, – лукаво подмигнул Фаддей Фаддеевич Андрею Петровичу, наконец-то избавившись от мучивших его сомнений.

Было 30 января 1821 года.

* * *

– Господи, хорошо-то как! – восторженно промолвил Фаддей Фаддеевич, блаженно вытянув ноги в уютном кресле. – Ты можешь себе представить, Андрюша, – никаких забот, никакой головной боли. Поверь, никак не могу даже поверить в это…

– Отдыхай, Фаддей, отдыхай. Тебе-то за эти три месяца досталось больше всех других во сто крат. Сейчас можно и расслабиться, как уговорились ранее, – многозначительно изрек Андрей Петрович, кивнув на стол, накрытый по полной программе.

– По-хорошему, надо было бы пригласить и Ивана Ивановича, – задумчиво, как бы про себя, произнес капитан. – Но, к сожалению, нельзя, – тряхнул он головой, – служба есть служба! Мы ведь все-таки как-никак находимся не в гавани, а в открытом море.

Андрей Петрович разлил золотистую мадеру по фужерам.

– Давай-ка, Фаддей, выпьем за успешное окончание плавания в высоких южных широтах! Ведь краснеть-то тебе за него никак не придется!

– Спасибо за прекрасный тост, Андрюша! Я, честно говоря, после открытия острова Бородино стал словно другим человеком.

И друзья стоя осушили фужеры.

– Капитан Смит, конечно, подкинул нам дохлую кошку со своей Южной Шетландией, – не стал отрицать Андрей Петрович, усаживаясь в кресло.

– Да еще какую! – возбужденно воскликнул Фаддей Фаддеевич. – Я думал, что сойду с ума поле получения известия о ее открытии. Еще бы! Ведь одним махом могли быть перечеркнуты основные результаты экспедиции по открытию Южного материка!

– За Провидение, Фаддей! – снова поднял фужер Андрей Петрович. – От нас ведь, честно говоря, многое не так уж и зависело.

Фаддей Фаддеевич согласно кивнул головой.

– Надо было только всего-навсего отыскать эту самую Южную Шетландию, ни дна ей ни покрышки, имея к тому же весьма противоречивые координаты, – усмехнулся он.

– На то ты и мореплаватель не последнего десятка…

– И на том спасибо, Андрюша.

И друзья, осушив фужеры, дружно застучали по тарелкам ножами и вилками – свежий воздух на мостике и мадера возбуждали аппетит. Насытившись, капитан откинулся на спинку кресла.

– И какое же у тебя осталось общее впечатление от архипелага? – спросил он.

– Не очень-то радостное.

– Отчего же так? – удивился Фаддей Фаддеевич.

– А ты что, уже успел забыть про встречу с американским промышленником?

…Как-то в проливе между двумя островами встретили малый промысловый американский бот, и капитан Пальмер, прибывший на шлюп на ялике, посланным за ним капитаном «Востока», сообщил, что он уже четыре месяца находится здесь с тремя американскими судами, промышляя котиков, число которых заметно уменьшается. Ведь в разных местах архипелага находится до 18 судов, и между промышленниками случаются ссоры, но до драки дело пока что не доходило.

Далее Пальмер рассказал, что английский капитан Смит, открывший Южную Шетландию, находится здесь на бриге «Виллиам» и уже успел добыть до 60 тысяч котиков, а вся их компания – до 80 тысяч. А так как и другие промышленники так же успешно друг перед другом истребляют котиков, то нет никакого сомнения, что вскоре на Шетландских островах число этих морских животных уменьшится точно так же, как и на островах Южная Георгия и Маквария. Морские же слоны, которых здесь тоже было во множестве, уже удалились от этих берегов подальше в море.

– Как тебе это нравится?! А ведь мы с тобой, Фаддей, помнится, удивлялись, что на острове Маквария котики были практически полностью истреблены менее чем за 10 лет. Святая наивность! Потому-то я опять с благодарностью вспоминаю Александра Андреевича Баранова, главного правителя Русской Америки, сумевшего сохранить котиков на Командорских островах. Да, наверное, так же и на острове Тюлений у берегов Сахалина, открытого, как помнишь, Крузенштерном во время нашего совместного плавания, тоже входящего вместе с Курильскими островами в зону интересов Российско-Американской компании.

