При крепком ветре с порывами, дождем и большим волнением моря шлюп продолжал идти курсом на норд-ост. В 1 час пополуночи 24 марта увидели блистание молнии, чего за все время пребывания в высоких южных широтах не видали.
– Смотри, смотри, Андрюша, молнии сверкают! – горячо шептал Фаддей Фаддеевич, обняв плечо друга. – Все! Кончились кошмары ледового царства! Будем жить, дружище! Много ли человеку надо?! Сейчас бы только выспаться до одурения… – мечтательно закончил он свою тираду.
– Вот только обогнем Вандименову землю и завалимся отсыпаться аж до самого Порт-Жаксона, – с готовностью поддержал друга Андрей Петрович.
– А отметить появление земли? – отшатнувшись, недоуменно посмотрел на него капитан.
– Это само собой! – рассмеялся тот.
* * *
В полдень уже вся команда была на верхней палубе. И только моряк, долгие месяцы оторванный от земли, может понять нетерпение людей вновь ступить на нее, и если даже не ступить, то хотя бы увидеть, пусть и издалека. Это так. Но на палубе шлюпа были не просто люди, надолго оторванные от земли, а те, кто тяжким своим трудом преодолевали, казалось, бесконечные льды в стужу, леденящую руки, в снег, слепящий глаза, во мраке полярных ночей, иногда освещаемых огненными сполохами южного полярного сияния, в бури, грозящие гибелью… Нет, это были моряки уже другой, особой закалки, это были мореплаватели с большой буквы.
И Беллинсгаузен, их капитан, с высоты мостика смотрел на них, помня не только тревогу в их глазах во время бури в кубрике, но и их отвагу на верхушках мачт, когда они брали рифы на обледенелых парусах в жестокие штормы, раскачиваясь над гибельной бушующей бездной. Он гордился ими.
Потому и не удивлялся, когда они все чаще и чаще поглядывали вверх, на салинг, где впередсмотрящий вглядывался в горизонт по курсу судна, всем своим существом желая, как и они, поскорее увидеть землю.
Наконец в начале третьего часа пополудни с салинга раздался долгожданный крик:
– Виден берег!
«Виден берег», – повторял вахтенный лейтенант; «виден берег», – повторяли все, и лицо каждого светилось радостью. Скоро, очень скоро они наконец-то вдохнут неповторимый запах земли, напоенный ароматом лесов и растений.
Это была южная оконечность Вандименовой земли, большого острова, отделенного от южного побережья Новой Голландии широким проливом. И только на третий день утром увидели к западу берег Новой Голландии.
* * *
Наступило маловетрие при относительно теплой погоде. Шлюп шел в виду высоких гор Нового Южного Уэльса.
«Эти горы представлялись всем чудесным зрелищем после столь продолжительного видения однообразного горизонта, на котором были разбросаны лишь льды и айсберги, омываемые свирепыми волнами, и где только малые буревестники, рассекая воздух, ищут себе пропитание».
«В той мрачной суровой стране кажется, что сердце человеческое охладевает, и люди становятся хмурыми, задумчивыми и некоторым образом даже суровыми, ко всему равнодушными, и, наоборот, под чистым небом и благотворным влиянием все оживляющего дневного светила, взирая на разнообразные красоты природы, наслаждаются ее дарами и в полной мере оценивают их значение для человека», – записывал свои впечатления Андрей Петрович, боясь, что время сотрет из памяти их свежесть.
Матросы занимались уборкой палуб и помещений, готовясь встретить праздник Пасхи. Приятная погода оживила всех, лица светились радостью, и трудно было представить, что только несколько дней тому назад никто не выходил наверх без надобности: тогда термометр в самый полдень показывал не более восьми градусов тепла. После столь долговременной мокроты от снега, дождей, изморози, туманов и всего прочего матросы с особым удовольствием занимались хозяйственными делами, которые в былые времена особого восторга у них не вызывали.
В первый день праздника Пасхи все оделись в чистое праздничное платье и по обыкновению соотечественников отслужили заутреню и все молитвы. Матросы разговлялись куличами.
– Назавтра будем в Порт-Жаксоне, Андрюша! – с радостью предупредил Фаддей Фаддеевич.
– Дай-то бог! – заулыбался тот.
Но Бог не дал. Ветер стих, а потом задул от севера противный.
* * *
Только на третьи сутки подошли к Порт-Жаксону, где на шлюпке по вызову с «Востока» их поджидал лоцман.
– Шлюп «Мирный» уже на рейде? – сразу же спросил Беллинсгаузен, как только тот поднялся на мостик.
– Нет, сэр, он еще не приходил, но два других русских шлюпа – «Открытие» и «Благонамеренный», которыми начальствовал капитан Васильев, уже недели с три тому назад отправились на Камчатку.
Беллинсгаузен недоумевал.
– Странно. Ведь «Мирному» путь предстоял большею частью вне льдов и с меньшими опасностями, нежели наш. Стало быть, надлежало бы ему прибыть сюда прежде нас, – несколько расстроенно посмотрел он на Андрея Петровича.
– Может, задержался ненадолго у какого-нибудь открытого им острова? – предположил тот, а про себя подумал: «Потому-то ты так и расстроился, дорогой Фаддей».
Фаддей Фаддеевич еще раз быстро глянул на него и задумался. А затем как-то неопределенно усмехнулся.
