На обратном пути заскочил в кондитерскую, купил, как и обещал, конфет спящему в салазках напарнику. А за два квартала до дома нежданно-негаданно сбылось вытянутое обезьянкой шарманщика предсказание. В первый миг Тьен просто стал, как вкопанный, и дыхание перехватило, а во второй понял: вот она — любовь всей жизни.

Казалось, вечность можно смотреть на нее, любоваться идеальными формами и теряться мыслями в плавных изгибах линий, с наслаждением вдыхая ни с чем не сравнимый запах. Но если бы набраться смелости или наглости, подойти, коснуться рукой. Ощутить скрытую под внешним глянцем силу, почувствовать вибрацию пламенного сердца…

Нет, это был далеко не первый автомобиль, увиденный Валетом. Но то все были какие-то уродцы. Хромоногие доходяги, кашляющие вонючим дымом. Даже те из них, что весьма сносно катили по улицам, умудряясь не подпрыгивать на каждом камушке и не пугать жутким ревом детей и бродячих кошек, и в подметки не годились этому… этой красавице. Невероятной, роскошной…

Вслед за любовью пришла и ревность. Скрипя зубами, вор смотрел, как легко она распахнула дверцу сбежавшему со ступеней банка юнцу. Как заурчала, завелась с нескольких касаний. Дымные калеки так просто не сдавались: рычали и шипели, прежде чем сдвинуться с места хоть на ярд. А эта… Э-эх…

Дивное видение сопровождало его вплоть до самого дома, целиком и полностью захватив мысли. Но стоило распахнуть калитку, как грезы враз улетучились, уступив место мрачной реальности.

Реальность — мрачнее некуда — сидела на крыльце. Когда он вошел во двор, волоча за собой салазки со спящим мальчишкой, она отняла ладони от зареванного лица, поднялась, утерла глаза и шмыгнула покрасневшим носом.

— Где были? — Девчонке хватило ума и выдержки, не заголосить и не напугать криками брата. Но приглушенный хриплый голос звучал зловеще.

— Гуляли, — ответил Валет.

— Где? — повторилось требовательно.

— На ярмарку ходили, — и не подумал соврать он.

— Через слободу? — под припухшими от плача веками сверкнули злые огоньки.

— Ну и что? — не сдавал позиций Тьен. — Малого я накормил, на морозе все время не торчали, погреться заходили.

— Ясно.

Софи подошла, присела рядом с саночками и погладила малыша по щеке, то ли разбудить, то ли проверить, не закоченел ли, и Люк тут же открыл глаза.

— Здравствуй, солнышко, — улыбнулась ему сестра. — Хорошо погулял?

— Холосо! — С мальчишки в мгновение сон слетел. — Мы с напалником на дело ходили! Даеко!

— На дело, значит? — бросив на вора злобный взгляд, повторила девчонка. — И как, успешно?

Выслушала сбивчивый отчет о прогулке по слободе и ярмарочному полю, о пирожках, конфетах, смешной обезьянке, большой прибыли и каком-то дяде и без предупреждения резко рванула привязанную к салазкам веревочку, другой конец которой Тьен все еще сжимал в ладони.

— Держи, твое. — К удивлению парня она достала из кармана сложенную вчетверо банковскую бумажку. — Это то, что ты наперед дал, и за уголь. Когда из лавки вернусь, чтобы тебя тут не было.

И не дав ему ничего сказать, потащила салазки к калитке.

— Эй, ты чего завелась, подруга?

Нет ответа.

Валет оббежал сердито сопящую девчонку и перегородил ей выход со двора.

— В чем проблемы?

— Не было тебя, не было проблем, — буркнула она негромко, чтобы Люк не слышал.

— Ну погуляли мы, что такого? — искренне недоумевал вор. — Я же сказал: брат твой не голодный, не замерший. Все, как для родного: пирожки-конфеты, в кустики сводить… А ты меня, здрасьте-пожалуйста, из дому гонишь.

— Не нужно было его в слободу тащить, — так же тихо и так же зло проговорила Софи. — Мы в твои дела не лезли, так и не надо было Люка в них втягивать.

— Да кого я куда втягивал?!

— В речке давно купался? Скажешь, моему брату с тобой ничего не грозило?

Сказал бы, да вдруг запнулся. А девчонка, и откуда сила взялась, оттолкнула его с дорожки в сугроб и вытащила салазки за калитку.

