Майкл Ши, ирландец по происхождению, родился в Лос-Анджелесе и в детстве часто бывал в Венис-Бич и Болдуин-Хиллз, где можно наблюдать жизнь природы. Еще учась в старших классах, он начал заниматься на подготовительных курсах Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и поступил в Беркли, чтобы изучать живую природу. Он дважды автостопом объездил США и Канаду и в мотеле на Аляске случайно увидел потрепанную книжку «Глаза чужого мира» Джека Вэнса. В результате в 1974 году появился его первый роман «В поисках Симбилиса» («А Quest for Simbilis»), официальный сиквел к роману Вэнса. Затем Ши выпустил несколько произведений малой формы, юмористических и «ужастиков», которые публиковались в «Magazine of Fantasy and Science Fiction», среди них был и рассказ «Аутопсия» («The Autopsy»), получивший премию Небьюла. В 1982 году вышел роман «Ниффт Проныра» («Nifft the Lean»). Классическое произведение в своем жанре, роман получил Всемирную премию фэнтези. Позже было написано продолжение: романы «Гнездо горной королевы» («The Mines of Behemoth») и «Восьмая нога бога» («The A’rak»). В числе прочих работ романы «Цвет вне времени» («The Color Out of Time»), «Яна, или Прикосновение неумирающего» («In Yana, the Touch of Undying»), сборники рассказов «Полифем» («Polyphemus»), «Аутопсия» и другие.

О многокрасочный Геликс! Радужный водоворот, яркий лабиринт суетливых улиц и цветных построек, поднимающихся по спирали к вершине невысокой горы или высокого холма, тоже именуемого Геликсом. Город лежит в нескольких милях от Каркман-Ра, самого оживленного порта планеты, движителя торговли всего Агонского моря.

Все склоны Геликса застроены горделивыми дворцами и особняками, и их горящие на солнце черепичные крыши и яркие стены сверкают, словно бесчисленные грани невероятного драгоценного камня, выступающего из почвы. Потому что цвет в Геликсе значит много. Вообще-то, на всем архипелаге Эфезиона щегольство и всякого рода рисовку возводят в культ — Базар Южного Полушария, вот как называют эти острова, — однако в Геликсе краски воистину не ведают границ, не знают удержу. Устремленная к небу, поскольку город раскинулся по склонам горы, каждая постройка здесь на виду и старается заявить о себе. Это просто праздник красок.

Таким увидел город Бронт Безжалостный, когда осенним утром топал вверх по закрученным спиралью улицам, пробираясь между подводами и наемными фургонами, колесницами и рикшами. Будучи тундровым джаркеладцом, человеком, рожденным для войн и набегов, Бронт глядел на ошеломляющий Геликс, ощущая легкое смятение от переизбытка деталей. Куда ни посмотри: если карниз, то с затейливой резьбой, если окно, то с красочной рамой, а если дверь — непременно с пилястрами или обшитая панелями… и, главное, все излишества старательно выкрашены, каждое в свой оттенок.

Оттенки красок служили темой и всех разговоров, долетавших до ушей воина, — только краски тут и обсуждали. До Бронта из толкающейся толпы доносились такие обрывки бесед:

— …понимаешь, балки терракотовые, стенные панели абрикосовые, а все филенки цвета мов!

— Цвета мов? Да ты смеешься!

— Чистейшая правда, даю слово!

Плечи Бронта были мускулистыми, как бедро титаноплода. Из ножен за спиной торчала рукоять широкого меча, а что касается украшений, тут он был настоящий аскет. На медной кирасе покрытого шрамами ветерана субарктических походов имелось лишь одно-единственное скромное украшение: отрезанная голова, вытисненная на выпуклой нагрудной пластине. Доспехи были грубые, сработанные кузнецом в тундре, на маленькой наковальне, водруженной на телегу. Ничего удивительного, что воин выслушивал эти эстетские разговоры со все нарастающим раздражением.

Надо сказать, Бронт вовсе не был неотесанным болваном, напрочь лишенным эстетического чутья. Чувства человека — суть окна, открывающиеся в божественное, сквозь щелки чувств можно познать совершенство. И разве человек, обладающий душой, не ощутит трепет, услышав протяжную песнь накануне кровавой битвы? Заметив изгиб бедра гурии, распробовав охлажденное в снегу вино? Оценив тяжесть монет в кошеле? Или, что еще лучше, завидев золотой маслянистый блеск этих монет? Но сколько красок нужно разумному человеку? Что это за цвет такой, ради Черного Разлома, мов? А терракотовый, что за оттенок?

Бронта раздражало данное ему поручение, и в этом заключалась уже половина беды. Он должен привести своему работодателю колориста, или, выражаясь менее напыщенным слогом, маляра. В родной тундре Бронта вообще ничего не красят, но он много лет прослужил на Великих Отмелях, берега которых поросли лесом, дома там строят из дерева, защищая балки и перекрытия побелкой, долговечным лаком или красками сдержанных тонов. И он знал, что в тех краях пачкун стен ценится не больше простого рабочего, может, чуть повыше конюха на постоялом дворе, поскольку маляр все-таки достиг некоторых высот в жизни, но всяко меньше резчика по дереву, который действительно кое-чего достиг. Однако в этом городе маляры ценятся высоко, и можно не сомневаться, что, какую бы обезьяну, способную карабкаться по лесам, он ни выбрал, она еще будет кочевряжиться.

Только щедрый аванс, который выплатил ему наниматель, заставил Бронта согласиться на это ничтожное задание. Аванс и еще слава некроманта, какой было овеяно имя его работодателя. Сам старейшина Кадастер подошел к нему в порту Каркман-Ра, он оказался сгорбленным и седовласым, с густыми косматыми бровями, с жиденькой бородкой клинышком, которая заканчивалась длинным тонким хвостиком. На старике был кожаный балахон, потертый и прожженный во многих местах. Его можно было бы принять за обычного торговца, если бы не отстраненная безмятежность во взгляде и имя. Имя старейшины Кадастера произносили на островах Эфезиона шепотом, и Бронт при знакомстве постучал костяшками пальцев по лбу — северный жест, выражающий почтение.

Маг повел Бронта в таверну и усадил для беседы за столик в углу, спросил, что предпочитает воин, и непринужденно сделал заказ. Но хотя и тронутый любезностью чародея, Бронт встревожился, когда Кадастер изложил суть своего поручения.

— Но видишь ли, господин, — сказал Бронт, — я совершенно не разбираюсь в малярах… Как же я смогу выбрать хорошего мастера?

— Это не имеет значения. На самом деле случайность выбора сама по себе входит в условие. Требуется, чтобы связь между вами установилась сама собой. Просто поищи, и когда найдешь, тебе не придется звать меня. Я тут же окажусь рядом.

Услышав последнее обещание, Бронт ощутил, как по спине прошла едва уловимая дрожь.

Вот потому-то сейчас северный воин и поднимался к вершине Геликса, смущенный местной роскошью и разговорами маляров. Он уже прошел мимо нескольких десятков представителей этой профессии, мельком увидел плоды их трудов за открытыми дверьми или за лесами на фасадах домов. И хотя Бронт знал, что выбор должен быть случайным, это ему не помогало. Даже наоборот. Как же он поймет, что сделал правильный случайный выбор в таком важном деле?

Основой ремесла Бронта являлась привычка исполнять то, что исполнять необходимо. Парировать удар, нанести удар — так, шаг за шагом, ведется битва не на жизнь, а на смерть, в том нет никакой двусмысленности. И как же, основываясь на таком опыте, он должен выбрать подходящего пачкуна стен? Все они одинаковые: плебеи, клоуны, заляпанные неизбежными в их деле цветными кляксами…

Слева от воина сейчас растянулась широкая, похожая на паутину конструкция из железных штырей и досок, достигающая восьми этажей в высоту. Между ярусами лесов проглядывали семь ярко раскрашенных этажей и окон, а на последнем, восьмом работа шла полным ходом. Бронт взглянул на человека, который трудился наверху в поте лица, — слишком унизительно карабкаться туда, чтобы этот презренный…

Пока воин неспешно разглядывал леса, он заметил какой-то намек на движение в небе. Нет… с неба. И летит прямо на него! Бронт шагнул в сторону, но слишком поздно — он сразу же ощутил весомый удар в плечо, после чего нечто липкое растеклось по левой половине головы.

Хотя Бронт не сообразил, что это такое, предмет, ударивший его, был полукруглой малярной кистью — большой ком овечьей шерсти, прикрепленный к короткой палке, — которая впитала в себя добрые полгаллона ярко-голубой краски.

На улице вокруг воина раздался не столько смех, сколько потрясенные и сочувственные возгласы — лишь несколько человек фыркнули, не сумев сдержаться.

С верхнего яруса лесов донесся голос, искаженный большим расстоянием и тревогой:

— Мне ужасно, страшно жаль, сударь! Кисть выскользнула у меня из рук. Какая непростительная неуклюжесть! Умоляю вас принять компенсацию! Можно, я сброшу вам двадцать золотых ликторов?

Когда Бронт задрал голову, чтобы взглянуть на говорившего, голубая краска закапала с волос на лоб, словно дождевая вода с карниза. Воин ладонью стер с лица цветную гадость — с верхнего яруса лесов, опасно перевесившись через край, на него смотрел человечек с торчащими рыжими волосами. Даже с расстояния восемьдесят футов было видно, что щеки и подбородок человека украшают разноцветные кляксы…

Двадцать ликторов — царская награда. Похоже, этим марателям стен очень неплохо платят. Мысль пришла как будто откуда-то издалека, потому что все существо Бронта было охвачено гневом. Оказаться наполовину выкрашенным голубенькой краской, как какой-то арлекин, на глазах у народа! А теперь ему еще скинут подачку, чтобы он спокойно шел своим путем, наполовину голубой?!

