ГЛАВА 6
РЕПОРТЕР ГАЗЕТЫ «ПТИ ПАРИЗЬЕН»
На этот период — с сентября 1878 г. до конца 1879 г., то есть в течение немногим более года — приходятся, как мы установили, двадцать три статьи, подписанные Луи Буссенаром, а также примерно пятнадцать статей без его подписи, но, по всей вероятности, принадлежащих его перу. Первая статья, классическая с точки зрения журналистики, связана именно с посещением места события.
Два взгляда на Всемирную выставку
Третьего сентября 1878 г. (№ 687) Буссенара посылают на Всемирную выставку, проходившую во дворце Трокадеро и в галереях Марсова поля. При этом он пишет не столько об интереснейших экспонатах, вызывавших восхищение, сколько о финансовых трудностях, с которыми сталкивается при посещении выставки малообеспеченная семья рабочего. Здесь мы видим прекрасный пример социального подхода к проблемам, столь характерного для молодого репортера:
«В воскресенье жители центральных кварталов города остаются дома, мастерские закрыты, заводы не дымят, и народ, — настоящий народ, который с избытком внес свою долю в это колоссальное предприятие, — стекается отовсюду, чтобы посмотреть чудеса современной цивилизации. Для многих рабочих это домашний праздник; как говорится, один раз не в счет. Увы! Вход на выставку отца, матери и троих детей составляет огромную сумму — целых пять франков! Пять монет по двадцать су, которые надо было во что бы то ни стало выкроить из скромного бюджета работника.
Целых две недели отец отказывал себе в удовольствии выкурить трубку или выпить стаканчик вина; мать, хотя и занятая весь день, сумела принарядить своих детей в безукоризненно чистое белье и в праздничную одежду, малыши вели себя примерно; короче говоря, все в восторге, и уже в десять часов утра семья выходит из трамвая и вступает за ограду, где развертывается гигантское индустриальное состязание […]. Сначала идут к галереям машин.
Отец сознает свою причастность к происходящему — по месту и почет. Как он счастлив, когда объясняет своим слушателям, немного оробевшим от суматохи, устройство, цель и действие огромных металлических организмов. Все это живет, чувствует, волнуется перед глазами неутомимого творца, труд которого оживил материю и почти что дал ей способность мыслить. Все это сделано его руками, руками совсем маленького человека!
Его мышцы ломило, когда он ковал детали их остовов. И разве не он растягивал, ковал, прокатывал медные трубы, которые, как вены и артерии, обвивают все эти гигантские туловища? Наконец, именно он усмирил пар — душу металлических чудовищ, которые тяжело дышат и ревут, укрощенные его рукой, поставленные им на службу покорения природы! И пусть в его бороде появилась седина, его волосы поредели, сгорбилась спина! В этот момент он забывает все прошлые невзгоды!»
В этом отрывке чувствуется сила Золя — что-то от его романов «Жерминаль» и «Человек-зверь». Затем Буссенар говорит о восхищении детей при виде странной фауны полярных и экваториальных стран (знает ли он, что вскоре станет ее литературным посредником?), потом отмечает, что огромная пирамида, представляющая количество золота на сумму в пять миллиардов франков, добытого на австралийских рудниках, точно соответствует размеру контрибуции, потребованной от Франции пруссаками. Такая картина заставляет рабочего содрогнуться…
«Мрачная мысль о войне пронзает его сердце, как раскаленное железо, когда среди этих символов радости и труда он видит тяжелые пушки с раскрытой пастью, подобные змеям на клумбах цветов».
Взволнованный видом этих скромных посетителей, пришедших с семьями восхититься чудесами выставки (что возложило дополнительные расходы на их скудный бюджет), Буссенар заканчивает статью следующим пожеланием:
«Почему бы тем, кто в состоянии предложить лишние двадцать су, не провести подписку, чтобы осчастливить 100 000 человек, которые смогли бы до конца выставки бесплатно посетить ее, по крайней мере, два раза?»
Через две недели, 18 сентября 1878 г. (№ 702), Буссенара заинтересовала выставка плодов. Его воображение поражают курьезные названия сортов груш: «швейцарские трусики, зеленая обжора, бергамотка, всем-на-зависть, Александрин-Дуяр, бедро мадам и т. д.». Он заканчивает свою статью на забавной ноте, вполне соответствующей «ура-патриотическим» настроениям того времени:
«Сколько бы ни старались за границей, сколько бы наших саженцев и наших семян ни ввозили, сколько бы ни заимствовали у наших садовников их методы работы, эти усилия останутся безрезультатными. Несмотря на все старания, земля будет производить только кислое вино, твердые как камень груши, яблоки с привкусом мыла и персики, жесткие, как пробковое дерево. Это с лихвой вознаграждает нас за невозможность выращивать экзотические фиги на равнине Сен-Дени или ананасы на полуострове Женвилье. Да здравствуют плоды Франции!»
Взгляд… слепого
Двадцать третьего и двадцать четвертого сентября Буссенар приглашает своих читателей ознакомиться с больницей «Кэнз-Вэн» в связи со съездом в Трокадеро, проводимым в целях улучшения положения слепых. Он напоминает (факт нам доселе не известный), что название больницы связано с участью трехсот благородных людей («Кэнз-Вэн» в переводе — пятнадцатью двадцать), которым сарацины выкололи глаза, что побудило Людовика Святого предпринять в 1254 г. седьмой крестовый поход. Буссенар рассказывает об истории больницы, ее помещениях и функционировании. Он признается, что был удивлен безмятежной и заразительной веселостью ее обитателей, резко контрастирующей с угрюмым и печальным видом глухонемых, с которыми ему довелось встречаться, когда он учился на медицинском факультете.
Мимоходом бывший студент-медик с удовлетворением замечает, что больница, где в то время находилось 280 слепых (с членами семей — всего 622 человека), не получает никакой помощи от государства, а живет на свои собственные доходы, в частности, сдавая в аренду принадлежащее ей здание, где разместился театр «Фоли-Бержер». Буссенар отмечает также по меньшей мере любопытный факт: несмотря на свой недуг, слепые легко пользуются в разговоре выражениями зрячих людей. Так, ветреный пациент, вынужденный извиняться перед директором вследствие жалобы своей супруги, говорит: «Что же мне делать, господин директор? Стоит мне только посмотреть на другую женщину, как она готова выцарапать мне глаза!»
