в которой рассказывается о том, как монах У Сун, напившись пьяным, избил Кун Ляна и как атаман по прозвищу «Золотистый тигр» великодушно освободил Сун Цзяна

На десятой схватке монах У Сун решил пойти на хитрость и, притворившись, что допустил промах, дал своему противнику возможность ринуться на него с мечами, а сам ловко увернулся и, метко нацелившись, взмахнул кинжалом. Голова монаха гулко стукнула о землю и откатилась в сторону, а тело его рухнуло на камни. Тогда У Сун закричал:

– Эй ты, тетка, выходи! Я не собираюсь тебя убивать, а хочу лишь узнать, что здесь происходит…

Женщина вышла из кумирни и стала земно кланяться У Суну.

– Перестань, – приказал он, – а лучше скажи, как это место называется и кем приходится тебе монах.

– Я – дочь старого Чжана, что жил у подножья горы, – со слезами произнесла женщина, – а здесь, на могилах предков, наша родовая кумирня. Я не знаю, кто этот монах. Как‑то он пришел к нам и попросился переночевать да еще похвалялся при этом, что может управлять силами земли, ветра и воды. Моим родителям не следовало пускать его в нашу усадьбу, но они надумали спросить у него, правильно ли выбрано место для нашего семейного кладбища. А потом уж он так подольстился к моему отцу, что тот пригласил его пожить у нас несколько дней. Когда же этот гнусный монах увидел меня, то и вовсе не захотел уходить. Вот уж скоро четыре месяца, как он живет здесь. Тварь эта погубила не только моих отца и мать, но и брата с женой. А потом монах заставил меня прийти сюда и жить с ним в этой кумирне. Послушника он тоже насильно привел откуда‑то. Горы эти называются хребет Сороконожек – Усунлин. Монаху понравились эти места, и он назвал себя хозяином горы Усун.

– А у тебя есть какая‑нибудь родня? – спросил У Сун.

– Есть родственники – крестьяне. Да кто же из них посмел бы спорить с ним? – отвечала женщина.

– А у этого негодяя были деньга или ценности? – продолжал расспрашивать У Сун.

– Скопил он лян двести золота и серебра…

– Так скорее выноси все это из кумирни – я сейчас подожгу ее, – сказал У Сун.

– Учитель, а не хотите ли вы покушать и выпить? – спросила женщина.

– Принеси мне сюда, – сказал У Сун.

– Прошу вас, учитель, войти в кумирню. Там будет удобней, – промолвила женщина.

– А не притаился ли кто‑нибудь в кумирне специально для того, чтобы убить меня?

– Что ж, по‑вашему, мне не дорога голова? Разве стану я обманывать вас! – возразила женщина.

Тогда У Сун последовал за женщиной в кумирню. На маленьком столике у окна он увидел вино и мясо. Пока У Сун ел и пил из большой чашки, женщина собрала золото, серебро, разные ценности и дорогие ткани. После этого У Суй поджег кумирню изнутри. Женщина вытащила узел с вещами и поднесла их У Суну, но тот сказал:

– Мне не надо. Возьми все это себе и уходи отсюда. Да побыстрее!

С благодарностью поклонившись У Суну, женщина пошла с горы вниз, а У Сун бросил оба трупа в огонь. Затем он вложил свой кинжал в ножны и зашагал по извилистой горной дороге по направлению к Цинчжоу.

Шел У Сун более десяти дней: и на всем пути – в городах, деревушках и на постоялых дворах висел приказ о поимке У Суна. Однако У Сун, переодетый странствующим монахом, не встретил ни одного человека, который бы заинтересовался его личностью и остановил его.

Шел одиннадцатый месяц года. Погода стояла очень холодная. В дороге У Сун покупал вино и мясо, но холод донимал его. Он поднялся на голый перевал и увидел перед собой неприступную гору. У Сун спустился с перевала, прошел еще около пяти ли и, наконец, заметил деревенский кабачок. Около калитки протекал чистый ручеек. За домом был крутой обрыв и громоздились отвесные скалы. У Сун быстро зашагал к кабачку и, войдя, сел и громко крикнул:

– Хозяин! Неси мне для начала две меры вина. И немного мяса!

– Не хочу обманывать вас, учитель, – отвечал хозяин. – Немного вина у меня еще найдется, да только оно деревенское, собственного приготовления. А вот мясо я все распродал – ничего не осталось.

– Ну что ж, давай хоть вина – согреться, – сказал У Сун.

Хозяин принес две меры вина и налил большую чашку. На закуску он подал овощи. У Сун быстро выпил вино и приказал принести еще две меры. Хозяин пошел за вином и, возвратившись, снова наполнил чашку, а У Сун все пил. Он и в дороге был навеселе, а теперь, выпив сразу четыре меры вина, сильно опьянел, да тут еще поднялся ветер, и вино ударило ему в голову. У Сун заорал:

– Эй, хозяин, а это правда, что у тебя нет никакой еды? Продай мне немного мяса из того, что ты оставил для себя. Я за все заплачу тебе.

– Никогда еще не видел такого монаха, как вы, – сказал, улыбаясь, хозяин. – Только и знаете, что пить вино да есть мясо. Где же мне взять мяса? Лучше, учитель, заканчивайте поскорее.

– Я ведь не даром ем. Почему ты не хочешь продавать мне? – спросил У Сун.

– Я уже вам сказал, что у меня ничего, кроме простого вина, нет. Откуда я вам возьму?

В этот момент в кабачок в сопровождении четырех человек вошел рослый, здоровый детина. Хозяин кабачка, расплываясь в угодливой улыбке, приветствовал его поклоном:

– Эр‑лан, прошу садиться.

– А ты приготовил то, что я приказывал? – спросил вошедший.

– И цыплята и мясо – все готово. Ждали вашего прихода, господин.

– А где мой зеленый с цветами кувшин?

– Все здесь, все на месте, – не переставал кланяться хозяин.