Бронт заревел так, что на шее набухли вены:

— Ты спустишься сюда и отчистишь меня, а потом я тебя убью!

Фигура на верхнем ярусе лесов на секунду окаменела, ничего не отвечая. Вся улица, словно один человек, изумленно застыла, дожидаясь продолжения.

— Досточтимый господин! Так несправедливо и незаслуженно пострадавший! Приношу свои глубочайшие, самые искренние и сердечные извинения, но все-таки я лучше сброшу вам полотенца и двадцать пять ликторов!

— Бросишь мне денег? Да я тебя на меч насажу! — Ярость раздирала Бронту глотку, он орал во всю мочь.

Воин запрыгнул на одну из громадных бочек с краской, которые стояли у кромки мостовой под опущенным грузоподъемником, и схватился за настил лесов. И полез прямо по внешнему краю — ведь сколько раз он карабкался под огнем неприятеля на отвесные стены, куда более опасные, чем эта.

— Я ужасно сожалею, глубоко сожалею, но не надо подниматься на мои леса, сударь! — Прокричав это, маляр исчез из виду.

Бронт почувствовал, как где-то вдалеке человек поспешно пробежал по ярусу конструкции, которую он сейчас штурмовал. Пробежал по самому верхнему ярусу, чтобы оказаться как раз над Бронтом. Теперь его лицо в цветных кляксах свесилось вниз прямо над головой Бронта. Воин, уже преодолевший три яруса и быстро поднимавшийся дальше, теперь видел лицо маляра гораздо отчетливее: похожий на хорька, с маленьким носом и узкими челюстями.

— Так ты говоришь, не подниматься на твои леса? — прокричал Бронт и полез еще быстрее.

Маратель стен снова исчез из виду, а затем появился с длинной тяжелой перекладиной от лесов, которую он сжимал посредине, — маляр перегнулся через край, держа перекладину. Этот бешеный хорек опаснее, чем кажется.

— Прошу вас, не поднимайтесь дальше! Умоляю вас! Мое раскаяние безгранично!

От негодяя его отделяло теперь всего два яруса, и Бронт лез, не снижая скорости. Еще три шага — и его руки сомкнутся на горле пачкуна.

Но неожиданно перекладина полетела вниз и ударила Бронта по предплечьям. Словно хороший таран, доска заставила воина разжать руки, и он понесся к земле спиной вперед.

Как и в ходе всего происшествия, реакции Бронта как будто бы отставали на полшага. И теперь его движения казались запоздалыми: только пролетев вниз тридцать футов, он начал переворачиваться, делая сальто назад, чтобы приземлиться на ноги. Наверное, у него бы даже получилось это, но на пути воина попалась огромная бочка с краской, водруженная на козлы. Бочка прервала сальто, и Бронт пробил крышку затылком и плечами. После чего ушел головой вниз в море пигмента, погрузившись до самых коленей и выбросив фонтан брызг, от которого толпа разом — хотя и с разным успехом — бросилась врассыпную.

Несмотря на то что все были забрызганы краской, короткая стычка между воином и маляром вызвала в толпе благоговейное молчание. И самым громким звуком, разнесшимся по всей улице, оказался топот ног маляра, спешно бегущего по лесам вниз.

— Друзья! Соседи! Помогите! Умоляю! Он же утонет! — выкрикнул маляр с шаткого настила прямо над пробитой бочкой.

— Так ведь он уже утонул! — прокричал кто-то. — Смотри!

И этажом ниже маляра ноги Бронта, обутые в сандалии, с закрытыми поножами лодыжками, судорожно взбрыкнули, а затем замерли, похожие на два гротескных цветка, торчащие из розово-лиловой лужи.

— Друзья! — воскликнул маляр. — Вы ведь все видели! Надеюсь, вы не станете меня винить?

— Никто тебя не винит, приятель. — От звука этого голоса вздрогнули все. До сих пор никто не замечал среди толпы этого человека: хрупкого сложения, с белой бородой, в потертом кожаном балахоне. — Дорогие горожане! С первого момента до последнего это было трагическое недоразумение. Не менее трагично и то, что пострадали улица и ваша одежда. Мой гражданский долг — компенсировать ущерб.

На пару секунд показалось, что день сделался темнее. Солнце из золотистого стало густо-медовым, предвечерний свет залил улицу, как будто бы уже настала пора зажигать фонари. Маляр, все еще стоявший на лесах над бочкой, заморгал, затем потряс головой.

А в следующий миг снова засиял полдень, толпа рассеивалась, негромкий гул многочисленных разговоров звучал так, словно никогда и не прерывался. Маляр не увидел ни единого пятна цвета мов на одежде сограждан и ни капли — на мостовой. Чужестранец улыбнулся ему:

— Ты не спустишься? Как тебя зовут? Я старейшина Кадастер из Каркман-Ра, и я полностью к твоим услугам.

— Я Пестроруб, мастер-колорист, к твоим услугам. Прошу, называй меня просто Руб.

Маляр спрыгнул на мостовую. Не слишком крупный, он производил впечатление человека выносливого и гибкого. На его лице читались обходительность и воспитанность. Кожа вокруг голубых глаз была обожжена солнцем и испещрена морщинками, как будто бы он все время щурился, рассматривая широкие фасады и представляя, какими новыми красками они засверкают.

— Руб, если ты мне поможешь, то я вытащу этого неудачливого господина. Дело в том, что я был с ним знаком, а здесь его больше никто не знает. Он был по-своему человек достойный, просто подверженный влиянию страстей.

— Ты поразительно великодушен, господин! Мне так жаль, что я невольно…

Новый приятель Руба развернулся и вежливо придержал возницу проезжавшей мимо пустой телеги, которая звучно громыхала окованными железом колесами. Старик о чем-то проникновенно заговорил с возницей, здоровенным детиной с соломенными волосами. По лицу парня медленно расползлось изумление. Приняв от мага увесистый кошель, он слез с телеги, выпряг небольшого титаноплода и погнал прочь. Кадастер поманил маляра рукой:

— Итак, Руб, может быть, мы с помощью твоей лебедки поместим эту бочку, а вместе с ней и несчастного Бронта на телегу? — Покончив с делом, Кадастер протянул руку, с чувством погладил Бронта по торчащей из бочки лодыжке и произнес нечто вроде надгробной речи: — Он был по-своему достойный человек. В конце концов, кто из нас без греха? Ну а теперь давай отвезем его ко мне в дом. — И маг махнул рукой на вход в то самое здание, верхний этаж которого красил Руб.

Мастер-колорист замер, ошеломленный. Он знал — и весь Геликс знал, — что этот дом, «Поместье», является роскошнейшей резиденцией, клубным домом для рантье, сделавших состояние еще при Старых Деньгах, и для удалившихся от дел аристократов. И еще он знал, что двери, на которые указал Кадастер, ведут в элегантный, застланный коврами холл, пусть и просторный, но все-таки не способный вместить широченную телегу, поскольку двери слишком узкие.

— Закатить телегу внутрь, господин?

— Ну, начнем с того, что перетащим оглобли через порог и посмотрим, можно ли проехать. Прошу!

Они перетащили оглобли через порог — едва потянули, и колеса как будто покатились сами — и вошли, но не в хорошо знакомое Рубу фойе клубного дома «Поместье», а в широкий коридор, вырубленный в скальной породе, темный наверху, но подсвеченный желтоватым светом снизу, как будто бы светились сами плиты, по которым они шагали. Телега мягко катилась за ними, трагически воздетые ноги в сандалиях раскачивались в такт движению, словно две кладбищенские лилии, воткнутые в вазу цвета мов.

— Должен признаться тебе, Руб, — сказал Кадастер, пока они шли, — что это я послал Бронта в город за человеком твоей профессии. Свести вас вместе я предоставил случаю. И мне жаль, что нежданное знакомство оказалось… болезненным для вас обоих. Однако теперь, когда мы все-таки встретились, мне хотелось бы нанять вас, тебя и Бронта, для одного дельца, вознаграждение за которое, я полагаю, покажется вам достойным: по пятьдесят тысяч полновесных золотых ликторов каждому.

Руб разинул рот, но поначалу не сумел выдавить ни звука. Затем он произнес:

— Я искренне польщен, что ты оцениваешь мои услуги в такую сумму, и я, конечно же, сгораю от желания узнать, в чем состоит задание. И хотя я скорее погибну, чем посмею тебя оскорбить, — прибавил маляр, — я все-таки должен уточнить, не является ли тот факт, что мастер Бронт… э-э-э… мертв, помехой для твоих планов.

— Ага! — воскликнул Кадастер. — Вот уже и терраса, где нас ждут освежающие напитки!

И действительно, впереди, в конце туннеля, засиял солнечный свет. Они вышли на просторную террасу дома, притулившегося к могучему серому плечу горы. Руб замер, глядя в бескрайнее голубое пространство. И понял, оказавшись так далеко от места, где стоял всего несколько минут назад, что он уже нанят.

— Неужели мы так далеко ушли? Это ведь Геликс, вон там, едва заметный в долине? А мы в Сидерионских горах?

— Да, да и еще раз да.

Руб смотрел на Геликс, маленький яркий конус на далекой равнине, раскинувшейся у подножия бескрайних гор.

