Разбитые сердца и Кофейные кружки

(Алекс)

Я залезаю в машину моей матери, забывая кружку с кофе на крыше автомобиля. Я думаю о том, что сегодня будет тяжелый день. Кружка, подарок от Дилана, слетает с автомобиля и разбивается на миллион частей. Я ахаю, когда вижу в зеркало заднего вида как, словно в замедленной съемке, кружка падает на дорогу, разбрызгивая мой кофе и маленькие фарфоровые кусочки.

Мои глаза наполняются болезненными слезами. Даже если прошло шесть месяцев с тех пор, как мы говорили, с тех пор, как он разбил моё сердце и заблокировал все контакты, игнорируя мои письма, всё равно мне было больно. Я поворачиваюсь и делаю глубокий вдох. Дилан купил кружку у продавца в Иерусалиме, который сделал её с фотографией нас обоих, держащихся друг за друга, когда мы стояли по пояс в Средиземном море. На фотографии у нас удивительно пустое выражение лиц, мы смотрим друг другу в глаза. Оглядываясь назад, я чувствую себя так, будто была под наркотиками.

Конечно, Келли на протяжении шести месяцев говорила мне выкинуть кружку. Время двигаться дальше. Пора забыть Дилана.

Я глубоко вздыхаю. Келли права. Да, у нас были проблемы. Да, я напилась и сказала то, что не хотела говорить. Но нет ничего непростительного. Уж точно не его исчезновение.

Я смотрю в зеркало и быстро поправляю макияж, затем паркую машину. Через два дня я лечу в Нью-Йорк, на второй год обучения и я, чёрт побери, получу новую кружку.

Новая кофейная кружка. Что-то, что будет не из моего прошлого. Келли гордилась бы мной.

Я начинаю парковаться, и мой телефон выбирает именно этот момент, чтобы зазвонить. Не в силах проигнорировать его, я поднимаю трубку.

— Алло?

— Это Александра Томпсон?

— Да, это Алекс, — говорю я.

— Здравствуйте. Это Сандра Барнхард из офиса финансовой поддержки.

— О, — отвечаю я напряжённо. Со школьных дней я не хотела получать звонки от некоторых людей, и этот звонок был в начале списка. — Эм…чем я могу вам помочь?

— Я боюсь, у меня плохие новости. Профессор Аллан собирается в отпуск, поэтому ваша работа в исследованиях отменена.

Бессрочный отпуск? Я думала, профессор Аллан собирается в реабилитационную клинику. Я была уверена, что она была под кайфом в мой первый день. Неважно.

— Так…что это значит?

— Ну… есть хорошая новость, мы дадим вам новое назначение.

Я минуту жду продолжения.

— Эм…может вы могли бы сказать мне, что за назначение?

Сандра Барнхард из офиса финансовой поддержки кашляет, явно смутившись.

— Вы понимаете, всё произошло в последнюю минуту. Но есть местный автор, который просил в помощь двух младших ассистентов. Вы будете работать на него.

— Понимаю. Ну, по крайней мере, это звучит интересно.

— Надеюсь, — говорит она. — Вы готовы вернуться в кампус?

— Нет, я в Сан-Франциско. Я прилечу через день.

— Тогда ладно. Зайдите ко мне, когда вернётесь, я дам вам информацию о вашем назначении.

— Здорово, — говорю я. — Увидимся через пару дней.

Хорошо. Должна признать, это звучит интересно. Местный автор. Что это на самом деле значит? Неважно, это, должно быть, интереснее, чем записывать файлы для профессора Аллана.

* * *

— Алекс!

Крик Келли доходит до ста двадцати пяти децибел, а шаги превышают человеческие. Это объясняется тем, что она подпрыгивает вверх и вниз, словно на тренажере «Кузнечик», прикреплённом к её ногам.

Она подскакивает ко мне и сжимает в крепких объятиях.

— О. Мой. Бог! — кричит она. — Это лето было скучным без тебя. Мы пойдём за напитками. Прямо сейчас.

Я моргаю, затем бормочу: — Я могу сначала занести свои сумки?

Я встала в пять утра, чтобы успеть на первый рейс в Сан-Франциско. Это означает, что я потеряла почти целый день: я приземлилась в четыре вечера в аэропорту Кеннеди. Затем долго ждала свой багаж, ждала такси. Я добралась до общежития в семь вечера.

— Да, конечно! — отвечает она. — Но мы потеряем много времени!