Гость прошел со своими спутниками в помещение, и все они уселись за столик напротив У Суна. Хозяин принес зеленый с цветами кувшин, откупорил глиняную пробку и налил вино в большую белую чашу. У Сун украдкой бросил взгляд в ту сторону. Дуновением ветерка до него донесло чудесный аромат хорошего выдержанного вина. У Сун почувствовал, как в горле у него защекотало. С трудом сдержал он себя, чтобы не броситься к соседнему столу и не схватить чашку с вином.

Тут из кухни вошел хозяин с подносом, на котором лежали две жареные курицы и блюдо великолепного мяса. Поставив еду перед гостями, хозяин подал еще и овощи. Затем он взял черпак и стал подливать гостям вино.

У Сун посмотрел на стоявшую перед ним маленькую миску с овощами и пришел в ярость. В голове у него шумело от вина. Вот уж поистине – перед глазами море разливанное, а живот подвело от голода. И он так хватил кулаком по столу, что проломил его. Зычным голосом У Сун заорал:

– А ну, хозяин, иди‑ка сюда! Как же ты, мерзавец, смеешь обманывать своих посетителей?!

– Учитель, – заговорил хозяин, торопливо подходя к нему, – не сердитесь. Хотите еще вина, так скажите.

Но У Сун, вытаращив глаза, кричал:

– Тварь ты бессовестная. Почему ты не подал мне этот кувшин и этих кур?! Ведь я заплатил бы тебе!

– Так ведь все это господин прислал из дому. А здесь они решили просто повеселиться, – отвечал, хозяин.

У Сун был очень голоден и, не желая слушать, продолжал орать:

– Ты еще врать смеешь!

– В жизни своей не видел я такого дикого монаха! – вскричал хозяин.

– Ах, так ты меня – господина – еще и диким обзываешь! – бушевал У Сун. – Задаром ты кормишь меня, что ли?

– Никогда не слышал, чтоб монах называл себя господином, – пробормотал хозяин.

При этих словах У Сун вскочил и, взмахнув рукой с растопыренными пальцами, так ударил хозяина по лицу, что тот кубарем отлетел в другой угол. Сидевший напротив посетитель обернулся и, увидев, что хозяин никак не может подняться и все лицо его распухло, разозлился, вскочил и, указывая на У Суна, сказал:

– Да он разбойник, а не монах и ведет себя совсем не по‑монашески. Монахи не должны давать волю своим страстям. Как ты смеешь драться!

– А тебе что за дело?! – вскричал У Сун.

– Я хотел добром уговорить тебя, а ты, наглый монах, еще смеешь оскорблять меня!

Эти слова привели У Суна в бешенство, и, оттолкнув стол, он выскочил вперед.

– Ты с кем говоришь, мерзавец!..

– Ах ты, гнусный монах. Уж не собираешься ли ты драться со мной. Хочешь самого дьявола раздразнить. – Здоровый детина расхохотался и, указывая пальцем на У Суна, продолжал: – Ну‑ка, разбойник, выходи, я поговорю с тобой!

– А ты думаешь, я испугаюсь и не посмею побить тебя?! – закричал У Сун и метнулся к двери, но противник опередил его. У Сун одним прыжком догнал парня, и тот увидел, что с монахом ее так‑то легко справиться. Тогда он встал в позицию и приготовился к отпору. У Сун ринулся вперед и схватил противника за руку. Противник же, напрягая все силы, старался свалить монаха, но где ему было справиться с такой огромной силой! У Сун подтащил его вплотную к себе, а затем без труда толкнул, как ребенка, и тот полетел на землю. Было ясно, что ему не одолеть У Суна.

У пришедших с ним деревенских парней при виде этой сцены задрожали руки и ноги, и они не осмеливались вмешаться. Встав ногой на грудь врага, У Сун нанес ему тридцать ударов кулаком в наиболее уязвимые места. Затем он поднял его с земли и бросил в ручей, протекавший около калитки.

– Ой, беда! – закричали парни и бросились в воду спасать своего товарища. Вытащив его и поддерживая, они ушли в южном направлении.

А хозяин кабачка, получив затрещину, онемел от испуга и не мог двинуться с места. Едва‑едва дотащился он до внутренней комнаты и спрятался там.

– Ну вот и хорошо, что никого нет! – сказал довольный У Сун. – Теперь уж я угощусь как следует!

Он зачерпнул вина из белой чаши и стал пить. Жареные куры и мясо стояли еще не тронутые. У Сун не стал брать палочки, а, отрывая мясо прямо руками, ел, как ему было удобно. Он быстро выпил вино и съел почти все мясо. Теперь он был и сыт и пьян. Завязав за спиной длинные рукава рясы, он вышел из двери и пошел вдоль ручья.

В это время снова поднялся северный ветер, и У Сун едва продвигался вперед. Но не прошел он и пяти ли, как из‑за глиняного забора на краю дороги выскочил рыжий пес и, увидев прохожего, с громким лаем бросился на него. Пьяный У Сун был в таком состоянии, что только искал предлога, чтобы поскандалить. Увидев преследовавшую его собаку, он страшно обозлился. Нащупав левой рукой ножны, У Сун вытащил кинжал и большими скачками погнался за собакой. Рыжий пес бросился наутек и, перепрыгнув на другой берег ручья, продолжал лаять на монаха. У Сун с силой замахнулся и метнул кинжал в собаку, но промахнулся и, потеряв равновесие, полетел прямо в воду. Голова у него словно свинцом налилась, и он не мог подняться. Собака замерла на месте, но все еще продолжала рычать.

Стояла зима, и хотя ручей был неглубок, – всего каких‑нибудь один – два чи, – вода была ледяной. Когда У Суну удалось, наконец, выкарабкаться на берег, вода струями стекала с него. Вдруг он заметил, что кинжал его лежит на дне ручья, ярко блестя при свете луны. У Сун наклонился достать его, снова полетел в ручей и, не в силах подняться, барахтался в воде.