— Что ж, великий Кадастер, я поражен такой… честью.

— Это ты оказал мне честь. Но сначала помоги с Бронтом.

Маг откинул задний борт телеги. Они задрали вверх оглобли, и бочка с краской опрокинулась, выплюнув мертвеца цвета мов. Тело Бронта было скользким, словно у бобра, за исключением лодыжек и ступней.

Кадастер сделал какой-то жест: телега спрыгнула с террасы и канула в пропасть. Маг выхватил откуда-то ведро, махнул рукой на лужу краски: и все капельки пигмента с террасы и мертвого тела стеклись в ведро, которое маг, в свою очередь, отправил в пропасть.

Он взял из пустоты второе ведро, усадил совершенно чистого теперь Бронта, поддерживая за шею сзади, и сунул ведро ему под нос.

— Бронт, — сказал он, — вернись!

Дрожь прошла по могучему телу. Воин вскинул голову, и его начало сильно рвать. Процесс очищения казался бесконечным, но, когда все-таки завершился, ведро было почти до краев наполнено краской, причем ни капли не упало на пол. Руб схватил одну из бутылок с вином, принадлежавших хозяину дома, и протянул воину, взгляд которого вроде бы прояснялся.

— Наверное, тебе не повредит глоточек укрепляющего? — произнес маляр.

Сначала недоверие, а затем гнев отразились в пока еще мутных глазах Бронта, когда он узнал физиономии двух озабоченных личностей, глазеющих на него. Протянутая бутылка была единственным предметом, за который можно было схватиться, и воин схватился, после чего осушил сосуд. Неуверенно поднялся и замер, покачиваясь, непонимающим взглядом обводя горные вершины, которые тянулись со всех сторон, насколько хватало глаз.

— Будь добр, Бронт, выброси это за перила, — вежливо попросил чародей, указывая на ведро, наполненное воином.

Тот неловко поднял ведро и понес к перилам террасы, как будто оно весило тысячу тонн. В следующий миг он поставил ведро и замер, цепляясь за перила и диким взглядом окидывая пропасть:

— Я же умер! — Сиплый крик протеста был адресован всей вселенной.

Руб осторожно приблизился к воину:

— Не могу высказать, как я рад твоему… выздоровлению.

— Ты меня убил!

— Нет! Я лишь помешал тебе убить меня, и в результате ты погиб! Надеюсь, ты понимаешь, в чем состоит важная разница?

Но ошалелый взгляд Бронта не мог оторваться от пропасти. Он явно был не в состоянии вникать в причины и следствия. И снова сообщил прозрачному горному воздуху:

— Я был мертв! — И теперь кроме протеста в голосе звучало еще и изумление.

— Ну, давай же, мой драгоценный многоуважаемый Бронт, — поторопил его маг, — выброси ведро, и мы вместе выпьем вина.

Когда воин уже держал ведро над пропастью, собираясь выпустить из рук, он спросил у мастера-колориста:

— Как называется цвет краски, в которой я утонул?

— Мов.

Бронт отшвырнул от себя ведро, словно готовую ужалить змею, и содрогнулся, наблюдая, как его смерть уносится в пустоту…

Сидя в удобных креслах с видом на пропасть, все трое пили вино. Бронт между глотками время от времени изумлялся и кубку, и собственной руке, сжимавшей его, но скоро допил кубок и наполнил его снова.

— Господа, — начал Кадастер, — ваше дело величайшей важности. Чтобы понять, куда я собираюсь вас отправить, вы прежде всего должны принять к сведению, что никакой свет никогда не исчезает и не исчезнет. Во-вторых, вы должны понять, что время тоже свет. Никакой свет никогда не исчезает, и каждая искра сияния, любой самый мелкий сполох до сих пор плывут через вселенную, испуская свет с момента своего зарождения. И пункт вашего назначения будет лежать внутри этой раздутой сферы света.

— Будет лежать, — осторожно уточнил Руб, — внутрь этой сферы времени?

— Именно так. И понесете вы именно каплю света. Ты, высокочтимый Руб, вскоре будешь посвящен во все подробности поручения, исполнить которое выпало тебе на долю.

Мудрец замолк и, кажется, задумался. Бронт кашлянул:

— То, что тебе нужно, сделает он, эта обезьяна, которая ловко бегает по лесам. Однако ты взял на себя труд выкрасить меня в розово-лиловый цвет на глазах у всего города, утопить в бочке, а затем воскресить, потому что я тоже должен сыграть какую-то роль в стеномарании?

— Твоя догадка совершенно справедлива, мой добрый Бронт, и я искренне огорчен вполне объяснимой язвительностью, заключенной в твоих словах. Мы были вынуждены волей-неволей полагаться на случай, и случай оказался к тебе суров. И боюсь, все тот же элемент случайности будет управлять вами на пути к цели, к которой я уже скоро направлю вас. По крайней мере, можно порадоваться, что место вашего подвига совсем недалеко. — Маг поднялся и подозвал их к парапету. — На самом деле это место в каких-то тридцати лигах строго на юг отсюда. Вы окажетесь там всего через три дня пути.

Руб с Бронтом смотрели на Сидерионские горы, среди которых находились сейчас. От зрелища острых, покрытых снегами вершин захватывало дух, и оба они знали, что эти вершины простираются на юг на сотни лиг.

— Тридцать лиг напрямик? — изумился Руб. — И всего три дня? Ты, наверное, хотел сказать, месяц пути?

Мысли у Бронта явно путались.

— Воскрешение… — бормотал он. — Какое странное чувство оно вызывает… новая встреча с этим миром.

Чародей сочувственно улыбнулся воину. На вопрос Руба он ответил:

— Ты заблуждаешься в своей оценке. Примерно через час, когда вы пуститесь в путь, горы просто-напросто исчезнут. Гладкое, ровное высокогорное плато — вот что останется от них, по нему-то вы и пойдете. А пока что прошу в мои кладовые, где вы сможете одеться и вооружиться.

Вернувшись в одиночестве на террасу, Бронт не стал пренебрегать вином, точно так же как в кладовых Кадастера не стал отказываться от длинного плаща и толстых новых ботинок на шнурках. Если золотые монеты, выданные магом в качестве аванса, и не совсем стерли из памяти страдания, какие он пережил в бочке с краской, то все-таки несколько их заглушили.

Воина вдруг осенило, что маляр до сих пор о чем-то разговаривает наедине с магом… Он сгорал от любопытства — ведь они отправляются в далекое будущее.

Когда чародей с Рубом вернулись, на груди мастера-колориста было подобие кожаного патронташа, из которого торчали несколько цилиндров. Во всех цилиндрах с крышками было по миниатюрной баночке краски, из каждой баночки торчала ручка поразительно маленькой кисточки.

— Друзья мои… — Чародей наполнил их бокалы. — Простите, если мои напутственные слова покажутся вам скуповатыми. Самое сложное для мага — выбрать направление, когда главной движущей силой является случай. Поэтому я волей-неволей вынужден описать вашу задачу весьма приблизительно.

На некотором расстоянии, как я уже сказал, к югу отсюда находится Минион. Это суетный город, беспокойный улей, в котором царит вечный праздник. Ваша цель — Хрустальные Соты, которые расположены в нескольких лигах восточнее, однако начать вы должны с Миниона. Именно там вы сумеете раздобыть все материалы, необходимые славному Рубу. Наймите таскальщика посообразительнее, такого, который умеет не только носить тяжести, но еще и бегать, и драться, — он потащит все, что вам нужно, прямо в Соты.

Незадолго до отъезда из Миниона вам повстречается третий ваш компаньон, но как и где именно, я не могу сказать. Вы сами его узнаете, поскольку он тоже будет держать путь к Сотам. Туда попадают через туннели, проложенные под ними, и внизу вам не избежать стычек с людьми, которые рубят и гранят хрусталь. Ваш третий спутник знает, как пройти через туннели.

Вот тут, Бронт, пригодятся боевые навыки, какими ты обладаешь. Но прошу тебя, запомни: от тебя требуется прежде всего сострадание. Там, где достаточно удара дубиной, не надо проливать кровь. Когда же вы окажетесь непосредственно в Сотах, тебе придется проявлять особую осмотрительность, чтобы не навредить местным жителям, слаймерам, хотя, боюсь, когда их много, они могут быть чрезвычайно агрессивными.

Когда вы доберетесь до доисторического Архива слаймеров — их рунического грота, — вас ждет последнее и самое важное задание. Рубу потребуется помощь в сооружении лесов, без которых он не сможет подняться по колоссальным стенам и совершить последнее, жизненно важное действо.

— И мне придется помогать ему строить… леса?

— Именно.

Бронта охватила сильная дрожь. Кажется, он всем телом помнил свою недавнюю встречу со строительными лесами. Воин коснулся кошеля с золотыми монетами, спрятанного под кирасой, — авансом Кадастера. Несколько утешенный этим прикосновением, он снова задрожал, но уже не так сильно.

— Итак, господа, — улыбнулся маг, — прошу вас, подойдите вплотную к парапету и упритесь в него носками башмаков. Желаю вам удачи. А теперь сделайте шаг вперед.

— Но стенка не даст нам шагнуть, — возразил Бронт, однако рефлекторно переставил правую ногу, несмотря на преграду.

