Однако человек предполагает, а Бог располагает. Не успел я толком заснуть, как началась гроза. Сначала загромыхало где-то вдалеке. Потом почти над головой раздался сильнейший раскат грома, как будто архангел Михаил в сердцах бросил на небесную твердь большой медный таз, а потом ногой отшвырнул его в сторону. Я окончательно проснулся. Аля спала, по-детски округлив губы. После очередного удара грома она лишь недовольно нахмурила брови и сморщила носик. Я укрыл ее одеялом и тихо встал. Грозы меня пугали.

В наше время, во всяком случае, в больших городах, это не более чем досадная помеха. Обычно они проходят как-то верхом, не очень досаждая нам, обитателям земли.

Вероятно причиной тому высокие здания и «фаллические» символы вроде башен, труб и опор электропередач, они принимают на себя на подступах к земле основные электрические разряды и прямиком отправляют их в землю. Здесь все было иначе. В народе это атмосферное явление вызывало неподдельный ужас и сопровождалось всякими страшилками, вроде рассказа о том, как молния гонялась за мужиком по всему полю и в конце концов, достала и сожгла дотла. Да я и сам видел много разбитых молниями высоких деревьев.

Конечно, ни о каких громоотводах народ и слыхом не слыхивал, хотя опыты с атмосферным электричеством велись в России еще во времена Ломоносова, полвека назад. Уповали, как водится на «авось пронесет» и на Божью милость.

Меня такой расклад не устраивал, я решил, коли все равно проснулся, встать и посмотреть, что нам готовит природа. Потому тихонько, чтобы не разбудить Алю, оделся и вышел из дома.

Над головой пока было ясное небо, и дождь еще не начался. На западе же оно было темно-сизым, низким. Всходящее солнце не подсвечивало облака, а терялось в темной бесформенной, клубящейся массе. Когда вспыхивали молнии, казалось, что они загораются совсем близко и бьют вертикально вниз.

Время было раннее, около четырех утра, и бодрствующих людей во дворе портновского дома не нашлось, трудящиеся еще мирно спали. Пахло озоном и почему-то бедой. Во всяком случае, у меня сделалось неспокойно и тревожно на душе, как будто в преддверии больших неприятностей. Пока я пытался понять, чем вызвано такое состояние, небо осветилось гигантской молнией, и в притихших деревьях зашумел порывом ветер.

«Дождя уж заждалась природа», — перефразировал я пушкинские строки и спустился во двор. Утро было прохладное, но душное. Я пошел вглубь подворья, собираясь воспользоваться условными «удобствами». Вдруг коротко прогудел в воздухе майский жук, больно врезался мне в середину лба и упал на тропинку. Это случайное и необидное обстоятельство почему-то расстроило меня окончательно.

«Пивка бы холодного», — с ностальгической грустью подумал я и представил себя с запотевшим стаканом пива на диване в своей московской квартире. Впервые за последнее время мне захотелось приобщиться к благам цивилизации — узнать, что делается в мире, какую очередную пакость придумало на нашу голову правительство, услышать прогноз погоды на ближайшие дни, узнать, где какие катаклизмы и войны сейчас происходят, и какого олигарха у нас в стране политическое руководство гасит при помощи нашей неподкупной, принципиальной прокуратуры.

Гроза между тем проходила стороной. Природа, так и не дождавшись дождя, замерла при полном безветрии. Зато оживились птицы и нахально запели на разные голоса.

Я дошел до задворков котомкинской усадьбы. Как обычно при крепком фронте, то есть мощном заборе, выходившем на безопасную улицу, незащищенные тылы ее оказались много плоше. Изгородь покосилась, частокол во многих местах был поломан, и я без труда, не сходя с тропинки, выбрался из подворья. Сразу же за портновскими огородами начиналось овсяное поле, потом простирался заросший травой пустырь, а дальше виднелась березовая рощица.

Делать здесь мне было решительно нечего, но и возвращаться в душную комнату не хотелось. Тучи окончательно ушли, небо очистилось, и на востоке вставал неправдоподобно большой красный шар солнца. Я полюбовался на наше прекрасное светило и лениво прошел межой до пустыря, заросшего высоким бурьяном. Дальше идти нужно было по высокой, мокрой от росы траве. Нужды пачкаться в цветочной пыльце и мочить ноги у меня не было.

Я уже собрался повернуть назад, когда боковым зрением заметил, как в роще что-то блеснуло. На мой взгляд, блестеть там было вроде как нечему, потому я остановился и начал всматриваться.

Сначала ничего не было видно, потом в глубине, на высоте человеческого роста будто зажегся красный фонарь. Естественно, что это никаким боком меня не касалось, но, тем не менее, вместо того чтобы спокойно вернуться назад, я отправился туда, где меня никто не ждал.

Пробравшись по бурьяну через пустырь и подойдя вплотную к деревьям, я остановился в том районе, где зажигался фонарь.

Теперь, вблизи стало ясно, что так привлекло мое внимание. На одном из деревьев висел начищенный круглый медный диск. По форме он напоминал большую сковородку, только без краев. Зарабатывать сдачей лома цветных металлов я пока не собирался, потому пластина меня не заинтересовала. Непонятно было только, кто ее так тщательно отполировал и зачем повесил на дерево.

