Помимо обстрела здания парламента из танков, БМП, БТРов, автоматного и снайперского огня, который продолжался весь день, и в Белом доме, и вокруг него осуществлялись расстрелы, как непосредственных защитников парламента, так и граждан, случайно оказавшихся в зоне боевых действий.

A. A. Джураев подробно изложил Комиссии Государственной Думы эпизод расстрела группы молодых ребят в Глубоком переулке: «4 октября 1993 года утром со стороны улицы Новый Арбат на Краснопресненскую набережную ворвались несколько БТРов. Было непонятно, кто они и на чьей стороне. Когда они подъехали к Белому дому, с них спрыгнули несколько солдат и подбежали к группе молодых людей. Это были юноши и девушки лет 14–18. Солдаты пинками и ударами прикладов погнали их к угловому дому на пересечении набережной и переулка Глубокого и приказали им стать лицом к стене, руки за голову. Командовал солдатами офицер, если мне не изменяет память — в звании подполковника. Был он роста ниже среднего, худощавый. Я его сначала принял за солдата. Обстановка была нервная, солдаты вели стрельбу куда попало. К подполковнику обратился гражданский мужчина с просьбой забрать своего родственника, который находился в группе молодых людей, стоявших под прицелом солдат. Получив разрешение, он подошел к ним. В этот момент солдаты открыли стрельбу по ребятам. Через некоторое время все стихло, слышны были только стоны. Ребята, а это были безоружные девушки и юноши, были расстреляны. Мне с ребятами удалось вынести оттуда двух раненых, остальные около 12–15 человек остались лежать там. Что стало с ними — я не знаю, т. к. в результате дальнейших событий я был вынужден покинуть это место. Могу сообщить, что один из БТРов имел на борту номер 101».

Готовится колонна на Останкино. 3 октября 1993 года. Фотограф: Баксичев Г. Я.

Фотограф: Баксичев Г. Я.

«В воротах стадиона стоял БТР, простреливал, — вспоминал другой защитник Верховного Совета. — Из башни БТРа высунулся человек и сказал: „Давай быстрее, бегите“. После чего БТР „ударил“ очередью „в спину“. Человека три убило и двоих ранило». Врач Николай Бернс оказывал помощь раненым в «медсанбате» недалеко от здания мэрии («книжки»). На его глазах омоновец расстрелял двух мальчиков 12–13 лет.

По словам одного из офицеров-защитников, перешедшего утром 4 октября вместе с другими людьми из бункера в подвал Белого дома, «молодых парней и девушек хватали и уводили за угол в одну из ниш», затем «оттуда слышались короткие автоматные очереди». Мичман Вячеслав Александрович Кондрашкин стал свидетелем того, как десантники забили до смерти казака в двадцатом подъезде.

Надежда Александровна Брюзгина, помогавшая раненым в импровизированном «госпитале» на первом этаже в двадцатом подъезде, впоследствии рассказала Олегу Александровичу Лебедеву, что, когда ворвавшиеся военные принялись вытаскивать раненых в коридор, оттуда стали доноситься глухие звуки. Надежда Александровна, приоткрыв дверь туалета, увидела, что весь пол там был залит кровью. Там же горой лежали трупы только что застреленных людей. Инженер Н. Мисин утром 4 октября укрылся от стрельбы вместе с другими безоружными людьми в подвале Дома Советов. Когда первый этаж 20-го подъезда захватили военные, людей вывели из подвала и положили в вестибюле. Раненых унесли на носилках в комнату дежурных охраны. Мисина через некоторое время отпустили в туалет, где он увидел следующую картину: «Там аккуратно, штабелем, лежали трупы в „гражданке“. Пригляделся: сверху те, кого мы вынесли из подвала. Крови по щиколотку… Через час трупы стали выносить».

«Я была в двадцатом подъезде, — вспоминала защитница Верховного Совета. — Мы спустились с третьего этажа. Спецназовцы снизу кричали, просили спуститься. Уверяли, что не надо бояться — всех, мол, выпустят на улицу. И вот, когда человек 30 спустилось вниз, вдруг раздалась команда: „Кончай! Кончай, хлопцы!“… И автоматные очереди. Я не успела спуститься и обессиленная присела. И смотрела на это убийство».

