Мы возвращались на новую квартиру по сонным предутренним улицам. Юный герой с чувством исполненного долга, я в менее оптимистичном настроении. Управляющий оказался крепким орешком и в легкую меня переиграл. Получить щелчок по носу всегда неприятно, а такой крепкий, что едва с носом не отлетела голова, особенно. Подумать здесь было о чем. Нельзя сказать, что я недооценил противника, напротив, мне казалось, что придумал и сделал я все правильно, однако результат говорил сам за себя. С купчихой все было более ли менее понятно, одинокая женщина попала под жесткий контроль прохиндея и делала все по его указке.

А вот управляющий Иван Никанорович меня удивил, он никак не выглядел кладезем ума и талантов, но сумел провести меня как ребенка.

Мой расчет на суеверия хозяйки и слуг сработал против меня самого, и теперь предстояло исправлять допущенные ошибки.

Голова работала не лучшим образом, и я самокритично подумал, что начинаю терять нюх. Последнее время у меня получалось только отмахиваться от неприятностей, но никак их не предотвращать. Это было не самым хорошим знаком. Рано или поздно я могу не успеть подстелить соломку, и тогда падать придется очень больно. Мысли были безрадостные, а тут еще Ваня подлил масло в огонь.

— Хорошо, что я тебя нашел, — сказал он, явно рассчитывая на новую порцию похвал, — а то невесть что могло случиться!

— Да, ты сегодня молодец, — смерив гордыню, похвалил я его находчивость.

— А дальше что будем делать? — спросил он, уже как бы объединяя нас в одну команду.

Что дальше делать, я пока не знал. Можно было вернуться в имение и повторить попытку или добраться до управляющего и как-нибудь его нейтрализовать.

— Выспимся, тогда и будем решать, — ответил я, перенося окончательное решение на более поздний срок.

Паренек, соглашаясь, солидно кивнул, потом не удержался и начал по второму разу рассказывать, как его осенило пойти на мои розыски. Я кивал, не вникая в слова, почти задремал в седле, желая только одного, лечь и закрыть глаза.

Наконец мы добрались до дома, отвели лошадей в конюшню, разнуздали, поставили в стойла и только после этого пошли в избу. Наши барышни спокойно почивали, нимало о нас не беспокоясь.

— Покараулить, пока ты спишь? — спросил рында.

Думаю, что он ничего плохого не имел в виду, но вопрос прозвучал двусмысленно. Я, де, придурок, сон которого нужно еще и охранять. Можно было его одернуть, но я промолчал и согласно кивнул. Может быть, в его предложении и не было никакой подоплеки, мне же показалось, что он начинает пытаться бороться за лидерство. Конечно, не намерено, а интуитивно проверяя силу старого вожака.

Ваня вышел наружу, а я лег рядом с Прасковьей. Чувствовал я себя нормально, но грудь не отпускало какое-то тревожное напряжение. Здесь, на новом месте, где нас никто не знал, опасаться было нечего, умом я это понимал, но ничего с собой поделать не мог, лежал и чего-то ждал. В полумраке избы было прохладно. Спустя какое-то время мне сделалось зябко, замерзли ноги, и я встал поискать, чем бы прикрыться. В это время снаружи послышались какие-то непонятные звуки. Я прислушался, там негромко вскрикнули. Этого оказалось достаточно, чтобы броситься к дверям. Однако в последний момент я притормозил, не решился выскочить наружу без подготовки и затаился, пытаясь понять, что происходит. Какое-то время все было тихо, но потом прямо за дверьми послышалось чье-то тяжелое дыхание.

— Давайте сюда, он, кажется, там, — тихо сказал чей-то голос.

— Надо его выманить, — добавил другой человек, — как выйдет, бей сразу.

— А то! — сказал еще кто-то третий, низким басом. — Как-нибудь справлюсь!

Мне стало понятно, что Ванина защита нам не помогла. Его нейтрализовали и теперь ждут, когда наружу выйду я. Стараясь действовать неслышно, я запер дверь на мощный кованый засов. Человек, тяжело дышавший снаружи, вероятно, обладатель баса, потрогал дверь и кому-то доложил:

— Кажись, заперто.

