Квартирная проблема в Москве существовала всегда. Этот город притягивает к себе людей больше, чем может принять и разместить. Те, кому не достается от благ тепла и комфорта, терпят бытовые лишения, но почему-то все равно стараются остаться здесь навсегда. И все, в конце концов, как-то устраиваются. С такой надеждой на счастливый исход я и отправился искать новое пристанище.

Этой ночью мне повезло дважды, и я попытался продлить полосу везения столько, сколько будет угодно фортуне. Потому, ничтоже сумняшеся, заехал в первую попавшуюся слободу и спросил у какого-то неспешно идущего человека в синем кафтане, не сдается ли тут в наем приличная изба. Прохожий оказался довольно оригинальным типом, он остановился, не спеша осмотрел меня с головы до конских ног, ничего не ответил, повернулся и пошел своей дорогой. Такое невежливое отношение могло задеть кого угодно. Меня, во всяком случае, задело. Конечно, он имел полное право не помогать незнакомому человеку, но все-таки не так нарочито небрежно. Я решил заставить его понервничать, догнал и поехал рядом, тесня лошадью с дороги. Однако он продолжал неспешно шествовать, не поворачивая в мою сторону голову, как будто не замечал неожиданной докуки. Ситуация сложилась забавная. Я уже решил сдаться и ехать своей дорогой, как вдруг человек остановился и насмешливо на меня посмотрел и спросил:

— Тебе что, дороги мало?

— Нет, но я подумал, что тебе будет приятно со мной прогуляться.

Вопрос и ответ оказались так себе, не отличались ни остроумием, ни оригинальностью. Я, чтобы не усугублять собственную глупую шутку, остановил лошадь, собираясь повернуть назад, однако прохожий почему-то тоже остановился. Весело на меня посмотрел и спросил:

— Надолго тебе изба нужна?

— Если хорошая, надолго.

— Сам-то ты кто будешь?

— Приезжий, — ответил я, не углубляясь в собственную биографию, — в Москве по торговым делам.

— Ладно, езжай за мной, есть у меня на примете то, что тебе нужно.

— Я знал, что сегодня мне повезет, — сказал я, из вежливости спешиваясь, — далеко идти?

— Нет, тут у нас все близко, — ответил он и пошел дальше в прежней своей манере, не обращая на меня никакого внимания.

Не знаю чем, но этот оригинал мне понравился, хотя внешне напоминал сытенького хомячка и смешил своей вальяжной самоуверенностью. Он шел, не оглядываясь, а я следовал за ним, держа коня под уздцы. Остановился толстячок возле высоких дубовых ворот. Мы с донцом последовали его примеру.

— Здесь, — коротко сказал прохожий. — Понравишься хозяйке, будет тебе изба.

То, что хозяин не он, меня немного разочаровало, однако выбирать не приходилось, хозяйка так хозяйка. Провожатый ударил железным кольцом в ворота, и они, как по волшебству, открылись. Привратника за ними почему-то не оказалось. Я специально оглянулся — возле ворот никого не было. То ли они отворялись «автоматически», то ли воротный страж успел укрыться в будку.

Мы вошли во двор, аккуратно вымощенным желтым известняком. Такой роскоши я в Москве еще не встречал, даже в Кремле дороги были мощены дубовыми плахами или грунтовые, а пешеходные дорожки дощатые. В середине двора стоял довольно большой одноэтажный дом с резными досками вдоль крыши, почти нормальной величины окнами, украшенными резными же наличниками.

— Вот это да! — только и смог воскликнуть я.

— Эта хозяйские хоромы, — пояснил провожатый, — та, что нужна тебе, дальше во дворе, ее отсюда не видно.

Я с интересом осматривал усадьбу. Все здесь было непривычно глазу: и сама богато украшенная господская изба, и многочисленные дворовые постройки, типичные для богатых подворий, и обычно срубленные кое-как, здесь же аккуратные и красиво отделанные резьбой. В этом странном месте даже забор был прямой и ровно поставленный и не напоминал наши родные изгороди, похожие на пьяного, только что вышедшего из кабака.

— Нравится? — поинтересовался провожатый.

— Первый раз вижу такое красивое, ухоженное имение, — без лести, вполне искренне, похвалил я, — кто здесь живет?

— Скоро узнаешь, — ответил он. — Раз нравится, то пошли в дом.

Он так и сказал, «в дом», хотя это латинское название жилища, позже ставшее в русском языке самым распространенным, еще почти не употреблялось в Московии, все жилые помещения обычно именовали избами.

Мы подошли к невысокому, красиво украшенному резьбой крыльцу, где я привязал к коновязи лошадь. Только теперь я обратил внимание на то, что вокруг совсем не видно людей. Обычно в таких больших, богатых дворах всегда толклись многочисленные слуги, бегали дети, разгуливали домашние животные. Здесь же не было видно ни одной живой души.

Когда мы вошли внутрь дома, не меньше, чем мощеный двор, меня удивило его внутреннее убранство. Дом оказался меблирован по западному образцу. Обычную обстановку русских жилищ этого времени составляли встроенные лавки и полати, которые делались сразу же при строительстве. Здесь же были в основном «самостоятельные» предметы интерьера, вроде полок, сундуков, стульев. Причем все хорошего качества. Кроме того, поражала идеальная чистота: выскобленные до желтизны полы и стены, хорошо промытые стекла.

Мне становилось все любопытнее посмотреть на хозяев, вернее хозяйку такого продвинутого жилища. Обстановка явно опережала свой век, она больше соответствовала эпохе царя Алексея Михайловича, чем теперешний моде.