Приведем свидетельство инженера Татьяны Богородской о расстрелах в подвале здания парламента: «Непонятно было, что происходит на первом этаже… Тех, кто там находился, положили лицом на пол, руки за голову и стали сортировать. На беретке захватчиков было написано: „Витязь“. Всех, кто был в защитной форме, и казаков уводили в подвал. Оттуда слышались выстрелы. Гражданских они положили отдельно. Тех, кто был похож на военных, опять-таки уводили в подвал». Вспоминает Н. Митина: «Где-то в полутемных лабиринтах подвала частые выстрелы. По цепочке передают: добивают раненых. Колонна движется медленно, с остановками. Хлещет ледяная вода из пробитой пулей трубы. Как раз на этом месте пришлось стоять минут пять. Мокрая я до костей. „Витязь“ брезгливо заглядывает в сумку, лезет в карман, вытаскивает зажигалку… Сзади меня дядька лет сорока, колхозник с Урала. Приехал в Москву к Федорову на операцию, услышал по радио выступление президента и пришел защищать Советы.

Ночами мы с ним болтали у костра, поил меня чаем из трав. Хозяйственный: раздобыл где-то камуфляж, выпросил у баркашовца шеврон с богородичным крестом, булавкой приколол к рукаву. Когда колонна вышла на освещенное место, этот шеврон бросился в глаза „Витязю“ с короткоствольным автоматом. Как раз напротив нас приоткрыта дверь в подсобку. „Витязь“ втолкнул туда нашего кострового, пристрелил, даже не закрыв дверь. Тот не успел опустить рук, сцепленных над головой… Из их раций без конца несутся команды: „Живых не выпускать!“»

Опубликовано: газета «Русское сопротивление», 1994 г., Ленинград

Вот что рассказал Юрий Афанасьевич Давыдов: «Вылезла из санитарных машин группа в белых халатах, якобы санитаров. „Санитары“ вошли на первый этаж Дома Советов и подошли к подвалу. Весь подвал забит ранеными. Раненых было очень много, и мы сносили их в подвальное помещение. Прибывшие „санитары“ спросили: „А где раненые?“ Понятное дело, мы говорим: „Вот там“. Оказавшийся рядом со мной парень говорит: „Я в Афганистане воевал, сейчас они их всех добьют“. Где-то через 20 минут вышли те „санитары“ и заявили: „Раненых в здании не обнаружено“. А парень, который говорил, что раненых добьют, сказал: „Пропали парни“». О расстрелах в подвалах Белого дома очевидцы говорили и В. И. Алкснису.

Согласно письменным показаниям бывшего сотрудника МВД, в восьмом и двадцатом подъездах с первого по третий этажи омоновцы устроили расправу над защитниками парламента: резали, добивали раненых, насиловали женщин. Свидетельствует капитан 1-го ранга Виктор Константинович Кашинцев: «Примерно в 14 ч. 30 мин. к нам пробрался парень с третьего этажа, весь в крови, сквозь рыдания выдавил: „Там внизу вскрывают комнаты гранатами и всех расстреливают, уцелел, так как был без сознания, видно, приняли за мертвого“». О судьбе большей части раненых, оставленных в Белом доме, можно только догадываться. «Раненых почему-то тащили с нижних этажей на верхние», — вспоминал человек из окружения A. B. Руцкого. Потом их могли просто добить.

Многих расстреляли или избили до смерти уже после того, как они вышли из здания парламента. Люди, выходившие «сдаваться» днем 4 октября из двадцатого подъезда, стали свидетелями того, как штурмовики добивали раненых. На шедшего позади депутата Ю. К. Чапковского молодого человека в камуфляже набросились омоновцы, начали бить, топтать ногами, затем пристрелили. Вот что рассказал Альберт Бештоев: «За мной шел омоновец, который перешел 3 октября на сторону защитников Белого дома. По погонам он — младший лейтенант, года 23. А тот солдат, что меня брал (он зверствовал больше всех) говорит: „Ментура поганая, ну, держись!“ — и его прикладом по голове. Милиционер свалился. Солдат приставил автомат к его голове и целую очередь выпустил. Солдаты встали в две шеренги — нас проводили сквозь строй. И каждый старался ударить ногой, дубинкой, автоматом. Последним шел старик, лет под 80. Он, видимо, испугался и побежал. Солдат в упор его расстрелял. Подошел уже к трупу, повернул его ногой и ударил».

К 18 ч. на парадной лестнице Белого дома собралось несколько сотен уцелевших защитников Верховного совета. «Народ начал сосредотачиваться на парадной лестнице со стороны набережной, — вспоминал Войтех Лавичка. — Там было несколько сот человек — женщины с сумками, дети были, даже очень маленького возраста. Говорили даже, что есть двухлетний ребенок, но его не видел. Видел пятилетних, шестилетних… Я видел там слепого, который ходил с палочкой. Была огромная масса людей военного возраста, которые были не вооружены».