— Келли…

— Я так хочу рассказать тебе, что случилось с Джошем. Вчера он был здесь без рубашки, и…

— Келли.

— …у него новая татуировка. Она неплохая, но…

— Келли! — кричу я.

Она останавливается, словно я сунула ей в рот вилку.

— Пожалуйста, — говорю я. — Я была в дороге с пяти утра.

— Ты не должна кричать на меня, — говорит она.

— Прости. Просто…мы можем пойти куда-нибудь завтра? Или дай мне хотя бы пару часиков на сон? Я истощена и нуждаюсь в душе.

Она усмехается.

— Конечно. Короткий сон. Разумеется. Но потом мы пойдём гулять. Тебе нужно познакомиться с Брайаном.

Что?

— Кто такой Брайан?

— Боже мой, Алекс, ты слушаешь меня?

Она продолжает болтать, пока я затаскиваю сумки внутрь. Я люблю Келли. Но, боже мой, она может заткнуться на секунду? Я бросаю все сумки на пол, затем обхожу вокруг Келли. Моя кровать, которую я оставила перед отлётом, выглядит очень маняще. Я падаю на неё, чувствуя тяжесть во всем теле, утопая в болтовне Келли, даже не понимая смысла её слов. Стараюсь кивать в нужный момент, но медленно мир исчезает до огромного чёрного пятна. Последняя мысль, которую я помню, это было сожаление, что я разбила эту проклятую кружку.

* * *

Келли разбудила меня через час и затолкала в душ.

— Я не принимаю никаких протестов, — кричит она. — Пора вылечить тебя от мудака-бывшего.

Боже, словно она по объему застряла в MAX.

Не хочу дать неверное представление о Келли. Да, она слишком много говорит. Она девушка, которой я никогда не была. Её сторона комнаты отвратительно розовая, украшенная постерами «Сумерек» и «Голодных игр», и она ведёт себя так, словно у неё больше опыта с парнями, чем у девушек с последней страницы «Village Voice».

Моя сторона заполнена книгами. По правде говоря, я вроде выродка, но я горжусь этим.

А Келли…она застенчива как чёрт, и комплексует, будучи общительной. Она бросается в центр вечеринки, танцует до упада, делает всё, что в её силах, чтобы вытащить меня из моей раковины.

Проблема в том, что иногда я не хочу выбираться.

Как только я выхожу из душа и надеваю пару чёрных узких джинсов и кофту, она выводит меня из дома. Где-то проходит вечеринка, и мы собираемся пойти на неё.

 

Плохая идея

(Дилан)

Прийти сюда было плохой идеей.

Если бы я только мог вернуться назад…

Причина моих сожалений была, скорее всего, в том, что, будучи студентом Колумбийского университета, Билли Нафтон дал мне попробовать пиво, когда мне было двенадцать. Билли был на год старше меня и, возможно, был бы плохим для меня примером, если бы мои родители не были хуже. Воздействие алкоголя для меня было маленькой загадкой, если смотреть со стороны.

Если смотреть изнутри…это другое дело.

Одно привело к другому, один напиток привёл к другому, и на шестнадцатый день рождения я бросил школу. Конечно, тогда отец уже оставил нас, а мама продавала всё. Если бы я не ходил в школу, то мог бы просто уйти. Она бы не вернула своего ребенка, как и мужа.

Несколько раз я спал в парке. Я устраивался на работу, терял её, получал ещё одну и терял её тоже. Чёрт, мама была права. Я вернулся и зарегистрировался в школу. Затем пошёл к ней домой. Она плакала, но позволила мне вернуться в квартиру.

Много всего прошло с тех пор, в том числе мне удалось взорвать нескольких мусульман в Афганистане. Но я говорю не об этом. Всё, что вы хотите знать, вы можете прочесть в газетах.

Но на бумаге никогда не пишут правду. Если вы действительно хотите узнать, что произошло, пройдите на свою кухню, возьмите горсть песка, закройте глаза и просуньте руку в мусоропровод, предварительно включив его. Это должно дать вам хорошее представление о том, что из себя предоставляет Афганистан.

Колумбийский университет имеет слабость к бросившим школу и ветеранам боевых действий. Теперь я здесь, в первый день занятий, напряжён до предела, потому что здесь же находится человек, которого я не хочу видеть, и, в тоже время, единственный человек, которого я хочу увидеть больше всего на свете.

