Встреча с Лазаревым еще раз убедила в настоятельной необходимости срочного определения третьего признака наличия земли значительных размеров. Лейтенант подтвердил заинтересованность мореплавателей в знании поведения морских животных и птиц как признака близости земли, признав, однако, что Антарктика в этом отношении является для них как бы «белым пятном». И Андрей Петрович испытывал при этом довольно значительный дискомфорт, чувствуя себя в тягостной роли косвенного виновника этого незнания.
Поэтому, отложив все другие дела, он углубился в решение этой проблемы, так волновавшей его.
Книги, переданные ему Григорием Ивановичем, были уже изучены и осмыслены, однако конкретное решение этого вопроса так и не было сформулировано хотя бы в приблизительной форме. А ведь шлюпы экспедиции и в самом деле в скором времени пересекут Южный полярный круг, и научные выводы по результатам разработки этой проблемы будут иметь большое практическое значение в качестве одного из признаков возможного наличия земли за кромкой ледяных полей.
И Андрей Петрович – уже в который раз! – поудобнее устроился в кресле, глядя на чистые листы бумаги, которые только еще предстояло исписать своим убористым почерком.
* * *
«Так какие же все-таки особенности поведения морских животных могут указывать на присутствие недалекой земли в условиях Антарктики? И какие животные?
Тюлени?.. Но они обитают и во льдах Северного Ледовитого океана, не имеющего в высоких широтах земли значительных размеров. Кстати, тюлени являются, если так можно выразиться, основной кормовой базой белых медведей, также обитающих в полярных льдах. Но белые медведи размножаются все-таки на арктических островах, плотным кольцом окружающих Северный Ледовитый океан. Но на островах Земли Сандвича, наиболее близко расположенных к району Южного полюса, никаких признаков появления там белых медведей, по свидетельству американских и английских зверобоев, не обнаружено. Да и капитан Кук не видел их на ледяных полях Антарктики.
Морские птицы? Это уже интереснее. Особенно пингвины, которые есть не только на всех островах приполярной зоны, но и на ледяных полях, мимо которых проходили шлюпы, а их крики можно слышать и сейчас по ночам. Но выводят они свое потомство все-таки на островах, как мы убедились на примере острова Завадовского. Однако эти пингвины имеют средние размеры, превосходя пингвинов Адели, но уступая большим пингвинам, о которых упоминал все тот же Кук. Следовательно, большие пингвины обитают и размножаются в районе, расположенном ближе к Южному полюсу. Но где? На плавучих льдах или на земле значительных размеров? На плавучих льдах маловероятно, так как не очень надежно. Стало быть, на земле, покрытой льдом?!»
Андрей Петрович откинулся на спинку кресла в предчувствии близкой разгадки. Затем еще раз пробежал глазами исписанные листки со своими умозаключениями, испещренные пометками, исправлениями и добавлениями. Все вроде бы логично, за исключением одного, – каким образом пингвины могут селиться по краю ледяного панциря, возвышающегося над океаном на сотни и тысячи футов? Да к тому же периодически обрушивающему в него огромные, исполинские глыбы льда? Ведь они же не самоубийцы, в конце концов?
«Разумно… Если они и в самом деле селятся для вывода потомства на земле, покрытой ледяным панцирем, то, стало быть, не на самой земле, а, возможно, на шельфовых ледниках, полого спускающихся к поверхности океана. Но тогда и эти шельфовые ледники должны быть не только достаточно больших размеров, но и довольно многочисленными. – Андрей Петрович, сделав глубокий вдох, на одном дыхании дописал: – Таким образом, шельфовые ледники должны быть как бы элементами уже не просто земли больших размеров, а целого ледяного материка…»
Силы покинули его. «С ума можно сойти!» – тряхнул он головой и, одевшись, вышел на верхнюю палубу, чтобы проветриться.
* * *
На шлюпе царило оживление. Он медленно приближался к плоской льдине, на которой виделся какой-то зверь.
– Попробуем его подстрелить! – с азартным блеском в глазах быстро сказал капитан, увидев поднимающегося на мостик Андрея Петровича. – Вон, видишь, лучшие наши стрелки уже готовятся.
У борта лейтенант Игнатьев и мичман Демидов сосредоточенно заряжали ружья.
– А что это, по-вашему, за зверь, Андрей Петрович? Что-то таких мы вроде бы еще и не встречали.
– Нерпа, – определил тот, разглядев бурые пятна на серо-зеленоватой шерсти животного, – из семейства тюленей.