Впрочем, все это тут же и разъяснилось.

За спиной послышался шорох, и я обернулся: из высокой густой травы поднимались три молодца. Явление было, надо сказать, очень эффектное. Я вытаращил на них глаза, не врубаясь, что бы это могло значить. Мужики были как на подбор: кряжистые, с широкими плечами и одинаково невыразительными лицами. Восставали они из бурьяна, как дядька Черномор из морских вод.

Однако когда они выпрямились во весь рост, кое-что стало понятным. В руках у всех троих были увесистые дубины, на утолщенных концах утыканные то ли гвоздями, то ли металлическими шипами. Настоящие дубины народного гнева…

Предположить, что мирные городские обыватели ходят просто так ночами по городским окраинам с самодельными палицами, было бы несколько наивно. Похоже, что по собственной дурости я попал в лапы разбойников.

— Э-э, вы кто такие? — заблеял я, не придумав спросить ничего более оригинального.

Мужики молчали, внимательно разглядывая меня.

— Похож, — сказал один из них, выглядевший лет на сорок: явно старший в этой троице. — О нем глаголемо.

— Опричь и одежа богатая, царская! — с восхищением добавил самый молодой. — Чисто серебро!

Разговор мне не понравился. А больше всего не нравилось то, как они говорили обо мне, не глядя в лицо, словно о неодушевленном предмете. Даже восхищение парчовым халатом самолюбию не польстило.

— Аки одеяние святого Иосифа! — докончил разговор третий.

— Вы кто такие?! — строго спросил я, начиная приходить в себя от неожиданности.

В принципе, стало понятно, что мужики кого-то ловили, как говорится на «блесну». Желание выпить холодного пивка у меня тут же прошло, мозг заработал лихорадочно быстро.

Спрашивая, я невзначай сместился влево, чтобы по возможности не попасть в окружение.

— Знатная одежа, — продолжил знаток «Ветхого Завета», — отдадим бабам на сарафаны.

— Мантру предоставим, — оборвал его старший, — ему решать.

Что за «Мантр» я, понятно, не знал и потому решил, что это имя их босса.

— Вы, мужики, того… Смотрите, начальство вас за самоуправство не похвалит!

Однако на меня по-прежнему никто не обращал внимания. Я еще сдвинулся в сторону, собираясь постыдно сбежать.

Однако сделать этого мне не удалось.

Сзади затрещал валежник, я быстро обернулся. Со спины, от дерева, на котором висела медяшка, ко мне приближался четвертый участник событий. В отличие от блондинистой троицы, этот был брюнетом с окладистой смоляной бородой и смахивал на портрет Емельяна Пугачева из школьного учебника истории.

С такой уголовной мордой ему не было бы цены в голливудском блокбастере. В жизни же с таким типом лучше и не встречаться… В отличие от скромной, полукрестьянской одежды сотоварищей, брюнет одет был «богато», в красный камзол с медными пуговицами. Правда, подпоясанный веревкой, за которую разбойник заткнул здоровенный седельный пистолет.

Я напрягся, собираясь отскочить в сторону и попытаться убежать. Вступать в «силовой контакт» с такими серьезными противниками было верхом безумия. Через несколько секунд от меня останется только одно мокрое место. И все же я опять попытался решить вопрос миром:

— Вы кто такие, и что вам нужно? — повторил я свой наивный, сакраментальный вопрос.

Блондины вновь не обратили на меня внимания, а вот чернобородый ответил:

— Разговор есть, добрый человек, пойдем до нас. Очень на тебе одежда знатная.

Говорил он, как и его товарищи не совсем интонационно правильно, как будто на каком-то диалекте или не на родном языке.

— Куда «до вас»? — поинтересовался я, упорно продолжая смещаться в сторону, чтобы избежать окружения.

— Тут недалече.

— А вы кто такие?

— Люди, — исчерпывающе полно ответил он. — Тут неподалеку обитаем.

Разговаривая с ним, я повернулся боком к первой троице. Чем ближе подходил ко мне разбойник, тем отчаяннее делалось мое положение. Нужно было на что-то решаться.

— Вы, видно, местные? — задал я очередной вопрос, делая вид, что успокаиваюсь. — А я поначалу подумал: уж не лиходеи ли?!

— Мы мирные, — ухмыляясь во весь губастый рот, ответил он, — ты нас не опасайся, добрый человек.

— А это кто сюда идет? — спросил я, резко поворачивая голову. — Никак, солдаты?

— Где? — разом спросили меня два голоса. Чьи — я уже не понял.

Прыгнул в противоположную сторону и бросился бежать.

Мой злополучный халат тут же надулся, как парус, замедляя движение. Однако несколько секунд я выиграл и проскочив метров десять еще не получил пулю в спину.

Похоже, что противники мой внезапный побег прозевали. Сзади закричали только тогда, когда я, задрав полы своего «царского» одеяния и прижав их к бокам, уже скакал, как заяц от своры собак.

То, что в беге у меня явное преимущество, я не сомневался.

Все разбойники были меньше ростом и довольно тяжелы. К тому же обуты они были не в кроссовки как я, а в сапоги. Да и навыков в легкой атлетике у меня было побольше.

