Ночь на 21 февраля была лунная, звезды блистали по всему небосводу, и мореплаватели с неописуемым удовольствием могли любоваться созвездиями Южного полушария, среди которых своей удивительной красотой выделялись созвездия Ориона и Южного креста, несколько месяцев скрываемые туманами, пасмурностью и снежными облаками. Ветер постепенно затихал и отходил к юго-западу. Друзья, как всегда, были вместе на мостике, любуясь звездным небом.

– Все еще надеешься увидеть отблески от полярных льдов? – участливо спросил Фаддей Фаддеевич, обратив внимание на то, что Андрей Петрович время от времени с надеждой оглядывался назад, всматриваясь в южную часть горизонта.

– Двое суток назад еще видел свечение, правда, довольно слабое, – расстроенно вздохнул Андрей Петрович.

– Да, за это время мы уже довольно далеко убежали на север, даже несмотря на бурю, – отметил капитан. – С рассветом поверну на восток и укажу вахтенным офицерам делать записи в шканечном журнале при появлении этого свечения.

– Спасибо, Фаддей, за заботу.

– Не за что, Андрюша.

* * *

И когда рассвело, Беллинсгаузен повернул шлюпы прямо на восток, намереваясь идти этим курсом до тех пор, пока не встретится каких-либо непреодолимых препятствий.

От долговременной и непрерывно сырой и холодной погоды, снега, слякоти, пасмурности и бурь сырость распространилась по всему шлюпу. Чтобы предупредить возможные от таких обстоятельств отрицательные последствия, Беллинсгаузен приказал вывесить на верхней палубе для просушки и проветривания матросское платье, постельные принадлежности, запасные паруса и развести в печках огонь, не жалея дров, для просушки в палубах, где жили нижние чины. Офицерские же каюты просушивали калеными ядрами.

«Не зря, стало быть, Фаддей читал отчеты о плаваниях капитана Кука, – улыбнулся Андрей Петрович. – Тот именно так просушивал каюты во время нахождения его кораблей в высоких южных широтах. Молодец, не боится перенимать чужой опыт, не кичится своими собственными познаниями в морском деле».

И когда поздним вечером, с сожалением отложив в сторону гусиное перо и раздевшись, лег в постель, то был приятно удивлен запахом свежести, исходившим от постельного белья. «Заботливый все-таки у нас капитан», – благодарно подумал он, засыпая.

* * *

В ночь на 29 февраля продолжали идти на восток, неся довольно много парусов как по причине тихого ветра, так и потому, что не встретили ни одного ледяного острова. В полночь оба шлюпа показали сожжением фальшфейеров свои места. «Мирный», к удовольствию Беллинсгаузена, находился на небольшом расстоянии в кильватере.

Во время ночной темноты наконец-то увидели светящуюся поверхность моря, чего в высоких широтах не наблюдали. Стало быть, вода потеплела, так как светящиеся морские животные имеют температурный предел своего распространения.

– Сегодня, господа офицеры, 29 февраля, исполняется ровно сто дней нашего плавания, считая от выхода из Рио-де-Жанейро, – сообщил капитан, – а посему объявляю сей день праздничным.

Офицеров по этому случаю потчевали варенным на молоке шоколадом, припасенным впрок, матросы же с удовольствием ели щи из кислой капусты со свежей свининой, а добрый стакан горячего пунша окончательно поднял их праздничное настроение.

Беллинсгаузен таким образом сдержал данное самому себе обещание во время бури.

* * *

В ночь на 3 марта сразу же после смены вахтенных офицеров заметили временами появляющееся в южной части горизонта мерцание света, причины возникновения которого никто объяснить не мог. Наконец, на исходе второго часа ночи, когда облака стали реже, взору мореплавателей открылось прекрасное и величественное явление природы.

На юге вначале показались два столба бело-синеватого цвета, подобные фосфорическому огню, со скоростью ракет из-за облаков на горизонте исходящие. Каждый из этих столбов был шириной в три диаметра солнца. Затем это изумительное явление распространилось почти вдоль всего пространства южного горизонта, переходя по высоте зенит. И, наконец, как бы в довершение всего этого фантастического зрелища, все небо стало объятым огненными мерцающими лучами.

Свет был так ярок и обширен, что от непрозрачных предметов образовалась тень подобно той, которая бывает днем, когда солнце закрыто облаками. И можно было без особого труда читать напечатанное самым мелким шрифтом.

– А ведь знаешь, Фаддей, – прошептал Андрей Петрович, очарованный первозданной красотой этого сказочного зрелища, – просто невозможно подобрать слов, чтобы передать всю полноту воздействия на человека этого нерукотворного явления природы. Это нужно видеть только собственными глазами…

В знак согласия Фаддей Фаддеевич лишь кивнул головой, словно боясь звуком собственного голоса разрушить эту феерическую, неповторимую красоту удивительного зрелища.