– Навряд ли. Сдается мне, Андрюша, что Михаил Петрович в ночное время при бурных погодах приводил шлюп чаще к ветру из предосторожности, дабы не пройти какой-либо еще неизвестный берег. Это как-то больше похоже на него. Не правда ли?
– Кто о чем, Фаддей, а ты все о том же… – улыбнулся Андрей Петрович.
– Да ну тебя. Тоже мне, друг называется! – не на шутку обиделся Фаддей Фаддеевич. – Я, что ли, виноват, что твой ненаглядный Лазарев дороже тебе, чем я.
– Ну не дуйся, Фаддей, прошу тебя, – обнял Андрей Петрович друга. – Ты же прекрасно знаешь, что теперь дороже тебя у меня никого нет на всем белом свете, не считая, конечно, матушки.
– Почему вдруг «теперь»? – насторожился тот.
– Потому «теперь», что больше нет батюшки, Фаддей, – тихо сказал Андрей Петрович.
– Извини, Андрюша, не подумал, – Фаддей Фаддеевич сжал в своих руках ладони друга. – Еще раз извини, дорогой ты мой…
* * *
На полпути от входа в залив с моря до Порт-Жаксона «Восток» любезно встретил капитан порта Пайпер и предложил стать на якорь на рейде напротив самого города. Что было и исполнено, пробыв 131 день под парусами со времени выхода из Рио-де-Жанейро. Это якорное место было тем более приятно, что все иностранные суда должны становиться на якоря в так называемой Нейтральной бухте, где уже стояли два судна французского флота, посланные их правительством для проведения различных исследований и, возможно, открытий неизвестных доселе земель.
На рейде Порт-Жаксона стоял сорокапушечный английский транспорт «Коромандель» под командой штурмана королевской службы Доуни, который привез очередную партию ссыльных из Англии для заселения Новой Голландии. На обратном пути в Европу он должен был взять в Новой Зеландии лес, пригодный на стеньги строящихся 74-пушечных линейных кораблей. Другой такой же транспорт незадолго до прихода «Востока» уже отправился туда же. Здесь же был военный тендер «Мермейд» под начальством лейтенанта Кинга, который описывал берега северной части Новой Голландии, и в скором времени должен был отправиться туда же для завершения описи. Кроме этих судов в гавани находилось еще двенадцать купеческих, большей частью прибывших из Индии и Китая, по причине чего лавки в Порт-Жаксоне наполнились экзотическими товарами этих стран.
* * *
Беллинсгаузен сразу же, как только стали на якорь, решил поехать с лейтенантом Демидовым на берег с визитом к губернатору генерал-майору Маквария.
– Надо бы, Фаддей, решить с губернатором один важный вопрос, – обратился к нему Андрей Петрович. – Дело в том, что до сих пор никто, кроме французского астронома де-Лакаля на мысе Доброй Надежды не проводил ночных наблюдений прохождения через меридиан звезд южного полушария. И наш астроном Симонов смог бы внести тем самым очень ценный вклад в мировую науку. Поэтому прошу тебя испросить разрешения у губернатора оборудовать нам временную обсерваторию вон на том мысе к северу от нашей якорной стоянки. Это очень важно, Фаддей, – еще раз повторил он.
– Спасибо, Андрюша, за ценную идею. Ведь нам кроме обсерватории можно будет организовать там же что-то вроде береговой базы. Иван Иванович докладывал, что у нас от небольших ударов о льдины отогнуты углы у нескольких медных листов обшивки днища шлюпа и вырвано довольно много медных гвоздей ниже ватерлинии. А чтобы исправить поврежденные листы и заменить гвозди новыми, нужно максимально облегчить судно, свезя все, что можно, на берег. Да неплохо было бы оборудовать там же и баньку. Как думаешь, Андрюша? – улыбнулся Фаддей Фаддеевич.
– Это было бы просто здорово! – мечтательно ответил тот.
Из поездки к губернатору Беллинсгаузен вернулся очень довольным. Тот любезно разрешил устроить обсерваторию на северной стороне залива напротив якорной стоянки «Востока», как и просил Андрей Петрович, и дал указание местному Адмиралтейству исполнять все требования капитана по ремонту судна. Но так как на шлюпе не было никаких серьезных повреждений, которые не могли бы быть устранены силами своей команды, то Беллинсгаузен, поблагодарив губернатора за заботу, испросил только разрешения рубить нужный для ремонта лес на северной стороне Порт-Жаксонского залива.
* * *
На другой же день на мыс перевезли палатки и астрономом Симоновым выбрано место для установки пассажного инструмента. В Рио-де-Жанейро он по неопытности был плохо установлен и так и остался без употребления. Теперь же в качестве тумбы избрали небольшую чугунную печку без трубы, установили на камне, наполнили песком, а отверстие, в которую вставляют трубу, залили свинцом толщиной в два с половиной дюйма. В помощники себе астроном выбрал двух подштурманов и артиллерийского унтер-офицера, которым поручил снимать показания времени по хронометрам.
– На этот раз не подведу, Андрей Петрович, не волнуйтесь, – заверил сияющий Симонов. – И большое спасибо за заботу – место для обсерватории просто замечательное!
– Желаю успехов, Иван Михайлович! – дружески напутствовал астронома Андрей Петрович.