В это время из‑за забора, тянувшегося вдоль ручья, показалась толпа. Впереди шел высокий мужчина с палицей в руках, в войлочной шапке и стеганом шелковом халате цвета пуха гусенка. За ним следовало десять человек с колами и граблями. Увидев лающую собаку, они говорили, показывая на ручей:

– Да никак в воде барахтается тот самый проклятый монах, который избил нашего младшего господина. Старший господин взял с собой десятка два работников и пошел в кабачок поймать его, а монах, оказывается, здесь.

В этот момент они увидели приближающегося к ним парня, того самого, которого избил У Сун. Он уже успел переодеться и в руке держал меч. За ним шло человек тридцать поселян, вооруженных копьями и палками. С криками и свистом они искали У Суна. Подойдя поближе, они увидели его барахтающегося в воде. Указывая на него рукой, потерпевший сказал высокому мужчине в желтой стеганой одежде:

– Вот этот самый разбойник‑монах и избил меня.

– Давайте отведем негодяя в поместье, а там уж как следует допросим и вздуем его, – предложил тот, что был в желтом халате, и, обернувшись к поселянам, закричал:

– Ну‑ка, беритесь живей!

Тут все бросились к ручью…

Но бедный У Сун все еще не протрезвился и не мог защищаться. В тот момент, когда он пытался вылезти из воды, его схватили, выволокли за ноги и потащили за стену к большому поместью, двор которого был обнесен выбеленным забором и окружен высокими соснами и ивами.

Втащив У Суна во двор, люди сорвали с него одежду, отняли кинжалы и узел, за волосы подтащили к иве и привязали. Затем они принесли связку прутьев и начали избивать У Суна. Но не успели они ударить его в пятый раз, как из дома вышел человек и спросил.

– Вы снова кого‑то избиваете, друзья?

Братья почтительно сложили руки, и старший ответил:

– Учитель, разрешите вам сказать. Сегодня мой брат с четырьмя приятелями пошел в кабачок около дороги выпить вина, а этот проклятый монах затеял ссору, избил брата, поранил ему лицо и голову, бросил его в ручей, и тот чуть было не замерз. Хорошо еще, что приятели помогли ему спастись. Дома он переоделся и, взяв с собой людей, отправился искать монаха. А этот негодяй съел все мясо, выпил вино, а потом, пьяный, свалился в ручей у ворот усадьбы. Вот мы и притащили его сюда, чтобы проучить как следует, и тут уже разглядели, что это не настоящий монах: на лице у него выжжено клеймо из двух иероглифов «золотая печать». Вор прикрывал их волосами. Конечно, это сбежавший преступник; мы допросим его и сдадим властям.

– Незачем нам его допрашивать, – произнес парень, которого избили. – Этот чертов разбойник всего меня искалечил, и теперь мне нужно месяца два, чтобы поправиться. Лучше сразу убить этого злодея и сжечь его труп на костре. Тогда по крайней мере я буду считать, что отомщен.

С этими словами он схватил прутья, собираясь снова бить монаха, но подошедший сказал:

– Дорогой друг, погоди! Дай‑ка мне сперва посмотреть на него. Кажется мне, что он хороший человек.

У Сун уже немного пришел в себя и стал понимать, что происходит вокруг. Он не проронил ни слова и лишь закрыл глаза, ожидая, что его опять начнут избивать. А тот, кто спас У Суна от побоев, подошел к нему сзади и, взглянув на его спину, сказал:

– Странно. На спине у него еще не совсем зажившие раны.

Затем он зашел спереди и откинул волосы со лба У Суна: пристально поглядев на него, он воскликнул:

– Да ведь это же мой младший брат У Сун!

Тогда У Сун открыл глаза и, взглянув на стоявшего перед ним человека, сказал:

– Неужели это ты – мой старший брат?!

– Сейчас же освободите его! – закричал тот. – Это мой младший брат.

Человек в стеганом халате цвета желтого гусенка и избитый парень испуганно спросили:

– Может ли быть этот монах вашим братом, учитель?

– Да ведь это У Сун, о котором я вам так много рассказывал. Он убил тигра на перевале Цзин‑ян‑ган, и вот теперь я и сам не знаю, как он стал странствующим монахом.

Услышав это, братья тотчас же развязали У Суна, принесли ему переодеться и, поддерживая под руки, провели в парадный зал.

У Сун приостановился, чтобы поклониться своему старшему другу, но тот, поддерживая У Суна, с тревогой и радостью в голосе сказал:

– Дорогой брат, ты еще не совсем протрезвился. Давай сядем и побеседуем.

Тогда У Сун взглянул на говорившего. Хмель постепенно стал проходить, и У Сун попросил горячей воды, помылся, слегка закусил и почтительно поклонился своему другу. Они заговорили о былом, о прежних временах.

Человек этот был не кто иной, как Сун Цзян, известный также по имени Сун Гун‑мин из уезда Юньчэн.

– А я думал, дорогой брат, что вы живете в поместье сановника Чая. Как же вы очутились здесь? – спросил У Сун. – Не во сне ли я все это вижу?

– После того как мы расстались с тобой, – отвечал Сун Цзян, – я прожил в поместье еще полгода. Не получая из дому никаких вестей и опасаясь, что отцу приходится трудно, я отправил домой своего брата Сун Цина. Он написал мне, что в судебном деле отцу оказывают большую помощь командиры Чжу Тун и Лэй Хэн и моих родственников больше не беспокоят. Меня же до сих пор разыскивают и хотят арестовать. Повсюду были расклеены приказы о поимке преступника Сун Цзяна. Но уже прошло много времени, и теперь опасность не так велика. Здесь живет почтенный человек по имени Кун. Много раз отправлял он к нам домой людей справиться обо мне. Узнав, что мой брат Сун Цин возвратился к отцу, а я остался у сановника Чая, почтенный Кун прислал за мной, и я переехал в его поместье. Место это называется – Байхушань – Гора Белого тигра, У Куна есть сыновья. Младший – Кун Лян, по прозвищу «Искра», очень вспыльчив и любит затевать ссоры. Старший, тот, что в стеганой желтой одежде, его брат Кун Мин, по прозвищу «Комета». Вот они‑то и хотели избить тебя. Они любят биться на пиках и палицах. Я подучил их немного, и теперь они называют меня учителем. Живу я здесь уже полгода и не сегодня‑завтра собираюсь переехать в крепость Цинфын – Светлый ветер. Еще в поместье сановника Чая довелось мне узнать, что ты убил огромного тигра на перевале Цзин‑ян‑ган и стал командиром охранного отряда в городе Янгу. Говорили еще, что ты убил Си‑Мынь Цина и тебя сослали, но куда, я не знал. Как же это ты стал странствующим монахом?