Явление мало-помалу исчезло, освещая лишь всю ночь горизонт. И теперь стало ясным, почему за несколько дней перед этим в самую облачную ночь становилось по временам светло.

Однако представление этим не закончилось. В южной части горизонта показался небольшой бело-синеватый шар, из которого мгновенно распространялись по небесному своду полосы того же цвета, некоторые из которых простирались до противоположного горизонта, а иные, достигая зенита, лишь переходили его. Иногда на небесном своде появлялось подобие пера, а иногда все небо и даже горизонт на севере покрывались этим светом.

При утренней заре прекрасное южное сияние постепенно исчезло.

* * *

В продолжение следующей ночи дул довольно свежий с порывами ветер при очень сильном снеге. Но как только он перестал идти, открылось южное сияние во всем величии и блеске, однако совершенно отличное от того, которое видели накануне.

Весь небесный свод был покрыт светящимися полосами, со скоростью молнии извилисто пробегающими с юга на север и переливающимися всеми цветами радуги. Это явление, превосходящее всякое описание, привело всех в величайшее изумление.

– Горит небо и уже недалече! – вскричали некоторые матросы при внезапном появлении огненных сполохов.

– Чего орешь, дура, как салажонок, только что вступивший на палубу военного судна! – загремел боцманский бас. – Сие есть не пожар, а сиречь южное полярное сияние! Пора бы знать надобно, ведь не сосунки, только что от титьки мамкиной оторванные! Глянь-ка лучше на господ офицеров, которые любуются сим зрелищем, а не орут, как оглашенные.

На мостике возникло оживление.

– Вот, господа, пример тому, как столь грандиозное явления давит на психику. Думаю, что такое внезапное зрелище изумило бы и самого профессора, преподающего лекции по сей части, ежели ему не случалось прежде видеть подобных явлений, – заключил капитан.

Это внезапно возникшее сияние спасло, может быть, и от беды. Когда после снежной тучи море осветило сиянием, оказалось, что шлюп идет прямо на самый край уже близкого огромного айсберга, и вахтенный офицер успел вовремя отвернуть влево. Все облегченно вздохнули, когда убедились, что не задели ледяного острова.

* * *

С рассветом увидели вблизи двенадцать больших айсбергов, количество которых все время увеличивалось по мере продвижения шлюпов.

Когда проходили очередной айсберг, который имел вид древних башен, капитан-лейтенант Завадовский с помощью секстана определил его высоту, равную 357 английских футам (108 метров) от уровня моря, а художник Михайлов зарисовал его необычный вид. Остальные же айсберги, видимые в это время, были не меньшей высоты.

– Чем же можно объяснить столь большое количество айсбергов, по высоте превосходящих те, которые мы видели ранее, и даже те, о которых упоминал капитан Кук? – озадаченно спросил Фаддей Фаддеевич, обращаясь к Андрею Петровичу. – Ведь мы же сейчас находимся лишь у шестидесятой параллели!

– Первую возможную причину я уже объяснял. Побережье открытого нами материка, похоже, действительно постепенно отходит к северу. Это как раз и подтверждается тем, что такое большое количество айсбергов мы встречаем миль на двести севернее, чем при первой нашей попытке проникновения на юг. А рекордные высоты айсбергов можно объяснить только тем, что ледяной панцирь материка, сползающий в воды океана, имеет толщину более трех тысяч футов (более одного километра), – Андрей Петрович улыбнулся, увидев недоверчивые лица офицеров. – Это трудно себе представить, но это именно так. Я бы сам с превеликим удовольствием хотя бы одним глазом глянул на этот гигантский ледяной барьер, а если бы, не дай бог, удалось увидеть обрушение его края, рождающее очередной айсберг, то, наверное, не было бы ученого человека, счастливее меня. Но, – и он бессильно развел руками, – все в руках Божьих… – и, помолчав, добавил: – Надеюсь, что наши потомки когда-нибудь все-таки увидят и это чудо природы.

И уже позже, во время очередной встречи, Лазарев рассказал, что когда шлюп «Восток» проходил вблизи одного из этих айсбергов и был в расстоянии от «Мирного» около пяти миль, то оказалось, что его мачты равны одной трети высоты ледяной громады. Из этого факта лейтенант заключил, что айсберг возвышался над уровнем моря на 408 футов (124 метра). Это был самый высокий айсберг, виденный мореплавателями, за все время плавания в высоких южных широтах как Беллинсгаузена и Лазарева, так и капитана Кука.

Плавание при таком количестве айсбергов становилось опасным, и Беллинсгаузен изменил курс на норд-ост, приказав по телеграфу и «Мирному» изменить курс влево на четыре румба. Но тот, находясь далеко от «Востока», не сразу исполнил приказание, и сигнал был повторен при двух пушечных выстрелах с ядрами, значительно увеличивающих силу их звука.