– Смотрите, смотрите, Фаддей Фаддеевич! – увлеченно воскликнул старший офицер. – А «Мирный» тоже подбирается к зверю, но с другой стороны льдины!
– А как вы думали, Иван Иванович! Михаил Петрович своего никогда не упустит!
Когда же подошли на ружейный выстрел, с обоих шлюпов почти одновременно открыли огонь, и льдина обагрилась кровью. Спустившиеся к убитому зверю стрелки жарко оспаривали свое первенство в нанесении смертельного попадания, ибо после коллективного осмотра композиции чучел офицерами обоих шлюпов все поняли значение авторства добытого трофея. Однако оба ранения в голову были смертельными, не считая попадания в хвост. И спор так и остался нерешенным.
– Вот тебе, Матвей, еще работенка! – уже уважительно говорили матросы, рассматривая тушу нерпы длиной около двенадцати футов, поднятую на палубу.
– А как этого зверя кличут-то, братцы?
– Их высокоблагородие господин ученый называли нерпою.
– А вот в наших краях этого зверя добытчики называли утлюгою, но тоже из породы тюленей, или нерпов, – пояснил товарищам матрос из архангельских поморов, как бы подтверждая правоту слов Андрея Петровича.
* * *
Вернувшись в каюту, он еще раз просмотрел свои записи, и пришел к выводу, что как и где селятся большие пингвины, это вопрос второй, требующий специального рассмотрения. Главное – они организуют свои колонии на земле значительных размеров. И продолжил нить своих рассуждений.
«А полярные крачки, или морские ласточки? Эти морские птицы семейства чаек являются самыми дальними путешественниками, преодолевая громадные расстояния в несколько десятков тысяч миль при перелете из Арктики в Антарктику и обратно. С Арктикой более или менее ясно. Там они расселяются колониями по берегам Северного Ледовитого океана и его приполярным островам. А вот что их влечет в Антарктику? Полярные льды? Навряд ли… В то же время их не встречали на островах маркиза де-Траверсе и Земле Сандвича, наиболее близких к Южному полюсу. – И Андрей Петрович встал из-за стола, расхаживая по каюте. – Земля, и только земля! Причем земля больших размеров! – убежденно думал он. – Другого не дано…»
Задумчиво обмакнул гусиное перо в чернильницу.
«Но ведь Кук упоминал и о виденном им в высоких широтах поморнике… А поморники, как известно, не альбатросы или фрегаты, которые обитают в открытых океанских просторах, а гнездятся по морским берегам, где и выводят свое потомство. Следовательно…»
Андрей Петрович с бьющимся сердцем отложил в сторону перо, боясь спугнуть очередную догадку. «Конечно, поморники обитают и на островах, которые они уже проходили, к примеру, на острове Завадовского. Но ученые-орнитологи утверждают, что они далеко от мест своих гнездовий не улетают. А от этих островов до сплошных приполярных ледяных полей, если верить Куку, еще ой как далеко».
Он уже понял, что ответ на мучивший его вопрос найден. Нужно только окончательно сформулировать его в простых, понятных и не специалисту, выражениях. Снова взяв перо и обмакнув его в чернильницу, задумался, а затем уверенно написал: «Наличие в районе южных ледяных полей пингвинов больших размеров, полярных крачек или поморников является признаком нахождения за ними матерой земли, – и еще подумав некоторое время, дописал, – значительных размеров».
Это и был третий признак, о котором они говорили с Григорием Ивановичем на борту «Востока» на рейде гавани Рио-де-Жанейро и которого как раз и не хватало для полной картины прогноза наличия земли значительных размеров в высоких южных широтах.
* * *
Фаддей Фаддеевич, прочитав уже окончательно оформленные материалы по третьему признаку, признательно посмотрел на Андрея Петровича.
– У меня уже нет больше слов, Андрюша, чтобы еще, уже в который раз, высказать свое восхищение результатами твоей научной деятельности. И благодарю Всевышнего за то, что он уберег нас от чуждого нам иноземного натуралиста. Разве смог бы он сделать то, что сделал для экспедиции ты, дорогой наш ученый?! Ты отказался от денежного вознаграждения за совместительство, но когда прибудем в один из портов, я перешлю в Петербург представление к награждению тебя одним из лучших орденов Российской империи!
– Тебя не понесло, Фаддей?
– Ни в коем случае! Это мое право, и я непременно воспользуюсь им!
Андрей Петрович, улыбаясь, смотрел на возбужденного друга.
