К великой радости Фаддея Фаддеевича император действительно посетил шлюп «Восток» через некоторое время после возвращения экспедиции в Кронштадт 24 июля 1821 года.

На официальной части Беллинсгаузен сделал краткий отчет о результатах экспедиции, и сам Александр I, и сопровождающая его свита были приятно поражены ее успехами.

А удивляться действительно было чему. Плавание продолжалось 751 день, из которых 224 стояли на якоре в разных местах, а под парусами находились 527 дней. В общей сложности было пройдено 49 860 миль, что в два с четвертью раза превышает длину земного экватора.

За время плавания были открыты берега Антарктиды, или Южного материка, двадцать девять островов, в том числе два в южном полярном поясе, восемь в южном умеренном и девятнадцать – в южном тропическом.

Когда же по предложению Беллинсгаузена перешли в помещение экспозиции «Антарктическая фауна», наступила мертвая тишина. Все были потрясены великолепием прямо-таки фантастического видения, открывшегося перед ними в призрачном свете факелов.

Тишину нарушил сдержанно-взволнованный голос государя:

– Кто же автор этой экспозиции, равной которой я не видел ни в одном из музеев Европы?

– Почетный член Петербургской академии наук Андрей Петрович Шувалов, Ваше Императорское Величество! – доложил Беллинсгаузен, еле сдерживая радость за триумф друга.

Андрей Петрович сделал шаг вперед – это был его звездный час.

«Так вот ты каков, легендарный русский разведчик, источник головной боли англичан! – император с интересом взглянул на высокого стройного мужчину средних лет с явно видной военной выправкой. – Умный, волевой человек. Британцы, видать, знают, кого бояться».

– Вы, господин Шувалов, в партикулярном платье, но, как мне известно, вы являетесь офицером гвардии, не так ли?

– Так точно, Ваше Императорское Величество! Поручик лейб-гвардии Преображенского полка! Но, во-первых, в экспедиции я исполняю обязанности заместителя ее начальника по ученой части, во-вторых, мундир гвардейского офицера на военном судне во время столь длительного плавания, с моей точки зрения, не совсем уместен и, в-третьих, чин обер-офицера в моих летах может вызвать некоторое недоумение.

Я имел намерение после возвращения из Русской Америки подать в отставку, но из-за смерти своего батюшки и краткости времени на подготовку к Антарктической экспедиции не успел этого сделать.

«Смел и решителен, а, главное, знает себе цену», – с удовлетворением отметил император.

– Как же так? – притворно удивился он. – Ведь вы уже несколько лет имеете чин штабс-капитана гвардии!

– Судя по денежному содержанию, которое я получал как офицер гвардии в течение шестнадцати лет отсутствия в Петербурге, это не соответствует действительности, Ваше Императорское Величество.

– Разведчик! Воистину разведчик, Карл Васильевич! – торжествующе воскликнул император, обращаясь к графу Нессельроде.

– Истинно так, Ваше Императорское Величество! – с готовностью подтвердил министр иностранных дел.

– Не удивляйтесь, господин Шувалов, но это действительно так. Я еще год назад дал указание повысить вас в чине с выслугой с даты подписания представления главным правителем Русской Америки. Кроме того, тогда же я подписал именной Указ о награждении вас орденом Святой Анны второй степени за обследование Кентерберийской долины в Новой Зеландии.

– Служу Отечеству! – щелкнул каблуками ошарашенный нежданной новостью Андрей Петрович.

– Служите, господин Шувалов, служите так же, как и служили до сих пор. Тем более, что с сегодняшнего дня вы не только капитан гвардии, но и кавалер ордена Святого Равноапостольного Великого Князя Владимира второй степени. И никаких отставок!

Андрей Петрович был буквально раздавлен свалившимися на него царскими милостями, а Фаддей Фаддеевич прямо-таки зарделся от радости за друга. Еще бы – сбылось его давнее предсказание.

Государь же стал уже внимательнее осматривать экспозицию.

Было видно, что Александр I делал это с явным наслаждением. Вначале его внимание привлек белый альбатрос с распростертыми крыльями, как бы парящий над экспозицией, которым он с удовольствием любовался. Затем, подойдя к чучелу морского слона, протянул было руку, чтобы потрогать его, но затем отдернул.

– Я знаю, господин Шувалов, что музейные экспонаты нельзя трогать руками, но, может быть, в виде исключения вы мне разрешите это сделать? – улыбнулся он.

