Время до полуночи мы коротали в избе старосты. Хозяин с семьей на ночь ушли ночевать к родне, и мы были только вчетвером.

После инцидента на дороге, все кроме Любы, пребывали в нервном напряжении. Она так и не поняла, что с нами происходит и по сельской привычке рано ложиться, отпросилась спать. После ужина мы втроем остались сидеть за столом, и наблюдали друг за другом.

От избы старосты до «ставки» неприятеля было от силы двести метров и произойти с нами могло все что угодно. Все уже подвергались «гипнотическим» атакам и была понятна степень риска.

Скоро от напряжения у меня начала раскалываться голова и закралось подозрение, что соратники хотят меня одурачить. Я только теперь понял их хитроумный план. Меня обманом завлекли в ловушку и теперь собираются сдать неприятелю. Причем подозрение возникло не на пустом месте. Иван вел себя так необычно, что я начал сомневаться, он ли это, а не подставное лицо. Вспомнилось, что он так ничего мне ни о себе, ни о нашем совместном прошлом не рассказал и на все вопросы, отвечал общими фразами. Полное прозрение пришло, когда солдат вдруг побледнел и сказал, что ему нужно срочно выйти.

— Может, ты сначала расскажешь, куда и к кому собираешься идти? — глядя ему в глаза, спросил я.

Он понял, что его разоблачили и потянулся рукой к лежащему на столе пистолету.

— Сидеть! — приказал я, молниеносно выхватывая из ножен клинок.

И тут меня так ударило током, что я полетел на пол. Маша и Иван закричали от ужаса и бросились к выходу. Не замечая задвинутого засова, они с воплями бились в запертую дверь пытаясь убежать из избы.

— Что здесь происходит? — послышался с полатей сердитый голос Любы. — Вы что все с ума посходили?

— Он хочет нас убить! — в один голос ответили Маша и Иван. — Алексей сошел с ума!

— И когда вы успели так напиться?! — удивленно спросила портниха, слезая с постели.

— Мы не пили, — ответил я, вставая с пола.

После удара током головная боль сразу прошла, и вместе с болью сразу исчезли все страхи и подозрения. Только теперь до меня дошло, отчего бьет током сабля.

— Все позади, идите сюда, — сказал я скорчившимся от страха товарищам.

Однако для них ничего не изменилось, разве что обоих оставили силы. Они перестали биться о запертые двери, и своей бессильной обреченностью напоминали попавших в комнату птиц, не сумевших преодолеть стеклянную преграду окна.

— Иван, я не собираюсь делать тебе ничего плохого, — проникновенно, сказал я. — Если не веришь, возьми мою саблю.

Он не ответил и так побледнел, что это стало заметно в тусклом свете сальной свечи. Пришлось идти на риск. Я подошел к ним, воткнул клинок в пол и вернулся к столу. Конечно, мой многоопытный в боевом искусстве приятель не упустил своего шанса спастись. Иван молниеносно схватил саблю за рукоять, закричал и с глухим стуком ударился всем телом о дверь.

В тот момент я смотрел не на него, а на саблю. Я успел увидеть, как по сизому клинку от гарды к острию пролетели две синие молнии.

— Это что такое было? — вполне нормальным, правда, очень испуганным голосом, спросил он. — Ты чего вытворяешь?

— Коснись клинком княжны, — не отвечая, крикнул я.

Обалдевший Иван, ничего не понимая, переводил взгляд с меня на барышню. Маша замерла от ужаса и вдруг пронзительно завизжала. Я, уже вполне владел собой, и зная, что делать дальше, подошел к дверям, отобрал у Ивана саблю и коснулся рукоятью ее руки. И опять по клинку полетели синие молнии. Меня тряхнуло, но основной удар достался девушке. Маша оборвала крик и свалилась на пол.

— Вы что, изверги, с ней сделали! — подала пронзительный голос последняя участница происшествия.

Кажется, не только мы, но и Люба попала под общий удар. Она завизжала и бросилась к окну.

— Держи ее, — сказал я Ивану, — быстрее!