Для охраны и заготовки веников для шлюпа были отряжены два матроса, у которых были обнаружены признаки цинготной болезни еще за несколько дней до прибытия в Порт-Жаксон. Один был из татар уже в возрасте, а другой русский, молодой, превосходный марсовый матрос, но, к сожалению, слабых сил. Штаб-лекарь Берх поил их отваром из сосновых шишек. Считая это недостаточным, Беллинсгаузен приказал натирать их ноги с синими пятнами лимонным соком и давать по полрюмки того же сока, как советовал ему перед отплытием из Кронштадта вице-адмирал Грейг.
– Ты же знаешь, Андрюша, что я употреблял все возможные средства против этой злой заразы, но длительное 130-дневное плавание в холодном, сыром и бурном климате превозмогают все мои усилия, – сетовал Фаддей Фаддеевич. – Но я почитаю себя счастливым, что на пути нашем не лишился ни одного человека.
От мокроты и холода свиньи и бараны тоже заразились цинготной болезнью, а несколько из них издохло во время плавания. У оставшихся посинели и распухли ноги и десны, так что бараны по прибытии в Порт-Жаксон не могли хорошо есть свежую траву от боли и слабости в распухших деснах.
Поблизости от палатки, где проводили астрономические наблюдения, поставили еще две палатки: одну для караульных, которые в ночное время с заряженными ружьями охраняли базу от возможного нападения туземцев или попыток ссыльных что-либо украсть, а другую для бани. Сюда же свезли кузнеца с походной кузницей и скотину, которую привязывали веревками к кольям, чтобы бараны и свиньи не разбежались по округе.
В палатке, установленной для бани, из чугунных плит балласта соорудили печь с дымоходом. Когда топили баню, открывали палатку и большим количеством дров печь накаливали, воду же грели как в печи, так и в другом месте калеными ядрами. Затем закрывали палатку и из брандспойтов непрерывно обливали ее водой, чтобы пар, образующийся от обрызгивания раскаленных плит балласта, не выходил сквозь парусину.
Все моряки с наслаждением парились в ней после длительного пребывания в сырости и холоде высоких южных широт. И хотя по приказу Беллинсгаузена, как огня, боявшегося цинготной болезни среди матросов, они раз в две недели грели воду и мылись в палубах, но разве могло это сравниться с этой, с такой любовью оборудованной баней?! Ответ однозначен и не требует каких-либо комментариев.
Кстати, многие офицеры и матросы предпочитали эту баню настоящим, приводя в доказательство то обстоятельство, что в парусной бане воздух легче, чем в деревянной или каменной.
* * *
– Хорошо-то как, Андрюша, – блаженствовал Фаддей Фаддеевич, уютно устроившись в кресле и расслабленно вытянув ноги, – после баньки посидеть в хорошей компании. Вообще-то надо было бы пригласить и Ивана Ивановича, но, к сожалению, у него в отличие от нас много дел с разгрузкой шлюпа для его облегчения.
– Согласен, Фаддей. Никогда не забуду, как он в бурю на баке, то и дело заливаемом беснующимися волнами, руководил укреплением бушприта, спасая наш шлюп от гибели, – задумчиво сказал Андрей Петрович, разливая мадеру по фужерам.
Тот согласно кивнул.
– Но дело не только в этом. Когда я покидал мостик для кратковременного отдыха, а вернее, вместе с тобой, моим верным спутником, то был всегда уверен, что Иван Иванович достойно заменит меня в любой непредвиденной ситуации. А самое главное, без его помощи я не смог бы один выдержать все тяжести столь трудного похода и вынужден был бы подавать сигналы Лазареву идти форзейлем, чего благодаря Ивану Ивановичу так ни разу и не сделал. Ведь «Мирный» не смог бы нести много парусов, и мы бы медленнее продвигались вперед. Когда же он шел в кильватере «Востока» на надлежащем расстоянии, то действовал по моим сигналам с желаемым успехом.
– И ни разу не разлучился с флагманом.
– Да, это так, – подтвердил Фаддей Фаддеевич. – Михаил Петрович отличный моряк. Я представляю себе, сколько он, бедняга, натерпелся, постоянно и в шторм, и в плохую видимость поспешая на своем тихоходном шлюпе за «Востоком». За это ему честь и хвала!
– То-то он так радовался, когда вы пошли порознь, – напомнил Андрей Петрович.
– Да мы оба радовались, чего уж там греха таить.
Андрей Петрович в знак благодарности приподнял свой фужер, Фаддей Фаддеевич ответил тем же, и друзья пригубили мадеру. «Честный все-таки человек Фаддей, надо отдать ему должное, – удовлетворенно подумал он. – А я все время к нему придираюсь из-за его отношения к Лазареву. Нехорошо как-то получается».
– А ведь все могло бы быть и иначе, – в раздумье произнес Фаддей Фаддеевич. – Когда стали готовить нашу экспедицию, то капитаном «Мирного» сразу же назначили лейтенанта Лазарева, а вот пока подбирали начальника экспедиции, а по совместительству и капитана «Востока», присматривать за его переоборудованием по предложению главного командира Кронштадтского порта вице-адмирала Миллера поставили лейтенанта Игнатьева. При этом мыслилось, что когда наконец-то утвердят капитана «Востока», то Игнатьев автоматически станет его помощником, то есть старшим офицером шлюпа. И тут во всей свой красе объявляюсь я, имея за плечами своего старшего офицера, с которым плавал в течение семи лет на фрегатах «Минерва» и «Флора» на Черном море. Конфликт.