Он ощутил, как нога без всяких затруднений прошла сквозь камень и опустилась на ровную поверхность, и воин оказался на широком гладком плато, залитом розоватым светом краснеющего в вышине полуденного солнца…

Утром третьего дня пути утомленный Бронт немного отстал, наблюдая, как впереди вышагивает Руб. Обезьяна, привычная к беготне по лесам, хотя и была некрупной и угловатой, оказалась жилистой и выносливой. Руб двигался ровной, чуть пританцовывающей походкой, как раз подходящей для пересеченной местности, и, хотя Бронт изначально счел ее недостойной, ему в итоге пришлось подстроиться — хотя и с куда меньшей грацией — под этот танец.

На бескрайнее плато обрушивались — это они быстро уяснили — частые ливни, и слабого света местного красного солнца все же хватало, чтобы из гранитных разломов поднималась сочная поросль лишайников и водорослей. Эта зеленовато-бордовая растительность расстилалась бескрайним цепким ковром, который мягко пружинил под ногами, однако при этом постоянно хватал за подметки.

Бронту не нравился этот мир и этот красноватый сумрак, который здесь считался дневным светом. Что случилось с солнцем? Где его яростный накал и золотистое сияние? Судя по всему, местность не страдает от перенаселения. Они видели вдалеке караваны — вроде бы люди ехали верхом на высоких длинноногих животных, — встречали одиноких путников, иногда по двое, по трое. С виду почти все встречные походили на людей. Время от времени по густой траве проходили стада скалистых жаб: земноводные размером с лошадь паслись на лишайниках, затем, покачиваясь и извиваясь, уходили дальше, на следующее пастбище. Никто из встречных существ не выказывал желания помешать двум путникам. Все здесь, на Земле будущих времен, были озабочены своими делами, и Бронт признавал, что даже представить себе не может, в чем заключаются эти дела. Чем они занимаются? И упорное молчание Руба тоже раздражало. Разумеется, еще в начале пути он сам сказал Рубу, что не собирается с ним разговаривать. Однако же маляр мог хотя бы разок-другой попытаться вовлечь его в беседу! А вместо того он уже третий день вышагивает в полном молчании, если не считать нескольких вежливых слов, когда они по вечерам разбивали лагерь.

— Отлично! — взорвался наконец Бронт.

Руб обернулся к нему. Преодолевая последнюю четверть подъема, чтобы занять свое место над бесконечным плато, красное солнце приобрело пурпурный оттенок, а весь восток залился свекольной краской. Двигаться в атмосфере, настолько насыщенной оттенками, было все равно что перемещаться под водой.

— Я хочу знать, — натянуто сказал воин Рубу, — все, что знаешь ты о порученном нам деле. Ты, как мне кажется, хотя бы из простой вежливости мог бы уже поделиться этим со мной!

— Позволь уточнить, — отозвался Руб. — Ты правда хочешь, чтобы мы снова разговаривали друг с другом?

— Разве я не это только что сказал?

— И после того мы тоже будем разговаривать?

— Да.

— Я в восторге! И сейчас же объясню, конечно как смогу, в чем состоит наше задание. Многое неизвестно, а многое лично мне не понятно, поэтому… нам необходимо проявить терпение.

— Разумеется, необходимо! Ты что, принимаешь меня за полного олуха?

— Вовсе нет! Однако ты мгновенно пришел в ярость и хотел убить меня из-за маленькой оплошности! Поэтому не удивляйся моим словам.

— Ладно, дальше.

— Так вот, дальше. Наша миссия состоит в том, чтобы я кое-что доставил слаймерам. Доставил им свет. Он облечен в определенные оттенки красок, которые необходимо нанести в одном укромном месте, на большой высоте, внутри их поселения в Хрустальных Сотах. Отсюда и мой патронташ с красками.

С этими словами Руб указал на кожаную сбрую, которую, как заметил Бронт, он снимал только на ночь, да и тогда заворачивал в плащ и укладывал рядом с собой.

— И что это за краски?

— Я пока еще не знаю, какие цвета придется использовать. Я пойму только тогда, когда увижу, к чему они подходят. Полотно всегда подсказывает, какие оттенки нужны.

— Значит, в некоем подземелье и при этом, насколько я понимаю, на головокружительной высоте мы должны построить леса, отбивая чьи-то атаки, чтобы ты мог нанести несколько мазков красок, но каких — ты не знаешь и сам?

— Совершенно верно.

— Можно один вопрос?… — Бронту пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить вежливый тон. — Это нелепейшее и труднейшее предприятие имеет какую-то цель, кроме как заставить нас выложиться на полную катушку?

— Кадастер сказал, хотя я плохо его понял, что целью этой работы, по его словам, является спасение мира.

— Спасение этого мира? Спасение будущего нашего мира?

— Ну да, вроде бы так.

Бронт поправил кирасу и заново замотался в плащ. Похоже, грядущее дело все-таки можно считать достойным человека вроде него.

— Что еще ты можешь мне рассказать о нашем предприятии?

— Я знаю о нем не больше тебя. Взгляни на юго-восток. Тебе не кажется, что там что-то блестит?

Там, на горизонте, разливалось темно-фиолетовое свечение. И на его фоне поблескивал слабый золотистый огонек — всего лишь крошечная пылинка на кончике пальца, — который вроде бы исходил из некоего источника на плато.

— Должно быть, там Минион, — сказал Бронт. — Давай поднажмем. Может, успеем погрузить наши… леса еще до наступления ночи.

Уже опустился вечер, когда они добрались до широкой низины, по которой, словно россыпь драгоценных камней, раскинулся Минион. Путники издалека услышали гул города — слабый отзвук, который теперь превратился в оглушительную музыку, смех, возгласы и грохот бесчисленных колес по плитам и булыжникам. Перед ними раскинулось море ламп и фонарей, свечей и факелов, сигнальных огней, светильников и шандалов — озеро света и шума.

Дойдя до границы города, они угодили в оживленное движение, даже здесь, на почти не застроенной окраине. Как раз тут располагались городские стойла для таскальщиков, бакалейные лавки, кирпичные заводы, тележные и каменотесные мастерские, а также одиночные, зато шумные трактиры.

Очевидно, торговля процветала здесь и днем и ночью, а посреди этой суеты то и дело проносились через толпу ландо богатых кутил, залитые ярким светом фонарей и гремящие песнями, — это самые удачливые здешние игроки, веселясь, отклонялись от обычных маршрутов.

Руб решил, что подходящие перекладины могут найтись в тележной мастерской.

— Нам нужны прочные, не слишком широкие доски и толстая, в большой палец, веревка, чтобы нанизать их на нее лесенкой.

— Наверное, у тех, кто обслуживает гуртовщиков, должна иметься подобная веревка, — предположил Бронт.

— Отличная мысль! Посмотри-ка, это не колесная мастерская?

Мастер, у которого были высоко зачесанные, выкрашенные в серебристый цвет волосы, стоял у пилорамы вместе с двумя дородными помощниками.

— Гм… — ответил он на их вопрос. — У меня имеется три четверти куба досок, я могу продать оптом. Сколько вам надо?

— Ну… — задумчиво протянул Руб, прикидывая количество, — не меньше пятисот погонных локтей доски, пригодной для малярных работ. Восьмисот досок будет достаточно.

— Во имя Разлома! — пробормотал Бронт. — Неужели мы столько с собой потащим?

— Груз, — с сожалением произнес Руб, — будет приличный. Однако леса получатся тонкие, прямо паутина, поскольку им придется покрыть огромное пространство, но при этом они должны выдерживать мой вес.

— Тогда я, пожалуй, пойду нанимать таскальщика. Ему потребуется время, чтобы уложить такую тяжесть.

Бронт, терпеливо огибая раскачивающиеся ландо с поющими седоками, дошел до ближайших стойл. Рядом со стойлами находился чрезвычайно шумный трактир, и Бронту пришлось перекрикивать гул, отыскивая таскальщика, готового им служить. Таковой нашелся на чистой соломенной подстилке. Он лежал на животе, положив подбородок на громадные скрещенные ручищи.

— Чем могу вам помочь? — пророкотал он.

— Хочу нанять одного из твоих соплеменников для перехода через туннели с подъемом наверх, в Хрустальные Соты. Таскальщик должен уметь защищаться в случае неспровоцированных вооруженных нападений.

— Ты много хочешь сверх обычной переноски груза.

— Это верно. Мне нужен прежде всего парень, который способен постоять за себя.

— Ясно. Все мы можем, если доходит до нападения. — (Бронту показалось, что нападать на таскальщика дело как минимум безрассудное. Например, у этого ноги, хотя и гораздо короче рук, отличаются такой же массивностью и состоят из многочисленных суставов для максимальной грузоподъемности. А кулаки у него размером со щит.) — Но должен признаться, работенка, какую ты предлагаешь, мне не по нутру. Лезть в хрустальные шахты само по себе ничего, особенно если за это последует достойное вознаграждение…

— Нам сказали, чтобы ты сам назначил цену.

Таскальщик на некоторое время задумался над предложением, как задумался бы любой на его месте.

— Пусть так. И туннели тоже можно пережить. Но лезть наверх, в Соты! Н-да. Правда, у меня есть один товарищ, который в данный момент находится в стесненных обстоятельствах. Вот он-то от золотишка не откажется.

Этого второго таскальщика Бронт обнаружил в соломе: тот мирно спал, свернувшись клубком. Воин сильно удивился. Он думал, что увидит молодого, всегда готового к драке парня. Однако же этот таскальщик был преклонных годов, шерсть у него на спине была почти седой. Не растрачивая время на приветствия, Бронт осторожно потряс его. Тот сразу же проснулся и, когда Бронт представился, вежливо предложил прогуляться по двору, чтобы он смог проснуться окончательно. Они прошлись вдоль стойл, где спали другие таскальщики, мимо сеновала, и Бронт тем временем изложил свои требования.

