Клубника

(Алекс)

Когда он, наконец, в вертикальном положении, он придвигается ближе и говорит:

— Я думаю, нам нужно еще одно правило.

— Да?

Он вдыхает через нос и говорит:

— Да. Эм… тебе нужен другой шампунь.

Что. За. Черт?

— О чем ты говоришь? — спрашиваю я, вдруг почувствовав дискомфорт.

— Ты все еще пахнешь клубникой, и это разбивает мне сердце, — говорит он, его голос похож на низкое рычание. С этими словами он поворачивается, перекидывая сумку через невероятно широкие плечи, и идет прочь.

Он был в двадцати футах, прежде чем я смогла подумать еще раз. Не обдумывая, без оглядки на последствия, я кричу так громко, как могу:

— Ты не можешь сделать этого! Это нарушение первого правила! Ты слышишь меня, Дилан?

На меня смотрели окружающие. Он махнул через плечо и продолжил идти.

Ублюдок.

Я собрала свою сумку и повернулась, чтобы идти в другом направлении, обратно в общежитие. О Боже, я была не в порядке. Из-за его невероятно синих глаз, из-за того, что пока он был в армии, его руки и грудь стали…мускулистее. От него пахло так же, как и всегда, и быть рядом с ним было невозможно. Иногда, когда он был близок ко мне, я не могла даже дышать. Как, черт возьми, я должна была придерживаться профессионализма, когда он пробуждал каждый нерв в моем теле?

Почему он сказал это?

Я до сих пор помню. Я вспомнила, как он говорил со мной в самолете миллион лет назад во время нашей игры в вопросы и ответы, он спросил меня тогда: «Почему от тебя пахнет клубникой?»

Черт.

Мы даже толком не знали друг друга. В Израиле я была совсем другим человеком. Я была свободной. Дома и здесь, в колледже, я была… ну, я была стервой. Я стремилась к успеху в учебе. Я училась как обезумевшая. У меня не было места для сумасшедших ощущений и эмоций, которые я испытывала во время нашей поездки.

Пока я шла, я вспоминала. Его запах. Его прикосновения.

Через три дня после прибытия в Израиль, мы не отправились к первой принимающей семье в Рамат Гане, пригороде Тель-Авива. Так или иначе, из-за глупой путаницы получилось, что я была единственной студенткой, которую назначили в мужскую семью. Эриэл был гигантским шаром из гормонов и тестостерона, гипермужественный придурок, который был абсолютно уверен, что он переспит со мной на десятый день моего отдыха в его доме. В конце дня я была истощена, парируя его ухаживания, и пошла к нашему консультанту. Слава Богу, она перевела меня в другую семью. В ту ночь наши семьи устроили вечеринку для всех нас.

Я помню, как смотрела на Дилана на вечеринке. Все пили. Некоторые, как я, пили по минимуму, но некоторые, как Рами, хозяева вечеринки, напивались.

Все, кроме Дилана. Ночь он провел, попивая колу и отдыхая в углу. В какой-то момент он достал гитару и сыграл несколько песен, с ним было несколько пьяных учеников, подпевающих ему. Я смотрела и улыбалась, думая про себя о том, какие у него были красивые глаза. Когда он играл на гитаре, то поджимал губы, или иногда закрывал глаза. Он продолжал смотреть на меня.

Позже, в ту самую ночь, он подошел и спросил:

— Мы можем минутку поговорить?

Я немного смутилась. О. Боже. Что это было? Он собирался пригласить меня? Я хотела этого. Мы дошли до комнаты Рами, расположенной в дальней части квартиры, и сели рядом друг с другом на кровати.

— Послушай, — сказал он. — Я знаю, что мы будем здесь несколько недель. И все. Может ничего не выгорит. Но…я очень увлекся тобой. Я хочу знать, если ты испытываешь то же самое.

Я дышала неглубокими вдохами. Я не могла поверить, что это происходит. Наконец, я кивнула.

— Да, я испытываю то же самое, — ответила я.

— Может… может, мы просто посмотрим, что из этого выйдет?

Я улыбнулась.

— Хорошо, — сказала я.

Два последних года были бы менее болезненными, если бы я сказала ему тогда, чтобы он катился к чертям. Но, возможно, я была маленькой любительницей книг, и у меня не было жизни, потому что я влюбилась в него. Словно я упала с обрыва. И до сих пор не восстановилась.

