повествующая о том, как старуха Ван подстрекала Си‑Мынь Цина на темное дело и как распутница отравила своего мужа

Итак, Юнь‑гэ, побитый старухой Ван, не зная, на ком выместить злобу, подхватил свою корзинку и побежал разыскивать У старшего. Миновав несколько кварталов, паренек свернул за угол и вдруг встретил У старшего, который брел, неся на плече коромысло с лепешками. Увидев его, Юнь‑гэ остановился и, бесцеремонно разглядывая У старшего, сказал:

– Давненько вас не видно. Что это вы так раздобрели?

– Да я всегда такой! – отвечал У, сняв с плеча коромысло. – С чего это ты взял, что я раздобрел?

– Я на днях хотел купить отрубей, – отвечал Юнь‑гэ. – Все лавки обыскал, но так нигде и не нашел, а люди мне сказали, что у вас дома их сколько хочешь.

– Я не держу ни уток, ни гусей. Зачем же мне отруби? – ответил У.

– Если у тебя нет отрубей, так с чего ты так жиром заплыл? Хоть на голову тебя ставь, хоть в котле вари – ничего ты не замечаешь, а если и заметишь, то все равно слова не скажешь.

– Ах ты, проклятая обезьяна! – крикнул У старший. – Ты за что это оскорбляешь меня? Не живет ведь моя жена с каким‑нибудь мужчиной. Почему же ты сравниваешь меня с уткой?

– Ну если она не живет с мужчиной, так живет с молодчиком! – издевался над ним Юнь‑гэ.

Тут У старший схватил Юнь‑гэ и крикнул:

– Говори с кем!

– Потеха, да и только! Меня‑то ты можешь схватить, а вот до него тебе не дотянуться!

– Дорогой братец! – взмолился тут У. – Скажи мне, кто это такой, и я дам тебе за это десять лепешек.

– Да зачем мне твои лепешки! – ответил на это Юнь‑гэ. – Ты лучше поставь мне три чашки вина, вот тогда все и узнаешь.

– Ну, раз ты пьешь, так пойдем, – оказал У.

И, взяв свое коромысло, он повел Юнь‑гэ в маленький кабачок. Там он опустил коромысло на пол, достал несколько лепешек, заказал мяса, вина и пригласил Юнь‑гэ выпить и закусить.

– Вина больше не подливай, – сказал Юнь‑гэ, осушив последнюю чашку, – а мяса отрежь еще несколько кусочков.

– Дорогой братец! – приставал к нему У. – Ты бы все‑таки оказал мне, что обещал.

– Не торопись, – спокойно отвечал Юнь‑гэ. – Обожди, вот я съем это, тогда все тебе и выложу. Только ты особенно не расстраивайся, я помогу тебе их поймать.

У подождал, когда Юнь‑гэ очистил блюдо, и опять оказал:

– Ну, теперь рассказывай!

– Так вот, – начал Юнь‑гэ. – Если хочешь знать все, так сначала пощупай шишку на моей голове.

– Где это тебя угораздило? – спросил У, пощупав ему голову.

– А дело было так, – принялся рассказывать Юнь‑гэ. – Взял я сегодня эту корзину с грушами и отправился разыскивать господина Си‑Мынь Цина, чтобы продать их ему. Обошел я все кругом, а найти его так и не смог. Вдруг повстречался мне на улице один человек и говорит: «Да он, верно, в чайной старухи Ван, забавляется с женой старшего У. Господин Си‑Мынь Цин целыми днями там пропадает». Ну, мне хотелось хоть немножко заработать, и я направился туда. А эта чертова карга Ван не только не пустила меня в дом, но еще и надавала тумаков и прогнала меня. Тогда я пошел разыскивать тебя. А когда мы повстречались, принялся тебя дразнить, иначе сам ты не стал бы меня о чем‑нибудь спрашивать.

– И все это правда? – спросил У, дослушав до конца.

– Ну, опять за свое принялся! – разозлился Юнь‑гэ. – Вот уж поистине никудышный ты человек! Те двое забавляются в свое удовольствие, и не успеешь ты уйти из дому, как они сходятся у старой Ван. А ты еще спрашиваешь, правда ли это?!