От Версаля до Пер-Лашеза
Репортер — это, по определению, человек, которого посылают туда, где что-то происходит. Президент Республики, маршал Мак-Магон решил устроить празднество в честь иностранных монархов, почтивших своим присутствием раздачу наград участникам Всемирной выставки. Празднество состоялось 24 октября 1878 г. в Версале. Там было организовано ночное зрелище с пуском всех фонтанов. Несмотря на дождь и липкую грязь, в садах собралась толпа в 300 000 человек. Наш журналист — в их числе.
Он с воодушевлением говорит об атмосфере братства, в которой смешались различные общественные классы, о «забавном крушении предрассудков». Как и все, Буссенар приходит в восторг от прекрасного зрелища, а затем, пользуясь своим положением специального корреспондента «Пти паризьен», присоединяется к 10 000 привилегированных лиц, допущенных во дворец. Он описывает зеркальную галерею, обилие гастрономических чудес в буфете, изнуряющую жару в салонах, где льются пленительные звуки вальса и намокают накладные воротнички. Но и тут Буссенар не может удержаться от небольшой колкости в заключение своего репортажа:
«Кажется, здесь царит веселье, но бьюсь об заклад, что гости не так искренне счастливы, как там. Почему? По той простой причине, что сюда не все пришли повеселиться, тогда как там совсем наоборот».
Любопытная деталь: об этом дне у Буссенара, кажется, сохранились только положительные воспоминания. Поэтому с удивлением читаешь в «Волер иллюстре» от 1 ноября статью Амеде Блондо, который пишет, что праздник в Версале был самым большим провалом Республики, «одним из величайших фиаско благословенного 1878 г.». Блондо слышал, как толпа жаловалась на плохое освещение, на грязь после дождя, на отдаленность фонтанов. Он был свидетелем недовольства во время обеда из-за того, что не всем хватило хлеба в результате чрезмерного наплыва посетителей, хотя их, по его подсчетам, было порядка 40 тысяч, то есть в семь или восемь раз меньше, чем насчитал Буссенар. Наконец Блондо отмечает, что привилегированным гостям, допущенным внутрь дворца, пришлось прождать полтора часа в своих каретах, загромоздивших все подъезды к зданию; они почти задохнулись в гостиных из-за количества приглашенных (по его утверждению, их было на пять тысяч больше, чем указывает Буссенар) и, наконец, они никак не могли разыскать свою одежду в гардеробе, превратившемся в настоящую свалку. Не странно ли такое различие мнений двух очевидцев одного и того же события? Следует ли отсюда, что Буссенар — неисправимый оптимист, а Блондо — настоящий ипохондрик?
После того как он присутствовал 29 октября 1878 г. (см. № 743) на открытии нового здания мэрии XIX округа Парижа, Буссенар — по случаю Дня всех святых — посещает различные кладбища столицы (2 ноября 1878 г., № 747). Здесь его мечтательная натура проявляется самым неожиданным образом. Начав, как принято, с портретов посетителей, пришедших поклониться могилам своих близких, он в середине статьи переходит к описанию той части кладбища Монмартра, где уже давно не хоронят, а сроки аренды участков на пять — десять лет почти все истекли. Сравнивая эту часть кладбища с той, откуда он пришел, Буссенар пишет:
«Там, среди редких деревьев, бросаются в глаза каменные остроугольные надгробия, окруженные черными решетками. Вдоль широких вымощенных дорожек выстроились памятники, образуя, насколько хватает глаз, строгие линии перспективы. Здесь же кладбище имеет, так сказать, менее печальный вид; пышная зелень, из-под которой почти не видны более скромные надгробия, придает ансамблю меньшую мрачность. Никогда декоративным вещам, созданным рукою человека, не сравниться с естественными творениями природы. Туи, кипарисы, акации, платаны служат прибежищем для целых стай щебечущих птиц. Дрозды свистят посреди последних желтых листьев, а воробышки, эти воздушные проказники, бесцеремонно порхают в цветущих аллеях. Повсюду плющи, ломоносы, вьюнки цепляются за ветви и обвивают спиралями памятники, смягчая их строгий вид».
Так природа скрашивает смерть… Прекрасный предметный урок.
Как антиклерикал хоронил епископа
На следующий же день после празднеств в Версале редакция посылает в Орлеан Буссенара, уроженца тех мест, для репортажа о похоронах его преосвященства епископа Дюпанлу, чье имя, благодаря одной фривольной песенке, дошло и до наших дней. 25 октября 1878 г. (№ 739) Буссенар сдержанно описывает траурную церемонию, проявляя должное уважение к покойному и не позволяя себе ни одного колкого замечания. Зато на следующий день, во второй части репортажа, озаглавленной «Личность и характер его Преосвященства епископа Дюпанлу», он дает волю своей природной насмешливости и быстро переходит на тон развлекательного рассказа. Этому способствует сам персонаж: достойный епископ был, по всей видимости, сверхактивной и весьма раздражительной особой.
«Настоящий комок нервов, всегда в напряжении, мозг, обильно орошаемый мощными приливами крови, выдающийся ум в сочетании с экстравагантностью апоплексического темперамента — таков был в целом этот незаурядный человек. Его железная воля тщетно сопротивлялась необузданному нраву; ему удавалось переломить себя или, вернее, сковать свою натуру вслед за тем, как он поддавался первому, яростному импульсу».
Буссенар с ощутимым удовольствием рассказывает нам о бедах камердинера епископа, Жозефа, который уже потерял счет своим ежедневным неприятностям. Когда он однажды принес прелату сосуд с теплой водой для омовения рук, все содержимое было внезапно опрокинуто ему на голову: в сосуде оказался кипяток! Ошпаренный Жозеф убегает, издавая громкие вопли. Спустя пять минут совершенно успокоившийся епископ просит прощения у своего бедного обожженного слуги. Продолжая ту же тему, Буссенар утверждает, что орлеанский епископ часто прогуливался с зонтом без ручки, сломанной однажды… о спину верного Жозефа! Когда же Буссенар показывает епископа за работой, в портрете чувствуется меткий и беспощадный взгляд писателя.
«Тогда он садился за свой письменный стол, под которым всегда стоял таз с холодной водой; в нем все тот же Жозеф разводил сухую горчицу. Епископ принимался за работу, держа ноги в этой ледяной ванне, с помощью которой пытался, но тщетно, утихомирить бурные приливы крови к мозгу.