* * *

Старший офицер доложил, что заканчиваются запасы льда. И хотя вокруг было множество айсбергов с девственно чистым льдом, но подойти к ним на шлюпках было невозможно из-за сильных бурунов от разбивающихся о них волн зыби. Однако вскоре сигнальщики доложили, что возле одного огромного ледяного острова плавает несколько больших отбитых от него волнением кусков льда. Подойдя к нему, легли в дрейф, спустили шлюпки и набрали льда до десяти бочек.

В это время на «Восток» прибыл капитан «Мирного», и трое руководителей экспедиции опять перешли в адмиральскую каюту. Беллинсгаузен был сосредоточен, а Лазарев весь так и светился, радуясь, видимо, скорому расставанию шлюпов и возможности идти дальше в одиночку, не приноравливаясь к скорости более быстроходного флагмана, и без постоянной боязни потерять его из вида. Андрей Петрович только улыбался, наблюдая за капитанами.

Фаддей Фаддеевич перебрал листки с записями, принесенные с собой, и долгим взглядом оглядел своих соратников, сосредотачиваясь.

– Я принял окончательное решение оставить большие широты. Причины: множество встречаемых айсбергов, наступившие темные ночи, беспрестанные снега и, наконец, приближающееся равноденствие, самое бурное время года в антарктических водах.

Кроме того, я решил, что вместо Аукландских островов, к которым назначено мне дойти, пойду в Порт-Жаксон в Новой Голландии, где можно запастись всеми свежими съестными припасами, коих нет на Аукландских островах, да и дров в Порт-Жаксоне больше, – при этих словах Лазарев удовлетворенно кивнул головой.

– Шлюпы должны разлучиться близ пересечения пути капитана Кука, о чем вам, Михаил Петрович, будет своевременно дано знать через телеграф. «Мирному» идти по параллели на два с половиной или три градуса южнее пути капитана Фюрно. Приближаясь к 135-й восточной долготе, войти в южную широту 49 градусов 30 минут и, обозрев пространство до южной оконечности Вандименовой земли, идти в Порт-Жаксон. Шлюпу «Восток» назначаю плавание севернее пути капитана Кука так же на два с половиной или три градуса, дабы оба шлюпа обозрели пространство моря, которое еще не посещал никто из известных мореплавателей. Место рандеву – Порт-Жаксон.

Андрей Петрович видел, как капитан «Мирного» быстро просчитывает про себя возможные варианты.

– Этот план дальнейшего плавания более практичен во всех отношениях по сравнению с предыдущим, хотя Фаддею Фаддеевичу и пришлось отступить от данных ему рекомендаций морским департаментом. С моей точки зрения, совершенно правильное решение. Особо хотелось бы поблагодарить вас, Фаддей Фаддеевич, за заботу о дровах. Мне показалось, что начальник экспедиции и назначил «Мирному» более северный вариант движения на восток только потому, что там теплее, – невинно улыбнулся Лазарев.

– Михаил Петрович остается верен себе, ожидая во всем ущемления его интересов, – недовольно обронил Беллинсгаузен.

– Ни в коем случае, Фаддей Фаддеевич! – воскликнул, задетый за живое, капитан «Мирного». – Вы не справедливы по отношению ко мне – ведь оба маршрута совершенно идентичны!

– В том-то и дело, Михаил Петрович, – примирительно заключил Беллинсгаузен.

– И что же все-таки подвигло вас, Фаддей Фаддеевич, к изменению предыдущего плана? – Андрей Петрович почувствовал, что надо сменить тему разговора.

– Надо почаще читать отчеты капитана Кука, воистину великого мореплавателя, – не принял тот поддержки друга, бросив очередной камень в огород Лазарева.

Соперники так и оставались соперниками…

* * *

– Ну-ка, Матвей, похвались своим хозяйством. Давненько я здесь не был, – приговаривал Андрей Петрович, осматривая композицию.

Чучелами было заставлено почти все пространство, и даже несколько из них были сложены в углу в виде запасника. «А сколько их еще будет, – размышлял он, – ведь плаванию и конца не видно. Одни только острова в юго-восточной части Тихого океана, куда мы уйдем на зиму, могут дать не меньшую коллекцию. Спасти может только то, что там будут преобладать птицы, значительно уступающие по размерам и пингвинам, и альбатросам, и многим прочим, здесь представленным, не говоря уж о морских слонах. Надо что-то предпринимать», – решил ученый.

– Тесновато у тебя стало.

– И не говорите, Андрей Петрович! – вздохнул Матвей. – Беда прямо, ставить-то чучела уже почти и некуда.

– Давай сделаем вот что. У тебя у левой переборки стоят чучела в ряд. А если сделать стеллаж?

– Ваша правда, Андрей Петрович, – сразу загорелся вестовой, – а я, недотепа, как-то и не догадался!