Не думаю, что мог бы прожить в общежитиях с кучей восемнадцатилетних первокурсников, окончивших школу. Я на два года старше, но два года — это большая разница. Особенно, когда на ваших глазах убивали ваших друзей. Когда я вернулся в город, я познакомился со своими новыми соседями по комнате: Эйден, двадцатичетырёхлетний аспирант в области машиностроения, и Рон, который представился как «Рон Уайт. Химическое машиностроение», затем исчез где-то в своей комнате.

Превосходно.

И вот я хромаю по улице как старик, опираясь на свою трость, которая помогает мне удерживаться в вертикальном положении. Какой-то парень натыкается на меня, спеша на деловую встречу или к своей любовнице. Неважно куда он идёт, но он забывает про элементарную вежливость.

— Смотри, куда прёшь, идиот! — кричу я ему вслед.

Я едва перехожу улицу, когда загорается зелёный. Господи. Это унизительно. Большинство машин терпеливо ждёт, но таксист не из их числа. Я показываю ему палец и продолжаю идти.

Наконец-то. Где-то на третьем этаже этого здания располагается моё назначение.

Я прихожу раньше, но это к лучшему. С одной стороны, я уже несколько раз плутал и опоздал на два занятия. С другой стороны, сейчас мне нельзя опаздывать, если я хочу быть в состоянии оплачивать колледж.

Лифт, сделанный ещё в девятнадцатом веке, прибыл на первый этаж, и я сел в него. Тогда как большинство учеников пользуются лестницей, я вынужден воспользоваться лифтом. Я ведь не хочу прибыть к месту назначения к закату.

Я терпеливо жду. Первый этаж. Второй этаж. Казалось, что лифту требуется пять минут на каждую остановку. Он, наконец, останавливается на третьем этаже, и я проталкиваюсь сквозь толпу людей, толпящихся в лифте.

Коридор переполнен. Господи. Потребуется много времени, чтобы привыкнуть к этому. Я осматриваюсь вокруг, пытаясь определить номера комнат. 324. 326. Хорошо. Я сориентировался. Поворачиваю в противоположную сторону в поисках комнаты 301.

Я нахожу её в тёмной части коридора. Здесь темно и горит только одна флуоресцентная лампа. Я тянусь к двери.

Закрыто. Проверяю телефон. На пятнадцать минут раньше. Хорошо, я могу с этим жить. Лучше, чем на пятнадцать минут позже. Медленно кладу сумку на пол и заставляю себя сесть на стул. Ногу пронзает боль, тихо выругиваюсь. Я кладу руку на стену и оседаю на стул.

Теперь единственное, что требуется — подняться. Я осторожно массирую мышцы выше правого колена. Врачи в больнице Уолтер Ритер сказали, что потребуется год на полное восстановление. Я хожу на физиотерапию три раза в неделю, принимаю много болеутоляющих и продолжаю ходить.

Я вздыхаю. Это долгий, напряжённый день. Мне интересно, должен ли я был остаться дома, ждать ещё год прежде, чем выходить на улицу. Доктор Кин сказал, что мне нужно ходить.

«Вы никогда не восстановитесь, если будете сидеть дома взаперти», — говорил он, но не о моей ноге. Доктор Кин — мой психиатр в Атланте.

Думаю, я знаю, что он имел в виду. Выделить день, час, минуту. Жить этим моментом. Просто сейчас. Затем следующим сейчас. Я достаю книгу в разорванной мягкой обложке, которую Робертс одолжил мне прежде, чем его убили. «Противостояние» Стивена Кинга.

Это лучшая книга из всех, говорил Робертс.

Не уверен, что это было так, но, должен согласиться, книга довольно хороша. Я был погружен в чтение, когда услышал шаги. Цокот…девушка, носившая каблуки или что-то в этом духе. Я заставляю себя не смотреть вверх. Я не хочу ни с кем разговаривать. Чувствую себя не очень вежливым. Я должен был следить за всем, что представляет опасность. Но сейчас задача была в том, чтобы не смотреть. В том, чтобы жить своей жизнью, как и все остальные. И все остальные не рассматривали приближающуюся девушку как источник опасности.

Что я могу сказать? Я ошибся.

— О мой Бог, — слышу я. Что-то внутри меня распознает этот голос и голос, и я поднимаю глаза. Моё лицо краснеет, когда я чувствую пульсацию на лбу.

Забыв о ноге, я вскакиваю. Падаю на колени, резкая боль пронзает правую ногу.