Фаддей Фаддеевич задумчиво постукивал пальцами по столу, заново переживая столь безрадостную встречу с американским капитаном. Затем посмотрел на хмурого Андрея Петровича, автоматически ковыряющего вилкой в тарелке с закуской.

– Ну а про стадо китов ты, надеюсь, не забыл? – улыбнулся он.

Лицо друга просветлело.

– Конечно, нет, Фаддей! Разве это можно забыть?!

…У рифов возле одного из островов их внимание привлекли многие стада плавающих китов. Воздух над ними был наполнен водяными фонтанами, а большая крутая зыбь разбивалась об их спины, поднимая такие же брызги и пену, как и у прибрежных камней.

Такое множество китов на относительно небольшом пространстве мореплаватели видели в первый раз, ибо до сего времени, как правило, встречали китов или поодиночке, или по два, а то и по три вместе.

– Только сдается мне, – печально промолвил ученый, – что через некоторое время, разумеется, не так быстро, как в случае с котиками, мы уже не сможем увидеть такого великолепия. Китобойные флотилии вездесущих промышленников, истребив морских исполинов в Северной Атлантике и в северной части Тихого океана, нагрянут и сюда, в Антарктику, и если не будут приняты жесткие международные меры по ограничению добычи китов, то их ждет та же участь, которая постигла и котиков.

– Зря так печалишься, Андрюша, – успокаивающе сказал Фаддей Фаддеевич, – это дело далекого будущего. Давай-ка лучше выпьем за то, что человечество со временем, может быть, все-таки поумнеет.

Не успели толком закусить, осушив фужеры за будущую мудрость человечества, как в дверь каюты постучали. Встревоженный Матвей доложил, что рассыльный, посланный старшим офицером, сообщил о том, что впереди по курсу шлюпа виден бурун.

– Только этого нам и не хватало! – воскликнул капитан, поспешая с Андреем Петровичем на шканцы.

Шлюп шел со скоростью девять узлов при большом волнении моря, в то время как видимость была не более полутора миль. Поэтому капитан-лейтенант Завадовский, бывший тогда на мостике, тотчас переменил курс, чтобы отдалиться от буруна, известив об этом капитана.

Фаддей Фаддеевич тут же послал офицеров на салинги, чтобы определить, что это за бурун, но из-за чрезвычайной пасмурности и большого волнения те ничего рассмотреть так и не смогли. Если же это действительно был бурун, как уверяли два матроса, бывшие на салингах, и если он не был следствием разбивания зыби на китах, то эти камни должны были бы быть на полтора градуса восточнее камней Шаг-Рок, указанных на карте.

– Одни ребусы! – проворчал капитан. – А я уже успел было обрадоваться, что все препятствия остались позади, – и приказал штурману отметить это место на карте под знаком вопроса.

Подождав на мостике еще с полчаса и не встретив больше никаких неожиданностей, Фаддей Фаддеевич приказал лечь на прежний курс и спустился с Андреем Петровичем в адмиральскую каюту.

– Придется опять начинать все чуть ли не с начала, – притворно вздохнул Фаддей Фаддеевич, – хмель с этим буруном-невидимкой, почитай, весь испарился.

– Это дело поправимое, – утешил друга Андрей Петрович, наполняя мадерой опустевшие фужеры.

Фаддей Фаддеевич критическим взглядом окинул стол, чтобы убедиться, хватит ли припасов для продолжения товарищеского ужина. Но все было в полном порядке – вестовые знали свое дело. Хозяин каюты, перехватив взгляд капитана, только улыбнулся: «Хозяйственный все-таки мужик Фаддей, ничего не скажешь!»

А тот уже перевел взгляд на кипы бумаг, сложенных на столике, отодвинутом, чтобы не мешать, к самой переборке каюты.

– Никак плоды твоего творчества, Андрюша? – заинтересованно спросил он.

