Полуденное солнце, добравшись до высшей точки в зените, заглянуло в разрытый окоп, согревая его чрево. Со дна окопа на следопыта пустыми глазницами взирал человеческий череп. И когда быстро теряющий влагу в июльской жаре песок посыпался на выбеленную временем кость, проходя сквозь глазницы и аккуратную дырку от пули в темечке, крепко сложенный, обритый налысо парень невольно залюбовался увиденным и вспомнил песочные часы, стоявшие в серванте у бабушки. Мать, растившая его одна, часто оставляла маленького Олега у этой доброй женщины, так непохожей на нее саму. Когда в прихожей бабушка в очередной раз отчитывала маму за ее непутевую жизнь, Олег вбегал в комнату, вставал на стул, дотягивался до часов и переворачивал их, задумчиво глядя, как песчинки, обгоняя друг друга, летят вниз. Голоса женщин становились глуше, мысли уносились вдаль, и обида на мать постепенно исчезала.

Парень приподнял лопату и коротким движением вогнал ее в середину черепа, легко разрезав его пополам. Невольно вспомнилось что-то про Гамлета и Йорика, который был почему-то бедным. Впрочем, Олег не заморачивался походами в театр, он уже не помнил, где слышал фразу про «бедного Йорика», а запомнилась эта дребедень наверняка потому, что его самого из-за бритой головы называли Черепом.

Он вылез из окопа и огляделся по сторонам. Вокруг изрытой широкой поляны лениво покачивали ветками сосны, пахло сырым песком и хвоей. Подельника нигде не было. Череп тихо подошел к краю соседнего раскопа и заглянул в него. На дне, сложив руки на груди, лежал худощавый, долговязый парень и тихонько посапывал. Череп усмехнулся и не без удовольствия, поддев лопатой изрядную порцию песка, сбросил ее вниз на спящего. Реакция не заставила себя ждать. Через мгновение вопящий от негодования Спирт выскочил из окопа, ловко ногой подбросил себе в руки лопату и побежал за убегающим Черепом.

— Придурок ты, Череп! Я на пять минут глаза закрыл!

— А какого хрена ты разлегся? Ты сюда че, спать приехал?

Убедившись, что догнать шутника невозможно, Спирт метнул лопату в сторону приятеля, — инструмент как копье воткнулся в кучу вырытого песка. Череп презрительно выдернул лопату и ловко кинул ее обратно Спирту, едва успевшему отскочить в сторону.

— Иди работай!

Спирт сплюнул и заорал в сторону соседнего раскопа, из которого торчали почерневшие от времени бревна:

— Между прочим, время обеда. Жрать хочется. Борман, война войной, а обед по расписанию. Если так работать — скоро нас самих тут закапывать придется.

— Верно говоришь, кто работает — тот и ест, а вы, я смотрю, все языками чешете и в догонялки играете! — откликнулся главный.

Тренированным движением в один прием Борман выбрался из раскопа, отряхнул пыль с камуфляжных штанов и, по-хозяйски оглядев перерытую поляну, довольно присвистнул. Работа продвигалась. В этом году он решил не набирать большую команду, чтобы минимизировать расходы — бизнес становился все менее доходным, нетронутых мест практически не осталось. Из «стариков» взял только Спирта. Остальные двое были в этом деле новички и взяты были в качестве дешевой рабочей силы.

За ним вылез еще один парень — с суетливым взглядом, невзрачной внешностью. Борман с удовольствием потянулся и небрежно бросил ему:

— Чуха, давай прикинь, что у нас осталось.

Коротко кивнув, Чуха быстрым шагом направился к брезентовой палатке, установленной на краю поляны, в тени леса. Потекли томительные минуты в ожидании обеда, говорить было лень, каждый задумался о своем. Борман скорее машинально, чем специально подцепил армейским ботинком ржавую красноармейскую каску и перевернул ее — вместе с трухой на песок вывалился фрагмент черепа с клоком рыжих волос. Неприглядное зрелище не способствовало подъему аппетита, и Борман поспешил его убрать, наступив на остатки ногой. Под подошвой глухо хрустнуло. Сделав вид, что ничего не произошло, Борман деловито прошел дальше, прикидывая новые места для раскопок. Спирт отвернулся, подошел к окопу и сел, свесив в него ноги. К нему присоединился Череп.

— Слушай, Спирт, а мы здесь заразы какой-нибудь не подхватим?

— Не боись, это же труха.

— Да не по себе как-то.

— Полная дезинфекция временем. Да не заморачивайся ты, лучше посмотри какая красота.

Спирт откинулся навзничь и не мигая уставился в синеву неба.

— Где ты такое в пыльном Питере увидишь? Дыши глубже. Оттягивайся.

Череп запрокинул голову. Небо взмыло над ними, оставляя внизу потревоженное через полвека поле боя.

* * *

Чуха аккуратно задернул за собой брезент, прикрывающий вход в палатку. Убедившись, что его не видно снаружи, достал из потаенного кармана своей куртки белую таблетку с веселой рожицей. Закатив глаза, он лизнул ее и снова спрятал. Некоторое время Чуха тихо сидел, прислушиваясь к ощущениям. Облегчение не приходило, но рисковать он боялся. Борман несколько раз говорил в его присутствии, что наркоты в команде не потерпит, словно подозревал, что это относится именно к нему. Да и таблетка оставалась одна. Усилием воли Чуха заставил себя расслабиться и не думать о ней. И хотя он по нескольку раз на дню жалел, что поехал с бригадой, другого способа достать денег у него не было, а должен он был буквально всем. Проблемой стало просто выйти на улицу: его ловили, били, он снова врал, что отдаст, устанавливались новые сроки возврата долга, а суммы росли. Здесь хоть его никто не доставал.

Чуха вздохнул, схватил тощий рюкзак и вытряхнул его содержимое. На землю с глухим лязгом тяжело упали две гранаты РГД-5, пистолет ТТ, затем с веселым звоном посыпались советские ордена и медали. Чуха закрыл глаза, тряхнул головой. Лизнул же совсем чуток, даже вкуса таблетки не почувствовал. Сердце бешено забилось. Он слышал, как приятели говорили, что у некоторых от наркоты съезжает крыша. Кто-то даже в окно сиганул после этого. Друзья шутили — была нелетная погода. Чуха приоткрыл один глаз — на полу лежала только банка сгущенки и объеденная до половины буханка хлеба. Чуха с облегчением вздохнул, схватил продукты и отдернул полог.

После полумрака палатки его ослепило солнце, он споткнулся, упал, снова схватил продукты и побежал к ребятам.

— Пацаны, кто консервы брал? Вот это все, что в рюкзаке осталось.

В качестве доказательства он продемонстрировал банку и буханку хлеба.

— Вчера вечером две банки тушенки оставалось и хлеб целый был.

Борман злобно пнул проржавевшую каску.

— Так, елы-палы, дерьмо история… Вещи надо называть своими именами — не кто брал, а кто жрал. И какая же сука это сделала?

Борман тяжелым взглядом уставился на Черепа. Спирт тоже скосил взгляд на приятеля. Череп отвел взгляд и засунул руки в карманы.

— А что это вы все на меня смотрите?

Борман усмехнулся:

— А на кого нам смотреть?

Спирт взял буханку из рук Чухи и, разглядывая следы глубоких укусов, задумчиво произнес:

— Я слышал, что следы зубов, как и отпечатки пальцев, у каждого индивидуальны.

— Ну и че?

Борман положил руку на плечо Черепу.

— А вот мы сейчас и сравним, кто свои клыки на хлебе оставил. Давай, Череп, куси.

Спирт протянул хлеб Черепу.

— А че, больше в рюкзаке ничего нету? — Череп вздохнул: — Откуда же я знал, что последнее беру. Ночью темно было.

— Ты, дятел, рассказывай, как жрал! Не поедим — так послушаем.

— Да что сказать? Есть хотелось. Мне уже третью ночь поросята жареные снятся. Ну и не выдержал…

Борман махнул рукой. Спирт посмотрел в сторону леса и рассмеялся:

— Шухер, пацаны, наша мамаша идет — молочка несет.

Из лесу на край поляны медленно вышла сухонькая старушка, из тех, кто отсчитывает последние дни вместе с уходящей в Лету русской деревней, чьи соседи кошка Мурка, да дворняга Шарик. Издалека было видно, что женщина устала, но, увидев ребят, она широко улыбнулась, на мгновение сбросив десяток лет. Ее узловатые пальцы крепко держали банку молока.

Чуха, не дожидаясь команды, спрыгнул в раскоп, проворчав:

— Как на работу. Не лень же за пять километров сюда таскаться.

Череп бодро схватил свою лопату и принялся энергично копать, словно не было полуденного зноя.

— А мне так парное молочко нравится. Протеин и все такое.

Борман со вздохом обхватил выступающее из земли бревно и попытался сдвинуть его в сторону, бросив Черепу:

— Спортсмен, блин, старатель, археолог фигов, если бы не ты, может, и не таскалась бы сюда.

С другой стороны бревно обхватил Спирт:

— Да, Череп, когда ты ей ляпнул, что мы археологи, я чуть в окоп не упал. Сказал бы…

Борман резко оборвал его:

— Ладно, все — харе, закрыли варежки. Работаем. И не улыбайтесь, как идиоты.

Отряд усердно принялся демонстрировать работу по поиску и установлению имен павших воинов. Женщина подошла к краю раскопа.

— Устали, сынки? Отдохните. Попейте молочка.

Череп с готовностью отбросил лопату в сторону.

— О, спасибо, мать. Это в самый раз, а то со снабжением тут плохо, военкомат одни консервы присылает.

Борман тихо шепнул Спирту:

— Порекомендовал же ты мне этого идиота — военкомат ему консервы присылает… Его даже в стройбат бы не взяли.

— Ладно тебе. Зато сильный. А что дурачок — так это даже лучше.

Видя, как жадно Череп пьет из банки молоко, Чуха не выдержал и тоже вылез из раскопа.

— Вы коллегам своим оставьте, товарищ младший научный сотрудник.

Борман закатил глаза:

— Еще один актерский талант пропадает.

Череп с неохотой передал банку Чухе и благодарно улыбнулся старушке:

— Спасибо, мать.

— Это вам спасибо, ребята. Жара-то какая. Вам небось на озеро, купаться хочется, а вы тут с утра до вечера… святое дело… Низкий вам от меня и всего народа…

Борман бросил наполовину вытащенное бревно и подошел к женщине, боясь, чтобы никто не сболтнул лишнего.

— Ну что вы, это наш долг. Каждый кого-то на этой войне потерял…

Старушка продолжала:

— Никому они тут не нужны. Ни властям, ни военным. А время ведь идет. Грех это так жить — на костях, в беспамятстве.

Борман вздохнул и скосил глаза в сторону:

— Да, поздно спохватились.

— Удается имена узнать?

— Не всегда. Увы. Но мы надежды не теряем. Сами видите, работы невпроворот.

Борман грустно кивнул на изрезанную поляну, словно жаловался мнимому начальству на непосильные объемы работ.

Женщина сочувственно покачала головой.

— Бои тут жестокие шли. Такие же как вы они тогда были. Дети еще совсем. Погибали, а на их место новые снова шли и шли… Господи…

Старушка протерла краем платка набежавшие слезы. Следопыты, потупив взгляды, разошлись по раскопу, делая вид, что работают, словно боялись посмотреть в эти влажные старушечьи глаза. Женщина не уходила.

— Сын у меня в этих местах погиб, в августе сорок второго года. Написали, что без вести пропал. Кто же тут считал их.

Борман вздохнул:

— Да, очень много незахороненных. Так вот погиб человек, и не узнал бы никто, если бы не мы.

— Ему перед отправкой на фронт восемнадцать исполнилось. Друзья на совершеннолетие портсигар подарили. Дарственная надпись на нем была: «Дмитрию Соколову на долгую память…», а вот как вышло. Я вот думаю, что по этой вещи его опознать можно было бы.

В разговор встрял Спирт:

— Мать, не волнуйся, сделаем все возможное и невозможное. Если найдем такой портсигар — обязательно сообщим.

— Вы уж постарайтесь. Вы последняя надежда. Мне уж самой умирать. Хочу уйти спокойно.

Борман, выражая всем лицом сочувствие, важно кивнул:

— Слово даем, все, что в наших силах, сделаем.

Спирт ковырнул лопатой песок.

— Из-под земли достанем портсигар. А из чего он сделан был?

— Простой, железный.

— Жаль, что железный: теперь одна ржа от него осталась. Эх…

Борман вернулся к раскопу, явно давая понять недогадливой старушке, что пора и честь знать. Следопыты копали, не поворачивая голов в ее сторону.

— Ладно, не буду вам мешать. Пойду.

Женщина, вытерев слезы, пошла к лесной тропинке. Борман с облегчением вздохнул:

— Прощайте.

Череп помахал ей рукой:

— До завтра, мать.

Старушка, перед тем как скрыться за деревьями, обернулась и перекрестила ребят. Когда ее сгорбленная фигура окончательно скрылась в лесу, Борман вогнал лопату в землю:

— Череп, ты слышал, что лучше жевать, чем говорить? Ты чего плетешь… Какой тебе военкомат консервы должен, боец невидимого фронта?

— А чего, я как лучше хотел — она все равно ничего не поймет.

Спирт рассмеялся, указывая на следы молока вокруг рта Черепа:

— Парни, да у него еще молоко на губах не обсохло.

Череп побагровел, он вообще всегда легко заводился, с детства привык защищать себя сам:

— Ты фильтруй базар. У кого не обсохло?!

С лопатой наперевес Череп рванул к Спирту, но более легкий Спирт быстро отскочил в сторону. Отбежав на безопасное расстояние, он вновь стал подначивать Черепа.

Некоторое время Борман наблюдал за поединком, удивляясь, откуда столько энергии у этих двоих: и жарко, и кушать хочется, и работают без выходных вторую неделю, а на них глянешь — веселая возня студентов на картошке.

— Так, все зачахли. Слушай сюда, Череп. Тебе последнее китайское предупреждение: еще раз чего выкинешь — уволю без выходного пособия.

Чувствующий себя победителем Спирт не удержался:

— И руки не распускай, а на ночь мы тебе рот лейкопластырем залепим, чтобы своих не обжирал.

— Это, между прочим, всех касается, — добавил Борман. — Мы должны быть одной командой. Всем все понятно?

В ответ он услышал неразборчивое мычание, тональность которого свидетельствовала о принципиальном одобрении сказанного со скрытой оговоркой — мол, случись что, не взыщи, каждый сам за себя. Спирт как ни в чем не бывало прошел мимо Черепа, словно конфликт исчерпан, и снова заныл:

— Так жрать будем или нет?

Борман похлопал себя по карманам.

— Как малые дети — жрать, жрать… Череп, давай дуй в деревню. Там коммерческий ларек должен быть. Возьмешь жратвы.

Спирт усмехнулся:

— Ну и хрен мы ее увидим, он же все по дороге сожрет.

— Вот ты и пойдешь с ним, для контроля.

Череп почесал затылок.

— А че, только еды брать? Может, водочки? Горючее, между прочим, тоже закончилось.

— А ты на водку заработал?

Спирт вступился за Черепа:

— Борман, ты не прав. Посмотри, мы всю округу как кроты изрыли. Земля как ломтик сыра. Вся в дырках.

— А толку, что роете… Пока от вас одни убытки. Кормить, поить, вас, дармоедов…

— Это тебе место надо было лучше выбирать.

— Ты поучи еще. Ладно. Возьмете водяры два литра. И губу можете не раскатывать. Это в качестве премии будет. Ну все, встали. Вперед. Время деньги.

Череп подхватил пустой рюкзак. Борман отсчитал триста рублей и со вздохом, чуть медля, передал деньги Спирту.

— Чтобы чек взяли. И сдачу не забудьте вернуть. Все проверю.

* * *

Череп и Спирт шли по едва заметной тропинке, ведущей в ближайшую деревню. Лес был сосновый, кроны деревьев располагались высоко, и пространство вокруг хорошо просматривалось. Череп бодро вышагивал, предвкушая скоро хоть на время утолить свое практически постоянное чувство голода. Что-что, а поесть он любил, как, впрочем, и поболтать.

— Тоска. Что-то в последнее время не нравится мне наш командир.

Спирт срезал ножом ветку кустарника, сделал несколько взмахов, добиваясь пронзительного свиста. Он не любил таких разговоров. Конечно, от этого придурка едва стоило ждать провокации, но ведь и ляпнуть Борману может что по неосторожности. Между тем Череп продолжил, не дожидаясь ответа:

— Чего Борман на меня взъелся? Сам жрать нормально не дает, а требует… А я просто так ковыряться в земле не нанимался. Ты давно с ним?

— Третий год вместе.

— Ну и как тебе?

Спирт искоса посмотрел на Черепа.

— Он бригадир, конечно, не фартовый, но и не беспредельщик. Его держусь, потому что не кинул ни разу. Это редкость в наше сволочное время. Да и полегче с ним.

— Не понял…

— Объясню. Есть команды круче — аппаратура у них, то-се, но, знаешь, на их фоне Борман — интеллигент. В универе учился, на историческом. Так что работает по специальности — турнули его с третьего курса.

— За что?

— А хрен его знает. Мне так по барабану, но спец он вроде неплохой, в тему въехал. Места просекает.

— А Чуха что за чел?

Спирт расслабился: похоже, это был обычный треп.

— Чуха? Да так себе, мутный какой-то. Учились в одной школе. Пацаном когда был, помню, клей «Момент» нюхал. А теперь вот считает себя гением — художник-передвижник, блин. Я этого Пикассо спрашивал про ширево — божится, что нет. Но ты, ежели че увидишь, шепни мне или Борману. Нам наркоты тут не нужны.

— Ладно.

— А ты зачем поперся с нами?

— Да по приколу мне. Дома все равно делать нечего. Думал найти что-нибудь интересное, «Железный крест» или нож немецкий, а еще лучше — вальтер.

— Колись, небось раньше в скинах ходил?

— Ходил, а чего — весело было. Ребята там правильные. Мне нравилось.

— Небось «Майн кампф» читали?

— Читали.

— По слогам?

— По слогам.

— И Ницше читали?

— Почему читали, он сам нам говорил.

— Сам?! Ницше?!

— Ну, он у нас в бригаде типа авторитета был. Вождем просил называть. Там так принято было.

— И чего вам говорил этот Заратустра?

— Много всякого. Потом на посвящении поймали бомжа. Ницше и говорит: «Забей мразь — убей в себе ублюдка».

— Ну и как? Ты стал сверхчеловеком?

— Да нет. Бомж знакомым оказался. Я и не смог — ну чего мне его грохать, жалко. Сделал ноги.

— Да, не потянул ты на истинного арийца. Мелкая у тебя нацистская душонка.

— Зря ты так. Я, между прочим, по-серьезному во многом с Адольфом согласен. Правильно мужик мыслил. Лучше бы со Сталиным договорился и вместе Америку к ногтю придавили…

Впереди, меж сосен, показалось воинское захоронение, как пишут в газетах — «мемориал воинской славы», хотя такой высокий эпитет едва ли был применим к этому заброшенному погосту.

Спирт прищурился, с интересом разглядывая облезлые надгробия с поблекшими звездами.

— Идем посмотрим, че там такое. Вроде наша тема.

Следопыты легко перешагнули через низкую ограду в виде лавровых венков, отлитых из серого бетона. Во многих местах бетон отвалился и тяжелые аляповатые листья опали, обнажив ржавую арматуру. В центре мемориала стояла низенькая скульптура солдата в плащ-палатке, покрашенная облупившейся местами масляной краской. Воин, скорбя, склонил голову над плитой с едва различимым длинным списком фамилий захороненных в братской могиле. Череп некоторое время читал имена павших, затем достал нож и наклонился к постаменту.

— Сейчас я тебя, сволочь, увековечу.

Острием клинка, высовывая от усердия кончик языка, он коряво выцарапал в конце списка: «БОРМАН». Спирт, испуганно оглядевшись по сторонам, поторопил приятеля:

— Пошли. Увидят еще.

Демонстрируя нож, Череп криво усмехнулся:

— Ну че, пусть смотрят.

— Нам тут проблемы не нужны. Валим, говорю.

Череп и Спирт пошли к противоположной стороне мемориала. К ограде пришлось продираться сквозь заросли. Спирт несколько раз взмахнул прутом, ломая высокие побеги крапивы.

— М-да. Я памятник воздвиг себе нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа.

Не поняв аллегории, Череп спросил:

— Блин, где эта тропа?

* * *

Через полчаса Череп и Спирт вышли на окраину поселка. Вдоль разбитой грунтовой дороги тянулись покосившиеся заборы. У одного из них сидел колоритный дед в линялой армейской шапке-ушанке. Если бы не блеск его хитрых глаз из-под густых рыжих бровей, можно было подумать, что старичок дремлет в июльской жаре. Череп подошел к нему и на всякий случай погромче спросил:

— Эй, дядя, где у вас тут в деревне магазин?

— Туристы, что ль? — прошамкал губами рыжий дед.

Чтобы Череп не сболтнул лишнего, в разговор решил встрять Спирт:

— Ну, туристы. Магазин где?

— Дайте десятку — скажу.

— Слышь, бизнесмен, деньги будут на обратном пути.

— Вот на обратном пути и скажу.

Дед достал портсигар, вынул папиросу, но обратно убирать его не торопился, явно позируя. Вещь была примечательной: на отполированной металлической крышке красовалась Спасская башня Кремля, звездой служила вставка под рубин. И металл, и звезда ярко блестели на солнце. Увидев блеск в глазах парней, дед наслаждался произведенным впечатлением. Спирт разглядел выгравированную надпись под Спасской башней: «…на долгую память». Первые слова были затерты. Интересно, сколько стоит раритет, подумал Спирт.

— Красивая вещь…

— С войны… Память. — Дед крякнул и быстро спрятал портсигар в карман.

За забором появилась полная пожилая женщина.

— Не давайте ему ничего. Магазин будет дальше по дороге, метров через сто.

— Ну, бывай, экскурсовод. Меняй жену или работу, — усмехнулся Спирт, и приятели зашагали дальше.

Дед уставился им в спины жестким немигающим взглядом:

— Хе, туристы они… Знаем, какие туристы.

* * *

Купив в маленьком магазинчике все необходимое, Спирт помог сложить продукты в рюкзак Черепу.

— Вроде все. Если некоторые перестанут жрать по ночам, то на пару дней хватит.

— Да хватит уже. — Череп сглотнул слюну. — Пошли быстрей, а то я за себя не отвечаю.

И действительно, обратно они пошли быстро, практически не разговаривая, каждый думал о своем.

* * *

После обеда работать никому не хотелось. Чуха и Спирт прилегли в тени. Борман пожевывал травинку и прикидывал в уме расходы на следующую неделю. Череп в одиночестве выскребал хлебом остатки тушенки из консервной банки.

— Борман, давай по чуть-чуть накатим.

— Я же сказал — призовой фонд. Ты найди что-нибудь путевое — я тебе сам еще за добавкой сбегаю.

— Слушай, а черепа и кости никому не нужны?

Спирт приоткрыл глаз:

— Как у тебя сразу коммерческая жилка открылась!

Борман встал и отряхнул брюки от песка.

— Да если бы они кому-нибудь нужны были, мы бы уже миллионерами стали. Все, заканчиваем. Работа ждет. Под эти бревна явно еще никто не копал. Может, там штаб был. Давайте навалимся.

* * *

К вечеру бревна были полностью расчищены от песка. Под ними показался проход. Спирт отбросил лопату в сторону и попытался первым пролезть в отверстие.

— Так и есть, блиндаж. Ты, Борман, как в воду глядел.

Борман придержал его за плечо.

— Не суетись и руки свои не тяни…

За другое плечо Спирта схватил Череп:

— Да, давай чтобы все по-честному. А то одни копают, а другие по карманам шарят.

— Ты на что намекаешь, дятел? Ты видел, чтобы я себе что-то оставил?

— Если бы увидел, то здесь тебя бы и зарыл.

— Да ты, блин, кто, в натуре…

Череп резко развернул за плечо Спирта и замахнулся кулаком:

— В натуре кум в прокуратуре!

Борман оттолкнул Черепа в сторону.

— Тихо. Разборки не нужны. Сейчас все вместе работаем дальше, потом все вместе смотрим, ясно?! Делим по справедливости. Кто что зажилит, того здесь и уроем. Все, снимаем бревна.

Череп и Спирт обхватили с двух сторон бревно и откатили его в сторону. Борман и Чуха взялись за следующее. Через полчаса верхняя часть блиндажа была разобрана. В его сухом чреве, куда более полувека не заглядывал свет, находились скелетированные останки шести человек: женщины, вероятно медсестры, офицера в кожаной тужурке и хромовых сапогах и, судя по бедной амуниции, четверых рядовых солдат. В центре блиндажа стоял стол и сколоченная из досок лавка. Снаряд попал в угол блиндажа, обвалив одну стену. Находившиеся в нем погибли на месте.

Борман оглядел своих подопечных, они волновались, предвкушая наживу, но дисциплинированно ждали команды.

— Ну все, смотрим, чего накопали. Только аккуратно, чтоб не взлететь с ними.

Спирт рванул к женщине.

— Жаль, аптечка плохо сохранилась. — Он усмехнулся и подмигнул Борману: — А командир по «кубам» капитан.

— Судя по кожанке — комиссар. — Борман раскрыл кобуру. — Наган как новенький. Тут сухо, как в склепе, вот металл и держится.

Умелым движением он открыл барабан.