– Но стеллаж сделать в виде скалы с уступами. Верхняя ее часть должна быть как бы покрыта снегом, а нижняя – каменная, темная. У тебя здесь множество чучел малых буревестников всех цветов и оттенков, – Матвей утвердительно мотнул головой. – Сгруппируй их так, чтобы вверху, на фоне снега, были темные, а внизу – чучела белого, розового, дымчатого и прочих светлых цветов. Тогда получится единая композиция, а передний ее план разгрузится и станет более привлекательным. Так, Матвей?

– Конечно так, Андрей Петрович! Будет очень даже здорово! – его творческая натура ликовала. – Только у нас, к сожалению, нет больше парусины, и кончаются краски. Может и не хватить…

– С парусиной проблем не будет. Я распоряжусь. А вот краски… Конечно, можно было бы попросить их у художника, но… – Матвей понимающе улыбнулся. – Поэтому сделаем так. Вы с Захаром осмотрите все запасы красок, которые есть на шлюпе, и свои предложения доложишь мне. Захар, по твоим словам, вроде бы мастак по смешиванию красок и получению нужного колера. Тогда я договорюсь по этому вопросу со старшим офицером. Вопросы есть?

– Никак нет, Андрей Петрович! – расплылся в улыбке вестовой.

– Тогда за дело!

«Надо будет переговорить с Фаддеем, – размышлял он, направляясь в свою каюту, – насчет красок, а главное – выбить дополнительное помещение хотя бы в качестве запасника. Ведь он и только он полновластный хозяин на шлюпе, а не Завадовский».

* * *

– Ну, ты и озадачил меня, Андрюша, – улыбаясь, пожурил Фаддей Фаддеевич, поудобнее усаживаясь в свое кресло. – Иван Иванович, бедняга, чуть не лишился чувств, когда я приказал ему выделить еще одно помещение для твоих мастеровых.

– И как? – насторожился Андрей Петрович.

– А так – поставил он «на уши» своих бездельников, и завтра же помещение будет готово на той же палубе, где и музей, как ты и просил. Куда же он денется! – хмыкнул довольный капитан.

– Большое спасибо за помощь, Фаддей!

– Это тебе спасибо, Андрюша! Большое дело делаешь. Представь себе, на шлюп прибывают высокие гости, а мы им после всяких обязательных по протоколу приветствий показываем наш музей… Красота! Лазарев точно лопнет от зависти! А может быть, по нашему прибытию в Кронштадт и сам государь соизволит прибыть на «Восток», как при проводах нас в дальнее плавание, – мечтательно произнес он. – Тогда непременно готовь дырочку еще для одного ордена!

– Ты что-то заговариваешься, Фаддей. Ведь у меня же нет орденов.

– Нет? – вроде бы не зная, удивленно спросил тот. – Будут! Еще не вечер…

– Опять тебя понесло… Но, быть может, ты и прав. Тогда надо решить и еще один вопрос.

– Какой еще такой вопрос? – насторожился капитан, только-только отошедший после благополучного разрешения первого.

– Надо бы Матвея провести приказом по экспедиции в качестве моего ассистента, а его артельщиков наградить за их труды из экстраординарной суммы, которой ты располагаешь. Ведь даже Михаил Петрович раскошелился на пиастр, оценив их работу, – убежденно сказал Андрей Петрович, будучи уверенным, что этот последний его аргумент сработает безотказно – уж очень хорошо знал он своего друга.

Фаддей Фаддеевич нахмурился.

– Лазарев выложил пиастр, чтобы, во-первых, показать свою щедрость перед офицерами обоих шлюпов, а, во-вторых, заодно насолить и мне, жмоту и скупердяю, – буркнул он. – Неужели не ясно?!

Помолчал, думая о чем-то.

– А вот зачем, скажи мне на милость, столько денег твоему вестовому, бывшему крепостному графа Шереметева? – подозрительно спросил капитан.

– По окончании плавания думаю взять его к себе в помощники, в ассистенты, выкупив у морского ведомства или оставив при себе, оплачивая его содержание. Надо же будет ему как-то на первых порах устроиться, приодеться наконец.

Фаддей Фаддеевич смотрел на него, словно лишившись дара речи.

– Но ведь тебе это обойдется в копеечку и в том, и в другом случае? – придя в себя от неожиданности, участливо предположил он.

– Разумеется, но нельзя же в самом деле вот так взять, да и закопать его таланты? Да и мне как ученому он будет нужен в качестве помощника или, быть может, личного секретаря.

– Здесь могут возникнуть трудности и немалые, – предупредил друга Фаддей Фаддеевич.

– А вот в этом, Фаддей, ты мне как раз и поможешь. Ведь первооткрывателю Южного материка трудно будет отказать в столь незначительной, хотя и несколько необычной просьбе.

