Как только Сильвина освободилась из рук краснокожего, она помчалась, как стрела. Ей все время чудились шаги преследующего ее дикаря, и она мчалась, не чувствуя ног под собой. Наконец, силы ее иссякли, и она опустилась на землю. Сердце ее сильно билось, и она постаралась успокоиться и собраться с духом. Девушка не знала, где очутилась и на какое расстояние от лагеря убежала. Она чувствовала, что ей остается одно средство спасения — ей надо спрятаться где-нибудь, пока не наступит рассвет. К несчастью, она попала в низменное и болотистое место. Как ни легка она была, но ноги ее вязли в трясине, и в довершение ее несчастий, яростно подул северный ветер. Сильвина опять встала и все шла, дрожа всем телом, пока наконец на восходе солнца не достигла сухой местности, поросшей роскошной травой. Взмокшая от усталости, она невольно опустилась на траву и вскоре крепко заснула, не думая об окружающих ее опасностях.

Солнце стояло высоко, когда она проснулась. Она медленно открывала глаза, и ей показалось, что какие-то звездочки блеснули перед ней. Что это такое? Она была точно очарована какой-то непреодолимой силой. Еще не совсем очнувшись ото сна, Сильвина не могла в первую минуту определить, что это за явление. С каким-то необъяснимым удовольствием она любовалась этими блестящими звездочками. Но вдруг она вся содрогнулась, на лбу выступил холодный пот: она вглядывалась с таким удовольствием в чудовищную гремучую змею! Блестящие звездочки — это ее глаза!

Свернувшись клубком, змея в упор смотрела на молодую девушку. Чтобы избавиться от этого ужасного, привлекающего внимание ощущения, Сильвина постаралась зажмуриться, но не смогла. Она хотела закричать, но голос замер в ее груди, и дыхание перехватило в горле. Ей хотелось пошевелиться, бежать… Но ноги отказывались ей повиноваться.

Ужасные чары! Жестокое влечение! Удушающий сон, страшнее пробуждения! В ее ушах жужжала странная, расслабляющая, снотворная мелодия. Изо всех сил она молилась, чтобы Господь послал ей смерть прежде, чем эта отвратительная тварь закончит свое одуряющее воздействие. Она как бы ощутила холод скользкого тела, но внезапно перед ней промелькнула черная тень — словно прыгнула пантера. Звездочки исчезли, чарующее жужжание прекратилось, волшебная сила, сковывающая ее, исчезла. Сильвина вскочила на ноги с радостным возгласом, в ответ послышалось ласковое рычание Напасти, которая, сдавив шею змеи, трепала ее во все стороны и, точно кнутом, хлестала хвостом твари.

Все еще под влиянием пережитого ужаса, Сильвина схватилась руками за голову, желая собраться с мыслями и осмыслить свое положение. Несколько успокоившись, она посмотрела на собаку с глубокой благодарностью. Напасть выпустила из зубов своего врага, предоставляя ему на свободе Умирать.

— Благородное животное, — проговорила Сильвина, гладя рукой голову собаки, которая, против обыкновения, не мешала ей. — Благородный друг! Ты можешь понять мою благодарность?

Собака тихо помахала хвостом, как бы в знак понимания, и пошла рядом с Сильвиной, разыскивающей обратную дорогу в лагерь.

Но через несколько минут Напасть опередила ее, и девушка покорно пошла за ней, рассчитывая, что инстинкт собаки скорее выведет ее на правильную дорогу. Но земля под ногами опять становилась вязкой и болотистой. Сильвина сочла этот путь неудобным, потому что ноги ее с каждым шагом уходили в рыхлую, липкую тину, затруднявшую движение. Она остановилась. Но собака только вопросительно посмотрела на нее и опять двинулась в том же направлении. Вскоре они вышли на равнину и некоторое время шли по ней. Не было видно ни конца этой бесплодной степи, ни края этого болота. Невозможно описать беспокойство Сильвины. После полудня на некотором расстоянии от них показался волк. Напасть без большого труда отогнала его. Но лай собаки привлек всю волчью стаю. Волки издавали зловещий вой. Не будь у Сильвины такого храброго охранника, не миновать бы ей зубов степных хищников. Присутствие Напасти удерживало зверей на почтительном расстоянии.

Перед закатом солнца блеснул луч надежды для измученной девушки. Между кустарниками она неожиданно увидела верхушку охотничьего шалаша. Грубо устроенный шалаш создавал невыгодное мнение о его архитекторе: все сооружение состояло из немногих кольев, вбитых в землю и прикрытых древесной корой как попало, без всякого порядка и ничем не связанной.