— Заряжен, все патроны на месте. Вот же воевали, суки, — за Родину, за Сталина… ни одного выстрела по врагу.

— Видать, хотел отсидеться с бабой в укрытии — агитатор, но боженька все видит.

С угрюмым сопением Череп и Чуха осматривали карманы остальных убитых. Череп разочарованно выпрямился.

— Солдатня. Пацаны, тут голяк. Никакой это не штаб. Даже часов и обручалок нет. Ну полное говно.

Следопыты разочарованно переглянулись. Череп подошел ближе к Борману и, не сводя глаз с нагана, спросил:

— А за сколько ствол уйдет?

— Да погоди ты… уйдет. Ищи, может, еще что есть.

Череп с неохотой взял в руки лопату и пошел копать в обвалившийся угол блиндажа. Чуха сел на землю, опустив голову. Ему хотелось плакать — он почувствовал приступ острой жалости к себе, все его мечты о личном обогащении грозили так и остаться мечтами.

— Две недели, как папы Карлы рыли. И один наган. Алес капут. Я сдох. Не могу больше. Хочу домой.

— Не ной, и без тебя тошно. — Спирт сплюнул и пнул ногой ближайший скелет — ветхая ткань гимнастерки лопнула, обнажив ребра.

Неожиданно в углу, там, где копал Череп, раздался скрежет — лопата наткнулась на что-то металлическое. Череп поднажал, снимая пласт за пластом. Следопыты молчали, боясь спугнуть удачу. Из земли все явственней выступал металлический ящик. Череп не сдержался, отбросил лопату в сторону и попытался вытащить его руками.

— Тут сейф какой-то!

Спирт обхватил ящик с другой стороны:

— Так, родимый, чего же ты спрятался? Давай, давай его сюда.

— Да погоди ты, тяжелый, гад. На ногу не урони.

Борман, не скрывая радости, похлопал Черепа по плечу:

— Я же говорил, ищи, как сердцем чуял. Конкретно подфартило.

Чуха как ни в чем не бывало нетерпеливо приплясывал рядом:

— Ну, что там? Чего копаетесь?

— Отвянь, ты домой уже ехал.

— Пацаны, чую, что нам в натуре повезло. — Череп поднатужился, и ящик сдвинулся с места.

Следопыты оттащили сейф на середину блиндажа. Борман похлопал ладонью по его ржавой крышке.

— Хорошо бы орденов побольше. Если на гимнастерках наград нет — значит, тут хранили.

Чуха, не дожидаясь указания, быстро сбегал к палатке за ломом, которым и поддели изъеденную коррозией дверцу. Проржавевшие петли не выдержали, дверца открылась. Спирт жадно перерыл ворох пожелтевших бумаг.

— Да тут одна макулатура. Документы, бланки. Что за люди — умереть по-человечески не могут. Не думали они о потомках.

Спирт выгреб груду документов на землю, раскидав их ногами. Ничего ценного не было, одна «макулатура». Череп поднял толстую стопку бланков наградных листов и недоуменно повертел пожелтевшей бумагой:

— Борман, а это продать нельзя?

— Да кому эта хренотень нужна? Военники, комсомольские билеты — только если в Музей боевой славы. Если бы еще документы секретные были, а это так — туалетная бумага.

Спирт пошарил рукой по углам сейфа и достал последнее, что в нем оставалось, — картонную коробочку с патронами к нагану. Повертев трофей, он кинул его Борману.

— Тебе подарочек от комиссара.

— Мелочь, а приятно. — Борман спрятал патроны в карман.

* * *

В лучах заходящего солнца вырытый песок казался красным. Следопыты с унылыми лицами сидели на пригорке над разрытым блиндажом. Еще один рабочий день был закончен. Такие дни Борман называл нулевыми, имея в виду скудный улов из найденных трофеев. Похоже, в финале этого сезона вырисовывался круглый ноль. Борман прикусил губу, отгоняя плохие мысли. Чуха прихлопнул на своем лбу комара-кровососа и, с сожалением посмотрев на алый след на ладони, плаксиво заметил:

— Осень скоро, дожди зарядят.

— Дело дрянь. Место тут пустое — новое надо искать. — Спирт уныло обвел взглядом поляну.

Борман толкнул его плечом.

— Не ной. Где тут место новое — все уже в округе изрыто. Копать надо лучше.

Череп сощурил глаза и с надеждой посмотрел на Бормана:

— Может, по сто грамм накатим?

Некоторое время Борман молчал. Водкой он любил обмывать достойные находки, и поить этих оглоедов просто так не входило в его планы. Но, интуитивно чувствуя растущий пессимизм команды, грозивший перейти в массовое бегство, он встал и пошел к палатке. Из нее Борман вышел, держа в руках литровую бутылку водки.

— На, разливай.

Ребята воодушевленно повыскакивали со своих мест. Мгновенно появились пластмассовые стаканчики. Чуха быстро расстелил грязное покрывало — эдакий импровизированный стол. Когда Спирт принес несколько плавленых сырков и хлеб, Череп уже разлил водку по верхнюю риску.

Пили не чокаясь. Внутри разлилась теплота, заглушавшая голодное жжение. Спирт протолкнул в рот целый сырок.

— Жизнь прекрасна и удивительна — если выпить предварительно.

Чуха брезгливо отломал себе кусок хлеба. Вместо радостного настроения водка принесла тоску, и его снова нестерпимо потянуло домой.

— Сколько мы уже тут? А кроме нагана и бумажек ничего.

Борман отвел глаза в сторону, это нытье его начало раздражать.

— Что ты заладил… ничего, ничего… Еще не вечер.

Спирт усмехнулся, неопределенно кивая на небо.

— Как раз уже вечер.

Борман взял свой сырок и привстал:

— Ну давай еще ты поной. Я, кстати, никого не держу.

Спирт миролюбиво рыгнул и добавил:

— Да ладно, я к тому, что темнеет уже. Дай пацанам пострелять. Патроны есть. Заодно ствол проверим.

Борман достал наган и не без удовольствия прицелился в Чуху.

— Ну, для поднятия боевого духа в виде исключения можно…

Чуха нервно заморгал. Борман отвел пистолет в сторону и раскатисто рассмеялся:

— Что-то я совсем добрый стал — не к добру это…

— Опа, за острый глаз и твердую руку. — Череп одним махом разлил остатки водки.

— А этому только дай повод — «Ворошиловский стрелок».

Борман еще раз проверил заряженный барабан, взвел курок и вскинул наган, выбирая цель. Спирт вскочил, замахав руками:

— Притормози. Сейчас мы тир соорудим.

Быстро собрав брошенные лопаты, он воткнул их в ряд в песок перед пригорком, затем спрыгнул в блиндаж, вылез оттуда, держа четыре черепа, и водрузил их на черенки.

— Ну как?

В багровом свете заходящего солнца черепа мрачно взирали на следопытов пустыми глазницами, казалось, внутри их застыла сама вечность. У Чухи мороз пробежал по коже, он не любил подобные шутки — увиденное больше походило не на тир, а на жертвенный алтарь первобытного племени. Череп тоже нервно повел плечами и, сглотнув, закашлялся.

— Как в фильме ужасов.

— «От заката до рассвета».

Разошедшийся Борман прицелился.

— По приговору военного трибунала, за проявленную трусость и халатное отношение к имуществу…

Опьяневший Спирт одобрительно рассмеялся:

— Точно, не могли с собой пару стволов прихватить…

— Огонь! — скомандовал сам себе Борман.

Раздалось шесть выстрелов — при попадании пуль черепа безвольно вращались на черенках. Борман горделиво оглянулся на свою притихшую команду. Троица завороженно смотрела на черепа. Борман перезарядил наган и протянул его Спирту.

— Шесть патронов, по два выстрела на каждого. Вперед!

Спирт твердо взял наган, прицелился и дважды выстрелил — один раз мимо, второй раз попал, радостно воскликнув:

— Йес, обэхээс!

Череп выдернул из руки Спирта оружие и, практически не целясь, буквально за мгновение выпустил две пули, оба раза попав.

— Спецназ отдыхает.

Череп протянул наган Чухе.

— На, учись, студент.

Руки Чухи дрожали. На всякий случай он сделал шаг вперед, чуть сократив расстояние. Первая пуля прошла мимо, а вторая раздробила черенок лопаты. Борман со вздохом вырвал из его дрожащей руки наган.

— Ты инструмент не порть. От вас одни убытки.

Череп подошел к тиру и ударами ноги посбивал лопаты. Сделал он это не столько из-за куража, сколько из-за подсознательного желания разрушить страшное сооружение. Спирт неодобрительно сплюнул и зашагал в сторону леса:

— Пойду отолью.

* * *

Темнело быстро. Лес казался черным. Спирт вразвалочку прошел десяток шагов и остановился у широкой сосны. Стояла пронзительная тишина. Некоторое время он невольно прислушивался к ней, затем расстегнул молнию брюк — и вздрогнул от внезапного звука треснувшейся за его спиной ветки. Спирт резко обернулся. В темноте он едва различил силуэт человека.

— Чуха, ты, что ли, мудак?

Человек ничего не ответил, стоял не двигаясь. Каким-то звериным чутьем Спирт догадался, что к нему подошел чужой. Спирт потянулся в карман за спичками, достал коробок и резко чиркнул. Яркая вспышка слетевшей серы на мгновение осветила молодого щуплого парня с бледным лицом и безумными глазами. Спирт успел отметить, что незнакомец одет весьма странно. На нем была белая разорванная рубаха, мятые штаны, ноги были босы.

Все погрузилось в темноту. Убедившись, что незнакомец неопасен — такого он уделает одной левой, Спирт рассмеялся и иронично схватился за сердце.

— Ну, блин, чувак, напугал.

В темноте было видно, что незнакомец оглядывается по сторонам. Спирт недовольно отвернулся к дереву, чтобы начать процесс:

— Поссышь тут. Тебе чего — леса мало? Чего смотришь — извращенец, что ли?

Щуплый парень, будто не услышав Спирта, тихо приблизился к нему и спросил:

— Наших много?

Спирт вздрогнул и на всякий случай решил припугнуть:

— На счет ваших не знаю, а наших хватит. Давай вали отсюда, пока башку не проломили.

— Где наши? — продолжил щуплый глуховато и вкрадчиво.

Спирту стало не по себе. До ближайшей деревни километра три, туристов тут нет — специально тихое место выбирали. Что тут этот придурок ночью в лесу делает? И одет странно, если не сказать больше. Мелькнула мысль, что так одевают покойников. Но самым странным и одновременно страшным был взгляд незнакомца — безумный, устремленный в пустоту.

Спирт одной рукой медленно застегнул штаны, а другую засунул в карман, где лежал нож. Резко повернувшись в сторону щуплого, он обнажил лезвие и сделал несколько махов.

— Я тебя предупредил!

Но незнакомца уже не было. Тишину заглушало лишь бешеное биение сердца Спирта. Некоторое время Спирт безрезультатно вглядывался в темноту. Парень словно испарился.

* * *

— Вот сука! Уроды всякие!

Возмущенный Спирт подошел к сидящему у костра Черепу. Присев, он протянул к огню руку, растопырив пальцы, — его била мелкая дрожь. Пару раз Спирт встряхнул головой, словно сгоняя наваждение. Борман и Чуха тоже подошли к костру, ожидая пояснений возбужденного товарища. По их лицам было видно, что они приняли изрядно, но сейчас, когда наступила темнота, каждому было не по себе.

Спирт огляделся по сторонам и, натолкнувшись на вопросительные взгляды, начал рассказ:

— Психов развелось. Пошел отлить. Там сосна есть, где всегда это делаю. Стою, готовлюсь к процессу, как слышу, за спиной сопит кто-то. Оборачиваюсь — парень какой-то. Глаза безумные, сквозь меня смотрят. Явный псих, не знаешь, чего от таких ждать. Сам весь в белом. И босиком. Здоровый такой. А голос глухой, как из гроба… Ну, значит, я ему говорю — вали отсюда. А он словно не слышит, идет на меня. Я незаметно нож свой достал, разворачиваюсь, а клиента нет. Понимаете, я на секунду отвернулся, и он исчез, словно не было. Хрень какая-то…

— Ага, и мертвые с косами стоять, — с удовольствием рассмеялся Череп.

Чуха подошел еще ближе. Даже в свете пламени костра было видно, как он побледнел.

— Мужики, я тут тоже одного чудика встретил. Позавчера вечером перепили. Просыпаюсь ночью — сушняк. Ищу воды, так вы все высосали. Чувствую, не найду — кранты. Нашел одну бутылку, где еще немного оставалось. Только приложился, слышу за спиной: «Дай напиться». Я чуть не поперхнулся. Поворачиваюсь. Стоит чувак, лицо такое бледное, что аж светится в темноте. Проводит языком по сухим губам и тихо так: «Пить, пить…» Я ему — извини, дескать, братело, у самого почти не осталось. А он свое заладил, одну руку к животу прижимает, словно там у него дырка, а другую ко мне тянет. Я думаю, щас я тебе дам. Наклонился к лопате, разворачиваюсь, а его нет. Блин, и следов на песке не оставил. Ну, думаю, завязывать с водярой надо, прискакала «белочка»…

Чуха замолчал. Не сговариваясь, они повернулись к месту, где был тир. Некоторое время следопыты молчали, глядя на белеющие в темноте черепа. Борман перевел взгляд на угасающий костер.

— Надо бы еще дровишек собрать…

Спирт отрицательно закачал головой:

— Сам и сходи. Чтобы призрак мне яйца оторвал?

Борман нервно рассмеялся:

— Какие призраки? Чего ты гонишь? Кина насмотрелся?

— А кто это тут по ночам бродит? — Спирт испуганно посмотрел на Бормана.

— Кто-кто? Дед Пихто. На голимого туриста нарвался и обоссался. Ну, набрал себе команду.

— Ага, Чуха говорит, что перец, которого он видел, следов на песке не оставил. А?! Что скажешь?

— Да, по пьяни… Ну, следопыты, слабое у вас очко. Ладно, Череп, тащи сюда эту макулатуру из сейфа. Вместо дров пойдет.

* * *

Череп вернулся с ворохом бумаг. В огонь полетели личные документы красноармейцев, строевые записки и незаполненные бланки. Следопыты флегматично отправляли их в пламя, словно пытались избавиться от наваждений. Бумага вспыхивала, на мгновение ярко освещая поляну. Тени следопытов вытягивались, и если бы кто-то наблюдал за ними со стороны, то наверняка почувствовал бы в этой картине что-то мистическое — четверо молодых парней, сидящих у костра, разрытый блиндаж с человеческими останками, расстрелянные черепа, белеющие в темноте кости.

Неожиданно Череп, рассматривая очередной документ, перед тем как отправить его в огонь, удивленно воскликнул:

— Приколись, Спирт, в этой ксиве, на фотке, пацан — вылитый ты. Только лицо умнее.

Спирт выхватил из его рук старый военный билет и, вперив взгляд в фотографию, невольно согласился:

— Охренеть, в натуре похож. Красноармеец Смирнов. Вроде не было у меня такой родни. Дед воевал, но под Москвой. Сюда его никак не занесло бы. И жив он у меня…

Череп еще больше рассмеялся, взяв в руки следующий документ:

— Слышь, Борман, тебе сколько лет? Ты че, от пацанов правду скрывал? Это же места твоей боевой славы. На, глянь на себя.

Череп кинул военный билет Борману, который осторожно раскрыл его, прочитав вслух:

— «Красноармеец Филатов. Двенадцатая стрелковая дивизия…» М-да, а что, похож. Надо будет приколоться. Мне же, как ветерану, теперь бесплатный проезд положен.

Борман подмигнул притихшим приятелям и положил военный билет себе в карман. Спирт быстро порылся в куче документов, отобрав еще два военных билета.

— Ну просто мистика какая-та. Гляньте, а вот Чуха с Черепом. Ой, не могу… Красноармейцы долбаные. Вы че, патриоты, не могли пару стволов с собой в блиндаж прихватить?

Череп выдернул у Спирта из рук военный билет, раскрыл и завороженно уставился на свою фотографию.

— Это же надо такую хохму откопать. Давайте накатим по сто за это!

Чуха задумчиво рассмотрел свой документ.

— Ну, точно — наши морды. Странно все это. А ты по чьим черепам стрелял, Борман?

Все затихли и как один повернулись к расстрелянным черепам, освещаемые пламенем костра. Борман провел рукой по лицу.

— Бред. Полный бред.

Череп достал еще один документ, прочел его содержимое, а затем, кивнув на останки комиссара, неуверенно промолвил:

— А это, наверно, политрук Карпенко. Вот и свиделись, однополчане.

Спирт вскочил на ноги.

— Ты рот закрой, мудила. Ты понимаешь, что плетешь?

Череп кинул военный билет политрука Карпенко в костер.

— За базаром следи, псих. Сдохли они все тут! Сдохли!

Борман одобрительно похлопал его по плечу.

— Правильно. И водки пить меньше надо.

На небе облако обнажило полную луну. Вокруг стало светлее, только лес стеной окружал поляну. Черные следопыты облегченно вздохнули и тут же вздрогнули от сухого кашля — за спиной Бормана стоял коротко стриженный парень в белом форменном нижнем белье. Его босые ноги нервно переминались на сыром песке, выдавая страх и внутреннее напряжение. Как он подошел, следопыты не заметили. Чуха попятился, едва не упав. Череп зашарил руками за спиной, ища черенок лопаты. Спирт судорожно сглотнул и провел языком по сухим губам.

Парень, не замечая испуга следопытов, подошел к ним ближе.

— Ребята, слава богу, хоть вас нашел. Вы тут наших не видели? Нигде найти не могу. Ой, пропал я… — Парень с ужасом стал вглядываться в лица следопытов, потом безнадежно махнул рукой и обреченно промолвил: — И старшины нигде нет. Все, пропал. Амба.

Борман взяв себя в руки и, стараясь выглядеть бодрым, встал и подошел к незнакомцу поближе.

— Олух царя небесного… Тебе чего тут надо?

Парень неожиданно согнулся и плаксиво запричитал:

— Он убьет меня. Убьет… Он тут все может. Все. Ну помогите, ну! Вы же знаете, где он. Знаете? Молю, скажите, где он?

Череп встал, держа лопату наперевес.

— Слышь, ты, козлина, тебе чего дома не сидится?

Парень оглянулся по сторонам и, увидев расстрелянные черепа, резко сорвался с места.

— Вы убили его! Убили!

Следопыты не двигались, пока парень не исчез в темноте. Череп с размаху вогнал в песок лопату так, что она полностью вошла в него по самый черенок.

— Страсти-мордасти. Спилась русская деревня.

Борман, вспомнив о нагане, достал его, вглядываясь в темноту.

— Догнать бы гада да навешать кренделей.

Сцену довершил Чуха, сорвавшись в истерику. Вскочив на ноги, он стал бегать взад-вперед, едва не наступая на костер, истошно крича:

— Кого догнать? Вы что, не понимаете? Кому навешать? Это же они, они, из могил! Призраки! — И, схватив за грудки Бормана, лязгая зубами от ненависти, прошипел: — Это ты во всем виноват. Я чувствовал, не надо было с вами связываться.

Борман с трудом оттолкнул от себя обезумевшего Чуху.

— Заткнись, гнида.

Чуха упал перед костром на колени.

— Да пошли вы все.

Череп, стоящий в стороне, пнул его ногой.

— Ты кого послал, падла? Ты на кого пасть разинул?

— Пацаны, угомонитесь вы. Чего орете, сейчас еще сбегутся. Ноги нужно делать. — Спирт оттащил начавшего заводиться приятеля от Чухи.

Борман посмотрел на луну и как можно спокойнее произнес:

— Ночь уже. Давайте так, по утру протрезвеем и решим, что к чему. А пока валим на озеро. Холодный душ таким придуркам, как вы, не помешает.

Предложение было поддержано единогласно. Спирт и Череп, подхватив обмякшего Чуху, зашагали в сторону озера.

— Ксивы-то возьмите, товарищи красноармейцы, раритет все-таки, — пошутил Борман, пряча свой военный билет в карман.

* * *

Поверхность озера казалась зеркальной. На берегу было прохладно и как-то удивительно спокойно. Все как-то разом успокоились; разрытый блиндаж, расстрелянные черепа, странные незнакомцы остались где-то там, далеко позади. На песок полетела одежда, и вскоре ночную тишину наполнили вопли восторга и радости. Соревнуясь, следопыты поплыли к середине озера.

Неожиданно в небе вспыхнула красным огнем осветительная ракета. С противным свистом она неохотно заскользила вниз, окрасив волны в кровавый цвет. Следопыты задрали головы, с удивлением наблюдая за ее падением.

— Наверное, команда Геринга добычу отмечает. Подфартило конкурентам. А вы домой к мамаше захотели, малахольные? — высказал свое предположение Борман.

Вдруг на берегу, там, где они разделись, вспыхнуло и послышался взрыв. В воду полетели камни, комья земли и пыль. Чуха оторопело посмотрел на следопытов.

— А-а-а, мамочка! Что это?

— Что за хрень? — едва успел сказать Борман — раздались второй и тут же третий взрывы. Застрекотали пулеметы, засвистели пули. Буквально в одно мгновение тихое озеро превратилось в ад. В ужасе, ничего не понимая, следопыты рванули на противоположный берег и, спасаясь, устремились в заросли леса.

* * *

Следопыты бежали что есть духу, не обращая внимания на ветки, которые беспощадно секли их. Вспышки на мгновение освещали бледные, перекошенные от страха лица. Пули сбивали ветки и листву, и казалось, что это никогда не кончится.

Обогнавший остальных Череп споткнулся и упал. На него налетели Борман и Спирт. Чуха успел перепрыгнуть товарищей, но на него из темноты навалился тяжелый, пахнущий потом, завернутый в брезент человек. В одно мгновение Чуха оказался лежащим на животе с заломанными за спину руками. Приподняв голову, Чуха увидел, что то же самое происходит и с его приятелями. Человек в плащ-палатке, в каске, с автоматом ППШ через плечо уже связывал ремнем руки Борману. Последний стонал и просил вязать полегче. Череп выворачивался из рук другого солдата, вопя на весь лес:

— Че это? Че за дела?!

Угрюмый солдат, сидящий на Черепе, отвесил ему затрещину и хрипло сказал:

— Кажись, свои.

Услышав родную речь от незнакомцев, Чуха было воспрял духом и заорал изо всей мочи:

— Не надо, дяденьки! Мы свои, свои…

Спирт вырвался, попытался встать, но получил удар прикладом по затылку и потерял сознание. Красноармеец для надежности пнул его сапогом.

— Ты смотри, какой прыткий.

Через минуту следопыты лежали в ряд на животах, со связанными за спиной руками. В лунном свете белели их ягодицы. Череп попытался повернуть голову и разглядеть напавших.

— Менты, чего беспредел творите? Мы не при делах, мы в лесу заблудились.

К нему нагнулся усатый солдат, вероятно старший из напавших.

— А ну цыц, пацан, разорался. Будешь шуметь, немцы и нас огнем накроют.

Второй солдат, помоложе, обратился к усатому:

— Старшина, они голые, как ангелы.

— Где портки оставили, голодранцы?

— Там, на берегу. Купались мы. Никого не трогали, — пояснил Борман.

— Ага, купались они. А потом, значит, решили побегать по лесу? А че, погода хорошая, почему бы тут не побегать?

Четверо солдат обступили связанных следопытов, с любопытством рассматривая их. Красноармеец, ударивший Спирта, пошутил:

— Да им же все равно, ангелам. Они же бессмертные. Это ты, Латынин, мин боишься, а у них по этому поводу предубеждений нет.

Латынин щелкнул предохранителем автомата.

— Так у них же, у херувимов, крылья. Взмахнул и перелетел минное поле.

Красноармеец, связавший Чуху, видно более серьезный, спросил усатого:

— Ну, что с ними делать, Емельянов?

Старшина опустил автомат, снял с себя плащ-палатку и накинул ее на Черепа, после чего скомандовал остальным:

— Плащи им дайте, стыдобу прикрыть. А ты, Елин, сходи к озеру, проверь, что там и как. Только осторожней, шуму не подымай — хватит нам этого концерта. А этих в штаб, там выяснят, откуда такие ангелы прилетели.

Латынин помог Борману подняться.

— Ну, вставайте, соколики. Расправили крылышки и полетели.

* * *

Утро следопыты встретили в окопе на передовой линии обороны, босиком, сидя по щиколотку в грязи. Из одежды на них были только плащ-палатки, тяжелые от влаги и грязи. Сквозь густой туман моросил мелкий дождь. Рядом стоял Латынин, держа пленников под прицелом автомата. Он с любопытством разглядывал следопытов, которых просто трясло от страха и холода.

— Ну и лето! Все, воспаление легких с гарантией, — заныл Чуха, шмыгая носом.

— Обстановочка! — тоскливо ответил сидевший рядом Череп.

— Спирт, ты думаешь о том же, что и я? — спросил Борман.

Спирт многозначительно кивнул:

— Если бы мне башку не расквасили, я подумал бы, что сплю. А так уж больно реальный натюрморт вырисовывается.

Череп закрутил башкой, ошалело таращась то на одного, то на другого.

— Я в толк не могу взять, где мы и что происходит?

Борман, стараясь держать себя как можно более спокойно, пояснил:

— Напрягись и постарайся понять — мы, как бы это так помягче сказать, в прошлое попали.

— В какое прошлое?

— В какое?! В наше что ни на есть прошлое, отечественное. И, судя по всему, самое героическое и боевое.

Череп затряс головой.

— Это что, как в кино, раз — и все?