Капитан на просвет рассмотрел свой фужер и отпил из него.
– Однако мою кандидатуру поддержал морской министр де-Траверсе, знавший и меня, и Завадовского, будучи в то время главным командиром черноморских портов, что и решило исход дела. Таким образом капитан-лейтенант Завадовский и стал старшим офицером шлюпа «Восток».
– А ты отблагодарил за это маркиза, назвав его именем открытую экспедицией группу островов, – не преминул уколоть друга Андрей Петрович.
– Ты, как всегда, прав, Андрюша, – не обижаясь, подтвердил Фаддей Фаддеевич. – А тут еще нужно было протолкнуть тебя на должность моего заместителя по ученой части. В общем, одна головная боль.
Друзья помолчали, закусывая мадеру шоколадом и фруктами.
– А ты, случайно, не замечал какой-нибудь натянутости в отношениях между Завадовским и Игнатьевым? – осторожно спросил Фаддей Фаддеевич.
– Да, вроде бы нет, Фаддей, – подумав, ответил тот.
– Тогда надо отдать должное уму и тактичности лейтенанта Игнатьева, – удовлетворенно откинувшись на спинку кресла, заключил капитан. – Вообще-то он, как мне показалось, признал превосходство Ивана Ивановича в искусстве управления судном, а посему и посчитал мой выбор правильным.
Было видно, что вопрос взаимоотношений между подчиненными ему офицерами волновал его.
– А если уж быть до конца честным, то надо признать, что без точности исполнения своих обязанностей всеми офицерами шлюпа мы не смогли бы достигнуть столь успешного окончания трудной и долговременной нашей кампании в полярных льдах. Большое спасибо им за их труд и самоотверженность в столь трудных условиях плавания.
– Мог бы и сказать им об этом при случае.
– Э нет, Андрюша, не все можно говорить подчиненным из того, о чем я говорю тебе. Они ведь исполняют свой долг перед Отечеством в соответствии с данной ими присягой, и именно в этом должны видеть свое предназначение. Похвала, конечно, стимулирует деятельность человека, но, как правило, тогда, когда она относится к нему лично, так сказать, индивидуально. Коллективное же одобрение как бы размывается и дает меньший воспитательный эффект. Вот так-то, господин ученый. Пора бы и вам знать основы психологии.
– Вернее, основы индивидуального воспитания, – поправил Андрей Петрович.
– Тебе виднее, на то ты у нас и ученый, – по-доброму усмехнулся Фаддей Фаддеевич. – А вот их личные заслуги перед Отечеством отмечу представлениями к награждению орденами. По заслугам каждого, разумеется. И сделаю это уже здесь, в Порт-Жаксоне.
«Теперь ясно, почему Фаддей был так притворно удивлен, что я, мол, не имею орденов. Вот шельма, все уже, оказывается, заранее продумал!» – с благодарностью к другу усмехнулся про себя Андрей Петрович.
– Но об этом они узнают только по возвращении в Кронштадт?
– К сожалению, да. Мне же предоставлено только право повышения офицеров в чине до штаб-офицерских званий, которым я и воспользовался в отношении мичмана Демидова.
Друзья прямо-таки наслаждались общением между собой, имея возможность доверить друг другу все самое сокровенное и как бы еще раз подтверждая народную мудрость, что влюбленные минут не наблюдают. Капитан взглянул на извлеченные из кармашка мундира часы.
– Пора бы, Андрюша, нам и поспать, ведь мы с тобой, чай, не на мостике в бурю. А завтра, в крайнем случае послезавтра, если только мои расчеты верны, должен прибыть в Порт-Жаксон и «Мирный».
* * *
Утром Беллинсгаузен был предупрежден, что «Восток» желает посетить губернатор, и Иван Иванович сбился с ног, чтобы встретить и проводить его со всеми почестями, положенными по Морскому уставу.
В 1 час пополудни губернатор в сопровождении вице-губернатора, подполковника, начальствующего полком, прибыли на шлюп. Перед парадным трапом был выстроен во фронт почетный караул во главе с офицером, и когда капитан 2-го ранга Беллинсгаузен в парадной форме представился губернатору, отдавая воинскую честь, барабанщик пробил дробь. Губернатор прошел вдоль строя почетного караула в сопровождении его начальника, лейтенанта Игнатьева, с саблей наголо.
Осматривая шлюп, высокий гость задавал капитану интересующие его вопросы, из которых следовало, что генерал-майор весьма сведущ в морском деле. И тут Беллинсгаузен, улучив подходящий момент, предложил ему ознакомиться с музеем чучел морских животных и птиц.
Губернатор и его спутник были настолько поражены открывшейся перед ними панорамой экспозиции, что некоторое время лишь рассматривали ее, не произнося ни слова. Они ожидали увидеть все, что угодно, но только не это великолепие. Наконец губернатор обрел дар речи.
– Это собрание чучел из музеев вашей столицы Санкт-Петербурга? – задал он неожиданный вопрос.
Фаддей Фаддеевич и Андрей Петрович переглянулись. Откуда в музеях Петербурга могли быть чучела представителей фауны Антарктики, если русские мореплаватели никогда там не бывали?