Тщетные усилия! Этот неутомимый труженик прочитывал огромное количество газет и брошюр, строчил епископские послания, похожие на генеральские приказы, или ломал перья, отделывая витиеватые пассажи яростных полемических статей. Такая нагрузка, непосильная для любого другого человека, была недостаточна его перегретому организму.
Напрасно на трибуне или на кафедре он возвышал сухой, прерывистый, гортанный голос, сопровождая речь яростными жестами, против всех преград на своем пути. Эти интеллектуальные отдушины были так же бесполезны, как горчичные ванны. Когда он говорил, фиолетовый цвет его лица сливался с цветом епископского подрясника; наконец он останавливался, задыхаясь, на мгновение уставший, но не сломленный».
Этот хлесткий портрет, набросанный нашим писателем, почти вызывает симпатию к его жертве!
О дожде и о хорошей погоде
Ну, да! Буссенар занимается и этим. 16 декабря 1878 г. (№ 786) в репортаже «Картины Парижа» он просто рассказывает про «Снег». Его проникновенное описание немного напоминает знаменитую песенку Жака Дютрона «Париж просыпается». Двух коротких выдержек достаточно, чтобы составить себе представление об этой статье:
«Когда Великий город просыпается, он выглядит совсем необычно. На улице, занесенной десятисантиметровым слоем снега, не слышно ни звука. Бесшумно проезжают повозки; их тянут тяжело дышащие лошади; пешеходы неслышно идут по тротуарам, как по пуховому ковру; мы видим, что двери открываются и закрываются, но мы не слышим их звонкого хлопанья, как бывает в морозную погоду […].
Ньюфаундленды и бульдоги с восторгом катаются по снегу, жадно его кусая, тогда как левретки в попонках дрожат от холода, тянут за поводок, отказываются выходить на улицу и норовят сделать свои “маленькие делишки” в коридорах. А вот молодые гуляки — мужчины и женщины, — не находя фиакр у ресторана, где ужинали, они осторожно вытягивают ноги в остроносых ботинках, словно кошки, ищущие подходящего местечка…»
Тринадцатого января 1879 г. в № 814 появляется похожая статья, «Последствия снега»; в ней Буссенар описывает снежные заносы в департаменте Луаре, куда он ездил на поезде проведать свою мать. Здесь мы находим следующий автобиографический отрывок: «Путешествие из Парижа в Орлеан, которое в летнее время года было бы увеселительной поездкой или, точнее, прогулкой, вчера оказалось сопряженным с некоторыми опасностями и, главное, с целым рядом неудобств. Этот уголок двух департаментов — Сена и Уаза и Луаре — выглядел как Сибирь в миниатюре, только, разумеется, с железной дорогой […]. Когда здесь идут ливни, это — не пустяковые дождики, приятно разнообразящие перспективу пейзажей, убивающие лесных мышей, вредных насекомых и спасающие зерновые культуры от сильных морозов […].
Повсюду видны полные снега канавы, занесенные снегом дома, ели в огромных снежных шапках или рухнувшие под тяжестью снега — всюду, насколько хватает глаз, нетронутая, ослепительно яркая белизна; под снегом не видны деревенские дома, откуда, как из гренландских хижин, вьются тонкие струйки дыма.
“За белой равниной — другая…”, как сказал знаменитый поэт в своих бессмертных “Карах”. Я проехал небольшое расстояние и совсем не ожидал увидеть подобное обилие снега, хотя меня об этом предупреждали […]. Весь Орлеан засыпан его полуметровым слоем. Движение затруднено. Люди идут по узким протоптанным дорожкам, повозки медленно тащатся вперед.
На короткой линии от Орлеана до Малерба такие же препятствия, как и на линии Париж — Орлеан […]. Я приехал на станцию Экренн в половине девятого. Оставалось пройти тысячу двести метров до дома моей матери. У железнодорожного переезда путь мне преградили снежные сугробы высотой в два метра тридцать сантиметров и длиной в триста метров. До деревни можно было добраться только по узкому проходу шириной в семьдесят сантиметров, проделанному местными жителями.
Метель намела там и сям сугробы или расчистила дорогу, так что местами снега нет совсем. Пройти деревню — что разведать труднопроходимый путь […]. Моей собаке пришлось прорыть почти шестидесятиметровый туннель, чтобы из своей конуры добраться до дома».
Следующая статья Буссенара посвящена более важной теме. Он обеспокоен тем, что накануне в Париже прошел мелкий дождь и началась оттепель. Это может вызвать резкий подъем уровня воды. В 1875 г., напоминает писатель, подобное явление привело к опустошительному паводку в районах, расположенных вдоль всех рек Франции. Генерал Нансути, отшельник из обсерватории Пик дю Миди, предупреждал тогда о грозящем бедствии.
«Еще до катастрофы он заметил с высоты своего пика появление огромных туч из мельчайшей заледеневшей дождевой пыли; во время оттепели эти тучи проливаются страшными ливнями. Предупреждения Нансути, серьезность которых проигнорировали некоторые упрямые скептики, так называемые кабинетные ученые, вскоре подтвердились самым катастрофическим образом».
В то время когда Буссенар писал свою статью, все тот же Нансути отправил из своего орлиного гнезда в Тулузе особенно красноречивую телеграфную депешу: «Погода плохая, огромное количество снега, барометр падает, есть угроза наводнения в случае быстрого таяния снегов!» Буссенар заканчивает свою статью следующим пожеланием: «Пусть не сбудутся серьезные опасения, о которых говорит сегодня Нансути, и за начинающейся оттепелью не последуют новые беды, еще более ужасные, чем предшествующие». К счастью, пожелания писателя исполнились и ничего серьезного не произошло. Иногда лучше проявить излишнее беспокойство, нежели безрассудное легкомыслие.
Тема наводнений постоянно интересует Буссенара. Вспомним его первую статью по этому поводу в «Корсере». Он возвращается к ней и в газете «Пти паризьен» (№ 812 от 11 января 1879 г.), сравнивая наводнения на Сене и на Луаре. Насколько, по его мнению, первые предсказуемы, спокойны, регулярны и контролируемы, настолько вторые могут быть внезапными и разрушительными. В заключительной фразе статьи подводится итог: «Наводнения на Сене — бедствие, наводнения на Луаре — катастрофа».