Напасть тихо подошла к шалашу, обнюхала его, потом залаяла. После такого заявления из шалаша показалось престранное существо, один вид которого напугал Сильвину. Это существо, по-видимому, принадлежало к человеческому роду, хотя имело столь необыкновенную внешность, что поневоле придется описать его подробнее.

Роста оно было выше среднего и в необычном наряде. Правая сторона лица была раскрашена красной краской и почти вся обрита, левая же имела натуральный вид, то есть была белой и с длинной всклокоченной бородой. Черта, разграничивающая цвета, шла посередине лба и дальше через нос, рот и подбородок до самой одежды. Волосы на красной половине были приподняты на самую макушку и связаны в пучок, как у индейцев; с другой стороны — приглажены, как у белых. Пучок волос с правой стороны гордо качался, украшенный перьями дикого индейского петуха. Костюм этого человека вполне соответствовал контрастам головы. Охотничья одежда с одной стороны была из шерстяной ткани, с другой — из звериной шкуры. Тканевая сторона была обшита бахромой, звериная оставалась гладкой. Правая нога была в мокасине, а на левой сохранилась часть панталон и сапог. Правая рука — красная, левая — белая. Посмотреть на него с одной стороны — размалеванный дикарь в звериной шкуре, взглянуть с другой стороны — белый человек, одетый и обутый. Мы не беремся описывать, какой эффект он производил.

Первыми словами этого чудного пустынника было восклицание: «Гремучая Змея!» Конечно, это не могло доставить Сильвине приятных воспоминаний, и она не смогла скрыть содрогания от ужаса, который произвело на нее столь необычайное явление.

— Скалистые горы! — воскликнул он опять.

Вот так-то лучше. Скалистые горы не напоминали Сильвине о каких-либо ужасах, но сердце ее билось так сильно, что она была не в силах даже пошевелить языком.

— Медведи и бизоны! — продолжал восклицать странный незнакомец, не расположенный, по-видимому, к длинным разговорам. Опираясь на ружье, он разглядывал молодую девушку, которая с перепугу не знала, бежать ей или оставаться на месте. Присутствие Напасти придало ей храбрости. Призвав на помощь все мужество, полученное в дар от природы, она воскликнула:

— Что вы за человек?

Пронизывая левым глазом прелестную девушку, незнакомец вдруг выпрямился и, размахивая руками, заговорил звучным басом:

— Я — черта разъединения между белыми и красными племенами! Я — страх земли! Я кочующий единорог Севера! Я — Ворон Красной реки.

Красно-белый Ворон отбивал такт подбородком по дулу ружья, локтями взмахивал, как крыльями, и, колотя себя по бокам, вдруг закричал: «Кар-кар-кар», так подражая ворону, что Сильвина отступила в ужасе. Даже Напасть выразила глухим рычанием свое неодобрение звукам, которые режут ухо и собаке.

— Не понимаю вас, — сказала Сильвина.

— Я — трагедия! Я — бич! Я — все, что вы видите, и в миллион раз более того! Ведь вы не из подлунного мира, не правда ли? Ведь вы упали с неба, не правда ли? Вас буря загнала сюда, как я вижу. Что же делается на луне? Надеюсь, что с ангелами вы расстались дружелюбно, не правда ли?

— Я несчастная девушка из самого настоящего подлунного мира, — отвечала Сильвина, почти убедившись, что ей нечего опасаться этого странного существа. — Отряд, в котором я находилась, подвергся нападению индейцев, и я едва успела спастись бегством. Могу вас заверить, что я самая обыкновенная, очень несчастная смертная, потому что голодна, утомлена и встревожена неизвестностью об участи своих друзей. Если вы можете накормить и приютить меня, то этим окажете милость, которая не останется без воздаяния.

— Бобры и бизоны! Если бы не вы сами это говорили, я бы никогда не поверил, что вы простая смертная. Да и теперь сомневаюсь. Чтобы удостовериться в том, я должен осязать вас. Мне кажется, что вы улетучитесь как дым, лишь только я прикоснусь к вам.

Ворон осторожно придвинулся к Сильвине и протянул цивилизованную руку, чтобы осязать ее вещественность, но она в испуге отступила, а Напасть с ворчанием стала между ними.

— Боюсь, что моя собака не позволит вам фамильярностей, — сказала Сильвина.

— Ваша собака, очаровательна, похожа на демона, сорвавшегося с цепи. Не продадите ли вы ее мне вместо пугала? Вероятно, вам неизвестно ее происхождение. Бьюсь об заклад, что она происходит от медведицы и дикого кота. Лучше бы ей не ощетиниваться на меня, а то, пожалуй, я угощу ее последней болезнью, если она не будет благоразумнее. Ведь я Ворон Красной реки, кар-кар!

