Мы на пляже. Солнце начинает готовиться к закату. Ольга вытянулась на лежаке бронзовым Тутанхамоном. Арсен с волнением смотрит на снующие в море рыбацкие баркасы:

– Надо ехать на рыбный рынок за креветками. Вон их уже везут…

Неподалеку от нас смуглые рыбаки складывают сети около своей лодки.

По мостику через речку к пляжу приближается замотанный пледом Дима. Он проходит мимо нас с отсутствующим взором.

– Дим, ты как? – окликаем мы его.

– Решил искупаться, но плавки забыл, – говорит Дима, не оборачиваясь. – Пойду отойду немного, чтобы никого не смущать.

Он идет дальше, поравнявшись с лодкой скидывает плед и с каким-то странным протяжным звуком легкой трусцой бежит к морю. Его большое красное тело колышется крупными волнами снизу-вверх. Яркие белые ягодицы, словно ходики, болтаются в такт шагам.

– Красавец! – восхищенно говорит Арсен.

Индийские рыбаки замирают у своих сетей.

Второй день подряд на пляж приходит уникальная пара не то англичан, не то немцев – мужчина и женщина лет за пятьдесят. Они располагаются в стороне от лежаков, на травке. У мужика в руках длинная бамбуковая палка. Как только к ним приближается кто-нибудь – официант, торговки, собаки, – мужик начинает азартно отмахиваться палкой от непрошеных визитеров. При этом он подпрыгивает, делает страшное лицо и становится очень похожим на обезьяну.

– Им надо транспарант написать, – сказала Ольга, – и втыкать рядом: «No dogs! No indians!»

Через день после экскурсии в Арамболь мы решили посетить места, лежащие к югу, взяли такси и доехали до Морджима. В этой деревне есть маленький, но очень хороший ресторанчик «Морской конек». Он стоит на некотором удалении от пляжа, а потому цены в нем низкие до смешного. Мы хотели там позавтракать, но судьба в этот раз не была к нам благосклонна – ресторан оказался закрытым по неизвестной причине.

Отпустив такси, мы прошлись по деревне. Морджим – интересное место. В отличие от остального прибрежного Гоа, населенного католиками, здесь затаился индуизм. Из-за деревьев появляются маленькие храмы, на стенах нарисованы свастики. Если внимательно посмотреть на здешний быт, можно заметить, как он разительно отличается от остальных деревень: большие дворы, чисто, мало транспорта. Здесь почти нет пыли – воздух всегда чист и свеж.

Дойдя до перекрестка, мы увидели множество указателей на русском языке, извещавших о всевозможных услугах, предназначенных для наших соотечественников: «“Антоновка" – соки и воды», «Интернет-крыша “Связист"», «Пионерский лагерь для взрослых “Наша Раша"».

По дороге, ведущей к пляжу, мы подошли к дому, в котором я жил два года назад. Хозяева, узнав меня, радостно заулыбались.

Во дворе Ольга протянула Арсену фотоаппарат, чтобы он сфотографировал ее у наряженной рождественской елочки.

За домом, между деревьями блестит река Чапора – ее широкое устье в этом месте больше напоминает морской залив. Мы прошли через небольшую рощу и вышли на набережную, где одна из пальм, изогнувшись, одиноко зависла над водой.

Недалеко от пляжа, за небольшой гостиницей, на месте, где еще недавно был пустырь, мы обнаружили новый русский ресторан – некрасивое угловатое здание из бетона в два этажа. Из дверей, ковыряя пальцем в зубах, вышел упитанный парень в бандане и сел на мотоцикл.

– Не подскажете, хороший ресторан? – спросил Арсен.

– Ресторан ломовой. Тут все есть: сырники, окрошка. Борщ вообще конкретный – с чесночком, с пампушками, – парень сглотнул и мечтательно покачал головой, словно два дня не ел. – Место – супер. Будто и не уезжал никуда из дома.

Он завел мотоцикл и, подняв столб пыли, укатил.

Мне вот все-таки непонятно: зачем ехать в Индию, где история кулинарии охватывает тысячелетия и где кухня настолько полезна для здоровья, насколько и вкусна, чтобы питаться сырниками и борщами? К тому же я на сто процентов уверен, что поварами здесь работают индусы, а индус, сколько ни объясняй ему, как правильно готовить борщ, все равно сыпанет туда какую-нибудь масалу.

