В один из коротких антрактов, я ревизовал наши запасы и в кошеле с монетами, обнаружил короткую записку, нацарапанную на узком лоскутке бумаги бледным, свинцовым карандашом. Там уместилось всего несколько слов:

«Переодень М., ух. ноч. стр. на юго-зап.».

Таинственность и краткость записки можно было объяснить только дефицитом бумаги, однако я не преминул нелестно отозваться о своих будущих деловых качествах. Когда мы разговаривали через дверь, вполне можно было успеть дать и более подробные инструкции.

Во что переодеть княжну я понял, когда еще раз осмотрел наши вещи. В мешке под продуктами лежал сверток с мужским платьем примерно ее размера. Маша, рассмотрев панталоны и сюртук, сначала встала в позу, и надевать их отказалась. Пришлось поведать ей о кавалеристе-девице Дуровой, вошедшей в анналы русской истории и надавить на патриотические чувства. В конце концов, она вняла голосу разума и уговорам, что в мужском костюме путешествовать проще и удобнее чем в дворянском женском наряде. Мне, кстати, одеть ее мужчиной было много проще, чем путаться с ее роскошным платьем.

— Видишь, тут написано, что нужно тебя переодеть и двигаться на юго-запад, — убеждал я.

— Почему именно туда? — уточнила она. — И какой ночью уходить этой или следующей?

— Не знаю, наверное, это станет понятно по ходу дела, — оправдался я. — Пока, поживем здесь. Тебе разве со мной плохо?

Я не пытался набиться на комплимент, но со стороны это, наверное, выглядело именно так. Княжна посмотрел на меня, с понимающей женской улыбкой и успокоила, что со мной ей хорошо. Мне, почему-то, стало неловко продолжать говорить на эту тему, и я решил немного рассеяться.

— Пойду, посмотрю, как устроились наши сторожа. Ты не хочешь выйти на воздух?

— В таком виде? — удивилась Маша.

— Я помогу тебе одеться.

— Нет, я лучше отдохну. Ты меня совсем замучил.

Я не стал уточнять, кто кого замучил, взял баклажку водки, еду и пошел в народ.

Мужики оказались на ногах и выплясывали от холода возле чахлого костерка. Никакого шалаша они строить не собирались. Мой топор оказался врубленным в ствол дерева.

— Студено нынче, барин, — сразу же сообщил мне словоохотливый сторож. — Видать нынче зима будет холодной. Как бы озимые не померзли!

— А почему вы костер большой не развели? — задал я наивный вопрос.

— Так сам видишь, все в снегу, откуда дров-то взять. Да, ничего, мы люди привычные, как-нибудь, потерпим.

— Потерпим, — поддержал его товарищ. — Нам не привыкать.

Никаких выводов и обобщений я делать не стал, но и разговор о видах на будущий урожай не поддержал. Передал гостинцы и вернулся в тепло. Брать их к нам в избушку я не мог, мало ли какие фокусы выкинет Урусов, вдруг мне опять придется спешно «расколдовывать» княжну!

Печь разгорелась, у нас опять было тепло. Маша, закинув руки за голову, лежала на лавке в скромно-пленительной позе.

— Ну, что там? — спросила она, открывая глаза.

— Все в порядке. Мужики мерзнут, но дрова для костра рубить не хотят.

Княжна пропустила мои слова мимо ушей, ей было не до того. Похоже, у нее опять начинался приступ мизантропии.

Она язвительно усмехнулась и спросила:

— Почему ты так на меня смотришь? Ты меня совсем не уважаешь, я вижу, у тебя только одно на уме!

Честно говоря, в тот момент у меня, если что-то и было на уме, так это предложить ей одеться, что я и сделал.

— Не хочу, чтобы ты ко мне притрагивался, — сердито сказала она.

Я и сам чувствовал, что Маша мне совсем не нравится, и надоели ее постоянные скачки настроения. С трудом, удержавшись от грубости, я посоветовал:

— Не хочешь моей помощи, одевайся сама!