– Расставшись с вами, дорогой брат, я пришел на перевал Цзин‑ян‑ган и убил тигра. Зверя доставили в город Янгу, и начальник уезда назначил меня командиром отряда. Вскоре я узнал, что моя невестка недостойно ведет себя и спуталась с Си‑Мынь Цином. Они отравили моего старшего брата, и из мести я убил их обоих, а потом пошел в уездный суд и сознался в своем преступлении. Дело мое передали в областной суд в Дунпинфу, где меня выручил областной судья, приговорив лишь к ссылке в Мэнчжоу.

Затем У Сун подробно рассказал о встрече с Чжан Цином и его женой в Шицзыпо, а в Мэнчжоу – с Ши Энем: о том, как избил Цзян Мынь‑шэня, убил пятнадцать человек, в том числе и командующего Чжана, и, сбежав, снова попал в дом Чжан Цина. Рассказал он и о том, как жена огородника нарядила его странствующим монахом, как он пошел в горы Усунлин и там пришлось ему испробовать свой кинжал, убив в кумирне монаха Вана, и, наконец, как попал в деревенский кабачок и избил младшего Куна.

Своим рассказом У Сун так ошеломил Кун Мина и Кун Ляна, что те бросились перед ним на колени и стали отбивать поклоны. У Сун тоже поклонился им и сказал:

– Я крепко обидел вас. Уж вы не взыщите.

– Что вы! Мы сами виноваты, «Хоть и есть глаза, а горы Тайшань не приметили». Умоляем вас простить наш грех, – извинялись Кун Мин и Кун Лян.

– Ну, если вы, уважаемые, не в обиде на меня, то прошу вас приказать высушить мое монашеское свидетельство и все вещи. Мне нужны также мои кинжалы и четки, я не могу без них обойтись.

– Не беспокойтесь, я уже распорядился, и все будет вам возвращено, – сказал Кун Мин.

У Сун в знак благодарности поклонился, после чего Сун Цзян пригласил старого Куна и познакомил его с У Суном. Но о том, какой роскошный пир устроил старый Кун, рассказывать не будем.

Итак, У Сун заночевал вместе с Сун Цзяном. Они долго беседовали обо всем, что с ними случилось за последний год. Сун Цзян остался очень доволен встречен. На следующий день У Сун поднялся на рассвете, умылся, прополоскал рот и вышел в зал приветствовать всех собравшихся. Сели завтракать. Кун Мин был за хозяина, а Кун Лян, превозмогая боль, ухаживал за гостями. Старый Кун распорядился зарезать барана и свинью, и снова началось пиршество.

В этот день в поместье Куна побывали все родственники и соседи. Они приходили засвидетельствовать У Суну свое почтение. Собрались также все домочадцы. Сун Цзян был очень весел и после пира обратился к У Суну с таким вопросом:

– Где же ты теперь думаешь найти себе пристанище?

– Я рассказал уже вам, дорогой друг, – отвечал У Сун, – что огородник Чжан Цин дал мне письмо и советовал идти на гору Эрлуншань – Двойного дракона – к татуированному монаху Лу Чжи‑шэню и остаться в его стане. Сам Чжан Цин также собирается туда.

– Что же, это хорошо, – произнес Сун Цзян. – Не стану тебя обманывать. На днях мне сообщили из дому, что начальник крепости Цинфын по имени Хуа Юн, по прозвищу «Маленький Лян Гуан», знает о том, что я убил Янь По‑си, и шлет мне письма, приглашая приехать к нему пожить. Это недалеко отсюда, и вот уже два дня, как я хочу отправиться туда, но не решаюсь из‑за плохой погоды. Однако идти все равно надо, и лучше всего, пожалуй, если мы пойдем вместе.

– Боюсь, дорогой брат мой, что идти нам вместе очень опасно, – ответил У Сун. – Преступления мои столь тяжки, что даже при общем помилования меня не простят. Вот потому‑то я и решил укрыться в разбойничьем стане на горе Эрлуншань. К тому же я нарядился странствующим монахом, и в таком виде мне неудобно идти с вами, дорогой брат. Стоит лишь кому‑либо по дороге заподозрить меня, как и вы окажетесь замешанным в это дело. И хотя мы дали друг другу клятву жить и умереть вместе, но было бы нехорошо впутывать и Хуа Юна. Лучше уж мне идти на гору Эрлуншань. А если небо сжалится над нами и мы останемся живы, я непременно разыщу вас, дорогой друг. Может быть, выйдет прощение разбойникам и нам дадут возможность доказать, что мы честные люди.

– У тебя, брат мой, благородное сердце, – сказал Сун Цзян. – И раз ты еще надеешься верой и правдой послужить императору, само небо поможет тебе. Действуй так, как задумал, я не решаюсь тебя отговаривать. Побудь со мной еще несколько дней, а потом отправляйся в путь.

Прошло дней десять. Сун Цзян и У Сун собрались уходить. Но старый Кун и его сыновья ни за что не хотели отпускать их и уговорили остаться еще дней на пять. Однако, когда этот срок стал близиться к концу, Сун Цзян решительно заявил, что должен идти. Тогда хозяин устроил прощальный пир, который продолжался весь день.

