Сосердцание (сборник)

Шевченко Валерий

Валерий Шевченко – современный поэт, прозаик, режиссер, сценарист. Автор нескольких сборников стихов и малой прозы. В книгу «Сосердцание» вошли новые стихотворения, а также избранные стихи, созданные в разное время с начала 90-х годов прошлого века. Часть из них издавалась ранее, в том числе в сборнике «Пандор», в книге «Вехи странничества», но большинство стихотворений печатается впервые. Стихи поэта очень личные, искренние, светлые, чуткие. Доставляют большое эстетическое удовлетворение красивые поэтические формулы Шевченко, в которых заключено большое интеллектуальное и эмоциональное содержание. Его поэзия помогает понять духовный мир и противоречивые переживания автора и людей, живущих на рубеже веков.

* * *

Неисправимый лирик

Валерий Шевченко – лирик. О таких обычно говорят: неисправимый лирик. Или – вечный романтик. Собранные вместе стихи разных лет – это разные места, но почти всегда неизменная лирическая интонация. Нет страха показаться или оказаться слабым в своих открытых чувствах и простых словах, эти чувства выражающие и проговаривающие. «Я за любовь «полцарства» бы отдал, Но как, сестра, в любви своей признаться?» Признаться проще листу бумаги, чем вслух – тому, кого любит. Шевченко – из тех, для кого поэзия – бегство в себя.

Мелькают, как деревья за окном несущегося поезда, «станции» – Тарту, Египет, Вифлеем, Москва, Макондо… Неизменна лирическая интонация лирического героя, который может вставить в свои строчки про Твиттер и вай-фай, но «личное время» автора, конечно, стремится к разговорам столетней давности, где пронзительность и обнаженность чувств были одновременно и осторожны в своих рифмованных проявлениях, сильны, но в тоже время целомудренны. Осторожны, точно автор своим словом боится ранить, хотя и промолчать, не сказать о своём, как всякий поэт, не в силах.

Тонкая материя

У меня на книжной полке стоит скромный, но очень дорогой мне томик: «Валерий Шевченко. Вехи странничества». Книжка вся в закладках, пометках. Читанная-перечитанная.

«По телу рифм ручьями чутких рук, По волнам струн в ладье заворожённой Веди меня сквозь тишину и звук Вслед за душой в печали отражённой».

Мы знакомы с Поэтом лично. Когда-то у нас был общий проект в крупном издательстве, которое (в лице редактора) высоко оценило стихотворные строки. «Отчаянно звонкие, звучные, берущие за душу строки»… – это из рецензии. Но грянул кризис 2008-го – и проект так и остался проектом, который поднять заново мы не смогли. «Мёд волос твоих волнами в плечи – в золочёные берега. Между нами лишь ночь, да свечи, да серебряные луга». Никогда не видела женщину, о которой строки стихотворения.

Но она может быть только прекрасна. Навсегда. И да, цитировать хочется – не удержусь: «И восклицания, Как губ касания! Как звон венчания! Летят, летят! Я так люблю тебя! Без зарекания! Без пустословия! Как век назад!»

Вот такая тонкая материя…

К читателю

Когда кто-то говорит Люблю – это Сосердцание.

Эта книга – моя попытка сказать Люблю всем вам – мои читатели. Она – возможность протянуть вам руку из самого моего сердца.

Я за Любовь. Я против какого-либо разделения людей на страны, национальности, религии, расстояния и временные отрезки. Слишком много все эти разграничения наделали бед.

Если посмотреть на нас сверху, ничего невозможно различить, ведь мы словно волны одного океана, которые постоянно прибывают, пересекаются и влияют друг на друга, а однажды исчезают в бескрайних просторах. И океан этот сердцеподобен – он несёт свои воды от берега к берегу, от сердца к сердцу. И музыка его прекрасна и неповторима. Музыка океана. Музыка жизни. Музыка Сосердцания. Эта книга – попытка понять себя и «других». Она – искания Сосердцания – практика благодарности и поиск гармонии.

И ещё: я надеюсь, что эта книга скоро положит начало большому и очень важному делу, у которого точно такое же имя – Сосердцание. И вы об этом начинании узнаете первым. Но обо всём по порядку.

Я начинаю свой разговор…

С сердцем

Время пошло!

Время пошло! К сорока понеслось неистово… Ну а теперь лишь в памяти умещается. Рифмам моим теперь лучше поменьше кислого, Горького и солёного тоже не полагается. Время, вперед! Не припомнить мотив Свиридова. Годы летят, как будто и впрямь ошпарили. Кто-то успел. Я бы раньше ему завидовал. Только теперь моя зависть, как песня Авеля. Время пришло без оглядки прощать и каяться. Черт его знает: зачем это было нужно всё! Знать бы вчера, как она там ни называется – Жизнь или сон – взял бы может себе взаймы ещё.

Дождь в Макондо

Осень… И листья падают – поднимай, пиши! Парк весь уже в ремарках и голсуорси. Песенка колыбельная для души – Тихая и печальная руна – осень. Сколько я дров наломал! Разведем костёр. Будем в холодном сумраке ждать кого-то. Не повторяй за мной: моя ноша – вздор. Вот уж который год дождь идёт в Макондо. Мне не унять ураган в голове моей. Что там осталось мне – лишь одна забава?.. Время без остановок летит быстрей. Жаль, что шофер не мой дружок – Окуджава. Время всё в колокольчиках – поднимай, звони! Может, придет к тебе на меня похожий. Жаль, только нет у меня в руках синиц, Да и журавль уже улетел, похоже…

«Не был властителем, не был дрожащей тварью…»

Не был властителем, не был дрожащей тварью. Не узнал ничего и владел сотней тайн сакральных. Я обрету и бессовестно разбазарю Счастье своё, если вновь упущу случайно. Что подытоживать? Смысл наскребать итоги? Если завтра я – пыль, если завтра я – колумбарий. В каждой строке я пытался кричать о Боге. Сам, между тем, верил в это всерьёз едва ли. Хлипок мой скипетр, тощ чемодан регалий. Я всё чаще про сны, про вчерашний огонь баталий. Песням моим не судьба увенчать скрижали. Я же всё тот, что и был здесь тогда – в начале.

