Мы прозвали его Косяк
(Алекс)
Когда субботним утром раздается звонок, я стону и переворачиваюсь, проведя ладонью по голой груди Дилана, ощущая твердые мускулы. Я медленно открываю глаза, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он протягивает свою правую руку, которая все еще в повязке, и ударяет по кнопке. Будильник подпрыгивает и затем выключается.
Мое лицо лежит на его груди. Я могу слышать, как бьется его сердце, и его дыхание перешло от медленного дыхания сна к нормальному. Я закрываю глаза и бормочу:
— Давай пропустим сегодняшнюю пробежку.
Он проснулся, гад. Никогда не видела кого-то, кто открыл бы глаза утром и был таким веселым.
— Не могу, детка. У меня есть не-очень-сексуальный бывший морпех, который дышит мне в шею. Если я не буду бегать, он как-нибудь узнает об этом.
Я усмехаюсь. Он часто говорит о Джерри Вайнштейне, своем физиотерапевте. Обычно в пренебрежительно манере. Могу сказать, что на самом деле Дилану нравится этот парень.
— Ты можешь остаться и поспать, если хочешь, милая. Я скоро вернусь.
— Нет, — говорю я. — Я пойду.
Я вылезаю из кровати, проверяя, что его огромная футболка, в которую я одета, прикрывает все, затем выхожу из спальни в квартиру, которую он делит с двумя аспирантами. Быстро бегу по коридору, чищу зубы и переодеваюсь.
Когда я вернулась в комнату, он уже был одет в серую армейскую толстовку и шорты. Утром будет достаточно прохладно, но мы быстро разогреемся. Однако я не сумасшедшая, чтобы выйти в холодный ноябрь на улицу в шортах. Я надела розовый спортивный костюм, который прихватила пару недель назад.
Прошло две недели с тех пор, как он пошел в больницу. Две недели с тех пор, как мы спали в объятиях друг друга как взрослые.
Если честно, это были две самые счастливые недели в моей жизни, по крайней мере, с поездки в Израиль в младших классах. К большому недовольству Келли, мы с Диланом проводили каждую минуту вместе, и я спала в его квартире на выходных. Три утра в неделю мы все равно бегали. Теперь, через восемь недель после того как он возобновил пробежки, он больше не шутил. Ни каких больше трех кварталов: вместо этого мы бежали по 110-ой улице Бродвея, пересекали Центральный парк, затем бежали по нему и обратно. Это около семи миль, и я была в лучшей форме, чем когда-либо.
Я, возможно, не продвинулась бы дальше, но у меня было чувство, что он только разогревается. Он говорил на прошлой неделе о возможности состязаться в марафоне.
Когда мы на цыпочках подходим к двери, стараясь не разбудить его таинственных соседей, с которыми я на самом деле не знакома, я замечаю, что его правая нога более соответствует левой, чем в первое утро нашей совместной пробежки два месяца назад. Его ноги все еще не совсем совпадают, но почти одинаковые. И не смотря на рубцы, они до сих пор чертовски сексуальные.
Как всегда мы начинаем с разминки, затем медленный бег. Когда мы доберемся до 110-ой улицы, он ускоряется.
— Когда твоя сестра… эм… эм… черт. Не могу вспомнить слово.
— Прилетает?
— Да. Во сколько она пролетает?
— В три. Я сказала, что встречу ее в аэропорту.
— Хорошо.
Мы бегали молча немного дольше. Он делал так иногда. Просто закрываясь от обычных слов. Дилан говорит, что это побочный эффект от черепно-мозговой травмы, которую он заработал, когда взрыв бомбы убил его лучшего друга. Он не говорит об этом с легкостью, но то, что он говорит об этом, уже прогресс.
Сегодня днем одна из моих старших сестер, Кэрри, прилетает в Нью-Йорк. Она окончила Калифорнийский университет два года назад, и это своего рода возвращение домой. Она сказала, что это просто визит в гости, но у меня неприятное ощущение, что она послана проверить меня. Потому что у меня такая семья.
Это нормально. Не смотря на разницу в возрасте, мы с Кэрри всегда хорошо ладили. Иметь пять сестер — иногда дар, но чаще — проклятье.
Она с ума сойдет, если увидит, как я пробегаю семь миль по утрам. Вряд ли это характерно для меня, учитывая мое прошлое отвращение к спорту и его любым видам. Как бы безумно это ни было, я получаю кайф от бега. Мы не говорили, просто бежали бок о бок и, как правило, заканчивали, принимая душ, затем шли завтракать.
Келли сказала, что Дилан проклял меня. В прошлом году самое раннее, когда я просыпалась, десять утра.