Ветеран войны
Буссенару приходилось иногда ездить в провинцию, чтобы написать о событиях, связанных с армией. Так было 11 сентября 1878 г. во время военных маневров в районе Дурдана. Туда прибыл президент Франции, маршал Мак-Магон. Специальный корреспондент газеты «Пти паризьен» следил за всеми фазами этого подобия битвы «как простой зритель, а не как специалист, для которого военная стратегия уже не составляла тайны». Тем не менее он подготовил чрезвычайно точный и детальный отчет, опубликованный в трех номерах газеты (№ 696, 697 и 699). В целом Буссенар восхищен эффективными операциями войск и не скупится на похвалы. Войска действуют быстро, они хорошо организованы и точно выполняют приказы. Словом, немец, держись, мы тебя одолеем!
Через два месяца Буссенар готовит другую серию статей на аналогичную тему. Его репортаж обращен уже не в будущее, а отдает дань памяти прошлому, поскольку описывает церемонию открытия мемориала в честь битвы при Шампиньи, во время которой, как мы уже говорили, сам писатель был, по-видимому, ранен. 4 декабря (№ 774) в статье «Памятник в Шампиньи» Буссенар повествует об этой ожесточенной битве, произошедшей восемь лет тому назад холодной ночью с 1 на 2 декабря. Мы уже приводили отрывок из этой статьи выше, когда речь шла о войне 1870 г. Прошли годы, но воспоминания по-прежнему живы в памяти автора:
«Времена теперь настолько изменились, что — хотя вдоль дороги то тут, то там видны разрушенные дома, хотя фасады и по сей день изрешечены пулями и на земле валяются всевозможные обломки, красноречиво говоря о происшедшем, — мне не верилось, что я все тот же человек. Неужели это я лежал вот под тем вязом, чьи тонкие ветки падали, срезанные пулями, неужели это я, как простой и скромный солдат, пришел сегодня воздать последние почести своим убитым однополчанам?..»
Ветеран войны, явно взволнованный посещением трагических мест битвы, подробно описывает впечатляющий двадцатипятиметровый памятник, а затем в деталях рассказывает о произнесенных тогда речах. Последняя заканчивается декларацией, прекрасно резюмирующей настроения собравшихся:
«В тот день, когда родине вновь потребуется наша кровь, по первому же сигналу тревоги мы будем здесь; мы — мирные люди, мы проклинаем войну и ее ужасы. Мы никогда не нападем первыми, но пусть никто и никогда не угрожает Франции и Республике!» Буссенар заканчивает свой репортаж словами: «Пока честь не запятнана, ничто не потеряно!»
Семнадцатого декабря 1878 г. (№ 787) наш репортер присутствует на собрании членов организации «Волонтеры войны 1870–1871 гг.». Созданная в 1872 г., ассоциация имеет свой знак отличия: серебряную медаль на красной ленте с двумя черными полосками; на лицевой стороне изображена ветка остролиста, вокруг нее — девиз: «Никто да не тронет меня». Эта медаль красуется в петлице у Буссенара, как и у других членов ассоциации. Пользуясь случаем, он громко заявляет о своем пламенном патриотизме, клеймя позором трусливое поведение Базена в Седане:
«Подлый Базен сдал врагу неприступную крепость и армию […]. Когда ты не в силах защитить свое знамя, сожги его! Оружие, ставшее бесполезным, уничтожь! Можно подчиниться беспощадному закону сильнейшего, но нельзя соглашаться со своим позором! Враг берет тебя в плен, но ты не сдавайся!»
Наконец 31 декабря того же года молодой журналист отправляется в коммуну Нейи-сюр-Марн на открытие мемориала участникам битвы на Авронском плато 27–28 декабря 1870 г., которая — увы! — закончилась беспорядочным отступлением и огромными потерями. Буссенар обращает особое внимание на военную музыку и подчеркивает мастерство «превосходной хоровой капеллы из Нейи-Плезанса, которая завершила траурную церемонию прекрасным исполнением оратории “Галлия и Францияя”». Участники церемонии расстаются, многократно скандируя: «Да здравствует Республика!» Все представители прессы приглашены в тот же вечер в Рони на роскошный банкет, который приятнейшим образом венчает прошедшую церемонию. У профессии репортера тоже есть порой свои хорошие стороны…
Дальнейшие события подтвердили интерес Буссенара ко всему, что связано с памятью о тяжелых часах страданий и героизма при защите Парижа. Так, в следующем году, 28 октября 1879 г., в № 1107, именно он напоминает о годовщине сражения при Шампиньи в статье с таким же названием: «Нас было десять, может быть, пятнадцать тысяч; мы стояли взволнованные, сосредоточенные, во власти тягостных воспоминаний перед черными дырами склепа, где покоятся три тысячи наших несчастных товарищей». Четвертого декабря следующего года (№ 1144) писатель вновь возвращается к этой теме, красноречиво сопоставляя дату сражения и государственный переворот 2 декабря 1851 г., когда Луи-Наполеон Бонапарт ликвидировал Вторую республику и провозгласил Вторую империю. Республиканец Виктор Гюго никогда с этим не смирился: «Шампиньи! Второе декабря! Таинственная и ужасная связь двух трагедий, разделенных восемнадцатью годами; в них кровавая рука Бонапарта вписала первую и последнюю строки, причем вторая трагедия была неизбежным следствием первой. Но если история, осудив навеки преступление, заклеймила зловещего авантюриста, она прославляет и хранит память о тех, кто хотел спасти Францию, которую в тот день ничтожнейший из людей погубил и покрыл позором. В Англии в забытой могиле покоится прах автора поэмы “Кары”. Республика воздвигла памятник храбрым солдатам в Шампиньи…»
Юморист и весельчак
Порой Буссенару удается полностью отрешиться от жестокой действительности, о которой мы только что говорили, и тогда из-под его пера выходят юмористические зарисовки под общим заголовком: «Картины Парижа». Так, 1 ноября 1878 г. (№ 746), в небольшом материале, озаглавленном «В железной клетке», он описывает злоключения одного толстяка, который, направляясь в туалет «Комеди франсез», застрял между ведущими туда металлическими перилами и в конце концов, чтобы вырваться из ловушки, вынужден был позвать на помощь двух полицейских…
Девятнадцатого ноября того же года (№ 764) опубликован очерк Буссенара под заголовком: «Белая бочка». В ней речь идет об одной из цистерн для очистки выгребных ям (в то время их красили в белый цвет). Зловонные нечистоты собирали с помощью герметического рукава со всасывающим клапаном. И вот однажды дядюшке Матифу, служащему Парижского бюро по взиманию пошлин (это своего рода коммерческий таможенник, призванный бороться с контрабандой), человеку, известному своим особым «нюхом», а также своим сердитым и ворчливым характером, пришла в голову мысль проверить содержимое одной из проезжавших мимо него «белых бочек». Протесты водителя… все более и более настойчивый и инквизиторский тон чиновника… наконец пронзительный свист из открытого клапана и… больше ничего, пустота.