– Зря улыбаешься! Просто мне не терпится посмотреть на Лазарева, когда он узнает о том, что и третий, последний признак – за нами!
– Кто о чем… – поморщился Андрей Петрович.
– А ты, Андрюша, не морщись. Думаешь, он просто так упоминал о больших пингвинах?
– Конечно, нет. Просто Михаил Петрович думающий человек, который не ждет, когда ему преподнесут готовые решения на блюдечке с золотой каемочкой. Он тоже ищет, и дай Бог, ему удачи. Ведь делаем-то, Фаддей, одно, общее дело.
– Э нет, господин хороший! Как говорится, богу – богово, а кесарю – кесарево! В любом деле успеху сопутствует не мнимое равенство, а конкуренция, соперничество. Самолюбие, желание быть первым, свойственное и мне, Беллинсгаузену, капитану «Востока», и Лазареву, капитану «Мирного», и решит в конце концов успех нашего дела во славу нашего Отечества. Вот так-то, Андрюша. И я очень рад, что первый тур этого состязания остался за нами.
* * *
В дверь каюты негромко постучали, и, получив разрешение, на пороге появился рассыльный.
– Ваше высокоблагородие! Их благородие господин вахтенный офицер приказали доложить вашему высокоблагородию, что к зюйду видно сплошное ледяное поле!
Друзья переглянулись и поспешили на мостик.
Шел мокрый снег, сквозь пелену которого были все-таки видны около пятидесяти айсбергов в зоне видимости, в пространстве между которыми было множество мелкого разбитого льда. На юге же, на сколько охватывал глаз, белело сплошное ледяное поле.
– Радовались, что прошли шестидесятую параллель, и на тебе – подарочек! Между прочим, господа, – обратился капитан к офицерам, бывшим на мостике, – мы сейчас, применительно к Северному полушарию, находимся на широте Петербурга. Каково?!
– Зато мы, Фаддей Фаддеевич, здесь, в Южном полушарии, находимся в безмолвном царстве льда и айсбергов, – подал голос лейтенант Торсон, человек тонкой поэтической натуры, бывший сейчас вахтенным офицером.
– Это вы будете рассказывать петербургским дамам, Константин Петрович, и гарантирую вам сногсшибательный успех, – улыбнулся капитан, питавший к нему признательные чувства.
Затем приказал повернуть на восток и убавить парусов ввиду надвигавшейся ночи.
* * *
До полуночи шлюп шел в сплошном месиве мелкого льда, непрерывно меняя курс, обходя большие плавающие льдины. К утру надвинулся плотный туман, заставивший еще уменьшить площадь парусов.
Фаддей Фаддеевич заметно осунулся. Вахтенные офицеры менялись, а капитан почти все время был на мостике – уж очень тяжелой была ледовая обстановка в условиях ограниченной видимости. Андрей Петрович все время был с ним рядом, стараясь, как мог, приободрить друга.
К счастью, после полудня туман рассеялся, и вокруг, как и прежде, были айсберги и мелкий лед между плоскими льдинами, которые приходилось то и дело обходить, чтобы не повредить корпус. Но вскоре впереди показалось ледяное поле, простиравшееся на северо-восток, в котором оказались затертыми большие и высокие ледяные острова.
– Ну что же, придется подворачивать к норду, – устало выдавил из себя столь неприятные слова капитан, ударив ладонью по планширю ограждения мостика. – Другими словами, будем пятиться назад, как раки. – И немного помолчав, приказал предупредить «Мирный» о перемене курса.
– Не унывай, Фаддей, будет и на нашей улице праздник! – обнял друга Андрей Петрович. – Не может же в конце концов это ледяное поле быть бесконечным. И обрати внимание на затертые в нем айсберги. О чем это говорит? – Фаддей Фаддеевич напряженно слушал его. – Это говорит о том, что это огромное ледяное поле было частью припая, которое с повышением температуры воздуха под действием ветра и подводного течения оторвалось от него и стало дрейфовать к северу. Следовательно, к югу от него должно быть большое пространство чистой воды, которым мы и должны воспользоваться. И заметь, лед-то этого поля не многолетний, не паковый.
– То есть это действительно лед прибрежного происхождения, – продолжил Фаддей Фаддеевич, глаза которого уже горели желанием немедленных действий.
– Вот именно. А сейчас, пока нет возможности прорваться через него или обойти и все вокруг более или менее спокойно, пойдем-ка поспим хоть самую малость, а то, в случае чего, может сил-то и не хватить.