— Сукин сын! — бормочу я. Заставляю себя стоять более-менее прямо, затем опираюсь одной рукой на стену, а второй на свою трость, пытаясь поднять себя.

Девушка из моих кошмаров бросается вперёд и пытается помочь мне встать.

— Не трогай меня, — говорю я.

Она дёргается назад, словно я ударил её.

Наконец, я стою. Боль не уходит, я ужасно потею. Не смотрю на неё. Я не могу смотреть на неё.

— Дилан, — произносит она дрожащим голосом.

Я ворчу что-то в ответ. Не уверен что, но точно что-то некультурное.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

Я, наконец, поднимаю голову. Чёрт, это было ошибкой. Её зелёные глаза, всегда ловившие меня, как гребаный водоворот, огромны. Слабый запах клубники кружит мне голову, её тело до сих пор притягивает внимание: миниатюрное, с изгибами бёдер, как всегда она словно фантазия.

— Я жду назначения, — отвечаю.

— Здесь? — спрашивает она.

Киваю.

— Изучение Исследований, — бормочу я.

Она начинает смеяться грустным смехом. Я слышал этот смех раньше.

— Ты, должно быть, разыгрываешь меня.

 

Ничего особенного не произошло

(Алекс)

Я уже опаздывала, когда добралась до Здания Искусства и Науки, и побежала на третий этаж, зная, что придется долго ждать лифт. Я проверяю свой телефон. Три часа. Мне нужно уже быть там.

Я просматриваю номера комнат, пробираясь по темному коридору. Свет горит только в самом конце коридора. Комната 301, вот она. Около двери сидит студент, подперев кулаком голову и отвернувшись от меня. Он читает книгу.

Я задерживаю дыхание. Конечно, его волосы короче, чем у Дилана, руки мускулистее, и он загорелый. Этот парень похож на модель с обложки. Не то, чтобы я падала в обморок при взгляде на парней с большими бицепсами, но ведь девушка может просто посмотреть?

Подходя к нему, я чувствую, как сердце начинает сильнее стучать в груди. Потому что, чем ближе я подхожу, тем больше парень становится похож на Дилана. Но что он здесь делает? Дилан, который разбил мне сердце, исчез, будто его никогда и не существовало, удалил почту, закрыл страницу на Facebook. Дилан, который стёр себя из моей жизни из-за глупого разговора, которого не должно было быть.

Я медлю. Этого не может быть. Этого просто не может быть.

Он вздыхает и немного поворачивается. Я ахаю. Потому что парень, сидящий передо мной, был тем, кто разбил мне сердце. Тихо, я произнесла:

— О, мой Бог.

Он вскакивает на ноги. Вернее, пытается. Но падает на пол, его лицо искажает боль. Я почти кричу, когда он пытается подняться. Я двигаюсь к нему, и он говорит мне первые слова за шесть месяцев:

— Не трогай меня.

Ожидаемо. Я заталкиваю обратно боль, которая собиралась прорваться наружу.

Он выглядит по-другому. По-другому странно. Мы не виделись почти два года, с лета до последнего года в старшей школе. Его руки стали больше. Рукава его рубашки тройки выглядели так, словно вот-вот собираются лопнуть. Я полагаю, это всё из-за армии. Его глаза такие же пронизывающе синие. На секунду я встречаюсь с ним взглядом, потом отворачиваюсь. Я не хочу попасть в ловушку этих глаз. И, чёрт побери, как же он пахнет. Намёк на дым и свежий молотый кофе. Бывает, когда я захожу в нью-йоркское кафе, из-за запаха мне кажется, что он рядом. Иногда помнить так отстойно.

— Дилан, — говорю я. — Что ты здесь делаешь?

— Жду назначения.

— Здесь? — спрашиваю я. Это безумие.

Он пожимает плечами.

— Изучение Исследований.

Нет.

Не может быть.

— Подожди минутку… ты сказал, что ты теперь здесь учишься?

Он кивает

— Ты же был в армии, — говорю я.

Он пожимает плечами, отворачивается, затем указывает на трость.

— Из всех школ, которые ты мог бы выбрать, ты выбрал ту, где учусь я?

Гнев искажает его лицо.

— Я здесь не ради тебя, Алекс. Я здесь потому, что это лучшая школа, которую я могу себе позволить. Я здесь ради себя самого.

— Ты думаешь, что можешь просто объявиться, а я вернусь к тебе после того, как ты игнорировал меня шесть месяцев? После того, как ты стёр меня из своей жизни?