Та же судьба постигла все остальные бочки, и хотя в ту ночь чрево Парижа осталось вспученным, дядюшка Матифу искренне считал, что благодаря ему общество было спасено. Назавтра дело прояснилось; разумеется, дядюшка Матифу так ничего и не понял. Зато теперь есть приказ вышестоящих инстанций беспрепятственно пропускать белые бочки, чему контрабандисты радуются от души. С тех пор водители всех этих повозок, настоящих или апокрифических, преследуют бедного старика даже во сне оглушительными криками, которые непрестанно слышатся ему у восточных и северных ворот города: «Видели белую бочку?!»
На следующий день, 25 ноября 1878 г. (№ 765), в заметке «Сплин лапландцев», молодой журналист сетует по поводу положения лапландцев, привезенных в Парижский ботанический сад и жестоко страдающих от жары. «Если негр ликует, когда экваториальное солнце обжигает его черное как сажа лицо с фарфоровыми глазами, лапландец погибает, когда не может мчаться на оленях по пространству в пять тысяч квадратных километров, вдыхая всей грудью ледяной воздух гиперборейских регионов». Рассмотрев все применяемые, без особого успеха, искусственные способы воссоздания привычной для лапландцев холодной среды, Буссенар — со свойственным ему практицизмом — предлагает запереть гостей, по возможности герметично, в муниципальный ледник (это в точности напомнит им долгую полярную ночь) и подобрать для них повара, достаточно искусного, чтобы приготовить «блюдо из жареных льдинок в снежном соусе».
Тринадцатого декабря 1878 г. (№ 783) хроника «Картины Парижа» озаглавлена: «Железоеды». Проявляя несомненный здравый смысл, Буссенар констатирует, что несмотря на повсеместное присутствие железа в индустриальной цивилизации того времени, малокровие является, по-видимому, хронической болезнью эпохи. Между тем, напоминает нам бывший студент-медик, ее причиной служит недостаток в крови красных шариков, окрашенных гематозом — веществом, содержащим железо. Страницы газет заполнены рекламой всевозможных «тонизирующих» средств.
«Один нашел верный способ отваривать железнодорожные рельсы и умещать, по крайней мере, три их дюжины в одной семидесятиграммовой бутылке; все это не приносит вреда и дорого стоит. Второй превратил в пилюли пушечные ядра, которые в виде безвредных шариков приносят неплохие доходы. Наконец, третий приготовляет настой из паровозных осей: его действие настолько эффективно, что и страдающие одышкой, и самые тщедушные смогут через несколько дней разломать Обелиск, как палочку ячменного сахара, или скрутить спиралью Июльскую колонну. Все это замечательно, и названные средства превосходны. Но — увы! — они не всем по карману. Я же нашел простой и верный способ влить во все страдающие малокровием артерии благотворную жидкость, которая должна придать побледневшим шарикам столь желанный чудесный пурпурный цвет».
Подобное изобретение вызывает у вас опасения. Вы правы. «Вот, в двух словах, о чем идет речь. Я не делаю из этого секрета. В Париже невероятно разрослась сеть трамвайных линий. Тысячи метров железных лент, вделанных в мостовую, вьются вдоль наших улиц и бульваров. Заметили ли вы, что во время дождя это железо под воздействием влаги быстро подвергается коррозии, а вода, сразу насыщенная ржавчиной, приобретает цвет охры, свойственный перекиси железа. Нам нужен железистый препарат, активно действующий, эффективный, недорогой; так вот, он уже готов, он мгновенно получен в результате очень простой химической реакции. Достаточно его собрать. Все просто».
Железистый раствор потечет по небольшим дренажным трубам в зависимости от естественного склона улиц в коллектор, где будет тщательно отфильтрован; таким образом все парижане получат бесплатно «чистую, как родниковая вода, жидкость безупречного вкуса, активно действующую, приятную, не отягощающую желудок […]. Мы просим муниципальный совет […] добавлять новый препарат в воду фонтанов. Благодаря такой мере, столь же простой, сколь и демократичной, каждый сможет без хлопот пить целебную воду во время прогулок, сколько вздумается».
Балансируя между научной фантастикой и шуткой, Буссенар, очевидно, забавлялся, повергнув в замешательство не одного читателя «Пти паризьен»…
Последняя статья из серии «Картины Парижа» от 26 декабря 1878 г. под заголовком: «Сочельник» показывает, что Буссенар ценит хороший стол и привержен многовековым французским гастрономическим традициям. Рождественское пиршество вдохновляет его: «Глава из Рабле, освещенная газовыми фонарями и растиражированная по числу колбасников в Париже, меню свадьбы Гамаша, приготовленное торговцами жареным мясом, радовали вчера глаза парижан в ожидании праздничного застолья. Нет, старые традиции не умирают, что бы там ни говорили!»
Провизию, заготовленную к рождественским и новогодним праздникам, Буссенар описывает в восторженном стиле Жана-Пьера Коффа, так что слюнки текут при одном только чтении:
«Вот прекрасное второе блюдо — жареная индейка, щедро начиненная отборными трюфелями; сквозь тонкую лоснящуюся кожицу птицы видны их черноватые тона, прозаически напоминающие темный цвет подбитого глаза. А вот километры кровяных колбас, методично закатанных, как промасленные кабели, рядом с толстыми сырокопчеными свиными колбасами, обернутыми фольгой и чем-то напоминающими сложенные в арсенале артиллерийские снаряды; наконец, всевозможные деликатесы в желе под тонким слоем жира или сала, ждущие лишь вилки и ножа, чтобы достойно завершить свою миссию на этом свете. Не менее красочная картина ждет вас в лавках торговцев жареным мясом. Таково, по крайней мере, мнение всех тех, кто млеет при виде гусей и уток, ощипанных, перевязанных веревочками и меланхолично висящих, наподобие скрипок, над грудами цыплят. Рядом виднеются уже зажаренные тушки с торчащими кончиками гузок, особенно ценимыми гурманами; они напоминают личики гномов, застывшие в беззубом смехе или суровой гримасе».