Мы вернулись в его крошечную квартиру около 7:30. На первой ступеньке сидел парень. Прическа ежик, в джинсах и футболке, его голова прислонена к двери, рот открыт, словно он спал.
— Твою мать, — пробормотал Дилан. Затем он подбежал к парню. Я была удивлена тем, что произошло потом. Медленно он протянул руку и зажал парню ноздри, затем наклонился вперед и прокричал: — Просыпайся, Косяк!
Парень поднимается в положение стоя, видит Дилана и кричит:
— Ни хрена себе! Это же жеребец! — затем хватает Дилана в медвежьи объятия. Они рычат друг на друга, обнажив зубы, затем Шерман, который, по крайней мере, на пять лет старше и на целую голову выше Дилана, отрывает его от земли и кружит по кругу. Словно балерина, но рыча и смеясь.
— Парень, что ты тут делаешь? — спросил Дилан, когда Шерман опустил его.
— Приехал, крошка! И я собираюсь так напиться, чтоб ослепнуть. Этим нью-йоркским девушкам лучше смотреть в оба, потому что Я. Здесь!
Дилан покачал головой, смеясь, затем сказал:
— Алекс, это мой так называемый друг Рэй Шерман. Шерман, это Алекс Томпсон.
Я улыбнулась ему и подошла. Его глаза немного расширились, и он сказал, обращаясь к Дилану.
— Алекс?
Дилан кивнул, уголок его рта дернулся в улыбке.
Он поворачивается ко мне и говорит:
— Ничего себе. Приятно познакомиться с тобой, Алекс. Дилан говорил о тебе все то время, что я его знаю, но… ничего себе. Он преуменьшал, насколько ты красива.
Я слегка улыбнулась, мои щеки покраснели.
— Приятно познакомиться с тобой. Дилан тоже кое-что о тебе рассказывал.
Он качает головой.
— Не верь ничему, что говорит обо мне этот парень. Это все ложь.
— Я уверена, это неправда.
— Хм. Ты, очевидно, не знаешь Париж так хорошо, как тебе кажется. Держу пари, он не сказал тебе, насколько я крутой и ужасно мужественный.
Я пожимаю плечами и усмехаюсь.
— Он говорил, что ты вроде милый.
Шерман взрывается громким смехом, сгибаясь пополам.
— Парень, она сделала нас обоих, Дилан. Я люблю эту девочку! Где ты снова нашел ее?
Дилан улыбается мне и говорит:
— Мы столкнулись друг с другом на самолете.
— Друг, я должен больше летать. Так что на повестке дня?
Дилан усмехается.
— Я не ожидал тебя так скоро. Эм… мы собираемся днем забрать сестру Алекс, она приедет в Нью-Йорк на несколько дней. Алекс тащит меня на вечеринку сегодня ночью. Ты должен пойти, чтобы мне было с кем говорить. Прямо сейчас мы хотим принять душ и позавтракать. Ты идешь?
— ЕДА! Да, черт возьми. Алекс, ты познакомишь меня со своей сестрой?
— Конечно, — говорит она.
— Потрясающе. Тогда поехали.
— Обещай вести себя тихо, — говорит Дилан. — Мои соседи даже не живы в такую рань.
— Почему, черт возьми, так тихо? — громко спросил Шерман.
Дилан одаривает его взглядом, и Шерман улыбается, показывая, что закрывает рот на ключ.
Мы заходим в квартиру, и Дилан показывает Шерману, где тот может сложить вещи. Я иду, чтобы первой принять душ, Дилан останавливает меня в коридоре и шепчет:
— Все нормально? Я знаю, что твоя сестра приедет. Я не ожидал Шермана раньше следующей недели.
Я целую его в щеку.
— Конечно, все в порядке.
Он усмехается.
— Я люблю Шермана. Он хороший парень.
— Я думаю, что уже знаю это.
Почти через час мы сидим в кабинке «Закусочной Тома». Я сижу справа от Дилана, Шерман напротив нас.
— Итак, — говорит Шерман. — Если ты не хочешь мне ничего рассказывать, ты не должен. Но два года слушая твои истории о любви и горе, мне очень любопытно. Последнее, что я слышал, вы двое расстались, и Дилан был занят тем, чтобы прикрепить бомбу к своему ноутбуку. Почему вы вместе?
— Я отвечу, если ты скажешь мне, почему называешь его… что это было? Жеребец? — я улыбаюсь, когда задаю этот вопрос.
Он смеется.
— Идет.
— О нет, — говорит Дилан. — Не позволяй этому случиться.