Сорок. Шифруюсь от возраста в опусы. Роняю из рук Фэйсбук. Время способно на разные фокусы. Вот вам мой новый look. Возраст. Попробуй измерить по паспорту Квадратные метры снов. Время становится бешеным транспортом, Словно в плохом кино. Время нельзя бесконечно откладывать, Всю жизнь замыкая круг. Здесь и сейчас сделать что-нибудь надо бы. Пока есть хоть этот look. Память всё больше, но всё относительно – Когда-то или сейчас. Сорок. Мне сорок уже приблизительно. И мрачен во тьме Пегас…

Escape

Бездонное небо лежит у меня под ногами. Но кто я пред небом – песчинка в бескрайней дали. Быть может меня ждет прощение за облаками, А может быть просто горсть чёрной, холодной земли. Но разве так важно всё это, когда под ногами Бескрайняя сага, как жизнь – и сложна и проста. И я помогаю себе головой и руками, Чтоб в сердце, как в небе, царила всегда красота.

«Февральское утро. Серебряный зодчий…»

Февральское утро. Серебряный зодчий Оставил ключи от ларца. А снегу ни дня не хватило, ни ночи – Метёт и метёт без конца. Но тихо… Как тихо вокруг! Как небесно! Как сказочно лёгок снежок! Почувствуй, как что-то под сердцем воскресло, И стало вдруг так хорошо… Вокруг снеголёт – мой родник, мой лечитель, Волшебное снадобье – лёд. И кажется мне, не жилец я, а зритель, Мне вместо кино – небосвод. А там тишина, и снежинки порхают, И крыльев чуть слышится взмах, И наши сердца им вослед улетают, Забыв про сомненья и страх…

«Разглагольствуют вещие веки…»

Разглагольствуют вещие веки, Говорят голубые глаза, И о чём-то желают сказать Рук раскинувшиеся реки. Всё красиво тогда в человеке, Когда жгла, хоть однажды, слеза, Когда ныли в бессоннице веки, Когда радовала гроза, Когда что-то родное во взоре, Ощутишь, как дыхание моря, В бессловесном таком разговоре.

«Остаётся остаться…»

Остаётся остаться И стоять, чтоб идти, Плакать, чтобы смеяться, Потерять и найти. И единственным смыслом Моего бытия Станут добрые мысли И надежда моя.

Сосердцание

Вечер… Читай полусонную глыбу Вязкого, влажного неба осеннего. Парус плаща превращается в рыбу – Ну-ка, возьми да одень его! Вечер… Читай мои тихие строчки – Все эти родинки и червоточинки. Ведь в этом мире мы все одиночки – Буковки, знаки вопросов и прочерки. Чувство!.. Здесь есть только чувство рассвета. Нет ни поступков, ни дел продолжения. Песня – она только поиск ответа, Но без куплетов и без завершения. Память… Останется светлая память И бесконечного неба мерцание… Не увядало бы лишь между нами Светлое чистое сосердцание.

С ней

«Я всё ещё мечтаю о Госпоже Любви…»

Я всё ещё мечтаю о Госпоже Любви. Когда-нибудь её я повстречаю. Быть может, в суете не замечаю, Но чаю…

С тех пор как я тебя люблю

С тех пор, как я тебя люблю, День стал длинней, а ночь короче. Неутомимый светлый зодчий Возводит лестницу мою За облака – и я в раю С тех пор, как я тебя люблю.

Это любовь

Ты бесконечная, Как космос и как весна. Ты станешь светом – ведь среди звёзд Ярче Солнца лишь ты одна. Ты настоящая! Из тайных, священных снов. Ты лучше света, сильнее тьмы, И я знаю: это любовь.

НК

Доброй ночи тебе, доброй ночи. Пусть твой сон будет светел и чист. Пусть к ногам твоим падает лист, Обнимая тебя между прочим. И пусть лист этот будет не мной. Пусть слетит он с ольхи или с клёна. Я останусь слепым и влюблённым Без тебя, но навеки с тобой.

О любви

Выплакаться навзрыд На белоснежный лист Сквозь проливной батист, Что в небесах горит. Сквозь пелену дождей Вылиться навсегда. Если писать – о Ней, Если не здесь, то – Там.

Виски и мандарины

Давай захватим солнца и красок, И запах моря, и мандаринов. Мы засыпаем с тобой в Мон-Пасо, А просыпаемся в Сан-Марино. Давай уедем от дум тоскливых, От эпитафий и славословий. Туда, где больше людей счастливых Без Мухаммеда, Христа и Шивы. Давай отмоем от спама почту И будем искренни и наивны. Совсем не важно, что нам пророчат, Когда есть виски и мандарины.

Надпись на фотографии

Отнежила, отцеловала, отцвела. Дождь выплакался в лужи великаном. В груди моей крылатая стрела Оставила слезящуюся рану.

Брянцево

Стрелки часов – в тетиву! Времени больше не будет. Завтра меня разбудит Чистый пронзительный звук. Скошенной пахнет травой. Тает закат на опушке. В маленькой ветхой избушке Мне хорошо так с тобой! Веет теплом от печи, Шепчет, колышется пламя… Две долговязых свечи Тихо общаются с нами… Ночь за окошком молчит…

Невеста Огня

Я – огонь. Моё клокочет нутро. Я хочу тебя и буду любить. Отчего же на руках моих кровь? Почему не хочешь дальше ты жить? Я бы мог тебя поднять до небес. Ты могла бы ярче солнца гореть… Почему же над тобой теперь крест? И зачем на щит кладёт тебя Смерть? Ты могла бы долго петь, громко жить. Почему же я тебя не сберёг? Я хотел тебя и буду любить. Даже Там, раз здесь не понял, не смог. Я бы мог, но истончается нить – Мне осталось жить каких-то три дня. Я не в силах ничего изменить. Я – огонь, а ты невеста огня.

Письмо ниоткуда

«Ниоткуда с любовью. Безымянного дня. Я пишу эти строки в тенистой аллее. Холод. Впрочем, сегодня, быть может, теплее, Чем вчера на Саадъярв без меня. В Кадриорге мистика (читай весна). Хотя странно: весна без чувства. Мои руки не знали ещё подушства. Моё сердце устало от вечного сна».

Я хочу тишины

Я хочу тишины, отражаясь в тебе, Молчаливых признаний плеск, Полный голос камням, три октавы траве, Бесконечности сводам небес! Мне хотелось не «за», я хотел «вопреки». Мне мечталось с тобой – не «без». Я был полон тобой и из каждой строки Выплывала лазурь небес. Не жалей ни о чём. Всё растает, как снег. Всё пройдёт, даже эта грусть. Я хочу тишины и венчания век. Я разлук своих век боюсь. Я хочу понимать без участия слов Свет улыбок и тени слёз… Посмотри, как любовь вышла из берегов И коснулась холодных звёзд!..