Когда позже мы встретились с Келли, она ахнула, когда я рассказала ей то, что он сказал.

— Он сказал что?

Я вздохнула.

— Он сказал, что хочет, чтобы я сменила шампунь. Потому что запах клубники разбивает его сердце.

Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза, и говорит:

— Это так романтично.

— О, Боже, Келли, это вообще не помогает!

Она кивает.

— Знаю.

— Я думала, что ты ненавидишь его.

— Только потому, что он сделал тебе больно. Но очевидно, что у тебя к нему чувства. Возможно, тебе просто нужно наброситься на него и избавиться от мыслей о нем.

— Достаточно! Единственное, что я собираюсь с ним сделать — это пережить год работы на Форрестера. Он сделал мне больно, Келли. Больше, чем я могла себе представить.

— Я знаю, — говорит она тихо. — Но может для этого была причина. Я имею в виду. Я просто говорю, что это возможно.

— Нет. Это абсолютно невозможно. Я и Дилан? Ни за что.

Она вздыхает и откидывается на спинку кровати.

— В любом случае, что с Джошем? — спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

Она пожала плечами.

— Он до сих пор такой козел.

— Шокирующе, — отвечаю я.

— Я была слишком прилипчивой? Я не понимаю этого.

— Нет, — говорю я. — Было время в прошлом году, когда вас двоих нельзя было разлучить даже при помощи «Челюстей жизни». Должно быть другое объяснение.

— О, Боже. Ты же не думаешь, что он обманывал меня, пока мы встречались?

Я качаю головой.

— Я уверена, что это не так. Может, ему просто… Я не знаю. Страшно?

Келли хмурится.

— Чего ему бояться?

Я засмеялась грустным смехом.

— Может, он боится, что его сердце разобьют? Такое случается.

Она смотрит мне в глаза.

— Возможно.

 

Наша задача — вызвать огонь на себя

(Дилан)

Хорошо, я не должен был говорить то, что сказал о клубничном запахе.

Два дня спустя она явилась в офис Форрестера, пропахшая клубникой. Она наградила меня дерзким взглядом, села и начала работать.

Я не знаю, что должен был делать, быть в ярости или биться в истерике, но я сделал нечто лучшее. Я смеялся. Долго и упорно, пока слезы не потекли по моему лицу.

— С тобой все в порядке? — спрашивает она.

Я снова засмеялся, и она наградила меня косым взглядом. В конце концов, я успокоился и чувствовал себя более оптимистично. Может быть, это сработает.

Иногда мы останавливались на конкретных пунктах: журнальные статьи, лицевые счета, статьи в газетах — что угодно, и обсуждали, как именно классифицировать источники. Время от времени, когда она была занята, углубившись в какие-то непонятные документы, я небрежно пролистывал бумаги и позволял себе взглянуть на нее.

Знаю, что глупо делать это. Я знаю. Но не могу остановиться. Потому что она невероятно прекрасна. Она одета в поношенные голубые джинсы, высокие бежевые сапоги, подчеркивающие стройность ее ног, серую футболку с прототипом группы (не знаю, что это за группа, но Google позже поможет это выяснить), и тонкий белый свитер. Футболка сидит таким образом, что подчеркивает ее грудь и талию, приковывает и удерживает мое внимание. Ее волосы распущены, мягко падают на плечи и спину. Я хотел бы пропустить ее волосы через пальцы. Я помню, как когда-то целовал ее в шею, ее волосы щекотали мое лицо, и я вдыхал запах ее кожи.

— Что ты делаешь?

Смущенный, я качаю головой. — Прости, — говорю я.

— Ты смотришь на меня.

Теперь я смотрю в ее глаза, а затем отвожу взгляд.

— Тогда расстреляй меня.

Я поворачиваюсь обратно к компьютеру, вводя последнюю часть информации, бесценный дневник банкира, который был свидетелем начала беспорядков.

Я слышал ее дыхание, пока вводил информацию. Экран монитора отражал ее образ. Она смотрела на меня. Черт возьми.

Возвращайся к делам.

— Ты знаешь, чего я не слышу? — спрашивает она.

— Чего?

— Я не слышу, чтобы он работал на машинке в своем офисе.

Я смеюсь. — Может он пишет только по ночам.

— Или в другом измерении?

— Всезнайка.

Она хихикает.

— Он может удивить нас обоих, — говорю я.

— Все возможно, — говорит она. — Но я думаю, он мошенник.