Однако оказалось, что по крайней мере один из них, — мне пока было не до того, чтобы оглядываться назад, — успел кинуться за мной вдогонку.

— Стой! Убью! — завопил совсем близко за спиной прерывающийся голос.

Я мельком оглянулся, и это меня спасло. Вращаясь в воздухе, в мою сторону летела «дубина народного гнева». Бросил ее самый молодой из участников конфликта. У парня, вероятно, была хорошая реакция, и он сразу же устремился в погоню. Расстояние между нами было всего метров тридцать. Глазомером его Господь Бог не обидел. Свою палицу он метнул, как биту в городошной игре. Даже если бы она не зацепила меня заостренными шипами; то сбила бы с ног, чего в данной ситуации оказалось бы достаточно.

Однако я успел отпрянуть в сторону, и оружие пролетело мимо и упало впереди. Преодолев соблазн прихватить дубину с собой, что задержало бы меня и помешало бегу, я прижал локти к бокам и рванул дальше.

Неудачный бросок сбил ретивого хлопца с темпа, к тому же ему пришлось подбирать свою палицу, и когда я опять оглянулся, расстояние между нами удвоилось. Остальные преследователи бежали, растянувшись в цепочку, и пока не представляли никакой опасности. Не снижая темпа, я на ходу стащил с себя мешавший халат и, скомкав, зажал его подмышкой. Оставлять противникам вожделенную «серебряную» одежду я не хотел из принципа.

Теперь, когда я оказался в относительной безопасности, страх прошел, и вернулась способность здраво рассуждать.

То, что поймавшие меня на «блесну» люди оказались разбойниками, было понятно. Скорей всего, я стал их случайной жертвой.

Предполагать, что они поджидали именно меня, было бы нерационально. О том, что у меня внезапно начнется бессонница, ни знал никто, в том числе и я сам. Просто, как говорится, я оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Однако после всего, что случилось, у меня с этими людьми могут возникнуть проблемы. Вряд ли они теперь оставят меня в покое. Вычислить в маленьком городе владельца парчового халата — плевое дело, как и устроить на него засаду. Терроризм всегда подл по определению, он прячется по кустам и бьет только из-за угла. А что может быть ужаснее, чем «за своей спиной все время чуять тень злодея, быть жертвой или палачом»!..

Я конечно с сочувствием отношусь к интеллигентским рассуждениям о том, что жертва и палач страдают почти в одинаковой степени, но из двух этих зол все же склонен выбрать последнее.

Короче говоря, ждать пока мне размозжат голову булавой, или пока власти разберутся с этими бандитами, и трястись при виде каждого встречного, похожего на разбойника, я не желал. Вопрос следовало решить кардинально.

Впрочем, одно дело теория, совсем иное практика. Пока что за мной, безоружным, гналось четверо здоровенных мужиков, и бежать мне приходилось в сторону от города — так вышло в первоначальном раскладе «диспозиции».

Миновав березовую рощицу, я теперь пересекал довольно обширный луг. Ретивый малый отставал уже метров на сто пятьдесят, а остальных тяжеловесов было почти не слышно. Постепенно я начал скруглять траекторию, чтобы по дуге выйти к городу. Вдали уже виднелся лес, через который, по моим предположениям, проходила дорога к Троицку. Круто поворачивать я не хотел, чтобы не облегчать задачу преследователям — они могли выиграть отделяющее нас расстояние, срезая углы.

В голове то ли от недосыпа, то ли быстрой смены событий ощущалась какая-то пустота. Мне никак не удавалось полностью сконцентрировать внимание на бегстве. Вместо того, чтобы думать о разбойниках и о том, как от них отделаться, я все время отвлекался на частности, вроде птичьего гомона и яркого лугового разнотравья. Окончилось это, увы, печально: я не заметил кротовьей норы, угодил в нее ногой и полетел на землю.

На мое счастье, в последний момент тело само сгруппировалось, и с ногой ничего особенного не случилось. Сгоряча я тут же вскочил и побежал дальше, но не так быстро как раньше. Ныло и саднило ушибленное колено, и тянуло ногу в щиколотке.

Крики сзади становились слышнее, похоже, что меня начинали постепенно догонять. Нога чувствовалась все сильнее, и хромать я начал больше.

Это все осложнило, пробежать несколько километров до города тем же, что и раньше, аллюром я не мог. Нужно было придумать, каким образом защищаться, если контакт с разбойниками окажется неизбежным.

С собой у меня была пенковая трубка, немного табака и зажигалка.

С таким арсеналом можно было бы изобразить из себя огнедышащего дракона, но в преддверии XIX века это вряд ли кого-нибудь испугает. Мне нужен был хоть какой-нибудь боевой «инструмент», лучше потверже и потяжелее.

Я начал рыскать глазами по земле, выискивая что-нибудь подходящее. Тут же подтвердилось давнее наблюдение: когда что-нибудь очень нужно, все находится само собой.

Скача, как коза, по лугу, я даже не замечал ненужные мне в тот момент камни, теперь же просто алкал найти подходящий по весу булыжник. Применить, так сказать, против крестьянской дубины метательное оружие пролетариата…

Как только я занялся «делом», сразу начала меньше болеть нога. Камни, на которые я раньше просто не обращал внимания, попадались довольно часто, но или большие, или слишком маленькие. К тому же не было времени выковыривать их из сухой земли.