– То-то ты так упорно и пытаешься убедить меня в том, что за припаем непременно находится именно Южный материк! – рассмеялся обрадованный внезапно пришедшей мысли Фаддей Фаддеевич.

– Слава Богу, что до тебя наконец-то дошел истинный смысл моих побуждений! – скептически усмехнулся Андрей Петрович.

Помолчали.

– И все-таки твоего горячо любимого вестового отдавать приказом не буду. Не хочу быть посмешищем в среде офицеров флота российского. Ты пойми, что нижний чин, не имеющий даже унтер-офицерского звания, не может официально быть помощником заместителя начальника кругосветной экспедиции, – твердо сказал Фаддей Фаддеевич. – Здесь ты, Андрюша, несмотря на весь твой ум, явно погорячился, выдавая желаемое за действительное. А вот вознаградить Матвея с его помощниками я имею полное право и возможности, что непременно и сделаю.

* * *

В три часа ночи совершенно неожиданно вошли во множество льдов, плававших большими глыбами.

– Только этого и не хватало, – расстроился Фаддей Фаддеевич. – Этот суп с клецками будет похуже айсбергов – ни черта во тьме не видно! – в сердцах выругался он. – Прав все-таки капитан Кук, что малые льдины опаснее больших, ибо последние и в самую темную ночь по истекающему от них свету можно усмотреть за полмили. А вот малые лишь по той причине, что с великими теми громадами никакого сравнения не имеют, бывают однако же такой величины, что могут проломить обшивку в подводной части шлюпа, и тогда беда неминуема, – и он суеверно перекрестился. – Они же обыкновенно от поверхности моря весьма низки, так что и днем, ежели ветер силен и волнение изрядно, то усмотреть их можно только на самом близком расстоянии. Вот так-то, Андрюша.

К счастью, в это время южное полярное сияние осветило море, и в его свете можно было выбрать безопасный путь, обходя глыбы льда. А когда через час вышли на чистую воду, на мостике все облегченно вздохнули.

В продолжение дня ледяные острова стали попадаться все реже, но временами находили снежные тучи. И Беллинсгаузен вызвал на мостик старшего офицера.

– Иван Иванович, – обратился он к нему, – наступает весеннее равноденствие, и я не уверен, что во время этого бурного времени мы сможем пополнить запасы льда. Поэтому распорядитесь организовать сбор снега с верхней палубы, чтобы можно было хоть в течение некоторого времени поить растопленной из него водой свиней и баранов, экономя для команды чистейшую воду из льда айсбергов.

И матросы, радуясь возможности размяться на свежем воздухе, после прохождения очередной тучи дружно сгребали выпавший снег, набивая им освободившиеся водяные бочки.

* * *

– Ну что, Андрей Петрович, подходит время расставания с «Мирным», – наконец-то объявил капитан, не скрывая радости. – Подходим к месту пересечения пути капитана Кука, – и еще раз уточнив у штурмана место нахождения шлюпа, приказал вахтенному офицеру:

– Свистать всех наверх!

Окружающие, не совсем понимая его действия, вопросительно смотрели на него.

– Событие-то немаловажное – пусть вся команда простится с сотоварищами, – пояснил он.

Тут же заверещали боцманские дудки, и верхняя палуба заполнилась возбужденными матросами. Еще бы! Уж сколько времени не объявлялся большой сбор!

– Господ офицеров прошу подняться на мостик! – громким голосом отдал команду капитан.

Это уже было вообще из ряда вон выходящим! Матросы растерянно смотрели на офицеров, торопливо поднимавшихся со шканцев на мостик, теснясь там у его перил. Что-то будет еще?

– Иван Иванович, – негромко обратился капитан к старшему офицеру, – распорядитесь о салютовании семью орудиями.

– Будет исполнено, Фаддей Фаддеевич! – наконец-то сообразил, в чем дело, капитан-лейтенант.

И когда на рее мачты взвились сигнальные флаги, предписывающие «Мирному» следовать самостоятельно, последовательно оглушительно грохнули семь пушечных выстрелов, а над палубой «Востока» пронеслось прощальное «ура!» его команды.

Через некоторое время и «Мирный» окутался пороховым дымом, ответив флагману уже двадцатью пушечными выстрелами.

– Уважает Лазарев нашего капитана!

– А как же! Все-таки начальник экспедиции! – шептались между собой польщенные офицеры.

«Видимо, Михаил Петрович радуется разлуке больше тебя, Фаддей, аж в три раза!» – нагнувшись к его уху, прошептал Андрей Петрович, озорно блеснув глазами. «Видимо, так, Андрюша», – без обиды воспринял шутку друга Фаддей Фаддеевич.

И было видно, как «Мирный» отвернул с курса «Востока» влево, ложась на указанный ему путь, а на его мачте взвились сигнальные флаги. Лазарев желал успеха команде «Востока».

В семь часов вечера 5 марта ночная темнота скрыла друг от друга спутников, и они разлучились на долгое время.