Марию от моих слов перекосило, а я так просто взбесился. Редко кто, так как она, действовал мне на нервы.

— Если я тебе надоела, убирайся отсюда, я тебя видеть не могу! — вдруг, звенящим голосом закричала она. — Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу!

Я открыл, было, рот, собираясь достойно ответить, но так его и не закрыл. В этот момент мне в голову пришла простая и здравая мысль.

— Иван где-то рядом и старается нас поссорить, — спокойно сказал я, в то же время, чувствуя, как ненавижу эту женщину, и мне так хочется от нее избавиться. — Маша, не поддавайся, иначе мы пропали!

— Я! Ты! — продолжила она начавшуюся истерику и остановилась, как будто налетела на препятствие. Потом сказала, не зло, а жалостливо. — Я ведь, и правда, тебя ненавижу!

— Я тебя тоже, — сознался я. — Интересно, как это у него получается? Ты мне сейчас просто отвратительна!

— А ты, ты бы видел себя со стороны! Ты жалкий, глупый, ничтожный смерд, в тебе нет и капли благородства! Как я могла так низко пасть, что разрешила, позволила тебе… Пожалуйста, обними меня, я больше не могу! — попросила она и заплакала.

Меня захлестнули гнев и обида. Однако умом я понимал, что происходит, потому преодолевая отвращение, я подошел и прижал ее к себе. Девушку бил озноб, и я кожей чувствовал, как ей противно прикосновение моих рук. Однако она смогла пересилить себя, и сама обняла меня и прижалась лицом к груди. И удивительное дело, вспышка гнева начала гаснуть. Ее тело, запах были мне еще неприятны, но не до такой степени, чтобы оттолкнуть от себя. Она тоже обмякла, ласково погладила мне спину и попросила:

— Помоги мне, держи меня крепче. Мы с тобой сможем его победить!

Я испытал невольное уважение к силе ее характера, после чего почувствовал к ней прилив нежности.

— Какая ты! — только и смог произнести я.

Маша поняла, что я имею в виду, и потянулась ко мне губами.

Нас опять будто взорвало. Будто не было до этого многочасового марафона страсти и все случилось первый раз. Кажется, любовь безоговорочно победила ненависть.

— Нужно отсюда уходить, — сказала княжна, когда мы уже окончательно обессиленными отпали друг от друга. — Я долго так не выдержу.

Я догадался, что она имеет в виду не наши отношения, а свои непрестанные смены настроения. Меня самого испугала недавняя вспышка ненависти. Оказалось, что и я подвержен гипнотическому воздействию. В этот раз я ему смог противостоять, но что может случиться в следующий? Со страхом я подумал, что Урусов, при удачном для себя раскладе, вполне сможет заставить кого-нибудь из нас наложить на себя или друг на друга руки. Наша психика слишком тонкая и непонятная вещь, чтобы ей рисковать.

— Уйдем, как только стемнеет, — согласился я, — компас у нас есть, направление известно. Как-нибудь выберемся. Давай немного отдохнем и начнем собираться.

Маша вздохнула и покаялась:

— Это я тебя втянула в наши семейные дела. Наверное, ты меня теперь проклинаешь.

— Ничего, — невесело засмеялся я, — зато мы пережили, как говорится, незабываемые мгновения. Ты не жалеешь, что у нас это случилось?

— Не знаю, — помедлив, ответила она, — сейчас, нет, но потом, наверное, буду жалеть. Ведь то, что мы делаем — это блуд и прелюбодеяние. К тому же мы с тобой не ровня, и ты женат, значит, мы никогда не сможем быть вместе.

Ответить мне было нечего. Впрочем, на этот раз никаких угрызений совести у меня не было. Повод для нашей близости был слишком очевиден.

— Скоро ты выйдешь замуж, и забудешь меня, — перевел я разговор в другую плоскость. — Как-нибудь встретимся на балу, и я спрошу о тебе: «Кто там, в малиновом берете с послом испанским говорит?»