– Прикосновение монаршей руки является своего рода освящением, Ваше Императорское Величество. Ведь до сих пор их касались только руки мастеровых и далеко не всегда с достаточной нежностью.

– Кстати, кто же их изготавливал? Ведь, насколько я себе представляю, это очень даже не простое дело, требующее специальных знаний и навыков, тем более в таком количестве, – государь обвел рукой экспозицию.

– Вы совершенно правы, Ваше Императорское Величество, – ответил Андрей Петрович, – если учесть, что в соседнем помещении шлюпа размещен еще один раздел экспозиции – «Тропическая фауна».

– Вот как?! – искренне удивился монарх. – Вы что же, господин ученый, приберегаете козыри на потом?

– Вовсе нет, Ваше Императорское Величество. Козыри находятся как раз именно здесь, перед вами. Дело в том, что второй раздел, который вам еще предстоит осмотреть, при желании может быть подготовлен музеем любой морской державы, в то время как оформить раздел, подобный этому, может позволить себе пока только одна Россия.

«Государственного ума человек, – с удовлетворением отметил император. – Прав был покойный камергер Резанов, давая ему столь блестящую характеристику».

– Что же касается изготовителей сих экспонатов, – продолжил Андрей Петрович, – то это квартирмейстер Матвей Сухов, мой ассистент и главный исполнитель, его помощник квартирмейстер Макар Попов, художественный оформитель бомбардир Захар Красницын и плотник Петр Матвеев.

Государь долго и задумчиво смотрел на Андрея Петровича.

– И все нижние чины? Все, как один? – недоверчиво переспросил он и вопросительно посмотрел на Беллинсгаузена.

– Так точно, Ваше Императорское Величество! Все, как один – нижние чины, – подтвердил тот.

– Допустим, что это так, но объясните мне, господин Шувалов, каким это образом младший унтер-офицер становится ассистентом столь крупного ученого, коим являетесь вы?

Андрей Петрович видел, как напрягся Фаддей Фаддеевич. «Не переживай, Фаддей, мое положение в корне отличается от твоего, и в этом мое немалое преимущество».

– Точно таким же, Ваше Императорское Величество, каким и я стал по совместительству натуралистом, когда в самый последний момент, уже в Копенгагене, немецкие ученые-натуралисты, приглашенные нашей Академией наук для участия в экспедициях Беллинсгаузена и Васильева, отказались от участия в них. А вот нашим российским студентам по естественной истории в этом было отказано.

Лицо императора помрачнело.

– Я в курсе этих дел.

– А квартирмейстер Матвей Сухов, Ваше Императорское Величество, не только образованный и исключительно способный молодой человек, но и прекрасный организатор, свидетельством чему является вот эта экспозиция, – напористо продолжал Андрей Петрович.

– Эта экспозиция свидетельствует только о том, – строго сказал император, – что прекрасным организатором и научным руководителем являетесь вы, господин Шувалов, сумевший практически из ничего создать в условиях дальнего плавания со всеми его превратностями столь значительное произведение науки и искусства. Только об этом, уважаемый Андрей Петрович! – еще раз подчеркнул Александр I.

По свите пробежало легкое движение – придворные прекрасно знали, что значит обращение императора по имени и отчеству к своему поданному. Они сразу же поняли, что этим самым ученый и капитан гвардии был включен в их малодоступный круг.

* * *

После осмотра раздела «Тропическая фауна», вызвавшего не меньший восторг, император распорядился:

– Перевести обе экспозиции, – он на секунду задумался, прикидывая, видимо, возможные варианты, – в музей Адмиралтейского департамента. Вы согласны с этим, Иван Иванович? – обратился он к морскому министру де-Траверсе.

– Безусловно, Ваше Императорское Величество! – подобострастно подтвердил маркиз.

– Выполнение этой ответственной работы я поручаю вам, Андрей Петрович. Подберите соответствующие помещения и постарайтесь сохранить, если так можно выразиться, первозданный дух этих экспозиций, особенно «Антарктической фауны». Если посчитаете нужным, то сохраните и факельное ее освещение, которое впечатляет. Во всяком случае, меня, – уточнил император.

Члены свиты дружно закивали головами в знак согласия с высочайшим мнением.

«Все, настал решающий момент!» – решил Андрей Петрович.