— Слишком поздно, парень. Я уже пообещал даме, а я никогда не нарушаю обещаний.
Дилан закатывает глаза и выпивает кофе.
— Что ж, — говорю я. — Мой второй день занятий, я иду по коридору на исследования, и там сидит неприветливого вида парень, скрывающийся в полумраке. Мы сталкиваемся друг с другом и первые слова, которые он мне говорит что-то вроде «не трогай меня». И это Дилан, любовь всей моей жизни. Одно за другим и вот мы здесь.
— Должно быть что-то больше, чем это.
Я смеюсь.
— Немного. Я должна была отвезти его в больницу, после того как он пробил стену.
Он приподнимает бровь. — Вот сейчас это похоже на Дилана.
Я спрашиваю:
— Так что было с его ноутбуком?
Он усмехается.
— Не знаю, должен ли я рассказывать эту историю.
— Ты не должен, — говорит Дилан.
— Теперь ты обязан, — возражаю я.
Шерман уперся руками в бока и пожал плечами.
— Прости, Пэриш. Я бессилен перед просьбой дамы, — он поворачивается ко мне и улыбается. — Пэриш, как известно, немного драматичный. В день, когда вы, ребята, расстались, он спокойно сидел за своим ноутбуком. Когда он закончил делать то, что делал, он спокойно закрыл его. Затем встал, поднял ноутбук и долбанул его об стол. Я практически получил медаль Пурпурное сердце из-за полетевших осколков ноутбука.
— Неправда, ты идиот, — говорит Дилан. Он ерзает на своем сиденье, явно от дискомфорта.
— В любом случае, — говорит Шерман, — он принес еще недостаточный вред. Так, он взял свой ноутбук в одну руку и винтовку в другую. Затем спокойно, как всегда, сказал: «Я собираюсь на прогулку, ребята». Очевидно, что нам стало любопытно, и мы пошли вслед за ним. Он подошел к заграждению, поставил ноутбук на металлическую опору. Потом отошел на двадцать ярдов, поднял винтовку и выпустил тридцать патронов в ноутбук. Конечно, выстрелы убивают, а мы находились в какой-то глуши, так что когда он закончил, вся база сходила с ума. Все были в состоянии «красной» боевой готовности, бежали к пунктам скорой помощи, спускались в бункеры. А это был Дилан, стреляющий в свой ноутбук, словно это разбушевавшиеся хаджи.
О, ничего себе. Я хотела бы, чтобы Шерман не рассказывал мне это. Это может быть хорошая история, но она также пролила свет на настоящую боль, которую он испытал. Боль, которую вызвала я, потому что была пьяна и сомневалась в наших отношениях. Я кладу руку на его колено и сжимаю его. Он слегка наклоняется ко мне, и я думаю, что все нормально.
— Этой истории достаточно, Шерман, — говорит он.
— Но я не услышала о жеребце, — говорю я, улыбаюсь ему. — Я хочу узнать все твои секреты.
Шерман усмехается.
— Ты знаешь, что мы с этим клоуном проходили вместе базовую подготовку? Что ж, у него было несколько твоих фотографий, прикрепленных к стене шкафчика.
О… я не знала этого. У нас были очень серьезные отношения, когда его призвали в армию.
— Как бы то ни было, однажды сержант Пауэрс проводил проверку, осматривал раздевалки, и сказал: «Пэриш, это твоя девушка?» И Пэриш ответил: «Была, сержант Пауэрс. Я собираюсь вернуть ее и жениться на ней».
Я замираю на месте, дыхание учащается. Он сказал сержанту, что хотел жениться на мне? О. Мой. Бог. Я не знала, заметил ли Шерман мой ступор, но Дилан точно заметил, потому что я случайно сжала его ногу так сильно, что, возможно, оставила синяк.
Шерман продолжает.
— Сержант Пэриш спрашивает: «Ты с ней уже спал?» и Пэриш говорит «нет», что ты хорошая католическая девушка и еще какая-то ерунда.
Я начинаю хихикать, страшно смущаясь. Я могу точно определить, как жар поднимается к моим щекам.
— Сержант Пауэрс говорит: «Пэриш. Ты не купишь машину, пока не проведешь тест-драйв. Тебе не нужно жениться на девушке, не опробовав ее. Да. Я видел фотографии этой сексуальной девушки и подумал, что ты жеребец. Но это не так, ты тряпка». С тех пор Пэриша прозвали жеребцом.
Я смеюсь, а затем начинаю сильно хихикать, чуть не заплевав кофе весь стол.
— Это ужасно, — говорю я.