— Я не знаю, как в кино, а это как в жизни. Раз — и все!

— Ой, блин… Я понял. Попали, — запричитал Чуха.

Латынин передернул затвор автомата.

— Разговорчики!

За его спиной появился старшина.

— Встали, хлопцы, и пошли за мной. Командир ждет.

Следопыты гуськом по свежевырытым окопам, хлюпая босыми ногами по холодной грязи, поплелись за старшиной. С удивлением они рассматривали новый для них мир. У пулеметных гнезд, у мест для стрельбы из окопа, у входов в землянки стояли и сидели плохо одетые бледные худые красноармейцы. Кто-то из них курил, провожая безразличным взглядом следопытов, кто-то просто спал, прислонившись спиной к стене окопа, кто-то завтракал, хлебая из котелка, — словом, текла обычная фронтовая жизнь, которую следопыты с детства видели во многочисленных фильмах о войне.

Наконец-то впереди показался знакомый блиндаж. Сейчас он был цел и невредим. Емельянов приподнял камуфляжную сетку, пропуская их внутрь. Следопыты переглянулись и не без трепета вошли. Это было действительно страшно — оказаться в том месте, куда скоро должна была прилететь смерть.

* * *

За столом сидел военный средних лет, в кожаной тужурке, бледный, небритый, с грязной бинтовой повязкой на голове. Следопыты сразу узнали политрука Карпенко. Его военный билет они рассматривали у костра.

Борман не без содрогания перевел взгляд на тяжелую кобуру с хорошо знакомым наганом. Невольно он обратил внимание на то обстоятельство, что в блиндаже нет женщины, отчего у него на душе сразу стало легче — значит, взрыв произойдет не сейчас. Он хорошо запомнил обстановку в разрытом блиндаже. В нем будут убиты политрук Карпенко, медсестра и четверо рядовых красноармейцев без оружия.

Политрук посмотрел на вошедших усталыми глазами.

— Вы кто такие? Фамилии? Часть? Почему в таком виде? Драпали, сволочи?

Борман сделал шаг вперед.

— Простите, мы… Как бы сказать… Это покажется бредом, но мы ваши потомки. — Затем Борман чуть более уверенно и с пафосом добавил: — Мы из будущего.

Карпенко и Емельянов переглянулись. Политрук нервно постучал ладонью по столу.

— М-да… Где это, парень, тебя так шандарахнуло? Советую прийти в себя.

Борман продолжал настаивать, хотя понимал нелепость ситуации:

— Это правда. Война давно кончилась. Мир давно.

Наступила пауза. Борман покосился на стоящего в проеме двери Емельянова. Карпенко, отведя взгляд в сторону, тяжело вздохнул:

— Мир… Ну и как, мы победили?

Следопыты хором, наперебой загалдели:

— Победили… Сделали гада… Все хорошо будет…

Карпенко оборвал их, резко стукнув кулаком по столу.

— А знаете почему?

— Наше дело правое — враг будет разбит! — Затем Борман, вспомнив, чем заканчивался основной лозунг той эпохи, добавил: — Победа будет за нами!

Карпенко встал из-за стола и подошел ближе к следопытам.

— Правильно, а знаете почему? Потому что каждый должен быть на своем месте. Каждый! Приказ наркома обороны номер двести двадцать семь от двадцать восьмого июля слышали — ни шагу назад?

Следопыты вновь загалдели, пытаясь доказать ему свою правоту, но он стоял, не слушая их. Затем, махнув рукой, оборвал следопытов и повернулся к старшине:

— Емельянов, расстрелять.

Чуха упал на колени.

— Дяденька, да вы что! Дяденька политрук, не надо, вы же советский человек! Я, может, внук ваш!

Череп завороженно посмотрел на Бормана.

— Слушай, они же все давно умерли. Скажи ему, что череп его видел.

Борман прошипел:

— Идиот, рот закрой.

Карпенко с интересом посмотрел на Черепа.

— Чей череп?

В блиндаж вошел красноармеец Елин.

— Товарищ политрук, разрешите? Вот документики их нашли. У озера на берегу лежали. Вещи обгорели, а документы-то целехоньки.

Елин положил документы на стол и, отдав честь, вышел.

Политрук быстро пролистал военные билеты, сверяя фотографии с лицами стоящих в ряд следопытов.

— М-да, двенадцатая стрелковая дивизия… Внук, говоришь? Повезло же мне с родственниками. Так что ты там, красноармеец Власов, про череп говорил?

Борман наступил на ногу Черепу.

— Контузило его, товарищ политрук. Плетет невесть что.

Карпенко понимающе покачал головой.

— Ладно. После вчерашних боев от вашей дивизии практически никого не осталось. Только вы вот. Но это не повод распускать слюни.

Следопыты тихо стояли, пытаясь осознать произошедшее. Карпенко повертел документы в руках.

— Что делать-то с вами? Ладно, пока побудете у меня, потом оформим. Емельянов, отведи во взвод Демина, накорми и найди во что одеть. Да, и Нину к ним направь, пусть осмотрит — контуженные они какие-то. Всё, идите.

Поникшие следопыты поторопились выйти из блиндажа. Политрук их окликнул:

— Куда? Кругом. Документы свои заберите. И советую больше их не терять, a-то головы потеряете.

* * *

Поникшие следопыты некоторое время молча гуськом шли по траншеям за Емельяновым. Иногда то один, то другой вскрикивал — босая нога наступала на острый камень или гильзу. Окопы уходили куда-то в глубину обороны. Первым заговорил Спирт:

— Охренеть, какой расклад… Парни, чего делать будем?

— Я же говорил, не надо было. — Чуха, повернувшись к Борману, сорвался на крик: — Это ты во всем виноват! Зачем ты стрелял в них? Зачем? Я же говорил…

— Не скули, раньше надо было думать. Говорил он. Сам стрелял не хуже других.

— Это чего значит, мы все умрем? — захлопал глазами Череп.

Спирт снисходительно похлопал его по плечу.

— Ну, наконец доперло.

Прислушавшийся к их разговору Емельянов спросил:

— А ты собрался жить вечно?

Череп вздохнул, как бы говоря, что, конечно, жить вечно он не собирается, но и на тот свет не торопится.

Чуха тихо заскулил, опускаясь на дно окопа:

— Домой хочу. Вы мне все надоели. Я хочу домой.

Старшина, прищурившись, внимательно осмотрел щуплого Чуху. В плащ-палатке, накинутой на голое тело, тот казался подростком-беспризорником, невесть как попавшим на фронт.

Емельянов, не выдержав, подошел к нему и тепло, с участием спросил:

— Чего, сына, по мамке соскучился? Сколько тебе лет?

Едва сдерживая слезы, Чуха ответил:

— Двадцать.

Емельянов удивленно присвистнул:

— У меня двое сынов моложе тебя, и ничего, воюют. Сопли собери и пошли. Вам еще повезло, что на нашего политрука нарвались. Командира убило, он нам теперь царь и бог. Мужик что надо, своих бережет. А вот у соседей за такое пачками расстреливают.

И, не оборачиваясь, пошел дальше. Следопыты переглянулись и вновь дружно зашагали за старшиной.

— А что, многие бегут с фронта? — поинтересовался догнавший старшину Борман.

— Куда бежать? За нами голодный Ленинград. А впереди немцы. Стреляют тех, кто струсил, кто умом тронулся — боевой дух поддерживают. Струсил — пуля! А в атаку пошел — может, еще поживешь. Вот такой расклад, паря.

Метров через сто от блиндажа они вылезли из траншеи и подошли к палатке с красным крестом. Иногда из палатки раздавался приглушенный стон. Рядом стояли телеги. Емельянов забрался на одну из них, отдернул брезент и начал сбрасывать следопытам, подбирая на глаз по размеру ношеную, местами рваную форму.

Спирт брезгливо поднял брюки галифе.

— И это что, носить можно?

— Твое дело. Но на вашем месте я бы оделся, — усмехнулся Емельянов.

Чуха, трясясь от холода, уже натянул на себя гимнастерку, на которой было несколько бурых пятен.

— Все в дерьме каком-то. Это что?

— Кровь, — флегматично ответил Емельянов.

Чуха тотчас стал срывать с себя обмундирование. Борман успел схватить его за рукав и зло зашептал на ухо:

— Ты че, не понял, где находишься? Вякнешь — урою. — Затем он перевел взгляд на остальных: — Вас это тоже касается. Оделись, быстро!

Через пять минут следопыты практически ничем не отличались от остальных солдат.

* * *

От обоза они направились обратно на передовую. Со стороны их шествие по траншеям выглядело несколько комично, и многие бойцы провожали их удивленными взглядами. Емельянов уверенным шагом, расправив плечи, шел впереди. За ним гуськом, пригибаясь, дрожа и ежась от холода и страха, брели следопыты. Спирт, наблюдая, как на голове Чухи смешно качается каска, не выдержал и щелкнул по ней пальцем. Чуха визгнул и, схватившись за уши, упал на дно окопа.

Спирт рассмеялся:

— Да, не по Хуану сомбреро.

Убедившись, что никакой опасности нет, Чуха вскочил.

— На себя посмотри, боец спецназа образца сорок второго года.

— А оружие когда дадут? — поинтересовался Череп у старшины.

— Дадут, дадут, не переживай. Всё дадут.

— А куда ведешь, отец?

— Во взвод Демина. Почти пришли.

Впереди показалась землянка. Емельянов приподнял плащ-палатку, прикрывающую вход в нее, и, сделав ироничный жест рукой, пропустил вперед ребят.

* * *

В углу маленькой сырой землянки, едва освещенной керосиновой лампой, сидел белобрысый парень в форме младшего лейтенанта. На вид ему можно было дать не больше восемнадцати. Установив планшет на коленях, он, сутулясь, что-то писал. При виде вошедших младший лейтенант тут же свернул листок и аккуратно положил в планшет.

Несмотря на полумрак, следопыты мгновенно узнали в младшем лейтенанте того самого парня, так напугавшего их у костра. От удивления у Черепа даже отвисла челюсть, он издал неопределенный звук. Емельянов, не церемонясь, присел рядом с Деминым.

— Командир, принимай пополнение.

Череп закрыл рот и обрел дар речи.

— Так это же…

— Да закрой свой рот, балда, — успел прошептать ему на ухо Борман. — Догадались мы, кто это, только молчи.

Демин встал, поправил форму и как можно бодрее поздоровался:

— Здравствуйте, товарищи бойцы!

— Здравия желаем, товарищ командир, — вяло, вразнобой прокричали следопыты.

Демин обвел их настороженным взглядом и, прохаживаясь перед ними, продолжил:

— Так-с. Прошу уяснить себе следующее. У меня правило одно. Если струсил, — Демин неожиданно неловким движением выхватил из кобуры наган и показал его следопытам, — расстреляю! Лично! Вот из этого вот нагана! Каждого!

Так же неожиданно он успокоился.

— Ну, давайте знакомиться. Откуда вы?

— Из Питера, — коротко кинул Череп.

Демин посветлел лицом.

— То-то, я смотрю, ваши лица мне кажутся знакомыми. Точно встречались раньше. Только где, вспомнить не могу.

Борман и Спирт переглянулись.

— А с района какого? — продолжил расспрашивать Демин.

— Я с Петроградской. А вот они с Васьки, — по-приятельски улыбнулся Череп.

Борман, ожидая очередного ляпа своего подчиненного, замер в тревожном ожидании, но ничего поделать не мог. Демин, довольно улыбаясь, встал напротив Черепа.

— И я с Петроградской. А ты где живешь?

— На Большой Посадской.

— Елы-палы, и я с Посадской. А дом какой?

— Девятый.

— А я из двенадцатого. А в школу какую ходил?

— В двадцать третью.

— И я в нее. А секцию бокса знаешь?

— А то.

Череп встал в боксерскую стойку и сделал несколько демонстрационных выпадов.

— С пятого класса, три раза в неделю.

Демин тоже встал в стойку, провел обманное движение кулаком, после чего в шутку, по-приятельски, легко ударил Черепа в живот.

— А тренер у тебя кто был?

— Сам Петрович.

Демин снова стал серьезным, встал прямо и поправил форму.

— Какой Петрович? Не было у нас никакого Петровича.

Предвкушая худшее, в разговор вступил Борман, отодвинув Черепа плечом:

— Не слушайте его, товарищ командир. После контузии он. Заговариваться стал. Провалы в памяти.

— Так я это, того… Имена путаю, — захлопал глазами Череп.

Демин понимающе похлопал Черепа по плечу.

— Ладно, идите. Вы, наверное, голодные. Старшина, распорядись. Потом поговорим.

* * *

На дне широкого окопа следопыты позавтракали, без аппетита черпая ложками из одного котелка жидкую перловую кашу.

— Гадость какая… Как ты думаешь, какой это год? — с набитым ртом спросил Спирт у Бормана.

— Судя по всему, сейчас август сорок второго.

— А когда эта ботва закончится?

— В сорок пятом.

— Да это я и сам знаю. Когда здесь полегчает?

— Историю учить надо было. Тут все хреново. Скоро синявинская наступательная операция. Потери свыше полумиллиона человек. Полтора года тут будут топтаться. Сами видели, сколько людей положено.

— Лучше бы не видели. Зря я с вами поехал, — снова заныл Чуха, кинув ложку в котелок.

— Да ты достал. Еще раз вякнешь, и я тебя… — Череп свободной рукой схватил Чуху за гимнастерку и подтянул к себе.

— Тише вы, горячие финские парни. Надо думать, как выбираться отсюда, а не ссориться. — Борман требовательно постучал ложкой по закопченной жести котелка. Череп отпустил Чуху и демонстративно вытер ладонь о галифе.

— Как учит нас великая «Камасутра» — безвыходных положений не бывает. Для начала надо прикинуть, как это мы сюда попали.

— Чего думать? Озеро во всем виновато. Когда заходили в него — было наше время. А вышли в сорок втором, — подытожил Череп.

— Точно, — встрял Чуха. — К гадалке не ходи.

— Надеюсь, что все так просто, м-да. Предчувствие у меня нехорошее. Ладно, озеро так озеро, — согласился Борман.

— Других вариантов нет. Надо еще раз в него нырнуть — и мы дома, — оптимистично добавил Спирт.

— А где оно, озеро? — спросил Череп.

— Кажется, там. — Спирт легко махнул рукой в сторону передовой. — Между нашими позициями и немецкими.

— А как мы туда попадем?

— Ножками. Рано или поздно наши в атаку пойдут, а мы за ними — и бултых в воду.

С правой стороны окопа появился Емельянов, за ним шли миловидная девушка с сумкой медсестры через плечо и хмурый сержант с нездоровым желтоватым лицом. Светло-русые волосы девушки обрамляли открытое доброе лицо, которое, казалось, светится изнутри. Россыпь веснушек на щеках и вздернутом носике, широко распахнутые голубые глаза щедро дарили окружающим хорошее настроение и невольно заставляли улыбнуться.

Емельянов кивнул на следопытов.

— Ниночка, вот эти контуженые. Посмотрите, может, что серьезное.

Медсестра присела рядом, и взгляды следопытов рефлекторно опустились на ее коленки. Нина одернула форменную юбку и, ничуть не обидевшись, спросила:

— Что случилось, мальчики?

Следопыты не успели ответить: раздался протяжный, натягивающий нервы свист падающей мины. Рядом грохнуло, больно ударив по барабанным перепонкам. И без того серое небо, казалось, еще больше потемнело от взметнувшихся вверх комьев земли.

Емельянов сдавленно крикнул:

— Ложись!

Но и без команды все повалились на дно окопа. Мины падали одна за другой, заставляя людей вжиматься в грязь. Чувство страха было общим.

Сержант, лицо которого еще больше пожелтело, привстал:

— Ну, началось. Я к Демину.

В это мгновение осколок очередной мины завершил свой полет, напрочь срезав ему голову. Фонтан горячей крови обрушился на лежащего рядом Чуху. Тот вскочил на ноги, поднес к глазам омытые чужой кровью руки и заорал:

— Ааааааааа! Кровь! Кровь! Уберите ее с меня!

Раздался еще один взрыв. Чуха сделал несколько шагов, но споткнулся о голову сержанта и вновь упал на дно окопа:

— Кровь! Снимите ее с меня! Мама!

Нина бросилась к нему, прикрыв своим телом. Чуха бился в истерике, пытаясь встать:

— Кровь! Мама! Мамочка!

Медсестра гладила его по слипшимся от крови волосам, с трудом удерживая:

— Тише. Тише. Скоро все пройдет. Сейчас ее смоем. Ну потерпи!

Чуха обмяк и, вцепившись в Нину, горько зарыдал. Медсестра гладила его, шепча на ухо ласковые слова. Наконец упала последняя мина, и наступила звенящая тишина. Обстрел закончился.

Борман присел на землю, прижавшись спиной к стене окопа. Череп не отрываясь смотрел на отрезанную голову сержанта, словно не понимая, как такое могло произойти, затем, согнувшись, отполз в сторону. Его вырвало. Емельянов привстал, снял пилотку и перекрестился. От обильно разлившейся крови поднимался едва заметный пар. Нина деловито осмотрела следопытов и, заметив кровь на бледном лице Бормана, спросила:

— Вы ранены?

— Где? — Борман машинально провел рукой по голове и вздрогнул. — Ничего не чувствую.

— Зацепило, наверно. Идти можете?

— Могу.

— Идемте со мной в медсанчасть.

Борман послушно пошел за Ниной. Емельянов с жалостью посмотрел на плачущего Чуху, присел рядом, обняв его за плечо:

— Ну, тише, сынко, тише. Не бойся. Вот будут у тебя сыны, какой ты пример им подашь? Закончится война, и спросят они тебя, папка, а как ты воевал? Знаешь, как важно детям гордиться своим отцом? Ты же сейчас их будущее защищаешь.

Спирт мрачно посмотрел на старшину:

— Как ты думаешь, отец, а потомки нам спасибо скажут?

— Спасибо надо заслужить, паря.

Чуха уткнулся в пропахшую потом гимнастерку старшины:

— Мне страшно. Я не хочу умирать.

— Всем страшно. — Емельянов кивнул в сторону тела сержанта. — Ты думаешь, он жить не хотел? И я хочу.

Некоторое время Емельянов молчал, затем продолжил:

— Но и те, кто дома нас ждет, жить хотят. И те, кто еще не родился, дети наши, внуки, должны иметь право на эту жизнь.

Емельянов встал и, схватив за ноги тело сержанта, потащил его за собой.

* * *

К полудню выглянуло солнце. Сразу стало жарко и душно. Грязная жижа на дне окопа густела. В траве жизнерадостно застрекотали насекомые.

Спирт, Череп и Чуха сидели в окопе молча. Делиться впечатлениями никто не хотел. Затянувшееся молчание прервал возвратившийся из медсанчасти Борман. Его волосы были вымыты, лицо казалось свежим и выражало легкое удивление. Он презрительно кинул чистую гимнастерку Чухе и сел рядом со Спиртом. Тот внимательно посмотрел на приятеля.

— Ну че, прибалдел?

— Заткнись.

Спирт мечтательно продолжил:

— А че, клевая телка! Такую бы…

Череп, обрадованный возможностью отвлечься, поддержал Спирта:

— Да, чикса на пять балов. Я бы ей тоже отдался — за стакан семечек.

— Вы моральные уроды… — Борман замолк, подбирая весомые аргументы.

— Ну… Слушаем, ты говори, — неожиданно спокойно сказал Чуха. Он с вызовом смотрел на Бормана, и в этом взгляде было нечто новое.

Борман обвел взглядом приятелей и, решив не провоцировать конфликт, примирительно закончил:

— Не лезьте не в свое дело.

— Я вот чего подумал. Если ее того… то ребенку будет шестьдесят лет. Прикиньте, сын отцу в отцы годится. Вот прикол. — Спирт рассмеялся, поддержанный Черепом.

Борман и Чуха переглянулись.

— Вы сами успейте родиться, идиоты, — зло оборвал смеющихся Борман.

* * *

К вечеру вновь стало холодно и сыро.

Чуха суетливо перебирался по окопам к медсанчасти, часто оборачиваясь, проверяя, чтобы никто из приятелей за ним не увязался. Он унял нервную дрожь и сорвал несколько полевых цветов, растущих по краю бруствера. Вдохнув в себя их пряно-горьковатый запах, он уловил в нем приятный оттенок полыни — так же пахли шея и волосы Нины. Чуха закрыл глаза, вспоминая обстрел, дикий, безумный страх смерти, охвативший его, и прикосновение рук этой девушки, ее ласковый шепот. Сейчас ему казалось, что именно она уберегла его от гибели. Чуха продолжал рвать цветы. В этой безумной, агрессивной среде войны неожиданно обретенная любовь казалась ему единственным спасением. То, что это именно любовь, он ни на минуту не сомневался.

Когда он подошел к палатке медсанчасти, дрожь по телу усилилась, сердце стучало часто и гулко. Перед собой он держал сдавленный потной ладонью букетик полевых цветов. Чуха завернул за брезентовый угол палатки и столкнулся нос к носу с Борманом, огибающим ее с другой стороны. Борман, в руке которого был букет чуть меньшего размера, мрачно посмотрел на соперника.

— А ты прыткий.

— Я поблагодарить хотел.

— Благодетель хренов. — Борман подошел к Чухе вплотную.

— А ты?

— Смотрю, успел смелости набраться. Я тебя, тля, меж пальцев разотру. Глаз на жопу натяну… Коршун ты плюшевый…

Чуха попятился:

— Борман, ты неправильно понял. Я же так… просто хотел поблагодарить.

Борман с размаху ударил Чуху кулаком по лицу. У последнего выпал из рук букет.

— Ты кого Борманом назвал, козлина? Какой я тебе Борман? Подставить меня хочешь? Забыл, где мы? Я для тебя — Сергей Николаевич, ты понял?

— Серега, перестань. Я все понял. Нет базара.

— Еще раз здесь увижу… — Борман поднес к носу Чухи увесистый кулак.

Чуха опустил глаза и стал растирать кровь по лицу:

— Да не нужна она мне.

— И запомни, на войне всякое может случиться. Я тебя предупредил. А теперь пошел вон. И пацанам молчок, а то…

— Все-все, понял. Уже ушел.

Чуха отбежал в сторону, обернулся, убедившись, что Борман зашел в палатку медсанчасти, сплюнул кровь и тихо, сквозь зубы, пробормотал:

— Это уж точно — всякое может случиться.

* * *

Череп не без удовольствия погладил затвор винтовки Мосина, отполированный мозолистыми руками предыдущих владельцев. Тяжелая и неприхотливая трехлинейка была основным оружием рядового состава Красной Армии. Череп старался не задумываться о судьбах тех, кто держал ее в руках раньше, только отметил про себя, что, судя по видавшему виды прикладу, прежних владельцев было немало.

Рядом сидели жующий травинку Спирт и шепчущий молитву Чуха. Прижавшись щекой к стене окопа, то ли спал, то ли забылся Борман.

Медленно тянулись последние минуты перед атакой. Череп вдохнул в себя тревожный сырой утренний воздух, смешанный с табачным дымом курящих самокрутки солдат. Чуха перестал молиться.

— Я не смогу.

Спирт выплюнул травинку:

— Пристрелят же, дурак.

— Не смогу я.

Череп ободряюще посмотрел на Чуху.

— Ну и оставайся здесь… Там же обрыв и озеро. Метров сто пробежать — и мы дома.

— Дома… Ты их пробеги вначале. — Спирт постучал сапогом по прикладу.

Борман открыл глаза.

— Чего вы его уговариваете, пусть остается. Может, тут ему больше нравится. Пусть Родину защищает.

Чуха поднял глаза к светлеющему, розовому небу.

— Утро-то какое ласковое, доброе. Как глупо так умирать.

— Да закрой же ты пасть, и без тебя тошно.

Над позициями взлетела осветительная ракета. Ее жидкий свет был едва виден в утренних лучах солнца.

Командир взвода Демин встал в полный рост и громко закричал:

— За Родину! За Сталина! В атаку! Ура!!!

На дно окопа полетели недокуренные самокрутки. Солдаты с протяжным воем поднялись в атаку, вразнобой крича жидкое «ура».

В окопе остались только следопыты и Демин. Некоторое время взводный, моргая, смотрел на следопытов, и стало очевидно, что этот девятнадцатилетний мальчишка боится не меньше, чем они. Демин направил на следопытов наган. Его рука дрожала.

— Вперед! Застрелю!

— Бежим! — выдохнул Борман.

Не сговариваясь, следопыты вылезли из окопа и побежали вперед с протяжным криком: «Ааааааааа».

Бежали пригибаясь, держа винтовки наперевес. Рядом бежал Демин. Крики солдат тонули в утренней тишине открытого пространства и казались неуместными, пока не раздалось тяжелое уханье крупнокалиберного пулемета. В несколько секунд мир преобразился. С немецких позиций открыли плотный огонь, засвистели пули, послышались взрывы снарядов.

Взвод залег на землю. Атака захлебывалась. Оказавшийся впереди других следопытов Борман обернулся, чувствуя что-то неладное — ему в спину целился Чуха, залегший метрах в десяти сзади. Они встретились взглядами, Чуха нервно облизнул губы и медленно отвел винтовку в сторону.

Обстрел усиливался. Пули ложились рядом с вжавшимися в землю следопытами. Очевидность того, что атака бессмысленна, росла с каждой секундой. Часть солдат, лежащих впереди, встала и побежала обратно. Многие из них снова падали на землю уже убитыми или ранеными. Спирт и Борман мелкими перебежками тоже побежали в сторону окопа.