Таскальщик молча устроился на копне сена. Он погладил бороду, потер массивную челюсть невероятно широкими пальцами.

— Ладно. Я знаю, как пройти через туннели. Необходимо достать те предметы, какие я назову. Но вот с Сотами… тут воображение меня подводит. Лазить я умею, но не тогда, когда требуется лазить внутри Сот. И не с грузом ваших лесов на спине. Я буду драться до последнего, защищая нас от слаймеров, но все равно я не понимаю, как мы сможем это сделать.

— Я тоже. И… боюсь, нам нельзя убивать этих самых слаймеров.

— О! Я и не стал бы, даже если бы мог!

— Почему?

Таскальщик тонко улыбнулся:

— Можешь считать это… моим личным капризом, но все они должны жить. Теперь к делу. Извини, что снова возвращаюсь к обсуждению подряда. Кажется, я могу свободно и без колебаний назвать собственную цену?

— Совершенно верно.

И таскальщик немедленно назвал сумму, от которой Бронт покачнулся. Он раскрыл рот, однако не сумел издать ни звука. И пока он старался, почувствовал, как что-то растет, раздувается на груди. Это был засунутый под кирасу кошель, который дал Кадастер. Бронту пришлось расстегивать ремни кирасы, чтобы извлечь внезапно распухший кошелек и отдать его таскальщику.

— Ладно. Меня зовут Бронт, а моего товарища — Руб.

— Я Жак.

Жак закрепил в огромном кузове на спине подложку для груза, вдел руки и ноги в массивную упряжь с громадными застежками.

В колесной мастерской все, включая Руба, были заняты работой. Подходящая веревка нашлась, и теперь на нее нанизывали доски-ступеньки, а затем скатывали в рулоны. Жак вынул подложку для груза, и они принялись укладывать мотки лестницы.

Послышались громкие крики и топот ног, и затем во двор мастерской ворвалась толпа. Высокий худой человек, за которым гнались остальные, прошмыгнул мимо Бронта, но в следующий миг натолкнулся на Руба и растянулся на земле, а преследователи, которые едва не схватили его, сразу набросились на всех, кто был во дворе.

Эта толпа, человек двенадцать, пьяные, но охваченные безудержной яростью, сейчас же обрушила свои палки и кнуты на таскальщика, работников мастерской и их нанимателей. При шляпах и разодетые так, что в них угадывались завсегдатаи игорных заведений, они дрались со злобным упорством, несмотря на гневный отпор Бронта и Жака, на энергичные удары Руба, мастеров и худощавого незнакомца, которого игроки загнали во двор. Получилась общая свалка, однако целенаправленные сильные удары более опытных бойцов скоро уложили всю банду игроков на землю. Жертва преследований рассыпалась в благодарностях, а также призналась в своем полном неведении относительно мотивов толпы. В вежливых поклонах незнакомца угадывались сила и выносливость, так же как и в ударах, какими он потчевал врагов. В свете факелов четко вырисовывались его острый подбородок, орлиный нос с горбинкой, а на лице читалась издевка — нечто, не особо внушающее доверия.

Бронт принялся вытаскивать бесчувственных игроков в переулок, тогда как все остальные продолжили загружать и увязывать лестницы.

Незнакомец стал помогать Бронту. Они уложили пару его недавних преследователей на булыжники, и чужак грациозно поклонился:

— Сэр, я оказался у вас на пути лишь из желания отыскать уголок потемнее, чтобы скрыться от нападавших. Я Кьюджел, и обычно к моему имени прибавляют прозвище… э-э-э… гм… — Разумный. Путешествующий предприниматель. И я в высшей степени благодарен за помощь.

— Не стоит благодарности. Я Бронт, в этих краях чужестранец.

— Скажи мне, добрый Бронт…

— Бронт Безжалостный.

— Скажи мне, высокочтимый Бронт, ты явился сюда в поисках обогащения?

— Увы. — (Они вытаскивали следующую пару перепачканных в грязи ослабевших игроков.) — У нас тут имеется одно дельце.

— Могу я высказать догадку? Одно-единственное предположение? Туннели каменотесов под Хрустальными Сотами. Богатейший источник драгоценных камней и линз.

— Ты можешь найти эти туннели? Отыскать вход в них?

— Нет ничего проще! Ничего проще для меня, — добавил он серьезно.

И тут Бронт признал в Кьюджеле четвертого компаньона, который должен повстречаться случайно и чей путь лежит в том же направлении. Однако воин сейчас же передумал предоставлять предпринимателю свободу действий, как велел маг. Этот человек явно негодяй и пройдоха, и, если заплатить ему авансом, он просто исчезнет.

— Мне кажется, добрый Кьюджел, ты ищешь попутчиков, чтобы попасть в Соты.

— Нет! Только в туннели под ними.

— Да-да, конечно. — Бронт мысленно обругал себя за то, что едва не выложил их собственные планы, и добавил с ноткой наивного воодушевления: — Какое удивительное совпадение — то, что мы встретились вот так и всем нам надо пробраться в туннели каменотесов! Чем больше отряд, тем лучше.

— И я того же мнения! Мне очень надо под Соты. Я как раз погрузился в размышления, обдумывая план похода, когда эти негодяи напали на меня.

Они уже вытаскивали в переулок последнюю пару обмякших игроков.

— Неужели? — сочувственно воскликнул Бронт, пряча сардоническую усмешку. — Ты хочешь сказать, они ворвались прямо к тебе в комнату?

— Нет! Они сидели со мной за одним столом! Кто бы мог подумать?

— Какой кошмар!

Когда кузов Жака был нагружен, выровнен и увязан так, как он требовал, таскальщик повел всю компанию к пильщику, затем к столяру, где потребовал изготовить огромный деревянный поршень с рукояткой под его чудовищные лапы, чтобы «выдавливать из туннелей все лишнее», как он заявил. Приготовления Кьюджела свелись к простому приобретению прочного и вместительного вещмешка. После чего все вернулись в стойло Жака с половиной амфоры терпкого скальдишского вина. Сидя на кучах соломы, они держали огромные кубки двумя руками. Узнав о том, куда направляется Кьюджел, Руб кивнул Бронту, как будто говоря, что вот оно, обещанное совпадение.

— Сожалею, — сказал он Кьюджелу, — что мы поклялись не разглашать цель нашего похода в туннели, однако мы обязаны — прости, пожалуйста, — узнать о твоих намерениях, чтобы они хотя бы не противоречили нашим.

Кьюджел с нескрываемым наслаждением осушил свой кубок.

— Меня влечет в туннели одна весьма удачная, если не сказать больше, коммерческая сделка. Я заключил соглашение с одним из каменотесов, который должен передать мне партию первоклассных двенадцатигранников! Вполне естественно, что, когда речь идет о столь крупной контрабанде, мое рандеву с шахтами должно остаться незамеченным.

— В таком случае, — задумчиво заметил Жак, — мы можем тебе помешать, поскольку предполагаем, что при нашем появлении возникнет изрядная суматоха.

— Сказано откровенно, — признал Кьюджел, — Полагаю, я помогу вам до того момента, пока не смогу… покинуть вас и заняться своей тихой работой. В туннелях такое оживленное движение, и штольни там, где шахты поднимаются к Сотам, так и кишат народом — самое подходящее место, чтобы проскользнуть незамеченным.

Большие миндалевидные глаза таскальщика устремились на Руба с Бронтом.

— Вы готовы принимать его помощь до тех пор, пока он не покинет нас?

Бронт сказал:

— Мы рады, что наше предприятие, по-видимому, тебе на руку. Но могу я узнать кое-что еще? Что такое эти самые двенадцатигранники?

— На этот вопрос я отвечу с искренним удовольствием. Это двенадцатигранные кристаллы, порезанные на линзы для тепловых пушек, чтобы усиливать действие солнечных лучей. Я даже могу открыто признаться, кому собираюсь перепродать свои двенадцатигранники. Библионитам, которые в данный момент осаждают Музей Человека, чтобы ограбить Гуйала Куратора и разнести бесчисленные музейные тексты по всему миру. С помощью солнечных пушек осаждающая сторона пробивает неприступные стены музея, пусть и понемногу.

Таскальщик согласно кивнул громадной головой и задумчиво глотнул вина:

— Лично я всегда сомневался в искренности намерений библионитов. Неужели они, в самом деле, собираются безвозмездно раздать похищенные тексты? Но это не важно… Если иметь в виду наши непосредственные цели, то я, наверное, не стал бы отказываться от поддержки твоего кнута и клинка. Господа? — Этот возглас был обращен к нанимателям.

По двору пронеслось дуновение ветра, ледяного, вкрадчивого, заползавшего под одежду пальцами карманника. Запах, который принес с собой этот ветер, и призрачный шепот были неземными, точнее, казалось, что их выдохнула разом вся земля. Бриз полуночного океана, пронзительный холод тундры, зеленая сырость бескрайних джунглей смешивались в этом ветре, а еще все до единого отзвуки не знающей отдыха атмосферы, отголосок абсолютного холода межзвездного пространства… По улице, давно уже опустевшей, плавно заскользила фигура и повернула в ворота.

Закутанная во все черное, закрытая черным капюшоном, эта фигура, высокая и широкая, двинулась к ним. В ее движении, не чувствовалось ритма шагов, не угадывалось поступи ног, только плавное скольжение, которое, хотя и не прерывалось ни на миг, казалось бесконечным, а приближение — постоянным и нескончаемым. Все четверо окаменели на своих местах, наблюдая, как она подходит, и сознавая вдруг, что оказались в совершенно ином мире.