Утром старый Кун отдал У Суну все его вещи: черную рясу странствующего монаха, письмо, монашеское свидетельство и железный венец, четки, кинжалы и деньги и еще новую одежду. Затем он подарил Сун Цзяну и У Суну по пятидесяти лян серебра на путевые расходы. Сун Цзян отказался взять деньги, поэтому старому Куну и его сыновьям пришлось засунуть серебро в узлы с вещами.

Пока Сун Цзян одевался, У Сун облачился в одежду монаха, одел на голову железный венец, на шею четки из человеческих костей, собрал узел и к поясу привесил два кинжала. Сун Цзян, взяв свой меч, кинжал и узелок, одел войлочную шапку, и они распрощались с хозяином. А его сыновья Кун Мин и Кун Лян, приказав поселянам нести вещи, провожали гостей более двадцати ли и, наконец, простились. Сун Цзян взял свой узел и сказал:

– Зачем провожать нас, мы сами понесем свои вещи.

Тогда Кун Мин и Кун Лян еще раз поклонились им и отправились с работниками домой. А сейчас речь пойдет о другом.

Шагая по дороге, Сун Цзян и У Сун толковали о всякой всячине; шли они до позднего вечера и заночевали под открытым небом, а ранним утром встали, позавтракали и двинулись в путь. Они прошли еще около пятидесяти ли и приблизились к торговому местечку Дуаньлунчжэнь, где дороги расходились в трех направлениях. Сун Цзян обратился к одному из жителей с вопросом:

– Какая дорога ведет к горе Эрлуншань и к городу Цинфын?

– В эти места ведут две разные дороги: на запад – к горе Эрлуншань и на восток – к городу Цинфын, расположенному как раз за горой Цвифын.

Тогда Сун Цзян сказал У Суну:

– Ну, дорогой брат, сегодня мы должны с тобой расстаться. Выпьем же на прощанье!

– Я провожу вас немного, а потом пойду, – промолвил У Сун.

– Нет, не делай этого, – возразил Сун Цзян. – Правильно гласит древняя поговорка: «Провожай гостя хоть за тысячу ли, а расставаться все же придется». Лучше отправляйся, брат, в свой дальний путь – пораньше придешь на место. В стане воздерживайся от вина. Если выйдет императорский указ о помиловании, уговори также Лу Чжи‑шэня явиться с повинной. Вас назначат охранять границу, и вы, с оружием в руках, добудете себе славу, оставите почетное имя потомству и не зря проживете свою жизнь. Я же человек преданный, но ни к чему не способный. И вряд ли сумею выдвинуться. А вот такой герой, как ты, дорогой брат, может совершить великие дела. Крепко запомни мои слова. Мы еще встретимся с тобой.

У Сун внимательно выслушал наставления Сун Цзяна. Они зашли в кабачок, выпили по нескольку чашек вина, расплатились и ушли. На окраине города, в том месте, где расходились дороги, У Сун четыре раза низко поклонился. Сун Цзяну так тяжело было с ним расставаться, что он даже прослезился и еще раз повторил:

– Дорогой брат! Не забывай моих слов: воздерживайся от вина, не затевай ссор, береги себя.

И У Сун пошел на запад.

Запомните, читатель, что У Сун отправился на гору Эрлуншань в горный стан Лу Чжи‑шэня и Ян Чжи. Но сейчас мы об этом говорить не будем, а вернемся к Сун Цзяну, который пошел на восток, к горе Цинфын и всю дорогу не переставал думать об У Суне. Так он шел несколько дней и, наконец, увидел вдали высокую гору причудливой формы, покрытую густым и высоким лесом. Сун Цзян очень обрадовался и, не сводя с нее глаз, заспешил вперед. Незаметно прошел он еще несколько переходов и даже забыл спросить у встречных, где можно остановиться на ночлег. Приближался вечер, и Сун Цзян с беспокойством подумал: «Будь сейчас лето, я провел бы ночь где‑нибудь в лесу, но ведь сейчас зима в самом разгаре, по ночам дует ледяной ветер. А вдруг появится какой‑нибудь лютый зверь – тигр или барс. Разве справлюсь я с ним? Тут недолго и погибнуть».

Размышляя таким образом, он торопливо шел по узенькой тропинке на восток. Спустя два часа на душе у Сун Цзяна стало очень тревожно. Совсем стемнело, и теперь он не видел даже дороги у себя под ногами. Неожиданно он наткнулся на веревку, в чаще зазвенел медный колокольчик, и тут же из засады выскочило человек пятнадцать разбойников. С криками налетели они на Сун Цзяна, отобрали у него меч и узел с вещами, свалили на землю и связали. А затем зажгли факел и повели Сун Цзяна на гору. Он следовал за ними, тяжко вздыхая. Скоро его привели в разбойничий стан. Оглядевшись при свете факелов, он увидел высокий частокол. Сун Цзяна ввели в помещение, где стояло три кресла, покрытые тигровыми шкурами. За этим домом находилось еще какое‑то огромное строение.

Сун Цзяна так связали, что он напоминал клецку, завернутую в лист лотоса; пленника привязали к деревянному столбу, и он слышал, как работники разговаривали между собой:

– Атаман только что заснул… Сейчас докладывать ему не стоит… Подождем, пока он протрезвится, придет сюда и сам вырежет сердце и печень этого быка… А мы сварим из них суп на похмелье да еще полакомимся свежим мяском.

Привязанный к столбу Сун Цзян, прислушиваясь к этому разговору, думал про себя: «И все это я терплю лишь за то, что убил какую‑то шлюху. Кто бы мог подумать, что меня ждет такая злая судьба!»

Разбойники зажгли свечи, и стало светло, как днем. Все тело Сун Цзяна онемело, он почти ничего уже не чувствовал и не мог даже двигаться, а лишь посмотрел вокруг и поник головой, тяжело вздыхая.