36 и 6

36 и 6 – Ты и я! Просто отпусти Ты меня. Рук не развести У огня. Я уже не я: Стёрт и пуст. И под сердцем спят Угли чувств. Холодом объят Зимний куст, И в моей груди Боль и грусть. Только отпусти – Я вернусь…

Это просто любовь

Это просто любовь укусила тебя И оставила в сердце коварное жало. Ты всего лишь одна. Ты теперь без меня. Ты всего лишь устала. И когда тебя ночь оставляет нагой, И когда для грядущего тесны объятья, Ты останешься прежней и всё же другой – Лишь душа обратится в распятье. Под весенним дождём, на скрипучем снегу – Всюду ветер тебе принесёт: Я тебя сохраню, я тебя сберегу, Это просто любовь. Это скоро пройдёт…

Осенняя печаль

Любимая, единственная, жаль – Весна ушла без нужного нам слова. На плечи тополей набрасывает шаль Холодная сестра сентябрьского слепого – Осенняя печаль… Осенняя, напрасная печаль – Сквозь золото листвы малиновые цапли, И рыбы в облаках, и взгляд совиный вдаль… И в унисон со мной поют печально капли: Любимая, единственная, жаль…

НК

Сестра моя, как долго длится ночь! Волхвы пророчат нам кончину века. Кто скажет мне, что может нам помочь? Где мне найти такого человека? Сестра моя, я от всего устал. Мне нечем плакать и нет сил смеяться. Я за любовь «полцарства» бы отдал, Но как, сестра, в любви своей признаться? Дарю тебе разливы моих рук, И глаз моих дарю тебе приливы. Я так хочу, чтоб в горечи разлук С тобой, сестра, мы были терпеливы.

Колыбельная для любимой

Знаешь, дождь перестал. За окном уже снег. Дни бегут в никуда, Ускоряя свой бег. Дни уходят от нас, Мы уходим от них… Мы разделим с тобой Этот мир на двоих. Эта ночь при свечах, Эта лунность в глазах Паутинками фраз Замерла на губах. Я целую тебя Сквозь волнистый туман. Это просто любовь И, наверно, обман. Но бубенчик звенит, И вздыхает дракон. И я пью этот яд И шепчу: я влюблён. Дни бегут в никуда, Ускоряя свой бег, Знаешь, дождь перестал, За окном уже снег…

«Не оставь меня. Не отступи от меня…»

Не оставь меня. Не отступи от меня. Даже если все предадут. Подложи мне под голову руку, Чтоб не страшным был страшный суд. Не забудь меня. Не хорони ты меня. Даже если я не вернусь. Обними меня крепче, родная, Чтоб не жалила сердце грусть. Говори со мной. Не отпускай своих губ. Даже если вокруг темно, И не будет ни плоти ни крови, Не оставь меня всё равно.

Многоточье

Дороги помнят всё: твои шаги, Следов твоих неровный легкий почерк, Твой поцелуй, прощальный взмах руки. Скрип тормозов и скрип глухой тоски… Дороги приведут в мои стихи И в них оставят всюду многоточья… Любимая, не медли, не беги И в жизни не ищи дорог короче. Наш путь, конечно, мог бы быть другим – И дольше и успешней, между прочим. Но путь один, и чтоб он не пророчил, Идём со мной и ставим многоточье…

Аки Каурисмяки

Остаётся лишь память Да и то ненадолго. Можно что-то исправить, Только что в этом толку? Оставляю на память Пару строк на форзаце: Знаешь что, между нами, Я не против остаться. Только так мало проку Подавать тебе знаки И смотреть одиноко Аки Каурисмяки.

А дом был похож на замок…

…А дом был похож на замок. И в замке горело окно. И слаще смолы фимиама Мне было в той жизни оно. Я мог на него молиться, И, словно амвон у окна, Была её тень на страницах, Когда появлялась она. И я замирал, как зритель В партере театра теней: Боялся её не увидеть Однажды в волшебном окне. Потом как под спелой смоквой, Как в райском священном саду, Светили нам сотни окон, И были мы – плоть и дух. И снова ложились тени, Как строки на паперть страниц, И пели стихотворенья Под нотами половиц. Наш дом был похож на купол, Увенчанный тенью креста, Но храм обратился в ступу, И вот этот день настал: Теперь, как и прежде светит, В том доме большое окно. Но строки летят как ветер. И жизнь, как немое кино…

«Пока ещё сердце совсем не остыло…»

Пока ещё сердце совсем не остыло, Пока в голове только стыд и срам, Сообразим на троих с текилой, И – на ПМЖ в ашрам. Пока ещё нам не маячит разлука. Пока мы с тобой не закончим квест. Возьми моё сердце и дай свою руку, Ты – лучшая из невест.

С Богом

Рождение веры

Есть одна неизменная мера. И другого пути у нас нет: Только с болью рождается вера, Только с верой рождается свет!

«Ключом своих слов отвори эту дверь…»

Ключом своих слов отвори эту дверь, И в смерти бессмертие заголосит. В грязи поражений и в пекле потерь Сквозь форточки глаз виден новый Аид. Но там, вдалеке, в оккупации стен, Пылает огнь, закипает вода. И пламень очистит, вода смоет тлен, И свет разольется на дни и года!

Мой крест

Жало лжи – ножом по душе. День, задувший свечу, выпит. Биография сна уже Рваным нимбом зовёт выпи. Двух сердец колокольный звон Ночь, срывая, летит к звёздам – Может песня, а может стон, Может ветер свистит просто… Болью рок раскрасит погост, Смерть, в глаза запустив тенью, Бросит в реку осколки звёзд И волос кутерьму вспенит. Бог не выдаст. Огонь не съест Этот кусанный мной посвист. Пусть тяжёлый, но мой крест, И писать мне о нём повесть!