— У тебя большие неприятности, — говорит Дилан. Я не уверена, имеет он в виду меня или Шермана. Но я знаю, что мы здесь спустя годы и все еще не занимались любовью.
И я просто решила, что готова. Когда вечеринка закончится сегодня, и мы вернемся домой, это произойдет. Сегодня. Без вопросов. Я одариваю Дилана загадочной улыбкой. Он не знает причину, но улыбается в ответ. К тому моменту как мы ляжем спать, его улыбка станет намного шире, и я хочу увидеть это.
Я стараюсь отвлечься от пошлых мыслей, но это трудно, потому что я все еще касаюсь его ноги. Ну, бедра. Внутренней части бедра. Какая разница.
Я смотрю на Шермана, осознанно отвлекая себя.
— Значит, у тебя тоже есть прозвище?
— Конечно, нет, — говорит он.
— Мы прозвали его Косяк. Потому что он коротышка.
Я качаю головой, на моем лице появляется улыбка. Шерман не выделялся бы среди игроков НБА. Мне он уже нравился, сильно. Он веселый, общительный и, очевидно, заботился о Дилане. А это больше всего имело значение.
Как обычно хаджи не сотрудничали
(Дилан)
Когда мы заканчиваем завтракать, Алекс говорит:
— Думаю, я оставлю вас, ребята, пойдите и повеселитесь вместе, а я должна забрать свою сестру.
Я смотрю на нее с любопытством и говорю:
— Ты уверена?
Она улыбается и наклоняется ближе, затем говорит:
— Иди, повеселись с Шерманом. Вы, ребята, не видели друг друга довольно долго. Кроме того, я хочу поговорить с Кэрри. Девичьи штучки, — она подмигивает мне.
Как всегда от ее близости у меня перехватывает дыхание. Мы оплачиваем счет и выходим. Около ресторанчика, она поворачивается и обнимает меня, шепча на ухо:
— У меня планы на тебя сегодня ночью, жеребец. Ты захочешь подумать об отдыхе.
Черт возьми. Мое тело мгновенно реагирует на нее, не важно, что она использует, это ужасно обидное прозвище. Она целует меня, затем машет рукой и идет к своему общежитию.
Я просто стою и смотрю, как она уходит, пока Шерман не говорит:
— Ты еще не проснулся, Пэриш?
Я качаю головой, улыбка появляется на моем лице.
— Не знаю. Я, должно быть, сплю.
Он кротко смеется:
— Я рад, что ты снова с ней. Ты очень везучий парень.
— Да, больше, чем ты думаешь.
Мы болтаем, играя в Xbox у меня дома, иногда разговаривая о других парнях нашего взвода.
Я был в больнице, когда установили памятник Ковальски и Робертсу, прямо там, в глуши Афганистана. Шерман рассказал мне немного об этом, но я уже видел фотографии и читал письма от некоторых парней.
— Как сержант Колтон? — спрашиваю я.
— Он уходит, — отвечает Шерман.
— Ты издеваешься. Я думал он бессрочник.
Он качает головой.
— Нет. Он все закончил. Три поездки в Ирак и Афганистан были перебором, как он стал говорить незадолго до того, как тебя ранили
— Знаешь, он был своего рода отцом для меня.
— Позванивай ему иногда, пусть знает, как у тебя дела.
Я киваю.
— Да, хорошо.
— Так что там с этой вечеринкой?
Я пожимаю плечами.
— У какого-то друга Алекс.
— Там будут девочки?
Я усмехаюсь.
— Да, наверное. Из колледжа. Несколько аспирантов, думаю. Я знаю не многих ее друзей.
— Хочешь услышать кое-что безумное?
— Конечно.
— Я надеюсь, это не будет, как… не знаю, вечеринки в колледже, которые ты видел. Большая толпа, пьющие люди. Я не знаю, смогу ли смешаться с толпой. Я бы отгрыз собственную руку в аэропорту.
Я смеюсь.
— Знаешь, о чем говоришь. Я больше не часть толпы. Но не думаю, что там будут взрослые, исходя из того, что сказала Алекс.
— Ты выглядишь счастливым. Счастливее, чем я когда-либо видел.
Я задумалась на минуту, потом сказал:
— Да, чувак. Школа хорошая, и Алекс… ну… черт, я получил второй шанс, ты же знаешь? Это большое дело.
Он кивает, а затем зевает.
— Слушай, я собираюсь немного вздремнуть перед вечеринкой. Ты не против?
— Конечно. Располагайся в моей комнате, только дай мне забрать ноутбук.
— Хорошо. Лучше бы у тебя были чистые простыни, ублюдок.
