в которой говорится о том, что дом Чай Цзиня был открыт для путников, и о том, как Линь Чун победил наставника Хуна в единоборстве на палицах

Мы остановились на том, как Сюэ Ба обеими руками занес дубинку над головой Линь Чуна. Произошло это гораздо быстрее, чем мы успели рассказать. Но вдруг из‑за ближайшей сосны раздался крик, и оттуда вылетел железный посох. Он с такой силой отразил удар дубинки, что она полетела прямо под облака. Из лесу выскочил владелец посоха и громовым голосом заорал:

– Я давно наблюдаю за вами; что же это вы делаете?

Тут охранники увидели здоровенного монаха в черной рясе; сбоку у него висел кинжал. Подняв свой посох, монах замахнулся на охранников. В этот момент Линь Чун приоткрыл глаза и сразу же узнал Лу Чжи‑шэня.

– Не трогай их, брат мой! – крикнул Линь Чун. – Прежде выслушай меня!

Лу Чжи‑шэнь опустил посох; охранники же настолько растерялись, что не могли даже пошевелиться.

– Они не виноваты, – продолжал Линь Чун. – Все это козни командующего Гао Цю. Через Лу Цяня он передал этим людям приказание покончить со мной. Разве могли они не подчиниться приказу? И если ты прикончишь их, это будет несправедливо!

Тут Лу Чжи‑шэнь вытащил кинжал, разрезал веревки и помог Линь Чуну освободиться от них.

– Брат мой, – сказал монах, – после того как ты купил меч и мы расстались, мне было очень тяжело думать о том, что тебе пришлось перенести столько бедствий. Даже когда тебя приговорили к наказанию, я ничем не мог помочь тебе. Услышав, что ты приговорен к ссылке в Цанчжоу, я пытался встретиться с тобой возле областного управления в Кайфыне, но это мне не удалось. Я разузнал лишь о том, что ты в пересыльной тюрьме. Потом я услышал, что трактирщик приходил за твоими охранниками и передал, что с ними хочет поговорить какое‑то важное лицо. У меня сразу возникло подозрение, и я начал сильно беспокоиться за твою судьбу. Опасаясь, что по дороге эти мерзавцы могут причинить тебе какое‑нибудь зло, я решил следовать за вами по пятам. Я видел, как эти скоты привели тебя на постоялый двор, и тоже остановился там. Ночью я слышал, как они обсуждали свое черное дело и ошпарили тебе ноги. В тот момент мне хотелось прикончить мерзавцев, и я не сделал этого лишь потому, что на постоялом дворе было много народу и кто‑нибудь мог прийти им на помощь. Я уже не сомневался, что ничего хорошего ты ждать от них не можешь, и поэтому стал еще больше беспокоиться за тебя. Когда же на рассвете вы отправились в путь, я опередил вас, спрятался в этом лесу и решил, что дождусь здесь тебя, этих мерзавцев прикончу. А раз они завели тебя сюда, чтобы убить, я расправлюсь с ними без всякой пощады!

Но Линь Чун продолжал уговаривать его:

– Брат! Ты уже спас меня, зачем же их лишать жизни?

– Ну вы, мерзавцы! – крикнул Лу Чжи‑шэнь. – Только из уважения к моему брату я щажу вас, не то искромсал бы на куски, как говядину. – Потом, вложив кинжал в ножны, он приказал: – Сейчас же помогите моему брату идти и ступайте за мной! – и, взяв посох, двинулся вперед.

Охранники не прекословили и лишь бормотали: «Наставник Линь, спаси нас!» Они взвалили на спину свои узлы вместе с узлом Линь Чуна и, поддерживая его, пошли прочь из леса. Пройдя около четырех ли, они увидели на окраине деревни крошечный кабачок. Они вчетвером зашли туда и расположились. Затем велели хозяину кабачка принести цзиней пять – семь мяса, два кувшина вина, а также достать муки для лепешек.

Хозяин кабачка тут же приступил к делу: начал готовить еду, принес вина и налил его гостям. Тогда охранники обратились к Лу Чжи‑шэню:

– Смеем ли мы спросить, почтенный монах, в каком монастыре вы служите?

– Ах вы, мерзавцы этакие! – рассмеялся Лу Чжи‑шэнь. – Для чего это вам? Уж не для того ли, чтобы доложить об этом Гао Цю и учинить мне какую‑нибудь пакость? Так знайте, что Гао Цю хоть и страшен другим, а я его ничуть не боюсь. И если мне когда‑нибудь придется столкнуться с ним, я убью его своим посохом.

После этого охранники больше не решались о чем‑нибудь спрашивать Лу Чжи‑шэня. Выпив немного вина, закусив и расплатившись с хозяином, путники собрали свои пожитки и покинули деревню.