Письмо Богу

Нет резона тебе писать, но покуда темень, И вокруг только тени предметов неоживленных. Знаешь, впору тебя спросить что такое время, И к чему это всё, если в будущем нет резона. Говорят тебя видели там, в Вифлееме что-ли… Ходят слухи, прости, тебя на кресте казнили… Слушай, ты меня не суди за этот никчёмный троллинг. Ты же в курсе, что мне не хватает в мозгу извилин. Объясни, прошу, в чем схожи с тобой мы в целом, Как прослыть Кастанедой и вовремя остановиться. Что мне делать с душой, если мается болью тело, Как смириться с тем, с чем я не могу мириться. Канцелярий небесных твоих я прошу ответить. Дай мне знать. Просто выкрой минуту, скажи хоть слово. Но в ответ лишь дожди без конца и промозглый ветер. Я конечно же рад, но, увы, ожидал другого.

Стрела Перуна

Громогласно гроза режет с треском Кровлю неба, картавит пруды! В гамме сине-зелёного блеска Воздымаются руки воды. И сподоблен во тьму суеверий, Заарканенный стропами, рвёт Связки голоса ветер, ощерясь, И в пучину народы несёт. То не конь ржёт, надыбясь, Троянский, Не восставший из мглы динозавр – Исполинский везде, истуканский Страх взметается, словно пожар. Но не вспомнить молитв, не укрыться Звонким яканьем здесь нам уже, Кораблём об утёс не разбиться, А стоять под дождём неглиже. Соскребая из памяти дряхлой Декорации прожитых лет, Озираться брезгливо и чахло И нести за былое ответ. Но ни хвори уже, ни отрады, Ни засохшего ломтя любви, А литавров с небес канонады На замешанной густо крови. Каждый выбрал свой путь, как фигуру. И сверкнувшая станет гроза Для кого-то стрелою Амура, Для кого – покаянья слеза.

«Под склоном роса на траве…»

Под склоном роса на траве, Над склоном струится рассвет, А рядом со мной идёт Бог. Он учит читать между строк Он вздорен и гол как сокол, Ему по душе рок-н-ролл. А вместе с ним тихо идёт Бессмертный святой Элиот. И так мы идём не спеша. У нас на троих ни гроша. Но в небе рассвет так хорош, Что вовсе не нужен нам грош.

«Иногда я думаю, зачем это было надо…»

Иногда я думаю, зачем это было надо: Поиски смысла, стихи и ночной хайвей. Может кривая выведет к бездне ада, Но похоже бессовестно пьян Тезей. А в раю всё тени да запахи каланхоэ, Чартеров нет, и отели стоят пусты. Никогда и нигде мне не будет, увы, покоя. Пока мир спасается от красоты. Мы, пожалуй, в целом вовсе не так уж плохи – Роли прописаны скверно, сценарий, слог… Если бы жили все мы в другой эпохе, Был бы быть может милостивей с нами Бог. Но пока все думают, кому это нафиг надо – Поиски смысла, стихи, жития святых, Тени в раю похожи на тени ада И среди нас, живущих, так мало, увы, живых.

Чуть-чуть бы чуда чудакам

Чуть-чуть бы чуда чудакам И небожителям – чуть неба, Побольше веры тихой мне бы И чести всем клеветникам. Чуть-чуть бы близости родным, Чуть-чуть бы нежности влюблённым, И музыкальности воронам, Надежды грешным и больным. Чуть-чуть бы света и мечты Тем, кто отчаялся и сдался, А тем, кто зарапортовался, Побольше чувства красоты. Чуть-чуть бы верности мечте, И чтоб на жизненных ухабах Не исчезало никогда бы Памятованье о Кресте.

Со словом

Поэту

Встречай опять рассвет, Ищи сквозь годы счастье, Пиши и пой поэт, Минуя все ненастья, Неси свой свет!

Осенняя элегия

Часы молчат, и тишина гудит, Заполнив всё, и даже то, что рядом, Отбросив тень, немыслимо претит Своим вестибулярным аппаратом. И ты стоишь, уткнувшись в пустоту, И вторишь снегу, как движеньям танца, Но в зеркалах тебя я не найду – Твой лик застыл в гекзаметрах пространства. И смотрит вниз уснувшая трава: Её глаза – на дне морском моллюски. Но без конца срываются слова. Так прямо и божественно: по-русски!

Тихое стихотворение

На твои гляжу белые крылья: Ты из пламени соткана вся. Я сплетаю из музыки штиля Этот день сто столетий спустя. Свет вдохнёт в него жизнь и восславит В веренице летящих веков – Сны всегда обращаются явью, Если ты в них поверить готов. На негромкие добрые руки, Как на гладь золотого пруда, Возлагаю застывшие звуки – Зачерствевшие в слове года. Надломлю, как бисквит невесомый, Я поэзии вычурный хлеб. В ней жизнь светлая мнится знакомой Воплощениям разных судеб.

Иллюзия

Камыши, как мыши, шаркали И шуршали тише лапками. Соловьи смеялись-плакали, Объяснялись со мной знаками. Я один. Деревья шепчутся. Тишина, как шерсть, щекочется. Мне стихи мои мерещатся, Или это мне так хочется?

Горизонт

Нечаянная грусть скользнёт на белый лист И степь его пройдёт до кромки горизонта, Где розовый закат размашист и лучист, И дождь на облака наносит белый контур. И я, как пилигрим, бреду по ковылю, Сливаясь в той степи со светом воедино, И только об одном я как в бреду молю – Закончить со щитом к рассвету поединок. …А пуля-дура мчит, не ведая преград, И чистые сердца нещадно поражает, И только на одре взлетают наугад Оттаявшей души слова, сбиваясь в стаи… Мы все во власти тьмы и в хаосе толпы Кидаемся вослед туманным наважденьям, И, ведая, опять бессовестно слепы, И мечемся в грозу, как призрачные тени. Но в злате куполов торжественно лучист Луч светлый, неземной – опять зовёт кого-то! Мы все сойдём туда – на этот белый лист, И растворимся там – за алым горизонтом…

«Похоже, что мне было грустно еще до зачатья…»

Похоже, что мне было грустно еще до зачатья. Когда я на свет явился я стал, как Сатья. Только путал хард-рок с ваджраяной И мозг выносил по пьяной Лавочке. А мысли, как в центрифуге, все в кучу – В наволочке. Когда-то бежал впереди, а сегодня – сзади. Я в бочке метро Диоген и ищу somebody. Невзирая на нормы приличия… Не плачь, моя Беатриче. Бестолку. Попробуй-ка подбери для меня Синекдоху. Похоже, что мы тут одни – всем плевать на чудо. В далёкий и райский сад звать теперь не буду. Ходу, Сарданапал, ноги в руки, ходу! Невзирая на непогоду – Побоку! Пожалуй, давай-ка, Ева, ещё По яблоку!