Я вздыхаю, затем говорю:

— Возможно. Но я думал об этом прошлой ночью. Представь, что ты взобралась на вершину карьерной лестницы в двадцать два года. Он был еще студентом колледжа, когда получил Национальную Книжную Премию. Двадцать два года и у тебя уже главный бестселлер и высшая награда в твоей области. И кто после этого не испугается? Как добиться чего-то похожего?

— Ха. Ты прав. Я не думала об этом в таком плане.

Я улыбаюсь.

— Я люблю слышать от тебя эти слова.

— Какие слова?

— «Ты прав».

Она усмехается, затем кидает в меня карандаш.

— Некоторые вещи никогда не меняются, — говорит она.

— Ну, трудно усовершенствовать совершенство.

Она качает головой.

— Пять часов. Давай возвращаться к делу.

— Хорошо, — говорю я. Затем мой глупый, глупый, глупый рот опередил мой мозг. — Хочешь выпить чашечку кофе?

Она странно смотрит на меня, глаза прищуренные, голова наклонена набок, и говорит: — Хорошо.

Я осторожно встаю, опираясь на стол, и хватаю свою трость. Делаю несколько шагов в сторону кабинета Форрестера. Я ничего не слышу. Господи, надеюсь, он жив. Тихо приоткрываю дверь и заглядываю внутрь.

Форрестер распластался на столе, пуская слюни на свои документы.

Полагаю нам не надо отпрашиваться. Я закрываю дверь и поворачиваюсь к ней спиной.

— Он пишет? — спрашивает она.

— Да, — говорю я.

Она выглядит удивленной. — Правда?

— Нет. Он в отключке.

— О. Мой. Бог.

Я пожимаю плечами.

Мы направились к кофейне или в товарищеской тишине, или, наоборот, в гнетущей и неудобной. Я бы предпочел думать, что первый вариант более правильный, но пессимист во мне говорит, что второй вариант определенно вернее. Через две трети пути она говорит: — Тебе, похоже, лучше, — она кивает на мою трость.

— Да, — говорю я. — Новый физиотерапевт.

— Да?

— Думаю, он доминирует. Дает объявления на последних страницах «Village Voice».

Она откидывает голову назад и громко смеется.

— Ты сумасшедший, — говорит она.

— Нет, — говорю я, качая головой. — Я серьезно. Думаю, видел кожаные ремешки, торчащие из его стола. Я дам тебе свой номер на случай, если пропаду после очередного визита к нему.

— Как часто ты ходишь к нему?

— Дважды в неделю. И я должен ходить как минимум милю каждое утро. Думаю, скоро он заставит меня начать бегать.

— Что на самом деле случилось? — спрашивает она.

К тому времени как мы добираемся до кафе, я говорю:

— Позволь мне взять напитки, и тогда я тебе все расскажу.

Через пять минут мы сидим за столиком, держим кофе, и я говорю:

— Это произошло еще в конце февраля. Мы были в патруле. В принципе, нам нужно было просто выйти и принять на себя огонь. Ездить мимо, пока кто-то в нас стреляет, быстро реагировать и отстреливать плохих парней. По крайней мере, в теории.

Она кивает, поощряя меня продолжать.

— В любом случае, мы были в небольшой деревне, в трех милях от порта отгрузки.

— Порта отгрузки? — спрашивает она.

— Извини. Передовой операционной базы. Помнишь Порт Апачи? Это где ты берешь небольшую часть армии, высаживаешь ее на вражеской территории и даешь им вычистить все вокруг.

Она откидывается назад, шокированная скорее моим тоном, чем моими словами.

— В любом случае, деревня была в трех милях от него, и все это время мы шли. Это должна была быть наша территория, но, как и все, это было относительно. Атака означала, что на нас не нападали каждый день, а может только раз в неделю. Мы давали детям конфеты и были уверены, что они не убьют за это и не будут тайно подкладывать гранаты.

На ее лице появилось печальное выражение. Почти жалость.

Я не нуждаюсь в ее чертовой жалости. Я наклоняюсь вперед и говорю: — Послушай, чтобы ты не делала, никогда меня не жалей. Я не хочу видеть это выражение на твоем лице, понятно? Это делает меня чертовым победителем лотереи, понятно?

Ее глаза расширяются, и она кивает.