– Благодарю за доверие, Ваше Императорское Величество! Но для качественного выполнения вашего ответственного задания мне обязательно потребуется участие в нем моего помощника квартирмейстера Матвея Сухова. Кроме того, он будет необходим мне и в дальнейшей моей научной работе как ассистент и личный секретарь. В связи с этим, Ваше Императорское Величество, я ходатайствую об увольнении его из флота, если это, конечно, возможно, и передачи в мое распоряжение.

Наступила напряженная тишина – уж очень необычной была просьба ученого. Это понимал и император.

– И откуда же у вашего протеже такие таланты? – спросил он, чтобы как-то выиграть время для обдумывания и принятия окончательного решения.

– Видимо, от Бога, Ваше Императорское Величество. Кроме того, он был в прислуге у графа Шереметева в его крепостном театре в Останкине под Москвой, где и приобщился к грамоте и искусству.

– И каким же это образом он оказался в матросах? – в недоумении приподнял брови государь.

– Был отдан графом в рекруты за «шалости» с его крепостными актрисами, Ваше Императорское Величество.

В свите возникло оживление. Появились двусмысленные улыбки. Ведь граф был известной личностью в империи.

– Если с такими-то талантами, – улыбнулся и император, – ваш Матвей смог стать еще и соперником самого графа, то как же я могу не исполнить вашу просьбу, Андрей Петрович?

И уже вполне серьезно обратился к морскому министру:

– Это возможно, Иван Иванович?

– Безусловно возможно, Ваше Императорское Величество, – послушно склонил голову маркиз де-Траверсе.

– Будем считать вопрос решенным. После исключения квартирмейстера Сухова из списка флота прошу вас, Иван Иванович, ходатайствовать о пожаловании протеже господина Шувалова внетабельного чина по согласованию с ним. Кстати, Андрей Петрович, каково ваше предложение?

– Я думаю, что будет вполне достаточно чина канцеляриста, Ваше Императорское Величество, – еле сдерживая охватившую его радость, ответил ученый.

– Вот и прекрасно, Иван Иванович!

– Будет исполнено, Ваше Императорское Величество!

– Кроме того, разрешаю привлекать к этим работам любых нижних чинов по усмотрению ученого.

Адъютант императора снова сделал пометку в своей записной книжке.

– Вы удовлетворены моим решением, Андрей Петрович? – улыбнулся Александр I, явно довольный исходом столь щекотливого дела.

– Безусловно, Ваше Императорское Величество! Нельзя же втуне держать таланты.

Император опять внимательно глянул на ученого.

– В случае успешной приемки государственной комиссией экспозиции в музее Адмиралтейского департамента вашему протеже будет пожалован нижний табельный чин коллежского регистратора, а вам, Андрей Петрович, – статский чин надворного советника. А дальнейшее его продвижение по службе будет зависеть уже только от него, – и добавил, рассмеявшись: – Хотя, как мне кажется, не в малой степени это будет зависеть и от вас тоже, уважаемый Андрей Петрович.

Адъютант сделал очередную пометку.

* * *

Друзья, как и прежде, сидели за накрытым столом, но уже не в адмиральской каюте на шлюпе «Восток», а в кабинете отчего дома Андрея Петровича, на полу которого лежала распростертая шкура медведя, добытого хозяином на далекой Аляске.

Они только что вернулись с приема, организованного в Зимнем дворце в честь участников успешно закончившейся Антарктической экспедиции, и были еще под впечатлением государевых милостей и благодарственных тостов. Да и внешний вид их свидетельствовал об этом.

Фаддей Фаддеевич щеголял в парадном мундире капитана 1-го ранга с голубой лентой через правое плечо, скрепленной синим крестом, на которой еще были видны перегибы от ее хранения, и восьмиконечной серебряной звездой высшего ордена Российской империи Святого Апостола Андрея Первозванного с надписью по окружности: «За веру и верность». Андрей Петрович же красовался в зеленом Преображенском мундире капитана гвардии с эполетами, отороченными бахромой, с красной с черной каймой лентой через левое плечо и двумя звездами ордена Св. Владимира I и II степени с девизом: «Польза, честь и слава». Кроме того, на шее поблескивал красный крест ордена Св. Анны II степени.

Недаром же матушка, увидев друзей во всем этом великолепии, только всплеснула руками, едва не лишившись чувств.

– Если бы только батюшка смог бы сейчас увидеть тебя, Андрюшенька, то-то обрадовался бы! – причитала она, вытирая краем платка набежавшие счастливые слезы. – То-то был бы рад, то-то бы гордился своим сыном, своим наследником…

Да и друзья, глядя друг на друга, посмеивались.