Череп пополз назад. Мимо пробежал Демин, на лейтенанте не было фуражки. На мгновение он остановился, обернулся и посмотрел на Черепа. В этот момент Череп увидел, как спину младшего лейтенанта с глухим ударом прошили две крупнокалиберные пули. Демин вздрогнул, опустился на колени и упал на живот рядом с Черепом. Захлебываясь от недостатка воздуха и от боли, лейтенант открыл рот:

— Я не струсил… Ты видел — я не струсил. Больно-то как, мамочка… Мама.

Слабеющей рукой Демин достал из планшета исписанный сложенный лист и протянул его Черепу.

— Передай, пожалуйста, ма…

Демин замолчал, взгляд его застыл, сохранив выражение удивления и страха. Череп схватил листок. Уголок оторвался, оставшийся зажатым пальцами Демина. Череп быстро добрался до окопа. В нем уже были Борман, Спирт и Нина.

Неожиданно раздались истошные крики Чухи, залегшего в воронке в пятнадцати метрах от траншеи:

— Помогите! Пацаны! Умоляю, помогите! Меня же убьют.

Нина перевалилась через бруствер окопа и поползла к паникеру.

Плотность огня возрастала. Борман, высунувшийся из окопа, закричал ей:

— Дура, вернись, убьют же… Нина, стойте!

Спирт посоветовал:

— Ты голову-то убери, а то пуля в башка попадет.

— Нина, вернись, я прошу тебя! — продолжал кричать Борман.

Череп, тяжело дыша, уставился немигающим взглядом на письмо Демина с оторванным уголком.

Пулеметная очередь пробежала по брустверу, подняв пыль рядом с головой Бормана. Он быстро опустился на дно окопа.

* * *

Чуха затравленно смотрел на медсестру. Нина, не заметив видимых повреждений, перевернула Чуху на спину:

— Куда ранило?! Миленький, не волнуйся, сейчас перевяжем.

Чуха молча смотрел прямо в глаза Нине, которая склонилась над ним. Невольно он вспомнил, что именно такой оттенок голубого цвета он безуспешно искал, когда рисовал глаза ангела в работе, посвященной окончанию художественной школы. Под этим взглядом страх таял, и его сердце наполнялось любовью с горькой примесью стыда за свое малодушие.

— Вы не ранены, — не без укора сказала Нина.

Чуха отвел взгляд в сторону. По его щеке соскользнула слеза.

Рядом раздался взрыв. Нина машинально прикрыла собой солдата от летящих комьев земли. Затем села рядом, встряхивая с волос песок и пыль.

— Надо выбираться отсюда.

Волна страха снова накатила на Чуху.

— Я не могу.

— Миленький, ну давай, не бойся. Давай вместе.

Не дожидаясь ответа, Нина взяла его за руку и потянула за собой к краю воронки.

* * *

Нина с Чухой перекатились через бруствер и упали в окоп. Тут же подбежал Борман и помог запыхавшейся девушке подняться.

— Я думала, он ранен. Ладно, мальчики, побегу дальше, работы много.

Медсестра быстро прошла дальше по окопу, и следопыты снова остались одни. Чуха затравленно смотрел на товарищей. Сквозь запах пороха и гари все явственней ощущался запах человеческих фекалий.

— Что-то дерьмом запахло, — принюхался Череп.

— Теперь я знаю, зачем солдату сапоги: чтобы говно из него не вытекало. — Спирт похлопал Чуху по плечу и добавил: — Что, «адреналин стекал в ботинки»?

В ответ никто не рассмеялся. Раздался особо сильный взрыв. Следопыты невольно выглянули. Воронка, в которой прятался Чуха, стала еще шире, в нее медленно опускалась поднятая взрывом пыль. Чуха позеленел и, шатаясь, побежал в сторону медсанбата.

Череп опустил взгляд на письмо лейтенанта, которое продолжал держать в руке. Неожиданно он сказал:

— Передам. Обязательно передам…

— Я войну по-другому представлял. А оказалось — сплошная антисанитария и дерьмо… — Спирт сплюнул.

* * *

Откинув грязный брезент в сторону, Чуха осторожно вошел в палатку медсанбата. Матерчатая перегородка делила ее на две части: приемную и палату, в которой лежали раненые. У входа в палату на ящике от снарядов сидела Нина и ловко сматывала в мотки стираные бинты. Пахло лекарствами, кровью и немытыми человеческими телами.

Чуха нервно оглянулся, кроме него и медсестры в приемной никого не было.

— Нина, вы знаете, у меня, похоже, пищевое отравление… У вас от живота ничего нет?

— Вы не обижайтесь, но это не отравление, у вас просто очень чувствительная нервная система. — Девушка вежливо, с пониманием улыбнулась.

— Как это верно вы подметили. Я, знаете, ведь художник. Вернее, до войны им был. Натура творческая, и…

— Да?! А я до войны в театральный поступать хотела.

— А я как вас увидел, так сразу и подумал. Из вас получится замечательная актриса. Вы вся такая возвышенная, неземная. Ангел… У вас такие руки изящные. Нежные. Признаюсь честно, я красивее рук не видел. — Неожиданно для самого себя Чуха дотронулся до кисти девушки.

Все так же вежливо улыбаясь, Нина отдернула руку.

— А что вы рисуете? — поинтересовалась она.

Чуха загадочно улыбнулся, собираясь сказать нечто весомое, — и в приемную зашел Борман; он нес ведра с водой. Чуха замолчал на полуслове.

— Что, дурная голова трусам покоя не дает? — Борман посмотрел на Нину: — Ниночка, вы меня извините, но мне с этим бойцом Красной рабоче-крестьянской армии поговорить надо.

Борман поставил ведра и, зло улыбнувшись, положил руку на плечо Чухе.

— Выйдемте, товарищ!

— Серега, ты чего? — Чуха попятился, уперевшись спиной в столб, удерживающий купол палатки.

— Мальчики, не деритесь!

— Ну что вы, Ниночка, мы же интеллигентные люди, — успокоил Нину Борман, а затем подтолкнул Чуху из палатки.

За перегородкой раздался приглушенный стон. Нина вскочила с ящика и бросилась в палату. Борман, продолжая улыбаться, еще раз жестом предложил Чухе выйти. Надежды на мирный финал встречи таяли. Чуха медлил, подбирая объяснение визиту.

Очутившись за брезентовым пологом, они нос к носу столкнулись с Черепом и Спиртом.

— Вот вы где, — сказал Череп, заметив бледную физиономию Чухи.

— Ну, я вашей нервной системе поражаюсь. У нас тут, как бы между прочим, война, а они романы крутят. — Спирт подмигнул Черепу.

— «До тебя мне дойти нелегко. А до смерти четыре шага», — напел Череп. — Да тут любовью пахнет.

— Вас еще не хватало, — поморщился Борман, оттаскивая Чуху в сторону. Влюбленный художник с мольбой смотрел на конкурента, но последний был непреклонен: — Я тебя предупреждал?!

— Не надо.

— Надо.

Борман резко ударил Чуху по лицу, но оттого, что тот ожидал нападения и отскочил, удар получился смазанный. Однако Чуха с готовностью упал и закрыл лицо руками.

— Э-э-э, пацаны, лучше места не нашли? Не дома. Проблем и так выше крыши, — оглядевшись по сторонам, заметил Спирт.

— И лежачего не бьют, — добавил Череп.

— По лежачим ходят и об них вытирают ноги. — Борман отвесил пинка Чухе и, похоже, остался доволен его унижением. — Вставай, больше бить пока не буду.

— Давайте отложим разборки до возвращения. Еще друг с другом бодаться будем. — Спирт помог встать Чухе: — Между прочим, нас за вами старшина послал.

— Чего ему надо? — спросил Борман.

— Чего надо, он тебе сам скажет.

— Вроде как помочь просил, — пояснил Череп.

Следопыты зашагали на передовую. Борман не удержался и отвесил пинка идущему впереди Чухе.

— Да! Еще раз увижу, что целишься мне в спину, голыми руками задушу, гнида.

* * *

Пригнув головы, следопыты зашли в землянку, в которой еще вчера их принимал Демин. Теперь на его месте сидел Емельянов. Даже в полумраке было заметно, что лицо старшины сильно покраснело.

— Вызывали? — морщась, спросил Борман.

Медленно подняв помутневшие глаза на вошедших, Емельянов кивнул на кружки и флягу, стоящие на грубо сколоченном дощатом столе.

— Не стойте, садитесь. Помянем ребят…

Сидеть было не на чем. Следопыты просто обступили стол. Емельянов разлил остатки спирта по кружкам.

— Столько человеческих жизней эта война жрет… Совсем мальчишки, и пожить-то толком не успели. А все жрет и жрет. — Он стукнул кулаком по столу.

— Да, жалко ребят, — согласился Борман.

Раскачиваясь, старшина поднял свою кружку. Рука его дрожала.

— Они своей жизнью купили право на жизнь для других, понимаете… Вот такая арифметика.

Следопыты согласно закивали.

— Помянем их души. Наше дело правое — враг будет разбит. Будем бить гада до последней капли крови.

Емельянов залпом выпил спирт. Следопыты последовали его примеру. Чуха поперхнулся, зайдясь в кашле.

— Вы вроде земляки командиру, — вздохнул старшина. — Он же моложе вас был. Вторую неделю на фронте. Во время первой атаки он не смог поднять солдат. Не смог — страшно! Карпенко ему предупреждение сделал. Еще раз подобное — и под трибунал. А сегодня была его вторая атака. Он смог… Мальчишка совсем. Каждый день маме писал.

Емельянов закурил.

— Такое дело, бойцы. Нашего лейтенанта и тела тех, кого удалось с поля боя забрать, надо захоронить.

* * *

У едва заметной тропы возле трех высоких сосен следопыты отработанными движениями рыли могилу. Почва была песчаной, и работа продвигалась быстро. Рядом лежали тела Демина и двух солдат, которых удалось вытащить с поля боя. Переводя дыхание, Спирт облокотился на черенок лопаты.

— Интересная штука жизнь. Там разрывали, здесь закапываем. Где смысл?

Борман кинул взгляд на убитых.

— Слушай, ты, философ, как вариант, прикинь, чей ты череп тогда в блиндаже в руках держал?

— Решил меня попутать? Да хоть и свой, какая разница?

Чуха поднял глаза к безоблачному небу.

— Надо что-то делать, еще чуть-чуть — и я с ума сойду.

— Решили же, прорываемся к озеру — и домой, — зло процедил Спирт.

Он подошел к телу Демина, схватил за ноги и потащил его к могиле.

Череп бросил лопату в сторону:

— Слушай, Спиртяга, у тебя сердце есть?

— Ты это к чему?

— К тому, что человеком надо быть.

— Не тебе мне мораль читать. Что-то не припомню, чтобы ты тогда о них переживал. Все, помню, заразиться боялся и о деньгах думал.

— Я, конечно, такая же скотина, как и ты, но если еще раз хотя бы одно слово плохое про них скажешь — пасть порву.

Неожиданно Чуха сдавленно всхлипнул и опустился на колени. Спирт и Череп оглянулись и замерли. Из сосняка к ним медленно приближалась пожилая женщина в простом ситцевом платье с глиняным кувшином в руках.

Спирт перекрестился.

— О боже, я все понял — это она во всем виновата! Из-за нее все!

Нижняя челюсть Чухи задрожала. Упав на колени, он пополз к женщине.

— Мать, прости. Я больше не буду. Прости, мать. Прости нас всех.

Женщина в недоумении попятилась назад.

Спирт, схватив лопату, сделал шаг в ее направлении, но Борман ловко подставил ему подножку. Спирт упал. Борман навалился на него, придавив к земле.

— Полежи пока, философ. Разобраться надо, а то наломаешь дров.

Чуха, не переставая креститься, подполз к женщине и стал тыкаться губами в ее руку, пытаясь поцеловать сухую, морщинистую кисть.

— Матерь Божья, не наказывай нас. Прости нас, грешных. Готов нести любое наказание, только верни меня. Клянусь жить праведно, в монастырь пойду, если надо. Только спаси!

Женщина свободной рукой стала отталкивать Чуху, но он был неумолим. С другой стороны к женщине подполз Череп. Попыток прикоснуться к ней он не делал, зато усердно бил поклоны.

Борман встал с притихшего Спирта и подошел к ошеломленной крестьянке.

— Вы нас узнаете?

Женщина испуганно молчала.

Чуха, прижавшись к ее смуглой руке щекой, скулил:

— Матерь Божья, прости. Церкви служить буду, только верни.

Вторя ему, разрыдался Череп:

— Мама, прости. Я не буду больше.

— Да что с вами, сыночки? — запричитала наконец крестьянка. — Вы же комсомольцы. Пустите меня. Что вы делаете?! Я только молочком угостить хотела.

— Вы в каком году родились? — спросил ее Борман.

— В тысяча восемьсот семьдесят шестом… А что? Ну успокойтесь, родимые.

Борман решительно схватил Чуху за воротник гимнастерки и оттащил в сторону.

— Идиоты, это же не она… Та чуть ниже была. И немного старше. Что, рехнулись совсем? Ну сами посудите, если ей сейчас шестьдесят шесть, то в наше время все сто тридцать должно быть. Ну, встали с колен, убогие!

Женщина, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого.

— Сыночки, милые, что с вами? Что я вам сделала?

Череп, попытавшись подсчитать в уме возраст женщины, наморщил лоб, затем устало встал с колен. Чуха протер губы тыльной стороной ладони, отряхнул галифе и укоризненно посмотрел на крестьянку. Женщина, стараясь улыбнуться, протянула кувшин с молоком.

— Намучились, сынки? Молочка попейте. Силушки прибавится…

Череп зло заметил:

— Пили уже. Знаем. И какие мы тебе сынки? Тоже мне мамаша нашлась!

— Ишь, на «сына» обиделся, — вздохнула женщина. — Да все вы дети земли нашей.

Она ссутулилась и понуро зашагала обратно. Прежде чем исчезнуть в соснах, крестьянка остановилась, словно что-то вспомнив, посмотрела еще раз на солдат, укоризненно качая головой, и освятила их православным крестом.

* * *

Держа на плечах лопаты, следопыты некоторое время постояли у холмика. Говорить прощальных слов никому не хотелось. Так молча и пошли от могилы. Один раз только Чуха обернулся и как бы про себя заметил:

— Им тут спокойно будет.

— Если какие-нибудь уроды, типа нас, не раскопают, — добавил Череп.

Через некоторое время они выбрались на грунтовую дорогу, по которой в обратную сторону от передовой двигались четыре противотанковых орудия на гужевой тяге. Непонятно было, как эти худющие лошадки умудрялись тащить за собой многотонное железо. О тяжелой судьбе скотины явно не задумывался упитанный солдат-артиллерист, сидевший, свесив ноги, на лафете последнего орудия.

— Тут и так оборона хилая, куда они пушки увозят? — заметил Череп.

— Тебе не все равно? — бросил Спирт.

— Эй, браток, куда вас? — спросил Череп у артиллериста.

— К соседям перебрасывают. Их здорово потрепало.

— Потрепало их! Блин, а если здесь танки попрут? Как мы тут воевать будем, они не подумали? Одними винтовками много не навоюешь.

Борман хлопнул по плечу Черепа.

— Пошли, Кутузов. Стратегия не наше дело.

* * *

Обедали возле тыловых траншей, прислонившись спинами к стволам чудом сохранившихся деревьев. В котелке Черепа ложка заскребла о дно. Он вскочил и направился к кухне.

— Пойду добавки попрошу.

— Кому война — а кому мать родна, — глядя в спину уходящему Черепу, заметил Спирт.

— Только бы на халяву пожрать. Это точно. У меня за троих ел, здесь за четверых жрет, — добавил Борман.

— Не понимаю, как он может? У меня тут вообще аппетита никакого, — с набитым ртом заметил Чуха.

Отойдя от своих подальше, Череп остановился у одинокой сосны. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого рядом нет, он достал из кармана письмо Демина. Аккуратно развернув листок, начал читать вслух: «Дорогая мамочка, у меня все хорошо, не беспокойся за меня. Жив, здоров. Кормят здесь замечательно. Жаль, что не могу направить вам часть пайка. Ребята во взводе отличные. Меня как командира ценят и уважают. А вчера четверо ленинградцев прибыли, один из них с Посадской — так что вокруг все свои. Главное, береги себя, мамочка, со мной все будет хорошо. На нашем участке фронта тихо…»

Резкий хлопок по плечу оборвал чтение. Череп медленно обернулся. За его спиной стоял улыбающийся Спирт.

— Испугался, хе-хе. Не дрейфь — солдат ребенка не обидит. Че это у тебя?

Череп некоторое время медлил с ответом и затем осторожно сказал:

— Письмо вот лейтенант просил передать.

— «Письмо мертвого человека», — рассмеялся Спирт. — Забавно. Дай глянуть.

Не дожидаясь разрешения, Спирт ухватился двумя пальцами за край письма.

— Отвали, — угрожающе прошептал Череп.

— Ты че, он же умер, ему все равно.

Свободной рукой Череп схватил Спирта за гимнастерку.

— Мне не все равно, понял?

Спирт попытался вырваться, нечаянно потянул письмо на себя. Лист порвался на две части. Некоторое время оба молча смотрели на обрывки бумаги. Затем Череп с воем набросился на побледневшего Спирта, в одно мгновение повалил его на землю, подмяв под себя, и с размаху стал бить кулаком, чередуя удары то по липу, то по телу.

— Сука. Убью, выродок.

Пытаясь вырваться от обезумевшего Черепа, Спирт закричал что есть мочи разбитыми в кровь губами:

— Отпусти, скинхед хренов…

Череп очнулся. Спирт, дрожа всем телом, выполз из-под него.

— Ну че, стал истинным арийцем? Так что там твой Заратустра говорил по этому поводу?! Адольф нормальный мужик? Че, вспомнил свои слова? А теперь можешь сам на себя полюбоваться. Только, парень, твои с другой стороны линии фронта.

Череп встал, подобрал обе половинки письма и, аккуратно сложив, положил их в карман.

— Все равно ты сволочь и гад. Но в одном ты, Спиртяга, прав, и я такой же.

И, не оборачиваясь, зашагал в сторону полевой кухни.

* * *

Вечер этого дня выдался тихим и теплым. В окопе Череп третий раз за день начищал свою винтовку. Чуха грустными глазами наблюдал, как суетятся муравьи, спешащие на ночлег в свой муравейник. Борман прикреплял к пилотке пятиконечную звезду. Идиллию нарушил Спирт, весело спрыгнувший в окоп.

— Ну че, пехота, раскисли? Хотите прикол?

— Ну? — флегматично спросил Борман.

— Подковы гну. Там ваша Нинка концерт дает. У медсанбата.

Борман живо надел пилотку.

— Гонишь.

— Да правда. Пошли со мной, покажу. Такое пропустить нельзя.

Борман угрожающе посмотрел на Чуху, который трусливо отвел взгляд.

* * *

У палатки вокруг костра сидели свободные от нарядов бойцы и слушали поющую под гитару Нину. От треска поленьев и перебора струн на душе становилось как-то спокойно и уютно. Подошедших следопытов Емельянов жестом подозвал к себе, приложив палец к губам, мол, тише, не шуметь.

Нина пела звонким мелодичным голосом один из старых русских романсов. Бойцы завороженно слушали медсестру. Борман подсел поближе к поющей Нине, чтобы лучше видеть ее. Он невольно залюбовался девушкой, глядя на тонкие пальцы, умело перебирающие струны, на ее глаза, на губы. Подсевший к Борману Спирт толкнул его локтем.

— Ну че, Ромео, а слабо Джульетту?

— Ты базар-то фильтруй.

— Ну, блин, мужик, откуда у тебя столько этикету? Я бы…

— Дай послушать, — зло перебил Борман.

Стих последний аккорд. Нина замолчала.

Бойцы тихо зааплодировали. Неожиданно в свет костра вышел Череп и протянул руку к гитаре.

— А можно я?

— Ну, давай, хлопчик, — поддержал его Емельянов.

— Он че, еще и поет? — спросил у Спирта Борман.

— Я не в курсах. Похоже, да. Талант, самородок.

Череп, ничуть не стесняясь, быстро запел современную дворовую песню, эдакую смесь рэпа с шансоном. Бойцы от удивления приоткрыли рты. Борман весь извелся, нервно теребя пилотку. Такой оголтелой неосторожности он не ожидал от приятеля. К его облегчению, песня оказалась короткой. Емельянов встал и потер затылок.

— Хорошая песня, только чудная какая-то. Вроде и на русском, а о чем, так и не понял. Ну ладно, концерт окончен.

В траву полетели окурки. Красноармейцы расходились. Борман проводил глазами зашедшую в палатку Нину. Спирт толкнул его.

— Ну?

— Иди давай на позицию, подстрекатель, — огрызнулся Борман.

Спирт усмехнулся и ушел вслед за остальными.

* * *

— Где Борман? — нервно спросил Спирта Чуха, когда тот спрыгнул в окоп.

— Я думаю, скоро будет. Это дело пяти минут.

— Какое дело?

— Да Нину, того самое… обработает и вернется.

— Где он? — еще раз спросил Чуха.

— Я же ясно сказал: Нину трахнет и придет.

Чуха побежал к медсанбату. Через минуту он вернулся, зыркнул на приятелей обезумевшими глазами, схватил свою винтовку и снова убежал в темноту.

— Псих, — сквозь зубы выдавил Спирт.

— А ты сволочь, — сплюнув, сказал Череп.

* * *

Нина в приемной сидела за столом, делая отметки в дежурной тетради. Нещадно коптила старая керосинка. В палатку зашел Борман и без приглашения сел рядом с девушкой.

— Хороший вечер, Ниночка, не правда ли?

— Хоть тихий. Словно и нет войны.

— Вы чудесно пели, Нина. Можно сказать, в полку ваших поклонников прибыло. Позвольте поцеловать ручку. Боже, как она у вас волшебно пахнет.

Нина попыталась отстраниться.

— Лекарствами пахнет. Сергей, вы что?

Борман решительно прижал Нину к себе.

Девушка покраснела.

— Сергей, что вы делаете?

— Тут война. Завтра, может, в бой, и все. Понимаешь, Ниночка, мне ведь многого не надо.

У Нины в глазах появились слезы.

— Уходите.

Однако Борман не уходил. Вспотевший от волнения, он продолжал приставать к Нине. Заломив ей руку за спину, потянулся губами к ее шее, но получил пощечину.

— Ну чего ты ломаешься? Наверняка всем даешь. Ну че тебе, жалко, что ли? Не развалишься.

Девушка вскочила и выбежала из палатки. Не успел Борман опомниться, как из темноты покоя, где лежали раненые, раздался голос:

— Эй, паря, иди сюда, че скажу.

Борман приподнял лампу, чтобы получше разглядеть свидетеля. Им оказался седой солдат лет пятидесяти, кровать которого стояла напротив входа в палату. Судя по перевязке, боец был тяжело ранен в грудь и в руку. Борман успокоился.

— Не до тебя, дед. Лежи, болей.

— Совет дам, сядь рядом. Не боись.

Борман усмехнулся и сел на край кровати.

— Ну?

— Ты девочку не трожь. Многим она нравится, понятное дело, но вот так по-скотски нельзя, паря. Человеком надо быть.

Борман вздохнул и попробовал было встать, но раненый схватил его за рукав и потянул обратно.

— Ты знаешь, скольких она из-под огня вытащила? И все одна, одна на всех. Душа у нее чистая, как у ангела. Когда она рядом, и в бой идти легче… И умирать.

Борман наклонился ближе к уху раненого.

— Мозги мне не компостируй. Да пошел ты…

С удивительной легкостью раненый ловко перебросил через шею Бормана бинт и здоровой, неожиданно сильной рукой потянул конец бинта на себя, затягивая петлю. Лицо Бормана побагровело, он захрипел. Все его попытки освободиться не удались. Петля затягивалась все туже.

К палатке медсанбата решительно подошел Чуха. Его трясло от ненависти. Передернув затвор винтовки, он подал патрон в патронник, на мгновение закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Нины в приемной не было. В полумраке палаты Чуха разглядел, как с кровати раненого, задыхаясь, сползал на землю Борман. На его багровой шее со вздутыми венами затягивалась марлевая петля. Раненый седой солдат душил его. Выпученные глаза Бормана закатились, ноги судорожно скользили по земляному полу, пытаясь найти опору.

— Я все понял, батя. Прости, больше не буду, — еле слышно, хрипя, прошептал Борман.

Раненый отпустил петлю. Освободившись от удавки, Борман сполз на пол. К кровати подошел Чуха и помог снять бинт с шеи. Отдышавшись, Борман затравленно посмотрел на приятеля.

— Только ребятам ничего не говори.

Молча они вернулись в окоп.

* * *

В лунном свете истерзанное боями поле казалось пейзажем другой планеты. Воронки напоминали кратеры от упавших метеоритов. Трава приобрела серый, неземной оттенок. Только назойливые комары бестактно напоминали о своем земном происхождении. Спирт прихлопнул кровососа на щеке.

— Я предлагаю сейчас. Чего откладывать? Дозор метрах в пятидесяти, никто не заметит.

Борман огляделся по сторонам.

— Может, вначале удостоверимся, что все заснули?

— Ага, иди спой Емельянову колыбельную.

— А может, сказать, что мы в разведку пошли, и спокойно уйти? — предложил Чуха.

— Идиот, в разведку просто так не ходят. — Борман снисходительно посмотрел на приятеля. — В разведку посылает начальство, а если мы сами предложим, то подумают, что мы решили к немцам перекинуться. К тому же мы и так под подозрением. Расстреляют, и все — тут разговор короткий.