Бейтаровец. Фото предоставлено редакцией газеты «Завтра»

Тех, кто выходил со стороны набережной, старались прогнать через двор и подъезды дома по переулку Глубокому. «В подъезде, куда нас заталкивали, — свидетельствует И. В. Савельева, — было полно народу. С верхних этажей раздавались крики. Каждого обыскивали, срывали куртки и пальто — искали военнослужащих и милиционеров (тех, кто был на стороне защитников Дома Советов), их сразу куда-то уводили… При нас выстрелом был ранен милиционер — защитник Дома Советов. По омоновской рации кто-то кричал: „В подъездах не стрелять! Кто будет убирать трупы?!“ На улице не прекращалась стрельба».

Свидетельствует другой очевидец: «Нас обыскали и перевели в следующий подъезд. ОМОН стоял двумя рядами и истязал нас… В полутемном коридоре внизу я рассмотрел полураздетых людей в кровоподтеках. Ругань, вопли избиваемых, перегар. Раздается хруст ломаемых костей». Подполковник милиции Михаил Владимирович Руцкой видел, как из подъезда вытащили троих раздетых по пояс людей и тут же у стены расстреляли. Он также слышал крики насилуемой женщины.

Особенно лютовали омоновцы в одном из подъездов этого дома. Вспоминает очевидец, чудом оставшийся в живых: «Меня вводят в парадное. Там свет, и на полу трупы, голые по пояс. Почему-то голые и почему-то по пояс». Как установил Ю. П. Власов, всех, кто попал в первый подъезд после пыток убили, женщин раздевали донага и насиловали всем скопом, после пристреливали.

Депутата И. Е. Галушко вместе с некоторыми другими задержанными омоновцы прислонили к гаражу. Мужчину, который стоял через два человека от Ивана Емельяновича, повалили на землю и расстреляли. Группу вышедших из Белого дома после 19 часов гражданских численностью 60–70 человек омоновцы провели по набережной до улицы Николаева и, заведя во дворы, зверски избили, а затем добили автоматными очередями. Четверым удалось забежать в подъезд одного из домов, где они и скрывались около суток. Подполковника Александра Николаевича Романова в группе пленных привели во двор. Там он увидел большую кучу «тряпья». Присмотрелся — трупы расстрелянных. Во дворе усилилась стрельба, и конвой отвлекся. Александр Николаевич успел добежать до арки и покинуть двор. Виктор Кузнецов с группой людей, прятавшихся под аркой, перебежал простреливаемую плотным огнем улицу. Трое остались лежать неподвижно на простреливаемом пространстве.

Об исходе из Дома Советов поделился воспоминаниями участник Союза офицеров. Вот что он рассказал: «Прибыл из Ленинграда 27 октября. Через несколько дней переведен в охрану Макашова… 3 октября поехали в Останкино… От Останкино прибыли в 3 ч. ночи к Верховному Совету. В 7 ч. утра, когда начался штурм, находился с Макашовым на первом этаже у центрального входа. Непосредственно участвовал в боях… Раненых не давали выносить… Вышел из здания в 18 ч. Нас направляли на центральную лестницу. На лестнице собралось человек 600–700… Офицер „Альфы“ сказал, что т. к. автобусы подойти не могут — заблокированы сторонниками Ельцина, то выведут нас за оцепление, чтобы мы шли до метро своим ходом и разъезжались по домам. При этом один из офицеров „Альфы“ сказал: „Жалко ребят, что с ними сейчас будет“.

…Нас довели до ближайшего жилого дома. Как только вышли на переулок, по нам был открыт огонь, автоматический, снайперский, с крыш и переулка. Сразу было убито и ранено 15 человек. Люди все побежали в подъезды и во двор колодезного дома. Я попал в плен. Меня арестовал сотрудник милиции с угрозой того, что, если я откажусь подойти к нему, огонь будет открыт по женщинам на поражение. Он отвел меня к трем бейтаровцам, вооруженным снайперскими винтовками. Когда они увидели у меня на груди значок „Союза офицеров“ и камуфляжную форму, сорвав значок и вытащив из карманов все документы, начали избивать. При этом на противоположной стороне у дерева лежали четыре расстрелянных молодых парня, двое из которых были „баркашовцы“. В этот момент подошли два бойца „Витязя“, один из них офицер, другой старшина. Один из бейтаровцев подарил им мои ключи от квартиры в виде сувенира на память.

…Когда женщины в подъезде увидели, что меня сейчас будут расстреливать, начали вырываться из подъезда. Эти бейтаровцы начали их избивать прикладами винтовок. В этот момент старшина меня поднял, а офицер отдал ключи и сказал, чтобы я уходил под прикрытием женщин в другие дворы. Когда мы туда пришли, нас сразу предупредили, что около школы засада, там дислоцируется еще одно подразделение ОМОНа. Забежали в подъезд. Нас там встретили чеченцы, у которых мы прятались в квартире до утра 5 октября… Нас было 5 человек… Ночью происходили постоянно одиночные выстрелы, избиения людей. Это было четко видно и слышно. Все подъезды проверялись на момент обнаружения защитников Верховного совета».