Когда же сполохи полярного сияния осветили бескрайние морские просторы, обеспечивая тем самым безопасность плавания, капитан нагнулся к Андрею Петровичу.

– Может быть, распорядишься, Андрюша, накрыть стол в своей каюте по малой программе. Надо же все-таки как-то отметить столь важное событие. Ты не против?

Андрей Петрович был почему-то не против.

* * *

Беллинсгаузен уже давно хотел запастись льдом, но все как-то не получалось. То был крепкий ветер, то благоприятный попутный, который не хотелось упустить для продвижения на восток, то большая зыбь не позволяла гребным судам пристать и держаться возле ледяного острова. Поэтому через двое суток после расставания с «Мирным» он с утра подвел шлюп к вовремя появившемуся айсбергу, и канониры пятью пушечными выстрелами отбили от него достаточное количество льда.

Понимая, что это уже последняя возможность запастись льдом до прихода в Порт-Жаксон, Фаддей Фаддеевич дал указание старшему офицеру заготовить его столько, сколько можно будет разместить на шлюпе. И тот, используя свои организаторские способности, объявил аврал, подняв на ноги всю команду. К полудню Иван Иванович удовлетворенно доложил, что все емкости шлюпа наполнены колотым льдом полностью. Мало того, за это же время успели еще заменить измочалившийся штуртрос новым.

И довольный капитан под всеми парусами повел шлюп на северо-восток со скоростью девять узлов. Еще более он был доволен тем, что до темноты они видели, и то только вдали, всего два ледяных острова. А это означало, что, во-первых, больше действительно не будет возможности запастись льдом, и, во-вторых, что опасность столкновения с айсбергами в ночной темноте значительно уменьшилась.

* * *

Через сутки ветер с утра стал крепчать, а в полночь уже был так силен, что на шлюпе из множества парусов оставили только штормовые стаксели. Однако в пять часов утра шквальными порывами ветра порвало их шкоты, и остался только один штормовой стаксель на фок-мачте. Но капитан приказал поскорее спустить и его, чтобы иметь в запасе хотя бы один парус на всякий случай. Сложившееся отчаянное положение могут представить себе только те мореплаватели, которые испытали это, – шлюп остался без хода, а как следствие этого, и без управления.

Ветер ревел, волны поднимались до необыкновенной высоты, море с воздухом как будто смешалось, а треск корпуса шлюпа заглушал все остальные звуки. Шлюп остался совершенно без парусов и был брошен на произвол свирепствующей бури. И тогда Беллинсгаузен приказал растянуть на бизань-вантах несколько матросских коек, чтобы иметь хоть какую-то возможность, удерживая шлюп ближе к ветру, не допустить его постановки бортом к гигантским волнам, которые, играючи, могли бы положить судно на борт со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Утешались только тем, что пока не встречали ни плавающих льдов, ни айсбергов в эту ужасную бурю.

Но утром с бака закричали:

– Впереди льдины!

При этом известии всех охватил ужас, так как шлюп несло прямо на одну из них. Капитан тотчас приказал поднять уцелевший штормовой стаксель и положить руль на борт, чтобы привести шлюп к ветру. Но это не привело к желаемому результату, а так как льдина была уже совсем близко, то оставалось только с ужасом наблюдать наступления трагической развязки.

Однако льдину, к счастью, пронесло под кормой, а вот другая оказалась прямо против середины борта шлюпа, и все с напряжением ожидали рокового удара, а вахтенный офицер лейтенант Лесков, не выдержав, закрыл лицо руками. Но чудо! В самый последний момент огромная волна, вышедшая из-под шлюпа, оказалась между его бортом и льдиной и своей чудовищной силой отодвинула ту на несколько саженей и пронесла у самого борта.

Все находящиеся на мостике истово крестились и, еще окончательно не веря в спасение, шептали про себя молитву. Андрей Петрович глянул на окаменевшее лицо Фаддея Фаддеевича и положил свою руку на его, сжимавшую до боли в суставах планширь ограждения мостика. Тот вздрогнул и невидящим взглядом посмотрел на друга. Затем суровое выражение его лица смягчилось и, наконец, озарилось благодарной улыбкой.

– Спасибо, Андрюша! – сквозь завывания ветра и скрипы корпуса шлюпа проговорил Фаддей Фаддеевич. – Я только сейчас понял глубокий смысл твоих слов, произнесенных в присутствии Григория Ивановича на рейде Рио-де-Жанейро, «… если только не сгинем где-нибудь в полярных льдах». Слава Богу, что они оказались не до конца пророческими…

* * *

Буря свирепствовала по-прежнему, и вершиной одной из огромных волн ударило в конец бушприта так, что повредило его крепления. И старший офицер по приказу капитана метнулся на бак, чтобы закрепить его, цепко хватаясь руками за штормовые леера, когда водяные валы, пенясь, с шипением перекатывались через верхнюю палубу.