– Куда ты думаешь направиться, брат мой? – спросил Линь Чун своего спасителя.

– Пословица гласит, – отвечал Лу Чжи‑шэнь, – «Если убьешь кого‑нибудь, посмотри на его кровь, если же спасешь человека, убедись, что он жив». Я боюсь за тебя, брат мой, и решил идти с тобой до Цанчжоу!

Услышав это, охранники подумали: «Плохи наши дела! Что скажем мы, когда вернемся? Теперь нам остается лишь подчиниться этому монаху и идти за ним». Так как монах не только покрикивал, но и отпускал тумаки, всю дорогу они беспрекословно выполняли все его желания: шли, когда он приказывал, отдыхали, где велел. Они не решались даже громко разговаривать, боясь вызвать раздражение Лу Чжи‑шэня. Так проделали они два перехода, затем наняли повозку и посадили на нее Линь Чуна, чтобы дать ему немного отдохнуть; остальные шли за повозкой.

Не сладко было на душе у Дун Чао и Сюэ Ба. Каждый из них боялся за свою шкуру, и потому они вели себя тихо и мирно. Во время путешествия монах покупал вино и мясо и делал все, чтобы Линь Чун окреп. Охранники также питались за счет Лу Чжи‑шэня. Теперь они не пропускали ни одного постоялого двора, раньше останавливались на отдых и позднее отправлялись в путь. Пищу готовили сами охранники. Да разве осмелились бы они хоть в чем‑нибудь перечить Лу Чжи‑шэню?

Тайком они все же совещались между собой, как лучше поступить. «Мы теперь во власти этого монаха, он глаз с нас не сводит. Что сделает с нами командующий, когда мы вернемся?» – говорили они.

– Я слышал, – сказал Сюэ Ба, – что в огородах монастыря Дасянго появился недавно какой‑то монах но имени Лу Чжи‑шэнь. Видно, это он и есть. Вернувшись в столицу, мы честно расскажем, что в лесу Диких кабанов собирались было покончить с Линь Чуном, но этот монах спас его. Расскажем и о том, как он сопровождал нас до Цанчжоу и помешал выполнить приказ. Золото мы вернем, и пусть Лу Цянь сам идет разыскивать монаха. Только бы нам с тобой выпутаться из этого дела.

– Правильно! – согласился Дун Чао. – Так и сделаем.

На этом они и порешили.

Не вдаваясь в подробности, скажем, что Лу Чжи‑шэнь еще семнадцать или восемнадцать дней шел вместе с охранниками, и неотступно за ними наблюдал. До Цанчжоу оставалось уже немногим более семидесяти ли. Дорога была оживленная, то и Дело встречались люди, и все глухие места остались позади.

Подробно разузнав о дальнейшем пути, Лу Чжи‑шэнь сделал привал в сосновом лесу. Здесь он сказал Линь Чуну:

– Брат мой! До Цанчжоу уже недалеко. Я узнал, что никаких опасных мест больше не будет – дорога людная. Поэтому мы можем с тобой проститься. Когда‑нибудь еще встретимся.

– Что ж, брат, – отвечал Линь Чун, – когда вернешься, расскажи моему тестю все, что произошло. Если я останусь жив, то, может быть, еще смогу отблагодарить тебя за добро.

Лу Чжи‑шэнь достал лян двадцать серебра и вручил их Линь Чуну. Охранникам он также дал по три ляна, заметив при этом:

– А вам, мерзавцам, надо было бы головы поотрубать. Только ради брата я пощадил вашу паршивую жизнь! Теперь осталось пройти уж немного. Смотрите, не вздумайте совершить еще какую‑нибудь подлость!

– Разве мы посмеем, – отвечали охранники, с благодарностью принимая серебро. – Да и в том, что было, виноват лишь командующий.

– Когда пришло время расставаться, Лу Чжи‑шэнь строго посмотрел на охранников и еще раз спросил:

– Как вы думаете, ваши глупые головы такие же крепкие, как это дерево?

– Наши головы, – отвечали охранники, – всего лишь черепа, обтянутые кожей. Они достались нам от отца с матерью.

Тогда Лу Чжи‑шэнь взмахнул посохом и с такой силой ударил по дереву, что на стволе его образовалась трещина в два цуня, и дерево повалилось, словно подкошенное.

– Смотрите, негодяи! – крикнул Лу Чжи‑шэнь. – Если вы хоть в чем‑нибудь провинитесь, с вашими головами случится то же, что с этим деревом.

Затем, помахав рукой и крикнув Линь Чуну: – Береги себя, брат! – он взял посох и отправился в обратный путь.