— Назад с квартальным пойду, — предупредила она, остановившись на секундочку. — Понял? Так что, пока время есть, собирай вещи и уходи.

— Куда? — по-настоящему растерялся вор.

— Куда хочешь.

Вот же стерва!

Тьен в сердцах сплюнул под ноги.

Ладно бы скандал устроила, поорала чуток: визгливые бабы, они отходчивые. Так нет же. С характером девка! И голова у нее тоже варит. Испугалась за малого, поревела, а потом подумала. И верно, если разобраться, подумала. Узнал бы его кто в слободе, жандармы или «мертвяк» тот же, и если б сразу не сцапали, пришлось бы ноги уносить, а «напарника» наверняка бросить. Валет, конечно, не сволочь последняя, но что бы тому малому сделалось? В караулку отвели бы, потом в приют какой передали. Нашелся бы со временем. Правда, на кой жандармам пацан? Могли и не заметить, на улице остался бы…

Да, если с этой стороны посудить, не такая уж хорошая идея была, с Люком в слободу идти.

Но не случилось же ничего?

А его сразу за дверь выставляют!

И куда пойдешь? Нет, место-то найти можно. Но чтоб вот так: район приличный, домик уютный, хозяйка… А ничего так хозяйка: убирала, готовила, стирала, когда надо. И лишних вопросов, в самом деле, не задавала. К тому же — и он об этом всегда помнил — Софи его в тот вечер раненого с мороза притащила, спасла. Дважды за всю жизнь Валета спасали, в первый раз Ланс, во второй эта девчонка, и при том, как сложно он сходился с людьми, подобное дорогого стоило.

В общем, не хотелось ему съезжать. И он решил, что останется.

В лавку Софи пришла заплаканная, запыхавшаяся. Задержалась дольше отпущенного, торопилась. А слезы? Так как же тут не плакать? Еще вчера все хорошо было: и деньги есть, и кладовая продуктами полна, и платье вот новое…

Но будет уже, пожировали чуток, и хватит. И без квартиранта проживут! Не так вольготно, зато спокойнее. У него же ни ума, ни совести: надо ж было такое придумать — Люка по бандитским своим притонам потащить! Правда, братишка про притоны ничего не рассказывал, про парк только, про обезьянку, да про то, сколько он вкусностей сегодня слопал. Но где ему, маленькому, понимать, как оно на самом деле? Сегодня обезьянки, а завтра — девки непотребные. И не в слободе, а в их доме! И как она сразу не подумала, чего еще от щедрого жильца ждать? Знала ведь, откуда этот Тьен взялся, видела еще летом, да и слышала кое-что. Так что правильно погнала его.

Только не нужно было гордячку из себя строить и плату возвращать.

— Отцу срочно уехать пришлось, — сказала она хозяину, объясняя сразу и задержку, и то, что привела с собой Люка, и зареванные глаза.

Господин Гийом отнесся с пониманием: у самого три дочки. Только ни одна из них не вставала до рассвета и не возилась весь день в лавке.

— Ничего, как уехал, так и назад приедет. Главное, что не забывает вас. А ты мне, Софи, пока вот что…

И работы надавал — до вечера не управиться. Наверное, чтобы лишними мыслями себя не изводила.

Жалко, не получалось. Чем ближе к концу, тем больше думала, как домой идти станет. Правда, что ли, квартального позвать? А сказать, что? А может, придут они с Люком, а там уж и дома нет: разозлится изгнанник этот и спалит все подчистую?

От тревог оторвал звон дверного колокольчика, но кто вошел в лавку Софи, продолжая разбирать товар, не видела.

— День добрый, — поприветствовал покупателя хозяин. — Подсказать что-нибудь?

— Подскажите, уважаемый, — ответили ему негромко. — А то сам я уж не знаю, как и быть.

Девочка испуганно юркнула под прилавок: такого она себе даже не представляла.

Люк, услыхав знакомый голос, наоборот, хотел было выбраться из своего закутка, но она махнула ему рукой и приложила палец к губам. Малыш с улыбкой закивал. Верно, решил, что это какая-то игра.

— Буду рад помочь, — отозвался с готовностью лавочник. — Товар у нас весь свежий. Свежайший, я бы сказал.

«Кроме орехового печенья», — машинально подумала Софи. В коробке осталось не больше фунта, но уж две недели не могли сбыть и это.