– Спасибо, Андрюша, спасибо твоей светлой голове. Ты прав, надо хоть немного отдохнуть, а то я сам, наверное, не смогу покинуть мостик, – и вдруг рассмеялся, – как тот пьяница, что никак не может оторваться от бутылки.
* * *
– Андрей Петрович! Андрей Петрович!.. – осторожно теребил барина за плечо Матвей. – Просыпайтесь…
Тот резко, рывком сел на постели, зацепив при этом край балдахина, и непонимающим со сна взглядом уставился на вестового.
– Их высокоблагородие господин капитан просят вас, Андрей Петрович, подняться на мостик.
– Что случилось? – обеспокоенно спросил тот, натягивая сапоги с собачьим мехом, так как спал на кровати поверх покрывала, не раздеваясь.
– Не знаю, Андрей Петрович, – не по-уставному, но с озабоченностью ответил Матвей, – Макар только просил передать просьбу капитана. А больше не сказал ничего. Видно, сам толком не знает.
Андрей Петрович метнулся из каюты, чуть не столкнувшись с Фаддеем Фаддеевичем, выходящим из капитанской каюты.
– Вахтенный доложил, что вроде бы вдали виднеется что-то, похожее на проход между ледяными полями, – видя немой вопрос в глазах друга, на ходу сообщил капитан. – Но видимость плохая, сейчас разберемся…
Шел мокрый снег, но обстановка была примерно та же.
– Сколько прошли после поворота, Аркадий Сергеевич?
– Шестнадцать миль, Фаддей Фаддеевич! – доложил лейтенант Лесков.
«Стало быть, часика три соснули, – удивился Андрей Петрович, – а показалось, что только что прилегли».
– Ни черта не видно! – в сердцах выругался капитан, пытаясь разглядеть проход сквозь пелену снега, и вдруг широким шагом пошел с мостика.
– Ты куда, Фаддей?! – забыв о присутствующих, забеспокоился Андрей Петрович, кинувшись за капитаном.
– На салинг. Оставайся здесь.
Снег как-то сразу прекратился, и стало проясняться. Сосредоточенный Фаддей Фаддеевич, спустившись с головокружительной высоты салинга на грот-мачте, вернулся на мостик. Окинул взглядом окружающих, напряженно ждавших его решения. Но по выражению его глаз Андрей Петрович понял, что тот непременно будет прорываться между ледяными полями, несмотря на всю опасность этого маневра. И оказался прав.
– Между ледяными полями есть тесный проход. Будем прорываться. Вахтенному офицеру перейти на бак и оттуда командовать рулевым, дабы обходить плавающие льдины и острые углы ледяных полей. Скорость хода восемь узлов. Приступить к исполнению!
Фаддей Фаддеевич, встретившись с тревожным взглядом Андрея Петровича, только усмехнулся: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское, Андрюша! Старая, как мир, истина, – шепнул он ему на ухо. – А чем больше скорость, тем судно лучше слушается руля. Ты это знаешь не хуже меня».
Все-таки восемь узлов кажется довольно большой скоростью для судна, идущего вблизи расположенных по его бортам ориентиров, коими служили края ледяных полей. Однако лейтенант Лесков, находясь на баке, уверенно вел шлюп по проходу, подавая оттуда команды рулевому, и через некоторое время напряженность, царившая на мостике, спала. Но жесткость выражения лица капитана отражала его внутреннее напряжение.
Пройдя по проходу сквозь льды миль пятнадцать, показавшиеся бесконечностью, когда то шел дождь, то проглядывало солнце, наконец-то вышли на свободное от крупных льдов пространство, покрытое лишь мелким льдом, оказавшись уже вне опасности. Крупная зыбь с юго-востока указывала на то, что дальнейший путь к югу свободен.
Капитан-лейтенант Завадовский молча пожал руку капитану, поздравляя с успехом, а затем лейтенанту Лескову, уже вернувшемуся на мостик, за успешно выполненную работу. А Фаддей Фаддеевич только посмеивался про себя, глядя на Андрея Петровича, пережившего трудные часы тревоги за своего друга.
И как бы в награду мореплавателям за их труды и тревоги выглянул из-за туч луч солнца.
До Южного полярного круга оставалось около четырехсот миль.
* * *
С утра пасмурность рассеялась, ветер стих, и, пользуясь этим, на «Восток» прибыл Лазарев, которого сопровождал лейтенант Обернибесов. Кивком головы поприветствовав Андрея Петровича, он с озабоченным видом прошел за Фаддеем Фаддеевичем в его каюту. «Не случилось ли чего?» – с тревогой подумал Андрей Петрович.