– Они самые, Фаддей, они самые… – страдальчески вздохнул Андрей Петрович.

– Что же это ты вздыхаешь, как стельная корова? – наигранно полюбопытствовал оживший от собственных забот Фаддей Фаддеевич. И уже вполне серьезно добавил: – Виден ли свет в конце туннеля?

Андрей Петрович настороженно глянул на друга – уж не насмехается ли тот? «Вроде бы как нет», – успокоился он, видя неподдельную заинтересованность в его глазах.

– При подходе к острову Маквария с Божьей помощью закончил первую часть о затянувшемся на шестнадцать лет первом своем кругосветном плавании, а сейчас, уже во втором плавании, дошел до острова Южная Георгия, где ты ругал меня за задержку у гавани Марии.

– Ты что, и об этом пишешь? – насторожился тот.

– Из песни слова не выкинешь, Фаддей! Пишу все, как было.

– И каким же это монстром я выгляжу в твоем повествовании? – забеспокоился Фаддей Фаддеевич.

– Сугубо положительным, – рассмеялся автор, – только несколько рисковым.

– Пожалуй, это правильно, Андрюша, – задумчиво сказал тот и вдруг встрепенулся. – Пусть все знают, что успеха можно добиться только решительностью и упорством! Другого не дано! – и, несколько успокоившись, хитровато посмотрел на друга. – Давай-ка выпьем с тобой за решительного и упорного капитана Беллинсгаузена.

– С превеликим удовольствием, первооткрыватель Антарктиды!

– К этому титулу я как-то еще не привык, Андрюша, – признался покрасневший от смущения Фаддей Фаддеевич.

– Привыкай, Фаддей, ты его честно заслужил! За первооткрывателя Антарктиды! – с подъемом произнес Андрей Петрович.

И друзья стоя, по-флотски не спеша, осушили фужеры, не оставив в них ни капельки мадеры, в подтверждение чего перевернули их вверх донышком. Великий тост, произнесенный впервые, того стоил…

* * *

– А ты не мог бы, Андрюша, дать мне почитать твою рукопись в свободное время? Не всю сразу, конечно, а хотя бы по главам.

– Только сможешь ли ты, Фаддей, разобраться-то в ней? – засомневался Андрей Петрович. – Ведь в ней все зачеркнуто-перезачеркнуто, конь и тот ногу сломает, – но, призадумавшись, воскликнул: – Хотя подожди, есть, кажется, выход! – и потянулся за колокольчиком.

Вестовой, как тень, вырос на пороге каюты.

– Тебе предстоит выполнить ответственное задание, Матвей! – почти торжественно произнес Андрей Петрович.

Вестовой еще сильнее вытянулся в струнку, по голосу барина сразу же определив, что задание будет действительно очень важным, да еще в присутствии самого господина капитана.

– Сегодня же начнешь переписывать набело своим каллиграфическим почерком первую главу первой части моего романа. Как только она будет готова, тут же передай ее для прочтения мне, а затем господину капитану и так далее все главы до самой последней строчки. Ясно?

– Так точно, ваше высокоблагородие!

Матвей умышленно ответил с титулованием, опустив привычное «Андрей Петрович», как бы подчеркивая тем самым важность полученного задания. Его лицо аж зарделось от усердия. Это тебе, брат, не хозяйские заботы, для коих ты приставлен к барину! Это уже особое доверие, за которое он был сейчас так благодарен Андрею Петровичу после конфуза, случившегося у него с лейтенантом Демидовым у Синих гор в Новой Голландии. Значит, ему снова доверяют, как было и ранее…

– Хватит ли только бумаги, Андрей Петрович? – засомневался Фаддей Фаддеевич, покосившись на столик, заваленный исписанными листами.

– С избытком! Матвей в Порт-Жаксоне таскал ее на шлюп кипами к великой радости торговцев.

Вестовой аж зарумянился от похвалы своего барина.