Из сеней мы прошли в большую, парадную комнату с резными сундуками вдоль стен и большим дубовым столом по середине. На стенах висели дорогие европейские гобелены на мотивы рыцарских романов и куртуазной любви.

— Погоди здесь, — велел провожатый, — я пойду, доложу.

Я остался стоять, рассматривая тканные картины из средневековой европейской жизни. То, что это настоящие произведения искусства, было понятно с первого взгляда. Любоваться рыцарями и прекрасными дамами мне пришлось довольно долго. Мне уже надоело ждать, когда вернулся новый знакомый. Выглядел он смущенным, что никак не подходило к его недавней небрежной вальяжной.

— Ничего не получится, хозяйка заболела, выйти не сможет, — извиняющимся голосом сказал он.

— Что с ней? — спросил я. Уходить просто так, не удовлетворив любопытства и не повидав женщину будущего, мне не хотелось.

— Заболела, животом мается. Я зря прождал, пока обо мне доложат, а она не допустила. Видно не судьба.

— Если болеет, то я могу ее посмотреть, — предложил я.

— Ты? Зачем тебе на нее смотреть? — не понял он.

— Не просто на нее посмотреть, а узнать, чем она болеет, — объяснил я.

— Ты что, в лекарстве понимаешь? — удивленно поинтересовался он, с интересом рассматривая мой военизированный, никак не лекарский «облик».

— Понимаю, — коротко ответил я.

— Тогда погоди, я сейчас спрошу.

Он опять ушел, а я, покончив с осмотром гобеленов, принялся изучать мебель. И эти изделия, судя по породам дерева и тонкой работе, были явно иноземного производства. Перед одним сундуком, украшенным тонкой резьбой и инкрустациями, я даже присел на корточки, за чем меня и застал вернувшийся толстячок.

— Нравится? — вежливо спросил он.

— Очень.

— Пойдем, хозяйка ждет.

Мы прошли через внутреннюю дверь, миновали темный коридор и попали в светлицу, в которой и оказалась спальня хозяйки. Еще молодая, если судить по лицу, женщина лежала, утопая в перинах на широких полатях. Две девушки в темных сарафанах сразу же, как только мы вошли, отступили в сторону. Я поздоровался, но в ответ услышал только тихий стон. Больная попыталась приподнять голову, но охнула, и ее начало рвать. Девушки бросились ей помогать. Мне пришлось отступить и ждать, пока не кончится приступ. Когда обессиленная женщина снова откинулась на подушки, я заглянул в таз с рвотными выделениями.

Похоже, что у бедняги была язва желудка с кровотечением.

— Давно это у нее? — спросил я одну из девушек.

— Со вчерашнего вечера, — ответила она.

— Все время живот болит или временами?

— Временами, то схватит, то отпустит, — слабым голосом сказала больная.

— Сейчас я попробую тебе помочь, — пообещал я, снимая свою амуницию и присаживаясь на край полатей. — А вы пока выйдите, — попросил я девушек и провожатого.

Они помедлили, но, дождавшись разрешающего жеста хозяйки, вышли. Мы остались с ней вдвоем.

— Лежи спокойно и закрой глаза, — попросил я, начиная экстрасенсорный сеанс.

Спустя полчаса моего лечения больная успокоилась и заснула. Я вышел из светлицы и старым путем вернулся в парадную комнату. Там меня в одиночестве ждал провожатый.

— Ну, как она? — спросил он.

— Спит, думаю, скоро выздоровеет.

Он утвердительно кивнул, но без особой радости. Это меня удивило, но никак не побудило вникать в их здешние дела. Визит и так занял много времени, а вопрос с жильем так и оставался открытым.

— Кто она такая? — спросил я, указав головой в сторону хозяйской спальни.

— Как кто, воеводская вдова Анна Глебова! — значительно сказал он.

Я не только не слышал о такой вдове, но даже о самом воеводе, и потому просто кивнул. Вдова, так вдова.

— Ладно, мне пора ехать, — сказал я, — думаю, хозяйке теперь будет не до жильцов. — Передай ей, пусть ест только отвар постной говядины, пареные овощи и каши. Ничего жирного ей нельзя. Если у меня будет возможность, я еще раз ее навещу.

— Погоди, — остановил меня. — Так ты и правда лекарь?

— Правда.

— Тогда не в службу, а в дружбу попользуй мою жену, она головой который день мается. А избу под постой я тебе найду, не сомневайся. Можешь хоть и у меня жить.

Предложение был заманчивым, и я согласился. Мы окончательно познакомились. Звали моего провожатого Иван Владимирович Горюнов, при царе Федоре Иоанновиче он служил подьячим в Сибирском приказе, во времена Годуновых остался без службы и теперь, при новом царе, хлопотал по инстанциям, надеясь вернуться на прежнюю должность.

Жил Иван Владимирович в конце улице в изрядном подворье, правда, не шедшем ни в какое сравнение с владением воеводской вдовы.

У его жены, симпатичной, полной женщины с добрым лицом, как мне показалось, была обычная мигрень. Моих способностей вполне хватило на то, чтобы избавить ее от головной боли.

В благодарность меня пригласили отобедать, а потом мы сговорились и о жилье. Для временного пристанища небольшой избы на задах двора подьячего нам вполне хватило, к тому же туда был свой вход с соседней улицы, что мне было очень удобно во всех отношениях.

Я дал небольшой задаток, мы ударили по рукам, и я вернулся домой.