Он уже понял, что происходит и в чем наше спасение, как лев бросился на бедную лань, сграбастал портниху в объятия и прижал к лавке. Я подскочил к ним, и все с Любой повторилось в точности так же, как и в наших случаях. От удара током она как и Маша потеряла сознание, после чего в избе наступила полная тишина.

— Так вот в чем секрет сабли! — сказал я, даже ни Ивану, а самому себе. — Теперь понятно, отчего вокруг нее кипят такие страсти!

— А что это такое было? — растеряно, спросил Иван.

— Долго объяснять, — ответил я. — Когда-нибудь я тебе все расскажу, а пока положи княжну на лавку.

Мы уложили девушек рядом, я сел рядом с ними, и теперь ко всем по очереди притрагивался рукояткой сабли. Больше никаких разрядов не происходило, и когда Маша открыла глаза, в них не было никакого страха, одно удивление.

— Ты что с нами делаешь? — спросила она, опять забыв, что при посторонних мы с ней на «вы».

— Я нашел защиту от твоего брата, сабля снимает все его чары. Теперь не мы перед ним беззащитны, а он перед нами.

— Это как? — не поняла Маша.

— Нужно все время прикасаться к моей сабле и тогда он нам ничего не сможет сделать.

— Мы что так и будем все здесь сидеть и держаться за твою саблю? А как же мы будем ходить? Ну, когда нужно? — с женским прагматизмом, к реальным делам, спросила она.

Маша была права. Я подумал, что будь у меня кусок провода, я бы создал общую цепь. Впрочем, можно было попробовать всем взяться за руки и последовательно присоединиться к сабле. Это я и предложил.

— У меня в одной руке будет сабля, другой я буду держать за руку Любу, она Ивана, он княжну. Не очень удобно, но надежно.

Теперь зачесал в затылке Иван.

— Пока мы так дойдем до их избы, нас перестреляют безо всякого колдовства, — сказал он.

— Ты мне обещал, что мы там будем только вдвоем, — напомнила Маша. — Я не хочу, чтобы посторонние знали, — она не договорила и нахмурилась.

Спорить было не о чем, что я и признал. Похоже, что мы опять попадали в безвыходную ситуацию.

— Тогда сами думайте, что нам делать, — предложил я. — Одна голова хорошо, четыре — лучше.

— А если мы пойдем с тобой, — обратилась ко мне княжна, — а они, — она посмотрела на остальных участников, — останутся здесь?

— И пока мы будем ходить, они сойдут с ума или убьют друг друга, — закончил я мысль.

— Но ведь раньше же не поубивали, — неожиданно, вмешалась в разговор Люба.

Оказалось, что она уже пришла в себя и даже поняла о чем у нас идет речь.

— Ну, только если вы будете…, — начал я.

— Раз это нужно для дела, то я согласен, — быстро сказал Иван.

— Ах, о чем вы таком говорите? — томным голосом, спросила Люба.

— Иван тебе все объяснит, — скрывая ухмылку, пообещал я. — Вы тут сами разбирайтесь, а мы, пойдем. Где бомба?

Пожалуй, это был единственно приемлемый выход, задействовать сразу оба способа защиты личности от воздействия извне: волшебным мечом и любовью.

— В кибитке, — ответил Иван, — вы одевайтесь, я ее сейчас принесу.

Маша заметно трусила. Когда я помог ей надеть тот самый «полетный» черный плащ, почувствовал, как у нее дрожит все тело. Успокаивать ее в присутствии Любы я не стал, просто слегка сжал плечи. Мы еще не были готовы, как вернулся Иван с какой-то торбой.

— Вот она, — объявил он, осторожно вынимая из мешка цилиндрический металлический предмет, напоминающий детское ведерко.

— Это бомба? — удивилась Маша. — Я думала, что она совсем другая.

— Ты сказал, — передавая ее мне, начал нас инструктировать Иван, — что ее просто нужно бросить им в трубу!

— Как в трубу? — заинтересовалась Люба. — Вы что, с барышней полезете на крышу?