Ретивый малый мелькал уже совсем близко. Кричать он перестал, видимо, у него сбилось дыхание, но бежал упорно, постепенно нагоняя «дичь». У меня же с дыханием было все в порядке, с самого начала побега я следил, чтобы не перебрать лишнего воздуха. Главное в этом деле вдох через нос, на три шага…

Постепенно мы приблизились к лесу. Здесь земля была не так сбита, и когда я углядел подходящий по размеру кусок песчаника, то без труда вытащил его из почвы. Каменюка была увесистая и бугристая, так что теперь я оказался хоть как-то вооружен. Мои действия преследователи видеть не могли, расстояние между нами было еще приличное, а вблизи леса рос густой кустарник.

Бережно держа в руках халат и камень, я углубился в лес. Был он, как и подобает в нашем отечестве, заброшен и завален валежником и павшими стволами.

Идеальное место для игры в прятки…

Первым делом я избавился от мешавшего мне халата — сунул парчовый ком в кусты дикой малины возле приметного дуба, случайно затесавшегося в чернолесье, — после чего, стараясь не шуметь, побежал дальше вглубь. Метров через семьдесят начинался овраг с болотистым дном. Увязнуть в нем было как нечего делать, я было побежал вдоль края, но в этот момент меня озарила прикольная мысль.

«Ну, я вам покажу, кто такой Рембо!» — подумал я, спускаясь по влажному склону к черной грязи, подернутой изумрудной ряской.

В том, что мои противники никогда не смотрели кинобоевиков, можно было не сомневаться, — тем эффектнее должен был показаться им мой дебют.

Первым делом я снял футболку, завязал снизу узлом и засунул в нее камень. У меня получилось некое примитивное подобие кистеня.

После этого оставалось превратить себя в Рембо, на это ушло всего несколько секунд. Грязь в болотце оказалась черной, как деготь.

Таким же сделался и мой обнаженный торс, после кого, как перекрестил его ладонями. С лицом я поступил гуманнее, всего-навсего разукрасив его пальцами.

Вытерев о траву руки, я выбрался из овражка. Пока моих преследователей слышно не было. Это встревожило: если они соберутся в кучу, то поделать с ними я ничего не смогу.

Правда, и им будет почти невозможно меня обнаружить… Но даже вариант, что разыскивать меня станут парами, казался чреват сложностями. Мужики были здоровыми и, скорее всего, хорошо владели своим оружием.

Впрочем, трусить раньше времени и пугать себя разными «если бы, да кабы», я не собирался. Проблемы лучше всего решать по мере их возникновения, старась по возможности оказаться на шажок впереди…

В густом захламленном лесу прятаться было не сложно, тем более что я поменял масть, из яркого сделался грязным.

Единственное, что необходимо делать — идти осторожно, стараясь не хрустеть сухими ветками.

Направление я выбрал не в глубь леса и тем более не в сторону города, куда непременно двинутся разбойники, а наперерез, под углом их предполагаемого азимута. Крался я от дерева к дереву, легко ступая по земле. С ногой пока было терпимо.

Колено почти не болело, только мозжила содранная кожа, а вот со щиколоткой дело обстояло хуже.

Я невольно оберегал ее, стараясь не нагружать своим весом.

После очередной перебежки, когда я стоял за толстой березой, слева от меня послышался треск валежника.

Я мгновенно укрылся за стволом. Шел, судя по треску сушняка, один человек, притом в мою сторону. Мне осталось расслабиться и ждать его появления. Чтобы не маячило лицо, я опустился на корточки и выглядывал из-за покрытого мхом комля.

Шаги приближались. Преследователь двигался совершенно открыто, не таясь, и вскоре я увидел своего «городошника».

Малый еще не совсем отдышался после бега. Рубаха у него оказалась расстегнута и распахивалась на груди после каждого вздоха.

Лицо было красным и потным. Шапку во время преследования он потерял и теперь был простоволос. В правой руке он держал свою замечательную дубину, а тыльной стороной левой, в которой был зажат длинный кинжал, отирал пот, заливающий глаза.

Я медленно поднялся, по-прежнему укрываясь за деревом. Потом отвел немного назад руку, в которой держал футболку с камнем и стал терпеливо ждать, когда он подойдет вплотную. Товарищей его слышно не было, что меня вдохновило на немедленный ратный подвиг.

Бедняга! Когда я выскочил из-за ствола, у него не достало сил даже попытаться защититься. На его невыразительном лице отразился не простой, а по-настоящему мистический ужас.

Светлые глаза стали круглыми и безумными, как у Ивана Грозного на картине Ильи Репина.

Не ведаю, не случилась ли у него в тот момент медвежья болезнь. Проверять у меня не было ни времени, ни охоты…

Все последующее произошло слишком быстро и на уровне рефлексов. Я взмахнул рукой и опустил свой кистень на русый вихор, топорщившийся посреди темени.