– Если сорвет бушприт, то фок-мачта потеряет продольное крепление и рухнет вперед, а за нею, как костяшки домино, завалятся и остальные мачты, – озабоченно пояснил Фаддей Фаддеевич.

– И тогда шлюпу вместе с командой придет конец… – заключил Андрей Петрович.

– Ты прав, Андрюша, – подтвердил капитан, – в такую бурю мы даже не сможем спустить шлюпки. Да это и бесполезно, – безнадежно махнул он рукой.

На мостике напряженно следили за матросами боцманской команды, которые, обвязав себя страховочными тросами, пытались на самом носу шлюпа, то вздымающегося вверх, к небесам, то падающего в водоворот бушующих волн, стянуть крепления бушприта талями. А те мертвой хваткой обхватывали руками скользкое дерево рангоута, прижимаясь к нему всем телом, когда пенные волны накрывали их с головой. Теперь только от них зависели жизни всех членов команды шлюпа.

И они смогли, они сделали это!

Старший офицер, тяжело ступая по скользким ступенькам трапа, поднялся на мостик.

– Крепления бушприта обтянуты, Фаддей Фаддеевич! – доложил он, устало смахнув с лица водяные брызги.

– Спасибо за работу, Иван Иванович! – и капитан крепко пожал мокрую руку своего помощника.

А Андрей Петрович обнял капитан-лейтенанта: «Это за Фаддея Фаддеевича», – шепнул он ему на ухо. И тот благодарно и понимающе улыбнулся.

* * *

В продолжение бури не было видно ни одной птицы? кроме дымчатого альбатроса, который прятался от ураганного ветра в бороздах между огромными волнами и, удерживаясь в них с распростертыми крыльями, перебирал лапами воду.

Приближающаяся ночь увеличивала опасность, ибо мореплаватели уже успели испытать на себе, к чему может привести плавание между ледяными островами во время шторма, тем более когда темнота не дает возможности увидеть льды заранее, и они, как призраки, неожиданно вырастают прямо перед носом корабля. Ведь при сильном ветре иногда нет возможности управлять судном по своему желанию, и может случиться так, что в нужный момент не сможешь ни повернуть на ветер, ни спуститься, и тогда гибель неизбежна.

В полночь ветер, сопровождаемый дождем и снегом, все еще свирепствовал. Каждый набегающий огромный вал подымал судно на свою вершину и затем низвергал в пропасть. Шлюп находился то в прямом положении, то резко кренился на правый или левый борт. Особенно неприятно было видеть движение частей шлюпа и слышать, как они трещали.

С рассветом Андрей Петрович отвел Фаддея Фаддеевича по уходящему из-под ног мостику к его боковому ограждению.

– Мы здесь, на капитанском мостике, все видим и знаем, и то нам тяжело и морально, и физически. А в кубрике матросы только болтаются из стороны в сторону да слышат треск корпуса шлюпа. Каково им?! Ты же, Фаддей, для них сейчас и Бог, и капитан в одном лице. Сходи, пока не видно айсбергов, в жилую палубу и приободри людей. Они потом тебе за это отплатят сторицей.

Тот понимающе кивнул головой.

– Спасибо за дельный совет, Андрюша, я так, пожалуй, и сделаю.

* * *

– Встать! Смирно! – Старший унтер-офицер, стараясь печатать шаг при сильной качке, пытался по прямой приблизиться для доклада к неожиданно появившемуся в дверях кубрика капитану. – Господин капитан второго ранга!..

– Отставить! – повелительно махнул тот рукой.

– Вольно!

Фаддей Фаддеевич видел устремленные на него десятки пар глаз, полные надежды, а то и мольбы о спасении. И сердце его сжалось. «Прав был Андрюша, сто раз прав! – промелькнуло у него в голове, – они не то, что хотели, они жаждали увидеть его, услышать его ободряющий голос. Все помыслы мои сейчас устремлены на управление шлюпом, дабы уберечь его от гибели. А про матросов забыл. Ведь сейчас, в эти часы великих испытаний, выпавших и на их долю, они подобны детям, брошенными их родителем», – укорял он себя.

– Что приуныли, православные? Впервой, что ли, быть в море в такую бурю? – палуба резко накренилась от удара волны в борт шлюпа, и он только успел схватится за пиллерс, чтобы не упасть. – Буянит Нептун, владыка морской. Ишь как разошелся! – ободряюще усмехнулся капитан. – Ну, ничего, пусть себе тешится. Неужто нам, русским морякам, посланным самим государем в эти бурные воды, впервой убояться его выходок?

Лица матросов просветлели.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, не впервой!

Капитан быстро поискал глазами говорившего. «Не все, стало быть, дрейфят», – удовлетворенно отметил он. Тот же сделал несколько неуверенных шагов по ходуном ходящей палубе и вышел вперед.