Офицеры обступили лейтенанта с «Мирного». Обернибесов рассказал, что когда их шлюп шел за «Востоком» по тесному проходу между ледяными полями, то набежал на довольно большую плавающую льдину, которую он, будучи вахтенным офицером и находясь на баке, обойти не смог. Удар был так силен, что все выбежали наверх. В результате удара в подводной части форштевня выломало кусок дубового дерева длиной около четырех футов и в один фут толщиной.
Поэтому, как он думает, Лазарев и прибыл на «Восток», чтобы попросить Беллинсгаузена не идти с такой большой скоростью через льды. Но это, мол, только его мнение.
Офицеры начали бурно обсуждать это чрезвычайное происшествие, высказывая свои предположения о его причинах. Наконец, лейтенант Игнатьев, самый авторитетный и опытный среди вахтенных офицеров «Востока», подвел итог общего обсуждения.
– Вы, Николай Васильевич, – обратился он к Обернибесову, – скорее всего, просто не заметили из-за плохой видимости эту злосчастную льдину, – и, не обращая внимания на его протестующий жест, продолжил: – И слава Богу! – лейтенант с «Мирного» уставился на него остановившимся взглядом. – Ведь если бы вы начали запоздалый поворот судна, то ударили бы ее не в лоб, форштевнем, а вскользь, скулой, распоров ее на добрый десяток футов. Вот тогда бы были настоящие неприятности! А так вы отделались лишь легким испугом, не более того.
И все стали утешать окончательно сникшего лейтенанта, представляя себя на его месте.
Через некоторое время капитан «Мирного» убыл со своим лейтенантом, а подбежавший вестовой Макар передал Андрею Петровичу просьбу капитана пройти в свою каюту.
* * *
Фаддей Фаддеевич был явно не в духе и еще с порога раздраженно бросил:
– Вы что, сговорились, что ли?
У Андрея Петровича отлегло от сердца. Накануне он мягко упрекнул Фаддея Фаддеевича за то, что тот с неоправданно большой скоростью ведет шлюп в разреженных льдах даже в ночное время. Правда, ночное время было относительным, так как солнце в это время маячило около горизонта, лишь на непродолжительное время скрываясь за ним, но и тогда было достаточно хорошо видно, во всяком случае не хуже, чем в полдень в ненастье.
– Стало быть, Михаил Петрович «воспитывал» тебя, Фаддей, по поводу неоправданно большой скорости? – улыбнулся он.
– А ты чего скалишься?! – грубо, вопросом на вопрос ответил капитан. – Тебе, видать, очень нравится, когда со мной пытаются разговаривать, как с мальчишкой, да не кто-нибудь, а мой подчиненный?! – с горечью выпалил он. – У него, видите ли, шлюп плохо слушается руля. Так какого же черта гонишься за мной, сломя голову, если не можешь? Иди в узких местах, как тебе удобнее, а потом догонишь. Так нет же, самолюбие! Как же так – Беллинсгаузен может, а Лазарев, видите ли, нет! Вперед, орлы! А потом нюни распускает, что, мол, чуть форштевень у шлюпа не своротил.
Плюхнулся в кресло, вовремя принесенное вестовыми.
– А ты тоже хорош! Пришел к другу, чтобы поплакаться с тоски в жилетку, а он туда же, дует в ту же дуду!
Андрей Петрович позвонил в колокольчик.
– Два кофе со сливками, – распорядился он и обнял Фаддея Фаддеевича за плечи. – Успокойся, друг ты мой сердечный. Никто не посягает на твой авторитет начальника экспедиции. Ведь Михаил Петрович тоже капитан шлюпа и так же, как и ты, несет ответственность за его безопасность. Пойми же его и не осуждай, – мягко говорил он, но когда заглянул в глаза друга, то сердце его сжалось – столько было в них тоски и какой-то безысходности…
Появившийся с подносом в руках Матвей так и застыл в дверях каюты, не зная, что делать, шестым чувством угадав состояние друзей. Андрей Петрович кивком головы указал на стол, и тот, поставив на него два стакана кофе в серебряных подстаканниках, сливки и печенье, мгновенно исчез.
Андрей Петрович пододвинул другу стакан с кофе, долил в него сливок и сел напротив в свое кресло. «Все мы человеки, – с грустью думал он, – и даже самые сильные среди нас имеют право на человеческие слабости».