Дун Чао и Сюэ Ба стояли, как истуканы, и даже языки высунули от изумления.

– Ну, почтенные, – сказал Линь Чун, – пора и нам в путь.

– Вот здоровенный монах! – только и могли воскликнуть охранники. – Одним ударом свалил целое дерево!

– Да для него это сущий пустяк! – отвечал Линь Чун. – Однажды в монастыре Дасянго он с корнем вырвал из земли целое дерево.

Охранники только головами качали. Они теперь не сомневались, что это был Лу Чжи‑шэнь. Вскоре путники вышли из леса и отправились дальше. В полдень они увидели на дороге трактир, куда и вошли. Линь Чун пригласил охранников занять почетные места. Только теперь Дун Чао и Сюэ Ба почувствовали себя немного свободнее. В трактире было полно народу. Человек пять слуг и сам хозяин с ног сбились, обслуживая посетителей. Линь Чун со своими охранниками просидел уже с час, но к ним все еще никто не подходил. Наконец, Линь Чуну надоело ждать, и он, постучав по столу рукой, крикнул:

– Эй, хозяин! Что же это ты обижаешь своих гостей?! Если я преступник, то решил и внимания на меня не обращать? Ведь я не даром у тебя есть буду.

Тогда хозяин подошел к ним и сказал:

– Ты, верно, не понимаешь, что я желаю тебе добра!

– Где ж твои добрые намерения, если ты не даешь мне ни вина, ни мяса? – удивился Линь Чун.

– Разве тебе неизвестно, – возразил хозяин, – что в нашей деревне проживает один богач по имени Чаи Цзинь? Здесь все зовут его «сановник Чай», а среди бродячего и бездомного люда он известен еще под кличкой «Маленький вихрь». Он – потомок Чай Ши‑цзуна, императора великой Чжоуской династии. С того времени как в Чэнь Цяо их предок отказался от трона, император У Дэ выдал им охранную грамоту, которая освобождает весь их род от всех повинностей и обеспечивает им полную неприкосновенность. Эта грамота хранится в доме Чай Цзиня, и никто не смеет оскорбить его. Он собрал со всей страны несколько десятков удальцов, кормит и содержит их. Нас, кабатчиков, он постоянно предупреждает, чтобы мы направляли к нему в поместье каждого сосланного преступника, который забредет в наши края. Таким людям он сам оказывает помощь. Если бы я накормил тебя сейчас, лицо твое раскраснелось бы от вина и еды, и господин Чай, узнав, что ты имеешь деньги на расходы, не стал бы тебе помогать. Вот почему, желая тебе добра, я и не сделал этого.

Тогда Линь Чун сказал охранникам:

– Когда я служил в Восточной столице, я часто слышал от военных имя сановника Чай Цзиня. Так вот где он, оказывается, живет! Почему бы нам и в самом деле не сходить к нему?

Поразмыслив, Сюэ Ба и Дун Чао решили, что это не так уж плохо, собрали свои пожитки и приготовились идти. Они сообщили об этом хозяину трактира и попросили еще раз объяснить дорогу.

– Идите прямо, – ответил кабатчик. – Когда пройдете два‑три ли, сверните у большого каменного моста; там и находится это поместье.

Поблагодарив хозяина, они покинули трактир и, пройдя два‑три ли, действительно увидели большой каменный мост. Пройдя мост, они вышли на широкую ровную дорогу и вскоре увидели поместье, крыши которого мелькали в гуще зеленых ив. Со всех сторон оно было окружено широким рвом, наполненным водой, а над водой склонились плакучие ивы; из‑за ив выглядывал выбеленный забор. Когда путники, свернув с дороги, подошли к поместью, они увидели, что к нему ведет широкий деревянный мост, там, сидя на перилах, отдыхали в тени четверо или пятеро работников. Приблизившись, Линь Чун и стражники поклонились сидевшим.

– Простите, уважаемые, за беспокойство, – сказал Линь Чун. – Не можете ли вы доложить своему господину, что с ним хочет повидаться один человек по фамилии Линь, который сослан в старый город и прибыл из столицы.

– Вам не повезло, – ответили ему крестьяне. – Если бы чаш господин был дома, он накормил бы вас, угостил вином и даже снабдил деньгами, но сегодня утром он отправился на охоту.

– Когда же он вернется? – спросил Линь Чун.

– Трудно сказать, – отвечали крестьяне. – Возможно, что он отправился в свое восточное поместье и будет там отдыхать. Точно мы ничего не знаем.

– Нам и впрямь не повезло, – заметил Линь Чун. – Что ж, не суждено нам с ним встретиться. Придется идти.

Простившись с работниками, они отправились обратно; от голода у них ныло под ложечкой.