— Не знаю никакого испанского посла, я ведь тебе говорила, что мы никуда не выезжаем.

— Какие твои годы, еще успеешь стать светской дамой и блистать в свете, — пообещал я.

Маша долго молчала, потом напомнила:

— Уже темнеет, нужно собираться. Ты поможешь мне одеться? Я, наверное, кажусь тебе глупой?

— Ну, в глупости тебя заподозрить трудно, — вполне искренне ответил я, — скорее в сибаритстве. Но это не твой грех, а всего вашего класса. Зато дворянство всего за один век смогло создать великую русскую культуру. Так что еще неизвестно, что лучше, уметь подметать пол или писать великие книги.

При посильной помощи княжны, мы за какие-то полчаса справились с ее туалетом.

— Как я выгляжу? — опасливо спросило девушка, когда я застегнул на ней панталоны и помог надеть сюртук.

— Прекрасно. Из тебя получился такой красавчик, что ни одна барышня не устоит, — вымучено улыбнулся я. — Смотри, никому не разбей сердце!

На самом деле, метаморфоза не удалась. В мужском платье княжна выглядела слишком женственно. Скрыть ее высокую грудь и округлые бедра под обтягивающей одеждой не удалось. При желании определить ее пол было несложно.

Маша покрутилась на месте, пытаясь себя лучше рассмотреть, осталась недовольна своим видом, но смирилась.

— Теперь остается надеть плащ, и можно будет выходить, — сказал я. — Скоро станет совсем темно. Я пойду, рассчитаюсь с мужиками.

Наученный предшествующим опытом, я скрытно вышел наружу. На месте сторожевого поста горел все тот же, что и раньше чахлый костерок. Я пошел к нему, прикрываясь деревьями и соблюдая предельную осторожность. Уже вблизи увидел, что возле огня темнеют не два, а четыре силуэта. Судя по шапкам, все крестьяне. Лишние люди мне не понравились, но опасаться мужиков резона не было, и я подошел к ним почти вплотную. Стало слышно, как потрескивают сучья и неспешный разговор караульных с гостями.

— Сказываю вам, что никакие они не хранцузы, а такие же, как и мы, крещеные, — объяснял говорливый мужик.

— А чего им зимой в лесу делать? — возразил незнакомый голос. — Мучной барин велел, как увидим кого чужого в лесу, сразу и стрелять. А грех он на себя возьмет.

— Не будешь ты, Калистратка, тут самоуправничать, — сердито сказал второй караульный. — Нас барин подрядил его оборонять, мы свое обещание сдержим. Шли бы вы своей дорогой.

— Мы-то пойдем, — вмешался в разговор новый участник, — только что барин на это скажет? Прикажет отведать батогов, не то запоешь!

Мне этот спор не понравился, и я решил в него вмешаться. Подошел сзади и сильно хлопнул говорившего крестьянина по плечу. Мужик от испуга даже присел.

— Вы что здесь делаете! — набросился я на пришлых. — Вам велели французов ловить, вот и ловите. Нечего возле чужих костров греться!

— Мы барин, чего, мы ничего, — забормотали мужики. — Мы так просто, без умысла. Смотрим, огонь…

— Вон отсюда! Они еще оправдываться будут! — рявкнул я начальственным голосом.

Как всегда в России, наглость и грубость возымели свое действие, и гости, треща сухими сучьями, бежали в ночь. Мои сторожа тоже оробели, не понимая, что на меня нашло.

— Вот вам по рублю, — сказал я, протягивая по монете. — Довольны?

— Ладно, — сказал словоохотливый, принимая серебро, — пусть, сойдет. Мы люди маленькие, нам не привыкать.

— Что уж там, — горько вздохнул второй, — по рублю, так по рублю.

Я не понял, чего они от меня ожидали, может быть чего-то необычного, сразу ста тысяч, но и я от них благодарности не дождался. Впрочем, за что? Заставил за малую плату несколько часов мерзнуть в зимнем лесу.