Фаддей Фаддеевич отпивал кофе маленькими глотками с лицом ребенка, которого незаслуженно обидели. Было видно, что он постепенно выходил из подавленного состояния. И действительно, допив остатки кофе, он надкусил печенье и благодарно взглянул на Андрея Петровича.
– Ты думаешь, он прав? – тихо спросил, имея в виду Михаила Петровича.
– В принципе да, Фаддей, – так же тихо ответил тот. – Ведь у тебя на «Востоке» нет даже дополнительной, так называемой «фальшивой», обшивки корпуса, как, например, на «Мирном». К чему же тогда, спрашивается, так рисковать?
Фаддей Фаддеевич задумчиво смотрел в одну точку, как будто не замечая присутствия Андрея Петровича. Затем потянулся за колокольчиком.
– Старшего офицера ко мне! – уже привычным командным голосом отдал приказание вестовому.
– Разрешите? – в двери каюты появился старший офицер.
– Будьте добры, Иван Иванович, передайте мое распоряжение вахтенным офицерам держать в ледовой обстановке скорость шесть узлов, а с наступлением полярной ночи – четыре узла.
– Есть! Будет исполнено!
– Теперь доволен? – усмехнулся капитан, когда старший офицер вышел из каюты.
– Доволен не я, а наше общее дело, – уточнил Андрей Петрович.
– А я, честно говоря, думал, что ты двинешь мне по роже в соответствии с нашим уговором еще на Кронштадтском рейде, – признался, улыбаясь, Фаддей Фаддеевич.
– Так я же тебе тогда, если помнишь, ответил, что, мол, «думаю, до этого дело не дойдет».
И друзья обнялись, дорожа своей многолетней дружбой.
* * *
– Смотри, смотри, Андрей Петрович, вон там, в воде, по-моему, большие пингвины! – не скрывая волнения, воскликнул капитан. – Видишь?!
– Вроде бы они самые… – напряженно вглядываясь в указанное место, подтвердил тот.
Битый мелкий лед исчез, и море было прекрасного синего цвета.
– Но как их добыть? – вопросительно посмотрел на капитана Андрей Петрович.
– Да вон вроде бы как они стоят на той дальней большой льдине! – возбужденно доложил мичман Демидов, будучи вахтенным офицером, которому передалось волнение капитана.
Фаддей Фаддеевич поднес к глазам подзорную трубу.
– Ну и глаз у вас, Дмитрий Николаевич! Точно, они самые! – подтвердил он. – Убавьте парусов и держите на ту льдину! А вы, Иван Иванович, – обратился он к старшему офицеру, – распорядитесь изловить этих самых пингвинов.
Переливисто засвистели боцманские дудки, и матросы вахтенной смены рассыпались по мачтам, убирая нижние, самые большие паруса, в то время как другая команда во главе с лейтенантом Игнатьевым, державшим в руках рыболовную сеть, готовила к спуску на воду баркас.
На льдине находилось несколько десятков действительно больших пингвинов, не виденных ими ранее. Друзья многозначительно переглянулись, предчувствуя ожидавшую их удачу.
Когда же Игнатьев накинул сеть на группу пингвинов, то, к всеобщему удивлению, рядом стоящие, но не попавшие под сеть, не проявляли никаких признаков волнения и спокойно наблюдали, как их собратьев клали в мешки. Мало того, многие, бросившиеся в воду при приближении баркаса, но так и не дождавшись удаления охотников, прыжком возвращались на прежнее свое место на льдине.
Андрей Петрович ликовал. Длина тела пингвинов составляла более трех с половиной футов (чуть более одного метра), а весили немногим менее ста фунтов (чуть менее срока килограммов)! Но, к великому удивлению, все пойманные пингвины оказались самками.
– Что за чудеса?! – недоуменно обратился Андрей Петрович к Фаддею Фаддеевичу. – Не льдина, а какой-то женский монастырь!
– Может быть, – хохотнул тот, – самцы подались в гости на другую льдину?
– Я же серьезно, Фаддей! – не принял шутки друга Андрей Петрович.
Друзья задумались.
– Постой-ка, – оживился Андрей Петрович, радуясь промелькнувшей догадке, – ведь сейчас январь, самое теплое время года здесь, в Антарктике, а посему самое подходящее время для выведения потомства, и самцы, может быть, как раз и насиживают яйца, отложенные самками. А те в это время как бы восстанавливают свои силы, питаясь в океане. Как тебе представляется такая версия, Фаддей?
– Это уже больше похоже не на женский монастырь, а на махровый матриархат! – обиделся тот за мужскую половину пингвиньего рода.