— И лучше, если у тебя не будет каких-нибудь грязных афганских паразитов.
Так что я забрал ноутбук, он пошел спать, а я залез в интернет на некоторое время и сделал домашнюю работу.
И потом я сделал кое-что другое.
Понимаете, когда я был в больнице, пытаясь выяснить: собираюсь ли я жить или умереть, или они собираются ампутировать мне ногу, или же, в конце концов, у меня выработается пристрастие к морфину, который они мне давали, последнее, что я готов был сделать, это читать ее письма. Потому что, ну, был не состоятелен. Я не новичок в этом. Алекс для меня была всем. Но у нее было будущее. А у меня в действительности его не было. Все, что у меня было, серьезное повреждение мозга, нога с заражением крови, которую могли ампутировать. Последнее, что я собирался сделать — вернуться и превратить ее жизнь в кошмар. Как я во всем облажался.
Так что я спрятал ее письма. Засунул в папку и никогда не смотрел на них.
Теперь, с Шерманом, спящим в моей комнате и Алекс, готовящейся забрать Кэрри, я, наконец, решил, что настало время.
Признаю, я беспокоился по этому поводу. Я причинил ей боль. Серьезную боль. Что она скажет?
Я собирался выяснить и это меня пугало.
10 февраля 2012 года, 01:45.
КОМУ: [email protected]
Дорогой Дилан,
Мне жаль того, что произошло. Я немного пьяна, и в плохом настроении, и просто чертовски разочарована в наших безумных длительных отношениях на расстоянии. Прости! Я знаю, ты расстроен, и мне очень жаль. Если ты появишься в Skype, я буду там утром и завтра ночью. Или напиши мне. Или еще что-нибудь.
Пожалуйста, не забывай, что я очень сильно тебя люблю.
Целую и обнимаю!
Алекс.
Я смотрю на письмо, ощущая… потрясение. Она, должно быть, написала это письмо через минуту после того, как я прервал наш разговор в Skype. Я был занят тем, что удалял свой профиль из Facebook.
10 февраля, 2012 год. 09;45
КОМУ: [email protected]
Дилан,
Я пыталась написать тебе на фэйсбуке, но не смогла найти тебя. Серьезно? Ты удалил меня из друзей? Поговори со мной, Дилан. Что происходит? Пожалуйста?
Обнимаю,
Алекс.
Читая второе письмо, я понял, что тяжело дышу. Она написала его через десять часов после того, как я порвал с ней. Сразу после того, как я выстрелил в ноутбук, сержант Колтон потащил меня к командиру части. Капитан Уилсон был справедливым парнем, да и я ничего плохого о нем не говорил. А вот он, как раз-таки, много чего говорил обо мне, что значительно облегчало мое чистосердечное признание. Я дал единственный ответ: у меня нет оправдания.
После того как он одел меня, отослал ждать на улицу, он и сержант Колтон поговорили. Затем они позвали меня внутрь.
— Пэриш, лично я придерживаюсь мнения, что мы должны отдать тебя военному суду. Но сержант Колтон говорит, что ты не совсем бесполезен, как и я должен согласиться. Мы договоримся о подходящем дисциплинарном взыскании. Готов услышать условия?
— Да, сэр, — отвечаю я, все еще оцепенев от шока, увидев парня-Джоэля в ее комнате.
— Согласно статье пятнадцать, максимальное наказание — понижение звания или удержание недельной заработной платы, плюс четырнадцать дней дополнительной работы и ограничений. Из-за того, насколько серьезен твой проступок, я намерен максимально наказать тебя. Ты будешь понижен до рядового первого класса. Ограничения тут, черт возьми, ничего не значат, но четырнадцать дней дополнительной работы будут. Ты понимаешь условия наказания?
— Да, сэр.
— Ты в праве потребовать военный суд вместо дисциплинарного взыскания. Хочешь потребовать военного суда?
Я качаю головой и говорю.
— Нет, сэр. Я сделал, что сделал. Я виноват, сэр.
Он кивает.
— Хорошо. С бумагами разберемся позже. Теперь, чтобы подчеркнуть серьезность этого, я ставлю замену. Твой отряд выходит на патрулирование сегодня вечером.
Боже, подумал я. Парни возненавидят меня. Мы только вернулись с патрулирования этим утром. Ковальски погиб, и все были подавлены. Его образ, бросающийся на гранату, чтобы спасти маленькую девочку, застилает мне глаза.
— Проблемы, Пэриш?
Я смотрю в пол.
— Сэр, если я потребую военный суд, другие парни попадут под наказание? Это не их вина. И… после Ковальски… все довольно облажались.