Но, пройдя около ли, они увидели вдалеке группу всадников, выехавшую из леса и поскакавшую прямо к поместью. В центре, на белоснежном коне с пышной гривой, ехал статный всадник лет тридцати пяти. У него были густые брови, большие глаза. Красные губы подчеркивали белизну зубов. Его длинные усы свешивались вниз и вместе с бородой образовывали нечто вроде трезубца. На голове он носил пеструю шелковую повязку, завязанную в виде рогов. На нем был расшитый цветной халат с поясом, украшенным драгоценными камнями, на ногах черные, расшитые по краям золотом туфли. В руках он держал лук, а за спиной у него виднелся колчан со стрелами. В сопровождении всадников сановник приближался к поместью.

Увидев его, Линь Чун подумал: «Это, наверное, и есть господин Чай Цзинь…», однако спросить об этом не решился. Но тут молодой всадник повернул свою лошадь и, подъехав, спросил охранников:

– Эй вы, что это за человек, закованный в колодки?

– Ваш покорный слуга, – поспешил ответить Линь Чун, почтительно кланяясь, – наставник войск в Восточной столице по фамилии Линь. Я не угодил командующему Гао Цю, за что кайфынский суд приговорил меня к ссылке в Цанчжоу. В трактире, который находится неподалеку отсюда, нам сказали, что здесь проживает благородный человек и гостеприимный хозяин, сановник Чай, и мы пришли сюда повидать его. К сожалению, нам не повезло, и мы не смогли встретиться с ним.

Тут сановник соскочил с коня, быстро подошел к Линь Чуну и, низко поклонившись ему, произнес:

– Простите, Чай Цзинь – это я. Очень рад познакомиться с вами.

Линь Чун поспешил отвесить ему поклон, после чего сановник взял его за руку и повел к поместью. Заметив их приближение, работники распахнули ворота, и Чай Цзинь провел гостя прямо в парадную залу, где они снова обменялись приветствиями. Тогда Чай Цзинь заговорил:

– Я давно уже слышал о вас, господин наставник, но никак не ожидал, что сегодня вы навестите меня. Вот уж поистине сбылась моя давнишняя мечта!

– Я маленький человек, – сказал Линь Чун, – но давно слышал ваше славное имя, – оно ведь известно всей стране и у каждого вызывает чувство уважения. Я никак не думал, что сейчас, когда осужден и сослан как преступник, смогу посетить ваш дом и познакомиться с вами. Это самая счастливая минута в моей жизни.

После долгих уговоров Линь Чун согласился, наконец, занять место гостя. Вместе с ним за стол сели также Дун Чао и Сюэ Ба. Сопровождавшие Чай Цзиня люди отвели своих лошадей и ушли отдыхать в дальнюю часть двора, и о них мы рассказывать больше не будем.

Между тем Чай Цзинь распорядился, чтобы работники принесли вина. Скоро они вернулись, неся блюда с мясом и лепешками и кувшин подогретого вина. На третьем блюде была мера риса, поверх которого лежали десять связок монет. Когда Чай Цзинь увидел это, он воскликнул:

– Ах вы, деревенщина! Что же вы не видите, кто к нам пришел! Ведь это военный наставник, а вы унижаете его какой‑то мелочью! Сейчас же уберите все это и подайте засахаренных фруктов и вина, а потом в честь гостя зарежьте барана. Да поворачивайтесь живей!

– Вы слишком великодушны, господин мой, – сказал Линь Чун, вставая, – вполне достаточно и того, что здесь есть.

– Не говорите так, – возразил Чай Цзинь. – В кои‑то веки вы попали сюда, а мы не можем принять вас, как подобает!

Слуги моментально принесли фрукты и вино, а Чай Цзинь поднялся со своего места и налил его гостям. Линь Чун поблагодарил хозяина и выпил; за ним вылили и охранники. После этого Чай Цзинь обратился к Линь Чуну:

– Прошу вас, господин наставник, пройти во внутренние комнаты. – С этими словами он снял с себя лук и колчан со стрелами, а затем пригласил охранников выпить и закусить вместе с ними. Чан Цзинь занял место хозяина. Линь Чун место гостя, а охранники сели рядом с ним. Тут пошли истории из жизни вольного люда, и никто не заметил, как наступил вечер. На столе снова появились вина, фрукты и всевозможные яства. Хозяин трижды поднимал свою чашку, приглашая гостей выпить с ним, а затем приказал:

– Подать суп!

Они уже съели по чашке супа и выпили пять – семь чашек вина, когда вошел слуга и доложил, что прибыл наставник.

– Отлично! – воскликнул Чай Цзинь. – Пригласите его откушать с нами. Я рад, что вы познакомитесь. Принесите еще прибор! – приказал он слугам.