— Тем не менее… на нас совершили налет в тот день. Один из продавцов… ну, это не важно. Этот парень, по сути, бегал со своей тележкой по дороге, продавая нам разные вещи или водителям, проезжавшим мимо. Возможно, зарабатывал пятьдесят центов в день. Думаю, он понял, что мог бы зарабатывать больше, работая на талибов, потому что он задержал нас в тот день, рассказывая нам какую-то ерунду про повстанцев, покидающих местность. А он знал, куда они собирались передвигаться и тому подобное. В конце концов, мы прикончили его, но это дало плохим парням достаточно времени, чтобы устроить засаду на пути к порту.

— Так…что случилось?

— Я немного помню. Мы проехали полпути, когда мой хамви наехал на бомбу. Мой друг Робертс был за рулем, и взрыв пришелся на его сторону. Все произошло быстро и неожиданно. Я ничего не видел, ничего не слышал, а потом все исчезло. Я проснулся в Германии через три дня, очень повезло, что я остался жив. Осколок задел большую часть моего бедра и икроножные мышцы. У меня постоянно звенело в ушах. И… ну, я провел долгое время в больнице, сначала в Германии, а затем, после того как меня там стабилизировали, меня перевели в больницу Уолтера Рида в Вашингтоне.

— А твои друзья?

Я морщусь.

— У меня было только два друга в армии. Шерман сидел на заднем сиденье вездехода, отделался без единой царапины. Он все еще там. И… ну, Робертс, он не выбрался…

Она опускает глаза на стол и говорит:

— Мне жаль.

Я пожимаю плечами.

— Это случилось, Алекс. Люди умирают. Робертс не хотел бы, чтобы я провел всю мою жизнь, горюя над случившимся, как бы я не хотел того же, если бы мы поменялись местами. Прямо сейчас он где-то там, побуждает меня напиваться и заниматься сексом.

Она усмехается. — И ты следуешь его советам?

— Пока нет, — говорю я. — Но всегда есть завтра.

Полагаю, это не самая умная вещь, которую я мог сказать. Ее взгляд скользит на улицу. Наконец, очень медленно она спрашивает:

— Почему ты не связался со мной? После того как тебя ранили?

Мне не нравится выражение ее лица. Горе? Тоска? Грусть?

Я не мог ответить на этот вопрос вслух.

Потому что ты разбила мое сердце, хочу сказать я.

Потому что я не мог говорить с тобой, не ненавидя.

Потому что я слишком сильно люблю тебя, чтобы направить на тебя свою горечь и гнев. Потому что я не достоин тебя.

Я качаю головой и говорю непринужденным тоном:

— Ответ на этот вопрос нарушит правила, Алекс.

 

Без перцового баллончика в баре

(Алекс)

— Я не знаю, Келли. Не уверена, кто я для него.

Келли закатила глаза, натягивая на себя блестящую блузку, затем сказала:

— Это первая пятница. Нам нужно повеселиться. Что на тебя нашло?

— На меня нашла учеба. Я должна сосредоточиться.

Келли прекращает свои дела и направляется ко мне. Она берет мое лицо в ладони и, глядя в глаза, говорит:

— Я называю это ерундой.

— Что?

— Ты слышала меня, Алекс. Ты была не в себе не из-за твоей потребности быть супер умной девушкой, тебе помогла бы просто ночь отдыха от этого. Это из-за Дилана.

Ох, катись в ад.

Я останавливаю себя. Прилив гнева был неожиданным. Может она права. Я имею в виду… Я разлюбила его. Я так думаю. Хорошо, это неправда. Но… не думаю, что мое поведение было другим.

— Приве-е-е-ет? — говорит она.

— Эм… я действительно была немного не в себе всю неделю?

— О, Боже, Алекс, оденься! Мы идем гулять, прямо сейчас! Просто подожди и увидишь… какой-нибудь замечательный классный парень появится и захватит твое внимание, а для солдатика будет слишком поздно. Он так и не узнает, что поразило его.

Она поворачивается и возвращается к зеркалу, затем начинает наносить тушь.

Я начинаю искать, что надеть. Я хотела что-то привлекательное, но…не слишком привлекательное. Я не забыла весну прошлого года. Джинсы с поясом из медальонов. Узкая блузка с длинными рукавами и жилетка. Возможно неподходящая одежда для бара, но Келли покажет достаточно кожи за нас обеих. Когда она говорила, что какой-нибудь парень захочет на меня напасть, меня это беспокоило. Честно говоря, эта мысль заставила мою кожу покрыться мурашками, и это взволновало меня. Я достала высокие до колен черные замшевые сапоги с двухдюймовым каблуком.