— Если будет нужно, полезем, — пообещал я, прикидывая рукой вес снаряда. Весил он килограмма три. — Ну все, мы пошли. Пожелайте нам ни пуха, ни пера!

Шутливый тон никто не принял, и прощались с нами почти со слезами на глазах. Наконец мы вышли во двор. Луны на небе уже не было, и только снежная белизна слегка подсвечивала ночной мрак. Мы, стараясь быть незаметными, выскользнули за распахнутые настежь ворота на деревенскую улицу. В соседнем дворе лениво затявкала собака. Время приближалось к полуночи. Левой рукой я нес за проволочную петлю бомбу, в правой была обнаженная сабля.

— Держись вместе со мной за рукоятку, — сказал я Маше, и она послушно прикоснулась ко мне холодными пальцами. — Не бойся, скоро все кончится. Тебе очень страшно?

Она ответила не сразу и сказала совсем не то, что я ждал:

— Мне его жалко, все-таки, он мой брат. Может быть?..

— К сожалению, у нас нет другого выхода, — перебил я. — Он слишком далеко зашел, чтобы остановиться. Если бы он был опасен только для нас с тобой, то можно было бы от него спрятаться. Он опасен всем людям. Посмотри на саблю, представляешь, какой силой Иван владеет?!

На саблю, действительно, стоило посмотреть. Теперь, в полной темноте было видно, как по клинку, от наших рук одна за другой, пролетают голубые, неонового свечения змейки. Зрелище было не просто красивое, завораживающее.

— Это что? — почти без голоса спросила Маша.

— Я не знаю, наверное, то, что он на нас насылает. Что-то вроде молнии…

Она меня перебила:

— А если мы с ним поговорим, скажем, что так поступать плохо? Вдруг он послушается?

— Боюсь, что у нас из этого ничего не получится. Он ведь там не один, их несколько человек. Они нас тобой просто убьют. Конечно, если ты хочешь попробовать…

Маша долго молчала и ответила когда мы уже подошли к нужной избе:

— Наверное, ты прав. Князь Иван нас просто не станет слушать. Я и раньше пробовала с ним говорить, но он всегда надо мной смеялся.

— Дошли, — сказал я, останавливаясь перед нужной избой, третьей от околицы. — Ты сможешь взлететь с грузом?

— Не знаю, — дрожащим голосом ответила княжна. — Но я постараюсь.

Окна избы, возле которой мы стояли, были темны. Никаких признаков того, что в ней находятся лихие люди, видно не было. Снаружи она выглядела обычным крестьянским жилищем. Ничего странного или подозрительного в ней не было. Если не считать голубого свечения клинка.

Меня начало потряхивать какое-то внутреннее напряжение.

— Мне кажется, у нас остается совсем мало времени, — почти через силу, сказал я. — Если не сможешь подняться в воздух, сразу же возвращайся ко мне.

— Я постараюсь, — сказала Маша и взяла у меня ведерко с взрывчаткой. — Я раньше никогда ничего тяжелого в воздух не поднимала.

Несмотря на драматизм момента, мне было любопытно посмотреть, как она будет лететь. В первый раз, когда Маша улетала из бани, все произошло слишком быстро и я, практически, ничего не успел увидеть.

— Значит, мне нужно просто бросить это… эту бомбу в трубу? — спросила она, явно оттягивая время.

— Да, и как можно скорее, — ответил я, чувствуя, что меня начинает трясти все сильнее. — Решайся, иначе будет поздно…

— Я боюсь, — прошептала княжна. — Я не смогу, не смогу подняться…

В этот момент, меня так скрутило, что стало не до ее страхов и вообще не до войны. Захотелось одного, бежать отсюда, не останавливаясь и как можно дальше.

— Пойдем отсюда, — почти крикнул я.

Руку с саблей свела судорога, и начали сами собой разжиматься пальцы. Марию, как и меня, я это видел боковым зрением, тоже корчило от какого-то внутреннего напряжения.