Время подходило к третьей страже, когда за своей спиной он услышал шаги и голоса разбойников:

– Атаман проснулся.

Они сняли с фитилей ламп нагар, чтобы было светлее. Сун Цзян украдкой взглянул на приближающегося атамана. На голове его была повязка с рогом, напоминающим шишку на голове у гуся, а поверх – красная шелковая косынка. Одет он был в стеганый шелковый халат цвета красного финика. Атаман прошел и сел в центре на кресло, покрытое тигровой шкурой.

Этот удалец по фамилии Янь, по имени Шунь и по прозвищу «Золотистый тигр» был родом из провинции Шаньдун, области Лайчжоу. Когда‑то он торговал лошадьми и овцами, но потерял все свое богатство, ушел в леса и занялся разбоем. Так вот этот самый Янь Шунь, проспавшись после выпивки, сел на главное место и спросил:

– Ну, ребятки, где вам удалось достать этого быка?

– Мы сидели в засаде за горой, – отвечали те, – и услышали, что в лесу зазвенел колокольчик. Этот бык шел один с узлом на спине и, зацепившись за веревку, упал. Мы схватили его и притащили к тебе, атаман, чтобы сварить из него суп на похмелье.

– Вот и прекрасно, – произнес главарь. – Позовите‑ка поскорее двух других атаманов, и мы вместе полакомимся.

Спустя некоторое время вошли еще двое удальцов и сели в кресла, стоявшие по бокам. Тот, что сел слева, был низкорослый, с короткими руками и ногами, но большие глаза его так и сверкали. Это был Ван Ин, родом из Лянхуайя. Среди вольного люда он был известен под кличкой «Коротколапый тигр». В прошлом Ван Ин был возчиком. Однажды его нанял купец, но у Ван Ина разгорелись глаза на богатый груз, и он, воспользовавшись случаем, ограбил купца. Потом это дело открылось, и Ван Ина посадили в тюрьму. Но ему удалось бежать на гору Цинфын, где он вместе с Янь Шунем занялся разбоем.

Молодец в темно‑красной кожанке, справа от Янь Шуня, по фамилии Чжэн, по имени Тянь‑шоу, происходил из Сучжоу, провинции Чжэцзян. Он был красив, высок, худощав и широк в плечах; борода и усы у него росли клином. За красоту и белизну лица Чжэнь Тянь‑шоу прозвали «Белолицый господин». Раньше он был серебряных дел мастером, но еще с детства пристрастился к упражнению оружием и в конце концов ушел к удальцам в зеленые леса. Проходя мимо горы Цинфын, он повстречался с Коротколапым тигром Ваном и вступил с ним в бои. Они схватывались примерно раз шестьдесят, но так и не смогли одолеть друг друга. За ловкость и силу главарь стана Янь Шунь оставил храбреца на горе и сделал третьим атаманом.

Когда все трое уселись, Ван сказал, обратившись к разбойникам:

– Ну, ребятки, пошевеливайтесь! Выньте‑ка у этого быка печень и сердце и сделайте нам три чашки крепкого с острой приправой супа на похмелье.

Один из разбойников тут же принес большую медную лохань с водой и поставил перед Сун Цзяном, а другой, засучив рукава, вооружился специальным острым ножом. Тот, что принес лохань, зачерпнул руками воды и плеснул Сун Цзяну на грудь. Делалось это для того, чтобы горячая кровь отлила от сердца. Тогда и сердце и печень становятся нежными и приятными на вкус.

А когда разбойник плеснул водой в лицо Сун Цзяна, тот тяжело вздохнул и произнес:

– Жаль, что Сун Цзяну суждено так умереть.

Услышав это имя, Янь Шунь закричал разбойнику:

– Стой. Что он там говорит о Сун Цзяне?

– Он сказал: «Жаль, что Сун Цзяну суждено так умереть», – ответил разбойник.

– Эй, приятель! Ты знаешь Сун Цзяна? – поднявшись с места, спросил Янь Шунь.

– Я и есть Сун Цзян.

Тогда Янь Шунь подошел к нему поближе:

– А ты какой Сун Цзян? Откуда родом?

– Я из Юньчэна, области Цзичжоу. Служил там писарем в уездном управлении.

– Неужели ты тот самый Сун Цзян, по прозвищу «Благодатный дождь», который убил Янь По‑си и присоединился к вольнице? – закричал Янь Шунь.

– Откуда вы знаете об этом? – спросил Сун Цзян. – Да, я тот самый Сун Цзян.

Янь Шунь был поражен. Выхватив из рук разбойника нож, он быстро перерезал веревки, освободил Сун Цзяна и, сняв с себя стеганый шелковый халат, накинул на него и усадил на свое место. Затем он велел Короткопалому тигру и Чжэн Тянь‑шоу тут же подойти, и они все втроем склонились перед Сун Цзяном в низком поклоне. Тот поспешил ответить на их поклоны и спросил:

– Почему же это вы, почтенные мужи, вместо того чтобы убить меня, оказываете мне такие почести?

Тогда все три главаря опять опустились на колени, и Янь Шунь сказал:

– Я, недостойный, должен был бы взять нож и выколоть собственные глаза… Не распознать благородного человека, не расспросить как следует и чуть было не погубить его! Ведь если бы само небо не надоумило вас произнести свое имя, я так бы ничего и не знал. Более десяти лет скитался я среди вольного люда, занимался разбоем и часто слышал ваше почтенное имя: мне рассказывали о вашем милосердии и бескорыстии, о помощи бедным людям, попавшим в беду или несчастье. Я могу лишь сетовать на мою несчастную судьбу за то, что до сих пор не имел случая оказать должные почести столь уважаемому человеку. Сегодня же самому небу угодно было, чтобы желание моего сердца исполнилось и мы встретились.

– За какие же добродетели вы оказываете такой незаслуженный почет мне, скромному человеку? – спросил Сун Цзян.