– Мы с тобой, Фаддей, сдается мне, выглядим сейчас ну прямо-таки как наряженные новогодние елки! Ни дать ни взять!

– Особенно ты, Андрюша, усыпанный звездами и крестами.

– Не прибедняйся, Фаддей! Твой Андрей Первозванный перетягивает все мои награды, вместе взятые. Все это суета, дружище. То ли дело было на шлюпе, хотя мадера вроде бы и та же самая, – ностальгически вздохнул Андрей Петрович.

– Терпи, казак, атаманом будешь! – улыбнулся Фаддей Фаддеевич. – Не каждый же день будут нас с тобой приглашать в Зимний дворец пред очи Его Императорского Величества. Ради этого можно и потерпеть.

И они, чокнувшись, пригубили мадеру из хрустальных бокалов, выставленных матушкой по такому случаю, уж и не знавшей, как угодить ненаглядному Андрюшеньке и его верному другу.

– А как тебе нравится последняя новость? Петербургская академия наук утвердила название моря в юго-восточной части Тихого океана у берегов Антарктиды, включающее остров Петра Первого. И представь себе, оно названо «Морем Беллинсгаузена». Каково?! – невинно удивился Андрей Петрович.

– Приятно, конечно, не отрицаю… – зарделся Фаддей Фаддеевич. И тут же вскинулся: – Но я к этому никакого отношения не имею – это ваши с Крузенштерном происки за моей спиной, господа почетные члены академии!

– Какие же мы с Иваном Федоровичем подлецы! – сокрушенно воскликнул Андрей Петрович. – Как это посмели своим коварством «обидеть» столь уважаемого человека? А вот я, грешным делом, был бы совсем не против, если бы кто-то вел подобные «происки» за моей спиной.

– Не прибедняйся, «обиженный»… И так весь увешен звездами да крестами, – откровенно рассмеялся Фаддей Фаддеевич. – Да еще через самого государя тянешь горячо любимого Матвея в чиновники…

– Не глумись, Фаддей, это – святое, – уже вполне серьезно осадил тот друга.

– Сдаюсь, Андрюша, – поднял вверх руки Фаддей Фаддеевич. А затем, как бы подводя итог, задумчиво добавил: – Все-таки не обошел нас с тобой Господь государевыми милостями… – и потянулся за бокалом. – Очень рад и за Лазарева, – признался он. – Ведь Михаил Петрович по заслугам произведен из лейтенантов сразу, через ступень капитан-лейтенанта, в чин капитана второго ранга и стал, как и ты, кавалером ордена Владимира первой степени.

– А мне, честно говоря, запомнился наш гардемарин уже в мундире мичмана, сияющий, как рождественский пряник.

– Мой протеже, между прочим. В самый последний момент успел включить Романа в состав экспедиции.

– Наш пострел везде поспел, – усмехнулся Андрей Петрович. – Ты мне лучше скажи, Фаддей, почему это я только сейчас узнаю о том, что ты представил меня к награждению вторым по значимости орденом империи – Владимира первой степени – еще в Порт-Жаксоне?

Тот скептически посмотрел на друга.

– Ученый ты вроде бы человек, Андрюша, а задаешь вполне дурацкие вопросы! Ведь ты же должен понимать, что представить к ордену, это далеко не то же самое, что наградить им. Решают-то это, голова садовая, не в Порт-Жаксоне, а здесь, в Петербурге. Мало ли что могло случиться за это время, а я за это должен был бы перед тобой хлопать невинными глазами?!..

Андрей Петрович рассмеялся:

– Ну и выдержка у тебя, дружище! Прямо-таки позавидуешь.

– На том и стоим, Андрюша. А, между прочим, тебе не показалось странным, что только через много лет за твои заслуги и в Калифорнии, и в Новой Зеландии тебя уже задним числом произвели в штабс-капитаны гвардии и наградили орденом Анны второй степени? И почему ты за это не обижаешься на уже покойного Баранова, что он-де не сообщил тебе об этих своих представлениях?

– Просто потому, что он не был моим другом, – не сдавался Андрей Петрович.

– Между прочим, я тебе не только друг, но и такой же, как и он, руководитель и твой непосредственный начальник. Так что не путай Божий дар с яичницей, – назидательным тоном, как во время обучения его премудростям морской науки во время совместных вахт на шлюпе «Надежда», сказал Фаддей Фаддеевич.