— Через час можете забрать в избушке свои ружья. Знаете что такое час?

— Как же не знать, мы не темные, свое понятие имеем, — обиженным тоном, ответил молчаливый.

Я забрал свой топор и собрался уйти, но меня остановил словоохотливый:

— Барин, ты топор бы оставил, что нам теперь, до утра без костра мерзнуть?

Я, было, засмеялся, но тут же устыдился своего высокомерия. Откуда крепостным мужикам было знать, что такое час, когда они часов и в глаза не видели.

— Не нужно вам ждать до утра, как начнет ваш костер догорать, тогда и уходите, — перевел я абстрактное понятие времени в конкретную категорию.

Мы холодно распрощались, и я вернулся к Маше. Она меня ждала, нетерпеливо расхаживая по узкому пространству каморы. Встретила меня взволнованными словами:

— Ну, что ты так долго! Уходить нужно, я чувствую, Иван где-то рядом!

Я помог ей надеть плащ, быстро навьючил на себя амуницию и пошел к выходу. И тут снаружи ударил нестройный ружейный залп.

Одна пуля разбила слюдяное оконце и смачно врезалась в противоположную стену, едва не зацепив девушку. Я схватил Машу за плечо, поставил в безопасное место, а сам бросился к окошку. Разглядеть, кто в нас стрелял, было невозможно, видно было только, что какие-то темные фигуры маячили невдалеке от избушки.

Я сбросил мешавшие вещи, схватил заряженное ружье караульного, на ощупь подсыпал на полку запального пороха, взвел курок и для острастки, выстелил в окно. Ружье было дрянным и дало осечку. Атака пока не начиналась, нападавшие чего-то ждали. Я опять попытался выстрелить и снова безуспешно. Похоже, в державке сбился кремень и не высекал искру. Пришлось прибегнуть к кустарному способу: вытащить из печки головешку и пристроить ее на полку. Только тогда порох воспламенился и прозвучал выстрел. Так же я выстрелил из второго ружья.

Так мы обозначили, что вооружены огнестрельным оружием и можно было надеяться, что теперь пойти в атаку нападающие не рискнут.

— Это кто стрелял? — спросила Маша довольно спокойным голосом.

— Наверное, мужики, они по приказу твоего брата ищут французов.

Машу, ответ удовлетворил, но заинтересовали последствия моих выстрелов:

— А ты никого не убил?

— Нет, конечно, я стрелял холостыми. Зачем своих убивать!

— И что мы теперь будем делать?

— Выбираться отсюда! — ответил я, перезаряжая ружья.

— Но ведь как только мы выйдем, нас сразу убьют!

— Для этого нам нужно подготовиться, — ответил я, продумывая план отхода.

Просто бежать без подготовки, было опасно, судя по густому ружейному залпу, нас окружила многочисленная рать. Не исключено, что избушку полностью блокировали. Я самодеятельного войска не боялся, не те у крестьян были навыки чтобы справиться с подготовленным человеком. Но вот как без риска вывести княжну, пока не придумал.

— Встань сюда, сейчас они опять выстрелят, — попросил я, ставя девушку в безопасное место.

— Откуда ты знаешь? — удивилась она.

Я не успел ответить, вместо меня заговорили ружья. Опять ударил нестройный залп. Стреляли так плохо, что всего пара пуль попала в окно.

— Теперь пока они будут заряжать ружья, у нас есть три минуты, — спокойно, как о чем-то рутинном, сказал я. — Ты сможешь быстро взлететь?

Маша ответила не сразу. Кажется, перспектива полета ее не очень вдохновила. Я, грешным делом, подумал, что левитация не более как ее фантазия. Однако девушку, оказывается, волновало совсем другое.

— Как же я полечу, когда кругом столько народа! — сказала она.

— Тебя только это волнует? — удивился я, потом объяснил. — Сейчас ночь, кто тебя увидит в темноте, да еще в черном плаще?

— Увидят, снег-то белый! Я буду как на ладони. Представляешь, какие пойдут разговоры!