– Дорогой братец, – стал жаловаться У. – Нечего мне больше от тебя скрывать. Жена моя каждый день ходит к старой Ван шить одежду и возвращается домой всегда красная от вина. У меня самого уж возникали подозрения, и, конечно, как ты говоришь, так оно и есть. Сейчас я оставлю где‑нибудь свое коромысло и пойду поймаю их на месте преступления. Как ты считаешь?

– Как будто ты взрослый, а понятия в тебе никакого! – воскликнул Юнь‑гэ. – Ведь эта чертова карга, старая Ван, сущая ведьма! Как же ты справишься с ней? Они втроем, верно, все уже обсудили и, когда ты придешь, спрячут твою жену, и все. Да к тому же этот Си‑Мынь Цин – парень здоровый и запросто разделается с двадцатью такими, как ты. Тебе не только не удастся схватить его, но ты ни за что ни про что отведаешь его кулаков. Человек он богатый и влиятельный, и ему ничего не стоит так обернуть все дело, что он же еще подаст на тебя жалобу в суд. А раз заступиться за тебя некому, тебя засудят. Вот он и покончит с тобой.

– Дорогой братец! – сказал У. – Все это правильно, но, как же мне отомстить им?

– Я тоже еще не знаю, как отомстить этой старой чертовке за то, что она меня поколотила, – сказал Юнь‑гэ. – А тебе скажу вот что. Возвращайся‑ка ты сегодня домой попозднее и вида не подавай, что знаешь что‑нибудь, веди себя так, как всегда. А вот завтра напеки лепешек поменьше, чем обычно, и выходи торговать. Я буду сторожить в переулочке, на углу, и, как увижу, что Си‑Мынь Цин отправился в чайную, так позову тебя. Ты стой со своим коромыслом где‑нибудь поблизости. Первым туда пойду я и разозлю эту старую собаку. Она, конечно, бросится бить меня, и как только я выброшу свою корзинку на улицу, ты и входи. Я постараюсь прижать старуху головой к стене, а ты беги прямо во внутренние комнаты и там расправляйся с ними. Ну, что ты окажешь на это?

– Что ж, буду очень признателен тебе, дорогой братец, – оказал У. – Вот, возьми несколько связок монет на жизнь. А завтра утром жди меня на углу улицы Красных камней.

Взяв деньги и еще несколько лепешек в придачу, Юнь‑гэ ушел.

У старший, расплатившись за вино и еду, взял свое коромысло и снова пошел торговать лепешками. Побродив немного по улицам, он отправился домой. Что же касается Пань Цзинь‑лянь, то прежде она встречала мужа руганью и все придумывала, как бы обидеть его. Однако теперь, чувствуя свою вину перед ним, стала поласковее.

В этот день, вернувшись домой со своей ношей, У вел себя как обычно и ничего не говорил о том, что слышал.

– Муженек, может, тебе купить немножко вина? – ласково спросила его жена.

– Да нет, – отвечал он, – я только что выпил три чашки с одним товарищем.

Тогда жена приготовила ужин, подала ему, и этот вечер закончился без всяких происшествий.

На следующий день, после завтрака, У испек всего три противня лепешек и отправился ими торговать. Но жена его была так занята мыслями о встрече с Си‑Мынь Цином, что даже не заметила, сколько лепешек настряпал муж. Едва выпроводив его, она сразу же побежала к старой Ван и стала ждать Си‑Мынь Цина.

Тем временем У старший дошел со своим коромыслом до перекрестка и увидел Юнь‑гэ, который с корзиночкой в руках глядел по сторонам.

– Ну как? – спросил У старший.

– Да еще рановато, – отвечал тот, – иди пока поторгуй. Он непременно явится, так что ты будь где‑нибудь поблизости.

У старший, подгоняемый нетерпением, быстро сделал круг и снова вернулся обратно.

– Смотри же, – предупреждал его Юнь‑гэ, – как увидишь, что корзинка моя летит, так сейчас же и вбегай туда.

У старший оставил свое коромысло и стал ждать.

А дальше произошло следующее. Юнь‑гэ с корзинкой в руках вошел в чайную Ван и стал браниться:

– Ах ты, старая скотина! – кричал он. – Ты за что же это избила меня вчера?!

Ну, а так как характер у старухи за это время не мог измениться, то она вскочила с места и стала вопить:

– Мартышка ты проклятая! Знать я тебя не знаю, что же ты лезешь сюда да еще оскорбляешь меня!