Через час мы уже в баре, в поисках места, куда сесть. Вышибала второй раз глянул на мои документы, когда мы вошли, но позволил мне и Келли пройти. Может он надеялся, что ее блузка лопнет по швам.

Хорошо. Я была стервой.

Толпа окружила бар слева от нас, став в три или четыре ряда. Все столы были заняты, конечно же, но мы медленно продвигались к бару. Келли была в форме и болтала с каждым проходящим парнем. Я почувствовала себя немного заброшенной, и, откровенно говоря, я ненавидела такое большое скопление народа. Я никогда не любила тусить в этом месте, главным образом из-за наплыва посетителей по выходным. Но каким-то образом, раз в неделю мы с Келли оказывались здесь.

Наконец-то, мы сумели сесть рядом друг с другом в конце бара, рядом со столами для пула. Несколько двадцатилетних или около того парней столпилось у бара слева от нас, что-то напевая и распивая шоты. Группа обустраивалась на крохотной сцене рядом со столами для пула, в то время как в заведении стало еще громче за последние тридцать минут, которые мы провели здесь.

Вот тогда я и увидела Рэнди Брюера и почувствовала, как мой желудок сделал кувырок. Я буквально почувствовала, как мое сердце ускорило ритм, а артерия на шее запульсировала. Я схватила Келли за запястье, сильно сжимая его.

— Что случилось? — кричит она мне в ухо. — Дилан?

Я качаю головой, не в силах говорить, даже сказать, что Дилан не пьет.

Рэнди видит меня и прислоняется к барной стойке, искоса поглядывая на меня. Медленно на его лице появляется усмешка, и он подмигивает мне.

— Этот ублюдок, — говорит Келли.

Я поворачиваюсь к нему спиной, лицом к ней, и выпаливаю:

— Пойдем в другое место.

Парень, с которым она говорила, наклоняется и спрашивает:

— Что такое, детка, я наскучил тебе?

Она мило улыбается, и я думаю, что он не подозревает, что сейчас произойдет.

— Да, — говорит она. — Пойди, найди, о чем интересном поговорить, и тогда возвращайся, хорошо?

— Сука, — говорит он, отрыгнув, и уходит прочь.

Келли встречается со мной взглядом, улыбается, и мы обе смеемся.

— Ты и впрямь знаешь, как отшивать их, Келс.

— О, мой Бог, — говорит она, все еще смеясь. — Я тебе наскучил, детка? Воу, — она хихикает.

— Эй, ты слышала о Джоэле?

Ее тон был непринужденным, но она сказала:

— Господи, Алекс, ты знаешь, как испортить настроение.

— Упс, прости.

— Да, он звонил сегодня утром. Хотел повеселиться вечером. Что за черт? Я расстаюсь с тобой, потому что слишком влюблен и давай просто встречаться, пока я буду заниматься сексом с другими? Что не так с ним? Что не так со всеми парнями?

Я вздыхаю.

— Не знаю. Надеюсь, это не заразно.

Она вздыхает, затем говорит: — Только половым путем.

Я смеюсь, затем дергаюсь, почувствовав руку рядом с моим плечом, и слышу голос, полный похоти, у моего уха.

— Привет, Алекс. Я повсюду тебя искал, где ты была?

Рэнди. Я отпрянула, но он не отпустил меня.

— Отпусти меня, Рэнди. Отвали от меня.

— Что за черт? Я просто хотел поздороваться, — он выглядит обиженным, но не отпускает меня. Он водит пальцем по моей руке. — Ну же, Алекс, я совершил ошибку в прошлом году. Но все было не так плохо.

Я смотрю ему в глаза и говорю яростным тоном:

— Убери от меня свои руки.

— Детка, я просто хочу поговорить с тобой, хорошо?

— Я не хочу с тобой разговаривать!

Кое-кто начинает глазеть на нас, ощущая напряжение и гнев, исходящий от меня.

Какой-то парень говорит:

— Думаю, она хочет, чтобы ты отстал от нее.

— Алекс, послушай меня. Послушай… я чертовски облажался. Я не должен был так много пить и не должен был…

Я вижу движение слева от меня, когда Келли встает, лезет в сумочку и достает какой-то баллончик, поднимает его на уровень его глаз. Его слова превращаются в крик, и он вдруг пятится, прикрывая руками глаза.

— Ах ты, сука! — кричит он.