— Мосье французы, ле капитулитион! — завопил чей-то молодой голос.

Похоже, что нас нашли не только крестьяне.

— Да пошел ты! — ответил я по-русски. — Только суньтесь, всех перестреляем!

В ответ раздалось несколько пистолетных выстрелов. Причем, стреляли не залпом, а вразнобой, что было много опаснее.

В этом случае, на зная, сколько нападавших, нельзя было просчитать, когда у противника разряжено оружие.

— Может быть, выйдем, вдруг, как-нибудь обойдется? — спросила Маша.

— Глупости, нас сразу же застрелят. А этих, чтобы не увидели тебя, можно отвлечь светом, — предложил я. — Мы что-нибудь зажжем, свет отвлечет внимание, а ты в это время улетишь.

Мысль мне понравилась, только я не придумал, что можно использовать как горючий материал. Ничего, что могла легко воспламениться, в избе не было.

— Что бы такое нам зажечь? — вслух подумал я.

— Мое платье, — подсказала княжна, — оно вспыхнет как солома.

— Ты молодец! — похвалил я.

Избавиться от платья было очень кстати. Тюк с одеждой княжны получился объемным, а нести его предстояло мне. Не давая Маше времени передумать, я растребушил ее тряпки, и облил их бутылкой водки. Сразу резко запахло спиртом.

Одну нижнюю рубашку я отложил себе для маскхалата.

— А зачем тебе эта рубашка? — спросила она.

— Сделаю себе накидку, чтобы меня не было видно на снегу, — объяснил я и осторожно, выбросил ком одежды в окно.

— Теперь готовься, как только разгорится, лети на юго-запад, и ориентируйся вон на то дерево, — я указал на могучую березу, видимую из дверей. — Далеко не улетай, а то мы в темноте потеряемся. Опустишься саженей через сто и жди меня.

— Долго? — стараясь, чтобы голос не дрожал, спросила она.

— Долго, мне ведь придется отсюда не улетать, а уползать. Ты не беспокойся, со мной ничего не может случиться. Я точно знаю, что мы с тобой обязательно останемся в живых и не расстанемся.

— Откуда?

— Так сказал тот человек.

— А ему можно верить? — моим сказкам об «альтер эго» она, конечно не поверила.

— Я ему верю как самому себе! — твердо заверил я.

— А как ты теперь подожжешь мое платье, оно же на улице? — спросила она, собираясь выглянуть в окно.

Я с трудом успел ее поймать и прижал спиной к стене.

— Ты, что делаешь? Хочешь, чтобы тебя подстрелили?!

В подтверждении моих слов из леса выстрелили, и пуля срикошетила от оконного проема.

— Иди к двери и приготовься, я скажу, когда будет можно, — сказал я, набирая в печи совком горящие уголья.

Маша поняла, что я собираюсь делать, и больше вопросов не задавала. Я встал так, чтобы меня не задела шальная пуля и высыпал жар наружу. Часть угольев упала в снег и зашипела, но что-то попало на одежду, и та разом вспыхнула. Сначала костерок был небольшой, но он быстро превратился в яркий, высокий факел. Стрельба разом прекратилась. Противники явно оценивали обстановку, не понимая, что у нас здесь происходит.

— Давай! — сказал я, все еще не веря, что Маша сможет улететь.

Она через плечо посмотрела на меня, хотела что-то сказать, но вместо этого только махнула рукой. Я увидел, как ее тело, преодолевая земное притяжение, как поплавок из глубины воды, сначала медленно, а потом все быстрее начало подниматься в воздух и, вдруг, исчезло из глаз.

Спустя, несколько секунд, в лесу раздались крики напоминавшие приказы. Ждать больше было нечего, я забросил за плечи мушкетон, разорвал пополам Машину рубаху, набросил на себя белую ткань и выполз наружу.