И с облегчением подумал о том, что наконец-то снял с себя груз, так тяготивший его все это время.

* * *

– Ну и чем думаешь теперь заниматься? – спросил Фаддей Фаддеевич, продолжая разговор.

– Во-первых, наконец-то исполню обещание, данное батюшке перед его кончиной. Правда, по причинам, тебе известным, спустя лишь два года. – Лицо Андрея Петровича исказила гримаса внутреннего страдания, и Фаддей Фаддеевич успокаивающе положил руку на плечо друга. – Объеду все имения, разберусь с делами на месте… В общем, сменю обстановку.

Во-вторых, закончу почти готовый роман и буду решать вопрос об его издании, преодолевая определенные трудности.

– О чем ты говоришь, Андрюша? О каких таких трудностях? – возмутился Фаддей Фаддеевич. – Я же, как ты знаешь, с огромным интересом прочитал твое творение от корки до корки и, будучи свидетелем многих описанных в нем событий, был поражен как живости их изложения, так и познавательной ценности всего произведения для будущих читателей.

Андрей Петрович усмехнулся.

– Ты, Фаддей, лицо заинтересованное, а издателей в первую очередь будут интересовать вопросы реализации напечатанного произведения. Именно от этого будут зависеть и условия договора, и его тираж.

– Я могу, например, используя свой теперешний авторитет, подписать написанное тобой предисловие.

– Спасибо тебе, конечно, за предложение, но это, к сожалению, отпадает по причине как бы самовосхваления. Ты же в романе являешься одним из главных действующих лиц.

Фаддей Фаддеевич поморщился как от зубной боли и безнадежно махнул рукой. Затем встрепенулся и хлопнул себя по лбу.

– Какой же я идиот! Не зря, выходит, говорят, что русский мужик силен задним умом.

– Ты, как я вижу, Фаддей, успел уже причислить себя и к русским мужикам? – по-дружески улыбаясь, заметил Андрей Петрович.

Тот непонимающим взглядом уставился на него. И вдруг его глаза вспыхнули гневом.

– Ты в своем ли уме, потомственный русский дворянин?! Черт со мной, а Крузенштерн и Коцебу, которые уже вписали свои имена в историю русского флота?! А Врангель и Литке, которые своими делами еще прославят Россию?! А десятки других прибалтийских немцев, верой и правдой служащих на флоте нашему Отечеству?! – Фаддей прямо-таки сверлил негодующим взглядом Андрея Петровича.

А тот, явно не ожидавший такой бурной реакции друга на, в общем-то, невинную, с его точки зрения, дружескую подковырку, опешил. Сам того не желая, он неожиданно затронул, как оказалось, очень болезненную точку представителя национального меньшинства. «Черт меня что ли дернул за мой язык? – раздосадовано думал он, ругая себя. – Но слово-то не воробей – выпустишь, не поймаешь…» И Андрей Петрович с такой мольбой в глазах о прощении глянул на друга, что Фаддей Фаддеевич сразу же замолк, словно наткнувшись на невидимую стену. Так они молча и смотрели друг на друга – глаза, оказывается, порой могут сказать гораздо больше, чем самые красивые слова.

И Фаддей Фаддеевич, сразу же остыв и успокоившись, лишь добавил:

– Мы – русские офицеры, верные присяге… – задумчиво произнес он и вдруг встрепенулся: ведь точно также, кстати, и теми же самыми словами говорил перед офицерским собранием и грузинский князь генерал Багратион.

Андрей Петрович порывисто встал и обнял друга, молча прижавшись к его щеке. И когда они оба пришли в себя после столь неожиданной размолвки, Фаддей Фаддеевич уже с явной досадой продолжил:

– Ну что мне стоило, Андрюша, сегодня же на приеме в Зимнем дворце произнести скромненький тост во здравие не только признанного ученого, внесшего значительный вклад в успешные результаты экспедиции, но и литератора, написавшего во время кругосветного плавания замечательное произведение. Только и всего! Ведь там присутствовали не только аристократы и придворные вельможи, но и цвет творческой мысли России. И уже завтра же тебя бы рвали на части, наперебой предлагая услуги по его изданию.

Фаддей Фаддеевич вскочил из кресла и нервно заходил по кабинету, как в свое время мерил шагами адмиральскую каюту. Ему было явно не по себе от упущенной возможности помочь другу.

– Клянусь тебе, Андрюша, что другой, первой же представившейся такой возможности, я уже не упущу!