Гостья возвышалась над ними. Подняв призрачные, дымчатые руки, она откинула капюшон. И под ним оказались — в густых клубах завивающегося черного дыма — глазные яблоки, только глаза, и бесчисленные, потому что каждый из них состоял из множества сфер, заполненных другими глазами, и все они так и лучились воспоминаниями и смыслами…

Четверо ошеломленных путников сейчас же увидели эти воспоминания. Сосредоточенный в глазах вихрь, увлекающий за собой в безумном хороводе прекрасных образов. Их сознание взмывало под небеса, полыхающие звездным огнем. Плыли в сонмах кучевых облаков, пронизанных солнечным светом. Парили над берегами морей, долинами и горами. Неслись над темно-золотым простором прерий вместе с ветром, пригибающим к земле траву. Пересекали красные пустыни под лазурными небесами, где армии кактусов выстраивались, охваченные зеленым пламенем. Пролетали над резными домами, притулившимися к склонам лесистых холмов. И все это время перед их мысленным взором сменялись образы: они смотрели глазами матери на пышущих здоровьем младенцев в колыбелях, видели их же, но с уже поседевшими волосами, лежащих в могилах, некогда любимых, ушедших. Заглядывали в глаза умирающего врага, поверженного в разгар жаркой битвы, провожали восторженным взглядом краеугольный камень, опускающийся в фундамент храма…

Раздираемые на части в этой буре нескончаемого безумия, все четверо повалились со своих мест и катались по соломе, силясь вернуть себе рассудок в кружении миров и смятении сердца, пригибаясь под ураганным ветром, а их гостья тем временем говорила им:

— Забудьте о своей гнусной затее. Я — будущее этого мира, предназначенный для него конец. Это я буду наблюдать, как он гибнет, и понесу в себе память о столетиях, под которыми подведу черту. Впитав в себя все воспоминания, я встречу вечность. Я — будущее этого мира, которое вы не в силах предотвратить.

И они еще нескоро поняли, что она уже ушла. Они поднялись на ноги, снова оказавшись на твердой почве. Они заглядывали в глаза друг другу, и каждый понимал, что это был не сон. Жак вынул из кармана пухлый кошель с золотом Кадастера и протянул Бронту:

— Приношу свои глубочайшие извинения. Я не обладаю достаточной силой, чтобы противостоять такому существу.

— Не стоит извиняться, — произнес Руб, кашлянув. — Оставь себе деньги. Нас снабдили средствами… для защиты разума и воли от нее. Простите меня, просто я растерялся. Но мы подготовимся к следующей встрече.

Они пили, размышляя.

— Призрак возможного будущего, — бормотал Бронт. — Неужели мы убьем целое будущее?

— Именно это и случится, — серьезно произнес Руб, — если мы спасем Землю от предсказанного ей конца.

Они выпили еще немного, в молчании размышляя о своем. Кьюджел, который провел в игорных притонах трое суток кряду, устроился на соломе и заснул. Остальные негромко переговаривались, пытаясь яснее представить себе, что за работа ожидает их, обсуждая обитателей Сот, слаймеров.

Бронт вывел итог из их мрачных рассуждений:

— Итак, каменотесы на каждом шагу будут пытаться убить нас. Они прорубают проходы в хрустальной породе прямо под Сотами, однако опасаются подниматься по собственным шахтам и не осмеливаются входить в Соты из страха перед слаймерами. Что касается природы этих жутких существ, то наши сведения о них слишком противоречивы, мы сходимся только в одном: до сих пор неизвестно, пожирают ли они тела людей, которые вторгаются в их угодья, или же нет.

— И это потому, — проворчал Жак, — что мы понятия не имеем, чем именно они питаются. Даже самому безрассудному каменотесу никогда не приходила мысль забраться в Соты… Ладно. Похоже, всем нам лучше лечь спать, как по-вашему, господа?

На заре цвета фуксина они взвалили на плечи снаряжение и вышли под проливной дождь. Вышли из долины Миниона на пропитанное водой плато и примерно две лиги шагали под неумолимым, пронизывающим дождем, который лил с таким шумом, что мешал разговаривать. Приближаясь к существующим с незапамятных времен Хрустальным Сотам, Руб ощутил, что он — что все четверо — всего лишь мимолетное видение, такое же слабое и недолговечное, как опавшие листья. Этот потоп наверняка смоет их с лица земли задолго до того, как они доберутся до древних высот…

Однако чем выше они поднимались, тем слабее становился поток воды; дождь еще время от времени принимался моросить, однако пасмурное утро оттенка янтаря все-таки просачивалось с вершины горы. Впереди скалистые выступы и складки земли образовывали подобие цветочного венчика вокруг более высоких гор — нависающих искривленных конусов и морщинистых хребтов из гладкой черной породы. Подступы к этим угрюмым мегалитам преграждало еще триста локтей каменистых завалов, а Соты со всеми своими кристаллами были заточены внутри этих гигантских футляров из черного базальта.

По всему плато двигались люди, направляясь примерно в ту же сторону.

— Это, — пояснил Кьюджел, — разные там специалисты, исследователи, бухгалтеры, посредники. Все они проходят через главные ворота, которые чересчур хорошо охраняются, чтобы мы тоже смогли через них пройти. Однако у каждой крупной шахты имеется несколько боковых выходов. Обнаружить их среди камней не так просто, поэтому надо высматривать охраняющих их часовых. Этих, хотя они тоже не бросаются в глаза, вычислить легче.

Так и оказалось. Они осмотрели все холмики у подножия горы, все завалы, и тут снова налетел шквалистый ветер с дождем, и Бронт заметил за большим валуном движение: рука накинула капюшон на выглянувшую на секунду голову. С неба снова лились потоки воды, пронизанные алым светом теперь уже закатного солнца, вокруг клубился туман. Однако путники внезапно лишились ощущения, будто они находятся в эпицентре стихии. Болезненно обширное пространство, настоящая пропасть разверзлась над ними, и по шее побежали мурашки. Все четверо подняли головы. В четырех сотнях локтей над ними висел призрак будущего, сам похожий на струи дождя, и над ним клубился черный дым, который как будто вырывался из галактики его глаз, похожей на раскаленные белые угли.

И хотя всех их охватил ужас, разум уже не пришел в смятение. Потому что все четверо путешественников, встав поутру со своих соломенных подстилок, первым делом закапали в глаза некое снадобье из флакончика, который Руб извлек из своего патронташа. На протяжении всего утреннего перехода действие жидкости никак не ощущалось.

И только теперь, когда могущественный призрак раскинул перед ними пелену безумия, проявился эффект. На этот раз потоки воспоминаний не захлестывали их: они стекали по ним прозрачными струями, никак не затрагивая сознания.

Перед ними проходили и сменялись грандиозные, величественные картины, сплетаясь в полотно, изображающее войны и человекоубийство во всех видах: все виды смертей, когда-либо имевших место, мелькали на фоне неба над ними. Целые народы, пораженные чумой, гибли, опускали в погребальные ямы своих мертвецов и падали вслед за ними. Мировые пожары пожирали города, обращая в раскаленные угли, и целые толпы людей превращались в почерневшие головешки. Апокалиптические потопы захлестывали густонаселенные долины, слизывая жителей, спасающихся из затопленных городов, люди барахтались в волнах, но постепенно их движения замедлялись, и они уходили под воду, глядя перед собой невидящими глазами.

Поняв, что на эту четверку видения не действуют, она снова заговорила с ними:

— Вам не удастся уничтожить мой мир. Я покончу с вашим мрачным делом раньше, чем вы успеете начать.

И она взмыла чудовищным ураганом вверх по каменистому склону, на котором четверка путников уже успела заметить нескольких часовых. Исходящий от нее густой дым, заметный каждому, затекал во все трещины, собираясь в грозовые тучи, и с дюжину человек в серо-коричневых капюшонах, обвешанные оружием, выскочили из своих укрытий, испуская сиплые крики и сдавленные стоны, и ринулись вниз по крутому склону горы.

А в следующий миг все исходящие от призрака переливающиеся красками дымы взметнулись кверху и призрак всей своей массой ухнул в глубокую расселину. В наступившей тишине Руб кашлянул:

— Мы можем только надеяться. Остается лишь последовать за ней.

Они двинулись к замеченной ими расселине. Задолго до того, как они подошли, до них долетело, поднявшись на поверхность из туннеля, сиплое эхо, а затем хлынули, толкаясь и спотыкаясь, каменотесы и кинулись вниз.

Когда путники добрались до входа в шахту, Жак своим деревянным поршнем отводил в сторону настоящий поток обезумевших шахтеров, которых спугнул призрак. Все четверо постояли перед каменным порталом. Каменотесы все еще выскакивали из гулких коридоров, которые как будто уходили в самое сердце земли.

— Когда войдем, — сказал товарищам Руб, — надо отыскать вертикальную шахту, достаточно высокую, чтобы мы смогли подняться до Сот. Чем шире вход, тем, значит, выше забирается ствол. Некоторые из шахт переходят в природные трещины в хрустальной породе, и вот в одну из таких трещин нам и надо попасть.

Оказавшись в длинном-предлинном туннеле, освещенном тусклыми лампами, они бегом ринулись через толпу. Трое мужчин двигались в кильватере Жака, выставив перед собой копья. Попадалось много мертвых и покалеченных каменотесов, забитых в приступе безумия товарищами. Поршень Жака оказался отличным оборонительным оружием — безумцы, которых отодвигал в сторону Жак, сейчас же вступали в схватку с теми, на кого натыкались.