— Тогда пошли, елы-палы. Тянем кота сами знаете за что. Сейчас светает рано, дождетесь. — Череп перебросил винтовку за бруствер окопа, демонстрируя решительность.

— Пошли. Только как-то мне не по себе. И луна вовсю светит, может, завтра облачно будет. Безопасней, — медлил Борман, не обращая внимания на удивленные взгляды Спирта и Черепа.

— А правда, может, действительно завтра? — некстати поддержал его Чуха, чем заслужил полный ненависти взгляд Бормана.

— Еще неизвестно, что будет завтра, — глубокомысленно заметил Спирт. — Я, конечно, понимаю, у вас тут любовь-морковь и все такое, но мне с Черепом здесь делать нечего. К тому же, если захотите, вы свою любовь потом откопаете и оттягивайтесь с ней сколько хотите.

Даже в темноте было видно, как Борман побледнел от ярости. Череп схватил Спирта за грудки.

— Ну ты гнида, змея ползучая. Всем яд под кожу прыснул. Все, предел!

Череп замахнулся было для удара, но его остановил Борман.

— Оставь. Это мое дело. — Он придвинулся к Спирту и прошептал: — Я тебя сейчас бить не буду, но предупреждаю, потом сочтемся. Все по-взрослому будет. Мало не покажется. А пока давай, нетерпеливый, выползай.

Спирт презрительно усмехнулся:

— Да нет проблем. Раз вы все боитесь, я пошел.

За ним следом перемахнул через бруствер Череп, потом Чуха. Последним покинул окоп Борман. Стараясь не привлекать внимания, прижимаясь к земле, они поползли в сторону озера. Чем дальше они удалялись от передовой, тем больше на их пути попадалось неубранных тел. Прохладный ветер, гулявший по полю, смешивал запах гниения разлагающихся трупов с ароматом вечерних полевых цветов.

Иногда взлетала осветительная ракета, очерчивая резкой тенью каждую травинку, каждый бугорок. В эти моменты следопыты замирали, стараясь не дышать. Затем ползли дальше. Наконец впереди показалась гладь озера. По его берегам трава росла выше и передвигаться стало безопаснее. К озеру спустились практически бегом, сбрасывая на ходу обмундирование. Первым влетел в воду Череп.

— Холодная, падла.

За ним, стараясь не поднимать брызг, поплыл Спирт.

— А, блин, градусов пятнадцать.

Чуха аккуратно попробовал воду ногой и только потом зашел в нее.

— В наше время теплее была.

— Молите бога, чтобы потеплела. — Борман без церемоний поплыл к середине озера.

Через несколько минут следопыты, словно стайка уток, кружили в середине озерца, обрывая руками длинные стебли кувшинок.

— Ноги сводит. Холодная, гадина, — сквозь зубы выдавил Чуха.

— Не то слово, — подтвердил: Спирт.

Череп с оптимизмом огляделся по сторонам. Вид отсюда был вполне мирный, темнота надежно скрывала следы войны.

— Может, мы уже дома, а, пацаны?

— Может, но вода бы потеплела, — заметил Борман.

— И сколько нам еще тут плавать? — загребая руками из последних сил, спросил Чуха.

— А я почем знаю? — презрительно посмотрел на него Борман.

— Да, это уж точно никто не знает. Может, путь домой и не отсюда.

— Ты греби лучше, а болтай меньше.

— Еще минута, и мне уже домой будет не нужно.

— Это точно, — добавил посиневший от холода Спирт.

На берегу мелькнули три тени, зашуршала под кирзовыми сапогами трава. В воду с небольшого утеса сорвались камни. Следопыты замерли, затаив дыхание. Стебли камыша разошлись, и на берег вышел старшина Емельянов.

— И долго вы еще купаться будете? А то мы замерзли вас ждать, ночи нынче холодные.

Слева от Емельянова на берег вышел красноармеец Селин и передернул затвор автомата.

— Ну, ребята, вы даете. А вообще-то вы странные парни.

В последних словах чувствовалась скрытая угроза. Следопыты переглянулись и медленно, нехотя поплыли к берегу. На берегу, дрожа от холода, они с трудом натянули на мокрые тела собранную Емельяновым форму. Старшина подошел к кромке воды, присел и провел рукой по глади озера, словно в ней скрывалась загадка странного поведения следопытов. Вода выглядела обычной.

— Объясните, что вас в эту лужу тянет?

— Так это, нам просто покупаться захотелось, — первым, чтобы никто не сболтнул лишнего, ответил Борман.

— Ну-ну… Покупаться — это мы уже слышали. Даже в темноте заметно, как ваши рожи посинели, и слышно, как зубы дробь выбивают. Ладно, пловцы, пошли ко мне в землянку.

* * *

Пригибая голову, чтобы не задеть потолок блиндажа, Емельянов щедро разлил кипяток из чайника по жестяным кружкам. Себе налил в фарфоровую чашку.

— Я вначале считал, что вы к фрицам податься решили, но подумал, пристрелить всегда успею. Пошли за вами, ползем, уже думаю, пора вас на прицел брать, как вижу, вы к озеру свернули. Ладно, думаю, посмотрю, — а вы плавать. Вот хоть убей не пойму, зачем вы в это озеро лезете?

Борман взял кружку и, обжигая руки, поспешил вернуть ее обратно.

— Я же говорю, искупаться решили. Вы же видели. Слова с делами не расходятся.

Емельянов прищурился и отхлебнул кипяток из чашки.

— Видел — правда плавали. Только почему полезли в это озеро, на передовой? За нашими позициями в тылу есть еще пара озер. Там же безопасней!

— Так это ближе.

— Упрямые вы ребята. Ну, не хотите говорить правду, бог с вами. Завтра поговорим. Вы чай пейте, а то простынете. Вам сейчас согреться надо. И обратно ступайте на позицию. Купальщики!

Спирт первым догадался снять пилотку и, обмотав ею горячую кружку, легко взял ее в руки. Его примеру последовали и остальные, с жадностью втягивая горячую воду посиневшими губами.

* * *

Утром, выскребя кашу из своего котелка. Череп облизал ложку. Завтрак был закончен.

— С такой кормежкой я тут долго не протяну.

— Ты фильмы о блокаде Ленинграда смотрел? Там люди от голода умирают, так что молчи и скажи спасибо, что это дают, — сказал Борман, вяло ковыряющийся в своем котелке.

— И кого мне благодарить за это доброе дело? Узнал бы, какая сука нас сюда забросила, убил бы гадину.

— Да, это вопрос — кто нас сюда вмантурил. — Спирт положил на дно окопа пустой котелок.

Борман задумался, словно вспомнил что-то важное.

— Слышите, парни, а что нам та бабка с молоком на раскопе плела?

— Ну, сын у нее вроде тут погиб. Просила найти бедняжку, — рассмеялся Спирт.

— Во-во. И что мы тогда сделали? — Борман многозначительно поднял палец. — Мы тогда пообещали сделать все возможное и невозможное для этого. Похоже, на невозможном мы и залетели сюда.

— Так это что значит, пока мы его не найдем, нам не вернуться? Как задание, что ли? — Череп посмотрел на Спирта.

— Да, качок, что-что, а с логикой у тебя порядок.

— Наобещали вы. Лично я ничего ей не обещал. А отдуваемся почему-то все, — проворчал Чуха.

— Заткнись, «художник-передвижник». Сам, помню, молочко ее после меня хлебал дай боже. Не обещал он, блин. — Череп зло посмотрел на Чуху.

Борман встал и нервно зашагал по окопу.

— Как его звали, кто помнит?

— Бабка сказала, что на портсигаре дарственная надпись «Дмитрию Соколову на долгую память», — глухо отозвался Чуха.

— Это уж точно — на долгую память. До конца дней своих буду помнить, — заметил Череп.

— На счет долгой памяти не обольщайся. Может, она будет совсем коротенькой, по понятным причинам, — пошутил Спирт.

— Не короче твоей, — огрызнулся Череп.

Борман засунул руки в карманы галифе.

— Да хватит вам, надо выяснить, где этот Соколов. Мы же здесь сейчас, а он где-то рядом. Узнаем — и домой с чистой совестью.

Наступила пауза. Неожиданно для всех толковую мысль подал Череп.

— У Емельянова надо спросить. Он тут дольше всех воюет.

Спирт встал и потянулся.

— Верно. Череп, пойдешь со мной?

— Без проблем!

Спирт и Череп, наклоняясь, чтобы головы не попали под пулю снайпера, пошли по окопам искать старшину.

* * *

Они нос в нос столкнулись с Емельяновым.

— А я вас ищу. Где остальные? — с озабоченным видом спросил старшина.

— Да все на месте, там, — неопределенно махнул рукой Спирт. — А что случилось?

— Ну, раз там, то сделай так, чтобы все через пять минут были у Карпенко. Бегом. Время пошло.

— Товарищ старшина, сейчас побежим, конечно, — кашлянул Спирт. — Один вопрос, не припомните среди бойцов Дмитрия Соколова?

— А тебе это зачем?

— Так я его знакомый. Он же из-под Питера. Знаю, что Димон где-то тут воюет. Решил проведать пацана. Всего делов-то.

— Вот не пойму. И вроде говорите вы на русском, а все как-то не так… Был тут такой Соколов. И даже не один. Хорошие ребята — однофамильцы были.

— Были? — спросил настороженно Спирт. — А теперь где они?

— Там, где и все остальные, парень. Одного из них вроде действительно звали Димой.

— А других Дим Соколовых не было?

— Из тех, кого я знаю, больше нет. Все, кончай трепаться. Быстро со своими к Карпенко.

* * *

Через пять минут следопыты зашли в блиндаж политрука Карпенко. В них с трудом можно было узнать тех четверых трясущихся от страха парней в накинутых на голое тело плащ-палатках, стоявших перед политруком всего несколько дней назад. Череп так просто выглядел настоящим солдатом. Он успел самостоятельно подогнать форму под свою крепкую фигуру и даже перенял подмеченные им элементы фронтовой моды — чуть выпрямив бляху ремня и немного подогнув лучи красной звезды на пилотке. Спирт и Борман выглядели не менее бывалыми. И даже Чуха теперь напоминал студента, призванного в армию с первого курса. Карпенко не без одобрения посмотрел на вошедших.

— А, гости из будущего. Заходите.

— Здравия желаем, товарищ политрук! — рявкнули хором следопыты.

— Ладно, ладно. Ближе к делу. Мне старшина рассказывал, что вы вроде как ночью к озеру ходили. Так или не так?

— Да мы просто помыться хотели, товарищ политрук, — бледнея, пояснил Борман.

— На слабоумных вы не похожи. — Карпенко покосился на Черепа и продолжил: — Ну да ладно, говорю начистоту. После нескольких неудачных проходов в тыл к немцам в батальонной разведке почти никого не осталось. А меня командование каждый день долбит — давай «языка», давай «языка». Есть данные, что фрицы затевают что-то. Так что, бойцы, слушай приказ — этой ночью вы пойдете через линию фронта. В плен брать только офицера. Вопросы есть?

— Вопросов нет, — легкомысленно ответил улыбающийся Череп.

— Тогда документы на стол. Сейчас выспитесь, ну а ночью вперед — за «языком». Всё, свободны.

Замявшись, следопыты с неохотой по очереди отдали Карпенко военные билеты. Знакомый сейф снова открыл свое чрево. Всем стало не по себе.

* * *

В землянке Демина, положив под головы вещевые мешки, следопыты лежали в ряд, как младенцы в роддоме. Сон не шел.

— Я вот, Череп, не пойму тебя. Чего ты за всех отвечаешь — вопросов у него нет. А ты нас спросил? — проворчал лежащий крайним Чуха.

Череп привстал и повернулся к нему лицом.

— Не понял, а че, я у тебя должен был разрешение спросить?

— Череп прав. Вариантов не было. И надо сказать спасибо, что Карпенко про наши ночные купания не стал докапываться, — рассудительно заметил Борман.

Спирт, лежащий с другого края, сладко пожевал соломинку.

— А вообще-то в разведку идти стремно.

— А тут вообще все стремно. Лично я каждый раз очкую, когда мы в блиндаж входим. А когда Карпенко документы в сейф спрятал, то вообще по спине такой холод пробежал, — вздохнул Борман.

Спирт привстал.

— И ты?! Я тоже эту тему просек.

— Какую тему? — встрепенулся Череп.

— Слушай сюда, умник. Один раз объясняю, второго раза не будет. Когда мы блиндаж разрыли, там четверо рядовых без оружия было. Так? — стал объяснять ему Борман.

— Ну? — снова спросил Череп.

— Кроме того, в блиндаже в момент взрыва были политрук Карпенко и медсестра Нина. Теперь мы это точно знаем. Также, к сожалению, нам известно, что на момент взрыва наши документы были запертыми в сейфе.

— Так ты думаешь, что это мы сами себя откопали?

— Молодец, гений. Мы это или другие рядовые, не знаю, но такие совпадения мне не нравятся.

Спирт привстал.

— Все так. Когда мы в блиндаже у Карпенко, я совершенно спокоен, пока Ниночки рядом нет. Вот с ней комплектик будет полный.

С улицы раздался голос старшины:

— А ну спать!

Следопыты разом закрыли глаза и старательно засопели.

— Как в пионерлагере, — проворчал Спирт.

По лицу Чухи, лежащего спиной к остальным, потекли слезы.

* * *

Эта ночь, не в пример предыдущей, выдалась облачной. Следопыты, вооруженные автоматами ППШ, переминались с ноги на ногу в передовом окопе. Старшина еще раз поднял бинокль к глазам.

— Тихо пока. Ну, давайте, вперед, ребята. С богом!

— Давай, батя! — Череп перемахнул через бруствер.

— Если что, считайте меня комсомольцем, — съехидничал Спирт и пополз за Черепом.

— А меня коммунистом, — вздохнул Борман.

— Давай, давай, хлопец, будешь коммунистом, — доброжелательно сказал Емельянов, похлопав по спине мрачного Бормана.

Перед тем как последовать за своими, Чуха нервно прошептал:

— Это очень важно. Нине, медсестре, передайте, чтобы в блиндаж к политруку не заходила. И еще скажите ей, что я люблю ее. И еще передайте, она обязательно будет актрисой.

— Вернешься и сам все скажешь, — вздохнул Емельянов. — Давай, парень. Будь осторожней.

Чуха ужом выполз из окопа и направился за остальными. С позиций немцев взлетела осветительная ракета. Разведчики замерли. С возвращением спасительной темноты они возобновили движение. Емельянов увлажненными глазами смотрел им вслед. Затем он вздохнул и перекрестился.

* * *

— Ну, че делать будем? Так и прошарим мимо или нырнем на обратном пути? — Череп грязной ладонью вытер пот со лба.

— Ты что, дурак? Я так лично только до озера и полз, — сказал Спирт, уже снимая сапоги.

— Я тоже. — Чуха стянул с себя гимнастерку.

— Череп, обратного пути может и не быть, — добавил раздевающийся Борман.

Череп вздохнул и тоже начал раздеваться. С каким-то сожалением он посмотрел на брошенное оружие.

— А что Карпенко скажем, если не получится? Да и этого Соколова мы еще не нашли.

Спирт полностью разделся и зашел в воду.

— Ну сказали же тебе, не вернулся Соколов из боя. Не найдем мы его, поздно прибыли. А такой шанс упускать глупо. Да и какой смысл идти в разведку? Хочешь, чтобы тебе башку прострелили, или в концлагере сгнить?

Борман похлопал Черепа по плечу.

— Не переживай. Вот что я думаю: поныряем, а если не получится домой попасть, вернемся опять в Красную Армию. Карпенко скажем, что офицеры не попадались. Такое же бывает. Надеюсь, за это нас не расстреляют.

Череп стянул с себя сапоги.

— Да я не против. Как скажете. Только жаль, прикольно было бы живого фрица взять.

Заходящий в воду Борман оглянулся.

— Череп, ты, наверное, не понимаешь. Это не сон и не сказка. Здесь настоящая война. Тут реально убивают. Ты же не бессмертный. И мы тоже. Наша задача отсюда выбраться, а не воевать.

— Да понял я, понял, — проворчал Череп.

Они заплыли на середину озера, кружили, ныряли, но никаких изменений не чувствовали. Раздраженный Спирт хлопнул рукой по воде.

— Да что такое! Ничего не получается.

Череп вынырнул с глубины.

— Бр-р-р. Там еще холодней.

Чуха запаниковал.

— Пацаны, а может, и нет никакого пути назад. И все это напрасно. Мы никогда не вернемся. И будем тут…

— Череп, утопи этого идиота! — прохрипел Борман.

— С удовольствием.

Чуха, сбивая дыхание, изо всех сил поплыл к берегу. За ним легкими, сильными гребками рванулся Череп. К берегу они подплыли практически одновременно. Чуха резво подбежал к месту, где разделся. Его одежда оказалась разбросанной, автомата нигде не было.

— Не понял! — охнул Чуха.

Не успев осознать возможные последствия, он обернулся. Голый Череп поднял вверх руки и часто моргал. А за Черепом с автоматом наперевес стоял улыбающийся немецкий солдат.

* * *

Чуха едва помнил, как немецкие солдаты загнали Спирта и Бормана на берег, как он и его приятели оделись, как их отвели под конвоем в какое-то село. Пришел в себя он только в кабинете, в котором раньше, по всей видимости, располагался председатель сельсовета. Теперь в кресле бывшего председателя, нога на ногу, сидел строгий немецкий офицер в черной форме СС.

Следопытов выстроили в ряд перед обитым зеленым сукном столом. Веревка туго стягивала руки. Офицер не без любопытства рассматривал пленных, дав им возможность также осмотреться.

Вместо ковра на полу лежало красное знамя колхоза. Портрет Сталина новые хозяева оставили на прежнем месте, только глаза у него были выбиты пулями, что придавало облику вождя мистически-зловещее выражение. Обращала на себя внимание изрешеченная задняя стена, вся в бурых пятнах, с клочками прилипших волос. Чуху начал бить озноб и от страха, и от холода. Немецкий офицер встал и подошел ближе.

— Поплавали, господа красноармейцы? — на прекрасном русском осведомился он. — Вода положительно влияет на здоровье и успокаивает нервы, не правда ли?

Череп скривил рот в улыбке, что не осталось незамеченным для эсэсовца. Офицер продолжил:

— Завидую вам, что вы нашли время и, главное, место для водных процедур. Жаль только, что пришлось прервать ваш отдых. Надеюсь, вы не обиделись на нас?

Следопыты молча переглянулись.

— Ладно, я вижу, вы чем-то расстроены и у вас нет настроения шутить.

Обер-лейтенант СС взял левой рукой со стола кастет и вложил его в правую руку в черной, кожаной перчатке.

— А теперь серьезно. Как, наверно, вам известно, мы пленных не берем. Немецкое командование предлагает вам два варианта — перейти на службу великой Германии или… Надеюсь, вы не сомневаетесь в нашей скорой победе над Советами?

Череп сплюнул себе под ноги.

— А я как раз уверен в обратном, потому что в будущем…

Обер-лейтенант не дал ему договорить. Череп упал как подкошенный, из его открытого рта потекла тонкая струйка крови. Немецкий офицер потер свою руку, удивленно качая головой.

— Однако, какая крепкая челюсть. Мой друг, могу вас поздравить. У вас череп неандертальца.

Затем он вернулся к столу, взял чашку с чаем и сделал глоток.

— Закончим нашу милую беседу. Я всем даю шесть часов на размышление. Все зависит от вашего выбора: или вас расстреляют, или накормят и отправят в тыл. Разумеется, в наш тыл.

Немецкий офицер рассмеялся и жестом приказал стоящему в дверях автоматчику увести следопытов.

* * *

Солдаты втолкнули их в складское помещение при магазине. Захлопнулась дверь, и раздался лязг засова. Практически на ощупь они стали продвигаться в глубь склада.

— Осторожно, парни, на меня не наступите!

Тут же раздался звук падения и испуганный вопль — это упал Череп, споткнувшись о чью-то ногу.

Голос прокомментировал его падение:

— Предупреждал же, косолапый. Кто такие?

Глаза следопытов начали привыкать к темноте, и они разглядели, как с пола встал парень невысокого роста в изодранной гимнастерке.

— Свои мы, — сказал Борман.

— Понятно, что свои. Чужие, они там. Какими ветрами сюда занесло?

— Да вот, в разведку сходили.

— Понятно. Бывает. Что бойцы, время подумать дали?

— Дали.

— Ну, тогда присаживайся, разведка. Тут кроме нас никого больше нет. Давай знакомиться.

Парень снова сел на земляной пол и протянул руку.

— Дима.

— Олег, — представился Череп.

— Сергей, — протянул руку Борман.

— Я Виталик, — назвал себя Чуха.

— А меня Андреем называй. — Спирт последним подал руку красноармейцу.

На душе следопытов стало немного спокойнее. Во-первых, вероятность скорой гибели отступила на время, вдобавок им было приятно, что они оказались здесь не одни, да и в этом Диме было что-то располагающее, рядом с ним становилось легче. Череп потрогал челюсть.

— Давно тут? — поинтересовался он.

— Да вот уже часов шесть будет. Скоро ответ держать.

— Ну и че ты им скажешь? — полюбопытствовал Борман.

— Да я им сразу сказал — нет. Дали время подумать сдуру. А я решил, что хрен просто так уйду на тот свет. Когда придут за мной, вцеплюсь в горло ближайшему. Гвоздь из стены сумел вытащить, так что шансы на успех выросли. Хорошо, что вы пришли. Может, больше гадов на тот свет захватим. Как думаете, ребята?

Следопыты посмотрели друг другу в глаза и еще раз убедились, что мысль сказать «нет» никому из них в голову не пришла. Чуха, которого еще била дрожь, стыдливо отвернулся.

— Отвоевались мы, хватит.

Красноармеец недоуменно пожал плечами.

— Не понял, вы что, в фашисты записались, ребята?

— Ты такой умный — фашисты, не фашисты. Патриот выискался! Ты за себя отвечай, — проворчал Чуха.

— Это точно. У каждого свой ответ. И этот ответ надо держать.

— Да это вообще не наша война, не напрягай, комсомолец. Если бы ты знал, откуда мы, — рубанул Спирт сгоряча.

— Ну и откуда такие суки берутся?

— Только давай без сук. Сказал бы я тебе, только ты все равно не поверишь. — Борман внимательно посмотрел на парня.

— Мы случайно здесь оказались, — извиняющимся тоном сказал Череп.

— Случайно? — ехидно переспросил Дима.

— Случайно, не случайно, тебе какая разница? — повысил голос Спирт.

— Есть разница, только вам, похоже, граждане, ее не понять.

Красноармеец подошел к двери и стал справа от нее. Затем вытащил гвоздь и сделал пару взмахов. Судя по его движениям, бить он собирался в висок.

— Ничего, ничего, главное попасть, чтобы наверняка, — нервно сказал сам себе красноармеец.

Наблюдавший за ним Спирт наклонился к Борману.

— Слышь, как ты думаешь, если этот чудик и вправду на немцев нападет, то с нами что будет?

— Ты прав, Спиртяга. Захреначат нас тут с этим!

— Вот-вот. Вместе сидели — вместе и отвечать придется, — проворчал Чуха.

— Да мы же не при делах, — удивился Череп.

Борман вздохнул и погладил Черепа по голове, словно маленького ребенка.

— Забыл, где мы? Кто же тут разбираться будет, родной мой? Мы для них одно целое. Перестреляют, как куропаток.

Спирт с готовностью встал и кивнул в сторону красноармейца.

— Надо уговорить его.

Борман медленно подошел к красноармейцу.

— Эй, приятель, как там тебя…

— Я тебе не приятель, — огрызнулся парень.

Спирт обошел его с другой стороны.

— Димон, тут такой расклад получается. Нам, понимаешь, как-то не с руки твой героизм.

— За шкуру свою трясетесь? Так сидите тут в уголке тихонько…

— Мы бы и сидели в своем уголке, но понимаешь, немцы, они же разбираться не будут. — Борман положил руку на плечо Диме, но тот резко скинул ее.

— Вместе же сидим, — ласковым голосом сказал Спирт.

— Не вместе, — упрямо возразил парень.

К приятелям присоединились Чуха и Череп, беря красноармейца в кольцо. Борман снова положил руку на плечо Дмитрию.

— Ты поимей совесть. Что же, нам теперь всем помирать?

Парень, пытаясь освободиться, сделал шаг назад, но натолкнулся на мускулистую грудь Черепа.

— Да вас по закону военного времени…

— Не будь сволочью, Димон, тебе-то какой навар, если нас тут грохнут. — Спирт схватил его за руку.

— Пойми ты, наше место не здесь, — угрожающе сказал Борман.

Красноармеец растерялся, переводя взгляд то на одного, то на другого, ища хоть каплю понимания и сочувствия.

— Если Родина в опасности, наш долг…

— Такие как ты нам всю жизнь изгадили, — перебил его Спирт. — Сами лезут в пекло и других толкают. Ты думаешь, потомки спасибо тебе скажут?

— Скажут, что ты сталинский режим поддерживал. Забудут вас. Назовут вас винтиками и пушечным мясом, — добавил Борман, сжимая рукой плечо парню.

— Да ты обосрешься, если узнаешь, что в двадцать первом веке по Москве будут ходить молодые парни и вскидывать руку с криком «Хайль Гитлер», — с вызовом посмотрел красноармейцу в глаза Спирт.

— Да я тебя за такие слова, сволочь… — Красноармеец попытался замахнуться, но его крепко удерживали Спирт и Череп.