Неизречённость

По телу рифм ручьями чутких рук, По волнам струн в ладье заворожённой Веди меня сквозь тишину и звук Вслед за душой в печали отражённой. В мерцанье звёзд божественно нагой, В деснице гроз, одетых в ливней ризы, Небесный свет течёт в листву рекой, Рекой из слов в купель ночного бриза. Скользя в веках, вливаясь в тишину, Слова бегут и раздаются снова. Лишь мысли жизнь дана и одному Бескрайнему, божественному, слову!

«Течёт рассвет по старой груше…»

Течёт рассвет по старой груше, И пахнет сыростью грибной. Пойду я в сад и стану слушать, Как ветер шепчет над рекой. И губы вздрагивают чутко, Когда туман кладёт стопы: Как жаль, что жизнь – одна минутка! Как жаль, что все слова скупы!

Иная реальность

Лёгкий парус окна Обнимает рояль. Синий обморок пьёт безмятежье. Фаэтон белых мух окунается вдаль – В бирюзовую свежесть. Тает цоканье льда Торопливых шагов И печаль пастернаковских свечек, И в кадильном дыму виден новый покров: Риза кутает плечи…. Я уснул во дворе, И созвездий цветы, Словно ангелы с неба смотрели. Жёлтый шмель прилетел на пустые листы, И они облетели….

С дорогой

Весенний импрессионизм

Бюст Барклай Де Толли. Фонтан с паутиной. Мостовая Ратушной площади вверх спиной. От того, что Луна повисла, дорога длинной Кажется и звезда больной. Ряд стихов на форзаце: консервная банка Есть расплющенный облик планеты в фас, Круг лица преломляет не то, чтоб склянка, А разбитый зеркалом мой Пегас…

Москва

Полуночный приют сквозняка Мчит меня по сиреневой ветке. Ах, Москва, без тебя мне никак, И с тобой я, как птица в клетке. Если станет мне невмоготу, От твоих колдовских поцелуев, Всё равно никуда не уйду, Хоть давно я люблю другую. Как в глухом непролазном лесу, Я в твоих усыпальных районах. То ли крест здесь не свой я несу, То ли демон кадит с амвона.

«Ночь на вкус, как тутовник пропахший морем…»

Ночь на вкус, как тутовник пропахший морем, А цвета болгарского мака. В этой местности небо объято горем. Хоть и местности – кот наплакал. Здесь Луна, как фонарик в руках у Бога. А небо молчит и плачет. И дурак собирается вновь в дорогу. Потому что нельзя иначе.

Прибалтийские рапсодии

Рельсы, станции, суета… В мраке тамбура мысли кружат Так, что если бы чьи-то уста Дым табачный пускали снаружи. В этом есть нечто большее, чем Стук колёс сквозь сырые подушки. Мы не ищем возвышенных тем, Силясь видеть деревьев верхушки, Мимо нас проносящих Эдем. Москва-Тарту. Керамический голос. Лагуна. Полночь. Сумерки. Шёпот волн. Рыжих листьев проносятся дюны. Чуть заметно плывёт лунный чёлн В ойкумене, веслом рассекая Бастионы стальных облаков. Только ветер, не умолкая, Мне поёт снова песни богов, Наши судьбы беззвучно листая. Таллинн. Площадь. Мокрые улицы. Мостовые. Дождь в десятой степени. Дождь в квадрате. Крыши зданий не иначе, как гробовые – Реже маячат в небе, чем отражаясь в асфальте. Здесь, пожалуй, в кодексе зашифрованы слёзы: Не случайно в воздухе часто большая влажность. Башни, шпили, статуи приняли позы, Придающие им то ли грацию, то ли важность, То ли разум забытого ныне Спинозы. Таллинн. Я смотрю в облака, в их анфас И профиль, в щербатые щёки. Но беззубие близоруких глаз Оставляет зрачки на востоке И гортань пересохшую там, Где вчера вверх тянулись все травы, Звук за звуком бежал попятам, Где бывали неправые правы, И безумцы внимали векам. Санкт – Петербург. Двери, окна, подъезды, дома – Время всё оставляет без смысла. Здесь так часто сходили с ума, Где не дни, но колючие числа Растворялись, пьянея на дне… В безобразном оскале развалин, Отдавая поклон старине, Мысль приходит ужасная мне: Тень светлей, чем её хозяин. Санкт – Петербург. Сфинксы. Львы. Орлы. Лошади. Пальцы рук Создателя… Пустота… Из холодной реки обывателя немота Обезжирит безумие площади. Этот город мрачней, чем снаружи: Его голая чёрная твердь, Подступившая проседью лужи, Обнажившая белую смерть, Шепчет в ухо, что ты здесь не нужен. Санкт – Петербург. Tere Eestimaa! Добрый день! В древнем Юрьеве всё, как прежде: В дне сегодняшнем прошлых тень – Тоомемяги сменил одежды. Эмайыги, в твоих берегах Затерялся языческий Таару. Твои дети в других богах Ищут то, что потеряно старым, Пилигримами тая в веках. Тарту. Тарту – памятник в память снам, «Мостик ангельский» через время. Жизнь, как девушка у окна, Что без устали смотрит в темень. Я фасадов домов не коснусь, Вновь несут меня дальше дороги. Там уже средь берёз вязнет Русь, Погружая в снега мои ноги. …Я когда-нибудь снова вернусь.

Новый Египет

День, отлитый в пространство и время, До последнего отблеска выпит. Прорастает сквозь Новый Египет Серебристое лунное семя. Пирамид накрахмалены крыши, Звуки вязнут, во рту леденея, Мостовые, как путь Моисея, Так пустынны, и небо всё ближе. Ты идёшь по замёрзшей реке, Закусив посиневшие губы. Очертанья нелепы и грубы, И слова тают там – вдалеке…

С самим собой

Одиночество

Одиночество странное, Одиночество данное – Ангелочек Вертинского: Только «не уходи». Одиночество тощее, Одиночество общее, Одиночество вечное Ждёт нас всех впереди.