Он прищуривается, смотрит на меня. Его голос холоден, когда он говорит:

— На самом деле, я надеялся, что не столкнусь с тобой.

Я подавляю рыдание. Я не позволю ему так со мной обращаться.

— Ну, похоже, мы оба потерпели неудачу. Я здесь для работы над исследованиями.

Его глаза расширяются.

— Ты будешь работать для Форрестера?

— Он местный автор?

Он кивает.

— Боже, — говорю я. — Меня сейчас вырвет.

— Спасибо. Я тоже рад видеть тебя, Алекс.

Я почти кричу на него, когда веселый голос позвал нас.

— Привет! Вы мои новые научные сотрудники?

Трудно представить в этом смешно выглядевшем человеке автора с большой буквы. Он одет в твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях и вельветовые штаны. Ему не могло быть больше тридцати пяти лет, но он носил очки для чтения, болтающиеся на середине его носа.

— Привет, — говорит он. — Я Макс Форрестер.

— Алекс Томпсон, — говорю я и смотрю на Дилана. Он уставился на меня.

— Дилан Пэриш, — говорит он.

— Входите, Алекс и Дилан. Простите за опоздание. Иногда я погружаюсь в искусство и забываю о времени.

Форрестер был позади меня, открывая дверь. Я закатила глаза. Забылся в искусстве. Вы могли бы почувствовать запах виски с расстояния в пятнадцать метров. Пахнет так, словно он зашел в ближайший бар.

Дилан махнул, чтобы я шла вперед. Он тяжело опирается на свою трость. Что с ним случилось? Я следую за Форрестером, Дилан, хромая, следует за мной.

— Садитесь же. Могу я предложить вам чаю? Воды? Или чего-нибудь более… бодрящего?

— Нет, спасибо, — говорит Дилан, когда он садится на своё место. Он прислоняет трость к стене. Выражение его лица непроницаемо.

— Воды, пожалуйста, — говорю я, стараясь противоречить ему.

Форрестер заполняет маленький стакан водой из раковины и отдаёт мне. Мои глаза сужаются, когда я осматриваю стекло. Оно грязное. Иу. И что-то жирное плавает на поверхности воды.

Я делаю вид, что выпила глоток, а затем поставила его на стол.

— Ну, приступим к делу, — сказал Форрестер. — Вы знаете друг друга?

— Нет, — отвечаю я.

В этот же момент Дилан говорит:

— Да.

Форрестеру понравилось это. Улыбка озаряет его лицо, он говорит:

— Уверен, даже есть история.

— Вы ошибаетесь, — отвечаю я и гляжу на Дилана. — Ничего значительного.

Дилан моргает и бросает на меня взгляд.

Хорошо. Часть меня хотела причинить ему боль, какую он причинил мне.

Форрестер медленно произносит:

— Надеюсь, это не будет проблемой.

— Нет, не будет, — говорю я.

— Нет, сэр, — голос Дилана звучит прохладно.

— Тогда, — говорит Форрестер, — это радует. Давайте я расскажу, что вы будете делать. Я здесь уже год и все это время работаю над романом. Историческая литература, основанная на беспорядках в Нью-Йорке во время гражданской войны. Вы знакомы с ними?

Я качаю головой, но Дилан говорит:

— Да, грустная история, в которой некоторые подверглись суду Линча.

Форрестер с энтузиазмом кивает.

— Верно. Мисс Томас, история такова. В июле 1863 года в городе была серия беспорядков. В основном протестовали бедные и рабочие, потому что богатые могли купить освобождение от призыва. Протесты прошли плохо, затем дошло до насилия. Многие люди были убиты.

— Они сожгли приют, — говорит Дилан. Что за подхалим.

— Правильно, Дилан. Детский приют сгорел дотла. Десяток чёрных мужчин линчевали в ходе беспорядка.

— Так… — говорю я. — Что мы будем делать?

— Ну, видишь ли, у Колумбийского масса материала по этим беспорядкам. Большая часть первоисточники. Поскольку я работаю над рукописью, ваша работа просто помогать мне с некоторыми деталями. Исторические контексты, исходный материал, вся информация, которая мне нужна для правдивой истории.

— Это… невероятно, — говорит Дилан. — Не обижайтесь, доктор Форрестер, но это лучше, чем я ожидал от работы в исследованиях.

Господи. Это будет длинный год.