– Унтер-офицер Иван Рябов, ваше высокоблагородие!

– Рябов, Рябов… – приговаривал капитан, напряженно вглядываясь в его вроде бы знакомое лицо. И вдруг его осенило: – Уж не матрос ли ты с фрегата «Минерва»?

– Так точно, ваше высокоблагородие! Он самый! – унтер-офицер расплылся в счастливой улыбке, обернувшись к матросам: мол, узнал все-таки капитан! Вспомнил!

Матросы же, забыв про свои былые страхи, были поражены не менее его, многозначительно переглядываясь между собой. Их души согрело внимание к ним аж самого капитана, которого они и видели только что на мостике во время своих вахт. А это ох как многого стоило!

– И где же тебе, удалец, пришлось побывать в такой переделке?

– На Черном море, ваше высокоблагородие, когда шли под вашей командой к турецким берегам. Вы тогда, ваше высокоблагородие, были еще в чине капитан-лейтенанта. А я был матросом первой статьи в вахтенной смене, когда огромная волна накрыла наш фрегат и положила его на борт, – неподдельный вздох ужаса прокатился по кубрику. – Гляжу – мачты с немногими парусами полощутся в бурлящей воде – страх Божий! Все, конец! И не успел я Отче наш прошептать, прощаясь с белым светом, как вы, ваше высокоблагородие, поставили фрегат на ровный киль. Во как! – и он оглядел притихших матросов восторженным взглядом. – Так что после тех страхов мне теперича и эта буря нипочем, ваше высокоблагородие!

В это время палуба опять круто накренилась и раздался раздирающий душу треск корабельного корпуса. Все инстинктивно притихли, прислушиваясь к нему.

– Сдается мне, что у баталера нашего после этой бури не хватит запаса мыла, чтобы отстирать ваши подштанники, – от всей души рассмеялся капитан, видя их испуганные лица.

Взрыв хохота молодых парней, освобождающихся от давящего душу страха, потряс кубрик. Глаза матросов засветились удалью. Сколько раз они брали рифы у парусов на самых верхушках корабельных мачт, раскачиваясь вместе с ними над бушующей бездной вспененных волн! Не счесть! А тут на тебе, испугались какого-то скрипа корпуса судна. Да ему и положено скрипеть в жестокий шторм. Кто этого не знает? И присутствие среди них капитана, первого после Бога человека на судне, было для них лучшим лекарством от подтачивающего душу страха.

И после ухода капитана на мостик все были твердо уверены, что уже ничего гибельного не могло случиться с ними в это лихое время.

– Не боись, братцы! С нашим капитаном не пропадем! – заверил всех унтер-офицер Иван Рябов, как бы подводя итог столь ободрившего их его посещения.

* * *

Когда Фаддей Фаддеевич вернулся на мостик, рассмотрели впереди судна айсберг, все пространство возле которого было покрыто островками пены, срывающейся порывами ветра с верхушек огромных волн. Но, проходя мимо него, к своему ужасу обнаружили, что это не пена, а плавающие глыбы льда, отделившиеся от ледового острова. Все сжались, ожидая удара. К счастью, прошли мимо них, не задев ни одну из льдин.

– Все, ухожу как можно дальше от этих проклятых льдов! – воскликнул капитан. – Нервов и так ни черта не осталось! – выругался он, выражая тем самым настроение всех находящихся на мостике, и приказал повернуть шлюп на северо-восток.

Видели еще несколько огромных айсбергов, но на довольно значительном расстоянии. А к вечеру ветер начал стихать, и потому прибавили парусов. В полночь же установилось полное безветрие, шел дождь со снегом. Однако чрезмерная зыбь как следствие прошедшей бури несла шлюп по своему хотению, по своему велению, и это было не менее опасно, чем шторм, так как из-за отсутствия ветра управлять судном было просто невозможно.

В полдень перестал идти снег, небо очистилось и к радости мореплавателей наконец-то выглянуло долгожданное солнце. Штурман, поколдовав с секстаном, определил широту, и оказалось, что за шесть суток непрерывной бури шлюп снесло на юг на шестьдесят две мили.

– Так вот почему я никак не мог вырваться из этих проклятых льдов! Ведь это же, как ты понимаешь, Андрюша, целая минута широты! – констатировал обрадованный Фаддей Фаддеевич. – С ума можно сойти! Теперь же все предельно ясно – скоро будем наконец-то на чистой воде! – и он порывисто обнял не менее счастливого друга.

Сегодня же, 13 марта 1820 года, прошли мимо нескольких айсбергов, один из которых был высотой 250 футов (около 80 метров), а на его краю стоял ледяной столб наподобие обелиска. В 8 часов вечера в широте 57 градусов 33 минуты прошли айсберг в форме сопки, который был последним на их пути в Порт-Жаксон.