При этом гастрономические пристрастия не заслоняют у Буссенара научный подход: «Я вовсе не преувеличиваю, говоря о километрах кишок, набитых свиным мясом и свиной кровью. Периметр Парижа, если я не ошибаюсь, составляет тридцать шесть километров; исходя из того, что каждый житель города потребляет в среднем десять сантиметров кровяной колбасы, общая длина съеденной колбасы в пять раз превышает периметр столицы. Целый колбасный кабель, протянутый от Парижа до Фонтенбло и обратно!..»
Закончим этот раздел самым, очевидно, фантасмагорическим текстом Буссенара того периода. Автор свирепо (и очень занимательно) нападает на «кабинетных ученых», уже не раз им заклейменных, которые, полностью отгородясь от реальности, благоденствуют и занимаются мудреными словопрениями в полутемных закрытых залах академий. Несмотря на разницу эпох, стилистика Буссенара напоминает образы Бориса Виана. Статья от 3 января 1879 г. озаглавлена: «Удивительное заседание в Академии наук Монако». Приведем лишь начало статьи, хотя она заслуживает того, чтобы опубликовать ее полностью.
«Заседания Академии наук Монако проводятся каждый понедельник с регулярностью приступов хронического ревматизма. Как только утреннее солнце своими лучами оповещает о наступлении этого знаменательного дня, большое здание, где проходят заседания, приобретает праздничный вид. Кажется, что колоколообразный купол подрагивает, словно живот счастливого человека.
Лакеи, молчаливые, как ризничии, и ловкие, как служители музеев, где экспонаты естественной истории соседствуют с керамикой, выполняют с бесконечными предосторожностями удивительнейшую подготовительную работу. Они открывают огромные дубовые шкафы, потемневшие от времени, и одного за другим извлекают из них всех членов ученой ассамблеи, которые покоились в этом неприкосновенном месте после предыдущего заседания.
Одни толстые, другие худые, третьи с жировой прослойкой. Толстые всю неделю пребывают в сосудах, заполненных совершенно нейтральным и умело ароматизированным глицерином. Такой способ сохранения прекрасно подходит к той субстанции, что придает их персонам величавую тучность. Им осторожно вытирают лицо и руки и усаживают в прочные кресла, где те вскоре вальяжно разваливаются с удовлетворенным бульканьем в животе. С худых снимают полоски, в которые они были обернуты наподобие египетских мумий. Их немного окостеневшие суставы двигаются с трудом и трещат, как взводимые курки целой пехотной роты. Академики с жировой прослойкой выбираются самостоятельно из своих сосудов, наполненных семидесятипятиградусным спиртом, и, пошатываясь, рассаживаются вокруг стола, покрытого зеленым ковром.
В завершение туалета полотер намазывает все черепа ярым воском. Легкое движение щетки полирует их до блеска, так что им позавидовали бы в джунглях слоны с их бивнями. Наконец все очки в начищенных золотых оправах размещаются на органах обоняния этих современников доисторических эпох».
Когда ученые мужи расселись по своим местам, заседание начинается. Постоянный секретарь представляет обзор работы, проделанной ассамблеей во время предыдущих заседаний. «Решен первостепенный вопрос о влиянии лунной радиации на разрушение обелисков». Затрагиваются и другие подобные проблемы, и секретарь в заключение своего выступления сообщает ассамблее о важной памятной записке, присланной одним членом-корреспондентом, «О следе, оставленном в пыли плауна предпоследней левой лапкой скарабея, зачавшего потомство». Одобрительный гул встречает последние слова его выступления…
Далее говорится о неожиданном появлении насекомого, его принес служитель на серебряном подносе; «несмотря на свои маленькие размеры, насекомое распространяет сильный запах хорошего вина. Это филлоксера. Тотчас же все академики, наклонив головы, наводят на нее свои лупы. Слышится странный звук, как при столкновении бильярдных шаров в игре карамболем!.. Пустяки!.. Этот коллективный осмотр привел к тому, что черепа академиков соприкоснулись и образовали вокруг стола нечто вроде эллипса из слоновой кости».
Нимало не испугавшись, насекомое важно расхаживает по столу. Кому достанется премия в 300 000 франков, обещанная за изобретение способа убить насекомое, не повредив при этом растения? Вдруг насекомое прыгает на одну из голов и мгновенно исчезает из виду. Появляется виконт Медный купорос и отвлекает внимание опечаленных ученых. Хотя людям вредно вдыхание этого химиката (применяемого, за неимением лучшего, на виноградниках для борьбы с опасным паразитом), академики окружают виконта многочисленными знаками внимания; в конце концов, поведение одного подвыпившего академика… ставит точку в этой гротескной сцене.
Воистину, Буссенар позабавился от души.
Репортажи из зала суда
Интерес читателя газет вызывают прежде всего трагическое и смешное; этим нельзя пренебрегать. Двое мужчин, Барре и Лебиез, решили убить молотком молочницу, имевшую, по слухам, сбережения, и присвоить ее деньги. Они осуществили свой замысел, прикончив бедную женщину ударом скребка в сердце, затем расчленили труп на восемь частей и спрятали в двух залитых кровью чемоданах. Преступники были арестованы и приговорены к высшей мере наказания.
Буссенар добровольно вызвался присутствовать при казни и дать материал о ней в газету. Его репортаж был напечатан в понедельник 9 сентября 1878 г. под заголовком: «Две казни». Буссенар ярко изображает отдельные подробности сцены, например, подчеркивает холодную решительность приговоренного Лебиеза, главного исполнителя преступного деяния, контрастирующую со скованностью и бледностью его сообщника Барре, зачинщика преступления.
Буссенар обращает внимание на гуманное нововведение, имеющее целью пощадить нервную систему осужденных. «Отметим одно усовершенствование, — пишет он. — До сих пор в тот момент, когда открывалась дверь тюрьмы, взгляд осужденного встречал прежде всего нож гильотины, неудержимо приковывавший его внимание. Теперь этот стальной треугольник, который в нужный момент падает на голову смертника, скрыт за деревянным щитом красно-коричневого цвета». Не правда ли, какая трогательная предупредительность?!
Во время казни Барре возникает непредвиденное осложнение, усугубившее и без того жуткое зрелище. Буссенар передает происшествие с такими же подробностями, какие мы находим позднее в некоторых особенно кровавых сценах его романов. В тот момент, когда палач Роше приводит в действие рычаг гильотины, «нож тяжело падает. Кончено!.. И тогда происходит нечто страшное. Первый помощник палача, державший голову и направлявший ее падение в таз, заполненный опилками, оказывается буквально залитым кровью, которая бьет ему в лицо и грудь. Туловище жертвы не полностью поместилось в корзине, и из выступавшей шеи, покрытой слоем жира, в течение секунды хлещет двухметровая красная струя. Крик ужаса вырывается у всех присутствующих».