– Опять ты хи-хи да ха-ха!
– Ты спрашиваешь, а я отвечаю, – невозмутимо ответил Фаддей Фаддеевич. – Но если серьезно, на чем настаиваешь ты, то это блестящее предположение! И в этом случае земля должна быть где-то совсем рядом! Мы уже пересекли Южный полярный круг, а ведь самки не могут же уплывать за сотни миль от мест своих гнездовий, так как должны будут после появления птенцов сменить самцов, чтобы те, чего доброго, не подохли с голоду. Поздравляю тебя, Андрюша! Ты опять на высоте! Большое спасибо тебе за помощь! – и он в порыве признательности обнял друга.
– Только, по-моему, требуется одно уточнение. Ведь самцы, как и положено у птиц, должны быть крупнее самок. Тогда выходит, что их «рост» должен быть, – Андрей Петрович что-то прикинул в уме, – не менее четырех футов (одного метра двадцати сантиметров)! Это уже не просто пингвины, Фаддей, а императорские пингвины!
– Или землевестники, – добавил Фаддей Фаддеевич.
Друзья переглянулись и понимающе засмеялись.
– Ты прав, Фаддей, – именно землевестники!
* * *
С утра 16 января ветер переменился на северный, и когда снег временно переставал, выглядывало солнце, радовавшее души уже отвыкших от него мореплавателей. Продолжая путь на юг, к полудню заметили странные льды, которые через шедший снег были похожи на белые облака.
Первым всполошился Андрей Петрович, смутно предчувствуя свершение того, ради чего и была послана их экспедиция сюда, в безмолвное царство льдов. Ради чего рисковали, пробиваясь через ледяные поля, терпели лишения в жестокие штормы, стоя на мостике, уходящем из-под ног, выбирали обледенелые шкоты, обтягивая нижние кромки парусов и сдирая в кровь ладони, подвязывали закоченевшими на пронизывающем ветре пальцами рифы парусов на ходящих ходуном мачтах над бездной бушующих волн. Все стерпели, все вынесли ради того, чтобы увидеть эти снежные берега неведомой доселе земли…
Глаза застлали предательски выступившие слезы, в горле застрял ком, стесняя дыхание. Кое-как справившись с минутной слабостью, Андрей Петрович все-таки еще дрожащим голосом прокричал, перекрывая завывания ветра, капитану:
– Это не льды, Фаддей, это снега, покрывающие береговые горы земли!
– Ты действительно уверен в этом? – напряженно спросил тот, опуская подзорную трубу.
– Конечно, Фаддей! Вспомни айсберги, вспомни больших пингвинов, крики которых слышны и сейчас. Мы же почти достигли семидесятой параллели, куда не забирался еще ни один мореплаватель.
– Штурман, координаты! – потребовал капитан.
А Андрей Петрович уже просил художника Васильева запечатлеть увиденное. И тот, периодически обдувая замерзающие пальцы горячим дыханием, делал первые карандашные наброски.
– Плохо видно, Андрей Петрович, из-за снежной пелены. Может не очень хорошо получиться, – сетовал художник.
– Как получится, Павел Николаевич. Не до жиру. Запечатлейте главное, а остальное допишите потом, – рекомендовал тот, подзывая к себе гардемарина Адамса.
– Роман, вот вам моя подзорная труба, поднимайтесь на салинг и хорошенько рассмотрите своими молодыми глазами вон те снега за ледяным полем, похожие на белые облака. Затем спуститесь вниз и расскажете об увиденном Павлу Николаевичу. Будете, таким образом, как бы его дальнозоркими глазами. Добро?
– Я мигом, Андрей Петрович. Все понял и все сделаю! – бодро ответил гардемарин, косясь на капитана. Видел ли тот, какое он получил важное задание от ученого, его заместителя.
– Широта шестьдесят девять градусов двадцать пять минут и два градуса десять минут западной долготы! – тщательно проверив расчеты, доложил штурман.
– А каково расстояние до снегов, Иван Михайлович? – обратился капитан к астроному, колдовавшему с инструментами.
– Качка, Фаддей Фаддеевич, мешает, хотя здесь, во льдах, она и потише, – пожаловался тот. – Поэтому будем считать около двадцати миль. Вот за это я отвечаю.
– Неужели, Андрюша?.. – все никак не мог поверить в удачу Фаддей Фаддеевич.
– Похоже, Фаддей, – в тон ему ответил Андрей Петрович. – Вот если бы у нас была собачья упряжка с опытным каюром, как я предполагал сделать, то через несколько часов мы точно бы знали ответ на мучающий всех нас вопрос.