Ему что-то приказали, но так тихо, что я не разобрал слов. Пока не начались боевые действия, я вытащил два своих пистолета и зажег от лампадки фитили, после чего натянул кольчугу и положил на стол обнаженную саблю. Ушло на все это чуть больше минуты. Девушки моих босоногих метаний по избе не услышали, продолжали мирно спать.

Завершив подготовку, я припал к нашему единственному окну, надеясь услышать, что творится снаружи. Вместо стекла в его раму была вставлена, как почти везде в небогатых домах, листовая слюда, так что она в моем случае еще служила дополнительной мембраной. Я прижался ухом. Там было тихо. Или снаружи ничего не происходило, или неизвестные противники затаились, чтобы себя не обнаружить раньше времени.

Кому мы так не угодили, что на нас организовали очередной налет, можно было только гадать. Адрес был новый, Москва достаточно большой город, чтобы так быстро в ней найти ничем не примечательных людей. Сначала я, грешным делом, заподозрил нашего квартирного хозяина, не пополняет ли он таким разбойным образом свои доходы. Однако неуверенность нападавших, здесь ли нужный им человек, говорила о том, что эти люди разыскивают кого-то конкретного. Вскоре мое терпение было вознаграждено и окончательно рассеяло сомнения в невиновности кабатчика. Опять я услышал переговоры, которые многое разъяснили.

— Что будем делать? — спросил неизвестный. — Может, просто постучать?

— А если выйдет кто другой? Как тогда узнаешь? Поднимут крик, перебудят всю округу!

— Да он это, малец-то его!

— Ты-то откуда знаешь?

— Фома говорил, что он был с пареньком. Аккурат вот с таким.

Фомой звали моего сегодняшнего спасителя, но совпадение имен еще ни о чем не говорило.

— Надо бы дело скорей решить, а то людишки просыпаться начнут, зачем нам соглядатаи!

— Рано еще, время есть, да и кто в чужие дела мешаться станет!

Судя по голосам, снаружи было не менее четырех человек.

— Может, просто избу спалим, и вся недолга? — внес кто-то вполне конструктивное предложение.

Мне оно совсем не понравилось, как и еще одному человеку, скорее всего, старшему в команде:

— Дурень ты и есть дурень! Пока она загорится, ее сто раз потушить успеют. Здесь же люди кругом, постоялый двор! Жечь надо не днем, а ночью!

Разговор как внезапно начался, так и прекратился, то ли нападающие отошли, то ли просто замолчали.

Теперь я был склонен думать, что нас выследили люди управляющего. За это говорило имя Фомы, видевшего вместе со мной Ваню. Только было непонятно, как это им удалось. Мы ехали по пустым предрассветным улицам и неминуемо заметили бы за собой слежку.

В этот момент в дверь тихо постучали. Стук был какой-то робкий и неуверенный. Во всяком случае, наших барышень он не разбудил. Понятно, что я на него никак не отреагировал. С минуту было тихо, потом он повторился, но теперь стучали громче и увереннее. Аксинья проснулась и подняла голову с подушки. Я подошел к ее лавке и знаком велел ей молчать. Однако она, подобно большинству людей в такой ситуации, тотчас поспешила узнать, почему. Пришлось непочтительно зажать ей рот рукой. Только тогда она поняла, что я от нее хочу.

В дверь стукнули снова, теперь уже кулаком, так что разбудили и Прасковью. С ней я повторил в точности то же самое, что и с Аксиньей. Пока я удерживал ее рот от вопросов и возгласов, незваные гости уже принялись колотить в дверь безо всякого стеснения. Пора было делать вид, что я проснулся. Оставив испуганную Прасковью, я с двумя пистолетами подошел к двери, уже с трудом выдерживающей напор тяжелых ударов, и спросил плачущим голосом:

— Иду, иду, кого там нелегкая несет?! Чего так стучите, дверь выломаете!

Удары разом стихли, и снаружи ласково попросили:

— Выдь, добрый человек, на два слова!

— А вы кто такие и почему людям спозаранку спать не даете?

За дверью помолчали, не сразу придумав, что ответить. Потом тот же человек, объяснил:

— Мы заблудились, выдь, покажи дорогу!

— Не могу, — отказался я, — хвораю!

Такого поворота разговора он явно не ждал, опять долго думал, что сказать. Потом повторил попытку:

— Это ничего, что ты хворый, ты только дверь открой, да покажи куда ехать!