Линь Чун привстал и увидел, как в зал, горделиво выпятив грудь, вошел человек. Повязка на голове его была небрежно навязана. «Слуга назвал его наставником, – подумал Линь Чун, – очевидно, он учитель сановника».

Линь Чун поспешно поднялся, и, склонясь перед вошедшим, почтительно приветствовал его:

– Линь Чун имеет честь приветствовать вас.

Однако вошедший не ответил на приветствие и даже не взглянул на него. Лянь Чун же не решался поднять головы. Тогда Чаи Цзинь, указывая на гостя, обратился к наставнику Хуну:

– Этот господин – военный наставник восьмисоттысячного войска Восточной столицы по имени Линь Чун. Прошу вас быть знакомыми.

При этих словах Линь Чун, глядя на Хуна, пал ниц.

– Хватит кланяться, встань! – бросил наставник. На поклон он ответил пренебрежительно, едва кивнув головой.

Поведение Хуна очень не понравилось Чай Цзиню. Линь Чун же, дважды поклонившись до земли наставнику, поднялся и попросил Хуна занять почетное место, Хун не заставил себя упрашивать и без всяких церемоний уселся. Этот поступок еще более огорчил Чай Цзиня. Линь Чун занял место пониже; переместились так же и охранники. А Хун обратился к Чай Цзиню:

– Чего ради господин сановник решил устроить такой роскошный прием в честь сосланного преступника?

– Наш уважаемый гость, – отвечал Чай Цзинь, – не кто иной, как наставник восьмисоттысячного войска. Как можете вы, господин наставник, относиться к нему с таким пренебрежением?

– Господин мой, – возразил Хун, – ваше пристрастие к фехтованию привлекает сюда много военных, сосланных на поселение, здесь они ищут помощи. Все они выдают себя за наставников фехтования, и являются в ваше поместье выманить вина, пищи и денег. Почему, господин, вы так легко доверяетесь этим людям?

Линь Чун ничего не сказал на это, но Чай Цзинь возразил за него:

– Нельзя судить о людях с первого взгляда, и вам не следовало бы унижать его.

Слова сановника Чай Цзиня вывели Хуна из себя, и, вскочив из‑за стола, он закричал:

– Я не верю ему! Пусть сразится со мной на палицах, и тогда мы посмотрим, наставник ли он!

– Вот это верно! – смеясь, согласился Чай Цзинь. – Что вы на это скажете, господин наставник?

– Я не осмелюсь вступить в такой поединок, – ответил Линь Чун.

Ответ этот сбил с толку Хуна, и он подумал: «Он не умеет фехтовать, он трусит!» – и стал еще решительнее настаивать на том, чтобы гость показал свое искусство.

Чай Цзиню очень хотелось посмотреть, на что способен Линь Чун, но еще больше хозяин желал, чтобы новый наставник победил Хуна и сбил с него спесь. Поэтому Чай Цзинь сказал:

– Пока что давайте выпьем, закусим и подождем, когда взойдет луна.

Когда они осушили пять или семь чашек вина, луна взошла и все вокруг залила своим светом; в зале стало светло, как днем. Тогда Чай Цзинь встал и промолвил:

– Теперь попросим наставников помериться силами.

Линь Чун призадумался: «Этот Хун – учитель самого сановника, и если я первым же ударом опрокину его, мне будет неудобно перед хозяином».

Заметив нерешительность Линь Чуна, Чай Цзинь обратился к нему со следующими словами:

– Наставник Хун прибыл сюда недавно. Здесь у него нет соперников. И я очень просил бы вас, господин Линь Чун, не отказываться от поединка. Кроме того, мне хотелось бы полюбоваться искусством обоих уважаемых наставников.

Все это Чай Цзинь сказал умышленно, так как опасался, что Линь Чун из уважения к нему не проявит в этом поединке всех своих способностей. Откровенное заявление хозяина полностью успокоило Линь Чуна. В это время Хун поднялся с места и стал выкрикивать:

– Ну‑ка, попробуй со мной сразиться!

Все остальные встали я вслед за ним толпой вышли на площадку позади зала. Слуги принесли связку палиц и положили их на землю. Хун снял с себя одежду, подоткнул рубашку, выбрал палицу и, проделав несколько приемов, крикнул:

– А ну, начинай!

– Прошу вас, господин Линь Чун, – сказал Чай Цзинь, подбадривая его, – померяйтесь с ним силами.

– Надеюсь, господин сановник, вы не будете надо мной смеяться, – отвечал Линь Чун.

Затем он также выбрал себе палицу и обратился к Хуну:

– Прошу вас, наставник, поучить меня!