– Беда какая, если выругают чертову сводню, вроде тебя, которая только и знает, что заниматься грязными делами! – в свою очередь заорал Юнь‑гэ.

Тут старуха совсем рассвирепела и, схватив мальчишку, начала его бить.

– Опять бить меня вздумала! – воскликнул Юнь‑гэ и тут же выбросил свою корзинку за дверь.

И только хотела старая Ван хватить его хорошенько, как Юнь‑гэ с криком: «Так ты опять бить меня!» – обхватил ее за талию и так ударил головой в живот, что старуха чуть было не свалилась на пол, но во время прислонилась к стене. Мальчуган головой припер старуху к стене и в тот же момент увидел, что в чайную, подоткнув полы халата, ворвался У старший. Старуха попыталась было высвободиться и помешать ему, но парень так крепко держал ее, что она и двинуться не могла и лишь крикнула: «У старший пришел!»

Жена У, находившаяся во внутренней комнате, услышав этот крик, испуганно кинулась к двери и заперла ее. А Си‑Мынь Цин так растерялся, что полез под кровать. Добежав до двери, У старший толкнул ее, но открыть, конечно, не смог.

– Хорошенькими делишками вы здесь занимаетесь! – завопил он.

Между тем Пань Цзинь‑лянь, все еще подпиравшая собой дверь, окончательно растерялась и, обращаясь к Си‑Мынь Цину, сказала:

– Ты всегда хвалился, что умеешь хорошо фехтовать, а как пришла опасность, так тут же и скис! Ты чучело увидишь, так и то повалишься со страху!

Си‑Мынь Цин понял, что должен драться с У старшим, вылез из‑под кровати, распахнул дверь и крикнул готовому вступить в бой У старшему:

– Не смей драться!

И тут же со всей силой ударил его правой ногой. У был мал ростом, удар пришелся ему прямо под ложечку, и он рухнул на землю. Тогда Си‑Мынь Цин, пользуясь суматохой, бежал. Юнь‑гэ, поняв, что дело плохо, выпустил старуху.

А соседи, зная, какой вредный человек Си‑Мынь Цин, не осмелились вмешиваться в это дело. Тем временем старуха Ван стала подымать У старшего и увидела, что изо рта у него хлынула кровь, а лицо пожелтело, как воск. Она позвала жену У и велела ей принести воды. Когда же У старший пришел в себя, обе женщины проводили его домой, поддерживая с двух сторон под руки, и уложили в постель. Скоро он заснул, и никаких событий в этот вечер больше не произошло.

На завтра, узнав, что ничего особенного не случилось, Си‑Мынь Цин, как всегда, пришел в чайную и весело провел время с Пань Цзинь‑лянь, надеясь, что теперь У старший непременно умрет.

А У старший уже пять дней подряд лежал не в состоянии подняться с постели, и некому было даже приготовить ему суп или подать воды. Когда он окликал жену, никто не отзывался. Между тем он видел, как Пань Цзинь‑лянь разнаряженная и раскрашенная уходит из дому и всегда возвращается красная от вина. Все это приводило У старшего в ярость, несколько раз он даже терял сознание, но так и оставался без всякой помощи.

Однажды У все же подозвал к себе жену и сказал ей:

– Я застал тебя на месте преступления. Мало того, ты заставила своего любовника ударить меня ногой под сердце, и вот теперь я умираю, а ты и твой любовник наслаждаетесь жизнью, и я не могу вам отомстить! Но у меня есть младший брат – У Сун. Ты знаешь, какой у него характер. Рано или поздно он вернется и не оставит так этого дела. Если бы. ты хоть немного пожалела меня, поухаживала, пока я болею, я ничего не сказал бы ему. Но раз ты не заботишься обо мне, то он разделается с вами, когда вернется.

Жена ничего ему не ответила, но, придя к старой Ван, рассказала обо всем старухе и своему любовнику. Когда Си‑Мынь Цин услышал эту угрозу, у него даже мороз по коже пошел, и он сказал:

– Вот беда‑то! Знаю я этого У, начальника охраны, который убил тигра на перевале Цзин‑ян‑ган. В Цинхэ он самый первый герой. Мы с тобой так сошлись по характеру и успели уже привязаться друг к другу, а вот об этом‑то совсем и не подумали. Что же теперь делать?