– Почтенный брат мой, – сказал Янь Шунь. – Помощь и покровительство героям и честным людям прославили вас по всей стране, ваше имя произносят с чувством глубокого уважения. Горный стан в Ляншаньбо стал так силен, что слава о нем идет по всей нашей земле. И люди говорят, что эту славу стан приобрел благодаря вам. Но скажите, откуда вы идете и как сюда попали?

И Сун Цзян подробно рассказал о том, как спас Чао Гая, убил Янь По‑си, а потом бежал, жил у сановника Чай Цзиня и у старого Куна, а теперь направлялся в крепость Цинфын – к начальнику крепости Хуа Юну. Слушавшие его атаманы были рады встрече с Сун Цзяном и тут же распорядились принести для него одежду. Они приказали зарезать овец и лошадей и пировали до рассвета, а затем велели младшим разбойникам устроить Сун Цзяну постель. На следующий день утром Сунь Цзян рассказал им все, что с ним приключилось по дороге, а также о замечательном подвиге У Суна. Узнав об этом, атаманы даже ногой притопнули от досады:

– Ну и не везет же нам! Как было бы хорошо, если бы он пришел сюда! Жаль, что он отправился в Эрлуншань.

Мы не будем рассказывать здесь со всеми подробностями о том, как Сун Цзян прожил около семи дней в стане на горе Цинфын, и о том, как за ним там ухаживали, угощая лучшим вином и разными яствами.

Шли первые дни последней луны года, время, когда население Шаньдуна на могилах своих предков совершало жертвоприношения. И вот однажды разбойники пришли с подножия горы и доложили:

– На большой дороге показался паланкин в сопровождении человек восьми. Носильщики несут две корзины с изготовленными из бумаги жертвоприношениями, чтобы сжечь их на могилах.

Ван‑Коротколапый тигр – был охотником до женщин и сразу же подумал про себя: «В паланкине несомненно женщина».

Он отобрал с полсотни разбойников и приготовился спуститься с горы. Несмотря на все старания, Сун Цзян и Янь Шунь не могли удержать его. Ван взял свое оружие и, ударив в гонг, стал спускаться с горы. Сун Цзян, Янь Шунь и Чжэн Тянь‑шоу остались в стане и продолжали пить вино. Прошло часов пять, когда, наконец, разбойник, ходивший на разведку, явился с донесением.

– Когда атаман дошел до половины горы, – доложил он, – охранники разбежались, и он захватил женщину, которую несли в паланкине. Никакой добычи, кроме серебряной курильницы, нет.

– Куда же отнесли женщину? – спросил Янь Шунь.

– Он приказал отнести ее в свое помещение, – ответил разбойник.

Услышав это, Янь Шунь громко рассмеялся, а Сун Цзян заметал:

– Оказывается, этот Ван очень похотлив. А доброму молодцу это чести не делает.

– Да, женщины это его единственная слабость, – сказал Янь Шунь, – а так во всех делах он впереди.

– Прошу вас обоих, пойдемте со мной и уговорим его оставить в покое женщину, – сказал Сун Цзян.

Янь Шунь и Чжэн Тянь‑шоу повели Сун Цзяна на другую сторону горы, в помещение Вана. Когда они, толкнув дверь, вошли к нему, Ван обнимал женщину и что‑то говорил ей. Увидев вошедших атаманов и Сун Цзяна, он поспешно оттолкнул женщину и пригласил их сесть. А Сун Цзян, взглянув на женщину, спросил:

– Откуда вы, почтенная сударыня, и что за важное дело заставило вас отправиться из дому в такое время?

Женщина, превозмогая стыд, выступила вперед и, отвесив низкий поклон, сказала:

– Ваша покорная служанка – жена начальника крепости Цинфын. Здесь похоронена моя мать, и вот я решила совершить жертвоприношение на ее могиле, захватила с собой жертвенные предметы и отправилась сюда. Разве осмелилась бы я отправиться в путь просто так, ради удовольствия! Умоляю вас, великий начальник, спасите меня!

Слова ее ошеломили Сун Цзяна: 2Уж не жена ли это начальника крепости Хуа Юна, к которому я собираюсь идти. Ее надо обязательно спасти». И он спросил:

– Как же это ваш муж, начальник Хуа Юн, не поехал на могилу вместе с вами?

– Почтенный господин, – ответила женщина, – начальник Хуа Юн мне не муж.

– Но вы только что сказали, что вы жена начальника крепости Цинфын, – сказал Сун Цзян.

– Вам, милостивый господин, вероятно, неизвестно, что в крепости Цинфын теперь два начальника, один гражданский, а другой военный. Военный начальник – Хуа Юн, а гражданский начальник – мой муж Лю Гао.

«Ее муж служит вместе с Хуа Юном, – подумал Сун Цзян, – и если я не спасу ее, мне неудобно будет идти туда». Поэтому он сказал Вану:

– Я хотел бы поговорить с вами. Не знаю только, согласитесь ли вы выслушать меня.

– Прошу вас, говорите, уважаемый брат мой, – ответил Ван.

– Когда порядочный человек попадается в любовных делах, он становится предметом насмешек, – сказал Сун Цзян. – Женщина эта – жена чиновника, назначенного императорским двором. Поэтому я прошу вас ради меня, а также ради чести вольных людей отпустить ее домой, к мужу. Что вы об этом думаете?

– Дорогой брат, выслушайте меня, пожалуйста, – сказал Ван Ин. – Эта женщина – жена начальника крепости. А я никогда еще не обладал подобной женщиной. Все эти чиновники причиняют народу лишь зло, так зачем же вам беспокоиться о них. Уж вы лучше оставьте эту женщину мне.

Тогда Сун Цзян опустился перед ним на колени и сказал:

– Уважаемый брат мой, если хотите, я сам выберу для вас хорошую жену, которая будет ухаживать за вами, и преподнесу вам подарки к свадьбе. Но эта женщина – жена человека, который служит вместе с моим другом. Как же можете вы так поступать с ней! Освободите ее.