— Держись подальше от нее, мудак! — кричит ему в ответ Келли.

Через несколько секунд вышибала пробивается через толпу.

— Что здесь, черт возьми, происходит? — кричит он.

Я застыла на месте.

— Я надрала его задницу перцовым баллончиком. Он почти изнасиловал мою подругу в прошлом году и сейчас не отпускает ее.

Кто-то в толпе еще что-то говорит вышибале и указывает на меня. Глаза вышибалы сосредотачиваются на мне. Он выше, около шести футов, может фунтов 250 мышечной массы. Он подходит ко мне и спрашивает:

— Это правда? Этот парень не отпускал тебя?

Я киваю.

— Хорошо. В следующий раз просто позови меня. Я Вэйд. Тебе не нужен будет перцовый баллончик в баре.

Я быстро киваю.

— Хорошо, — он поворачивается и хватает Рэнди за руку. — Пойдем, мудак. Ты достаточно сделал за ночь, — он поднимает и слегка тащит Рэнди сквозь толпу.

Я поворачиваюсь к Келли, мои глаза расширены.

— О. Мой. Бог. Ты не сделала этого.

Она усмехается.

Я схватила ее за плечи и обняла.

— Келли, ты самая лучшая подруга! Я люблю тебя!

Но мои глаза нашли вышибалу Вэйда, который тащил Рэнди. В тысячный раз я пожалела, что не сообщила о том, что случилось.

Я не знала, почему не сделала это.

Я практически не встречалась с Рэнди прошлой весной, после того как мы с Диланом поругались. Это была глупая ссора. Я была пьяна, а он мучительно переживал ту опасность, в которой находился. Я сказала то, о чем теперь жалею. То, что я боялась, что мы не сможем быть вместе, что расстояние и опасность разрушат нас. Ну, то есть мы долго не видели друг друга. Долгое время. И столько всего случилось.

Глаза Дилана похолодели без предупреждения. Я даже не могла описать то, что сделал со мной его взгляд без слез. Это был взгляд невероятной печали, и еще хуже, презрения и отвращения. Он прервал связь по Skype без единого слова. Без предупреждения, без слов, ничего.

Я пыталась ему перезвонить, но не было ответа.

На следующий день я попробовала еще раз. Его аккаунт в Skype был удален. Был еще аккаунт на Facebook. Он удалил меня из друзей… он удалил меня отовсюду. Он не отвечал на мои электронные письма или обычные письма, и до этой недели он словно… исчез с лица земли.

После месяца опустошения, Келли начала призывать меня ходить на свидания. Я старалась. Правда старалась. Я пошла на свидание с Рэнди. Однажды ночью мы с Рэнди слишком сильно напились. И каким-то образом я очутилась в его комнате, и мы стали целоваться. Я не была готова. Но следующее, что я знала, Рэнди толкнул меня на кровать и сорвал с меня рубашку. Я пыталась оттолкнуть его, но едва ли могла пошевелиться.

Я закричала, и было просто удачей, что вернулись соседи в нужный момент. Они оттащили его от меня, а я плакала и спотыкалась.

Этого бы никогда не случилось, если бы Дилан не порвал со мной так внезапно.

Этого никогда не случилось, если бы я не пила так много.

— Ты в порядке? — спрашивает Келли.

Я смотрю на нее и киваю.

— Я просто думала о Дилане и… и обо всем.

— Вот дерьмо, — говорит Келли. — Ты все еще по уши влюблена в него, не так ли?

— Нет, — говорю я, в то же время кивая.

Келли усмехается.

— Попробуем еще раз.

— Черт, Келли. Я все еще люблю его.

— Ты знаешь, что он полный мудак, раз бросил тебя подобным образом.

— Я знаю.

— Он не дал тебе шанса объясниться. Это было глупо. Он позволил своей глупой мужской гордости убить лучшее, что у него когда-либо было.

Я киваю. Это не помогает. Совсем. Ничуточки.

— Ты собираешься попытаться вернуть его?

— Нет, — говорю я.

— Я не верю тебе. Ты лжешь мне, Алекс.

— Нет. Ни в коем случае. Он все испортил, Келли. Он разбил мне сердце. Я не хочу возвращаться к этому. Ни в коем случае.

— Конечно, Алекс. Как знаешь.

Она возвращается к своему напитку, а я смотрю в зеркало, висящее над баром. Лгала ли я ей? Лгала ли я себе?

Я не знаю ответа.