Но на этом репортаж не кончается. На следующий день появляется продолжение. Во второй статье рассказывается о том, что произошло после казни. Мы узнаем, каким образом трупы были перевезены на кладбище городка Иври. Причем, когда открывали корзину из ивовых прутьев, наполненную опилками и помещенную в цинковый гроб, Буссенар постарался не упустить ни малейшей детали.
«Трупы лежали рядом, голова одного находилась у его ног, голова другого — между коленями. Обе измазаны кровью, смешанной с опилками. Глаза широко открыты, челюсти судорожно сжаты».
Затем уточняется, что поскольку близкие Барре не потребовали выдачи его тела, оно было приобретено в научных целях медицинским институтом. Эта среда, в которой Буссенар вращался несколькими годами раньше, была ему хорошо знакома. Узнав, что во второй половине дня с телом должны быть проведены некоторые операции, Буссенар ближе к вечеру попросил провести его, как бывшего студента-медика, в анатомический зал. И вот какую сцену представляет он жадному взору читателей «Пти паризьен»:
«Тело Барре одиноко лежало на широком столе. Грудь рассечена, нижняя часть живота отсутствовала, левая нога отрезана. Сопровождавший нас служитель берет ногу за нижний конец и бросает на внутренности и окровавленные лохмотья. Мы просим показать нам голову. Ее ищут, но нигде не находят. Наконец ее обнаруживают этажом выше у практиканта, производящего опыты над мозгом. Ибо после того, как удовлетворены требования правосудия, небезынтересно узнать, что же в конце концов думает наука о физиологической основе предрасположенности к преступлению, а также о практическом осуществлении высшей кары».
Поражает то хладнокровие, с каким Буссенар дотошно описывает самые что ни на есть отвратительные подробности. Это можно либо объяснить привычкой бывшего студента-медика к сценам, в которых обильно льется кровь, либо предположить, что редакция газеты требовала, чтобы автор, для возбуждения читательского интереса, намеренно подчеркивал всю мерзость и сенсационность описываемых событий. Однако можно также задаться вопросом: не имеем ли мы здесь дело с личной склонностью Буссенара ко всему патологическому, которая побуждает его пространно живописать самые жуткие картины?
Двадцать первого декабря 1878 г. Буссенар получает задание осветить другое судебное дело, названное делом о семейном убийстве в Осере. Некий Перро с помощью своего сообщника, тоже носящего, по странной случайности, имя Барре (см. предыдущее дело), зверски убил своих деда и бабку, супругов Моро. Он был приговорен к смертной казни, а его напарник — к пожизненной каторге. В репортаже Буссенара обращает на себя внимание поразительно точное описание внешности этих двух субъектов. Оно воистину достойно фигурировать в романе, на что намекает газета во врезке, прямо адресованной читателям:
«Один из наших сотрудников присутствовал на процессе и прислал нам в форме депеш чрезвычайно полный взволнованный отчет о дебатах. “Невозможно, — пишет он, — представить себе тупую бесчувственность обоих обвиняемых. Никогда раньше мне не приходилось встречать более гнусных и циничных мерзавцев!”»
Судите сами.
«Перро — девятнадцатилетний парень, широкоплечий, приземистый, с темными волосами. Их завитки картинно начесаны на виски. Лоб шишковатый, глаза маленькие, совсем черные, налитые кровью (она словно проступает по краям его век); глаза глубоко посажены под густыми бровями, в форме крыши домика на детском рисунке. Курносый нос, большой рот, бескровные губы, которые поминутно приоткрываются, так что виден оскал зубов и плотно сжатые челюсти. Иногда кажется, что его синюшное лицо покрывается беловатыми бляхами. В целом он производит впечатление человека черствого и скрытного; одним словом, вид у него зловещий».
Поверим автору. Под стать Перро и его сообщник…
«Барре — тоже пугающего вида образина: светло-каштановые волосы, низкий лоб, приплюснутое лицо, огромный нос; между белесоватыми глазами с опухшими веками виден рубец; у него лоснящиеся щеки, массивные, широкие, как у животного, челюсти, сильно выступающая верхняя губа, длинные, толстые руки. Типичный облик живодера, опустившегося до скотского состояния». Перед нами портреты бродяг, написанные с той силой, с тем подчеркиванием отталкивающих подробностей, которые станут типичными в романах Буссенара при описании «злодеев». В очерках журналиста уже угадывается будущий романист, любящий драматические ситуации.
Журналист обещает стать автором романов
По некоторым статьям Буссенара можно предугадать его будущую литературную карьеру, тогда только намечавшуюся. Таково эссе «Географы и путешественники» (№ 709, 25 сентября 1878 г.), опубликованное по случаю открытия во дворце Трокадеро международного конгресса «География и торговля». В нем автор подчеркивает повальное увлечение рассказами о географических открытиях и расценивает это как благотворный поворот в тогдашней литературной моде.
«Если во все времена географические открытия воодушевляли исследователей нашей планеты (многим из них — увы! — суждено было пасть жертвами своей любви к человечеству и науке), то лишь недавно, лет двенадцать тому назад, их чудесные рассказы о приключениях возбудили интерес широкой публики. Эта потребность в экзотике породила или, скорее, подстегнула развитие нового литературного направления, блестящим представителем которого стал Жюль Верн.
Если публика, пресыщенная пошлостями и скабрезностями, на которых набили руку писатели эпохи заката Второй империи, принимает с таким восторгом эти высоконравственные, поучительные и полные драматизма произведения — что ж, тем лучше для нашего поколения! Что нам за дело до анемичных щеголей, до кокоток с яркими шиньонами, до разорившихся светских львов и титулованных авантюристок. Согласитесь: сердце и ум читателей найдут более существенную пищу в рассказах о приключениях бесстрашных путешественников, с которыми мы встречались вчера. Ведь все они были там…»
И Буссенар перечисляет имена этих героев, «изможденных лишениями, с длинными, как у библейских патриархов, бородами, с лицами, овеянными полярными ураганами или загоревшими под палящим тропическим солнцем»; он противопоставляет им, как тень свету на картине, «кабинетных путешественников, которые видели мир через подзорную трубу путеводителя Конти и которым не представился случай стать героями». Видимо, Буссенар делал исключение для «очень симпатичного собрата Жюля Гро», секретаря Географического общества, ведь сотрудничество с ним было столь ценным для автора «Журнала путешествий», а между тем Гро тоже никогда не путешествовал. Мы еще вернемся к этому персонажу, чья судьба тесно переплелась с судьбой Буссенара.