Мы зашли внутрь. В большом зале сидели человек десять. Звуки общепита гулко разносились среди бетонных стен.

– Похоже на столовку дешевого дома отдыха, – сказала Ольга.

– Да, – кивнул Арсен, – для полноты картины здесь должны подавать манную кашу с комочками и чай «жидок».

– Пойдемте на пляж, – предложил я. – Совсем рядом есть замечательный шек – мы там все время ели.

Нужно сказать, что к этому времени у нас уже появился неслабый аппетит, поэтому долго уговаривать моих спутников не пришлось. Быстрым шагом мы дошли до шека. Однако и здесь нас постигло разочарование – мрачные индусы содрали с нас какие-то безумные деньги за сок и пережаренную яичницу.

В очередной раз я убеждаюсь, что там, где появляются в массовом количестве российские туристы, цены вырастают, а качество кухни и сервиса падает. Внешне шек выглядел по-старому, однако содержание претерпело значительные изменения.

Пляж Тартл-бич – черепаший берег – был назван так потому, что по ночам сюда из моря вылезали черепахи, чтобы отложить яйца в теплый песок. Еще два года назад здесь было пустынно и чисто – с десяток лежаков почти не портили идиллический пейзаж. Теперь лежаками заставлено все вокруг – куда ни кинь взгляд, кругом виднеются разноцветные задницы загорающих. Черепахи больше не посещают Морджим. Вместо них яйцекладущими стали многочисленные туристы.

Вообще-то Тартл-бич – один из лучших пляжей Гоа. Широкая полоса песка лунного цвета тянется в одну сторону почти до горизонта, упираясь в кудрявый зеленый мыс. С другой стороны она заканчивается широким заливом, образованным устьем реки, где океанские волны, сталкиваясь с пресными водами, создают длинные цепочки белоснежных бурунов. На противоположном берегу залива невысокий холм венчает коричневая буханка старинного португальского форта.

Мы прошли с километр вдоль берега до кафе «Бора-Бора» – одного из первых русских заведений в Морджиме. Здесь два года назад я проводил чудные вечера, беседуя с приятными собеседниками на различные философские темы, потягивая освежающее мохито или имбирный чай.

Честно говоря, в глубине души я лелеял надежду воскресить здесь те незабываемые ощущения, снова окунуться в волшебную расслабленную атмосферу, невозможную в суетливой и нервной Москве. Но когда мы присели за столик и осмотрелись, я понял – ничего похожего здесь уже не будет. На вид вроде все осталось прежним, но что-то неуловимое исчезло. И исчезло, похоже, навсегда.

Мы заказали пинаколаду. Принесли нам нечто похожее на легкий фруктовый йогурт.

Окружающая обстановка до боли напоминала современный Коктебель. Рядом сидела большая и шумная компания соотечественников. Молодой парень, похожий габаритами на шкаф, громко ругаясь матом, обсуждал по телефону проблемы оставленного на родине бизнеса. Его чуть тронутое загаром тело было все разрисовано татуировками – на спине красовались изображения демонов и готические письмена, спереди вокруг толстого живота крупными буквами шла надпись: «МОСКВА». Он встал из-за стола и, продолжая орать в трубку, прошлепал мимо нас по направлению к пляжу. Расписной, как пакистанский грузовик.

Таксисты на стоянке объявили цену до Вагатора в два раза выше разумной. Оставив алчных водителей дальше плавиться на солнцепеке, мы прошли сотню метров по дороге и остановили проезжающую машину.

Водитель, высунувший голову в окно, напоминал старого негра из книжки «Хижина дяди Тома».

– Вагатор. Двести рупий, – сказал я.

– Четыреста.

– Двести.

– Триста пятьдесят.

– Слушай, – говорю, – я знаю, сколько тут ехать.

Водитель достал телефон и сказал:

– Мне нужно спросить разрешения у босса.

Он набрал номер и завел длинный разговор на конкани.

– Я не понял – мы едем или нет? – спросил Арсен.

– Сейчас поедем, – ответил я и зашагал дальше по дороге, но тотчас услышал крик за спиной:

– О’кей! Садитесь!