– Никак нет, ваше превосходительство, эти звери и птицы добыты во время пребывания нашей экспедиции в высоких южных широтах, а их чучела изготовлены умельцами из команды шлюпа. Ими же подготовлена и эта экспозиция под руководством моего заместителя по ученой части господина Шувалова, – с ноткой гордости в голосе пояснил Беллинсгаузен.
При этих словах капитана Андрей Петрович сделал шаг вперед.
– Просто поразительно! – искренне восхитился губернатор, обращаясь к нему. – И кто же эти умельцы, разрешите полюбопытствовать?
– За главного был мой вестовой, ваше превосходительство, а также вестовой господина Беллинсгаузена, канонир в качестве живописца и корабельный плотник, – пояснил Андрей Петрович.
Губернатор непонимающим взглядом посмотрел на него.
– Как это? Простой матрос? – недоверчиво уточнил генерал, окончательно сбитый с толку ответом господина, у которого в глазах бегали задорные чертики.
– Не совсем простой, ваше превосходительство. Это мой внештатный ассистент, грамотный, интеллектуально развитый человек, обладающий природными талантами, – Андрей Петрович свободно давал превосходную оценку своему вестовому, зная, что тот на всякий случай стоит за дверью, но ничего не понимает по-английски.
– Почему же человек с такими талантами находится при вас в лакеях? – торжествующе спросил губернатор, предполагая, что наконец-то вывел коварных русских на чистую воду.
– Это пока, ваше превосходительство. Но после окончания нашего плавания он станет моим полноправным ассистентом.
«Россия огромная, но варварская страна, какой была и ранее, – раздумывал губернатор. – В какой еще цивилизованной стране человек, сумевший за такой короткий срок создать столь впечатляющее произведение искусства, мог бы прислуживать в лакеях пусть и у такого достойного господина?! Просто непостижимо…» И он, понимая всю бестактность своего поведения, все-таки спросил у Беллинсгаузена:
– Я прошу вас, господин капитан, сделать скидку на мою очевидную бестактность, но очень хотелось бы узнать о положении вашего заместителя в научном мире?
На скулах Фаддея Фаддеевича заходили желваки.
– Господин Шувалов является почетным членом Петербургской академии наук, обследовал остров Нукагива в Океании, всю Северо-Западную Америку, Верхнюю Калифорнию и Южный остров Новой Зеландии и сейчас принимает участие во втором кругосветном плавании, – сухо, но твердо ответил он, глядя прямо в глаза губернатора, умышленно опустив при этом титулование «ваше превосходительство».
При упоминании о Новой Зеландии губернатор сразу же напрягся: «Вот где, оказывается, кроется истинная цель экспедиции русских! Новая Зеландия! Поиски же Южного материка лишь предлог. Они же отсюда, из Порт-Жаксона, намереваются идти на восток вроде бы как для обследования юго-восточной части Тихого океана. Как бы не так. Их, несомненно, интересует только Новая Зеландия! Именно поэтому они и включили в состав экспедиции этого так называемого ученого, который года три тому назад уже обследовал Кентерберийскую долину на судне “Екатерина”, о чем я и доносил в свое время его королевскому величеству. Русский разведчик с большим стажем! Капитан, спровоцированный мной, проговорился об истинных целях его экспедиции. Это несомненно. Тем более, что куда-то подевался их второй шлюп, а Беллинсгаузен не проявляет по этому поводу никакого беспокойства. Неужели?!.. – он почувствовал, что кровь отхлынула от его лица. – Какое коварство! Эти азиаты будут, пожалуй, пострашнее европейских доброхотов…»
Друзья заметили перемену в выражении лица губернатора и многозначительно переглянулись. «Надо будет обязательно подыграть ему и окончательно утвердить его в своих подозрениях. Это нам на руку», – решил Андрей Петрович. «Надо будет отметить в своем донесении в Петербург его реакцию по поводу упоминания о Новой Зеландии, – почти потирал руки от удовольствия Фаддей Фаддеевич. – Подожди, старый хрыч, мы еще попортим тебе крови с Андрюшей! – торжествовал он. – Тоже мне, еще один любопытствующий джентльмен нашелся».
Губернатор сделал полупоклон в сторону Андрея Петровича.
– Еще раз извините меня, господин Шувалов, за мою бестактность. Но я никак не мог предполагать, что вас как ученого могла заинтересовать столь отдаленная от России земля, как Новая Зеландия.
– Почему же вы, ваше превосходительство, считаете, что эта земля, удаленная от Англии еще дальше, чем Россия, должна интересовать только англичан? – невинно спросил Андрей Петрович.
Это уже был удар ниже пояса, и Фаддей Фаддеевич в душе бурно аплодировал Андрюше.
– Вы, господин Шувалов, почему-то считаете, что Новая Зеландия ближе к России, чем к Англии, но, как известно, от Англии до России почти две тысячи миль? – снисходительно заметил губернатор.
«Что же такое творится?! – удивился Андрей Петрович. – Почему же это я должен одни и те же прописные истины объяснять губернатору Новой Голландии, генерал-майору, представителю британской аристократии, наравне с английским матросом, оторванным от цивилизации на добрый десяток лет?»
– Это смотря как считать, ваше превосходительство. Лично я во главе экспедиции посетил Южный остров Новой Зеландии на судне, вышедшем из гавани Новоархангельска, административного центра Русской Америки, кстати, построенного на верфи там же. И я, чтобы достичь Новой Зеландии всего-навсего пересек Тихий океан с севера на юг, а не два океана, как это приходится делать вашим соотечественникам. Мне кажется, что это далеко не одно и то же, ваше превосходительство.