И снова выдержки из рассказа В. И. Котельникова: «Вбежали во двор, огромный старый двор, квадратом. В моей группе было примерно 15 человек… Когда мы добежали до последнего подъезда, нас осталось только трое… Побежали на чердак — двери там, на наше счастье, взломаны. Упали среди хлама за какую-то трубу и замерли… Мы решили лежать. Объявлен комендантский час, все оцеплено ОМОНом, и практически мы находились в их лагере. Всю ночь там шла стрельба. Когда уже рассвело, с полшестого до полвосьмого мы приводили себя в порядок… Начали потихоньку спускаться. Я, когда дверь приоткрыл, чуть не потерял сознание. Весь двор был усеян трупами, не очень часто, вроде в шахматном порядке. Трупы все в каких-то необычных положениях: кто сидит, кто на боку, у кого нога, у кого рука поднята и все сине-желтые. Думаю, что же необычного в этой картине? А они все раздетые, все голые».

Люди, скрывавшиеся в ночь с 4 на 5 октября в подъездах и подвалах дома по переулку Глубокому, неоднократно слышали окрики «стой» и следовавшие за ними автоматные очереди. В том злополучном дворе оказался и Г. Г. Гусев. Из противоположного крыла дома стреляли. Люди кинулись в рассыпную. Георгий Георгиевич до 2 ч. ночи прятался в одном из подъездов. В 2 ч. ночи пришли неизвестные и предложили вывести желающих из зоны. Гусев немного замедлил, но, когда вышел из подъезда, тех неизвестных уже не было видно, а около арки лежали убитые, первые трое, которые отозвались на призыв незнакомцев. Развернувшись на 180 градусов, он спрятался в тепловом подвале, выкрутив лампочку освещения. В подвале просидел до 5 ч. утра. Выйдя, наконец, на волю, увидел двоих, по виду бейтаровцев. Один из них говорил другому: «Где-то здесь должен быть Гусев». Георгию Георгиевичу снова пришлось укрыться в одном из подъездов дома. Поднимаясь на чердак, в парадном и на этажах видел кровь и много разбросанной одежды.

Фотограф: Новиков Пётр

Судя по показаниям Г. Г. Гусева, Т. И. Картинцевой, депутата Верховного совета И. А. Шашвиашвили, помимо омоновцев во дворе и в подъездах дома по переулку Глубокому задержанных избивали и убивали неизвестные «в странной форме».

Тамара Ильинична Картинцева вместе с некоторыми другими вышедшими из Дома Советов людьми спряталась в подвале того дома. Пришлось стоять в воде из-за прорванной трубы отопления. По словам Тамары Ильиничны, мимо бегали, раздавался топот ботинок, сапог, — искали защитников парламента. Неожиданно она услышала диалог двух карателей:

— Здесь где-то есть подвал, они в подвале.

— Там, в подвале вода. Они там все равно передохнут все.

— Давай гранату бросим!

— Да, ну, все равно мы их перестреляем — ни сегодня, так завтра, ни завтра, так через полгода, всех русских свиней перестреляем.

Г. Вершинин с большой группой людей был проведен омоновцами через дворы. По его словам, в очередном дворе подогнали небольшие автобусы. В один буквально швырнули женщин, в другой — тех, кто в камуфляже, в третий — тех, кто в гражданке.

Утром 5 октября местные жители видели во дворах немало убитых. Через несколько дней после событий корреспондент итальянской газеты «L\'Unione Sarda» Владимир Коваль осмотрел подъезды дома по переулку Глубокому. Нашел выбитые зубы и пряди волос, хотя, как он пишет, «вроде бы прибрали, даже песочком кое-где присыпано».

Расстрелы и избиения задержанных продолжались и в некоторых отделениях милиции. Врач Николай Бернс, находясь в одном из таких отделений, попросил милиционера достать медикаменты, чтобы оказать помощь мужчине, которому стало плохо. Милиционер расстрелял того мужчину, сказав: «Вот, оказывай теперь».

Приведем небольшой эпизод из книги М. М. Мусина: «Пленных обыскали и, построив вдоль стены — руки над головой, ноги шире, — начали зверски избивать. Очевидец потерял сознание. Очнулся уже в камере, набитой до упора. Избитые люди стали задыхаться и терять сознание. На крики возмущения милиционеры ответили: „Чем больше вас задохнется, тем меньше нам на утро будет работы — у нас на руках приказ о вашем расстреле!“. Пленные попытались сорвать дверь камеры. Вскоре из камеры вывели человек 10–15 офицеров милиции и армии, которые больше в камеру не вернулись! Среди них были знакомые лица, ни одного из которых свидетель больше никогда не видел. Оставшихся стали водить на допросы, по дороге постоянно избивая».

