Джек и Пат наконец сообщили друзьям, что решили пожениться. Это произошло через две недели после суда. Они пришли навестить Хоакина и сидели в его палате. Хоакин только что получил разрешение от лечащего врача выписаться и ждал, когда прибудет эскорт с его инвалидным креслом. Дик стоял рядом, и все находились в приподнятом настроении.

— Почему бы нам вместе не сыграть свадьбы? — предложила Мария. — Мы же влюбились одновременно.

Пат ее мысль понравилась.

— Отпразднуем на ранчо, пригласим Стива с родными, в том числе с сестрой.

Все посмотрели на Дика.

— Нечего намекать, — рассмеялся тот. — Признаюсь, мы с ней встречаемся. Но не ждите, не составлю вам компанию у алтаря. Кстати, чтобы вы знали: будете праздновать свадьбы в моем доме. Я сделал Стиву предложение, и он согласился. Мне этого довольно. Там я стану чувствовать себя намного счастливее.

— Будешь моим шафером на свадьбе? — спросил Хоакин.

— Кому же еще быть? — хмыкнул Дик.

— Будьте оба моими шаферами, — попросил Джек.

Пат посмотрела на Марию:

— Согласитесь быть на моей свадьбе подружкой невесты?

— С радостью, Пат, — ответила та. — И попросила бы вас о том же. Но хочу, чтобы эту роль сыграла моя дочь.

— Я понимаю, — улыбнулась Пат. — Будем считать, что договорились. — Когда назначим празднование?

— Мне потребуется по крайней мере месяц, чтобы восстановить силы, — улыбнулся Хоакин. — Разумеется, с помощью Марии.

— Не распускай язык, — улыбнулась та. — Не то придется нанять тебе шестидесятилетнюю сиделку. — Все рассмеялись. — Время, Пат, мы с вами согласуем, — заключила Мария.

Через шесть недель небольшая группа гостей, включая сестру Стива, симпатичную женщину лет сорока пяти, присутствовала при том, как Джек и Пат, а затем Хоакин и Мария поклялись друг другу в любви.

— Я рад, что сдал вам этот дом, — сказал Стив, чокаясь с Джеком бокалом шампанского. — Ума не мог приложить, что мне с ним делать. А теперь у меня появился покупатель, и не исключено, что он станет членом нашей семьи. — Мужчины улыбнулись. «Какой чудесный день, — думал Джек. — Какие замечательные люди».

Через шесть месяцев после этого прекрасного дня Клей Эванс зашел в любимое кафе, расположенное неподалеку от его дома в сельской части Хомстеда, выпить чашечку кофе, как он привык по утрам. Рассказывали, что, когда он выходил из здания, раздался хлопок, будто взорвалась петарда. Четвертый был убит наповал пулей, пущенной из леса по другую сторону дороги. Она пробила его череп и разнесла мозги. Выстрел был сделан из незарегистрированной винтовки, и у полиции не было никаких ниточек, чтобы найти преступника. Однако никто не сомневался, что стрелял снайпер.

Со временем дело перевели в разряд нераскрытых, и его постигла та же участь, что и расследование убийства четырех мужчин на одной из местных дорог в округе Кобб.

Через несколько недель после суда Джек, Пат и Джим, отец Нэнси, рано утром, еще до рассвета, вышли на реку в маленькой лодке Джека. Они взяли с собой две урны с прахом Нэнси и Руди. Спустившись на несколько миль по течению, Джек свернул с оживленного фарватера в тихую протоку, окруженную мангровыми деревьями и высокими соснами. Еще немного проплыл вперед и заглушил мотор. Они посидели несколько минут в темноте, слушая стрекот сверчков и кваканье лягушек. Когда показалось солнце, все вокруг замерло. Джек кивнул Джиму и Пат. Она поставила урны на борт и наклонила так, чтобы, высыпаясь в воду, пепел перемешивался. Урны опустели, но они еще сидели, наслаждаясь спокойствием до тех пор, пока над водой не послышались звуки зарождающегося дня. На берегу и над головой показались птицы. Джек приготовился завести мотор, но в этот момент произошло нечто такое, чего никто из них не сможет забыть. С верхушки высокой сосны взлетели две скопы и дважды вместе облетели протоку. Затем взмыли над лодкой, но, прежде чем улететь, шумно захлопали крыльями.

Джек еще немного подождал и развернул лодку к выходу из протоки. Пат оторвалась от любования берегом и посмотрела на него. Джек улыбался, но в глазах стояли слезы. Губы что-то шептали.

— Я не понимаю, — тихо проговорила она.

— Теперь я не сомневаюсь, — едва сумел выговорить он.

— В чем?

— В том, что имею право сказать Мики: я ничего не забыл. И буду помнить всегда.