– Но ведь ваше судно было под российским торговым флагом, а не под флагом Российско-Американской компании?
«Прав был Григорий Иванович – британская разведка не дремлет! Ей известны даже такие вроде бы мелочи».
– Неужели английское правительство и вправду считает, что территория Русской Америки не является частью Российской империи, ваше превосходительство? Для меня, честно говоря, это новость.
– Почему же, господин Шувалов? Ведь в официальных документах вашего правительства такие понятия, как «русские колонии в Америке» или «русские колонисты» общеприняты и не являются исключениями.
– Вполне возможно. Но, к примеру, понятие «американские колонисты» вовсе не исключает того факта, что западные территории, осваиваемые ими в борьбе с местными индейцами, не входят в состав Северо-Американских штатов. Это очень спорное утверждение относится к сфере деятельности политиков и дипломатов. Но если даже оставить в стороне Русскую Америку, то в северной части Тихого океана имеются такие порты, как Петропавловск на Камчатке и Охотск, располагающий своими верфями. И уж их-то никак нельзя отнести к портам иноземным. Не так ли, ваше превосходительство?
Видя, что губернатор окончательно приперт к стенке неопровержимыми аргументами Андрея Петровича, Фаддей Фаддеевич, чтобы дать англичанину возможность сохранить лицо, пригласил гостей в кают-компанию. Еще раз с восхищением глянув на огромного белого альбатроса, парящего с распростертыми крыльями, тот, вздохнув, принял предложение капитана.
* * *
При убытии губернатора был вновь выстроен почетный караул, и когда катер с ним отвалил от борта, матросы разбежались во фронт по реям, откуда по команде трижды протяжно прокричали «ура!». И тут же последовательно громыхнули семь пушечных выстрелов.
– Ну и как оцениваешь визит губернатора, Фаддей? – спросил Андрей Петрович, когда они пришли в адмиральскую каюту.
– Сугубо положительно, – ответил тот, усаживаясь в принесенное вестовыми капитанское кресло. – Во-первых, мы воочию убедились, как британцы болезненно реагируют на все, связанное с Новой Зеландией. Об этом меня просил прощупать их граф Нессельроде, наш министр иностранных дел, на аудиенции у него перед самым нашим отплытием из Кронштадта.
Во-вторых, мы так запудрили ему мозги своим мнимым интересом к Новой Зеландии, что он чуть ли не запрыгал от радости, когда я как бы между прочим сказал, что со дня на день ожидаю прибытия «Мирного» в Порт-Жаксон. Ведь он в самом деле был уверен, что пока мы здесь якобы для отвода глаз прохлаждаемся, Лазарев уже во всю обследует Новую Зеландию, определяя возможность ее колонизации. Да и экспедиция Васильева, бывшая здесь за месяц до нас несомненно вызывала у него серьезные опасения. С чего бы это русские прислали вдруг целую эскадру военных кораблей в его владения?
И наконец, в-третьих, ты в пух и прах разбил его убежденность в том, что Россия, мол, так далека от Новой Зеландии, что у нее даже в дурном сне не может возникнуть и сама мысль о ее колонизации. Теперь же он будет трясущимися руками писать донесение своему горячо любимому королю о грозящей Британии опасности со стороны русских. А главное, опасности там, где они меньше всего ее ожидали. Хотя ты, Андрюша, своей экспедицией на Южный остров уже успел внести сумятицу в их амбициозные имперские планы.
И друзья удовлетворенно рассмеялись.
* * *
– А теперь, в свете пренебрежительных высказываний его превосходительства о нижних чинах создателей композиции, так поразившей его воображение, поясни мне, Фаддей, можешь ли ты произвести наших вестовых в чин квартирмейстера?
Тот настороженно посмотрел на Андрея Петровича.
– В принципе могу, но это как-то не принято на флоте.
Андрей Петрович понимающе улыбнулся.
– Но учитывая их особые заслуги? К тому же они вестовые не просто при офицерах, а при руководителях экспедиции, – настаивал он, зная, что капитану для принятия решения нужны достаточно веские аргументы.
Фаддей Фаддеевич задумался. «Вообще-то Андрюша прав, и визит губернатора тому убедительное подтверждение. Он мог бы, конечно, просить только за Матвея, но тем не менее не забывает и о моем Макаре. Это справедливо. Тем более, что у маркиза де-Траверсе на Черном море вестовой был даже в чине унтер-офицера. Таким образом, прецедент уже есть».
– Добро, Андрюша, я подготовлю приказ по этому поводу. Но не радуйся так откровенно! – строго сказал он, сам еле сдерживая разбиравший его смех при виде счастливого лица друга. – Твоя, заметь, только инициатива, а решение как-никак все-таки мое. Прошу не забывать об этом! – и, не выдержав, тоже рассмеялся.
– Однако, если уж быть до конца честными, то было бы справедливо и Захара Красницына, живописца нашего, произвести в бомбардиры. Или я не прав, Фаддей?
Капитан пристально посмотрел на него.
– Тебе бы, Андрюша, надо было бы быть дипломатом, а не ученым. Вначале в пух и прах расчихвостил его превосходительство, а теперь и меня загоняешь в угол?
– Одно другому не помеха, и Григорий Иванович блестяще доказал это.