Сентябрьское пророчество

Свою тоску теперь, свою печаль Мне осень напророчит, Заглянет в глубь мою, заглянет в даль, И дождь замноготочит… Когда наступит ночь, скрипя пером, Карабкаясь в окошко, Забьётся сердце дико под ребром, Свернувшись кошкой. Пророк роняет дождь, хрипит, как зверь, И кружится листва… И в темноту судьбы моей откроет дверь Едва-едва…

«Тень крадучись, на цыпочках сползала…»

Тень крадучись, на цыпочках сползала Под бравые свирели воробьёв, Под три аккорда шумного вокзала И лютни долговязых поездов. И хлопал глазом так недоумённо Фонарный столб, развенчанный звездой. Он ей остервенело бил поклоны И тряс седой в неоне бородой. Она со мной раскидисто прощалась Над плахой шпал, замызганных бичом, И в яркий свет заплаканно умчалась, Небрежно бросив взгляд через плечо. А я остался, в сумрак увязая, Под жалким и разбитым фонарём. Один лишь он, наверное, и знает О горьком одиночестве моём.

Осеннее путешествие

Небо звенело дождичком, Словно о чашку ложечкой. И залетал в окошечко Листик осенний – кошечка… Было нас капля, крошечка, Словом, совсем немножечко – Я да моя дорожечка, Мокрая вся от дождичка…

«Ноябрь. Сумятица и слякоть…»

Ноябрь. Сумятица и слякоть. Достать чернил, как водится. Что там ещё? Писать и плакать. Пока не распогодится. Смотреть… И слушать пантомиму Окна дождём распятого. И жизнь и смерть непостижимы Особенно в полпятого. Не спать. Искать в дожде причастья И начинать всё сызнова – Есть ли любовь и нет ли счастья Сейчасного и присного? Ноябрь. Как обморок голодный – Не приходя в сознание. Сведёт с ума кого угодно. Твоя ноябремания. Ноябрь, ну хватит эпитафий! Когда ты успокоишься?.. Но смотрит осень с фотографий И от неё не скроешься…

«Уж скоро двор листвой наполнится…»

Уж скоро двор листвой наполнится И снова будет не до сна: Мне что-то давнее припомнится, И силуэтом у окна (Быть может, это лишь почудится) Мечты невольная заступница Заплачет новая Луна.

Кассандра

Душа моя в темнице измождённой хандрой и хворью крылья развела. А я останусь здесь по-прежнему влюблённый в цветы, деревья, облака и в этот мир, хотя пока он всё такой же – неопределённый.

Бессонница

Бессонница… Родительный падеж Ко всем вещам, ко всем живым и мёртвым. Плечо к плечу – стена к стене – и брешь В пространстве неподвластном трём аккордам. Любовь моя, даруй мне этот взгляд! Возьми меня без сдачи, без остатка! Нам не свернуть, и нет пути назад. Идти вперёд без страха, без оглядки! Так и живём… Склоняй меня, склоняй! Я жизнь свою в кириллицу одену. Ни с чем меня, прошу, не поздравляй! Неизречённым не разрушить стену.

«Как я люблю? Край света – твой висок…»

Как я люблю? Край света – твой висок, Глаза твои – бездонные озёра. Любовь – игра, но я плохой игрок. Моя игра забудется не скоро. Так и живём… Хоть стой, хоть упади. Предмет, чем дальше, тем для нас незримей. Всё, что осталось – точка впереди, И крылья волн, и стайка глаз над ними. Бессонница… Нам рук не развести. Плечом к плечу – пусть ночь черна, как кофе. Нам крест один с тобой теперь нести К своей Голгофе…

Сонет

Прошлое остаётся в этой жизни. Погасла на небе лампадка. Я снова с собой тет-а-тет. И в прошлое, словно украдкой, Смотрю, как на старый портрет; И вновь на холсте оживает Палитра, тобою полна, И прошлое мне отвечает, Как голос неясный из сна. А прошлое здесь остаётся. Оно, как и ты, вновь вернётся: Быть вместе отпущено нам. На небе горят два светила, Как будто бы время застыло И тенью ложится к ногам.

«Окаменевшие корчились ветки…»

Окаменевшие корчились ветки. Мямлили что-то губы проруби. Провозглашали в грудной клетке Мир и свободу души голуби. Остервеневшие пятились строки. Вечность пылала синим пламенем. Мне нагадали, что ты – прочерк. Крестным тебя бичевать знаменьем! Я не послушал седую ведунью Стал воздавать я тебе почести Я обожаю тебя такую Оба с тобой мы теперь – прочерки. Не нахожу я теперь слов и места Всё потому, что сбылось пророчество Ты навсегда будешь мне невеста Буду тебе воздавать почести Просто душа упорхнула куда-то, Просто потеря стала парусом… Жаль, что когда тебя нет рядом, Зеркало морщится всё старостью.

С друзьями

Когда мы проснёмся

И когда мы проснёмся, то солнце уже будет ждать, И проложит дорогу из золота прямо по речке, Там где чайки, и где неподвижны года, И где тянется к небу сосны долговязая свечка.

Вчерашнее солнце

Вчерашняя рана больнее саднит От зависти и лицемерья. Суметь бы стать выше – не помнить обид, Смеяться без слёз и похмелья. А завтра рождается позавчера. Сегодня мы те же, что прежде. Ещё не окончена наша игра, Ещё жаром дышит надежда. Во сне отражаются наши мечты, А зеркало горько смеётся. Мы видим осколки своей красоты – Мы видим вчерашнее солнце. 04.05.2001

«Людям хорошо вместе…»

Людям хорошо вместе. Людям хорошо рядом. Выпить грамм по сто-двести Да поговорить надо. Посидеть вдвоём просто В лёгкой тишине лета, Посчитать во тьме звёзды, Помечтать, что там – где-то На одной из звёзд может, Увеличив день втрое, Как и мы сидят тоже, Глядя в небеса двое.

Нехорошая квартирка

Пузатый чайник ворчит на кухне. Друзья судачат на фоне Floyd. Скрипят перила: дом скоро рухнет, Балкон сорвётся и упадёт. Поёт нам дождик из-за окошка. Мы подпеваем, и в унисон Мурлычет Машка, мяучит кошка Про пароходик, про вальс-бостон. Бренчит гитара. Звенят стаканы. На завтра снова пойдём в поход, И кто-то сонный, а может пьяный, Совсем не в ногу уже поёт. Читают Блока и Пастернака, Мечтают хором, поют взахлёб. А за окошком всё дождь да слякоть И старый тополь трясёт озноб. Уходят годы, и жизнь уходит, Но остаются сквозь дым и мрак Друзья, и песни про пароходик, И сновиденья, и Пастернак.