— Да тут такое дело… — Из своего укрытия девочка слышала, как скрипит пол под расхаживающим туда-сюда парнем, и видела его скользящую по полкам тень. — Я комнату неподалеку снимал. А сегодня с хозяйкой разругался, гонит меня теперь.

— Мы тут вообще-то харчами торгуем, — смутился такому признанию господин Гийом. — А если вам жилье найти надо…

— Да в том-то и дело, что не надо! — выпалил жарко Тьен. — Меня прежнее более чем устраивает. Комната хорошая. Хозяйка — умница, каких поискать. Дом в чистоте держит, готовит — язык проглотишь. И характер у нее золотой, и сама красавица…

— Красавица. — Лавочник крякнул понимающе.

Щекам стало жарко. Скажет тоже, красавица!

— Обидел я ее, конечно, — повинился парень. — Так не со зла же, случайно вышло. Знаете, как бывает, когда сначала делаешь, а потом уже думаешь? Но я готов признать и, если получится искупить. — Голос его вдруг сделался вкрадчивым: — Я даже на повышенную плату согласен, хоть листр сверху положу.

Три листра в неделю — хорошие деньги. Но решения своего она не отменит!

— Вы простите, молодой человек, — не выдержал непонятной беседы лавочник, — но к нам-то вы по какому поводу?

— За покупками, конечно. Вот, думаю, чем бы мне свою хозяюшку порадовать, чтоб сменила гнев на милость. Посоветуете что-нибудь?

— А, это всегда пожалуйста. Барышням и молодым дамам обычно конфеты берут. Или зефир вот. Возьмите зефир, его все любят.

— Не все. — Подумав немного, девочка привстала над прилавком и оправила платье.

Хозяин ее слов не расслышал, но Тьен от предложения лавочника тут же отказался:

— А другое что-нибудь? Шоколад? Или фрукты засахаренные? — спрашивал, а сам следил за нею.

Шоколад неплохо было бы. И фрукты…

— А стоит ли тратиться? — сказала она вслух. — Может, хозяйка назад еще и не примет?

— Софи! — прикрикнул господин Гийом. Не сердито, скорее, удивленно: раньше она в разговоры с покупателями не вмешивалась.

— Я постараюсь ее уговорить, — не обращая внимания на лавочника, а глядя только на нее, произнес парень. — Извинюсь. Пообещаю, что ничего подобного никогда не повторится и ни у нее, ни у кого из ее семьи не будет из-за меня проблем.

«Много ли такое обещанье стоит?» — хотела спросить она, но хозяин состроил страшную рожу: молчи, мол. Да и Тьен, что куда важнее, выглядел искренне раскаявшимся. И идти ему, наверное, от них некуда…

— Шоколад возьмите, — посоветовала она, отворачиваясь. — Тот, что в желтой обертке, очень хвалят. И фруктов полфунта.

— Нет, фунт, пожалуй, — уловив ее сомнения, расщедрился парень. — Еще что-нибудь присоветуете? Может быть, кроме сладостей к столу чего взять?

— Возьмите, — пожала она плечами. — Буженина у нас вкусная. Окорок. Рыбу сегодня только из коптилен привезли.

Постоялец — уже вопрос, что бывший — послушно брал все.

— И вина бутылочку, вот это, пожалуй, — показал он лавочнику.

«Не нужно вина!» — чуть было не выкрикнула Софи, но вовремя прикусила язык.

— Круп возьмите, — бросила походя. — Всегда пригодится.

Взял.

— Яиц и молока тоже можно. Сахару фунт.

— И пряников давайте. И печенья какого-нибудь.

— Орехового возьмите, — предложил хозяин, но Софи за его спиной сморщила нос.

— Нет, орехового не нужно. Дайте-ка…

— Овсяного, — подсказала девочка. — А пряники у нас медовые и имбирные, берите и тех, и тех. К чаю хорошо пойдет.

— Может, мне и чаю купить? — задумался парень.

— Купите, — словно между прочим сказала она, прикинув, сколько осталось дома заварки.

Господин Гийом только и успевал, что взвешивать да стучать костяшками счет.

— Вы все же подумайте, — спохватилась Софи, глядя в лукавые зеленые глаза. — Хозяйка может еще и не простить.

— Вы ее не знаете, — последовало уверенное. — Добрейшей души человек. Она мне однажды, можно сказать, жизнь спасла. Не для того же, чтоб в мороз из дому выгнать?