– В жизни еще такого не видала, – молвила старуха, иронически улыбаясь. – Ведь ты же за рулем сидишь, а я на веслах! И я не растерялась, а у тебя руки и ноги отнялись от страха!

– Прямо сказать стыдно, но я хоть и мужчина, а ничего не могу придумать, чтобы выпутаться из этого положения. Может быть, вы что‑нибудь предложите? – спросил он старуху.

– Вы как, навсегда хотите остаться вместе или же так повстречаться и на том покончить? – спросила старуха.

– Что это значит – навсегда или разойтись, дорогая мамаша? – переспросил Си‑Мынь Цин.

– Если вы в конце концов думаете разойтись, – сказала старуха, – так должны сегодня же расстаться, а как поправится У старший, попросить у него прощения. Вот и не будет никаких разговоров, когда вернется братец У Сун. Если же его опять пошлют куда‑нибудь по делам, вы снова можете встречаться. Вот это и значит быть мужем и женой временно. Но если вы хотите стать мужем и женой навсегда и без опаски встречаться каждый день у меня, то для этого есть один очень хитрый способ, которому не знаю, как вас научить.

– Дорогая матушка, – взмолился Си‑Мынь Цин. – Вы уж сделайте так, чтобы нам быть мужем и женой навсегда.

– Для этого требуется одна вещь, – сказала старуха, – и вы не найдете ее нигде, как только в вашем же собственном доме. Ее, как видно, само небо послало вам.

– Если бы нужно было даже выколоть мне глаза, – сказал Си‑Мынь Цин, – то я пошел бы и на это. Но что это все‑таки за вещь?

– Надо воспользоваться тем, что этот парень при смерти, и помочь ему умереть. Принесите‑ка из дому мышьяку, а ее мы пошлем за сердечным лекарством. К этому лекарству она примешает мышьяк, и с мужем‑сморчком будет покончено. Тело же его необходимо сжечь, чтобы и следов не осталось. А когда возвратится У Сун, то ничего уже не сможет поделать. Ведь испокон веку люди говорили: «У деверя свои дела, у невестки свои», а еще: «Первый раз замуж выходят по воле родителей, второй раз – по собственному желанию». Так что деверю тут и разговаривать будет не о чем. Ну, а потом, с полгодика или с год, пока не кончится траур, вы можете встречаться тайком; когда же пройдет положенное время, вы, господин, женитесь на ней, возьмете к себе в дом, станете навсегда мужем и женой и будете блаженствовать до старости. Ну, как вы находите мой план?

– Дорогая мамаша! – отозвался Си‑Мынь Цин. – Уж больно преступление‑то велико. Ну да ладно, – добавил он, – если сделан первый шаг, то перед вторым останавливаться не приходится.

– Однако все надо делать с толком, – продолжала старая Ван. – Ведь если рвать траву, так с корнем, чтобы впредь не пошли новые всходы. Оставишь корни, весной подымутся ростки. Идите‑ка лучше, уважаемый господин, домой и принесите поскорее мышьяку, а я уж сама научу ее, что делать. Но когда все будет сделано, смотрите, не забудьте отблагодарить меня.

– Ну, это само собой разумеется, – молвил Си‑Мынь Цин, – вам незачем об этом и говорить.

Затем он отправился домой и вернулся с пакетиком мышьяку, который передал старухе. Тогда старая Ван, глядя на жену У сказала:

– Слушай, моя милая! Я научу тебя, что делать с этим снадобьем. Ведь муж твой просил, чтобы ты поухаживала за ним? Вот и будь с ним поласковее. Если он попросит у тебя лекарства, смешай его с мышьяком и, как проснется, влей в рот, да и отойди в сторону. А когда начнет действовать снадобье, у него станут разрываться все внутренности и он будет кричать, – тогда накрой его одеялом, чтобы соседи не услышали. Надо заранее вскипятить котел воды и положить туда побольше тряпок, потому что у него изо всех отверстий пойдет кровь и от боли он будет кусать губы. Когда же он кончится, сними одеяло и тряпками, что вскипятишь в котле, оботри кровь, чтобы следов не осталось. Ну, а потом его положат в греб и сожгут, и ни один дьявол ни до чего не дознается.

– Все это хорошо, – сказала жена У, выслушав ее. – Но боюсь, что сил у меня не хватит возиться с трупом.

– Этому легко помочь, – ответила старуха. – Когда будет нужно, ты постучи мне в стенку, и я приду.