Под пули попадали и случайные прохожие, оказавшиеся в зоне «боевых действий». Родственник Андрея Владимировича Шалаева вечером 4 октября оказался недалеко от станции метро «Улица 1905 года». Когда вышел из метро, увидел трупы. Шла стрельба трассирующими пулями. Пришлось прятаться до утра в укромном месте.

Трагическая участь постигла многих из тех, кто вечером 4 октября выходил со стороны расположенного с тыльной стороны Дома Советов стадиона «Асмарал» («Красная Пресня»). 6 октября в СМИ прошла информация, что по предварительным подсчетам в ходе «добровольной сдачи в плен» в течение заключительной фазы штурма Белого дома задержаны около 1200 человек, из которых около 600 находятся на стадионе «Красная Пресня». Сообщалось, что в числе последних содержатся и нарушители комендантского часа.

Скрываясь в подвале жилого дома, Г. Г. Гусев поймал на радиоволне разговор двух предположительно милиционеров. Один спрашивал по рации другого: «Куда вести задержанных?» Тот другой отвечал: «Веди их на стадион». Теперь, когда минуло двадцать лет с тех расстрельных дней, можно более точно восстановить картину того, что с вечера 4 октября до утра 5 октября происходило на стадионе вблизи здания парламента.

Расстрелы на стадионе начались ранним вечером 4 октября и, по словам жителей примыкающих к нему домов, видевших, как расстреливали задержанных, «эта кровавая вакханалия продолжалась всю ночь». Первую группу пригнали к бетонному забору стадиона автоматчики в пятнистом камуфляже. Подъехал бронетранспортер и располосовал пленников пулеметным огнем. Там же в сумерках расстреляли вторую группу.

Анатолий Леонидович Набатов незадолго до выхода из Дома Советов наблюдал из окна, как на стадион привели большую группу людей, по словам Набатова, человек 150–200, и у стены, примыкающей к Дружинниковской улице, расстреляли.

Геннадий Портнов чуть тоже не стал жертвой озверевших омоновцев. «Пленный я шел в одной группе с двумя народными депутатами, — вспоминал он. — Их вырвали из толпы, а нас прикладами стали гнать к бетонному забору… На моих глазах людей ставили к стенке и с каким-то патологическим злорадством выпускали в мертвые уже тела обойму за обоймой. Усамой стены было скользко от крови. Ничуть не стесняясь, омоновцы срывали с мертвых часы, кольца. Произошла заминка, и нас — пятерых защитников парламента — на какое-то время оставили без присмотра. Один молодой парень бросился бежать, но его моментально уложили двумя одиночными выстрелами. Затем к нам подвели еще троих — „баркашовцев“ — и приказали встать у забора. Один из „баркашовцев“ закричал в сторону жилых домов: „Мы русские! С нами Бог!“ Один из омоновцев выстрелил ему в живот и повернулся ко мне». Геннадий спасся чудом.

Свидетельствует Александр Александрович Лапин, находившийся трое суток, с вечера 4 по 7 октября, на стадионе «в камере смертников»: «После того, как пал Дом Советов, его защитников вывели к стене стадиона. Отделяли тех, кто был в казачьей форме, в милицейской, в камуфляжной, военной, кто имел какие-либо партийные документы. Кто ничего не имел, как я… прислоняли к высокому дереву… И мы видели, как наших товарищей расстреливают в спины… Потом нас загнали в раздевалочку… Нас держали трое суток. Без еды, без воды, самое главное — без табака. Двадцать человек».

Ночью со стадиона неоднократно раздавалась бешеная стрельба и слышались истошные вопли. Многих расстреляли недалеко от бассейна. По словам женщины, пролежавшей всю ночь под одной из частных машин, остававшихся на территории стадиона, «убитых отволакивали к бассейну, метров за двадцать, и сбрасывали туда». В 5 часов утра 5 октября на стадионе еще расстреливали казаков.

Приведем свидетельство, записанное Валерием Роговым на Панихиде по убиенным: «Очутился рядом с высоким спортивно-молодым мужчиной, которого назвал бы парнем, если бы не девочка лет шести, в белой шубке, очень на него похожая… А потом, почему-то на „ты“, я спросил его:

— Ты не знаешь, кого все-таки здесь расстреливали?