Да уж, странно получится, если так.

— Уксуса возьмите, — сказала она напоследок, прежде чем вернуться к оставленной работе.

— Зачем уксус? — опешил удивленный происходящим, но до сих пор стойко молчавший лавочник.

Зачем, зачем. Закончился потому что!

«Какая же я все-таки продажная», — хихикнула девочка мысленно, сама понимая, что не в щедрых подарках дело, а в том, что Тьену, хоть и непонятно почему, она все же поверила. Не обидел бы он Люка. Да и братишка, судя по всему, время неплохо провел.

— Знаешь, что, Софи, — проговорил медленно хозяин, когда груженный покупками парень кое-как вышел за дверь, — а хорошо тебе торговля дается. Не хочешь завтра попробовать за прилавком постоять?

— За ту же плату? — уточнила она с сомнением.

— Нет, конечно. Если пойдет дело, добавлю… немного.

Люк улыбался из своего уголка, облизывая как по волшебству появившийся у него в руке леденец на палочке.

Совсем неплохой в итоге день получился.

Но за днем наступил вечер, нужно было возвращаться домой, и Софи снова стало страшновато: что как раскаянье квартиранта окажется показухой, а за покупки вдвойне рассчитаться придется?

К счастью, страхи оказались лишь страхами.

Тьен встречал их с Люком на крыльце.

— Так ведь и не знаю, простила меня хозяйка или нет, — пояснил он, пожимая плечами.

По виду парня нельзя было сказать, что прождал их все два часа на морозе — скорее, по времени рассчитал возвращение и вышел. Хитрец! Но Софи ничем не показала, что заметила обман, а войдя в дом, оставила приоткрытой дверь.

С ужином возиться не нужно было: и со вчера осталось, и постоялец вкусностей накупил немало. Девочка поставила на плиту чайник и котелок с тушеным мясом, нарезала хлеба и сыра, отобрала в миску квашеной капусты, сдобрила луком и подсолнечным маслом и хотела, как всегда, отобрать еды себе и брату в комнату, а остальное оставить в кухне на столе для Тьена. Но квартирант нежданно вмешался в ее планы.

— Давай, вместе поужинаем? Заодно и поговорим.

— О чем? — всполошилась Софи.

— Просто поговорим. Третью неделю под одной крышей доживаем, и все как чужие. Я о тебе ничего не знаю, ты обо мне.

«Не знаю и знать не хочу», — подумала было она, но любопытство взяло верх.

Привела Люка из комнаты, усадила на высокий стульчик, в аккурат между собою и постояльцем — как будто спряталась за братишкой. Рассыпала по тарелкам кашу и жаркое. Тьен достал вино, поставил и ей стакан.

— Не бойся, оно не крепкое, ничего тебе с него не будет. Если в меру, то даже полезно.

Мама тоже так говорила. Только наливала ей в стопку на два глоточка, а не сразу полстакана…

Сперва ели молча. Вино Софи лишь пригубила и отставила, а дальше ковырялась в тарелке, низко склонив голову и чувствуя, как краснеет непонятно отчего. А когда Люк справился со своей порцией и попросился к себе играть, от разговора стало уже не отвертеться, и она, со страху, должно быть, отхлебнула из стакана сразу половину и заявила постояльцу, пока тот не спросил первый:

— Рассказывай.

— Что?

— Ну-у… Кто ты?

— Я? — Парень дожевал и ответил, как ни в чем не бывало: — Я — вор.

Софи поперхнулась — не ожидала с ходу такой честности.

— Я — вор, — повторил Тьен спокойно. — Ты — воровка. Свои люди.

— Я не воровка! — вспыхнула девочка. — Тогда… Это всего один раз…

— Один раз? — усмехнулся квартирант. — А то, что ты меня сегодня почти подчистую обобрала, — как называется?

От его насмешек, щеки занялись пожаром, и Софи, насупившись, сердито стиснула кулаки.

Парень покачал головой и, пододвинувшись поближе, погладил ее по плечу:

— Ладно тебе, совсем шуток не понимаешь. Не воровка ты, не воровка… Так — плутовка. А с этого уже другой спрос, да?

— А я — напалник! — прокричал от двери воротившийся в кухню Люк. — Послите напалу палавоз катать!

— Какой паровоз? — удивилась Софи.

