«Если бы тебе досталось
пожить вместе с нами,
знал бы ты тогда, приятель,
какими словами
называть своих несчастных
девушек-покрыток.
А то мелет чертовщину
и думает: мы-то!
Мы-то людям всем покажем
этих бесталанных
и учтивости научим
барчуков поганых.
Жаль труда! Покуда баре
власть имеют в селах,
будет много собираться
покрыток веселых
по шиночкам с солдатами».
«Не тревожься, братец!»
«Ладно, говорю! А все же
побасенку нате,
да последнюю, барчата!
Послушайте кстати!
Девчата на лугу гребли,
а хлопцы сено в копны клали,
да все на солнышко взирали
да всяческую чушь несли,
ребячась. Хлопцам, как сороки,
в ответ девчата стрекотали
и часто к роднику спускались
в овражек глубокий.
Та, что красивей всех была,
уже давно в овраг ушла,
кувшин забрав, да и пропала.
А старосте — заботы мало,
не видит будто. Не впервой
лукавому кривить душой, —
матерый пес, да и смышленый.
Из балки вдруг донесся крик.
На помощь хлопцы в тот же миг
и видят: в балке, разъяренный,
насилье барский сын творит,
дивчину бедную терзает.
Сердешная вопит, кричит;
примчались хлопцы; не спасают,
боятся пана. Тут один,
юнец безусый, оглянулся
и — вилами пана!
Проколол его, как жабу...
Застонал поганый,
да и умер. Пошумели,
в город весть помчалась:
суд наехал, поглядели
и выпили малость
судьи; в цепи заковали
парня молодого
да в острог замуровали,
не молвив ни слова.
На шляху, в широком поле,
корчма под ветлою
стоит, в тени пристроилась,
ну, а под корчмою
в ряд колодники расселись.
В тени приютиться
позволили горемыкам,
водицы напиться.
Вот сидят они, болтают,
кто и засыпает.
Из-за горки поезжане
на шлях выезжают.
Их три тройки; и случайно
у корчмы той стали
покормить коней усталых,
и дружки устали,
распевая; вот и стали.
Встала молодая
и, горилки кварту взявши,
пошла, оделяя
и колодников несчастных,
и конвой унылый.
Вдруг взглянула, обомлела:
Боже, Боже милый!
Меж колодников, закован,
тот самый, единый.
Ее мститель бесталанный
несет с Украины
кандалы в Сибирь глухую.
Тебя ж, молодую,
будут холить, и не будешь
ты слыхать, тоскуя,
его плача вседневного...
Потчевать не стала
она мстителя святого
и не привечала —
лишь взглянула на родного,
не молвив ни слова.
Постояли поезжане
и — в дорогу снова.
И колодники за ними,
цепями бряцая,
потянулись. И настала
тишина немая
вокруг корчмы. Корчма одна
с хозяйкой осталась
при дороге. А над нею
дымом расстилалась
пыль дорожная.
И смерилось. И век пролетает,
не только день! На хуторе
музыка играет
до полуночи. Подружки
стлать постель в светелку
двинулись... А молодая
вышла втихомолку
и пропала... Ночь искали,
до свету искали
и не нашли! Где ж бедняга?
Где? Ушла, в печали,
за колодником убогим
в сибирские дали...