Тут Хун пришел в такую ярость, что, казалось, готов был живьем съесть Линь Чуна. А тот, взяв свое оружие, также проделал несколько боевых приемов. Со всего размаха Хун ударил палицей по земле и приготовился броситься на Линь Чуна. Так, при лунном свете, началась борьба между двумя наставниками.

На шестой схватке Линь Чун выскочил из круга и закричал:

– Передохнем немножко!

– Почему вы не хотите показать свое искусство? – спросил его Чан Цзинь.

– Я уже, можно сказать, проиграл! – сказал Линь Чун.

– Как могли вы проиграть, – протестовал Чай Цзинь, – когда настоящая борьба еще и не начиналась?

– Да ведь на мне канга, – заявил Лини Чун, – вот и давайте считать, что я проиграл.

– Как мог я забыть об этом? – сказал Чай Цзинь. – Ну, это дело поправимое, – добавил он, смеясь, и тут же послал слугу в дом принести десять лян серебра, что и было мгновенно исполнено.

Тогда, обращаясь к сопровождавшим Линь Чуна охранникам, Чай Цзинь сказал:

– Осмелюсь обратиться к вам с просьбой: снимите с наставника Линь Чуна кангу и не бойтесь, что у вас будут из‑за этого какие‑нибудь неприятности в Цанчжоу. Положитесь на меня, я все устрою. А пока прошу вас принять в подарок десять лян серебра.

Дун Чао и Сюэ Ба не решились отказать такому важному лицу. Им очень хотелось показать себя с хорошей стороны, да к тому же они не боялись, что Линь Чун убежит от них. Поэтому, получив серебро, охранники сняли печати и освободили Линь Чуна от колодок.

– А теперь, господа наставники, продолжайте ваше состязание, – сказал довольный Чай Цзинь.

Заметив, что Линь Чун хорошо владеет оружием, Хун струсил, но решил во что бы то ни стало одержать над ним верх. Он снова взял палицу и совсем уже было приготовился к бою, как вдруг Чай Цзинь крикнул:

– Обождите немного! – и тут же послал слугу за слитком серебра в двадцать пять лян весом. Серебро тут же принесли, и хозяин продолжал: – Ваше состязание, господа, является необычным, и его трудно сравнить с каким‑либо другим. Так пусть это серебро будет наградой победителю.

С этими словами Чай положил слиток на землю.

Этим он хотел подбодрить Линь Чуна и заставить его проявить все свое искусство.

Между тем неприязнь Хуна к противнику все возрастала. А тут еще у него глаза разгорелись на серебро. Боясь, что пыл его пройдет, он начал проделывать палицей самые сложные выпады. Один из приемов назывался «поджечь факелом небо». Линь Чун же подумал: «Господин Чай желает, чтобы я победил Хуна». И, взяв палицу за середину, тоже начал выделывать ею сложнейшие приемы, один из которых назывался «искать змею в траве». В это время Хун крикнул:

– Давай, давай! – и выставил палицу вперед. Линь Чун немного отступил. Тогда Хун сделал шаг вперед и, подняв палицу, описал ею в воздухе дугу. Линь Чун, заметив, что его противник забыл порядок приемов, рывком выбросил свою палицу снизу вверх. Не успел Хун отразить удар, как Линь Чун одним прыжком перевернулся на месте и со всего размаха нанес ему удар в берцовую кость. Оружие вылетело из рук врага, а сам он с шумом повалился наземь.

Чай Цзинь пришел в восторг и приказал принести вина, чтобы выпить за победу Линь Чуна. Все были веселы и довольны.

Что же касается Хуна, то он не мог даже подняться с земли, и слуги со смехом помогли ему встать. Лицо его горело от стыда, и, еле передвигая ноги, он потихоньку удалился из поместья. А Чай Цзинь взял Линь Чуна за руку и повел в зал, чтобы продолжить пиршество. Хозяин велел принести вознаграждение, предназначенное для победителя, но Линь Чун ни за что не хотел взять его. Однако в конце концов он вынужден был принять этот дар.

Сановник пригласил Линь Чуна остаться у него в поместье еще на несколько дней, каждый день устраивал в честь гостя роскошные пиршества и был к нему очень предупредителен.

На седьмой день охранники, сопровождавшие Линь Чуна, начали торопить его. Тогда Чай Цзинь устроил прощальный ужин. Он написал пару писем и напутствовал Линь Чуна:

– У меня хорошие отношения с начальником области Цанчжоу. Начальник лагеря для ссыльных и смотритель также мои друзья. Я дам вам письма к ним и уверен, что с вами будут хорошо обращаться.

Затем он вынул большой слиток серебра, весом в двадцать пять лян, и преподнес его Линь Чуну. Охранникам он также подарил по пять лян серебра. Прощальный пир продолжался всю ночь.