Тогда Янь Шунь и Чжэн Тянь‑шоу, поддерживая Сун Цзяна, сказали:

– Дорогой брат, встаньте, пожалуйста. Это дело легко уладить.

– В таком случае очень вам благодарен, – ответил Сун Цзян.

Видя, что Сун Цзян во что бы то ни стало решил спасти женщину, Янь Шунь, не обращая внимания на Ван Ина, приказал носильщикам усадить ее в паланкин и отнести. Тогда женщина стала земно кланяться и повторять:

– Благодарю вас, милостивый атаман.

– Почтенная госпожа, не благодарите меня, – сказал Сун Цзян. – Я не атаман этого горного стана, а лишь путешественник из Юньчэна.

Женщина, снова поклонившись и поблагодарив их, отправилась в дорогу. А носильщики, получив свободу, помчались с носилками вниз с горы, как на крыльях, и досадовали лишь на то, что матери родили их не с четырьмя ногами.

Ван Ин молчал. Ему было и стыдно и досадно.

Сун Цзян повел его в переднюю комнату и сказал:

– Дорогой брат, вы не должны сердиться, я сдержу свое слово и нанду вам такую жену, которой, вы будете довольны.

Янь Шунь и Чжэн Тянь‑шоу даже рассмеялись при этом. А Ван Ин согласился с Сун Цзяном, и хотя в душе был недоволен, не решался возразить и старался скрыть свой гнев. Ему не оставалось ничего другого, как разделить веселье своих друзей и принять участие в пире в честь Сун Цзяна.

Однако об этом мы больше говорить не будем.

Вернемся теперь к солдатам, сопровождавшим женщину. Когда разбойники увели их госпожу, они вернулись в крепость и доложили начальнику Лю Гао о том, что его жену захватили разбойники с горы Цинфын.

Услышав это, Лю Гао пришел в ярость и стал ругать солдат.

– Бездельники, – орал он, – как смели вы бросить свою госпожу! – и велел наказать их палками.

– Нас было всего семь человек, – отвечали солдаты, – а их сорок, как же могли мы справиться с ними?

– Что вы здесь болтаете! – кричал Лю Гао. – Сейчас же отправляйтесь и освободите свою госпожу, иначе я отдам вас под суд и брошу в тюрьму!

Напуганные этими угрозами, солдаты взяли человек восемь – десять здоровых солдат на подмогу, захватили с собой оружие и отправились в горы с намерением освободить госпожу. Но совершенно неожиданно они на полдороге вдруг встретили двух носильщиков, которые сломи голову мчались с носилками. Встретив свою госпожу, солдаты спросили:

– Как же вам удалось выбраться оттуда?

– Те мерзавцы унесли меня в стан, но когда узнали, что я жена начальника крепости Лю Гао, то так испугались, что поспешно стали кланяться мне и приказали носильщикам отнести меня вниз с горы, – ответила та.

– Госпожа, пожалейте нас, – сказали солдаты. – Скажите нашему господину, что мы отбили вас у разбойников. Спасите нас от побоев.

– Я сама знаю, что сказать, – отрезала она.

Солдаты, кланяясь, поблагодарили ее и, окружив носилки, двинулись в путь. Увидев, как быстро идут носильщики, они сказали:

– В городе вы плететесь с носилками, словно утки или гуси. Почему же сейчас вы бежите со всех ног?

– Да и сейчас мы не могли бы так бежать, – отвечали носильщики, – если бы не старый черт, который подгоняет нас сзади кулаком.

– Уж не мерещится ли вам? – засмеялись стражники. – Позади ведь никого нет.

Тут только носильщики решились обернуться и воскликнули:

– Ай‑я! Мы так мчимся, что собственными пятками колотим себя по затылку.

Все рассмеялись. Когда они вернулись в крепость Цинфын, начальник Лю Гао очень обрадовался и спросил свою жену:

– Кто же спас тебя и доставил сюда?

– Бандиты захватили меня и хотели обесчестить, – ответила жена. – Но так как я сопротивлялась, то они собирались убить меня. Однако когда узнали, что я жена начальника крепости, то не осмелились даже притронуться ко мне и обошлись со мной почтительно. Потом пришли эти солдаты, отбили меня и привели домой.

Услышав это, Лю Гао приказал выдать десять кувшинов вина и зарезать свинью в награду солдатам. Но говорить об этом больше нет надобности.

После того как Сун Цзян спас женщину и дал ей возможность выбраться из горного стана, он прожил там еще дней семь и решил отправиться в крепость к Хуа Юну. В тот же день он заявил, что собирается распрощаться и уйти с горы. Несмотря на настойчивые просьбы атаманов побыть еще немного, он никак не соглашался, и тогда они устроили прощальный пир. Каждый из них подарил ему деньги и ценности. Все это он завернул в свой узел. В тот день Сун Цзян рано поднялся, вымылся, пополоскал рот и позавтракал. Потом он увязал свои вещи, простился с атаманами и спустился с горы. Атаманы захватили с собой вина, фруктов, мяса и провожали его более тридцати ли, до большой дороги. Там они выпили с Сунь Цзяном и, прощаясь, никак не могли расстаться с ним.

– Дорогой брат, – уговаривали они его, – когда будете возвращаться из крепости Цинфын, обязательно приходите к нам. Мы надеемся снова повидаться с вами.

Сун Цзян взвалил узел на спину, взял меч и со словами:

«Мы еще встретимся!» – пожелал атаманам всего хорошего, простился и пошел своей дорогой.

Если бы я, пишущий эти строки, родился в одно время с Сун Цзяном и вырос вместе с ним, я удержал бы его, вернул обратно и не дал бы ему пойти к Хуа Юну, где он чуть было не погиб.

Поистине говорится:

Как по воле неба злая судьба обрушивается на людей, так и ветры встречают туманы. Разве это случайно?

Кого же встретил Сун Цзян, когда пришел к начальнику крепости Хуа Юну, вы узнаете, из следующей главы.