— Да. Замена поставлена. Я уже обсуждал это с сержантом Колтоном. Согласны ли вы, сержант, что если бы ваш отряд был бы под надлежащий надзором, то ваши солдаты не стреляли по технике на краю базового лагеря?
Колтон морщится.
— Да, сэр.
И это все. В ту ночь мы отправились в патрулирование.
Патрулирования не было бы, если бы я не был таким чертовым идиотом. Но как я уже отметил, я мог бы написать рассказ о том, как все разрушить.
Она прислала еще одно письмо. Думаю, примерно через час после того, как мы добрались до джунглей в горах на ночной патруль. Ночной патруль, который будет длиться вплоть до следующего дня. Мы с Робертсом поехали на одном вездеходе, и он был добродушен по этому поводу, подшучивал над тем, как я был понижен до первого ранга.
10 февраля, 2012 год. 23:32
КОМУ: [email protected]
Я не понимаю тишину. Я не понимаю, что сделала не так. Я надеюсь, что ты просто слишком занят, чтобы получать мои сообщения. Я надеюсь, что ты не игнорируешь меня осознанно, потому что это вроде как больно, Дилан. Ты не думаешь, что я заслуживаю каких-нибудь объяснений?
А.
Думаю, что заслуживаешь. Сейчас я бы отдал что угодно, чтобы вернуться назад и изменить все. Я отдал бы все на свете, чтобы не ранить ее так. И отдал бы свою жизнь, чтобы появилась возможность вернуться назад и стереть глупые, идиотские действия, из-за которых на мой взвод обрушилось наказание.
Патрулирование длилось всю ночь. Мы были основной движущейся целью, разъезжая в безумной попытке привлечь огонь находящихся в нашей зоне талибов на себя. Но как обычно хаджи не сотрудничали. Это была тихая ночь, очень тихая. Сержант Колтон приказал нам возвращаться на базу. Мы проходили через крошечную деревню, и парень, бегущий вдоль придорожного магазина, махнул нам. Патруль остановился, Робертс и я просканировали деревню в поисках плохих парней.
Это было странно. Мы никогда не шли в патруль без оружия. Этого просто не случалось. Я имею в виду, что жители здесь были довольно доброжелательны… по крайней мере, они не пытались убить нас. Но плохие парни всегда были в этой части города. Я был напряжен, и я знал, Робертс тоже. Мы все были.
Мы были в деревне около сорока пяти минут. И за эти сорок пять минут плохие парни добрались до туда. Они установили придорожные бомбы и засели на пути между деревней и нашим основным лагерем.
Иногда мне снится, что я отправляюсь к лагерю из той чертовой деревни. Я могу сказать, что произойдет, я знаю, это случиться, я хочу просто накричать на Сержанта Колтона, на Шермана или Робертса или даже на самого себя, и рассказать им, что там засада. Я пытаюсь не дать этому случиться, но, не смотря ни на что, мы продолжаем двигаться по этой дороге. Мы продолжаем ехать вниз, пока не раздаются взрывы, и моего самого лучшего друга не измельчает. Его кровь покрывает хаммер, в мою ногу попадают осколки, пуля, и затем я вылетаю из машины на землю. Я не помню, чтобы кричал, не помню просто сидел ли я там, надеясь умереть, потому что это была моя ошибка, что в нас попали, это была моя вина, что мы вышли в патруль.
Я хотел бы умереть. Потому что, если бы не я и моя вспыльчивость, Робертс был бы жив. Если бы не я, его родителям в Алабаме не пришлось бы закапывать их единственного сына глубоко под землю из-за какой-то глупой войны в стране, находящейся на другом полушарии.
Это была моя вина.
Алекс писала мне снова и снова. Каждый день в течении полторы недели или около того. Она прислала мне одиннадцать ежедневных писем, пока я попадал в неприятности, когда у меня умер лучший друг, а я был переведен в Баграм, а затем в Германию без сознания с раненой ногой.
На десятый день она потеряла терпение, которое у нее было.
20 февраля, 2012 год. 04:20
КОМУ: [email protected]
Дилан,
Я плакала всю ночь, и Келли сказала мне, что пришло время отпустить тебя. Ты разбил мое сердце. Из всего, во что я верила в тебе, я никогда не думала, что жестокость была частью того, кто ты есть. Если бы ты только знал, что ты сделал. Я закончила оплакивать тебя. Мне интересно, где ты. Каждый день я как одержимая проверяю газеты, ища новости, что ты ранен. Я проверяю списки раненых и пропавших без вести, ужасаясь, что тебя там убьют. Я сделала все от меня зависящее.