— Дим, дай сюда гвоздик, — как можно ласковей, издевательским тоном, попросил Борман.

— Гады!

Красноармеец попытался вырваться, но Череп с размаху ударил его ребром ладони по шее, а Спирт — в живот. Дмитрий согнулся пополам и завалился, в бессилии застонав. На пол упал длинный ржавый гвоздь. Чуха нагнулся и с готовностью подобрал его.

— Ну вот, сознательный ты наш, так лучше будет, — с удовлетворением подытожил Борман. — Да, Череп, ты его карманы проверь, может, еще что прячет.

Череп, не обращая внимания на протест красноармейца, быстро обшарил его карманы и достал из гимнастерки металлический предмет прямоугольной формы.

— Вроде ничего больше нет. Только железка какая-то.

— Железку спрячь, — приказал Борман.

Раздался звук шагов. Засов с лязгом отошел в сторону, дверь распахнулась, пропуская утренние лучи солнца. В помещение зашли два немецких автоматчика.

— Ээээ, наше время еще не вышло, — запротестовал Борман, но немец жестко подтолкнул его к выходу дулом автомата.

— Постойте: мир, дружба, жвачка, — попытался поддержать протест Бормана Спирт, но получил сапогом по заду.

Решив, что их сейчас отправят на расстрел, Чуха заверещал, с мольбой протягивая руки к немецким солдатам:

— Не трогайте меня. Я жить хочу. Не убивайте, дяденьки. У меня бабушка наполовину немка.

Немецкий пехотинец передернул затвор автомата.

— Шнель, шнель.

Череп и Борман подхватили за руки упирающегося Чуху и потащили к выходу.

— Всё, всё, поняли, выходим.

— Мамочка! Не убивайте! — закричал было снова упирающийся Чуха, но, получив затрещину от Черепа, безвольно замолчал.

* * *

Немецкие солдаты повели пленных от тюрьмы-склада к растущей рядом, через скошенное поле, березовой рощице. Там их уже ожидал знакомый обер-лейтенант СС. Довольно улыбаясь, офицер делал энергичные махи руками, насколько подобную гимнастику позволял жесткий покрой черного мундира. Следопытов и красноармейца Диму подвели к эсэсовцу. Он с пониманием, по-приятельски кивнул им и показал на четыре приготовленные лопаты. Затем остановился напротив Димы.

— Ваш ответ?

— Я дважды не повторяю, — тихо произнес красноармеец.

— У вас есть еще пять минут. Пока подумайте. — Офицер с удовольствием вдохнул пахнущий сеном и утренней росой воздух. — Посмотрите на этот мир. Он прекрасен, не правда ли?

Не дожидаясь ответа, обер-лейтенант СС спросил Бормана:

— Вы хотите потрудиться на благо Германии и помочь товарищу?

Следопыты в едином порыве услужливо закивали, не скрывая своей пьянящей радости от представившегося шанса жить дальше и дышать этим пронзенным утренними лучами чистым воздухом, пусть даже вместе с офицером СС.

— Гут. — Обер-лейтенант махнул рукой. — Начинайте.

Разбирая инструмент, каждый из следопытов невольно посмотрел с мольбой на небо, словно там можно было прочесть ответ на вопрос, за что им послан такой рок — копать могилы.

Умело делая ставшую для них уже привычной работу, они уложились в три минуты. Обер-лейтенант СС посмотрел на часы и одобрительно закивал.

— Гут, гут, хорошо работаете.

— Прости, — тихо шепнул Череп, заглянув в глаза красноармейцу. Но тот словно не слышал его. Он смотрел поверх голов на летящую в золотых лучах солнца стаю птиц. Утро выдалось безоблачным и теплым.

Обер-лейтенант кивнул двум пехотинцам.

— Ответ, — зевнув, спросил офицер.

Красноармеец вздрогнул, обвел жадным взглядом окрестности и сам подошел к яме, встав на краю.

— Ничего, сволочь, придет время…

Раздалась автоматная очередь. Красноармеец Дима, не договорив, упал в могилу.

* * *

Следопыты сидели в ряд, прислонившись спиной к стене склада, в ожидании истечения шести часов, данных им на раздумье обер-лейтенантом СС. Воздух складского помещения был пронизан тонкими лучами солнца, пробившимися сквозь щели бревенчатого потолка. Солнце поднималось все выше. Время шло.

— М-да, — неопределенно сказал Борман.

— На душе-то как тошно, — поделился настроением Череп. — Че теперь делать-то?

— Че делать, че делать? Надо этого, как его, Соколова найти, чтобы вернуться, — ответил Борман.

— Да нет его уже в живых. Я же вам рассказал. Емельянов четко ответил, Соколов не вернулся из боя. Все, финита ля комедия, — махнул рукой Спирт.

— Ну, тогда надо в этой войне выжить и жить дальше. Может быть, естественным путем и доживем до наших дней, — мудро заметил Борман.

— Чего-то меня такой вариант не прикалывает, — промямлил Череп.

— А кого прикалывает? Я так понимаю, что шансов у нас добраться до дома практически нет, — отрезал Спирт.

— Нет?! Что с нами будет дальше? — в ужасе прокричал Чуха.

Борман твердо посмотрел ему в глаза.

— А ты че думал, если с немцами сотрудничать будешь, то они тебя на курорт пошлют и выдадут талоны на усиленное питание? А потом билет домой купят? Дай бог, если в разведшколу отправят.

— Точно, как в фильме «Щит и меч». А там как повезет, — задумался Череп.

— Я высоты боюсь, — пискнул Чуха.

— Боится он… Тогда надо будет СМЕРШа бояться, — вздохнул Спирт.

— А могут в карательный отряд записать. Тогда своих расстреливать придется, — мстительно, наслаждаясь испугом Чухи, добавил Борман.

— Вот же попадалово. — Череп обхватил голову руками.

— Да, лажа получается. Череп, а что ты там за железку у этого Димы надыбал?

Череп ленивым движением достал из кармана портсигар — на его крышке была изображена Спасская башня Кремля, а на месте звезды блестела вставка под рубин. Под изображением была надпись — «Дмитрию Соколову на долгую память».

Череп и Борман переглянулись.

— Ну, че там? — нетерпеливо спросил Спирт.

— Обалдеть. «Дмитрию Соколову на долгую память…» — с удивлением прочитал вслух Борман. — Ну везет же нам, парни, кажется, нашли его.

Чуха подпрыгнул от радости.

— Ага, нашли и надежно закопали.

Борман встал, лицо его ожило, глаза заблестели.

— Так, планы меняются. Надо к нашим прорываться и опять к озеру.

За ним поднялся Череп.

— Ну слава богу! Хоть в чем-то везет.

Спирт уже простукивал стену.

— Может, подкоп? — предложил Борман.

— Точно, пол тут земляной, только утрамбованный слишком, — поддержал Спирт. — Чуха, где твой гвоздь?

— Я его того… в могилу кинул. Он же его как бы был, — извиняющимся тоном пояснил Чуха.

— Вот идиот. — Спирт закатил глаза.

— Откуда я знал? — обиделся Чуха.

Череп опустился на колени у стены, пытаясь рыть отвердевшую землю руками.

— Тут не земля, а цемент.

— Пацаны, есть идея. — Борман протянул руку к Черепу: — Дай сюда портсигар.

Он разломал портсигар на две половинки, одну дал Спирту, другую Черепу.

— Копай, ребята!

— Череп, тебе эта хреновина ничего не напоминает? — тяжело дыша, спросил приятеля Спирт.

— Да вроде видели ее. Помнишь, у деда в деревне, когда за продуктами ходили? Только надпись была затерта. Без «Дмитрию Соколову».

— Хорош языками чесать, ройте быстрее, время тикает, — оборвал их воспоминания Борман.

Однако земля не поддавалась. Половинки от портсигара лишь скребли по ней, как по цементу.

— Сколько времени нам еще здесь сидеть? — спросил Борман.

— Думаю, минут двадцать, — ответил Спирт.

— Не успеем, — вздохнул Борман. — Надо что-то придумать, парни. Включайте соображалки.

Чуха отошел в угол и расстегнул брюки.

— Стой, идиот! — закричал ему Борман. — Ссы сюда.

Через минуту в одно и то же место помочились все. Копать было противно, но лаз был вырыт.

* * *

Путь был один — через знакомое поле к березовой роще, мимо холмика свежевырытой земли над могилой Соколова.

С другой стороны склада раздались немецкая речь и смех. Следопыты тут же пригнулись и замерли. До истечения срока оставались считанные минуты. Борман прислонил палец к губам и первым по-пластунски пополз через поле. За ним последовали и остальные. Угрюмо сопя, коленями и локтями подминая под себя землю и боясь обернуться, они успели добраться до первых кустов в роще, прежде чем со стороны склада раздались крики. Четверка вскочила и понеслась в лес. Раздались автоматные очереди. Пули сбивали ветки и листву, но никого не задело. Выбежав на небольшую поляну, беглецы остановились.

— Кажись, пронесло, — тяжело дыша, сказал Борман.

— Где наши? — спросил Спирт.

Череп махнул рукой в восточном направлении — он всегда хорошо ориентировался на местности.

— Да, и чтобы о плене молчок, а то наши нам свой пионерлагерь быстро организуют. Череп, тебя это отдельно касается. Рот свой держи на замке, — предупредил Борман.

* * *

Через час следопыты стояли в блиндаже перед разгневанным политруком.

— Я вас за чем посылал? Где «язык», спрашиваю?

Борман сделал шаг вперед.

— Так это, товарищ политрук, не получилось. Одни солдаты попадались. Вы приказали брать только офицера.

— Мы старались, но увы, — развел руками Спирт.

— Что «но увы»? А где оружие? Где ваше оружие, товарищи бойцы? И чем от вас так воняет?

— Оружие утонуло. Мы водную преграду преодолевали и, сами понимаете… — пояснил Борман.

— Какую, к чертям собачьим, преграду? Что вы мне тут плетете? — стукнул кулаком по столу политрук.

— Так озеро на пути было, товарищ политрук. Его и преодолевали, — заморгал Череп.

Карпенко побагровел.

— Вы что, опять в это озеро полезли?

— Маневр делали, чтобы никто не заметил. Как лучше хотели, — пролепетал побледневший Борман.

— Какой маневр? Какое озеро? Мне «язык» нужен. Не сегодня завтра немцы пойдут в наступление. Нужно точно знать время и место. А вы о каких-то маневрах плетете. Не солдаты, а команда умственно отсталых. Делаю скидку, что еще зеленые и не обучены разведке, но в последний раз, запомните. Идите отсюда, чтобы я вас не видел.

Следопыты с готовностью развернулись, намереваясь уйти.

— Военные билеты возьмите. — Политрук открыл сейф и протянул следопытам документы. — И помойтесь, а то воняет от вас.

Вышедших из блиндажа следопытов встретил Емельянов. Старшина широко, по-отечески улыбался, казалось, еще чуть-чуть — и расцелует каждого.

— Ну что, всыпал вам политрук?

— Не без этого, — поежился Борман.

— И правильно. Я уже извелся весь. Светает, а вас все нет и нет.

— Батя, ты бы знал, как мы извелись, — почесал затылок Спирт.

— Ладно, живы — и слава богу. — Емельянов похлопал каждого по плечу, словно хотел убедиться, что они на самом деле живы.

— А вот оружие вы, конечно, зря потеряли, — сварливо добавил он.

— Батя, какое там оружие? Там такой беспредел был, веришь, нет?!

— Да верю, верю. Давай, герои, идите. Скоро фашист на нас полезет. Вот Карпенко и психует.

Следопыты засеменили по лабиринту окопов и траншей за старшиной к землянке Демина, ставшей им временным домом.

* * *

Емельянов достал из своего вещевого мешка и поставил на стол банку тушенки и четвертинку хлеба. При виде еды у Черепа так закружилась голова, что он невольно облокотился на стенку, держась за живот. Старшина отошел в сторону, как бы любуясь со стороны натюрмортом, довольно крякнул, вытянул из-за голенища сапога нож и ловко вскрыл им банку.

— Ну давай, разведка, трескай. Вот видите, нам тушенку подбросили. Верный признак, скоро тут горячо будет. Вам одну банку оставил, как знал, что вернетесь. Ладно, ешьте, а я пойду оружие вам посмотрю.

Старшина бережно положил вещмешок за снарядный ящик и вышел из землянки. Череп протянул руку к банке — Борман ударил его по пальцам и кивнул в сторону выхода.

— Не торопись. Иди глянь.

Череп высунул голову из землянки.

— Да вроде никого.

Борман порезал хлеб на четыре кусочка и принялся выковыривать ножом тушенку.

— Тут скоро такое начнется, мало не покажется. Я думаю, защищать Родину не входит в наши планы.

— И че? — спросил Череп, который от голода потерял способность соображать.

— Соколова нашли, дверка открылась. Дернем за веревочку — и мы дома, — пояснил Спирт.

— Дергаем в полночь. — Борман положил каждому на хлеб по куску тушенки.

Следопыты разобрали бутерброды.

— Я вот что думаю, может, нам напоследок пару вещичек надежно закопать? А дома наверняка откопаем, — жуя, подал идею Чуха.

— Ну, ты совсем безбашенный. — Спирт пожал плечами.

— Я в этом участвовать не собираюсь, — с набитым ртом пробубнил Череп и отрицательно замотал головой.

Борман показал Чухе кулак и весьма выразительно посмотрел ему в глаза.

— Только попробуй.

* * *

Раскачиваясь на стуле, Карпенко протирал тряпкой наган и тихонько насвистывал. Перед ним на столе в ряд выстроились патроны. В блиндаж зашел старшина.

— Вызывали, товарищ политрук?

— Садись. Дело есть. Скажи, чего в этом озере такого, что они постоянно туда лезут?

Емельянов неопределенно пожал плечами. Карпенко внимательно посмотрел на него и вздохнул.

— Не нравится мне все это. Сам что думаешь?

— Не без придури, конечно, ребята, но так ничего плохого о них сказать не могу.

Карпенко зарядил барабан.

— Придурь — она там, дома осталась. А здесь это по-другому называется. Не удивлюсь, если они ночью снова к озеру пойдут. Головой отвечаешь, понял, старшина?!

— Так точно, товарищ политрук. Проверим.

* * *

После скорого обеда следопыты прилегли в тени сосен, окружавших палатку медсанбата. Вернувшись с ночного рейда за линию фронта, они имели право на отдых. Чуха терпеливо подождал, когда его приятели заснут, тихо встал и, оглядываясь, пошел по окопам на первую линию обороны. Попадавшиеся ему навстречу красноармейцы не обращали на него никакого внимания, для них он уже стал своим, несколько чудаковатым парнем из блокадного Ленинграда. По пути Чуха прихватил бесхозную саперную лопатку. Остановившись у землянки Демина, он осмотрелся по сторонам и, убедившись, что его никто не видит, тихо зашел в нее. Стараясь не шуметь, Чуха достал из-за ящика вещевой мешок старшины, зубами развязал узел, порылся в содержимом и вытащил сверток из белой ткани и наган.

Сверток был вытрясен над столом — на доски со звоном упали орден боевого Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Чуха тихо свистнул:

— Храните деньги в сберегательной кассе.

Он аккуратно положил вещевой мешок старшины на место, затем завернул ордена и наган в тряпку и начал рыть саперной лопаткой яму в углу.

* * *

К землянке подошел Емельянов. Он занес руку, чтобы отодвинуть брезентовый полог, — неожиданно на него выскочил Чуха с саперной лопаткой в руке. Старшина от неожиданности отшатнулся.

— Тьфу ты черт. Напугал.

Чуха нервно пожал плечами.

— Извините, товарищ старшина, не заметил.

— А лопатка зачем?

Чуха повертел в руках лопатку.

— А там… позицию углубить.

— А-а-а, ну-ну. Молодец.

* * *

Следующая ночь опять выдалась ясной. Около полуночи следопыты собрались в окопе. Нетерпеливый Спирт осторожно выглянул.

— Ну что, еще немного — и мы дома.

— Как говоришь, дернем за веревочку — и дверь откроется? — желая подбодрить ребят, пошутил Борман. — Ну, поползли.

Спирт полез первым. За ним Борман и Чуха. Череп оглянулся, всматриваясь в полумрак. В полусотне метров вспыхнул огонек папиросы. Череп подтянулся и перекинул тело через бруствер.

— Прощайте, скалистые горы.

К берегу следопыты подползли быстрее, чем раньше, — сказывался опыт. Аккуратно разделись, спрятав в кустах форму. Первым, крадучись, зашел в озеро Спирт.

— Да блин, хоть бы потеплела.

За ним так же аккуратно зашли остальные. Плыли молча. На середине привычно закружили, иногда ныряя в пахнущую торфом воду. Первым не выдержал Чуха.

— Ну?! Может, мы уже дома?

Борман выплюнул попавшую в рот воду.

— Не похоже.

— Господи, когда это закончится?

Борман огляделся по сторонам. Было тихо.

— Ничего не понимаю. Вроде все сделали, чего еще не хватает?

С берега раздался строгий голос старшины:

— Вылазь!

Череп ударил ладонью по воде. На берегу как из-под земли появились Емельянов с двумя красноармейцами.

— Мы еще немного поплаваем, и все, — жалобно попросил Борман.

Емельянов твердо повторил приказ:

— Вылазь.

Красноармеец передернул затвор автомата.

— Какой-то круг заколдованный, — разочарованно, выстукивая зубами дробь, произнес Спирт.

Ребята переглянулись и молча поплыли к берегу. Других вариантов судьба не предложила.

* * *

Понимая нелепость ситуации и трагизм ее возможных последствий, следопыты тряслись от страха и холода. С мокрых волос по лицу, словно слезы, стекали капли воды. За их спиной у входа в блиндаж с автоматом наперевес стоял Емельянов. Карпенко встал из-за стола и подошел ближе, вглядываясь каждому из них в глаза.

— Опять купались?

Следопыты опустили головы.

— Угу…

— И вы думаете, я поверю в эту чушь?! Вы свои рожи посиневшие видели?

Борман икнул.

— Мы закаляемся.

— Врешь! Не верю! — прыгнул Карпенко к Борману, повышая голос.

— А что, товарищ политрук, устав запрещает купаться? — собрался с духом Борман, решив, что лучшая защита это нападение.

— Да, искупаться, что ли, нельзя? Вообще уже, как в разведку, так нас, а купаться — так фиг?! — неудачно встрял в разговор Череп.

Борман резко повернулся к нему.

— Рот закрой!

Карпенко поменялся в лице.

— Вот как вы заговорили? Устав вспомнили, значит. Хорошо, — неожиданно спокойным голосом сказал политрук, достал грязный матерчатый сверток и бросил его на стол.

— Красноармеец Чухненко, это не вы закопали?

Чуха попятился назад, но наткнулся спиной на Емельянова.

Карпенко вытряхнул содержимое свертка. На стол упали ордена, медаль и наган.

У Чухи нервно задергалась щека.

— Я не хотел.

— Зачем закопали?! Отвечать, быстро! Ну! — сорвался на крик Карпенко.

Чуху затрясло.

— Я, я…

Карпенко достал наган.

— Отвечай! Кто вас послал на озеро?! Быстро! Цель! Кто старший?!

— Я не хотел, — пробубнил Чуха. Карпенко взвел курок нагана. У Чухи от страха перекосило лицо, и он рухнул на колени. Губы его дрожали, он было попытался что-то объяснить, но раздавался лишь жалостный хрип.

— Кто послал?! Говори! Убью! — Политрук направил наган на Чуху: — Почему ходите на озеро?

— Не убивайте. Я все скажу. Я не виноват. Я думал, что вас все равно убьют. Зачем вам награды? Я бы потом откопал…

Карпенко задохнулся от ярости.

— Что ты плетешь? Сбить с толку хочешь? Когда немцы начнут наступление? Говори, сука! Когда наступление?! Ну! А «откопаю потом» — это когда немцы придут?

Чуха сел на землю, размазывая по лицу сопли и слезы.

— Я… я не знаю. Я не знаю. Не убивайте. Я не про немцев. Откопал бы это… потом, в будущем.

— Пристрелю, сволочь!

— Это правда. Я больше не буду. Я правду говорю. Мы из будущего.

— Пристрелю, — ослабевшим голосом сказал Карпенко.

— Из будущего я. Я не виноват, — тихо повторял Чуха, раскачиваясь вперед-назад.

Борман с размаху ударил ногой по лицу Чухи, опрокинув его на спину.

— Вот из-за этой крысы дверь не открылась! Козел, ты в прошлом якорь оставил, понимаешь? Ты прошлое изменил, нарушил причинно-следственную связь, условия возврата не исполнились.

— Вот чмо! Пристрелите его, товарищ политрук! — Спирт быстро понял, что имел в виду Борман, и его тоже затрясло от злости.

Не ожидавший такого поворота событий Карпенко онемел.

— Что?! Так это из-за тебя мы домой не попали? — Череп ударил Чуху ногой. — На, тварь!

— Прекратить! Отставить! Вон отсюда, идиоты! Вон! — закричал Карпенко.

Следопыты, не обращая на него внимания, уже выволакивали Чуху из блиндажа, едва не сбив Емельянова.

Карпенко тяжело опустился на стул.

— Они точно ненормальные. Страшно воевать с такими. Старшина, если еще раз попытаются в озере искупаться, стреляй без предупреждения.

* * *

В землянку Демина влетел Чуха, споткнулся о выступ бревна и, по инерции пролетев несколько метров, упал на ящики из-под патронов. Он быстро перевернулся на спину, прикрыв лицо руками.

В землянку вошли остальные следопыты.

— Ребята, я же не знал. Я как лучше хотел. Мне там деньги очень нужны. Я всем должен, — залепетал Чуха.

— Из-за тебя «там» уже, может, не будет. Я тебя предупреждал, чтобы не брал ничего? — Борман подошел ближе.

— Господа, позвольте я его, — попросил Спирт.

Лязгнул затвор автомата. Борман и Спирт остановились. За их спиной стоял Череп, целящийся в Чуху из автомата ППШ.

— Если бы не ты, мы бы дома уже были. Пацаны, в сторону отойдите, а то кровью этого гада забрызгаю.

— Мама, мама!!! — закричал Чуха, забившись в истерике.

— Ничего ты ему не сделаешь, — неожиданно спокойно сказал Борман, перехватив ствол автомата и опустив его вниз.

— Это почему же?! — сварливо поинтересовался Череп.

— Четверо пришли, четверо и уйти должны. Нельзя нарушать причинно-следственную связь. Без него мы никуда не уйдем, — с сожалением пояснил Борман.

* * *

Утром начался обстрел. Карпенко выбежал из блиндажа и поднес к глазам бинокль. В утренней дымке вдалеке появились немецкая пехота и несколько танков. Тут и там раздавались крики взводных: «По местам! Тревога!»

Личный состав занимал окопы. Снаряды рвались все чаще, пулеметный огонь усиливался. Следопыты, стараясь не привлекать внимания, побежали к левому краю траншеи, периодически для вида постреливая в сторону немцев. Бежали они молча, обмениваясь красноречивыми взглядами. Позицию замыкал противотанковый расчет — дальше шел лес. Прижавшись к тяжелому ружью, целился, расставив ноги, сам старшина Емельянов. Второй номер, маленький худой узбек, лежал у его ног. Череп парня был раскрошен осколком снаряда. К позиции медленно, подминая землю гусеницами, приближался танк PzKpfw IV Ausf F.

Емельянов нажал на курок. Ружье гулко выстрелило. Пуля чиркнула по башне, отскочив от нее. Старшина ругнулся и наклонился к раскрытому ящику. Увидев следопытов, он улыбнулся.

— Что, ребята, жарковато? Ничего, сейчас мы им вжарим.

Емельянов схватил патрон, зарядил ружье и снова выстрелил. Раздался звук глухого удара о броню. Поврежденный танк остановился и начал медленно разворачивать башню в сторону позиции.

— Патрон! Патрон, быстрее! — закричал Емельянов.

Череп быстро схватил еще один патрон и вложил его в патронник ружья. Емельянов передернул затвор и снова прицелился. Завращалась одна из гусениц, разворачивая корпус танка передом к позиции.

— Вот же гад, хитрый, боится боком поворачиваться, лобешник у него мощнее. Ну ничего, щас…

Танк выстрелил. Снаряд разорвался в нескольких метрах справа от расчета.

— Патрон! Живо! — закричал Емельянов в оседающей после взрыва пыли.

Череп схватил последний патрон. Старшина припал к прицелу. Из-под каски по его лбу ручьем тек пот.

— Щас я тебя, гада…

Он снова выстрелил, и бронебойная пуля снова срикошетила. Танк медленно начал двигаться к позиции. Следопыты с тоской посмотрели на густой кустарник, росший в десяти метрах от укреплений. Буквально несколько шагов — и они скрылись бы в лесу. Емельянов оглянулся на следопытов.

— Ближе надо, ближе. Эх… Патрон! Заряжай!

Череп пожал плечами, словно извиняясь.

— Нет больше. Закончились, товарищ старшина.

Емельянов растерянно посмотрел на пустой ящик.

— Мать твою, патроны нужны. Ну, быстрей!

— Мы сейчас принесем. Мы быстро, — трусливо озираясь по сторонам, пообещал Спирт.

— Давайте, хлопчики, быстрее…

Следопыты броском устремились к зарослям кустарника. Внезапно Череп остановился и посмотрел назад. Спирт потянул приятеля за руку.

— Бежим! Чего встал?

Череп отдернул руку.

— Я так не могу.

