— Итак, следственный эксперимент показал, что разрезы на жертвах делал не Овечкин.

В обычных офисах планерки, как правило, не вызывают большого энтузиазма. Но не в Федеральной Экспертной Службе. Здесь они в последние часы походили на бои разъяренных быков.

— Чушь! — взвился Круглов. — Он мог специально сделать другие разрезы.

— Мог, — Ромашин развел руками. — Но я бы увидел руку профессионала в любом случае. Разрезы же Овечкина — разрезы дилетанта.

Круглов не желал сдаваться.

— Ну и что? У него мог быть сообщник… Галина Николаевна, уж не хотите ли вы его отпустить?

— А что у нас против него есть? — в лоб спросила его Рогозина.

— Как — что? Мотив! Признание! Вам мало?!

Рогозина, сама того не замечая, тоже повысила голос.

— Овечкин болен шизофренией. Так что его признание недорого стоит. Он мог убедить себя в том, что он — убийца. И теперь свято в это верит. Кстати, это объясняет и то, что он не говорит, где последняя жертва. Он просто этого не знает.

— А мотив?

— А презумпция невиновности? — парировала Галина Николаевна. — Или вы обычно сажаете человека только за то, что у него есть мотив? В любом случае, я назначила Овечкину психологическую экспертизу. Но мы теперь точно знаем, что резал не он.

Как раз в этот момент зазвонил ее телефон.

— Прошу прощения. — Она поднесла мобильник к уху. — Слушаю. Понятно. Мы выезжаем. Как — не надо? Куда увезли? Кто вам позволил?!

Она несколько секунд молчала, слушая ответ, потом жестко проговорила:

— Срочно везите тело к нам.

Нажала на кнопку отбоя. На мгновение закрыла глаза. Сделала глубокий вдох.

— Найден труп девочки. Брюшная полость зашита.

— Гущина? — хрипло спросил Круглов.

— Нет. Но там есть кое-что новое. В нее стреляли. Труп уже забрали в районный морг. Нас не сразу сообразили подключить из-за огнестрела. Труп сейчас привезут. — Рогозина повернулась к Ромашину. — Петр Сергеевич, проконтролируйте, пожалуйста. И в кратчайшие сроки жду вашего отчета по новому трупу.

Она поднялась со стула и вышла прежде, чем кто-то успел сказать хоть слово.