— Уходим, — повторил я и начал пятиться. Потом я обо что-то споткнулся и замедленно понял, что падаю. Потом в глазах померкло и мне стало хорошо и спокойно…

Пришел в себя я в той же самой избе, в которой мы остановились на постой. За тусклым маленьким окошком, остекленным толстым мутным стеклом, было совсем светло. Я приподнял голову и понял, что лежу на печи. Мне была видна почти вся горница. На высоких полатях укрытая до глаз каким-то лоскутным одеялом, лежала княжна. Ни Ивана, ни Любы в комнате не было.

То, что мы живы и спим в избе, а не стынем в снегу, могло говорить только об одном, наше дело кончилось если не победой, то и не полным поражением. Я начал проверять состояние своих конечностей. Все они вроде бы, функционировали нормально. Осталось встать и проверить это на практике. Я сбросил тулуп, которым был укрыт, собрался слезть с печи, и тогда увидел что на мне надето чужое белье, причем ветхое и посконное.

— Маша, — позвал я, но вместо членораздельной речи, получилось какое-то мычание.

Я откашлялся и снова попытался позвать княжну, но горло свела судорога и опять, смог выдавить из себя только несколько нечленораздельных звуков. Это было странно. Чувствовал я себя вполне прилично, но как только пытался заговорить, горло начинали сводить спазмы.

Княжна Марья, между тем, продолжала лежать вытянувшись на спине, никак не реагируя на мои «звуковые сигналы». Соблюдая, на всякий случай, осторожность, я слез с печи и подошел к ее полатям. По ее виду было непонятно, то ли она крепко спит, то ли находится без сознания. Со вчерашнего дня лицо у нее изменилось, заострился нос, сделались более заметными скулы. Как будто она перенесла голод или болезнь.

Оставив ее в покое, я вышел в сени в поисках воды. Там как принята в крестьянских избах, стояла бочка с прицепленным сбоку берестяным ковшиком. Я напился и опять попробовал голос. Он не восстановился, но хотя бы я начал сипеть чуть отчетливее. Теперь мне нужно было срочно решить следующую жизненно необходимую проблему, только было непонятно, как выйти на мороз без одежды и обуви.

В сенях ничего подходящего не оказалось и пришлось вернуться в избу. Для краткосрочного выхода «на двор», вполне подходил тулуп, которым я был укрыт, но беда оказалась в том, что в избе не нашлось никакой обуви. Тогда же в процессе поисков хоть каких-нибудь опорок, до меня дошло, что здесь, вообще, нет никакой одежды. Я приподнял одеяло, которым была укрыта княжна, и увидел, что на ней, как и на мне — только нижняя холщовая рубаха.

В тот момент решать детективные задачи у меня не было физической возможности, как и достойного выхода из ситуации. Пришлось, схватить с печи тулуп и босиком бежать наружу. И вот там-то меня ожидал настоящий шок. За дверями в лицо дохнуло не зимним холодом, а запахом травы и летнего зноя. Я остановился на месте, не понимая, что происходит. Переход из зимы в лето оказался таким неожиданным, что вместо того чтобы стремглав броситься на зады усадьбы, я больше минуты таращился на незнакомые ворота.

Почти все мои перемещения во времени я делал по своей воле или они были хоть как-то объяснимы, но на этот раз все случилось так неожиданно, что я по-настоящему растерялся.

Когда я медленно возвращался в избу, в голове уже крутились всевозможные варианты произошедшего перемещения. Проще всего было объяснить его последствиями странного обморока. Скорее всего, они были как-то связаны. Подобрав брошенный возле порога бесполезный в жаркий день тулуп, я вошел в прохладную избу. Теперь, когда можно было никуда не спешить, я внимательно ее осмотрел, и мне показалось, что это совсем не та изба, в которой мы остановились прошлым вечером.

Окончив осмотр помещения, я занялся Машей. Она по-прежнему неподвижно лежала, ни на что не реагируя. Я проверил у нее пульс, с сердцем у нее все было в порядке. Потом потряс ее за плечо, похлопал по щекам и даже попытался напоить водой. Она не просыпалась.