Если бы не форс-мажорные обстоятельства и не принцип войны — «или ты, или тебя», — я никогда бы не ударил так сильно. То, что случилось с головой юного разбойника, было отвратительно. Подробности я опущу, но если найдутся любители сильных ощущений, жадные до кровавых подробностей, пусть купят арбуз, поставят его на колоду, и ударят по нему с размаха камнем, завернутым в мешок. Думаю, что эффект будет примерно тот же, включая брызги, которые, кстати, добавили новые штрихи моей боевой раскраске.

Парень, не издав ни одного звука, рухнул на землю а я, еще сгоряча, рывком, преодолевая тошноту и отвращение, завладел его оружием.

После чего, не оглядываясь и стараясь не воссоздавать в воображении увиденное, пошел прочь от места происшествия. На мое счастье, поблизости не оказалось ни души, ибо в течение нескольких минут я чувствовал себя оглушенным и совершенно не способным на новые подвиги.

Было похоже, что настоящего Рембо из меня не получается. Впрочем, скоро я отдышался и взглянул на дело с другой стороны: противников у меня хоть и незначительно, но все же убавилось.

Теперь даже с больной ногой бегать я буду немногим медленнее, чем оставшаяся троица. Прислонясь к очередному дереву, я взглянул на часы. Было всего-навсего четверть пятого. На все про все ушло лишь двадцать минут. Я не поверил и послушал, идут ли часы. Они шли, что подтвердило и солнце, видимое сквозь редколесье.

Мне же казалось, что разбойники гоняют меня никак не меньше часа.

Что лучше, самому искать встречи с остальным участниками конфликта, или ждать их появления, я так и не придумал, и чтобы зря не бередить ногу, пока остался на месте, присел на недавно упавший ствол осины и прислонился спиной к высокому пню. Теперь нужда в кистене отпала, и я освободил свою футболку от камня, однако надевать ее не стал, свернул и засунул в карман. Мне понравилось впечатление, которое моя раскраска произвела на покойного…

Я осмотрел доставшееся мне трофейное оружие. Про палицу я уже упоминал, весила она порядка двух килограммов и напоминала бейсбольную биту. Шипы оказались длинными коваными гвоздями, пробитыми насквозь через толстую часть, так что их концы торчали сантиметров на пять-шесть.

Интересным оказался нож, который новопреставившийся отрок держал в левой руке. Выглядел он старинным и был непривычной формы. Явно не «новодел», стилизованный под древность, а действительно старый кинжал, выкованный из стали не очень высокого качества, со сточенным лезвием. Было оно узким, как у испанского стилета, с классически толстой тыльной стороной, похожим на рапиру.

Откуда у вооруженного примитивной палицей, вернее будет сказать «ослопом», разбойника оказался довольно дорогой нож, оставалось только гадать. Мои теоретические изыскания внезапно были прерваны, причем самым опасным образом. Очередные противники незамеченными подобрались ко мне почти вплотную.

Спасло меня, вероятно, только то, что я был в «боевой раскраске». Оставшиеся блондины высматривали человека в одежде, а не вымазанное грязью чучело. В отличие от своего погибшего товарища, двигались они осторожно и неслышно.

Наши пути не пересеклись от силы на десяток метров. Когда я краем глаза заметил их в движении, что-либо предпринимать было поздно. Стоило мне пошевелиться, и настороженные охотники непременно бы меня засекли. Я это понял на подсознательном уровне и застыл на месте, пытаясь слиться с высоким темным пнем, у которого сидел, привалившись спиной.

Блондины шли, низко пригибаясь к земле, перемещались рывками от дерева к дереву, в точности так, как совсем недавно делал я сам.

Разница была в том, что тогда я был один и безоружен, а их двое, и они исполняют роль не добычи, а охотников. Это мне очень не понравилось. Они еще тогда, когда мы впервые столкнулись, показались мне настоящими бандитами-профессионалами. Равнодушие, с которым они говорили обо мне, как об уже неодушевленном предмете, выдавало привычку к убийству и палаческое равнодушие к жертве.

Их товарищ был много смелее, эмоциональнее и безрассуднее, за что впрочем, и поплатился жизнью. Подобраться к таким осторожным людям казалось проблематично, а справится с ним обоими в честном бою мне было не под силу.

По мощи они оба превосходили меня; я был, пожалуй, ловчее, но только не теперь, после растяжения. Если же к ним присоединится атаман с пистолетом, то коротать ближайшее тысячелетие мне придется в этом лесу, в компании их неудачливого товарища.

Между тем они продвинулись немного вперед так что я оказался не только сбоку, но и позади них. Из осторожности, я старался не смотреть в их сторону, чтобы они не почувствовали моего взгляда. Сам я не обладаю такими способностями, но чем черт не шутит… В последнее время мне довелось сталкиваться с такими аномальными особенностями людей, что теперь я ни в чем не был уверен.

Между тем, блондины продолжали скрытно красться по лесу, страхуя друг друга. Когда они почти исчезли из вида, я двинулся следом, стараясь не терять их из поля зрения.

Делать так было опасно, но иного выхода не представлялось.

Лес был не очень густым, сказывалась близость города и возможные порубки. Блондинов я отпустил вперед метров на семьдесят.

Такая дистанция была наиболее безопасна на случай, если вдруг затрещит валежник под ногами, и позволяла не упускать их из виду.