На рассвете они еще раз подкрепились, и Чай Цзинь. велел слугам помочь путникам нести вещи. На Линь Чуна вновь надели кангу, и, распрощавшись с Чай Цзинем, он двинулся в путь в сопровождении охранников. Чай Цзинь проводил его до ворот и, прощаясь, сказал:

– Скоро, господин наставник, я пришлю вам со своими людьми теплую одежду.

– Смогу ли я когда‑нибудь отблагодарить вас за доброту! – только и мог произнести растроганный Линь Чун.

Поблагодарили хозяина и охранники; затем все трое пустились в дальнейший путь и уже в полдень были в Цанчжоу. Охранники отпустили домой слугу Чай Цзиня, который нес их вещи, а сами направились в областной ямынь, где предъявили казенные бумаги и сдали ссыльного.

Приняв Линь Чуна и вручив охранникам расписку, начальник области приказал отвести его в лагерь для ссыльных; охранники же, распрощавшись с начальством, двинулись в обратный путь. О них мы больше говорить не будем, а вернемся к Линь Чуну.

Когда нового преступника присели в лагерь для ссыльных, надзиратель на время, пока будет решена дальнейшая участь Линь Чуна, поместил его в камеру. Вскоре к нему подошли заключенные, желая познакомиться и побеседовать с ним. Они сообщили Линь Чуну, что больше всех следует остерегаться начальника лагеря и главного надзирателя.

Они только и знают, что вымогать у заключенных деньги, рассказывали ссыльные. За деньги или подарки они относятся с некоторым снисхождением. Но если у человека нет ни денег, ни подарков, его бросают в яму, и для этого несчастного жизнь становится сплошным адом. Только смерть может прекратить его страдания, но и умереть ему не дают.

– Если ты сумеешь завоевать их расположение, – наставляли Линь Чуна его новые знакомые, – то избавишься от ста палочных ударов, которые полагаются всем вновь прибывшим. Тогда они сами окажут, что ты болен и наказание надо отложить. Но если это тебе не удастся, ты будешь избит до полусмерти.

– Друзья! Раз уж вы сказали мне, как поступить, – обратился к ним Линь Чун, – так научите, сколько следует – им дать. – Если хочешь, чтобы все было по‑хорошему, – отвечали заключенные, – дай начальнику лагеря пять лян серебра и столько же вручи надзирателю. Тогда можешь считать, что все в порядке.

Во время разговора они увидели, что к ним идет надзиратель. Приблизившись, он спросил:

– Кто тут новый ссыльный?

Линь Чун выступил вперед:

– Это я и есть.

Заметив, что в руках у новичка нет денег, надзиратель даже в лице изменился и, тыча в Линь Чуна пальцем, разразился ругательствами:

– Ах ты, тварь преступная! – кричал он. – Почему при моем появлении ты не произнес положенного приветствия и не поклонился? Видать, натворил ты дел в Восточной столице! Даже при мне ты ведешь себя заносчиво! По твоему лицу, разбойник, вижу, что не выбраться тебе отсюда! Ты закоренелый преступник! Били тебя, да мало, мучили, да не до конца! Но раз уж ты, разбойничья рожа, попал в мои руки, я тебя в порошок сотру. Обожди немного, сам увидишь, что я с тобой сделаю!

Выслушивая всю эту ругань, Линь Чун стоял ни жив ни мертв, не смея ни возразить, ни даже поднять головы. Другие ссыльные поспешили скрыться. Линь Чун же, выждав, когда гнев надзирателя немного утих, достал пять лян серебра и, передавая его надзирателю с почтительной улыбкой, сказал:

– Прошу вас, господин надзиратель, не отказывайтесь от этого скромного подарка. Не обессудьте за то, что он слишком мал!

Увидев деньги, надзиратель спросил:

– Это я мне и начальнику лагеря?

– Нет, это только вам, господин надзиратель, – отвечал Линь Чун. – Осмелюсь просить вас передать начальнику лагеря десять лян серебра.

При этих словах надзиратель рассмеялся:

– Мне известно ваше доброе имя, наставник Линь! – сказал он. – Вы и вправду хороший человек! Наверное, не угодили чем‑нибудь командующему Гао Цю? Ну ничего, эти испытания когда‑нибудь кончатся, и вы еще покажете себя! Здесь не место для таких почтенных людей, как вы, и в будущем вы несомненно получите большое и важное назначение.

– Я могу рассчитывать только на вашу милость, – улыбаясь, заметил Линь Чун.

– Можете быть спокойны, – ответил надзиратель.

Затем Линь Чун вынул письма Чай Цзиня и сказал:

– Могу ли я просить вас передать эти письма по назначению?