Притча

Медленный шёпот листвы. Двое уснули под ивой. Первому снится дракар да черные пасти кострищ. Ей мнится снежный бал, и всё безупречно красиво… Но ветер их унесет на вычурных крыльях крыш. Город болеет дождем. Небо бормочет и плачет. Как их сюда занесло – этих двоих в город снов. Все, кто сюда приезжал, прокляты – не иначе. Всех забирал Морфей и не оставлял следов. Чайки кричат в вышине, словно зовут безутешно. Этих двоих бедолаг в дальнюю даль за собой. Бредит молва, что вчера в небе летел безбрежном В белом дракаре Бог с вечной своей сестрой…

«Кто еще также, как он – ловелас, целуется…»

Кто еще также, как он – ловелас, целуется – Страстно, как будто в объятья попал другой. Он неустанно снится тебе и чудится, В каждом плетущемся Кэрролле за тобой. Кто еще также как он, лихоимец, крестится, Мелко, как будто украдкой, чтобы сбежать. Он в каждой тени снится тебе и грезится Граф Калиостро просто – ни дать ни взять. Кто еще также как ты, его ждет без устали – Слухам и пересудам всем вопреки. Лихо закручены вы с ним и вздорно, как ус Дали, Но бесконечно всё-таки далеки…

С ушедшими

Exegi monumentum?

Лист осенний к окошку приник… Я сижу и потею от чая. Я не памятник к небу воздвиг, А лишь нового вечера чаю. И «перо», окуная в рассвет, Письма сызнова все начинаю. Ты мне пишешь: «Прощай!» Я: «Привет!» 7.10.1991

Вдогонку

Жил да усоп… Оп! Осталось: шмотьё (старьё), Старой хрущёвки гроб, Книги и вроде всё. Маркий какой был – Заляпал всю душу в хлам. Жил или не жил? Вспомнить и то – срам. Мне за него сны Смотреть – не пересмотреть. Ей без него ныть. Нам без него петь. Абрис его – свет. Да только его нет. Что нам скажет Эзоп: Может он не усоп? Жил да теперь нет. Был да вот вышел весь. В окнах его – свет… Как будто он вновь здесь.

«Небо расставалось с ней и плакало…»

Небо расставалось с ней и плакало. А земле как будто всё одинаково – Остов самолёта, останки, корни. Ветер всё подмёл – гастарбайтер-дворник. Жаль. Не почитать её байки в твиттере. Каждый фарисей стал сегодня мытарем. Ярмарка тщеславия вокруг и только. Ей уже не важно, а мне так горько.

Бабушка

Под гр о здьями пьянящей шелков и цы, Под зв ё здами алычи Как тебе там живётся, что снится, О чём радиоточка молчит? Надо бы следующим летом заехать: Воды натаскать, огород всполоть… Помнишь какая была потеха, Когда играли в лото… Заехал. Не нашёл ни дома, ни улицы. Гомоном детским поют высотки. Только печаль с разлукой рифмуется. Только тоска с водкой. 06.07.2004

Не смотря ни на что

Несмотря ни на что просто стоило жить, Несмотря ни на что просто стоило верить. Просто так – ни за что – надо было любить И пред каждым всегда открывать настежь двери. А ещё иногда, если невмоготу, Если просто претит даже вид, даже речи, Несмотря ни на что быть подобным Христу, Больше жизни любя, и смеяться при встрече. Несмотря ни на что просто стоило петь. И как здорово, что в нас живут эти песни. Несмотря ни на что… А на что нам смотреть? Что же кроме Любви может быть интересней? 15.06.2001

«Как призрачны теперь твои воспоминанья…»

Как призрачны теперь твои воспоминанья С той стороны зеркального стекла!.. Еще мгновенье и тебя не станет. Как ты могла!? Как тают на снегу почти неразличимы Твои следы – напрасные следы Ты ещё здесь, но ты непостижима: Ты – это ты?! Всё реже сквозь туман меня ты понимаешь. И узнаёшь и веришь своим снам Но таешь словно снег и тихо исчезаешь До встречи там.

Памяти Геннадия Скоробогатова.

Ушёл… Теперь навсегда… Вчера смотрел всё в окно. С утра сегодня среда, Хотя ему всё равно. Сидел, разбросив культи, Снимал оружие с глаз, Сжимал распятье в горсти, А к ночи взял да погас. Во тьме больничных палат Его мне не отыскать. Он шёл сквозь жизнь наугад И отнял времени пядь. Больному стало на «ять» – Ему теперь всё равно, Ему уже не страдать, Печально глядя в окно. Ушёл… Теперь навсегда… Ни петь, ни греть, ни мечтать. Горит над нами звезда. Зачем? Не нам это знать…

Со смертью

Акростих

Тает снег, как вчерашние чувства, А в табачном дыму мутный день, Как слеза на щеке Златоуста, Ускользает негаданно в тень. Мнилась вечность снегам и сугробам, И никто даже вспомнить не мог Речки той на лугу желтолобом, А теперь она вьётся у ног Юркой змейкой несмелой и чистой… Тает снег золотой и пушистый.

«Так уж случилось на свете…»

Так уж случилось на свете – Когда-нибудь всё исчезнет. По струнам гуляет ветер, Чтобы продолжить песню. Так уж устроена память. Исчезнет, но будет сниться. А ветер шумит над нами, Чтобы потом спуститься. Так уж задумано просто, И нет тут сакральных смыслов. И ветер несется к звездам, И цифры врастают в числа. Так мы и будем быть может, Как звезды гореть над бездной. И ветер родился тоже, Чтоб навсегда исчезнуть.

«Забыть и запомнить…»

Забыть и запомнить. Сдержаться и плакать. Помедленней, кони – Окончен спектакль! Кто мчался навстречу, Теперь провожает. И шепчутся свечи: «Так в жизни бывает.»

«Утро туманное, тучки небесные…»

Утро туманное, тучки небесные – Не плохо, но… «вон из рук». Тает онлайн суета бесполезная, Старый и новый look. Мы теперь разные, мы теперь клёвые – Читаем Esquire и Forbes. Видишь: на пальце колечко Садовое, А в минивэне мопс. Твиттер нас выжмет и забальзамирует – В остатке сухом – слова. Может пройду, словно в песне, «полмира я», Но что-то пойму – едва… Истина в том, что останется дерево, Сын, пару строк и дом. Сколько нам выпадет, сколько отмерено Станет дождём потом… Утро туманное, облако веером И горизонта нить. Всё будет так, как мы сами отмерили. С этим и будем жить.