Теперь наш разговор уже напоминал историю волка и семерых козлят.

— Зачем мне выходить, я могу и отсюда объяснить, — ответил я. — Вы куда едете?

С находчивостью у моего собеседника были явные проблемы, он опять не нашелся, что сказать, и долго придумывал подходящий довод:

— Мне еще кое-что у тебя нужно спросить, — наконец промямлил он. — Ты не бойся, я тут один.

До этого момента в разговоре фигурировало множественное число, но я не стал придираться к мелочам, ответил по-своему:

— А я и не боюсь, только говорить мне с тобой неохота!

— Почему? — впервые сразу же отреагировал он.

— Неохота и все, иди своей дорогой, я спать ложусь!

— А ну пусти меня! — заорал давешний бас и так сильно ударил в дверь, что засов едва не отлетел.

— Навались, ребята! — рявкнул тот же низкий голос, и ребята навалились, что было мочи. Теперь они колотили по-настоящему, и засов начал сдаваться. Мои женщины замерли на лавках, удивленно слушали переговоры, еще до конца не понимая, что происходит. Я отошел от двери и с пистолетами в руках ждал, когда она падет. Однако силы нападающих иссякали, дверь держалась, только что сильно тряслась. Удары прекратились, и опять в переговоры вступил давешний «парламентер»:

— Отвори, Алексашка, прошу по-хорошему! А то мы тебя заживо спалим! Подохнешь без покаяния! Все равно ты от нас никуда не денешься!

Теперь, когда не нужно было выкручиваться и хитрить, он разговаривал вполне бодро и уверено.

— Какой еще Алексашка? — спросил я. — Здесь нет никакого Алексашки!

— Как так нет? Ты ври, да не завирайся, я тебя сразу по голосу узнал! — воскликнул он, но, как мне показалось, не очень уверенно.

Кажется, действительно произошла ошибка, ребята, судя по предыдущим переговорам, были не так хитры, чтобы сходу придумать такую версию. Нужно было как-то решать ситуацию пока не случилось ничего плохого.

— Отойдите от двери, я сейчас выйду, но учтите, у меня самопалы, кто дернется, убью! — закричал я. — если с моим человеком что случится, вам мало не покажется!

За дверями тихо заговорили, скорее всего, совещались. Наконец решили:

— Ладно, отходим!

Я открыл дверь и выглянул наружу. Незнакомые мне люди стояли в пяти шагах от двери и смотрели на меня во все глаза. Я вышел с пистолетами наготове. Никого из них я не знал, как и они меня. «Парламентер», крепкий, ладно скроенный мужчина в синем кафтане, удивленно спросил:

— А где Алексашка?

— А где мой парень? — вопросом на вопрос ответил я.

— Да вон он лежит, живой и здоровый, — сказал он, указав себе за спину. — Нам Алексашка нужен!

— В этом я вам помочь не могу, никакого Алексашки тут нет.

— Но он же тут жил, нам доподлинно известно!

— Может быть раньше и жил, а сейчас живем мы. А теперь несите моего человека в избу!

Смущенные противники подняли связанного порукам и ногам рынду и торопливо внесли в избу. Увидев поверженного возлюбленного, тотчас заголосила Аксинья.

Бывшие противники положили Ваню на лавку и, толкаясь, заспешили к выходу.

— А развязать? — спросил я, красноречиво поводя стволами.

Здоровый детина басовито откашлялся, вернулся к лавке, аккуратно развязал путы, свернул веревку и засунул ее себе за пазуху. Теперь уходить им стало неловко, и они вчетвером столпились над телом рынды. Оглушенный Ваня продолжал лежать, удивленно моргая длинными ресницами.

— Что это с тобой? — спросил я.

— Н-не знаю, — с трудом ворочая языком, ответил он.

Я потрогал его голову, на темени ближе к затылку вздулась большая шишка.

— Убили! — опять с места в карьер завопила наблюдающая за моими действиями Аксинья. — Убили! Помогите!

— Прекрати выть, лучше принеси из ледника кусок льда, — прикрикнул я.

— Зачем?! — на той же трагической ноте завела она.

— К шишке приложишь! Если льда не найдешь, то воды, что ли, холодной из колодца принеси, будешь тряпку мочить и к голове прикладывать.

Аксинья разом замолчала, кивнула и побежала добывать лед.