— Замечательный паровоз, — вместо малыша ответил Тьен. — Пойдем, тебе понравится.

Через десять минут она уже сидела со своим стаканом на расстеленном на полу одеяле, обложенная подушками, словно восточная царица. Рядом стояла тарелка с сыром и бужениной, блюдо с засахаренными фруктами и колотым шоколадом и бутылка вина, а вкруг царственного ложа с треском и пыхтением ездил по выложенным на ковре рельсам поезд: красно-черный паровоз с пузатой трубой и два голубых почтовых вагончика.

— Я давно такой видел. — Тьен в очередной раз завел механизм локомотива, опустил состав на рельсы и устроился напротив девочки, отделенный от нее полосатым шлагбаумом переезда. — Мелкий еще был, бегал в магазин игрушек Гофта. Все думал, вырасту, будет у меня своя железная дорога… Но а потом какие там паровозы? Узнал бы кто — на смех подняли бы. А тут увидел на днях, дай, думаю, малому куплю на новый год…

— Чтобы самому играть? — предположила Софи и по ответной улыбке поняла, что не ошиблась.

Да и стал бы он Люку ни за что, ни про что такие дорогущие подарки делать?

— А у меня в детстве был поезд, — поделилась она, наблюдая за покачивающимися на рельсах вагончиками. — Большой, красивый. С мягкими купе и вагоном-рестораном. Почти каждый месяц приходилось куда-то ехать. Тянули новую ветку вдоль побережья, а у нас тогда не было своего дома, и мы разъезжали с инженерными бригадами по только-только проложенным путям. Потом бабушка заболела и мы поселились здесь, чтобы было, кому за ней присматривать.

С тех пор она не ездила больше на поезде…

— Как так вышло, что вы живете сами? — нарушил затянувшуюся паузу квартирант.

— А с кем нам жить? — Софи опустила глаза, сделав вид, что выбирает между шоколадом и цукатами. — Мама умерла в прошлую осень. Отец… У него теперь другая семья. Давно уже, мама еще с Люком ходила. Поехал в Верен, там тогда железнодорожный мост строили, нужны были специалисты… В общем, там и остался. А бабушка еще до того умерла. И дом мне отписала, как единственной внучке. Тогда — единственной. Потом, когда с мамой случилось, приходили какие-то люди, хотели нас с Люком в приют забрать — из соседей кто-то надоумил — а оказалось у нас и живой отец имеется, и собственное жилье. Сказали, городу и так иждивенцев хватает. Но нам и хорошо: в приюте разделили бы, не нашлись бы после, а дома мы вместе…

Она остановила выбор на полупрозрачной дольке апельсина и долго жевала, слушая, как жужжит игрушечный паровозик и хрустит на зубах сахар. Наверное, это от вина, от тепла, от того, что Люк в кои-то веки так счастлив, а ей есть с кем поговорить. Разоткровенничалась. Зря, конечно, все рассказала — как будто на судьбу пожаловалась. А с другой стороны, ему ведь и дела до них особого нет. Сейчас выслушает, назавтра уже забудет.

— А у тебя есть семья?

— Возможно, — с усмешкой передернул плечами вор. — Но я о них ничего не знаю.

Софи недоверчиво прищурилась.

— Честно, — заверил, продолжая усмехаться, Тьен. — Не знаю, не помню. Я и себя лет до пяти-шести не помню. Только имя.

— Так не бывает! — выпалила девочка, заподозрив, что ее бессовестным образом обманывают. Она-то, дуреха, всю правду о себе рассказала, а этот, значит, отмолчаться решил?!

— Бывает-бывает. — Постоялец обновил завод паровозика, спустил его на рельсы на радость бегающего за вагончиками по кругу Люку и подлил себе вина. — Первое, что помню: как сижу я на Людном переулке… Ну да не обо мне ж разговор.

«Разве?» — хотела спросить Софи, но удержалась. Разговор и разговор, неважно, о чем. Люк доволен, радуется подарку, даже не подозревая, что «напарник» не его, а себя игрушкой побаловать хотел. И ей неплохо: постоялец на месте, съезжать не собирается, плату вернул, еды купил, конфет — хоть жменями в рот засовывай…

Больше Тьен ни о чем особо не допытывался. Поинтересовался, сколько ей лет. Сказала: четырнадцать. Не уточняла, что только будет и аж через три месяца. А Люку уже четыре летом.