Это было уже слишком. Я начал вспоминать вчерашнюю ночь и хватился, что вместе с одеждой исчезло все мое оружие. Вот это было уже не простым огорчением, а почти катастрофой. Оставив на время девушку в покое, я вышел наружу, в надеже сориентироваться, что называется, на местности. В том, что мы находимся не во вчерашней избе, сомнения у меня больше не было. Та была новее и стояла дальше от ворот. Осталось выяснить, та ли это деревня. Правда, Сосновку я видел только в темноте, да еще и заваленную снегом, но количество домов и извилистая улица перемениться даже за несколько месяцев никак не могли.

Я вышел из ворот на улицу и осмотрелся. То, что это не маленькая деревушка, а село с церковным храмом, да еще и не бедным, я увидел сразу. На пыльной сельской улице никого живого, кроме кур и мелкого рогатого скота в этот час не было. Взрослое население, скорее всего, находилось на полевых работах, а старики и ребятишки прятались от зноя по дворам. Осматривать местные достопримечательности в одном нижнем белье было неудобно. К тому же не стоило обращать на себя внимание возможных случайных свидетелей.

Вернувшись в избу, я осмотрел ее более детально. Оказалось, что это самое обычное крестьянское жилище, без единого элемента таинственности. В закутке за печкой нашлась даже личные вещи хозяев и еда. Создавалось впечатление, что мы с княжной находимся здесь на обычном постое. Впрочем, меня занимала не сама изба, и не ее отсутствующие хозяева, а то где она находится.

Раньше, когда я перескакивал из одного времени в другое, то всегда оказывался на том же самом месте, где был в момент перемещения, теперь, похоже, условия игры поменялись. Все это было странно, и не совпадало с моим предшествующим опытом. Оставалось ждать, когда кто-нибудь появится и сможет ответить хоть на часть вопросов.

Пока же я решил заняться спящей принцессой и собственным лечением.

Первым делом, я осмотрел княжну. На ее теле не оказалось никаких ранений, ссадин или ушибов. Она просто крепко спала, не реагируя ни на какие внешние раздражители. Даже когда я переворачивал ее с бока на бок, поднимал веки, Маша не подала никаких признаков жизни. Вместе с тем дышала она спокойно, пульс был ровным, и зрачки реагировали за свет.

Оставив бесполезные усилия ее разбудить, я занялся собой. Тут дело пошло успешнее, спазмы сжимающие горло, когда я пытался говорить, после самолечения прошли. Обретя голос, я успокоился. Выходило, что не все так страшно, как показалось вначале, и заболел я не от неведомого мистического воздействия, а по какой-то другой, поддающейся объяснению причине.

Решив проблему с пропавшим голосом, я вплотную взялся за княжну. Устроился рядом с ней на полатях, и начал сеанс. Однако мне тут же помешали.

— Ой, — воскликнул за спиной испуганный женский голос, — ты чего, бесстыдник, с девкой делаешь?

Я обернулся. Посередине комнаты стояла конопатая босоногая девчонка, в синим сарафане и осуждающе качала головой. Было ей на вид лет пятнадцать. Самый возраст бороться за высокую мораль и чистоту нравов.

— Ты кто, красавица? — спросил я, обрадовавшись хоть какой живой душе.

— Верка, — просто отрекомендовалась девочка и повторила вопрос. — Ты чего с девкой балуешь?

— Я не балую, а ее лечу, — ответил я, — она почему-то все и спит и никак не просыпается.

— А зачем руками лапаешь? — не удовлетворилась она моим ответом.

— Где ты видала, чтоб я ее лапал, я к ней даже не прикасаюсь, — оправдался я.

— Знаем мы вас, у вас у всех только одно на уме!

Девчонка была некрасивая, лопоухая с выгоревшими волосами и облупленным курносым носом, так что вряд ли пользовалась оглушительным успехом, и претензии к наглой половине человечества и «сексуальным домогательствам», были у нее, явно, надуманными.