Неожиданно даже для себя Череп побежал обратно к позициям.

— Идиот, убьют же! — крикнул вдогонку Спирт.

— Я с ним. Встретимся в лесу. — Борман отодвинул Спирта в сторону и побежал за Черепом. Спирт вздохнул, плюнул и побежал за Чухой, уже скрывшимся в кустах.

* * *

Череп и Борман неслись по окопам к землянке Демина, не обращая внимания на свист пуль и взрывы. Вдоль всей линии обороны красноармейцы вели интенсивный огонь. Многие были убиты и ранены. Рядом разорвалась мина. Череп и Борман, пригнувшись, замерли на дне окопа. По спине больно застучали комья земли и, откуда-то сверху в окоп соскользнуло тело сержанта, почти мальчишки. Из-под пробитой осколком каски текла кровь. Борман закрыл глаза погибшему, и они побежали дальше.

* * *

Танк медленно приближался к позиции старшины. Емельянов нагнулся к схрону и достал из него связку гранат. С сожалением еще раз глянув на пустой ящик для снарядов и убедившись, что никого нет рядом, он приготовился к броску. Танк, словно чувствуя это, остановился. Старшина привстал из окопа, намереваясь подползти ближе к пахнущей мазутом многотонной машине. Из пулеметного гнезда танка раздалась короткая очередь. Тело Емельянова безвольно соскользнуло на дно окопа.

* * *

Прихватив из землянки тяжелый ящик с бронебойными патронами, Череп и Борман побежали обратно. Живых красноармейцев оставалось все меньше. Линия обороны была покрыта дымящимися воронками. Следопыты бежали, разбивая колени об ящик, то падая, то поднимаясь. Наконец Борман поднял голову и застыл на месте. Немецкий танк медленно заехал на то, что раньше было позицией старшины, и стал медленно вращаться на месте.

Череп зарычал от бессилия:

— Сволочи, гады! Ненавижу!

Под танком раздался мощный взрыв. Машина еще некоторое время по инерции вращалась и наконец замерла. Борман обнял Черепа.

— Олег, давай в лес.

Борман перелез через бруствер и пополз по-пластунски в сторону леса. За ним тяжело дышал Череп.

* * *

Пройдя метров двести, Борман и Череп выбрались на поляну, где их ожидали Спирт и Чуха. Звуки боя остались позади.

— Что делать-то теперь будем, бойцы Красной Армии? — спросил Спирт.

— А какие варианты? Когда все стихнет, надо к озеру вернуться. — Борман снял пилотку и стер пот на лбу.

Кусты на краю поляны зашевелились. К следопытам вышли два автоматчика — старшина и сержант, форма которых отличалась от армейской. Вместо пилоток они носили офицерские фуражки с синим околышем, кроме того, на них были портупеи. «Заградотряд НКВД», — догадался Борман.

— Стоять. Не двигаться. Бросай оружие, — строгим голосом скомандовал старшина.

Ошарашенные следопыты, интуитивно чувствуя, что лучше не спорить, бросили на землю винтовки, которые быстро подобрал рыжий сержант.

— Далеко собрались? — поинтересовался старшина.

— Вы не так поняли, мы своих искали, — дружелюбно ответил Борман, стараясь исправить положение.

Сержант усмехнулся.

— Так сильно искали, что запыхались. Ничего, мы вам поможем своих найти.

— Документы, — коротко потребовал старшина.

Спирт собрал документы приятелей и протянул их энкавэдэшнику. Последний быстро сверил личности задержанных, положил военные билеты к себе в карман и кивнул сержанту. Рыжий обыскал следопытов, похлопывая по их пустым карманам, и достал из кармана гимнастерки Черепа портсигар — после побега Череп вновь сложил две половины. Сержант полюбовался, как играет солнечный свет в лучах рубиновой звезды.

— Красивая вещь.

Портсигар исчез в кармане галифе сержанта. Старшина, кивнув, скомандовал:

— Пошли!

— Куда? — спросил Чуха.

— Туда… Под трибунал! — спокойным голосом ответил старшина.

— За что это? — возмущенно поинтересовался Спирт.

— Сам знаешь за что. Родину не любишь, сволочь! — Сержант дулом подтолкнул Спирта в спину.

— А сами-то чего тут в кустах воюете? — с укором спросил Череп.

Борман вжал голову в плечи. Сержант передернул затвор и направил автомат на следопытов, готовясь к стрельбе. Старшина остановил его.

— Не здесь. Потом, перед строем.

— А ну пошли, дезертиры. — Сержант пинком придал ускорение Черепу.

Подняв руки, ежась под прицелами автоматов, следопыты зашагали обратно к позициям. Между тем канонада боя стихала, лишь изредка раздавались одиночные выстрелы.

Рядом с разбитым прямым попаданием артиллерийским орудием курили самокрутки матрос в порванной тельняшке и раненный в плечо красноармеец. Старшина остановился напротив них и, недовольный тем, что ему не отдают честь, спросил:

— Почему не на передовой?

Матрос ехидно прищурился и выдохнул кольцо табачного дыма.

— Так тут и есть она, передовая. А вы к нам как, воевать или пострелять личный состав прибыли?

Старшина побагровел.

— Что?! Давно в Особом отделе не был?! Кто такой? Фамилия, звание?

Матрос отвернулся в сторону, демонстрируя полное безразличие и к сотруднику НКВД, и к своей судьбе.

— Я моряк Краснознаменного Балтийского флота.

— Распустили вас тут… Ну ничего, я до тебя доберусь… Где командование?

Раненый красноармеец притушил самокрутку о каблук сапога.

— Идите прямо, не промахнетесь.

Раздался протяжный свист падающей мины. Со скрипом рухнула вырванная с корнем сосна. Сержант и старшина шлепнулись на землю, прикрыв головы руками. Зазвенело в ушах. Когда осела поднятая взрывом пыль, сержант приподнял голову и нашел глазами старшего.

— Товарищ старшина, сами видите, что тут… Того и гляди взрывом накроет. Может, их прямо здесь, без всяких церемоний?

— Отставить. Пусть решение принимают те, кому положено. — Старшина поднялся, отряхиваясь. — А ну, все встали и пошли.

Следопыты нехотя поднялись, и конвой тронулся дальше.

* * *

В блиндаже Нина перевязывала легко раненного в руку политрука Карпенко.

— Разрешите?

Увидев старшину и следопытов, политрук поморщился и устало кивнул.

— Ваши? — спросил старшина.

— Мои!

Старшина протянул Карпенко изъятые у следопытов документы.

— Драпали. Еле остановили. Через трибунал будете оформлять или сами примете решение?

Карпенко взял документы и, не рассматривая их, закрыл в сейфе.

— Какой сейчас трибунал, не видите, что творится? Еле оборону удержали.

Наступила пауза. Карпенко вздохнул и опустил глаза. Нина сидела молча, стараясь не смотреть на следопытов.

— Единственное, что могу для вас сделать, написать родным, что погибли в бою, — тихо произнес политрук. И приказал старшине: — Расстрелять.

— Личный состав будете собирать? — поинтересовался тот.

— Старшина, вы что, не понимаете, что происходит? Уведите их и там… Ясно?

— Так точно. — Старшина НКВД отдал честь и повернулся к следопытам: — А ну пошли.

— Товарищ политрук, разрешите обратиться? — попросил Борман.

Карпенко брезгливо поморщился.

— Только не надо про будущее и потомков. С такими как вы у нас нет будущего.

Борман опустил глаза в пол.

— Я не об этом. Что с Емельяновым?

— Раздавило его. Танком.

* * *

Когда следопыты вышли на живописную опушку леса, недалеко от того места, где их задержали, сотрудники НКВД дали команду остановиться. Старшина огляделся по сторонам и похлопал по автомату.

— Я сегодня добрый. Сами выбирайте место, какое душе угодно.

Следопыты медленно побрели к трем соснам, растущим на солнечной стороне поляны. Череп с отчаянием посмотрел на Бормана.

— Серега, это че — все?

— Похоже.

Чуха закрутил головой.

— Они не могут нас так убить. Мы же еще не родились.

Спирт краем глаза посмотрел назад — старшина и сержант держали их под прицелом.

— Сейчас узнаешь, могут или не могут.

Когда до сосен осталась пара шагов, старшина крикнул:

— Ну всё, стой!

Следопыты замерли. Череп не выдержал и повернулся.

— Дайте возможность кровью искупить вину! Мы же еще пользу можем Родине принести.

— Поздно ты о Родине вспомнил. Раньше надо было думать! Даем минуту, прощайтесь, — усмехнулся старшина НКВД.

Чуха заплакал. Остальные угрюмо молчали. Сверху к ногам следопытов упала кедровая шишка. За ней по стволу дерева спустилась рыжая белка. Череп попытался отогнать зверька:

— Иди отсюда, дура.

Раздалось тарахтение мотоцикла и пулеметная очередь. Следопыты, закрыв глаза, качнулись вперед в ожидании смерти, но никто из них не упал. Борман обвел удивленными глазами целых и невредимых приятелей и обернулся. На другом краю поляны остановился немецкий мотоцикл с коляской. Мордастый пулеметчик, сидевший в коляске, держал под прицелом сержанта НКВД, задравшего вверх руки. Старшина был мертв — он лежал ничком, все еще сжимая оружие.

— Бежим, пацаны! — крикнул Борман.

Следопыты сорвались с места. За их спинами гулко застрекотал пулемет. На головы полетела сбитая тяжелыми пулями хвоя. Задохнувшийся Чуха остановился перевести дыхание, схватившись за низко растущую ветку сосны. Пуля осекла ветку, и Чуха по инерции упал вперед, потом поднялся и, с ужасом оглядываясь, побежал за приятелями.

Борман, Череп и Спирт выскочили из леса на проселочную дорогу, на которой стояла полуторка. Мотор машины дымился, стекла были разбиты, из кабины свисало окровавленное тело водителя. Рядом с кузовом в пыли лежали тела нескольких солдат.

Следопыты, переводя дух, осмотрелись по сторонам и в ста метрах от расстрелянной машины заметили немецкий танк и еще один мотоцикл с коляской.

— Ух, ё… — воскликнул Череп.

Рывком они преодолели дорогу, скрывшись в кустах.

Следом на грунтовку выбежал отставший Чуха. Один из солдат, казавшийся убитым, внезапно поднял голову:

— Браток, помоги. Осколками ноги задело.

Немецкий пулеметчик в коляске пригнулся к прицелу. Веер пуль застучал по хлипким бортам грузовика. Полетели щепки. Чуха сделал было несколько шагов в сторону леса, но остановился и обернулся. Затем, пригнувшись, подбежал к солдату.

— Давай быстрее, хватайся за плечи!

Раненый, скрипя зубами, забрался на спину Чухи.

Пулеметчик в коляске поднял руку, и мотоцикл, набирая скорость, поехал в их сторону. Чуха поднялся, с трудом удерживая на спине раненого, и на полусогнутых ногах пошел к кустам. За его спиной, поднимая пыль, пробежала по дороге пулеметная очередь.

Листья кустарника больно захлестали по лицу, но он упрямо пробирался в спасительную глубину леса. За спиной взорвался грузовик. Ударная волна толкнула вперед. Вскоре Чуха, таща на себе раненого, вышел на небольшую лужайку. Их не преследовали.

— Мужик, ты откуда? — прохрипел Чуха.

— Питерский я, — тяжело дыша, ответил раненый.

— Земляк, значит.

— Значит, земляк.

— Больно?

— Ничего, потерплю. Спасибо тебе, парень.

* * *

На маленькой поляне на безопасном расстоянии от дороги Борман, Спирт и Череп поджидали приятеля.

— Ну дела. Я уже думал — конец. — Спирт опустился на землю.

— Конец еще впереди. В такой замес попали, — горько усмехнулся Борман.

Череп присел рядом со Спиртом.

— Где это чудо застряло?

— Не дай бог убило придурка.

Ветви кустарника закачались — Чуха был едва жив.

— Вышел ежик из тумана — кончилась марихуана, — отвесил шутку Спирт.

Череп покосился на незнакомца.

— Это кого ты принес?

Чуха повернулся к спасенному.

— Мужик, как тебя зовут?

— Владимир я, Путин.

Следопыты молча обступили раненого бойца. Череп прищурился.

— А что, похож.

Спирт рассмеялся, хлопнув себя по коленям.

— Ну да, батя у него тоже Владимир.

— Вова, тебе выжить надо. Понимаешь? — нагнулся Борман к солдату. — Хотя навряд ли понимаешь, но поверь — тебе необходимо выжить.

— Там, в деревне недалеко отсюда, медсанчасть была, — прошептал раненый. — Может, еще не отступили.

Борман торжественно посмотрел на приятелей.

— Ну, чего расселись, слышали, что Путин сказал? Встали и понесли. Историю делать будем.

* * *

Деревня, а вернее, то, что от нее осталось, действительно находилась неподалеку. Через полчаса следопыты выбрались из леса на ее окраину. И, как оказалось, вовремя. Уходя от наступающих немцев, по разбитой проселочной дороге, жалобно скрипя, двигалось несколько подвод с ранеными. Лошадь последней подводы вел за узду сердитый фельдшер. Следопыты замахали руками.

— Эй, стойте, у нас тут боец! — хриплым голосом прокричал Спирт.

— Быстрей, быстрей давайте. Немец наступает. — Фельдшер устало махнул рукой и придержал лошадь, давая возможность погрузить раненого.

— Аккуратно, ребята.

Череп бережно положил Путина на тонкий слой соломы между широколицым красноармейцем, вероятно бурятом, раненным в грудь, и молодым танкистом с ожогами по всему телу.

Телега вновь заскрипела.

Некоторое время следопыты шли рядом с подводой, прощаясь со спасенным. Красноармеец Путин схватил Чуху за руку.

— Ты мне жизнь спас. Как тебя зовут?

— Виталик, — чуть смущаясь, назвался Чуха.

— Если родится сын, в честь тебя назову.

Чуха отрицательно замотал головой.

— Нет, назови Владимиром.

— Почему? — удивился Путин.

— Ну чтобы путаницы не было. Да и привык я так. Прощай, Вова.

Следопыты направились к лесу.

— Забавно, — хмыкнул Череп.

— А может, это не тот Путин? — спросил Спирт.

— А какая разница, тот, не тот? Человека спасли, — отрезал Борман.

Звук мотора заставил их обернуться. На околицу деревни, поднимая клубы пыли и сизого дыма, медленно выехал военный грузовик. В его кузове находился взвод немецких автоматчиков. Машина, покачиваясь на колдобинах, остановилась у глубокой лужи. Водитель резво выбежал из кабины, зачерпнул ведром воды и начал заливать ее в радиатор.

Из-за грузовика показался мотоцикл с коляской и, набирая скорость, поехал в сторону не успевших скрыться из виду подвод.

Следопыты замерли и переглянулись.

— Со спасением поторопились. Мотоцикл этих кляч враз догонит, — прокомментировал ситуацию Спирт.

— Как назло, ни оружия, ни гранат. Лажа полная. — Череп, прищурившись, смотрел, как мотоциклист аккуратно объезжает кочки.

— Надо что-то делать! — Чуха обвел растерянным взглядом приятелей.

— Да, хреновый расклад. Ничего не поделаешь, перспектив ноль, пошли парни. — Спирт сделал пару шагов в сторону леса.

Неожиданно Череп сорвался с места и побежал наперерез мотоциклу. За ним устремился Чуха. Череп на бегу замахал руками.

— Эй, стой! Стой же, кому говорят!

— Парни, вы че, ополоумели? — Спирт выразительно посмотрел на Бормана, ища у него поддержки.

Тот махнул рукой и побежал за Черепом. Спирт некоторое время стоял в недоумении, посмотрел на близкий лес, затем вздохнул и побежал за остальными.

— Эй, психи, подождите.

Немецкий солдат, вальяжно развалившийся в коляске мотоцикла за станковым крупнокалиберным пулеметом MG-34, некоторое время наблюдал за безоружными следопытами, а затем дал по ним короткую очередь. Пули никого не задели. Пулеметчик, уверившись, что следопыты не представляют никакой опасности, махнул рукой, и мотоцикл, не останавливаясь, поехал дальше.

Следопыты продолжали бежать рядом с поднятыми руками.

— Мы сдаемся. Стойте! — кричал Череп, стараясь привлечь внимание, но немцы никак не отреагировали на его вопли, преследуя подводы.

— Да стой же, гад! Прошу политического убежища! — Череп подбежал к коляске и схватился руками за ее край.

— Тоже мне жертва социализма, — на бегу прокомментировал Спирт.

Пулеметчик снял с плеча автомат и ударил прикладом по пальцам Черепа.

— Да остановись же ты, не видишь, люди сдаются! — Череп разжал от боли пальцы, упав на дорогу, но тут же поднялся и вскинул руку в нацистском приветствии: — Хайль Гитлер!

Мотоцикл резко остановился. Из коляски вышел пулеметчик и передернул затвор автомата.

— Was hast du gesagt?

Лицо Черепа расплылось в добродушной улыбке.

— О, сработало.

Не меняя выражения лица, с поднятыми руками он подошел к пулеметчику. Не чувствуя подвоха, немец не торопясь направил в грудь Черепа дуло автомата.

— Рилакс. — Резким ударом руки Череп отбросил ствол автомата в сторону и в то же мгновение нанес пулеметчику хлесткий боковой удар ногой в висок. — Фашистская рожа. Размечтался.

Обутая в тяжелый кирзовый сапог нога, словно удар кувалды, сбила немца с ног, и он рухнул на землю, потеряв сознание.

Немец, сидящий за рулем мотоцикла с выпученными от страха глазами, попытался перебросить со спины автомат, но дуло «шмайссера» зацепилось за сиденье.

Череп вразвалку, наслаждаясь его страхом, подошел ближе.

— Чего, фашист, обосрался? Каратэ никогда не видел?!

Мотоциклист хотел было перебросить ногу через сиденье, чтобы встать, но Череп опередил его, схватившись за ремешок автомата, и ловким движением обмотал ремешок вокруг шеи немца.

— Дай помогу, голуба.

Он не без удовольствия затянул ремешок. Немец захрипел, его голова безвольно обвисла. Череп обхватил голову мотоциклиста и резким движением свернул ему шею.

— Ездят тут всякие рокеры…

— Ну ты даешь! Не хуже Железного Арни! — Спирт с уважением потрогал бицепс приятеля.

— В натуре Терминатор! Молоток, Олег! — Борман одобрительно кивнул. — Где научился?

— Бокс и секция каратэ в подвале. Да и боевики чаще смотреть надо, там есть чему учиться.

За скорой расправой над мотоциклистами наблюдали не только следопыты. Немецкие пехотинцы на ходу запрыгивали в кузов грузовика.

— Откуда их столько? — произнес Спирт, пытаясь сосчитать фашистов по блестящим на солнце каскам.

Борман обернулся — подводы все еще были видны.

— Грузовик их быстро догонит.

Череп снял с коляски тяжелый пулемет.

— Сейчас мы их «мерина» кастрируем, и никого они не догонят.

Он лег на землю, поправил пулеметную ленту, прицелился. Следопыты убедились, что стреляет он так же хорошо, как и дерется. Первая очередь сорвала решетку радиатора, затем брызнули осколками стекла кабины водителя. Череп перевел прицел ниже и снова открыл огонь. С глухим вздохом лопнули шины грузовика. Машина остановилась. Из кабины на землю выпали убитые водитель и офицер. Череп перевел огонь на кузов, пройдясь несколько раз по нему длинными очередями. Оставшиеся в живых солдаты спрыгнули на землю, развернулись цепью и открыли ответный огонь.

Борман и Спирт сняли с убитых мотоциклистов автоматы и открыли огонь по немецкой пехоте.

Немцы залегли на землю. Перестрелка усилилась. Чуха лег за колесо мотоцикла, предусмотрительно надев каску убитого немца. Расстояние между противниками было больше трехсот метров, что снижало прицельную дальность используемых с обеих сторон девятимиллиметровых пистолетов-пулеметов МР-38. Преимущество было у тяжелого пулемета Черепа. Автоматные пули на излете ложились рядом со следопытами. Патроны в рожках автоматов у Бормана и Спирта быстро закончились. Последний вытащил из подсумка убитого мотоциклиста гранату, повертел ее в руках, но, прикинув расстояние, засунул за ремень.

— Череп, мы тут долго не продержимся, давай к лесу.

Череп кивнул в знак согласия, встал в полный рост и, продолжая вести огонь, стал отходить к ближайшим деревьям.

— Какой кайф!

Под защитой его пулемета короткими перебежками следопыты благополучно достигли первых деревьев. Немцы лежали, боясь поднять головы. Череп с сожалением выпустил последнюю очередь. Пустая пулеметная лента упала к его ногам. Он бросил пулемет и скрылся в кустах вслед за приятелями.

* * *

Тяжело дыша, следопыты выбежали на знакомую поляну, на которой еще совсем недавно общались с красноармейцем Путиным.

— А я вот, когда нас расстреливать вели, понял, как красив мир. Понимаете? Жизнь сама по себе чудо. — Чуха впервые за несколько дней улыбнулся.

— Чудо будет, если выберемся живыми, — проворчал Спирт, рассматривая прихваченный им немецкий автомат. — Сколько я земли поднял из-за этого говна!

Спирт выбросил автомат в кусты. Череп рассмеялся.

— Пятьсот баксов упало.

— Где? — вздрогнул Чуха.

— Вон лежат. Новенькие, еще тепленькие.

Следопыты рассмеялись и пошли дальше через лес.

— Так, давайте думать логично. Слово, данное той тетке с молоком, мы сдержали. Соколова нашли, — рассуждал вслух Борман.

— Да уж, и даже больше, — намекнув на незапланированные похороны, добавил Спирт.

— Об этом не будем. Далее, документы Карпенко при нас в сейф запер. Это, кстати, тоже одно из условий возвращения. Если мы их достали из сейфа в будущем, значит, туда их надо положить в прошлом. Идем дальше. Никто ничего чужого больше не спер? — Борман выразительно посмотрел на Чуху.

— Нет. Ну чего вы? Мамой клянусь, — ответил Чуха.

— Значит, все условия выполнены, — продолжил Борман и с облегчением хлопнул Спирта по плечу: — Скоро будем дома.

— Вроде все правильно. Только вот… — замялся Спирт.

— Ты это о чем? — спросил Борман.

— Расскажи ему, что написал на плите, — насупившись, Спирт кивнул Черепу.

— Да чего там, ерунда, ну прикололся, и все, — легкомысленно бросил Череп.

— Борман, он твое имя на обелиске ножом выцарапал. Под списком захороненных в братской могиле. — Спирт отвел глаза в сторону.

Борман остановился и повернулся к Черепу.

— На каком таком обелиске?

— Ну, когда ты нас за продуктами в село гонял, там по дороге мемориал стоял. А я тогда в обиде на тебя был. Ну и чиркнул, было дело. И даже не имя написал, а только погоняло «Борман». Да и почерк у меня, сам не разберу. Не переживай.

Борман побледнел.

— Кому надо, тот разберет.

Череп начал осознавать роковые последствия своего поступка.

— Ну прости! Не может же быть такого в самом деле! Все нормально будет. Сам же сказал, все условия выполнены.

— Чего гадать, вариантов у нас нет. Надо к озеру прорываться и опять пробовать, — сухо добавил Спирт. — Вы идите, я догоню.

Он остановился у дерева справить нужду.

— Я сейчас! — крикнул он.

С трудом продравшись через плотные заросли, первым на открытое пространство очередной поляны вышел Череп и в изумлении замер. Перед ним, не менее удивленный, стоял знакомый обер-лейтенант СС. Стоящий рядом с немецким офицером автоматчик тут же взял Черепа на прицел.

— Здрасте! — только и смог из себя выдавить Череп и глупо улыбнулся.

Обер-лейтенант достал из кобуры вальтер. Череп поднял руки.

Листья кустарника раздвинулись, и на поляну вышел Борман.

Обер-лейтенант СС засмеялся. Борман вздохнул и поднял руки. За его спиной затряслись ветки кустарника и раздался веселый голос Чухи:

— Мужики, вы где? Тут потеряться можно. Ау!

Борман и Череп обернулись. На поляну вышел смеющийся Чуха и, увидев немцев, попятился. Обер-лейтенант СС подозвал его вальтером. Чуха поднял руки, втянул голову в плечи и встал рядом с остальными.

— Помню, вас четверо было, — заметил эсэсовец.

Пришедший в себя Череп, багровея от усердия, отрапортовал:

— Никак нет, товарищ обер-лейтенант эсэс, никого больше с нами нет!

Спирт в этот момент уже застегивал галифе. Услышав бодрый рапорт, он аккуратно раздвинул ветви.

Обер-лейтенант покачал головой. Череп с деланной преданностью смотрел на офицера. Немец, поджав губы, резко ударил Черепа в челюсть, после чего сделал шаг назад, дав возможность тому упасть на землю.

— Это тебе за «товарища обер-лейтенанта эсэс». — Офицер с размаху ударил Черепа сапогом в живот, затем каблуком съездил по лицу. — А это за громкий голос.

Череп корчился от боли, сгребая пальцами землю с травой. Изо рта и носа потекла кровь.

— Нацистский выродок!

— Вы плохо воспитаны, молодой человек, — вздохнул эсэсовец, наступая ему на кисть руки.

Из кустов за избиением товарища наблюдал Спирт.

— Ну, блин… Автомат бы, — тихо прошептал он, достал из-за ремня гранату и несколько раз подбросил ее на ладони.

Обер-лейтенант СС продолжал стоять на посиневшей кисти Черепа.