– Я прав – опять выкрутился, – усмехнулся Фаддей Фаддеевич, – но, пожалуй, прав и ты. Сказав «а», надобно говорить и «б». Я сдаюсь – пусть будет так. Но вот обещанное мною вознаграждение за их труды выдам им только в конце плавания, а то просадят его в кабаках где-нибудь в Рио-де-Жанейро или в европейских портах, куда будем заходить, вместе с прелестными обольстительницами.
– Вот это правильно, Фаддей, вот это по-нашенски. Пусть лучше обогащают наших, кронштадтских девиц, а не каких-то там заморских, – и друзья прямо-таки покатились со смеху.
* * *
На вторые сутки после визита губернатора «Мирный» положил якорь возле «Востока». Почти сразу же все офицеры во главе с капитаном прибыли на «Восток». Встреча офицеров обоих шлюпов оставила неизгладимое впечатление. Все обнимались, поздравляя друг друга с благополучным прибытием в Порт-Жаксон. А впечатлений, которыми можно было поделиться, было хоть отбавляй.
– Что-то заждались мы вас, Михаил Петрович, – мягко упрекнул капитана «Мирного» Беллинсгаузен, когда все втроем разместились за уже накрытым столом в адмиральской каюте, – хотя и сами попали в такой переплет, что еле унесли ноги.
– Приключилось что-то серьезное? – заволновался Лазарев, ища подтверждения слов капитана у Андрея Петровича.
– Попали в жестокий шторм в суп с клецками, – пояснил тот, вспомнив образное выражение Фаддея Фаддеевича. – Одним словом, четверо суток болтались, как цветок в проруби, считай, без парусов среди льдин и айсбергов, едва не проломив борт и чуть не потеряв бушприт. Спасибо Фаддею Фаддеевичу, а то могли бы сейчас и не сидеть за одним столом.
– Спасибо Господу Богу и старшему офицеру, – уточнил Беллинсгаузен.
– Не скромничайте, Фаддей Фаддеевич! Ни к чему! – упрекнул его Андрей Петрович. – Быть или не быть зависело от вас, и только от вас. Это же прописная истина.
– Слава Богу, что пронесло, – только сейчас несколько успокоился капитан «Мирного», истово перекрестившись. – Нас, к счастью, сия чаша миновала.
И все трое пригубили мадеру.
– Штормы, конечно, тоже были, но не такие, в который попали вы, да и льдов было поменьше, так как наш маршрут пролегал гораздо севернее. Поэтому причина задержки была не в этом. При подходе к тому месту, где должен был находиться остров Компанейский, якобы открытый испанцами, я круглосуточно имел на салинге наблюдателя и назначил вознаграждение тому, кто первым увидит берег. И признаки недалекой земли были. Мы видели большое количество носимой по волнам травы каменного перелома и двух нырков, совершенно похожих на тех, какие показывались в виду острова Южная Георгия. А пара увиденных поморников окончательно убедила меня в том, что земля где-то рядом с нами по соседству, ибо птицы сии далеко от берега не улетают.
При этих словах Лазарева друзья многозначительно переглянулись.
– Однако дальнейшие события показали, что открытие земли в этих местах предоставлено было не нам, а может быть, другим мореплавателям, более нас удачливым. И все мои усилия оказались напрасными. Не помогли и попытки замедлить ход шлюпа в ночное время подворачиванием к ветру, чтобы не пропустить долгожданную землю.
Вообще-то ведь не зря многие мореплаватели заключают, что испанцы при открытиях своих нарочно вымышляли ложные широты и долготы, дабы не допустить другие морские державы воспользоваться сими обретениями. Но я полагаю, что таковая неверность была следствием недостатка нужных инструментов, а может быть, и самих познаний капитанов, ибо какие выгоды могли побудить испанцев скрывать положения некоторых голых островов, или, лучше сказать, камней, которые могут быть полезны разве что птицам.
– Полностью согласен с вами, Михаил Петрович, – подтвердил Фаддей Фаддеевич. – В этом мы уже имели возможность убедиться при отыскании так называемого острова Гранде, который якобы открыл испанский мореплаватель Ла-Рош в Атлантическом океане. Не следует забывать и о бесплодной попытке Беринга отыскать мифическую землю Гаммы уже в Тихом океане. Именно поэтому я не стал тратить драгоценное время на отыскание Компанейского острова или островов, которые могли бы быть где-то рядом с ним, а сразу же повел шлюп к Вандименовой земле.
– Видимо, вы, Фаддей Фаддеевич, мудрее меня, – смущенно сказал Лазарев. – Но, честно говоря, уж очень хотелось отыскать, пользуясь случаем, что-нибудь, до сих пор неведомое.
– Вполне естественное желание, Михаил Петрович, – все мы, мореплаватели, грешны этим, – лукаво улыбнулся Беллинсгаузен.
* * *
Капитана «Мирного» больше всего волновал вопрос с починкой форштевня, поврежденного во льдах. Для чего он тотчас отправил своих мастеровых осматривать лес, чтобы приискать подходящее для этого дерево. Но это оказалось делом не простым. Поблизости от города лес крупный, но вследствие того, что он растет на каменном грунте, сердцевина почти у всех деревьев выгнила, к тому же они были слишком крепки и тяжелы для приделывания к сосновым деталям корпуса шлюпа. Наконец свой выбор остановили на кедре, который оказался наиболее удобным для кораблестроения.