— Ну ты, мать, слишком строга, лечить, не касаясь, не зазорно, — улыбнулся я.

— Я тебе не мать, — серьезно сказала девочка, — меня Веркой зовут!

— А где твои родители, Вера? — спросил я.

— Знамо где, сено ворошат.

— Понятно, когда они вернуться, ты конечно не знаешь?

— Почему не знаю? Как стемнеет, так и вернутся.

Кажется, у нее был на все готов простой, исчерпывающий ответ. Я хотел спросить, не знает ли она, как мы сюда, к ним попали, но не успел, спросила она:

— А тебя как зовут?

— Алексеем, — отрекомендовался я.

— Ишь ты, — непонятно чему удилась она. — Алексей — божий человек!

— Ну, это некоторое преувеличение, — скромно сказал я.

— Девку прикрой, срамно смотреть! — не обратив на мои слова внимания, приказала она.

Я посмотрел на Машу, у нее из-под рубахи были видны только ступни, и ничего непристойного даже по самым строгим деревенским правилам приличия в этом не было.

— Срамно, так не смотри, — посоветовал я Верке. — Ты чего это здесь раскомандовалась? Сбегала бы лучше за отцом, мне с ним поговорить нужно.

— Чего за ним бегать, сам, поди, придет. А девку лучше не тронь, а то бабке скажу!

— Так, — заинтересовался я, — откуда еще взялась бабка?

Кажется, первый раз за время нашего разговора девочка не сразу нашла ответ, пожала плечами, но ответила опять предельно точно:

— Откуда взялась, не скажу, я ее родителей не знаю, а пошла в лес.

— Хорошо, Вера, а теперь расскажи подробно, чья это изба, кто здесь живет, как называется ваше село, и как зовут вашего барина?

— А ты, что сам не знаешь? — подозрительно спросила девочка, решив, что я над ней насмехаюсь.

— Не знаю, я ведь тоже спал, как эта барышня, — кивнул я на Машу. — Проснулся, в избе никого, а потом ты пришла…

Девочка подумала и решила не отходить от принципа коротких прямых ответов.

— Бабкина изба, мы тут своим семейством живем по соседству. А село наше Страхилино. Слышал, поди?

Это название мне ничего не говорило, хотя я его вроде бы где-то слышал.

— Как барина зовут? — напомнил я.

— Не знаю, я барина отродясь не видела. А так думаю, что как-нибудь да зовут. То, поди, наш управляющий, Валентин Петрович знает.

— Хорошо, тогда расскажи про хозяйку, ну про эту бабку.

Вера задумалась, потерла шелушащийся нос и скорчила недоумевающую рожицу.

— А чего про нее рассказывать? Бабка как бабка, старая очень. Травами лечит и заговором.

— Выходит, бабка знахарка?

— Этого я не скажу, люди всякое болтают, а только она добрая.

— А что она в лесу делает и когда вернется? — перешел к более конкретной теме.

— Как что делает? Чего ей сейчас в лесу делать? Ягодам еще не срок, разве что земляника пошла. А грибы только летние. Вот к яблоневу спасу поди и грибы пойдут.

— Так зачем тогда бабка в лес пошла? — начал сердиться я.

— Траву собирает. Больше, вроде, нечего. Да, ты не думай, она вернется, как стемнеет.

— Будем надеяться, а ты, случаем, не знаешь, мы с барышней здесь давно живем?

— Как не знать, знаю. Уж, который день.

— Понятно, — сказал я, не рискуя уточнять время нашего пребывания. — А сейчас ты зачем пришла?

— Бабка велела посмотреть, как и что. Если, сказала, гости проснуться, то чтоб покормила.

— Тогда чего ты стоишь столбом, давай корми!

— Сначала девку прикрой, а то мне смотреть срамно, — опять вернулась она к старой теме.

— Хорошо, прикрою, — согласился я и набросил Маше на ноги одеяло. — Теперь ты довольна?

Девочка шмыгнула носом, кивнула и отправилась за едой.