— Знаю, — твердо ответил он, взглянув на меня испытующе. — Я был здесь в ту ночь.

— Ты из защитников?

— Да. Нас взяли на втором этаже Дома Советов. Пригнали на стадион. — И он замолчал.

— Ну… И кого же расстреливали?

— Расстреливали тех, кто говорил им в лицо: „Сволочи“! Или отказывался держать руки на затылке. Избивали и тащили вот сюда. В общем, — добавил сумрачно, — всех тех, кто им не нравился. У них ведь был приказ на уничтожение.

— Могли и тебя?

— А что я для них — ценность? — В его голосе металлически зазвучала дрожь. — Разве не тот же „совок“? Не красно-коричневый? Впрочем, теперь они нас называют проще — чернь. Которую не жалко и уничтожить.

Глухо заключил:

— Уцелел чудом.

Группа ПОРТОС. Фото предоставлено редакцией газеты „Завтра“

Он, не попрощавшись, потянул молчаливую, испуганную дочурку в людское скопище. Они протиснулись к расстрельной стене, и я наблюдал, как он перекрестился, склонил надолго голову. И как вслед за ним неумело сделала то же самое девчушка, собрав все пальцы в щепотку, и потом гибко наклонилась, уткнув их в ржавый мох около горящих свечей».

После публикации статьи В. Рогова в газете «Правда» его вызвали на допрос в прокуратуру. Следователь просил назвать фамилии и адреса людей, со слов которых автор написал о расстрелах на стадионе «Асмарал».

Юрий Евгеньевич Петухов, отец Наташи Петуховой, расстрелянной в ночь с 3-го на 4 октября в Останкино, свидетельствует: «Рано утром 5 октября, еще затемно, я подъехал к горевшему Белому Дому со стороны парка… Я подошел к оцеплению очень молодых ребят-танкистов с фотографией моей Наташи, и они сказали мне, что много трупов на стадионе, есть еще в здании и в подвале Белого Дома… Я вернулся на стадион и зашел туда со стороны памятника жертвам 1905 года. На стадионе было очень много расстрелянных людей. Часть из них была без обуви и ремней, некоторые раздавлены. Я искал дочь и обошел всех расстрелянных и истерзанных героев». Юрий Евгеньевич уточнил, что в основном расстрелянные лежали вдоль стены. Среди них оказалось много молодых ребят в возрасте примерно 19, 20, 25 лет. «Тот вид, в котором они пребывали, — вспоминал Петухов, — говорит о том, что перед смертью ребята хлебнули лиха в достатке». 21 сентября 2011 года в День Рождества Пресвятой Богородицы мне удалось встретиться с Ю. Е. Петуховым. Он заметил, что смог побывать на стадионе около 7 ч. утра 5 октября, т. е., когда палачи уже покинули стадион, а «санитары» еще не пришли. Вдоль выходящей на Дружинниковскую улицу стены стадиона, по его словам, лежало примерно 50 трупов.

30 марта 1994 года советник посольства США, человек номер два в посольстве, Луис Сел и его супруга Кэти устроили для И. И. Андронова с супругой семейный обед на четверых. Перед обедом в гостиной, из окна которой виден стадион, состоялся следующий разговор:

— А у наших посольских соседей окна квартиры были разбиты пулями, — сказала миссис Сел. — Я пряталась с женщинами в подвальном гимнастическом зале. Когда утром 5 октября Луис вошел в нашу квартиру, то увидел на стадионе груды трупов.

— Хм, примерно так, — отозвался дипломат, смущенный, вероятно, эмоциональным прямодушием супруги.

— Но ты же, Луис, видел эти груды трупов? — воскликнула она. — Ведь ты видел трупы на стадионе?

— Да, видел, — признал он угрюмо.

Баркашовцы у мэрии. 3 октября 1993 года. Фотограф: Баксичев Г. Я. Фото предоставлено редакцией газеты «Завтра»

С утра 5 октября на стадион закрыли вход. В тот и в последующие дни, как свидетельствуют местные жители, там по кругу ездили БТРы, въезжали и выезжали поливальные машины — смывать кровь. Но 12 октября пошел дождь, и «земля ответила кровью» — по стадиону текли кровавые ручьи. На стадионе что-то жгли. Стоял сладковатый запах. Вероятно, жгли одежду убитых. Когда 9 октября игрокам и тренерам футбольного клуба «Асмарал» с большим трудом удалось попасть на свой стадион, они увидели удручающую картину: «Футбольный газон представлял собой перепаханное поле, — рассказывал журналисту газеты „Известия“ главный тренер „Асмарала“ Николай Худиев. — Мы увидели совершенно четкие следы военной техники, превратившей поле в абсолютную непригодность. На нем не то что бы играть, даже тренироваться было невозможно».