«Так и идём мы, себя не помня…»

Так и идём мы, себя не помня. Косячим, сжигаем мосты и плачем… Словно в огне не горим и в воде не тонем. Словно бы смерть ничего не значит. Так и бежим мы стремглав из детства Взрослеем, заводим детей, тупеем. Словно бы все мы из разного теста. Словно везде мы еще успеем. Так и уходит вся жизнь, как в бездну. Припомнишь – куда она вдруг исчезла?! Вряд ли когда-нибудь я воскресну. Да и тебе не к лицу твой жезл.

На краю

Я поднимал глаза в свет! Скипетр мой ломал ветер. Пальцы рекой текли в «нет» (Нет ни за что – на том свете). Тени бросали мне свой крест. Я их ловил рукой, с потом, Но не хватало в горсти мест, И смерть сводила со мной счёты. В смерти рождалась моя жизнь, Сдавленный крик сжимал горло, Но из Елабуги пел ввысь Так мне знакомый, родной голос. Чья голова из плеч тех, К чьим обращают моё имя? …В яблоках глаз парит стерх… Птицы летят, мне туда – с ними…

С музыкой

«Земля всё стерпит: и лёд и пламень…»

Земля всё стерпит: и лёд и пламень, Мерзавцев, праведников, святош. В сухом остатке – одна лишь память. И ложь из памяти не сотрёшь…

«И вот мы идём – неподвластны эпитетам…»

И вот мы идём – неподвластны эпитетам. У совести выклянчили сатисфакцию. Построили храм, чтобы Бог поселился там, И сделали временную ему регистрацию. А Бог всё молчит, Гудвин скрылся за облаком, Тотошка стал блогером и поистратился. И всё, во что верили катится по боку, И всюду бардак, а мы чатимся, чатимся. Уходим – о нас ничего не припомнится. Не выудишь рыбу мечты, хоть обгуглишься. Никто ни о ком больше не беспокоится. И жизнь как абсурдная песня Кустурицы. И вот мы идём – фарисеи и мытари. Иных уже нет, те далече и с визами. И если предложат распять Бога в Твиттере, Ответы не станут для многих сюрпризами…

Палата № 6

Ночь. Обезображенные лики. Сон. Свечи. Сигареты. Зеркала. Всё растворяется, как ветреные крики, В мозаике разбитого стекла. Цепляясь, обволакивая, внемля, Ночь, словно воск расплавленной свечи, Стекает на согревшуюся землю, Протягивая странные ключи От трёх дверей, которые не сыщешь В бездонной бездне эмбриона дня. И в темноте ты, содрогаясь, тычешь Ключами в окна, в стены… и в меня…

«Песни смолкли, пыль да туман рассеялись…»

Песни смолкли, пыль да туман рассеялись. Где я теперь и кто я теперь – вопрос. Прежде предпочитал я Baileys. Ну, а теперь, увы, ничего всерьёз. В голове давно опустела кафедра, «Гаудеамус игитус» отзвучал. Дни уже как кадры летят цейтрафера. Память летит к началу моих начал. В этом месте с места уже не двинешься. У туземцев не очень в ходу wi-fi. И при всём желании не зачекинишься. И похоже, что это, увы, не рай. Песни смолкнут… Отряд не заметит выскочки. Много в жизни этой смешных потерь. Вот и утро. Наше вам, что-ли, с кисточкой! Вдохновенье моё – на ловца и зверь!

Adagio

Снова осень – высшая математика. Сага неба загадочней всех историй. Бригантины смотрят глазами Хатико, Отражаясь в бескрайнем, холодном море. Вот и осень! Строчки дождей молитвами Снова станут, припомнив Отца и Сына. Мир такой же прекрасный и неожиданный, Как и будет, когда я его покину. Только осень – ответ твоего молчания. Тень печали в зелёных лучах улыбки. Расставания лечатся расстояньями, А ошибка, увы, лишь другой ошибкой. Просто осень… Шуршащая нумизматика – Ворох листьев достоинством в сотню песен. Спотыкаюсь – хромает моя грамматика. И колдую над строчками, словно Мессинг. Это осень… Тихая и печальная. Каждый хочет услышать её признания. Твоё сердце любимое и опальное Что-то ищет, чему даже нет названия. Снова осень. Высшая математика. Всё так просто и всё же непостижимо…. Засыпаю бузудержным сном лунатика. Просыпаясь во имя Отца и Сына…

Музыка

Наша жизнь – это музыка вечная, Вокализ светотени. Наша жизнь – бесконечное Стихотворенье. А слова – наши годы летящие В бесконечные строчки. И все мы настоящие Одиночки. Воздыхает в сердцах наших попросту, Как звучащие ноты, Всё заметнее с возрастом: «Кто ты? Кто ты?»

Allegro

Буквы – ноты, слова – пюпитры, Звуки музыки призрачных дней: Всё уносят кочевники-ветры Тройкой жёлтых тоскливых коней. Год за годом летят сонным шлейфом В жемчугах твоих искренних глаз, А мелодия сказочным Эльфом Убегает куда-то от нас… И в шуршании листьев осенних, И в надетом на плечи пальто, В чашке чая и в прочих явленьях – Всюду слышится мне «ре-ми-до». 27.08.92

«Время собирать камни, да недосуг…»

Время собирать камни, да недосуг, Моей душой овладел недуг. Мается симптомами ОРВИ Дайте ей таблетку от большой Любви. Сверлит телевизор мой усталый brain. И выползать из кровати лень. Чтобы там ни вешали на уши СМИ Катится ко всем чертям этот мир. Мне не улыбается лететь за ним. Над головой у меня не нимб. Даже если Север вдруг сползет на Юг. Сделать что-то важное нам недосуг. Взять бы льготный прайс по блату у Петра. По всем статьям мне уже пора. Время собирать камни, да недосуг. Моей душой овладел недуг.

«Пора что-то менять. Знать бы что, знать бы как…»

Пора что-то менять. Знать бы что, знать бы как. Задыхаюсь от периодики. Все вокруг – потребительский кавардак. Купола как складные зонтики. Моё сердце must die, мои слёзы must see. Блоги, Twitter, IPhonы, фотики… Никого ни о чём не хочу просить Я теперь раритет экзотики. Я куда-то спешил, я везде опоздал. Результат – надорвать животики. Эпохальный роман я всю жизнь писал… Оказалось, совсем коротенький.