— Кстати, на чем мы тогда расстались? Если не ошибаюсь, вы собирались служить великой Германии.

— Вы дали нам время подумать, — напомнил Чуха.

— Мы вот бегаем по лесу. Вас ищем. А знаете зачем? — спросил Борман.

— Интересно, зачем же?

— Чтобы сказать, что мы передумали! — гордо ответил Борман.

— Хм, чувство юмора, русские… — улыбнулся офицер. — Хотя все это уже не так важно.

Он опустил пистолет, целясь в голову Черепа, но из кустов вышел Спирт.

— Слышь, ты, истинный ариец, бросай ствол на землю. A-то сейчас такой трындец будет, мало не покажется.

Обер-лейтенант взглянул на гранату, а затем внимательно посмотрел в глаза Спирту.

— Что бросать? — не понял он.

Спирт сплюнул и нагло, вразвалку, пошел на немцев. Автоматчик попятился.

— Вот дятел! Пистолет бросай! — Спирт остановился перед офицером.

— Я неплохо разбираюсь в людях. Вы слишком любите жизнь. Вам этого не сделать. — Обер-лейтенант приставил к животу Спирта пистолет.

— Психолог, значит. Не сделаю?

— Как это говорится у вас, у русских, не валяйте дурака.

— Говно ты, а не психолог. На! — Спирт выдернул чеку.

Чуха зажмурился, Борман открыл рот, а автоматчик сорвался с места и исчез в кустах. Обер-лейтенант тоже попытался убежать, но лежащий на земле Череп схватил его за ногу. Офицер упал, хватаясь за траву руками. Череп подтянулся к нему, сорвал с его пояса нож и вонзил лезвие между лопаток.

Затем он встал, размазывая кровь по лицу.

— Воспитатель хренов, у меня по поведению всегда «два» было.

— Ну вы, блин, даете, — пролепетал Чуха.

— А ты что с гранатой сделал? — поинтересовался у Спирта Борман.

— Лучше не знать. — Спирт сделал паузу. — Нассал на нее.

— Тьфу-у-у, придурок.

Спирт покачал головой.

— Брезгливый какой! А она вам жизнь спасла. И я, кстати.

— Погодите, ребята. Посмотрим, что у него там! — Череп тем временем приподнял тело обер-лейтенанта и достал из-под него планшет.

— Ого, да тут карта! Все немецкие укрепления. — Борман с интересом развернул исчерченную условными обозначениями карту. — Парни, эта бумага цены немалой. Знаете, сколько солдатских жизней можно спасти, если ее командованию показать?!

— Надо ее Карпенко отдать. Пусть знает, что мы не фуфлыжники какие-то, тоже кое-чего можем, — осторожно шевеля разбитыми губами, выговорил Череп.

— Он нас в разведку за «языком» посылал? А это, как я понимаю, получше будет, — усмехнулся Спирт. — И на этом, я считаю, наш долг полностью выполнен. А потом домой, лады?

* * *

Впервые чувствуя в своих сердцах особое единение людей, побывавших на краю смерти и связанных одной целью, следопыты пошли на шум боя, к ставшим по-настоящему своим позициям. Все чаще раздавался свист шальных пуль. Ломая деревья, взрывались снаряды и мины, приходилось падать, вжимаясь в землю, и, дожидаясь короткой тишины, продвигаться перебежками вперед.

Через разбитые артобстрелом окопы следопыты выбрались к месту, где должен был находиться блиндаж. До него оставалось не больше пятидесяти метров. Со всех сторон доносились стоны тяжелораненых и контуженных. То и дело приходилось перешагивать через тела убитых.

Придерживая на голове каску, чтобы не спадала на глаза, к ним подбежал знакомый матрос.

— А я смотрю, до боли знакомые лица. Какими судьбами?

— В строй возвращаемся, — буркнул Череп.

— Помню, вас больше было. А приятелей своих, в синих фуражках, где потеряли? — подмигнул матрос.

— Они не поделили дорогу с немецкими мотоциклистами, — усмехнулся Спирт.

— А… бывает.

Борман показал в сторону леса.

— В тылу немцы.

— Да, знаем. У соседей прорвались. Я тут остатки наших собираю. Говорят, резервы уже идут, надо чуток продержаться. Вы как, со мной?

— Только руководству доложим. Карпенко не видел?

— В блиндаже был. У него тяжелое ранение в голову, Нина кровь остановить не может. Просила его уйти в медсанчасть, а он с передовой ни в какую. А теперь поздно; где тыл, где передовая, перемешалось все.

— Мы сейчас, обожди. Небольшие формальности уладим, — ободряюще подмигнул Борман.

Он на ходу размышлял, как объяснить Карпенко их появление. Почему-то ему казалось, что политрук все поймет и простит их. Ведь они сами вернулись, и, значит, никакие они не дезертиры. Да, надо будет рассказать про спасение подвод с ранеными, про ликвидацию офицера СС. И главное, передать карту. И хорошо, что Нина тоже в блиндаже. А после боя он, Борман, расскажет ей всю правду и предложит уйти в будущее вместе с ними. О том, согласится она или нет, Борман подумать не успел.

Когда до блиндажа оставалось шагов двадцать, в его угол упал снаряд. Бревенчатая крыша вначале подпрыгнула и через мгновение рухнула. То, что раньше они называли блиндажом Карпенко, сейчас больше напоминало воронку, наполненную расщепленными бревнами. Сверху на следопытов полетели доски и щепки. Тлеющий обломок бревна упал перед Борманом. Следопыты растерянно переглянулись. У Чухи затряслась нижняя челюсть.

— Мамочки, там же Нина. — Он опустился на колени.

Борман рванулся к воронке, но, поняв, что все кончено, сел на ее краю, обхватив голову руками. Рядом с ним сел Чуха. Впервые чувство к этой девушке примирило их. Ревность, столь терзавшая сердца обоих, переросла в сочувствие и жалость друг к другу.

В глубине души Борман осознавал, что даже тогда, когда он грубо приставал к Нине в палатке медсанчасти, в его поступке было больше борьбы с самим собой, чем мужской похоти. В случае положительного финала он бы втоптал в грязь свои чувства, таким образом доказав самому себе, что никакой любви нет. Сейчас же он понял, что абсолютно неважно, как назвать то, что он испытывал к Нине, — сейчас важно было понять, как дальше жить без нее.

Чуха же не мог разобраться в своих чувствах по причине излишней, как он считал, идеализации. Каждый раз, думая о медсестре, он ловил себя на мысли, что только его воображение и влюбчивое сердце могли создать идеальный образ девушки. Раньше он убеждал себя в том, что любит фантом, и если он и она узнают друг друга лучше, то вся эта сказочная любовь рухнет, исчезнет как дым. Теперь же пронзительно осознал, что смерть Нины вдохнула жизнь в кажущийся ему надуманным образ. Мечта стала явью. Эта идеальная девушка была реальной и живой, она гладила его по голове, прикрывая своим телом от осколков, она вытаскивала его из-под обстрела. Она была пронзительно настоящей. И еще он понял, что никогда не сможет забыть ее.

Спирт и Череп остановились в стороне, чувствуя, что приятелей не следует сейчас доставать. Но у войны свой распорядок. К следопытам подполз матрос.

— Вам повезло, ребята, в рубашке родились. Перед вами к политруку четверо бойцов зашло. Хотели его уговорить на руках в тыл перенести. Не успели.

— Все встало на свои места. Так и должно было быть. — Борман посмотрел на матроса пустыми глазами.

— Ну, вы как, счастливчики, со мной пойдете? Там какой-то штабной тех, кто остался, собирает. Контратаковать будем. Ну, вы как?

Следопыты переглянулись.

— По мне так лучше в бою погибнуть, чем снова на энкавэдэшников нарваться. — Череп выжидающе посмотрел на остальных.

— Я за атаку! Глядишь, до озера дойдем, а потом домой! — кивнул Спирт.

— Они Нину убили… — тихо сказал Чуха.

— Похоже, это наш последний бой, — спокойно сказал Борман.

— Тогда собирайте оружие — и айда за мной, — вздохнул матрос. — Пошли, хлопцы!

* * *

Проблем с вооружением не было. Борман, Спирт и Чуха подобрали себе по автомату ППШ и на ходу умело щелкали затворами, снимали дисковые магазины, проверяя количество оставшихся патронов. Череп нашел массивный ручной пулемет Дегтярева. Недостаток был только в гранатах. Борман отыскал две в подсумке убитого молоденького сержанта. Одну взял себе, другую передал Черепу.

— Граната — это хорошо. Еще бы пару дисков к «дегтярю», — мечтательно заметил Череп.

— Может, тебе еще и талоны на усиленное питание, терминатор? — горько усмехнулся Борман.

Бой постепенно стихал. Немцы считали захваченные позиции своими и уже обустраивались в окопах первой линии обороны.

На левом фланге недалеко от места гибели Емельянова нервный худой капитан собирал последних выживших. Борман насчитал вместе с ними тридцать семь человек. Почти все были ранены.

— Все проверил? Больше никого? — спросил у матроса капитан.

— Одни убитые и тяжелораненые.

Борман протянул капитану карту.

— Вот, у одного эсэсовца одолжили.

Капитан развернул ее, вздохнул и положил в планшет.

— Ее бы раньше. Хотя бы на сутки! А теперь их позиции нам хорошо известны. Это наши позиции. Такие дела.

Офицер немного помолчал, облизывая сухие губы, и продолжил:

— Ситуация критическая. После прорыва немцами нашей обороны перед ними незащищенный Ленинград. Командование срочно перекидывает резервы, чтобы ликвидировать брешь. Перед нами поставлена задача контратаковать и стянуть силы противника на себя, не дать фашистам развить наступление. От каждого из нас зависит судьба фронта. — Капитан обвел взглядом примолкших солдат. — Фрицы должны считать, что мы идем на прорыв. Надо создать как можно больше шума. Если получится, они остановят наступление до ликвидации бреши в своем тылу. Так что цель первая — выбить гадов с первой линии нашей обороны. Цель вторая — тот, кто уцелеет, должен атаковать позиции немцев. Вперед, товарищи!

Капитан первым вылез из окопа и пополз к передовому рубежу. Остальные последовали за ним.

Все пространство вокруг было усеяно трупами своих и чужих солдат. В этом месиве из человеческих тел им пока удавалось оставаться незамеченными.

Когда до окопов осталось около двадцати метров, немецкий пехотинец, углубляющий саперной лопатой засыпанную траншею, привстал, чтобы перекинуть через бруствер очередную порцию песка. Взгляды немца и Черепа, подтягивающего к себе тяжелый «Дегтярев», встретились.

Пехотинец схватил автомат и, не целясь, дал очередь по наступающим.

Его крик, как спусковая пружина, бросил людей в атаку. Открыв ответный огонь, отряд устремился к укреплениям. Красноармейцы кричали «Ура!», «Бей гада!», «За Родину!», капитан механически повторял «За Сталина! За Сталина!». Череп, ведя спасительный пулеметный огонь, дырявил мелькающие в окопах каски.

Через мгновение бой завязался в самих окопах. Все сплелось в один клубок: крики на русском и немецком, стрельба с обеих сторон, ненависть и страх. Солдаты пошли в рукопашную.

Борман успел срезать автоматной очередью двух бегущих к нему по окопу немцев. Его ППШ внезапно захлебнулся. Из землянки на Бормана выбежал немецкий лейтенант и прицелился из пистолета. Следопыт отчетливо видел, как указательный палец лейтенанта медленно нажимает на курок. Еще секунда — все будет кончено. Неожиданно ноги лейтенанта согнулись, и немец упал, так и не успев выстрелить. За спиной Бормана стоял улыбающийся Череп с «Дегтяревым» наперевес.

Бой начал затихать. Спирт и Череп пошли по окопам, помогая красноармейцам добивать оставшихся немцев. Кое-кто из наших солдат уже сворачивал трясущимися руками самокрутки, стоя над остывающими телами врагов.

Чуха, сидя верхом на немецком солдате, душил его. Солдат давно не подавал признаков жизни, но Чуха продолжал его душить.

— Ааааааааа!.. — не переставая, кричал Чуха.

— Да мертвый он, — спокойно сказал Борман.

— На, сволочь! На! — У Чухи из углов рта пошла пена.

Череп обхватил приятеля и оттащил от трупа.

— Ну все. Все. Успокойся.

— Я убил его! Я убил его! — Чуха ошарашенно стал рассматривать свои ладони, мокрые и покрасневшие. Это был первый убитый им враг.

Борман сел рядом и обнял его за плечи.

— Молодец, Виталик.

* * *

Капитан, раненный в плечо, бледнея на глазах от потери крови, обошел захваченные позиции. В живых осталось только двадцать бойцов.

— Первая цель достигнута. Теперь надо атаковать. Всем проверить оружие. Пополнить боеприпасы. Пять минут на подготовку.

Капитан тяжело опустился на землю. Было видно, что он держится из последних сил.

Следопыты подобрали по паре заряженных дисков к своим автоматам. Череп достал из кармана убитого немецкого офицера белый платок и любовно стал чистить им пулемет. Борман задумался.

— Знаете, что мне в голову пришло? Всем нам известно, что немцы Ленинград не взяли. А что, если история изменится и они его возьмут?

— Хрен они его возьмут. — Череп протер почерневшим платком патронник «Дегтярева» и лязгнул затвором.

— Ну а если?

— Ну и че? — переспросил Череп.

— А то, что тогда изменится будущее, балда.

— Но мы же знаем, что Ленинград отстояли, — вмешался в разговор пришедший в себя Чуха.

— Это мы там знали, а здесь, в прошлом, будущее имеет бесконечное число вариантов. Я пока просто предполагаю.

— Ты это к чему? — задал вопрос Спирт.

— Да подумал, что нам, чтобы мы родились, важно, чтобы прошлое не изменилось. То есть если оно изменится, то, к гадалке не ходи, нашего рождения не будет. Так что, парни, мы тут не только Родину защищаем, но и, как говорил Емельянов, Царство ему Небесное, право на наше рождение. Право на нашу жизнь, в самом прямом смысле этого слова. Забавно.

— Я тебе больше скажу. Может, и Ленинград не взяли, потому что в том прошлом, которое знаем мы, так сказать в нашем прошлом, уже было учтено, что мы окажемся здесь. И в том числе из-за наших пяти копеек, вложенных в общее дело, Питер и не взяли, — усмехнулся Спирт.

Поразмышлять им не дали. Капитан поднялся из окопа, поднял руку с пистолетом и, обернувшись к красноармейцам, громко закричал:

— В атаку, за Родину! Вперед! Ура!

С протяжным воем «ура!» солдаты бросились вперед. В их беге было что-то отчаянно-обреченное, но в самом факте неизбежности смерти люди черпали нечто возвышенное, помогающее им сделать последние шаги к вечности.

— Кажись, все. Ну че, пацаны, покажем фашистской сволочи, как воюют русские! С богом! — Борман подмигнул следопытам.

Они встали и побежали за остальными, вторя им своим «ура». С немецких позиций открыли огонь. Забухали минометы. Несмотря на то, что красноармейцы не переставая вели огонь из стрелкового автоматического оружия, силы были явно не равны, и шансов даже просто добежать до немецкой линии обороны ни у кого не было.

На поле выехали несколько немецких танков, грузовики с пехотой и полугусеничный огнемет. Головной танк выстрелил. Снаряд разорвался в десяти метрах от следопытов, несколько красноармейцев упали на землю убитыми. Бегущий впереди капитан спрыгнул в глубокую авиационную воронку. Следопыты последовали за ним. Здесь они были в относительной безопасности. Череп рукавом стер пот со лба и выжидающе посмотрел на капитана. Офицер выглянул. Немецкая техника, набирая ход, направлялась прямо на них.

— Кажись, получилось. Танки-то явно приготовлены для дальнейшего прорыва. А теперь на нас ползут!

Раздалась пулеметная очередь. Тело капитана сползло на дно воронки. Его волосы и лицо были в крови.

Череп тоже высунулся. Снова застрекотал танковый пулемет.

— Башку спрячь, — посоветовал Борман.

— Чего делать будем? — не слушал его Череп. — Там танки, пехота и еще какая-то странная хреновина. Мы зажаты с обеих сторон.

— Я думаю, к лесу надо прорываться. Тут мы и минуты не протянем. Намотают нас на гусеницы и костей потом не найдут, — предложил Борман.

— А из леса мы им нервишки потреплем. — Череп поднял свой пулемет.

— Под такой огонь?! Ребята, вы что? — переводя взгляд то на одного, то на другого, сказал Чуха.

— Думаешь, он стихнет? — усмехнулся Борман. — Тут-то нас точно перестреляют. Пошли давай.

Череп первый выскочил из воронки и, низко наклонившись, побежал к лесу. За ним последовали остальные. Наперерез следопытам устремился, объезжая воронки, немецкий мотоцикл с установленным на коляске пулеметом.

Спирт обернулся и дал по мотоциклисту несколько коротких очередей. Тело мотоциклиста упало на руль, машина въехала в воронку, перевернулась и заглохла.

То, что Череп назвал странной хреновиной на гусеницах, было бронетранспортером SdKfz 251, вооруженным двумя огнеметами Flammenwerfer с запасом горючей смеси объемом в семьсот литров.

Бронетранспортер быстро двигался на следопытов, не давая им возможности уйти в лес. Сократив расстояние до ста метров, он выстрелил струей пламени. Горящая смесь легла огненной стеной перед следопытами, отрезав им путь. Запахло горящей нефтью. У Черепа, оказавшегося ближе всех к вспыхнувшей смеси, сгорели брови.

— Все, кранты. Зажали, сволочи. — Борман прикрыл лицо рукой, защищая его от жара пламени.

— Значит, судьба такая. Больше ничем помочь не сможем предкам. Так что двигаем к озеру. Под прикрытием огня добежать до него шансы есть. — Спирт посмотрел на приятелей.

— Рванули, парни, — согласился Борман, и следопыты побежали что есть мочи навстречу заходящему солнцу.

* * *

Дав последнюю очередь по немцам из пулемета, Череп с сожалением положил «Дегтярев» на землю и тоскливым взглядом окинул озеро. Спирт и Чуха уже были там. Борман скинул с себя тяжелый ремень с подсумком и зашел в воду последним.

Когда они доплыли до середины, на склон берега выехал все тот же бронетранспортер. С десяток немецких солдат не торопясь спускались к воде. Бронетранспортер вновь дал залп горящей смесью. Следопыты успели нырнуть. Сквозь водяную толщу они видели, как над поверхностью пробежало пламя, отчего цвет воды стал алым. Когда следопыты вынырнули, жадно глотая воздух ртом, немецкие солдаты смеялись, слушая комментарии своего офицера, который держал бинокль.

— Вот же суки, — затравленно посмотрел на берег Спирт.

— Гранатку бы сейчас, — сказал Череп, прикидывая расстояние для броска.

Огнеметчик снова дал залп. С гулом пронеслась волна огня. Вынырнув, они услышали голос офицера:

— Рус, сдавайся! Немножко буль-буль хватит.

Солдаты хохотали. Им явно нравилась эта игра с беззащитными следопытами.

— Что теперь делать-то будем? — хрипя, спросил Чуха.

Никто из следопытов не нашелся, что ему ответить. Офицер с биноклем скомандовал огнеметчику:

— Aufwärmen das Wasser!

Огненный смерч пронесся по поверхности озера. Вынырнули не все. Чухи не было. Череп еще раз нырнул и вытянул захлебывающегося приятеля за волосы.

— Я больше не могу, — прошептал Чуха.

— Держись, друг! — подбодрил его Спирт.

Борман и Череп стали поддерживать слабеющего приятеля над водой.

— Рус, сдавайся! — прокричал с берега офицер с биноклем.

— Русские не сдаются! — огрызнулся в ответ Череп.

Немецкие солдаты вытолкнули на берег знакомого рыжего сержанта НКВД. Теперь он был без хромовых сапог, фуражки и портупеи. Сержант преданно посмотрел на офицера. Тот брезгливо кивнул ему в сторону следопытов. Рыжий, угодливо семеня, подбежал к воде.

— Товарищи красноармейцы, сдавайтесь. Немецкое командование обещает вам сохранить жизнь.

— Какие мы тебе товарищи, гнида? — прокричал ему Череп.

— Задушил бы гада голыми руками, — прошептал Спирт.

— На что вы надеетесь?! Война все равно проиграна! — не умолкал сержант НКВД.

— Закрой пасть, иуда! — Череп ударил по воде рукой.

Немецкий офицер манерно поднял бинокль к глазам, словно он был в театре, а потом что-то тихо сказал сержанту. Последний, оскалясь в улыбке, закивал.

— Господин офицер дает вам одну минуту.

Чуха держался из последних сил, но было очевидно, что долго он не протянет.

— Я больше не могу, — шептал он.

— Хоть за Родину в бою умереть как мужикам, а не утонуть в этом болоте, — посетовал Череп.

Неожиданно Борман поплыл к берегу.

— Подождите, я сдаюсь. Я сдаюсь.

Следопыты удивленно переглянулись. Офицер ухмыльнулся. Борман выбрался на берег на четвереньках. Стараясь не привлекать внимания, он вытащил из брошенного им подсумка лимонку, выдернул кольцо и зажал ее в руке.

— Не убивайте. Я жить хочу. Сдаюсь. — Борман встал, подняв руки так, чтобы гранату, зажатую в руке, не было видно.

Следопыты оторопело наблюдали за действиями приятеля. Улыбаясь, Борман медленно пошел к офицеру с биноклем, вальяжно облокотившемуся на капот бронетранспортера. Офицер снисходительно улыбался.

Когда до офицера осталась пара шагов, немецкий автоматчик заметил в руке Бормана гранату. Пехотинец закричал, одновременно нажав на курок. Пронзенный пулями, Борман опустился на колени и кинул гранату под бронетранспортер. Грохнул взрыв. Волна огня устремилась во все стороны, сметая все на своем пути.

— Ох, ё! — только и успел сказать Череп.

Над их головами снова заполыхало. Чуха пошел ко дну. Спирт и Череп схватили его за волосы. Когда они вынырнули, их встретила тишина.

* * *

Обессиленные, они выползли на берег. Отдышавшись, Спирт вскарабкался по склону и осмотрелся по сторонам. Этот вечер ничем не отличался от других августовских вечеров двадцать первого века. Стрекотали сверчки, квакали лягушки, притихшим стоял чернеющий в сумерках лес, пахло свежескошенной травой, сложенной в стогах в поле. Спирт лег спиной на землю и посмотрел на небо. Уже начали появляться звезды. Меж ними мерцающей точкой летел реактивный самолет.

Чуха зарыдал, сжимая озерный песок в кулаке. Череп присел на берегу, обхватив голову руками.

* * *

Всю ночь следопыты закапывали разрытые прежде окопы, захоранивая останки. Рассвет они встретили стоя перед закопанным блиндажом. Немного помолчав, развернулись и пошли в сторону мемориала. Остановились у обелиска. В списке павших на том месте, где Череп выцарапал «Борман», была выгравирована надпись «красноармеец ФИЛАТОВ СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ». Череп опустился на колени.

Через ограждение мемориала перепрыгнул молодой лосенок. Пробежав несколько метров, он остановился и посмотрел большими испуганными глазами на следопытов.

Неожиданно грохнул выстрел. Голова статуи воина над обелиском разлетелась на фрагменты. Следопыты упали на землю, прикрыв головы руками. Лосенок скрылся в зарослях. Серым облачком медленно опускалась бетонная пыль.

Раздалось рычание мотора. Гипсовую ограду мемориала мощным бампером протаранил джип. Из машины вышел толстый мужик в комбинезоне цвета хаки, держа наперевес охотничье ружье с оптикой. В салоне машины играла композиция группы «Рамштайн».

— Слышь, бомжи, тут лось не пробегал? — прокричал мужик.

Следопыты перевели взгляд на обезглавленную статую солдата на постаменте. Опустилось тонированное стекло, откуда показалось личико ярко накрашенной блондинки.

— Вовик, это не бомжи, это алкаши обдолбанные. Всю страну пропили, уроды. Поехали отсюда.

Джип сорвался с места, сбив одну из плит над могилой, и скрылся за деревьями.

В небе раздался раскатистый грохот грома. Начался летний дождь, быстро перешедший в ливень. Струи теплой воды текли по постаменту, смывая пыль и грязь. Под списком имен павших воинов проступила надпись: «Никто не забыт, ничто не забыто».

Следопыты молча смотрели на нее. Затем они повернулись и пошли к выходу. У открытых ворот, оперевшись на ограду, стоял рыжий дед, в котором следопыты узнали сержанта НКВД. Проходя мимо него, Череп остановился и протянул руку. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, затем бывший сержант опустил взгляд, достал портсигар и вложил его в ладонь Черепа.

— «…на долгую память», — прочел Череп надпись на портсигаре под изображением Спасской башни и зашагал за остальными. А дед все стоял у ограды, переводя взгляд то на обелиск, то на удаляющихся следопытов.

ЭПИЛОГ

Череп остановился и прочел надпись на фасаде дома: «Большая Посадская, дом 12». Перешагнув через кучу желтых листьев, небрежно сметенных дворником, он вошел в парадную, поднялся на второй этаж и остановился у двери под номером 41. Некоторое время стоял, собираясь с духом, затем позвонил и достал из кармана куртки разорванное письмо с оторванным уголком. Дверь ему открыла молодая симпатичная девушка.

— Здравствуйте. Демины здесь живут?

— Да. Бабушка, к тебе молодой человек.

Девушка отошла в сторону, пропуская Черепа в квартиру.