– Ну, если у вас есть письма от господина Чай Цзиня, вам совсем не о чем беспокоиться, – заявил надзиратель. – Одно такое письмо стоит слитка золота. Я пойду передам эти письма. Скоро сюда придет начальник лагеря, чтобы допросить вас. Когда он станет говорить, что должен подвергнуть вас полагающимся ста палочным ударам, вы скажите, что всю дорогу болели и до сих пор не поправились! А для того чтобы это внушало доверие, я поддержу вас.

– Очень признателен вам за совет, – поблагодарил Линь Чун.

Захватив серебро и письма, надзиратель вышел из камеры.

– Да, если есть деньги, то и с богами можно сговориться, гласит пословица, но от этого не легче, – тяжело вздохнув, промолвил Линь Чун.

Между тем из переданных Линь Чуном десяти лян для начальника лагеря надзиратель половину оставил себе, а остальные передал вместе с письмом начальнику лагеря.

– Этот Линь Чун – хороший человек, – добавил он от себя, – вот рекомендательное письмо от господина Чай Цзиня. Попал он сюда по навету Гао Цю, и никакого особого преступления за ним нет…

– Ну, раз у него есть письмо от господина Чай Цзиня, – прервал его начальник лагеря, – мы непременно должны позаботиться о нем.

И он тут же распорядился вызвать Линь Чуна, чтобы взглянуть на него.

Линь Чун, пригорюнившись, сидел в своей камере. Вдруг он услышал голос тюремного служителя:

– Начальник лагеря находится у себя в служебном помещении и приказывает ссыльному Линь Чуну явиться к нему для проверки.

Когда Линь Чун пришел к начальнику, тот сказал ему:

– Ты только что прибыл в лагерь. По уложению императора У Дэ каждый новый ссыльный должен получить сто палок. Служители, приготовьтесь наказать преступника.

Тогда Линь Чун произнес:

– В дороге я простудился, заболел и сейчас еще плохо себя чувствую. Прощу вас отложить наказание.

Тут выступил вперед надзиратель и сказал:

– Этот человек действительно болен, и я прошу освободить его от наказания.

– Ну что ж, – заметил начальник лагеря, – подождем, пока он поправится, а тогда и накажем.

Тогда надзиратель сказал:

– Сторож в Храме владыки неба давно уже отслужил свой срок. Может быть, мы поставим на его место Линь Чуна?

Писарь тут же составил бумагу о назначении Линь Чуна, и надзиратель провел его сначала в камеру за вещами, а оттуда в Храм владыки неба. Когда Линь Чун вступил в должность сторожа, надзиратель сказал ему:

– Наставник Линь, я сделал все, чтобы помочь вам. Работа, на которую я вас устроил, – самая легкая в лагере. Все, что от вас требуется, это подметать пол, а также утром и вечером возжигать курильницы. Другие ссыльные работают с утра до ночи, однако им это не зачитывается. А те, которые пришли сюда с пустыми руками, находятся в земляных ямах. Им и жизнь не в жизнь, да и смерть их не берет.

– Благодарю вас за заботу, – отвечал Линь Чун. С этими словами он достал еще три ляпа серебра и, вручая их надзирателю, сказал:

– Надеюсь, вы будете так же добры ко мне и в дальнейшем. Больше всего мне хотелось бы, чтобы с меня сняли шейную кангу.

– Ну, это я могу сделать, – отвечал надзиратель, принимая серебро.

Он тут же отправился к начальнику лагеря, получил от него разрешение и по возвращении снял с Линь Чуна кангу.

И Линь Чун стал жить при храме. Он сам готовил себе пищу и прибирал жилье, Вся его работа заключалась в том, чтобы подметать пол в храме и возжигать курильницы. Время летело, и он не заметил, как прошло около пятидесяти дней.

А начальник лагеря и надзиратель, получив взятку, почувствовали к Линь Чуну даже нечто вроде расположения. Они предоставили ему полную свободу и не вмешивались в его жизнь. Чай Цзинь также не оставил Линь Чуна своими милостями и прислал ему со слугами теплые вещи и подарки, которыми Линь Чун поделился с остальными ссыльными.

Но не будем вдаваться в подробности. Скажем только, что однажды, в середине зимы, около полудня Линь Чун вышел прогуляться по окрестностям лагеря. Вдруг он услышал позади себя:

– Наставник Линь! Как вы попали сюда?

Обернувшись, Линь Чун увидел человека, которому суждено было сыграть большую роль в его дальнейшей жизни. А дальше произошли такие невероятные события, из‑за которых Линь Чун едва спасся от огня и чуть не погиб в снежную бурю на дороге.

Но о том, с кем повстречался Линь Чун, вы узнаете из следующей главы.