С позволения губернатора, который был так рад появлению «Мирного», что готов был выполнить любую просьбу его капитана, Лазарев ввел шлюп в небольшой залив к западу от временной базы «Востока» и поставил его при большой воде носом на мель, а когда при отливе вода убыла, то увидели, что нижняя часть форштевня на четыре с половиной фута измочалена в щепу.
Для скорейшего окончания работ по ремонту форштевня «Мирного» Беллинсгаузен дал в помощь своего тиммермана и плотника. В течение трех дней ремонт форштевня закончили, шлюп с помощью верпа оттянули с мели, и Лазарев вывел его на рейд для приготовления к вступлению под паруса.
* * *
Офицеры ежедневно ездили на берег, большей частью на северную сторону залива, для охоты в лесу, откуда всегда возвращались с охотничьими сумками, полными разными настрелянными птицами. Это по большей части были особенно красивые попугаи, разные зимородки и так называемые прекрасные певцы. Матвей с Макаром сортировали их по видам, выбирая лучшие образцы, и изготовляли их чучела.
– Андрей Петрович распорядились в дополнительно выделенном помещении оборудовать экспозицию из чучел разных экзотических птиц как здешних, так и заморских, коих добудем в Тихом океане, куда будем держать путь наш, – поведал Матвей Макару. – Так что надобно заготовить побольше веток разных, а то и небольших деревьев для пущего антуража, как выражался режиссер нашего театра, – озаботился он.
– Все сделаем в лучшем виде, не сумлевайся, Матвей, не подведем твоего барина. А как можно?! Когда мой был в хорошем настроении, я эдак подкатился к нему, мол, спасибо, ваше высокоблагородие, за новый чин воинский, за заботу. А он как зыркнет на меня: «Благодари не меня, а Андрея Петровича, заступника вашего!» Во как оно выходит-то.
– Повезло мне с барином, Макар, – просветлел Матвей. – Большой учености человек! И справедливый. Но любит порядок в делах. Так что нам с тобой надо еще проволоки в лавках прикупить и о красках озаботиться. Это уже с Захаром надо будет переговорить. А то Андрей Петрович по большей части за письменным столом сидит, и все пишет, и пишет. Я уж и так чуть ли ни на цыпочках по каюте хожу при крайней надобности. А он с пером в руке вроде бы и смотрит на меня, а я вижу, что и не видит вовсе. Мыслит, стало быть.
И вестовые стали разбирать новую партию птиц, принесенную господами офицерами после охоты.
* * *
– Полюбуйся на так называемого короля туземцев! – с усмешкой обратился Фаддей Фаддеевич к Андрею Петровичу, вызванному им по этому поводу на верхнюю палубу. – Приехал на шлюп, понимаешь ли, обменять привезенную рыбу на бутылку рома.
Тот с интересом глянул на полуголого худощавого аборигена, цвет тела которого был чуть светлее, чем у арапов. На его голой груди на довольно толстой цепочке, перекинутой через шею, висел массивный медный знак в виде подковы с надписью: Chief of Brocken Bay, что означало «Начальник залива Брокен», пожалованный ему губернатором. Однако увидев рану на его курчавой голове, спросил:
– Кто это тебе проломил голову?
– Мой народ, быв пьян, – на ломаном английском языке равнодушно ответил туземец.
«Так вот, оказывается, какую власть имеет “король” над так называемым своим народом, – усмехнулся про себя Андрей Петрович. – Разве можно себе представить, чтобы такое могло случиться у любого из туземных народов, с которыми я успел познакомиться за время своих путешествий?!»
Он уже знал, что аборигены Новой Голландии питаются ракушками, раками, змеями, птицами и прочими всякого рода животными, которых промышляют по лесам. Употребляют в пищу и рыбу, которую жарят на кострах и жадно пожирают вместе с внутренностями. Единственным их оружием были деревянные копья и щиты, сплетенные из волокон растений, а также трезубцы, которыми они бьют рыбу.
– Ну и каковы твои впечатления, Андрюша, от посещения его «величества»? – широко улыбаясь, полюбопытствовал Фаддей Фаддеевич. – Не зря я оторвал тебя от твоих литературных занятий?
– Ужасающие. И большое спасибо тебе, Фаддей, за возможность еще раз утвердиться в своих оценках. По моему мнению, этот «визит» лишний раз доказал, что туземцы Новой Голландии на несколько веков отстали в своем развитии от прочих островитян южных морей.
* * *
Беллинсгаузен находился в состоянии возбуждения. Еще бы! Оба шлюпа были их командами приведены в полную готовность к дальнейшему плаванию, устранив все повреждения и заменив пришедшие в негодность снасти и паруса. Признаки цинготной болезни у матросов больше не наблюдались, а бараны и свиньи поправились еще раньше. Опухоли и багрово-синий цвет на их ногах исчезли, и теперь их содержали в загонах вместе с прежними и ныне заготовленными. Таким образом, график плавания, установленный морским департаментом, не нарушался.
Поэтому он приказал перевезти с базы обсерваторию и все инструменты мастеровых, а так же весь скот и птицу.
И 8 мая 1820 года шлюпы экспедиции при семи пушечных выстрелах с «Востока» вступили под паруса.
«До свидания, Новая Голландия, до свидания, Порт-Жаксон! Мы сюда еще вернемся из Тихого океана», – прощались с гостеприимной землей мореплаватели.