Для полноты картины приведем несколько описаний стадиона после того, как на его территорию все-таки стали пускать всех желающих. Защитник Дома Советов О.А Лебедев побывал там на девятый день после штурма. Вот что он увидел: «В правом дальнем углу стадиона, где расположен небольшой бассейн без воды в это время года, стояли еще две домушки (видимо, раздевалки, похожие на бытовки строителей) со стенами, облицованными профилированным дюралевым листом. Все стены были густо заляпаны кровью и испещрены пулевыми отверстиями на уровне роста среднего человека».

И. И. Андронов побывал на стадионе на сороковой день со дня расстрела. «Передо мной, — вспоминал он, — лежало в комьях грязи перепаханное бронемашинами футбольное поле. Слева от него сгрудились переломанные деревяшки скамеек для зрителей. Справа горбатился жестяной домик, изрешеченный дырками от выстрелов крупнокалиберного пулемета. И будто неведомая сила подтолкнула меня пройти вперед по кромке поля стадиона к его противоположной ограде из вертикальных бетонных плит. Четыре из них были сплошь исколоты кружками пулевых вмятин и зияли дюжиной сквозных пробоин мощного пулемета — от земли до высоты человеческого роста… А тут еще… подошел пожилой сторож стадиона…. пособолезновал и принес из прострелянного пулеметом жестяного домика ворох измятых бумажек, перепачканных чем-то буро-желтым. Сторож сказал: „Это я подобрал здесь после расстрела“… Траурный презент состоял в основном из листовок, предсмертных прокламаций распятого парламента и голубых талончиков на скудное пропитание в его блокадной столовой».

В сороковины на стадионе побывал и Ю. Игонин. «Вот угол стадиона, — вспоминал он, — выходящий на начало улицы Заморенова. Глухая бетонная стена и стволы деревьев возле нее выщерблены пулями. Земля возле почему-то горелая, черная. На ветке дерева (видимо, кто-то повесил недавно) вся простреленная, в кровавых пятнах рубашка… А на другом конце стадиона, ближе к зданию бывшего парламента, небольшой закуток-площадка между двумя легкими строениями. Стена одного из них во многих местах насквозь прошита автоматными очередями. Подошел мужчина, загораживая лицо от телекамеры западного журналиста, зло прокричал в его микрофон: „Здесь эти подонки и раненых пристреливали. Я видел!“».

И, наконец, описание стадиона, сделанное В. В. Бурдюговым: «Вот стена одной из металлических хозяйственных построек… Белая жесть изрешечена пулями. Пробоин около сотни… Напротив через десяток метров стоит большой деревянный ящик для хранения пожарного инструмента… Говорят, в нем пытались спрятаться двое молодых ребят. Ящик изрешечен пулями. В местах пробоин до сих пор торчат щепки… На противоположной дальней стороне стадиона опять следы расстрела.

Фотограф: Питалёв И. Фото предоставлено редакцией газеты „Завтра“

В стене бетонного забора пулевые отметины… Их немного — возможно несколько десятков. Но люди упорно говорят, что здесь, именно здесь расстреляны многие. Именно здесь расстреливали раненых пленных. Их не надо было ставить к стенке. Их можно было расстреливать лежащих, потому и немного пулевых отметин на стене». Большинство пленников каратели, сильно избив, практически в упор добивали уже лежащими на земле. Владимир Викторович обратил внимание и на то, что земляная насыпь, которая вела к той бетонной стене, после расстрелов исчезла. «Метровый слой земли, — констатировал он, — был вывезен из этого места. Глину чуть-чуть припорошили слоем привезенного дерна. Значит, на целый метр в глубину хранила земля следы преступления».

Свидетельства очевидцев дают возможность установить основные расстрельные точки на стадионе. Первая — угол стадиона, выходящий на начало улицы Заморенова и представлявший тогда собою глухую бетонную стену. Вторая — в правом (если смотреть от улицы Заморенова) дальнем углу, примыкающем к Белому дому. Там расположен небольшой бассейн и недалеко от него закуток-площадка между двумя легкими строениями. По словам местных жителей, там пленных раздевали до нижнего белья и расстреливали по несколько человек. Третья расстрельная точка, судя по рассказам А. Л. Набатова и Ю. Е. Петухова, — вдоль стены, выходящей на Дружинниковскую улицу.

Сохранились свидетельства и того, как выглядели помещения, коридоры, лестницы, подвалы Белого дома вечером 4 октября и в первые дни и недели после штурма. Когда бойцы группы «Альфа» выводили из здания парламента очередную группу пленников, в числе которых находился В. А. Блохнин, он увидел, что ступени двух лестничных пролетов покрыты равномерным слоем запекшейся крови.