Шахта расширялась. Впереди была штольня, и подъемник на широко расставленных опорах возносился куда-то в базальтовое основание Сот. Это место, ярко освещенное лампами, было многолюдным, здесь стояли скамьи для мастеров, корзины с припасами, жернова для измельчения руды. И здесь, охваченные эпидемией сумасшествия, шахтеры молотили друг друга кулаками и дубинами с тем же старанием, с каким добывали хрусталь. Над прекрасно освещенным подъемником возносилась на добрых восемьдесят локтей вертикальная шахта, и, хотя ее верхние пределы поблескивали жилами хрусталя, заканчивалась шахта в материнской породе.

Они двинулись дальше, толкаясь плечами, пихаясь, орудуя дубинками. Они бежали и дрались, бежали и дрались, несмотря на усталость. Среди этого безумия они нашли еще три штольни, но и из них не было пути наверх. Постепенно туннели делались менее людными — каменотесы, которым удалось уцелеть, просто разбежались.

Пятая штольня оказалась самой большой из всех, какие им попадались. Хотя все каменотесы лежали здесь мертвые или без чувств, эхо отдаленных воплей подтверждало, что в самых дальних пределах все еще идет побоище и безумие, порожденное призраком, все еще собирает жатву.

Под здешним подъемником стояли самые массивные опоры, и, хотя вся шахта была освещена лампами, сверху лился совсем иной свет. Сквозь шафранное свечение ламп проглядывали серебристые, похожие на паутины светящиеся нити — целый лабиринт переплетенных лучей.

Жак, Бронт и Руб вошли в клеть подъемника и подняли головы.

— Интересно, это черная оболочка Сот пропускает сквозь себя какие-то лучи солнца? — задумчиво протянул Жак. — Или же сами кристаллы Сот порождают свет?

Кьюджел, которого не трогали подобные глупости, был увлечен другим: на скамье лежала горка только что ограненных кристаллов — целое состояние. Он снял с плеч вещевой мешок, принялся набивать его, а затем взглянул на троицу в подъемнике. Заметив, с каким восхищением они смотрят вверх, Кьюджел заколебался, с сомнением прислушался к адским крикам, которые эхо разносило по туннелям… и присоединился к спутникам. Шахта подъемника взмывала на сто двадцать локтей, и не к каменному потолку, а к многогранному отверстию — кривой расщелине в хрустале, откуда и тянулись переплетенные нити света.

— Это туда вам надо? — спросил Кьюджел. — Неужели можно попасть прямо в Соты?

Они в ответ начали вращать подъемный ворот, и спустя миг Кьюджел принялся помогать, сначала не веря самому себе, но затем, по мере подъема, все больше восхищаясь невероятными размерами и совершенством кристаллов, к которым они приближались.

Жак первым полез в расщелину, чтобы понять, выдержит ли хрусталь его огромный вес. Могучий силуэт залило ярким алмазно-белым свечением, которое лилось сверху, из Сот. Таскальщик миновал поворот, скрывшись из виду. А в следующий миг…

— О боги! — услышали они его возглас. — Сюда! Быстрее!

Они прошли вверх по граненому горлу, которое все сужалось, сужалось… а затем вдруг расширилось, они вошли в Соты и замерли в благоговении.

Прекрасно различимые в темноте, вдаль уходили колоссальные пещеры: купольные потолки, крестовые своды, выгнутые стены, нефы с балками. А все поверхности покрывали сплошным ковром многогранники, и их лучи переплетались в кромешной тьме, порождая свечение. Путники завороженными взглядами следили за сплетением лучей. В следующий миг под сводами пещер что-то шевельнулось. Движение было мягким, вроде дуновения ветра над бескрайним травянистым лугом. Слаймеры? Но пока никто не появился.

— Мне надо поторопиться, — сказал Руб.

Он вынул из цилиндра небольшую пластину из полированной кости, на которой, как увидели все остальные, были начертаны черным какие-то символы, полосы и многоугольники, порождающие замысловатый незакрашенный узор. Руб вынул кисть из одного из сосудов с краской, рассмотрел оттенок в этом чуждом свете и принялся закрашивать пустоты на пластине, подчиняясь интуиции и проворно выхватывая кисть за кистью. Затем он взглянул на законченный узор.

— Что это? — спросил Бронт.

— Это наш пропуск.

— А что он значит?

— Не знаю.

— Смотрите! — выкрикнул Бронт. — Что это за дрянь лезет из шахты?

Щупальце с глазом, увенчанное короной дыма, по-змеиному заползло в Соты. Оно как будто корчилось от боли в хрустальном сиянии. Руб высоко поднял пропуск, но призрак будущего корчился вовсе не от него. Глаз, кажется, всматривался во что-то в вышине, в недрах вертикальной бездны. На один долгий миг призрак замер, а затем полностью обратился в дым, сгустился в чернильное облако и втянулся обратно в хрустальный разлом.

— Она не знала о слаймерах, — пояснил Руб. — До сего момента они никогда не вмешивались в дела мира. И с этого мига наш мир ждет иное будущее… А ее больше нет. Другое будущее, вот оно идет!

Четверо путников увидели, как в вышине, на ближайшей стене, сгущаются тени, выталкивая наружу драгоценные камни. Большие и проворные, эти тени соединялись, направляясь к ним. Кьюджел взялся было за дубинку, но Руб тронул его за руку и встал перед ним.

Тени спускались: в два раза больше человека, с жилистыми конечностями, их передние лапы были выставлены вперед, как у земноводных, и на всех четырех лапах были растопыренные пальцы с толстыми суставами и присосками. Текучая легкость их движений, стремительность, с какой они спускались по отвесной граненой стене, наводили жуть…

Теперь, когда они были ближе, стало видно, что вытянутые черепа у них вогнуты и в широких нишах блестит по пяти огромных переливчатых глаз пятиугольной формы.

— Да кого они могут съесть, — проворчал Бронт, — такими маленькими ротиками?

Теперь мускулистые конечности и торсы слаймеров вырисовывались отчетливее, они оказались покрыты густым пухом, точнее, оперением, и короткие расщепленные перья непрерывно колыхались от каждого движения, словно листья на ветру.

— Смотрите! — ошеломленно пробормотал Руб. — Смотрите, оперение словно… слизывает все лучи света, которые на него попадают. Может быть, они кормятся светом, как растения…

Он высоко поднял маленькую раскрашенную пластину, показывая безмолвным хозяевам, которые были теперь в каких-то десяти метрах от них.

Слаймеры замерли. Плавное согласованное движение давалось им без труда, как будто бы у них был единый разум. Их маленькие рты зашевелились, и негромкий легкий шелест пронесся над всей толпой. После долгой паузы их фаланга расступилась, и один из слаймеров, крупнее остальных, выскользнул вперед. В его движении угадывалось безграничное изумление. Наконец приблизившись к Рубу, он уселся на корточки, и Руб увидел узкие радужные оболочки, белые, словно замороженные, вокруг громадных черных зрачков.

Существо медленно протянуло гигантскую ладонь с вытянутыми, изящно очерченными, словно папоротниковые вайи, пальцами. Слаймер дотронулся — едва ощутимо — до разноцветной руны мастера-колориста, и из крохотного рта донесся шепот. Руб указал на пластину, затем ткнул пальцем вверх, на высокий свод Сот. Слаймер посмотрел туда, затем кивнул и воздел ладони, приглашая, выражая свое согласие.

Жак снял с себя кузов, отвязал первый рулон длинной лестницы, и по толпе странных существ прокатился шепоток, похожий на прибой призрачного моря, который отдался эхом от массивных сводов. Руб жестами изобразил, как раскатывает лестницы до самого верха, а Кьюджел с Бронтом показали молотки и болты с крюками и кольцами, на которых должна была крепиться лестница.

Старший кивнул, и его соплеменники принялись за дело. Они затащили первую лестницу на головокружительную высоту и раскатали вниз, тогда как их товарищи уже подхватывали другие рулоны и поднимали их еще выше…

— Ну, чудеса! — проворчал Жак. — Неужели нам и трудиться больше не придется?

— Никому, кроме меня, насколько я понимаю, — сказал Руб, задирая голову к невероятным, сверкающим драгоценными камнями высотам.

— И как ты думаешь справиться на такой высоте? — негромко поинтересовался Бронт.

— Мой добрый Бронт, — слабо улыбнулся Руб, — об этой части задания я стараюсь не думать.

И, затянув покрепче патронташ с красками, Руб начал подниматься. Слаймеры возносили леса все выше, и все выше забирался Руб. Он был привычен к высоте, однако четыреста локтей вверх далеко превосходили самые высокие леса, на которых ему доводилось когда-либо работать. Но его страх, хотя и немалый, странным образом затих при виде сияния, к которому он приближался. Кристаллы, до которых он дотрагивался, пробуждали удивительные образы внутри его. Он видел — казалось даже, что вспоминал, — земли, которые ему и не снились: обширные пространства с пейзажами дикой, неземной красоты, многочисленные солнца, золотящие поверхности морей в тех мирах, о которых он ничего не знал, полных оттенков, неуловимых человеческим глазом…

И вот он добрался, почти не сознавая того, до верхней точки Сот, где по обнаженным камням тянулся абстрактный узор. Привязавшись к лестнице ремнем, Руб вгляделся в первую из рун, доставая кисть. Сам не зная как, он выбрал оттенок и нанес его, затем выбрал другой — он так и не понял, по чьей подсказке работает. Это его нервы исполняли работу, его позвоночник, по которому пробегали мурашки непонятного страха, непонятной радости. В какой-то миг, почти не сознавая себя, Руб пробормотал:

— Я зажат в руке времени, рисую будущее…

Спустя неизвестный для него промежуток времени Руб нанес последний мазок и с непонятной неохотой принялся спускаться по пролетам головокружительной лестницы. Он был измотан до предела, однако в душе ликовал. Пока он спускался, дюйм за дюймом, целые сонмы слаймеров проносились мимо, спеша взглянуть на его работу.