За углом все еще ярко горела материя, и мне пришлось взять в сторону, чтобы остаться в тени. Снег был еще неглубокий, и ползти не мешал. В лесу в это время продолжали что-то кричать несколько голосов. Потом опять началась стрельба. Целились, скорее всего, по-прежнему в дом.

Я довольно легко преодолел первые десятки метров, немного отклоняясь от нужного направления. Пока все складывалось удачно. Я достиг деревьев и уже собрался встать, как услышал чей-то голос. Пришлось замереть на месте и сливаться со снегом.

— Пойдем, глянем, пожар же! — просительно позвал какой-то человек.

— Не, барин не велел, — лениво ответил другой голос. — Эка невидаль пожар!

— Ну, если не хочешь, тогда я один сбегаю. Мне бы только одним глазком глянуть!

Я приподнял лицо из снега и увидел двух мужиков, скорее всего, поставленных тут в секрет. Они находились шагах в десяти от меня. Один из них, видимо, любитель пожаров, от нетерпения приплясывал на месте.

— Я быстро, только туда и сразу обратно, — канючил он.

— Мне-то что, хочешь — беги, только смотри, барин проведает, заругается, — предупредил ленивый голос.

— Так как он узнает? Ну, я пошел?!

Дисциплинированный караульный пожал плечами и отвернулся, а товарищ его бросился в обход избушки, боясь упустить интересное зрелище. Я сначала собрался ползти дальше, но решил что это более рискованно, чем идти открыто и пока страж смотрел в сторону встал на ноги и снял с себя Машину рубаху. Видимо что-то, почувствовав, мужик обернулся.

— Ты, почему здесь один? Где второй караульный? Это что за безобразие? — строго спросил я.

Опознав по тону и голосу «барина», караульный снял шапку.

— Так у Прошки брюхо прихватило, он в кусты побежал, — кланяясь, ответил он.

— Ладно, оставайся тут и смотри в оба. Вот тебе на водку, — сказа я и дал ему мелкую серебряную монетку.

— Спасибо, барин, дай Бог тебе здоровья, — растрогано поблагодарил мужик, рассматривая на ладони невесть откуда свалившееся богатство.

— Там впереди еще кто-нибудь есть? — спросил я.

— Нет, только мы с Прошкой, а у него, вишь, брюхо прихватило, — не выдал он товарища.

— Ну, раз брюхо прихватило, значит, на водку не получит, — сказал я и пошел своей дорогой.

Мне даже стало весело, что все так легко и ладно получилось. И главное, обошлось безо всяких жертв и членовредительства. Осчастливленный страж смотрел мне вслед, потому я шел, нарочито не спеша, постепенно сворачивая по дуге в сторону большой березы. От нее мне следовало держаться точно на юго-запад.

Факел возле избы догорел, но стрельба не стихала. Меня это уже не волновало. Судя по косвенным признакам, Урусова сейчас поблизости не было, иначе он как-нибудь сумел бы себя проявить. Например, наслал на нас с Машей чертей или погнал мужиков в «лобовую» атаку.

Я беспрепятственно добрался до березы, вытащил компас и, держа его возле самых глаз, чтобы видеть стрелку, сверил направление. Теперь мне осталось только найти княжну. Метров двести я прошел быстрым шагом, потом двинулся медленнее, вглядываясь в темноту. Машу я не заметил, княжна сама окликнула меня, когда я проходил рядом с деревом, за которым она укрылась.

— Что ты так долго, я уже думала, что ты никогда не придешь! — еле слышно сказала девушка.

С начала нашего побега прошло минут десять, и я принял ее слова за шутку.

— Как ты долетала? — спросил я, останавливаясь возле нее.

— Зимой летать плохо, очень холодно и у вас мужчин какая-то неудобная одежда, — ответила она как-то слишком неэмоционально.

— Ничего, привыкнешь. А теперь берем ноги в руки и вперед шагом марш. Нам до утра нужно уйти так далеко, чтобы завтра нас не смогли догнать по следам.

— Только можно, я сначала немного отдохну? — попросила она. — Почему-то я очень устала.