– Ну, делайте все, как надо, – сказал Си‑Мынь Цин, – а завтра на рассвете я загляну к вам, – и с этими словами он ушел.

А старая Ван пальцами растерла мышьяк в порошок и отдала жене У. Когда Пань Цзинь‑лянь пришла домой и поднялась наверх, то увидела, что муж ее еле дышит. Тогда она села на край кровати и притворилась, что плачет.

– Что же ты плачешь? – спросил ее У старший.

– Я виновата, – сказала она, вытирая слезы, – но ведь они обошли меня хитростью. – Кто бы мог подумать, что он ударит тебя ногой? Говорят, есть одно хорошее лекарство, и я хотела пойти купить его тебе, да побоялась, что ты заподозришь меня в чем‑нибудь дурном, и потому не решилась.

– Если ты спасешь мне жизнь, – промолвил У, – я тебя прощу, забуду все, что было, и никогда не подумаю ничего плохого. А брату, когда вернется, не скажу ни слова. Иди скорее, купи лекарства, помоги мне вылечиться.

Захватив несколько медяков, жена отправилась прямо к старухе Ван и попросила ее сходить за лекарством. Потом она вернулась домой, поднялась в комнату мужа и, подавая ему лекарство, сказала:

– Это – средство от сердечной болезни, врач велел принять его в полночь, а потом укрыться двумя одеялами, чтобы пропотеть, и завтра ты уже сможешь встать.

– Вот хорошо было бы, – обрадовался У. – Сегодня уж я побеспокою тебя, женка. Сейчас сосни немного, а в полночь приготовишь мне лекарство.

– Спи спокойно, – сказала жена, – я сама буду за тобой ухаживать.

Когда стемнело, жена зажгла светильник, развела в кухне огонь и стала греть воду. Затем бросила в котел тряпки прокипятить. А когда пробили третью стражу, взяла яд, высыпала его в чашку и, зачерпнув горячей воды, отправилась наверх и сказала:

– Муженек, где у тебя лекарство?

– Под циновкой, у подушки, – ответил тот. – Приготовь‑ка его поскорее и дай мне выпить.

Женщина подняла край циновки, взяла лекарство и высыпала его в чашку. Затем налила воды и, вынув из головы шпильку, хорошенько перемешала содержимое чашки. Поддерживая мужа левой рукой, она влила ему в рот яд. Сделав глоток, он сказал:

– Какое противное лекарство, жена!

– Пустяки, главное, чтобы оно помогло тебе, – отвечала жена.

Когда же У приготовился сделать второй глоток, она воспользовалась случаем и влила ему в рот все содержимое чашки. Потом она опустила мужа на постель, а сама поспешно отошла. Вскоре У старший со стоном сказал:

– Ой, жена, что‑то после этого лекарства у меня боли в животе начались. Ох, тяжело, мочи нет!

Тогда жена взяла два одеяла, лежавшие у него в ногах, и укрыла его с головой.

– Задыхаюсь! – крикнул У, но жена только сказала:

– Врач велел мне так сделать. Если ты хорошенько пропотеешь, то сразу поправишься.

У хотел сказать еще что‑то, но жена, опасаясь, как бы он не стал отбиваться, вскочила на постель и, сев на него верхом, крепко прижала одеяла и уж не отпускала его. У простонал еще несколько раз и скончался. В это мгновение внутренности его разорвались, и, увы, он уже лежал недвижимый. Жена откинула одеяла и, увидев, что У закусил уже губу и изо всех отверстий у него течет кровь, сильно испугалась. Спрыгнув с кровати, она подбежала к стене и постучала. Старуха Ван на стук тотчас же подошла к черному ходу и кашлянула. Тогда жена У спустилась вниз и отперла дверь.

– Ну что, все кончено? – спросила старуха, входя в комнату.

– Кончено‑то кончено, – отвечала жена У, – но у меня руки‑ноги отнялись, и я ничего не могу больше делать.

– А чего ж тут делать‑то?! – отозвалась старуха. – Я помогу тебе.