Половину пути таксист что-то насвистывал с довольным видом и радостно кричал водителям встречных машин: «Хэллоу!» Затем вдруг погрустнел и сказал:

– Я работаю за бесплатно. Ты заплатишь двести рупий, и мне придется отдать их моему боссу. Понимаешь? Я бедный человек. У меня трое детей.

И работаю за бесплатно. Может быть, ты заплатишь триста рупий?

Я посмотрел назад. Арсен с Ольгой сидели с каменными лицами, напоминая крупного советского работника и его супругу, перевозимых персональным водителем на дачу.

– Я тоже бедный человек, – сказал я, уточнив: – Бедный русский музыкант.

– Но не такой же бедный, как я! – воскликнул водитель с полной уверенностью, что уж беднее него человек, позволяющий себе ездить на такси, быть не может, и повторил: – И у меня трое детей.

– У меня больше, – соврал я, но, вспомнив вдруг о своей бурной гастрольной молодости, подумал, что, может быть, я и не грешу против истины.

«Дядя Том» с подозрением покосился на меня и замолчал.

Вагатор – следующий пляж после форта Чапора в южном направлении. Вернее, это два пляжа – большой Вагатор и малый Вагатор – разделенные небольшим скалистым мысом, наверху которого стоят каменные скамейки. Малый оказался полон лежаков и шеков и напоминал турецкий курорт. Большой был забит праздношатающимися индусами. Сверху изогнутый рогом золотой берег напоминал муравейник.

Индусы в море не плавают принципиально. Они ходят вдоль воды или сидят на песочке. Некоторые заходят в море по колено. В дальнейшем я видел отдельных смельчаков, барахтающихся в волнах на метровой глубине. Но в этот раз таких не наблюдалось.

– Интересно, почему индусы не плавают? – спросил Арсен. – Я понимаю, почему они не загорают. Но почему не плавают?

– Потому что тонут, – ответил я. – Сам посуди: чтобы научиться плавать, нужно, чтобы кто-нибудь тебя научил. А если никто плавать не умеет, то и учить некому. Замкнутый круг.

Ольга села на скамейку. Я достал фотоаппарат, чтобы запечатлеть панораму пляжа, заполненного местным населением, радующим глаз разноцветными одеждами. Но, в который уже раз, задуманное не удалось. В этой стране, едва ты хочешь снять пейзаж, в кадре на переднем плане обязательно появляется какой-нибудь индус. Вроде только что никого вокруг не было, но пока достаешь и включаешь камеру, перед тобой возникает невесть откуда взявшийся человек. Он будет стоять перед тобой, задумчиво глядя в пространство и всем своим видом показывая, что фотосъемка его совсем не интересует, пока ты не уйдешь или хотя бы не уберешь аппарат.

Белых туристов вокруг совсем не было видно. Некоторые говорят, что местное население недовольно все увеличивающимся количеством европейцев в Гоа. Может быть, именно такими массовыми выходами к морю в выходные дни они пробуют с нами бороться?

Мы пошли обратно в поселок. По дороге увидели продавца тростникового сока. Перед ним стоял большой, покрытый облупленной зеленой краской железный агрегат, немного напоминающий старинную швейную машинку «Зингер». Рядом, на столе штабелями лежали толстые стебли сахарного тростника. Суровый усатый продавец, похожий на Бармалея, взял один стебель и вставил под железное колесо, которое крутанул пару раз рукой. Из-под колеса в металлическую кружку потек прозрачный, слегка тягучий сок. Продавец перелил жидкость в стакан и протянул мне. Все удовольствие – десять рупий.

Я с наслаждением выпил освежающий напиток, немного напоминающий березовый сок. Говорят, что тростниковый сок, приготовленный таким образом, пить опасно – уж больно антисанитарно выглядит процесс его приготовления, – но нам, прознавшим про волшебные свойства семечек папайи, теперь все нипочем.

Мы снова взяли такси, чтобы доехать до рыбного рынка в Чапоре. На часах начало шестого – время разгрузки вечернего улова.

На небольшой пристани рядами стояли пластиковые контейнеры со свежей рыбой и креветками, перемешанными с колотым льдом. На проволоке, изумленно выпучив глаза, висел огромный омар.