– А как у тебя, Матвей, обстоят дела с экспозициями?! – строго спросил капитан, враз согнав блаженную улыбку с лица квартирмейстера. – Ведь по приходу нашему в Рио-де-Жанейро ее непременно будут осматривать высокие гости!

– Все почти готово, ваше высокоблагородие! Только их высокоблагородие господин ученый приказали убрать в запасник часть экспонатов из раздела «Тропическая фауна», которые, по их мнению, перегружают экспозицию по причине недостатка места. Чем мы сейчас с Макаром и занимаемся, ваше высокоблагородие.

– Добро! Как только все будет готово, мы с Андреем Петровичем осмотрим ее. Ступай исполнять приказ господина ученого!

* * *

Когда вестовой скрылся за дверью, плотно притворив ее, Фаддей Фаддеевич лукаво глянул на друга.

– Не зря, видать, перетащил я для тебя Матвея с фрегата «Флора»? Он у тебя, оказывается, не только вестовой и не только ассистент, но еще и личный секретарь!

– Не зря, Фаддей, ох как не зря! Большое тебе спасибо за этот истинно царский подарок! Но, надо понимать, и ты от этого подарка вроде бы как не в накладе? – не менее лукаво спросил Андрей Петрович.

– Но только благодаря тебе, Андрюша. Уж больно ты охоч, как я посмотрю, выискивать таланты.

– Не прибедняйся, Фаддей, не надо! Ведь ты и сам-то не так прост, умудрившись пристроить в экспедицию и меня, и капитан-лейтенанта Завадовского. Отчего бы это?

– Оттого, что оба вы мудрые мужики, Андрюша. Каждый в своем деле, конечно. Вот давай за это и выпьем.

Друзья отдыхали, перекидываясь краткими фразами в полном соответствии с избранным ими ироническим стилем ведения разговора. Мадера уже давала о себе знать, снимая длительное напряжение, накопившееся со времени выхода из уже далекого Порт-Жаксона. Но ясность мысли сохранялась в полной мере. Это они не только знали, но и чувствовали. И с большой охотой делились друг с другом наболевшими вопросами и проблемами.

– Прирос ты к Матвею, Андрюша, и, судя по всему, надолго, – не спеша рассуждал Фаддей Фаддеевич, передвигая по кругу фужер с мадерой. – И, по всему видать, будешь бороться за него до последнего, – покосился он на друга, как бы проверяя правильность своих наблюдений.

– Ты прав, Фаддей. И не столько потому, что он мне на самом деле нужен и как ассистент, и как личный секретарь, но и потому, что просто преступно держать втуне такие таланты.

– Ты печешься о нем так же, как и граф Шувалов, твой однофамилец, пекся в свое время о Михайле Ломоносове.

– Разные, конечно, категории, но суть одна и та же.

– Кто его знает, Андрюша. Просто мы уже знаем, чего добился за свою не такую уж и долгую жизнь Михаил Васильевич.

– Может быть, и так, – вскинул на друга полный признательности взгляд Андрей Петрович, – но то, что я не граф, так это точно.

Фаддей Фаддеевич рассмеялся предельной щепетильности, так свойственной его другу. Он прекрасно знал, что тот никогда не допускает даже самой малейшей двусмысленности в делах, касающихся его горячо любимой науки и всего, что связано с ней.

– Что я могу тебе твердо пообещать, Андрюша, так это всемерную поддержку в решении этого непростого вопроса, – сказал, задумавшись, Фаддей Фаддеевич. – Конечно, было бы гораздо легче его решить, если бы государь посетил наш шлюп по возвращении экспедиции в Кронштадт, как это было, когда мы уходили в плавание, – мечтательно произнес он, – но сие от нас с тобой, к сожалению, никак не зависит.

– Спасибо за дружескую поддержку, Фаддей. Очень часто она бывает так необходима.

Затем, встав из-за стола, торжественно произнес:

– Предлагаю последний фужер поднять за наше горячо любимое Отечество, во имя которого мы, русские офицеры, верные присяге, до конца выполнили свой долг, не посрамив его!

И друзья стоя осушили до дна фужеры, будучи мыслями уже в так далеком пока еще Петербурге.