Надеюсь, ты найдешь способ ужиться с собой. Но не стоит ожидать, что я прощу тебя.
Алекс.
О, Алекс. Я не знал. Не знал. Как я мог ожидать, что она простит меня, когда не мог даже себя простить. Я не заслуживал чертового прощения. Я разбил ей сердце. Я убил Робертса, и сломил его родителей. Когда я ездил к ним этим летом, я не смог сказать им правду. Я рассказал им, что он был хорошим другом, обо всех днях, что мы провели вместе. Рассказал им все смешные истории. Я разделил пиво с его отцом, и мы вместе плакали. Но я не сказал им правду. Я не сказал им, что их сын умер по моей вине.
Моя жизнь распланирована
(Алекс)
Как всегда аэропорт Джона Кеннеди переполнен. Стоя недалеко от охраны, я жду Кэрри, чувствую одновременно радость, что увижу ее, и подозрительность ее приезда. Почему подозрительность? Потому что три дня назад в разговоре с мамой я обмолвилась, что видела Дилана.
— Дилан? Это тот мальчик, который приезжал к тебе в гости? Тот, который ушел и вступил в армию?
— Да, мам. Он был ранен в Афганистане и собирается в Колумбийский университет.
Последовала длинная, неловкая пауза. Затем она говорит:
— Ты уверена, что это хорошая идея?
— Да, — отвечаю я просто. Я не собираюсь втягиваться в затянувшийся спор о Дилане. У нас таких было достаточно за последние три года.
— Я просто думаю, что тебе нужно сосредоточиться на своей школьной работе, Александра. Не на мальчиках… особенно не на этом. Он причинил тебе боль. И твои оценки пострадали из-за этого.
Мои оценки страдали из-за этого. Конечно, это то, о чем она заботилась. Я получила четверку прошлой весной по курсу сравнительного религиоведения.
Это первая четверка… потому что у меня их никогда не было. Можно подумать, что я убила кого-то, и это вызвало конфликт дома. Когда родители увидели мои итоговые оценки, они наказали меня. Мне было девятнадцать, я уехала из дома в университет, а мои родители думали, что было целесообразно наказать меня. Можно сказать, что они чрезмерно контролируют все?
Но они такие, какие есть.
Мне удалось подвести разговор с мамой к приятному завершению, но на следующий день я получила сообщение от Кэрри:
«Прилетаю в Нью-Йорк в воскресенье. Можем встретиться?»
Я сразу поняла причину. С одной стороны, Кэрри была в аспирантуре и также зависела от отца, как и я. Откуда она взяла деньги на вылет из Хьюстона в Нью-Йорк в последнюю минуту перед вылетом? Отец. А это означало, что она была отправлена шпионить за мной и выяснить: насколько у меня все серьезно с Диланом.
Если они хотя бы узнают, что я планировала переспать с ним сегодня ночью, они объявят боевую готовность. Но у меня появилась безумная мысль, что я должна рассказать Кэрри, просто чтобы вызвать реакцию.
И вот она, выходит с самолета, неся большую сумку. Как всегда она выглядит как модель с подиума. Длинные каштановые волосы, как у меня, но как всегда лучше подстриженные и густые. Вместо обычной одежды, которую можно одеть для самолета, она одета в шикарное платье в цветочек, которое, вероятно, стоит больше двух тысяч долларов, и в потрясающие черные кожаные сапоги до лодыжек на трехсантиметровом каблуке. Сказать, что я никогда не завидовала своей сестре Кэрри то же самое, что сказать, что океан — это маленький пруд. Когда я была рядом с ней, я ощущала себя несовершенной младшей сестрой, которая никогда не сможет оправдать достижения старшей сестры, ее красоту или харизму.
Она улыбается и машет, когда замечает меня. Я улыбаюсь в ответ и тоже машу. Когда она подходит ко мне, мы обнимаемся. Она, по крайней мере, на шесть дюймов выше меня, и в сочетании с каблуками заставляет меня чувствовать, что мне все еще двенадцать лет.
— Александра, я так рада видеть тебя! Я так сильно скучала по тебе!
— Я тоже скучала по тебе, Кэрри.
— Мы должны с тобой о многом поговорить, я так рада, что приехала навестить тебя!
Я улыбаюсь, все еще ощущая дискомфорт.
— Ты голодна? Можем пойти пообедать?
Она кивает.
— Да, давай сделаем это. Я выехала рано утром, нам не нужно ждать багаж.
— Чудно, — говорю я. — Мы можем вернуться в университет на такси и поесть в «Закусочной Тома».