Где сейчас охотится «чернобородый», я не думал, хватало впечатлений и от этой парочки. Никакого определенного плана у меня пока не было. Единственно, чего ни под каким видом нельзя было делать, — это нападать на них в открытую.

Когда охотники замирали на месте, я опускался на землю и маскировался в кустах или в высоком папоротнике.

Во время одной из таких остановок у меня появилась плодотворная идея использовать нож как копье, — благо, длинных ровных сучьев здесь оказалось предостаточно.

Имея такое самодельное копье, я мог, не сходясь в рукопашную, вывести из строя одного из противников, что давало шанс успешно противостоять и другому. Конечно, нападать из-за угла, а тем более сзади, было не очень благородно, но если рассматривать такое действие, не как рыцарский турнир, а как военную хитрость, — то это вполне допустимо.

Единственно, что меня еще удерживало на месте, так это необходимость пустить на «веревки» свою единственную футболку. Ничего другого, подходящего, чтобы привязать нож к древку, у меня не нашлось. Такие колебания, если смотреть на проблему с позиции жизни и смерти, были смешны; и все же, хотя умирать я, конечно, не собирался, но и любимую футболку было до ужаса жаль…

Однако время шло, лес должен был скоро кончиться, а с ним и моя относительная безопасность. Охотники неминуемо повернут назад, и преимущество неожиданности может оказаться утраченным. Пришлось, скрепя сердце, резать футболку на полосы. Зато короткая пика, вроде римского дротика, получилась на славу. Правда, сук был сухой и вполне мог обломиться, но это меня не смущало, — все равно оружие было разовое. Если не удастся сразить одного из блондинов с первого броска, выход оставался один: брать ноги в руки и надеяться, что подвернутая лодыжка выдержит, и мне удастся убежать.

Нож я приматывал во время остановок, когда был вынужден отсиживаться в кустах.

В три присеста я надежно прикрутил его к палке и начал понемногу догонять противников. Теперь пришлось удвоить внимание и при малейшем поводе бросаться ничком на землю.

Вскоре, как я и предполагал, охотники добрались до дороги, ведущей в город, и надолго затаились, — смотрели, не выйду ли я на них. Мне пришлось ложиться на землю и ждать, когда они на что-нибудь решатся и начнут движение.

Старший из двоих разбойников появился надо мной внезапно, я прозевал его неслышные шаги.

Внезапно увидев меня, он растерялся еще больше чем я сам.

Мой боевой окрас вверг его в ступор не меньший, чем убитого парня. Он махнул в мою сторону рукой, как будто отгоняя наваждение.

Потом мы на мгновение встретились взглядами, и он внезапно бросился на меня.

Его ослоп висел на ремешке на левой руке, в правой же был нож, еще более длинный и тонкий, чем у погибшего товарища.

Я стремительным рывком перекатился на спину; под правой рукой вдоль тела, острием вперед находился дротик. Палица оказалась слева. Старший бандит налетел сверху, намереваясь пригвоздить меня своим тесаком к земле.

Однако мгновенная заминка и нерешительность его погубили. Я успел вскинуть навстречу дротик и даже направить его в область сердца.

Все кончилось в считанные секунды — тело по инерции напоролось на острие, и нож по самое древко вонзился в грудь. Громко хрустнул сломавшийся сук, раненный отчаянно вскрикнул и, рухнув наземь и обливаясь кровью, попытался достать меня своим ножом. Я этого ждал и успел откатиться в сторону, после чего вскочил на ноги.

Скрываться больше не имело смысла. Не было и времени расслабляться.

Ломая кусты, к нам мчалась очередная машина для убийства.

Я едва успел укрыться за деревом. Почитатель библейского Иосифа бросился к товарищу, мгновенно оценил обстановку и закрутился на месте в поисках противника.

Реакция и взрывная сила у него были на самом высоком уровне. Он рассекал воздух палицей, вопил, прыгал на месте, как будто входил в шаманский раж. На нервы, и без того напряженные до предела, это действовало убийственно.

Казалось, что противник обладает неиссякаемой силой и раздавит меня, как козявку. Мне с трудом удалось взять себя в руки и не запаниковать.

Я продолжал прятаться за стволом и, невидимый за разросшимся подлеском, наблюдал за тем, что происходит на полянке.

Умом я понимал, что бесноватого вряд ли хватит надолго, но когда все существо охватывает ужас, разум — плохой советчик. Ноги дрожали от напряжения, готовые унести меня прочь от смертельной опасности. Каким-то чудом удалось устоять на месте, а не пуститься в бегство…

Блондин наливался малиновым цветом и продолжал свои безумные телодвижения. Не представляю, сколько времени прошло с начала его дьявольского танца… скорее всего, несколько минут, показавшихся мне бесконечными. Движения его, несмотря на хаотичность, были ритмичны и подчинены какой-то непонятной логике, так что я невольно начал впадать в транс, подобно малолетним фэнам на рок-концерте их кумира. Невиданное действо заводило, и я уже понемногу сам начал повторять движения бесноватого…

Вдруг танец кончился, так же неожиданно, как и начался. Парень явно переборщил со своей пляской смерти. Теперь он стоял неподвижно, высоко подняв руку с дубиной. На губах пузырилась розовая пена.