Интересно отметить, что таким образом автор как бы прочеркивает свой собственный путь в литературе, отбросив как безнадежно устаревшие гривуазные и бульварные романы Поля Лекока, Кребийона-сына и им подобных и приветствуя жизнеутверждающие, высоконравственные и содержательные произведения все того же Жюля Верна. Без сомнения, подобная позиция побуждала его избрать для себя именно этот жанр, что он и сделал.
Девятого февраля 1879 г. в № 846 газеты напечатана небольшая статья, рекламирующая только что начавший выходить «Журнал путешествий»; хотя статья не подписана, она вполне могла выйти из-под пера нашего автора.
За 18 месяцев «чтение “Журнала путешествий” стало для читателей всех возрастов излюбленным времяпрепровождением в долгие зимние вечера, а также во время переездов. Этот успех определялся, по словам пишущего, «необыкновенно интересным содержанием и разнообразием текстов, а также обилием ярких иллюстраций». Любопытно воспроизвести приводимую в статье тематику журнала, поскольку она станет в дальнейшем основой творчества Буссенара. Говорится, например, что «в этом сборнике мы находим самые различные сюжеты: описание путешествий, опасные приключения на суше и на море, эпизоды охоты и рыбной ловли, драмы на море, очерки по географии и естествознанию, биографии великих исследователей — словом, все, что может развлечь и способствовать отдыху, нашло свое место в “Журнале путешествий”…» Есть чем привлечь потенциального читателя!
Через месяц, 11 марта 1879 г. (№ 876) в другой заметке без подписи подробно рассказывается о романе Буссенара «Десять миллионов Рыжего Опоссума», недавно появившемся в издательстве Дрейфу и уже известном читателям «Журнале путешествий». Подчеркнем еще раз: ничто не указывает, что этот текст принадлежит самому автору романа, но он так умело составлен, что подобное предположение напрашивается само собой. В конце концов, ведь известная пословица гласит: «Никто о тебе не позаботится лучше, чем ты сам». В статье, например, говорится: «Хотя Австралия и была превосходно представлена на Всемирной выставке, о ней во Франции знают очень мало. Известно, что это огромный остров, скорее даже континент, расположенный в Южном полушарии, что там на каждом шагу встречаются самые удивительные животные и самые безобразные на свете людоеды. Вот и все».
Следовало восполнить этот досадный пробел в знаниях французов, что и делает господин Буссенар. Нас снова заверяют, что данная книга — не роман. Это рассказ о совершенно реальных событиях. Герои повествования совершают путешествие протяженностью в 2500 километров, отделяющих Мельбурн от залива Карпентария, «преодолевая на своем пути всевозможные препятствия, часто опасные, порой устрашающие». В заключение повторяется та же мысль: «Легко можно было бы подумать, что в книге рассказывается о вымышленных приключениях, если бы не было известно, что автор повествует о перипетиях реального путешествия и, несмотря на всю необычность описываемых событий, никогда не отступает от истины». Мы уже видели, с какой осторожностью следует подходить к подобным заверениям…
Автор использует привлекательность парадоксов. В Австралии, пишет он, существуют деревья без тени (с листьями, поворачивающимися к солнцу ребром), цветы без запаха, деревья без плодов, птица без крыльев (казуар), летающее четвероногое (флаин-фокс, «летающая лисица») и диковинное животное утконос с четырьмя лапами, утиным клювом, несущее яйца и вскармливающее своих детенышей молоком! Буссенар вскоре вернулся к этому сюжету… Одним словом, мы имеем дело с человеком «компетентным, умеющим в остроумной форме заинтересовать и просветить читателя». Все это очень похоже на «Иллюстрированный журнал для просвещения и отдыха» Жюля Этцеля, знаменитого наставника… Жюля Верна.
Несколько недописанных статей
После публикации статьи об оттепели в № 816 (15 января 1879 г.) газета без каких-либо пояснений перестает помещать материалы за подписью Буссенара. Действительно, несколько следующих статей, несомненно, принадлежат перу нашего героя, хотя они и не подписаны его именем… Например, «Нефть» (№ 914 от 18 апреля 1879 г.), где мы находим, в частности, описание городка нефтедобытчиков Ойл-Сити в Пенсильвании, совпадающее почти дословно с главой VII романа «Без гроша в кармане» (1895). То же можно сказать, по крайней мере, о трех других текстах. В газете № 932 от 6 мая 1879 г., описывается «Парадоксальное животное», утконос, так же как и в главе IX книги «Десять миллионов Рыжего Опоссума». В № 936 от 10 мая 1879 г. мы вновь встречаем «плотоядное дерево», которое уже «произрастало» в «Корсере» и в первом романе Буссенара. Наконец, в № 981 от 24 июня 1879 г. вновь появляется «Внутреннее море», о котором мы упоминали выше.
В октябре — ноябре 1879 г. в трех публикациях, посвященных годовщине сражения при Шампиньи, явно чувствуется язык бывшего военного фельдшера. Буссенару принадлежит, по-видимому, и ряд других материалов, где речь идет о Панамском канале, о Кохинхине и о Тонкине. Можно предположить, что у Буссенара, занятого с начала 1879 г. работой над своим вторым романом, не было времени для написания новых статей. Очевидно, он довольствовался при случае перепечаткой более ранних текстов.
Таким образом, мы видим, как в течение нескольких месяцев 1878–1879 гг. сформировались основные черты, характерные для будущего автора. Жизнерадостный журналист с исследовательской жилкой, неравнодушный к нуждам низших классов, гурман, человек, чутко откликающийся на капризы погоды и на поэзию окружающей природы, обозреватель, переходящий от безудержного юмора к беспощадному сарказму, когда речь заходит о Церкви, репортер, который с захватывающим интересом следит из зала суда за спектаклем, каковыми являются преступление и его кровавое наказание, наконец, человек, способный содрогаться и скорбеть при воспоминаниях об ужасах войны. И вот в один прекрасный день этот молодой человек 32 лет, со множеством еще не определившихся стремлений, получает всеобщее признание.