— Шустрый, — похвалил парень. — И болтает бойко так.

На самом деле мальчик говорил обычно мало и не очень хорошо: не все буквы пока давались. Но Софи согласно кивнула:

— Шустрый.

Ей нравилось видеть братишку таким, веселым и шумным.

Но надолго малыша не хватило, день у него и так выдался длинным и насыщенным событиями. Устав гоняться за поездом, Люк стащил на пол подушку и устроился на ней рядом с игрушечными рельсами. Лежал на животе, глядя, как пробегает раз за разом мимо него трескучий паровозик, и так и уснул: просто поникла в какой-то миг вихрастая головка и закрылись только что лучившиеся восторгом глаза. Заметив это, Софи сняла с рельсов поезд и засунула под одеяло: пусть там пожужжит, пока завод не кончится. Поправила кроватку и наклонилась, чтобы поднять ребенка.

— Дай, я. — Квартирант отодвинул ее в сторону. Взял мальчика на руки, осторожно уложил на постель и покачал головой, поглядев на его сестру. — Завязывала бы ты тяжелое таскать. Надорвешься, а тебе еще… к-хм…

— Что мне еще? — заинтересовалась Софи, но парень отвечать не пожелал.

Пока она аккуратно, стараясь не разбудить Люка, снимала с него вязаную безрукавку и теплые гамаши и укутывала малыша одеяльцем, Тьен наскоро разобрал железную дорогу, задвинул в угол и предложил:

— Может, на кухне посидим, чтоб малому не мешать?

Валет никогда не задавался вопросом, как это связано, но тетка Клара, жившая в его доходке на втором этаже, сразу у лестницы, часто кричала на свою дочь, когда та хваталась за тяжести: «Куда сама? Надорвешься, а тебе рожать еще!». А девка у нее рослая, дебелая, в плечах иного мужика шире. Не то, что Софи. Но на эту прикрикнуть было некому, вот и тянула все сама: корзины с углем, брата, дом, работу. Его тогда от реки приволокла. Зачем? Вор не раз порывался спросить об этом, но все не знал, как подступиться. Теперь же, когда, как в слободе говорят «навел мосты», не мудрствуя лукаво, задал вопрос в лоб.

— Думала, сгодишься. На бульон да на жаркое, — хихикнула девчонка. — Не разглядела сразу, какой тощий.

Вроде и немного вина выпила, но развезло ее чуток с непривычки: щеки раскраснелись, глаза блестят, улыбка с губ не сходит.

— На бульон хватило бы, — поддержал он нехитрую шутку. — А не страшно было чужака в дом тащить? Догадывалась ведь, что не семинариста пригрела. Сегодня почти не удивилась, когда сказал, чем живу.

— Догадывалась, — чуть посерьезнела Софи. — Только мне бояться нечего. Вор и вор, красть у нас все равно нечего.

Так-то оно, так, но девчонке, что сама, без отца, без матери живет, от незнакомого парня не только покражи опасаться нужно. А эта и не думает: одно слово — мелкая.

— Бояться всегда есть чего, — попытался вразумить он ее.

— И чего же?

Глазища вытаращила, улыбка, как была, рассеянная. Валета прям злость взяла на такую глупость. Еще чуть-чуть и ляпнул бы такое, чего она отродясь не слыхала, но сдержался. А Софи поерзала на стуле, улыбаться перестала и переспросила серьезно:

— Так чего мне от тебя бояться?

— От меня? — растерялся парень. — От меня — ничего. Я же сказал, я…

— Вот и хорошо. Можно, и я тебя спрошу?

— Спрашивай.

— Как у тебя рана так быстро зажила?

Этого вопроса Тьен ждал давно, но ответа на него так и не придумал, ни для Софи, ни для себя.

— Не знаю.

Девочка обиженно поджала губы.

— Вот и говори с тобой! Я, как есть, все рассказала, а ты…

— Правда, не знаю. Зажила, и все. Я в таком не разбираюсь. Всякое же бывает. У нас в слободе плотницкая одна есть, мебель на продажу делают. Так два года назад сынок хозяйский, лет семь ему тогда было, палец под резак подставил. Начисто оттяпало. А доктор приставил на место, кожу сшил, и приросло. Зуб даю, сам видел.

— Про других ты рассказывать горазд, — заметила Софи. — Как и зубами разбрасываться.