Я, не выдержав атаки адреналина, как черт из коробочки, выскочил из-за дерева. Противник затрясся и выронил воздетую палицу.

Его безумные глаза смотрели мне прямо в лицо. Потом они начали выкатываться, в прямом смысле вылезая из орбит, и в них мелькнул вполне человеческий ужас.

Бандит пронзительно выкрикнул что-то нечленораздельное и начал мешковато оседать на землю. Его тело забилось в конвульсиях, оно несколько раз выгнулось, как это бывает во время приступа эпилепсии, дернулось, затряслось и затихло.

Я подбежал к нему и замахнулся дубиной. Он остался недвижим. Глаза были открыты, но смотрели не на меня, а в небо.

Пересилив страх, я наклонился и проверил на вздутом, напряженном горле пульс. Оный отсутствовал напрочь. Третий участник драмы был мертв. Похоже, у него не выдержало сердце. Надеюсь, не от вида моей камуфляжной раскраски…

Впрочем, я и сам находился в полной прострации. Ноги дрожали от напряжения, палица выпала из ослабевшей руки, и очень захотелось пить. В таком состоянии меня можно было взять голыми руками. На сопротивление я был не способен ни физически, ни морально. Хотелось просто лечь на землю, вытянуться и закрыть глаза…

Я с тоской посмотрел на дорогу, до которой было метров тридцать, — но их еще предстояло, набравшись сил, преодолеть… И причем незамедлительно. Поклонник египетского менеджера Иосифа во время своей пляски так громко вопил, что прибытия последнего участника драмы можно было ожидать с минуты на минуту. Лес был небольшой, и вряд ли чернобородый атаман зашел настолько далеко, чтобы не услышать ритуальных воплей своего бесноватого товарища. А именно этого хлопца с его крупнокалиберным пистолетом я меньше всего хотел бы сейчас встретить.

Думаю, что не инстинкт самосохранения, а лишь любовь заставила меня преодолеть навалившуюся слабость и апатию.

Беспокойство об Але принудило наклониться за палицей, подобрать выпавший из рук заколотого разбойника нож, и, едва передвигая ноги, пуститься в обратный путь.

Почти не осознавая того, что делаю, я двинулся не в сторону дороги, где меня легче всего было догнать четвертому разбойнику, а обратно в лес — туда, где он наверняка не станет меня искать. Именно из-за боязни оставить Алю одинокой и беззащитной я не мог себе позволить бездарно погибнуть от руки случайно встреченного бандита.

Сначала я не шел, а влачился, с трудом переползая через поваленные стволы деревьев и медленно продираясь сквозь густой кустарник.

Однако чем дальше я отходил от роковой поляны, тем лучше себя чувствовал. Ноги перестали дрожать и подгибаться, голова больше не казалась чугунной, а палица — такой неимоверно тяжелой. Пот на теле высох, и мне стало зябко.

Для прогулки без одежды утро было слишком свежим. Однако нереальная жажда пока не проходила, и пить мне хотелось даже больше прежнего. В лесу, кроме болотца в овраге, из которого я взял грязь для своей боевой раскраски, другой воды не было.

Теперь, когда я ни от кого не прятался, а шел открыто, лес выглядел совсем мирно и буднично. К тому же был он небольшим, — узким клином врезался между лугом и дорогой.

Вскоре показался приметный дуб, около которого я спрятал свой халат. Он так и лежал в густом малиннике. Спелых ягод было немного, но, тем не менее, я предпочел сперва не одеться, а хоть как-то утолить жажду. Съев две горсти малины, я полез в кусты за халатом, а когда выбрался, то обнаружил, что нахожусь в лесу не один. В нескольких шагах от меня вольно стоял мой бородач, скалил в хищной улыбке крупные желтоватые зубы и целился из седельного пистолета. Понятно, что мишенью был я.

— Востер ты бегать, барин! — насмешливо сказал он, так и не дождавшись от меня ни единого слова.

Обращение «барин» меня почти порадовало: статус явно вырос, ведь в первую встречу он называл меня запанибрата «добрым человеком»…

Прихватил разбойник меня, как говорится, тепленьким. Палицу я оставил около дуба, нож, заткнутый за ремень джинсов, не много стоил против его пистолета.

— Чего молчишь? — все так же ухмыляясь, поинтересовался он. — Испугался?

Отвечать мне не хотелось, равно как и пугаться. Почему-то не верилось, что сейчас грянет выстрел, и я упаду с простреленной грудью. Вообще, вся эта сцена была такая нереальная, что воспринимать ее как последние секунды жизни никак не получалось.

— Отдай кафтан-то, — опять завел разговор бородач, так и не дождавшись ответа, — запачкаешь ненароком.

Только теперь я обратил внимание, что стою, прижимая халат к груди. Стало ясно, почему он не стреляет: боится испортить добычу. В голове лихорадочно закрутились мысли, — нельзя ли как-то воспользоваться жадностью разбойника.

— Дался тебе этот кафтан, — спокойно ответил я. — У меня не то что серебряный, а и золотой есть, и еще красные портки!