Воздух печально оглашался отголосками его карканья.

Между различными типами человеческого рода, прошедшими перед глазами Сильвины, ей никогда еще не случалось видеть что-нибудь подобное. Немудрено, что она невольно ощущала чувство недоверия и опасения.

— Божественная, я монарх Севера! Я царь здешних озер, рек и гор! Я единственный в своем роде! Как видите, я не красный и не белый. Я самый искусный из искуснейших смертных. Если вы промокли, я вас высушу, если вы озябли, я вас согрею, если вы голодны, я вас накормлю, если вы хотите спать, я вам приготовлю постель, если вы одна, я буду вашим собеседником.

— Благодарю и постараюсь как можно меньше беспокоить вас.

— Беспокоить меня? О, цветок полей, мое беспокойство состоит в том, что у меня нет беспокойства. Я беспрерывно рыскаю по северным краям, исходил их вдоль и поперек, и все затем, чтобы отыскать беспокойство. Если есть лакомство, приятное для ваших розовых уст, или рыба в хрустальной воде, или пташка, порхающая под безоблачным сводом, или животное, бродящее по зеленым лугам — скажите одно слово, и я весь к вашим услугам, Надо ли пробежать сто миль, чтобы отыскать приятное вам, только скажите. Вот мой дворец, — продолжал он, указывая на шалаш, — войдите и царствуйте в нем. Летом в нем прохладно, зимой — тепло. Возьмите с собой и дикую кошку. Кар-кар!

Напасть опять заворчала, как бы оскорбленная криками незнакомца.

Сильвина сама не знала, принять ли ей приглашение, однако необходимость заставила решиться.

— Мне сдается, что вы вольный охотник и только переоделись ради шутки, — сказала она, желая произвести приятное впечатление на хозяина шалаша.

— Я так же волен, как вольна природа. Даже Великая Красная река и та не может быть вольнее меня. Что касается переодевания, так этого я не понимаю. Если это послужит пропитанию, так за мной дело не станет, — отвечал он, доставая табак из кожаной сумки, висевшей на дикой стороне его тела.

— Вероятно, вы состоите при одной из компаний по торговле мехами? — спросила Сильвина.

— Было время, когда я принадлежал к обеим, но теперь я принадлежу самому себе. Компании немного значат для меня — нет! Ни та, ни другая. Контрабандисты — вот кто эти компании, как Гудзонова залива, так и Северо-Запада. Присядьте, если найдете удобное место, сладость медовых сот! Сознаюсь, я имею обыкновение сидеть на полу, не хуже любой индеанки. Давно уже я не прибирал своего жилища. Вот как польется дождь, начинает немного протекать.

Сильвина подняла глаза кверху и увидела сквозь крышу синее небо.

— Не бойтесь, ангел неба, — продолжал хозяин, — я разведу огонь и угощу вас медвежьим окороком. Потерпите немножко, скоро мы насладимся, моя королева! Прогоните-ка вашу противную собаку, мой дикий цветочек, мне не по нраву ее противная морда.

— Она ничего вам не сделает, пока вы будете вежливы, — отвечала Сильвина, — она некрасива, но это славное животное!

— Ах, моя фиалочка, я всегда вежлив с дамами! Ведь я идол двух племен, изображаемых мной. Белые девы и красные девы не на шутку ссорились из-за Тома Слокомба. Ведь я великий Бродяга Севера — Ворон Красной реки. Кар-кар-кар!

Как настоящая невежа, Напасть зарычала с явным негодованием на хозяина.

Том Слокомб, заметив, что его гостья не намерена садиться на землю, выбежал из шалаша и притащил чурбан, на который положил вчетверо сложенное одеяло. Она приняла предлагаемое кресло, но не успела сесть, как хозяин уже уселся напротив и, облокотившись на колени, а голову положив на руки, упорно таращил на нее глаза, выражая при этом удивление своеобразными восклицаниями и движениями.

— Горы и реки! Это совсем сразило Великого Красного! Дух перехватывает!

Можно себе представить затруднительное положение Сильвины.

Солнце зашло, тени прокрадывались в шалаш. Девушке становилось страшно и от ночной темноты, и от любезностей Тома Слокомба. Ей было жаль, что она произвела такое впечатление на полоумного беднягу. По ее просьбе он, однако, развел огонь и поставил перед ней ужин, которым при данных обстоятельствах не следовало пренебрегать. Напасть получила свою долю и, наевшись до отвала, улеглась у ног Сильвины, аппетитно облизывая лапы. Сильвина была совсем разбита от усталости, и потому, несмотря на все душевные муки, скоро заснула.