Он спускался, а они рвались наверх, к руническому гроту, желая увидеть, еще и еще раз, и вскоре Хрустальные Соты наполнились шепотом и тревожным дыханием. Отрицание и сомнение, тревога и недоверие слышались повсеместно, и настойчивый боковой ветер сметал роящиеся тени, внушая трепет, опровергая, подтверждая возможность… изумление… откровение.

Руб увидел, что все уже затянули ремни, готовясь к обратному путешествию, только Жак, наоборот, снял с себя все.

— Ты бросишь здесь свою упряжь? — спросил Руб.

— Ну разумеется! Я подумываю о том, чтобы оставить свое ремесло благодаря твоей щедрости, Бронт. К тому же каменотесы внизу копошатся, — (и действительно, снизу доносился грохот и лязг, шум с новой силой разносился по шахтам), — а налегке драться сподручнее… А куда подевался Кьюджел?

— Как же, — удивился Бронт, — он ведь секунду назад был здесь!

Над ними промелькнуло что-то, и все задрали головы. Сверху настоящим водопадом стекали слаймеры, направляясь к ним. Их вел старейшина в серебристом оперении. Они сгрудились вокруг художника и его товарищей. Но когда старейшина сосредоточил на них взгляд лучистых глаз, по толпе прошел тревожный шепоток и появилось еще два существа, волоча Кьюджела, в руках которого до сих пор были красноречиво зажаты молоток и вещевой мешок, наполовину набитый кристаллами.

Когда Кьюджела подвели к старейшине, он приготовился оправдываться и объяснять свое недостойное поведение, однако слова застыли в горле, как только он заглянул в сверкающий лабиринт, отраженный в глазах слаймера. Он увидел в его глазах… благоговение. Другого слова было не подобрать.

Кьюджел замер, разинув рот, когда его осторожно опустили, а старейшина вознесся над ним, протянул поразительно длинные гибкие пальцы к холодным огням, игравшим на стенах Хрустальных Сот вокруг них, а следующим неуловимым жестом положил их к ногам Кьюджела.

И Кьюджел стоял, завороженный, пока ловкие, умелые пальцы старейшины плясали по кристаллам на стенах, отламывая то тут, то там огромные, безупречные двенадцатигранники, проворно наполняя его вещмешок.

Когда Кьюджел поклонился в знак признательности, старейшина заставил поглядеть себе в глаза всех четверых. Долго-долго он шептал им что-то. Четверо незваных гостей почти сразу поняли его излияния. Когда они увидели трепет окружавшей их толпы, блеск этих глаз, похожих на живые драгоценные камни, ощутили тоску этих совершенно непохожих на людей существ, им показалось, что они понимают. Этот народ никогда не бывал за пределами Сот. Теперь, когда слаймеры знают, что существует и Внешний мир, они обязаны увидеть его, они хотят выйти…

Трое путников и таскальщик изящнейшими жестами были отодвинуты в сторону. Старейшина повел колышущуюся массу слаймеров вниз по разлому в хрустале, вниз по шахте, прорубленной к их Сотам людьми, и они заполнили собой все пространство шахты.

— Дело сделано, друзья мои, — сказал Бронт. — Пойдем за ними.

Внизу, в штольне, они увидели, что безжизненных тел прибавилось, а оставшиеся в живых — возобновившие потасовку после смерти призрака — теперь вопят, удирая от надвигающихся слаймеров. Крики и грохот разносились эхом по мере продвижения слаймеров вперед и наружу. Путники, с Жаком во главе, бежали следом. Впереди зиял выход из шахты, и в небе за ним сияло алое солнце, освещая облака, плывущие по пурпурному небу. Целые легионы слаймеров выплескивались наружу водными потоками, растекались по разломам и расселинам в скалах. Их изумительные глаза сияли под неведомыми для них небесами, пока никогда не виденное ими солнце клонилось к западному горизонту.

— Раньше они даже и не мечтали об этом… о солнце, — пробормотал Руб. — Наверное, сохранились какие-то легенды, записанные рунами. Похоже, раскрасив руны, мы каким-то образом… пробудили их разум.

— Но как же все это… — Голос Бронта сорвался, настолько громадным было благоговение, исходившее от этой чудовищной толпы.

А слаймеры все прибывали из-под земли неукротимым потоком, и все до единого замирали в безмолвном восхищении перед умирающим солнцем.

— …спасет мир? — шепотом договорил Бронт на ухо Рубу.

— Понятия не имею, — признался Руб.

Слаймеры сидели под винно-красным небом, чувствуя дуновение ветра, какого никогда не знали, глядя в карминный глаз солнца, который медленно закрывало веко черного горизонта. Их глаза сверкали неземными алмазами, их завораживала безумная догадка. Трепещущее оперение на слаймерах встало дыбом и непрерывно подрагивало.

Четверо товарищей осторожно отошли от этой завороженной толпы, вежливо и смущенно, как люди, которые покидают церковь до окончания службы. Они двинулись обратно, вниз по поросшей лишайниками равнине, пока вокруг неспешно сгущалась тьма.

— Господа, — сказал Руб, — нам с Бронтом надо на север. Не могу выразить, насколько я благодарен вам за проявленную твердость духа и за вашу помощь.

Кьюджел поправил мешок с кристаллами:

— Друзья! Не могу припомнить более поразительного и более прибыльного похода за всю мою жизнь. Однако простите мне назойливость и скажите, что же выиграли вы сами своим поступком. Ведь вы не взяли себе ни одного кристалла.

— Наша цель была, скажем так, альтруистической, — ответил Руб. — Каким-то непонятным нам самим способом мы спасли мир.

— Вы меня изумляете! — сказал Кьюджел. — Однако, наверное, не так уж сильно я удивлен, ведь разве я сам не заполучил средство для благого дела? Солнечные пушки библионитов станут сильнее, тщеславный и эгоистичный Гуйал падет, а библиониты, как только получат музейные тексты, сейчас же повсеместно распространят их, оказав миру немалую услугу.

— Если они действительно такие альтруисты, какими себя объявляют, — проворчал Жак.

— Ну что ж! — Кьюджел улыбнулся. — Кому дано увидеть будущее? — (Руб с Бронтом переглянулись.) — Мне хотелось бы закатить вам в Минионе пир, может быть, предложить вам попытать счастье в игре. Но при таком грузе мне придется поторопиться, в надежде что ночь скроет мой путь от посторонних глаз. Господа, какое счастье, какая честь повстречаться с вами!

И, провожаемый их наилучшими пожеланиями, Кьюджел растворился в темноте и поспешно зашагал в Минион.

Бронт повернулся к Жаку:

— Позволь сказать тебе, мой добрый господин, что ты заслужил все до последнего ликтора.

Таскальщик засмеялся:

— Дражайший Бронт, ты тоже мне понравился, ты отличный парень. Прощай.

Бронт залился румянцем, заметным даже в полутьме, однако же был весьма доволен словами таскальщика. Когда Жак пошел прочь, Бронт кашлянул несколько неуверенно:

— Высокочтимый Руб…

— Не стоит, великолепнейший Бронт. Ты же мой друг, а я — твой. И я сейчас и впредь буду дорожить нашей дружбой.

Бронт благодарно улыбнулся:

— Что ж, по рукам.

— По рукам.

Они повернули на север и на втором шаге оказались на террасе Кадастера, вокруг которой, со всех сторон до самого горизонта, маршировали величественные острые пики Сидерионских гор в снежных шапках, сияющих под золотыми лучами солнца.

Широко улыбаясь, Кадастер жестом пригласил их за стол, где уже стояли три кубка и кувшин с вином, а рядом лежали два пухлых кошеля с золотыми монетами.

— Руб! Бронт! Вы отлично потрудились! Вы превзошли мои самые смелые ожидания. Присаживайтесь, подкрепитесь с дороги!

— Значит, наша цель достигнута? — уточнил Руб.

— Конечно! Точнее, строго говоря, будет достигнута.

Они выпили, посидели молча, хотя путешественники то и дело вопросительно поглядывали на мага. Наконец Бронт не сдержался и спросил:

— Кадастер, можем мы узнать, как именно помогли…

— Как вы помогли спасти этот мир? Ну конечно же можете! Как глупо с моей стороны молчать об этом теперь, когда его будущее обеспечено! Теперь, когда вы обеспечили это будущее!

Дело в том, что слаймеры, понимаете ли, вскоре после вашего визита построят множество огромных зеркал, усиливающих действие кристаллов. И с помощью этой конструкции вернут солнцу его собственный, отраженный и при этом сильно сконцентрированный свет. Я избавлю вас от описания весьма занятных технических парадоксов — все там совершенно противоречит друг другу, — с какими они столкнутся в ходе работы, однако таким образом слаймеры заново зажгут солнце.

Руб заморгал:

— Они заново зажгут… солнце?

— Именно так! Еще по чарке, друзья мои?