Тьен непроизвольно сжал губы.

— Другое что спроси, — предложил миролюбиво. — Отвечу.

— Сколько тебе лет?

— Не зн… Семнадцать, — вовремя спохватился он, вспомнив каракули в потерянном паспорте.

— А как ты стал вором?

— Как стал воровать, так и стал вором.

— А живешь где?

— Ну ты даешь, подруга! — рассмеялся Валет, забыв прятать дырку в зубах. — Здесь я живу.

— И надолго планируешь задержаться?

Деловитый тон, которым это было сказано, настораживал.

— Снова гнать будешь? — с опаской поинтересовался вор.

— Пока нет. — Софи уже совсем не улыбалась. — Хочу знать, на что рассчитывать.

— Деньги нужны? — понял он.

— Деньги всегда нужны, — вздохнула девочка. — Но мне теперь…

— Договаривай уже, — потребовал Тьен, когда она резко смолкла.

— Тянуться надоело, — созналась она, уставившись в пол. — Каждую монетку считать, экономить. Нормально жить хочется. Есть нормально. Люку самой игрушки дарить, одежку новую… Коньки себе купить. Или под залог брать, но так чтоб не жалеть потом… Понимаешь?

Подняла на него глаза, блестящие уже не от радости, а от выступивших слез, и Валет поежился: серьезный разговор вышел, он не на такой рассчитывал.

— Понимаю. Даже лучше, чем ты себе представляешь. Сам почти о том же в последнее время думаю… А ты что же, решила мне каждую неделю плату поднимать?

Грубую попытку свести все к шутке не оценили.

— Нет, конечно, — сказала Софи серьезно. — Да и три листра — слишком много. Ты же продукты покупаешь, так что пусть уж два, как раньше. А я теперь в лавке буду больше получать… наверное. Еще семян купила, посажу опять. К новому году уже не успею, но весной на цветы спрос будет…

— А, цветочки, — протянул парень.

Вышло, хоть и не хотел, пренебрежительно, и девочка сердито насупила брови.

— Цветочки. И что? Сам, небось, раздумываешь, где бы украсть побольше?

Валет о своей профессии, если и говорил без гордости, то уж точно не с презрением. Царапнуло. Еще и от малолетки, у которой рыльце тоже, между прочим, в пушку.

— Угадала. — Сплюнул он раздраженно. — Деньги, они, говорят, не пахнут. Но тебе-то, после касторки лучше знать.

Врала мелкая, что совсем его не боится: не боялась бы, уже б схватила со стола что-нибудь, бутылку ту же, и приложила его. Если бы получилось. А так — только подобралась вся, ощерилась зверенком, но глаза враз просохли от злости.

— Еще тот случай помянешь, пойдешь другое жилье искать, — пригрозила она сквозь зубы. — И подарками уже не задобришь. Я такое только раз сделала. И не только потому, что жить не на что было. Аптекарю тому… Чтоб знал, как на чужих смертях наживаться!

— Что? — опешил Валет, враз позабыв, что хотел как следует приструнить малявку, чтобы не вякала. — Это Ганс на чужих смертях наживается?

Софи закусила губу, потупилась.

— Мама из-за его микстур умерла, — прошептала она едва слышно. — Доктор сказал, если бы по рецепту все делалось…

Совсем не туда разговор свернул.

— Доктор твой что, лично лекарства проверял? — спокойно уточнил Тьен. — А сказать что угодно можно, особенно, если не подумавши. Ганс, конечно, старый уже и ошибиться с его слепотой немудро, но специально обманывать не стал бы, уж поверь. А люди, бывает, и при хорошем лечении… Ну, бывает. Судьба такая. Своей внучке старик, небось, точно по рецепту микстуры готовит, а на ноги так и не поднял. Лежачая она у него, восьмой год уже. Потому, видно, и не продал до сих пор дело: и заработок имеет, себе и ей на пропитание, и лекарства постоянно нужны…

Софи пристыженно умолкла, и парень пожалел о том, что рассказал ей о жизни старого аптекаря. Пусть бы верила, что права — на сердце легче.

— Шла бы ты спать, — вздохнул он. — А то неизвестно, до чего еще договоримся.

— Посуда, — пролепетала девочка. — Присохнет до завтра…

— Ложись. Я помою.

С его стороны это было невероятное одолжение: мыть посуду Валет искренне ненавидел.