Начавших в 19 ч. 28 мин. тушение огня пожарных УПО ГУВД города Москвы в 20 ч. 19 мин. остановили военные, отказавшиеся сопровождать их выше пятого этажа. Пожару дали разрастись настолько, что, когда после 2 ч. ночи к зданию бывшего парламента прибыл начальник Главного управления государственной противопожарной службы МВД РФ генерал-майор В. Е. Дедиков, огнем были охвачены пятый, восьмой, девятый этажи, и особенно сильно — с четырнадцатого по девятнадцатый. По словам пожарных, разрывы снарядов вызвали большие разрушения в здании. «Это не поддается описанию, — пересказывал позже журналистам то, что увидели пожарные на горящих этажах, руководитель Московской пожарной службы генерал-майор Владимир Максимчук. — Если там кто-то и был, от него ничего не осталось: горящие этажи превратились в крематорий». «Жуткое это было зрелище, — вспоминал оперативный дежурный по городу подполковник Сергей Перепелкин. — Загляните в паровозную топку — и вы будете иметь представление, что творилось выше пятнадцатого этажа. Крематорий. Были там в момент возгорания люди или нет, и если да, то сколько, — этого теперь уже никто не узнает. На верхних этажах „Белого дома“ не осталось даже пепла».

Московским криминалистам удалось 5 октября осмотреть помещения Дома Советов выше третьего этажа. Они видели кровь на уцелевших потолочных перекрытиях, зафиксировали и то, что кто-то замывал кровь на полу.

Фотограф: Таболин В. И. Фото предоставлено редакцией газеты «Завтра»

Корреспондент «КП» Равиль Зарипов тоже 5 октября смог попасть в здание расстрелянного парламента. «На стенах видны следы автоматных очередей, — рассказывал он, — разбросаны гильзы, но трупов не видно. Уже убрали вниз для проведения следственного опознания. Лишь в сумраке коридоров можно увидеть бурые пятна, переходящие с паркета на ковровые дорожки… Пытаюсь открыть один из кабинетов и тут же слышу предупредительный окрик. Пока не пройдут саперы, к кабинетам лучше не подходить». Равиль Зарипов отметил, что верхние этажи (с тринадцатого по шестнадцатый) прогорели основательно, и пожарные сомневались в надежности перекрытий.

Журналисту С. Трубину только через несколько дней после штурма удалось подняться на ставшие черными верхние этажи Белого дома. «Поднимаемся с четырнадцатого на пятнадцатый, — вспоминал он. — И переходим из дня в ночь, из света в тень. Грань шокирующе резка. В нос бьет запах гари. Копоть, обугленные перила, вывороченные дверные и оконные рамы, полностью выгоревший интерьер этажа. Последующие этажи в таком же состоянии».

В середине октября по Белому дому прошелся журналист В. Головачев. Вот что он увидел: «Пятнадцатый этаж… Все черным-черно. Сверху свисают куски проволоки, свитые в спираль металлические ленты, сбоку — погнутые, искореженные трубопроводы. Некоторые внутренние стены разрушены, одна из них изогнулась в виде дуги… На некоторых этажах — шестнадцатом-семнадцатом — пройти вообще невозможно: завалы металла, кирпича, арматуры выше человеческого роста перегораживают полностью проход… А ниже пятнадцатого этажа вид помещений иной — нет сплошной черноты. На четырнадцатом, тринадцатом этажах — разрушения от прямых попаданий снарядов».

Но и на тех этажах, которые в основном не пострадали от пожара, оставалось немало следов произошедшей бойни. В. Н. Хайрюзов, допущенный в здание бывшего парламента, увидел следующее: «Коридоры были заляпаны чем-то жирным и густым, я догадался — там, где лежали убитые, кровь просочилась сквозь паркет, его выламывали, выворачивали солдаты и выносили во двор к самосвалам. Пахло гарью и карболкой, показалось, мы попали в огромный крематорий».

Турецкие рабочие, которые с вечера 6 октября «наводили порядок» в передаваемых милицией и военными помещениях, видели засохшие лужи крови, окровавленные бинты, различную одежду в заскорузлой крови, особенно в районе двадцатого подъезда. В грузовых лифтах и на лестницах, ведущих в подвал, очень долго оставались пятна крови. По словам А. Л. Набатова, побывавшего в здании 8 октября (в газете «Правда» ошибочно указали 9 октября), в подвалы не впускали даже ремонтников. Асфальт в подвале, по свидетельству очевидцев, был залит кровью. После артобстрела Белого дома из 175 тысяч кв.м. 75 тысяч сгорело.