– Ладно, Фаддей, успокойся. Всему свое время. Это же не такое уж и срочное дело. А вот возвращения Григория Ивановича буду ждать с большим нетерпением.

Ведь еще по приходу в Рио-де-Жанейро друзья узнали, что генеральный консул Лангсдорф, сдав дела преемнику, возглавил научную экспедицию в глубь территории Бразилии, которую тщательно готовил. Они, конечно, знали, как он мечтал об этом в течение долгих двух десятков лет. И еще в кают-компании «Надежды» он рассказывал своим друзьям о путешествии по Бразилии так, как будто уже совершил его, а те завороженно слушали его, затаив дыхание.

И вот теперь он наяву преодолевает со своими спутниками непроходимые джунгли в бассейне Амазонки с ее огромными удавами-анакондами и кровожадными пирайями, которыми кишели ее многочисленные притоки, стремясь все дальше и дальше в неведомые пространства. Ну и, конечно, собирает своих ненаглядных жучков-паучков, листочки дивных растений и шкуры многочисленной живности, нагружая ими носильщиков. А уж дотошность его Андрей Петрович знал не понаслышке.

– Вернется мой учитель, обработает результаты экспедиции и непременно станет академиком, – размечтался Андрей Петрович.

– А ты тут как тут, станешь купаться в лучах его славы, – не удержался Фаддей Фаддеевич, чтобы не подковырнуть друга. – Хотя, если разобраться, еще неизвестно, чьи лучи будут ярче – его или твои, – честно признался он, потянувшись за хрустальным бокалом.

– Это не имеет значения, Фаддей. Главное, что мы все втроем состоялись как личности. Вот давай за это и выпьем.

– Поддерживаю, Андрюша, и с большим удовольствием, тем более, что государь теперь величает тебя исключительно по имени и отчеству.

– Никак не можешь остановиться, чтобы не уколоть друга даже в такой день.

– Соответственно, Андрюша, соответственно…

И друзья, счастливо рассмеявшись, осушили бокалы.

– Однако это, если так можно сказать, личное, – продолжил Андрей Петрович. – Теперь же предстоит в соответствии с указанием государя оформлять экспозицию чучел в музее Адмиралтейского департамента. Дело, должен тебе сказать, далеко не простое, и, слава Богу, что так удачно решился вопрос с Матвеем. Ведь без него мне было бы действительно очень и очень трудно. Пришлось бы подбирать новых людей и объяснять им концепцию построения экспозиции. А это дело и долгое, и муторное.

– Полностью согласен с тобой – с Матвеем нам очень здорово повезло.

– Это почему же «нам», разрешите полюбопытствовать? – подозрительно спросил Андрей Петрович.

– Да потому, дурья твоя голова, что вместе с тобой мы делаем общее дело во славу нашего Отечества. Чего же тут неясного? – искренне удивился Фаддей Фаддеевич.

– Принимается, дружище, – улыбнулся тот. – Но если по-серьезному, Фаддей, то, как бы там ни было, а я уже не мыслю свою жизнь без науки. И в этом виноват не только Григорий Иванович, но и ты, злодей.

– Так я же и не отрицаю этого. Ведь с самого момента встречи с тобой я только и думал о том, как бы совратить тебя с пути истинного, – и веселые чертики бегали в глазах друга.

– Все никак не можешь угомониться, морской бродяга… А я ведь не зря упомянул об ожидании возвращения Григория Ивановича из Бразилии. Мечтаю о сотрудничестве с ним на научном поприще.

– И теперь уже без меня… – с грустью почти прошептал Фаддей Фаддеевич.

Андрей Петрович встал и горячо обнял друга.

– Не грусти, Фаддей, просто у нас с тобой расходятся пути-дороги, но наша дружба, проверенная временем, навсегда останется с нами…

– Это само собой, Андрюша, – поднял на друга повлажневшие глаза Фаддей Фаддеевич. – Ты хоть и майор гвардии и в соответствии с Табелью о рангах имеешь со мной равный чин, но после индульгенции, выданной тебе государем, являешься человеком свободной профессии. Я же остаюсь человеком подневольным, и только одному Господу Богу известно, куда закинет меня моя морская судьбинушка.

– Как бы то ни было, Фаддей, но мы всегда будем верны нашей дружбе и Отечеству, которому служим.

И в знак верности данной друг другу клятве друзья еще раз горячо, по-мужски, обнялись.