— Значит, не хочешь миром отдать? — не купившись на посулы, грустно переспросил разбойник. — Воля твоя. Я и в глаз могу попасть… поди, не промажу!

— Смотри, получше целься, — в тон ему посоветовал я. — Коли, промахнешься, я тебя по-другому достану. Твои товарищи-то уже приказали долго жить!

— Мне они не указ! У каждого своя планида.

— Ишь, как заговорил! Где это ты слов таких нахватался? — делая небольшой шаг вперед, спросил я.

— У дьячка за две копейки выучился, — ответил разбойник и левой рукой взвел курок. — Ну, прощай, барин, товарищам моим на том свете привет передавай!

— Передам, коли встречу, — лихорадочно раздумывая, как спастись, пообещал я, — да боюсь, ты с ними раньше меня увидишься!

— Пошутить перед смертью собрался?! — опять ухмыльнулся бородач.

— Почему шутить? Твоя смерть у тебя за спиной стоит, — совершенно серьезно сказал я, пытаясь до выстрела еще немного приблизиться к разбойнику, и посмотрел ему за спину, как будто там действительно кто-то стоял.

Прикол был немудрящий, однако он на него клюнул и мельком оглянулся. Терять мне было нечего, и я кинулся на него, выхватывая из-за пояса нож. Однако расстояние было слишком большим, а курок уже взведен. Разбойник обжег меня взглядом и нажал на спусковой крючок. Сухо и громко щелкнули кремни. Выстрела не произошло, пистолет дал осечку.

Дальше случилось то, о чем лучше не рассказывать. То ли мне очень хотелось жить, то ли дуракам счастье, то ли разбойник пострадал за свои грехи или самоуверенность, но он не сумел ни отбить удар, ни увернуться.

— Говорил тебе, смерть за спиной стоит… — тупо бормотал я, глядя на корчившееся на земле тело. — Не поверил!

— Он не поверил, а я поверил, — раздался вдруг сзади скрипучий голос. — С тебя еще бутылка!

Я рывком повернулся к новому противнику.

— Это я ему с полки порох сдул! — гордо сообщил мне, улыбаясь во весь рот, лесной дед.

— Дедушка! — только и сумел выдавить я. — Ты-то как здесь оказался?

Леший, по своему обыкновению, на вопрос не ответил, прибрал лежащий рядом с разбойником пистолет и сунул в свою необъятную пазуху.

— В хозяйстве пригодится, — сообщил он. — А с тебя старый должок и бутылка.

— Будет тебе бутылка!

— То-то! А денежки твои были фальшивыми…

— Деньги, они и в Африке деньги, — неопределенно ответил я, не обращая внимания на странное в устах старика словцо. Спрашивать, откуда он в своем лесу знает о фальшивых деньгах, было бессмысленно: все равно не ответит.

— Вернешь с процентами! — безапелляционно заявил дед. — Это кто тебя научил так рожу вымазать?

— В кино видел, — сердито ответил я. Мне сейчас только и было радости, что разбираться с грязными рожами…

— Принесешь, покажешь! — опять распорядился старик.

— Этого не смогу, — честно признался я. — В лес кино нести нельзя.

— Жаль, у нас здесь развлечений мало.

— Так ты бы, — начал было я, но тут оказалось, что говорить-то не с кем. Старый черт опять внезапно исчез. — Спасибо! — на всякий случай крикнул я. — С меня бутылка!

— А то! — с довольным смешком ответила невидимая «субстанция» стариковским голосом. — Поторопись, тебя любезная ждет! И рожу умыть не забудь!

Я машинально провел ладонью по щеке, потом осмотрел свою заляпанную грязью и кровью грудь. Вид у меня действительно был «умереть и не встать»: все, что попало на кожу, высохло, запеклось и превратилось в шелушащуюся черно-бурую корку. Нужно было срочно помыться. Не рискнув натягивать на эту грязь халат и стараясь не оборачиваться на убитого, я заспешил восвояси.

Стрелки часов приближались к шести. В это время усадьба уже просыпалась. Мне же нужно было успеть умыться и привести себя в порядок, чтобы избежать лишних вопросов. Никакого желания попадать под следствие у меня не имелось. После всех волнений и стрессов о растянутых связках я забыл, а вспомнив, удивился, что нога практически перестала болеть.

Начав с быстрого шага, я вскоре перешел на трусцу и через четверть часа вернулся во двор портного. Около дома уже слонялись люди, но на задах пока никого не было. Никем не замеченный, я пробрался в баню. У Котомкиных вчера топили, и в большом котле осталось немного не успевшей остыть воды. Первым делом я наконец утолил жажду, после чего, как сумел, смыл с себя остатки боевой раскраски.

В дом я вернулся прогулочным шагом. Видел меня один мальчишка-ученик, которому до приезжего барина и дела не было. Пробегая мимо, он спешно сдернул с головы картуз и умчался по своим делам…

Я воровато нырнул в свою комнату. Аля по-прежнему спала, уткнувшись лицом в подушку. Когда подо мной скрипнула кровать, она, не просыпаясь до конца, поцеловала меня в щеку и пожаловалась:

— Мне всю ночь такой страшный сон снился!

— Спи, еще рано, — ответил я шепотом.