Засучив рукава, старуха налила в ведро горячей воды, бросила туда тряпки и поднялась со всем этим наверх. Она свернула одеяло, вытерла мертвому губы и все места, где выступила кровь, а затем одела его. Потом они вдвоем тихонько снесли труп в нижнюю комнату и положили на старую дверную створку. Затем женщины причесали покойника, надели на него головной убор, носки и одежду. Лицо покрыли куском белого шелка, а сверху накинули совсем чистое одеяло. После этого они поднялись наверх и все привели там в порядок. Только тогда старая Ван ушла домой, а жена У принялась жаловаться и громко причитать, что лишилась кормильца.

Теперь необходимо вот о чем сказать вам, читатель. Все женщины в мире плачут тремя способами: когда женщина плачет навзрыд, проливая слезы, – это называется рыданием; когда слезы льются беззвучно, – плачем; и, наконец, когда она голосит без слез, – воплем. И вот жена У старшего вопила. А время между тем приблизилось к пятой страже.

Было совсем еще темно, когда Си‑Мынь Цин явился узнать, что делается. Старая Ван все подробно ему рассказала. Тогда Си‑Мынь Цин достал серебро, отдал его старухе и попросил ее купить гроб и похоронить умершего. Потом он позвал к себе Пань Цзинь‑лянь и дал ей кое‑какие советы. Она сказала ему:

– Сейчас, когда У старшего уже больше нет, единственной моей опорой остался ты.

– Тебе незачем даже и говорить это! – воскликнул Си‑Мынь Цин.

– Осталось еще одно важное препятствие, – сказала старуха Ван, – это чиновник Хэ Цзю‑шу, ведающий погребением в нашем районе. Человек он опытный и, если что‑нибудь заподозрит, не даст разрешения на похороны.

– Ну, это пустое, – сказал Си‑Мынь Цин. – Я поговорю с ним, и все будет в порядке, не посмеет же он пойти против меня.

– Тогда не мешкайте с этим делом, господин, – сказала старуха Ван, – а сейчас же идите и переговорите с ним, – и Си‑Мынь Цин ушел.

Когда совсем рассвело, старая Ван отправилась в город, купила гроб, благовонных свечей для возжигания жертвенных денег – в общем, все, что нужно для погребения, и, возвратившись домой, стала вместе с вдовой готовить поминки. Потом они зажгли у изголовья покойника свечу, и понемногу начали сходиться соседи отдать последний долг умершему. Притворявшись, будто горюет, жена У прикрыла свое напудренное лицо и причитала. А на вопросы, отчего умер У старший, она отвечала:

– От болезни сердца. Едва он слег, как ему с каждым днем становилось все хуже и хуже. По всему было видно, что уж не поправится. И вчера в полночь скончался. Вот горе‑то, – снова начала она притворно всхлипывать.

Соседи подозревали, что с этой смертью не все ладно, однако расспрашивать не решались и, выражая вдове сочувствие, говорили: «Ну что поделаешь, умер так умер! А живым надо жить, и ты так не убивайся!»

Жена У сделала вид, что сердечно благодарит их за участие, и соседи стали расходиться по домам. Тем временем старая Ван уже доставила гроб на дом и отправилась приглашать Хэ Цзю‑шу – чиновника, ведающего похоронами. Все, что требовалось для похорон и на поминки, было закуплено; на ночь старуха пригласила двух монахов совершить моление над гробом покойного. Прошло довольно много времени, когда, наконец, ведающий похоронами Хэ прислал своих помощников, которые должны были сделать все, что полагается.

Теперь расскажем кое‑что о Хэ Цзю‑шу. Как только наступил вечер, он не спеша вышел из дома и направился на улицу Красных камней. Но едва он дошел до угла, как встретил Си‑Мынь Цина, который его окликнул:

– Куда это вы направились, Хэ Цзю‑шу?

– В тот дом, – сказал Хэ, указывая впереди себя, – совершить обряд положения в гроб умершего торговца лепешками У старшего.

– Не пройтись ли нам вместе, – предложил Си‑Мынь Цин, – я хочу поговорить с вами.

Хэ Цзю‑шу последовал за ним, и, завернув за угол, они зашли в маленький кабачок.

– Займите почетное место! – пригласил своего спутника Си‑Мынь Цин.

– Да осмелюсь ли я, маленький человек, сидеть рядом с уважаемым господином! – стал было возражать Хэ Цзю‑шу.

– Мы люди свои, – прервал его Си‑Мынь Цин, – прошу вас, садитесь.