— Ну, мы пойдем, — откашлявшись, сказал «парламентер», — извините, ошибка вышла.

— Хороша ошибка, парню голову разбили, двери покорежили, женщин до полусмерти напутали, а кто за все это ответ держать будет? — возмутился я. — Сейчас позовем хозяина, целовальника, определим ущерб…

Мое предложение квартет бойцов выслушал, но оно им не понравилось. Мужики разом насупились и начали переглядываться между собой. Как и во все времена, на Руси судиться и возмещать ущерб не любят.

— Ну, ты, это, того, этого, — недовольно сказал «парламентер», — зачем нам целовальник, мы и так можем уйти. Извинились, чего тебе еще!

— Точно, — добавил здоровяк, — ты того, не доводи да греха!

— Вы думаете, что раз вас четверо, так я с вами не справлюсь? — спросил я. — Очень даже справлюсь. Вас, — указал я на старшего и здоровяка, — из самострелов положу, а этих, — кивнул я на двух оставшихся молчаливых участников события, — саблей покрошу! Вам это надо?

— Это еще посмотреть надо, кто кого покрошит! — пробурчал здоровяк, но невольно отступил к выходу.

— Ладно, что зря спорить, чего ты от нас хочешь? — спросил старший.

— Сначала расскажите, что это за Алексашка, и почему вы за ним гоняетесь?

«Парламентер» подумали миролюбиво объяснил:

— Вор он, вот и весь сказ. Набрал товара в долг, пообещал, что когда продаст, с хозяевами расчесться. А сам взял да и сбежал. Нас купцы и наняли его отыскать и долг с взыскать.

— Понятно, значит, это ваше ремесло людей ловить и долги выбивать?

— Ну, ремесло не ремесло, но добрым людям, чем можем, помогаем.

— И сколько вы за такую работу берете? — не без задней мысли поинтересовался я.

— Смотря кого надо сыскать. За Алексашку купцы пять ефимок посулили. Только этого мало, мы за ним уже попусту вторую неделю по всей Москве гоняемся.

— А сколько возьмете доставить мне сюда одного человека? — спросил я.

— Это смотря кого. Может, ты царя закажешь привезти или первого боярина!

— Царь мне не нужен, а нужен мне управляющий одной купчихи из Замоскворечья.

— Тоже сбежал? — понимающе улыбнулся он.

— Нет, не сбежал, в этом и сложность. Его нужно прямо из подворья увезти.

— А много у них там людишек? — сразу же задал старший конструктивный вопрос.

— Много, я там видел человек до сорока мужчин и женщин.

— Сорок! — повторил он и даже присвистнул. — Это же целая рать! Сколько нам народа перебить придется! Такая работа дорого стоит!

— Никого бить не нужно, — испугался я такого радикального решения вопроса, — управляющего там все ненавидят, и народ подобрался в основном пьющий, за бутылку не то, что врага, мать родную продадут.

— Все равно, дело серьезное, — задумчиво сказал он, уже начиная набивать цену, — просто так туда не полезешь… Вы как, мужики? Возьмемся?

— Это как хозяин решит, — сказал до сих пор молчавший участник «бандформирования», — если не поскупится, то почему не помочь доброму человеку.

— А ты как, Еремей? — спросил он здоровяка.

— Если живого предоставить, то дороже будет стоить, — ответил тот. — За мертвого проси половину.

— Лучше живого, мне с ним поговорить нужно, — торопливо уточнил я условие подряда.

С людьми такой категории я сталкивался впервые. Они отличались даже от лесных разбойников. Те были в основном беглые крестьяне, вынужденно занимающиеся грабежом, и никакой особой свирепости я у них не замечал. Эти же ребята так спокойно и добродушно говорили о чужих жизнях, что общаться с ними стало весьма неуютно. Я подумал, что такой цинизм, невозможный в добропорядочном, тем более религиозном, обществе и приводит людей к смутным временам. Отсюда, видимо, и растут уши всякого терроризма. Стоит только кому-то перестать уважать чужую жизнь, как и его собственная не будет стоить ломаного гроша.

— За живого две ефимки, за мертвого одну, — подумав, назвал цену «парламентер».

— А какая скидка за ущерб? — специально сварливо спросил я, чтобы они не держали меня за лоха.