Фаддей Фаддеевич оторопело смотрел на него.
– Почему же тогда не предлагал?
– А когда? Ведь я был назначен в экспедицию, как тебе хорошо известно, в самый последний момент перед ее выходом из Кронштадта. А кроме того, что нужно было бы время для доставки ее с севера России, ты бы первый поднял меня на смех с таким предложением, не говоря уже об Адмиралтейств-коллегии и Академии наук. Не так ли, Фаддей?
Тот расплылся в подтверждающей улыбке.
– А откуда у тебя, Андрюша, познания в этой области? Небось, только сейчас и придумал? – перестав улыбаться, подозрительно спросил Фаддей Фаддеевич.
– Да нет, – теперь улыбнулся уже Андрей Петрович над сомнениями друга. – В конце моего пребывания в Русской Америке, перед отставкой Баранова, я занимался подготовкой экспедиции в северные, тундровые районы полуострова Аляска для определения возможности добычи песца, или северной лисицы, в зимних условиях. Оттуда и познания, как ты говоришь, в этой области.
Фаддей Фаддеевич, вздохнув, тоскливо посмотрел сквозь снежную пелену на надвигавшееся на них ледяное поле, простиравшееся к югу до самых снежных гор.
– Всего сразу не предусмотришь. Нужен опыт. А мы-то как раз и есть первые, – подвел он черту под этим вопросом.
* * *
– До края ледяного поля три кабельтова! – доложил вахтенный офицер лейтенант Торсон.
– Спасибо за напоминание, Константин Петрович. Лечь на курс зюйд-ост!
– Есть лечь на курс зюйд-ост!
Андрей Петрович поинтересовался результатами работы группы Михайлов – Адамс, рассматривая рисунок художника под ожидающими оценки взглядами членов этой творческой группы.
– У вас золотые руки, Павел Николаевич! – восхищенно воскликнул он.
– А у Романа острый глаз! – в тон ему ответил польщенный художник.
Гардемарин прямо-таки зарделся от счастья.
– Ну-ка, дайте глянуть, что там у вас получилось, – протянул руку капитан.
– Полностью согласен с мнением уважаемого Андрея Петровича! – возвращая рисунок, сказал он. – Даже чувствуется туманная дымка плохой видимости, что очень и очень важно.
– Стараемся, Фаддей Фаддеевич! Все-таки, как-никак, историческая панорама.
– Спасибо, Павел Николаевич, и за рисунок, и за добрые слова! Дай Бог, чтобы они оказались вещими…
– Зря сомневаетесь, Фаддей Фаддеевич! Говорю это со слов нашего славного гардемарина, который с салинга видел все гораздо лучше нас.
Капитан улыбнулся.
– Если бы у него была русская фамилия, вроде вашей, Павел Николаевич, а не Адамс, то обязательно назвал бы этот берег его именем, – под одобрительный смех окружающих пошутил он.
Гардемарин же счастливо улыбался, неожиданно став центром внимания офицеров шлюпа.
* * *
Пройдя этим курсом две мили, мореплаватели увидели за ледяными полями с затертыми в них айсбергами материк льда, края которого были отломаны перпендикулярно, простиравшийся, насколько мог обозреть глаз, с востока на запад.
– Вот он, господа, ледяной барьер, колыбель айсбергов! – восторженно воскликнул Андрей Петрович. – Вот он, холмистый берег Южного материка, покрытый льдом и снегом! Нашему капитану, первооткрывателю сего славного места, ура, господа!
И с мостика раздалось дружное «ура!», поддержанное громовым «ура!» матросов на верхней палубе.
– Прикажете палить из пушек, Фаддей Фаддеевич? – выжидательно спросил старший офицер.
– Не рано ли? – засомневался капитан. – А белые облака, виденные нами накануне? Их-то куда денешь?
– Так это же западное продолжение вот этого самого берега, только гористое, Фаддей Фаддеевич, – убеждал Андрей Петрович, которому все было и так предельно ясно.
Капитан вопросительно посмотрел на офицеров, и те единодушно поддержали ученого. И он сдался.
Безмолвное до сих пор царство льдов огласилось громом корабельных пушек. Кит, плававший недалеко от шлюпа, пуская фонтаны, моментально скрылся под водой, махнув широким, как лопасть, горизонтально расположенным хвостом.
Через некоторое время и «Мирный» окутался пороховым дымом.
Свершилось!