И когда они уселись, Си‑Мынь Цин приказал подать кувшин хорошего вина. Слуга принес закусок, фруктов, все, что полагалось к вину, и наполнил чашки. Однако в душу Хэ Цзю‑шу закралось подозрение: «Этот человек никогда раньше не выпивал со мной и неспроста, видно, пригласил меня сегодня в кабачок».

Так просидели они за вином полстражи, когда вдруг Си‑Мынь Цин вынул из рукава слиток серебра в десять лян и, положив его на стол, сказал:

– Хэ Цзю‑шу, не побрезгуйте моим скромным подарком, а потом для вас найдется что‑нибудь еще.

Почтительно сложив на груди руки и кланяясь, Хэ Цзю‑шу отвечал:

– Ведь я ничего для вас не сделал, как могу я принять от вас, почтенный господин, подарок? Даже если бы вы поручили мне какое‑нибудь дело, то и тогда я не посмел бы взять от вас денег.

– Цзю‑шу, не смотрите на меня, как на постороннего, – возразим Си‑Мынь Цин. – Прошу вас, возьмите это серебро, а потом мы потолкуем.

– Я готов сделать все, что вы мне скажете, почтенный господин, – отозвался Хэ Цзю‑шу.

– У меня нет ничего особенного, – заметил Си‑Мынь Цин, – но потом за труды вы еще получите вознаграждение от другой семьи. Дело вот в чем: сегодня, когда вы будете совершать обряд положения в гроб покойника, сделайте так, чтоб все было по‑хорошему и покров над покойником скрыл все. Больше от вас ничего не требуется.

– Ну, это пустяки, – сказал Хэ Цзю‑шу, – разве я осмелюсь взять за это деньги?

– Если откажетесь, – сказал Си‑Мынь Цин, – то обидите меня!

Хэ Цзю‑шу знал, что Си‑Мынь Цин человек вредный да к тому же находится на короткой ноге с чиновниками управления и может причинить всякие неприятности, поэтому он вынужден был взять серебро. Они выпили еще по нескольку чашек, Си‑Мынь Цин велел записать счет на его имя и прийти за деньгами в лавку лекарственных растений. После этого они покинули кабачок.

– Так смотрите, не забудьте, – напоминал ему, прощаясь, Си‑Мынь Цин, – сделайте так, чтобы все осталось в тайне. А потом я еще отблагодарю вас, – и с этими словами он пошел прочь.

Хэ Цзю‑шу мучили сомнения, и всю дорогу он размышлял:

«Тут что‑то неладно. Я ведь и без всяких денег дал бы разрешение на похороны. Да, тут что‑то есть».

Когда он подошел к дому У старшего, то увидел, что у дверей дома ждут его помощники. Приблизившись, он спросил:

– От какой болезни умер У старший?

– Да его жена говорит, что от болезни сердца, – отвечали они.

Хэ откинул занавеску и вошел в дом.

– А мы уж давненько вас поджидаем, господин Хэ! – встретила его старая Ван.

– Да вот задержали меня по дороге, – отвечал Хэ, – потому и запоздал немного.

Тут он увидел вдову У, одетую в грубую белую одежду. Женщина шла из внутренней комнаты, делая вид, что горько плачет. Обращаясь к ней, Хэ сказал:

– Не следует так убиваться. Жаль, конечно, что У старший покинул этот мир.

– Разве выразишь горе словами! – говорила Пань Цзинь‑лянь, прикрывая глаза, словно плакала. – Кто мог подумать, что болезнь сердца, которой он заболел, в несколько дней сведет его в могилу. Оставил меня одну страдать!

Хэ Цзю‑шу пристально посмотрел на жену У и подумал:

«Я давно слышал об этой женщине, а встречать ее не приходилось. Так вот какую жену нашел себе У старший! Нет, не спроста дал мне Си‑Мынь Цин эти десять лян».

Затем Хэ Цзю‑шу отодвинул покров, висевший над покойником, снял шелк, прикрывавший его лицо и, всмотревшись в него своими зоркими глазами, вскрикнул и упал навзничь. На его посиневших губах выступила кровь; ногти почернели, губы сделались серыми, лицо пожелтело, а глаза потускнели. Поистине можно было сказать, что его тело стало подобно

Луне, что пред рассветом склоняется за горы,

Лампаде, что без масла чуть светит поутру.

Но что произошло с Хэ Цзю‑шу, вы, читатель, узнаете из следующей главы.