— Магарыч, — сказал старший.

— Что значит магарыч? — не понял я.

— Магарыч себе оставишь, — объяснил он.

— Ладно, пусть будет по-вашему. Когда выполните работу?

— Ну, если дашь аванс… — начал он.

— Не дам, полный расчет, когда привезете управляющего.

«Парламентер» покривился, но возражений не придумал, ответил так, будто дело уже решилось:

— Постараемся сегодняшней ночью, крайний срок завтрашней.

Это меня устраивало, и мы ударили по рукам. Я назвал адрес, растолковал, как туда доехать и забраться в усадьбу. Потом мы обговорили остальные детали. Распрощавшись с бандитами, я взялся за своего рынду, Он до сих пор толком не пришел в себя, лежал с открытыми глазами, стонал и время от времени спрашивал, что с ним случилось.

Я осмотрел его голову. Шарахнули его по затылку от души, но никаких особых повреждений, кроме шишки и рассеченной кожи, на голове не оказалось. Когда вернулась Аксинья с куском источающего слезы льда, я обвернул его тряпкой и велел держать на месте ушиба.

Едва все устроилось, пришел хозяин, узнать, что тут у нас был за шум. Я рассказал, что какие-то люди искали Алексашку. Услышав это имя, кабатчик сердито плюнул прямо на пол и выругался. Оказалось, что шустрый коммерсант действительно здесь жил, но обманул и его, не заплатил за постой и вдобавок что-то украл.

Все время, пока продолжалась кутерьма, Прасковья вела себя удивительно тихо. Я даже подумал, что она сильно испугалась или прихворнула. Однако едва мы оказались вдвоем, Аксинья вышла, а Ваня заснул, она подошла ко мне и, прямо глядя в глаза, спросила:

— Ну что, ты ее видел?

— Кого? — удивился я, не понимая, о ком она спрашивает.

— Как кого! Конечно, крестную!

— Видел, — сознался я, начиная понимать, откуда дует ветер.

— И как она тебе? Понравилась?

— Хороша! — ответил я с глупой мужской откровенностью. — Первый раз я ее не рассмотрел, а теперь вволю налюбовался!

Прасковья, холодно улыбнулась и непроизвольно пожала плечами.

— И что ты в ней такого нашел?!

— Ну, как сказать, — начал я, — она такая, — я обозначил жестом форму виолончели, — и совсем еще не очень старая. Я бы даже сказал, молодая. И лицо у нее такое, ну, и фигура…

В конце концов, настал и мой час мелочно отплатить ей за смены настроения в самое неподходящие моменты. Пусть поймет, что на земле кроме нее существуют и другие женщины, способные нравиться мужчинам.

— Так ты хочешь сказать, что она лучше меня?! — воскликнула девушка звенящим от обиды голосом.

Вопрос был слишком прямой и некорректный. Так я ей и сказал, подбирая подходящие старорусские слова. В конце тирады лицемерно утешил:

— Вы совсем разные, и каждая хороша по-своему!

Прасковью такое утешение не устроило, она зло взглянула на меня и оборвала разговор. Мне в тот момент было не до ее уязвленной женской гордости, я подумал, что, если этой ночью привезут управляющего Ивана Никаноровича, то мы окажемся уже впятером в маленькой комнате, куда в любую минуту может зайти хозяин или кто-нибудь из его работников. Кроме того, лишь только я его отпущу, наше местоположение окажется засвеченным.

— Вот идиот! — в сердцах воскликнул я.

Что обозначает слово «идиот», Прасковья не знала, поэтому непонятный эпитет приняла на свой счет, вспыхнула до корней волос и резко ответила:

— Ну и ладно, тогда иди и целуйся со своей Веркой!

Я машинально кивнул, представляя, что теперь вместо отдыха мне придется идти искать новую квартиру.

— Да, действительно, придется идти. А эта, как ты говоришь, Вера, — вернулся я к прежнему разговору, — внешне очень приятная женщина.

Девушка опять дернула плечом, кажется, хотела сказать что-то резкое, передумала и села на скамью перед слепым окном.

— Ты здесь присматривай, чтобы все было в порядке, — попросил я, — а мне придется отлучиться.

Обиженная Прасковья не повела бровью, но я постарался этого не заметить, быстро собрался и пошел на конюшню седлать лошадь.