Она усмехается, счастливо кивая.
— Мне нравится, я не была там с тех пор, как выпустилась. У меня там было много поздних ночей.
Я улыбаюсь ей в ответ. — Да, у меня тоже.
Итак, мы сели в такси. По дороге в город мы болтали о разных мелочах. Учебе. Она училась на бакалавра на факультете поведенческой экологии, или что-то типа этого. Кэрри всегда немного фанатела от науки. Учитывая, что оставшиеся члены семьи были закоренелыми гуманитариями, ее любовь к науке делала ее белой вороной в семье, но я всегда думала, что это классно. Она серьезно поругалась с папой, когда выбирала факультет. Он хотел, чтобы она последовала по его стопам и пошла на международные отношения.
Я гордилась тем, что она пошла против воли отца. Одного посла в семье было достаточно, по моему мнению, а иногда меня тошнило от того, что он с мамой пытался полностью контролировать наши жизни. Единственной свободной от всего этого стала Джулия. Она получила степень бакалавра в Гарварде, затем показала папе средний палец и сбежала со своим парнем Крэнком. Да, на самом деле. Крэнк гитарист в панк-рок-группе. Последние пять лет они успешно гастролируют по стране, и развлекают семью по праздникам. В сравнении с этим, восстание Кэрри было незначительным.
Наконец, мы приходим в закусочную и садимся сзади. Наша официантка Черри, подходит и светится, завидев меня.
— Алекс! Ты снова вернулась? Дважды за день.
Я слегка смеюсь и говорю:
— Это моя сестра, Кэрри. Она училась здесь. Для нее это своего рода возвращение домой.
Черри кивает в знак согласия, затем говорит:
— Что ж, постараемся сделать твой визит стоящим путешествия. Что закажите выпить?
Мы заказываем, садимся за столик и смотрим друг на друга. На секунду я представила двух кошек: мех ощетинен, хвосты поддергиваются, готовясь к прыжку.
Я та, кто сдвигается с мертвой точки.
— Значит, отец послал тебя разузнать про меня?
Она усмехается и вздыхает с облегчением.
— Да. Конечно. Я должна была догадаться, что ты быстро поймешь это.
— Это было довольно ясно, — отвечаю я.
— Они беспокоятся о тебе, — говорит она.
— Из-за Дилана.
Она кивает.
— Ну, можешь доложить, что нет ничего, о чем стоило бы волноваться. Мы с Диланом любим друг друга, всегда любили. Но до этого момента не было… не было возможности. Не тогда, когда мы были разделены. Теперь мы вместе, и я счастливее, чем когда-либо была. Папа может прыгнуть с парашюта, если намерен вмешаться.
Глаза Кэрри расширяются.
— Ничего себе, — говорит она. — Скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь.
Я усмехаюсь.
— Серьезно. Не о чем беспокоиться.
— Я знаю это, — говорит она. — За исключением Джулии, ты, вероятно, единственная из нас, на самом деле основываешься на том, кто ты. Я не переживаю, просто хочу все знать. Это так здорово, что вы оба, наконец, вместе, не так ли?
Я улыбаюсь, ощущая тепло во всем теле.
— Он делает меня счастливой, Кэрри. На самом деле, по-настоящему счастливой.
— Если я пообещаю не говорить отцу то, что ты не одобришь, расскажешь мне тогда?
Я киваю, чувствую удовлетворение. Мы с Кэрри никогда не были близки. Разница в возрасте и ее способности запугивать всех вокруг себя всегда разделяли нас. А я хотела сблизиться. Она была моей сестрой.
И я рассказала ей эту историю. Кое-что из этого она итак знала. Все в моей семье знали, что во время поездки в Израиль три года назад произошло нечто значительное, потому что я приходила домой опустошенная из-за отъезда Дилана. Я плакала почти три дня, чего вряд ли кто-либо из моих родных ожидал по возвращению на родину. Затем я купила фотобумагу и распечатала все фотографии с нашей поездки. Дюжины и дюжины дюжин наших совместных фотографий. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что я влюбилась.
Кэрри не знали лишь одного — насколько тяжело мне было, поэтому я рассказала ей. Про сомнения, про расстояние. Знать, что он собирается уезжать после окончания школы, чтобы набраться опыта и начать писать романы. Знать, что нас разлучат. Я рассталась с Майком, как только вернулась в Сан-Франциско… я плыла по течению, в те первые месяцы мое существование было построено на телефонных звонках, письмах и переписке с Диланом на Facebook.
Чего она на самом деле не знала, что он вступил в армию на следующий день после того, как я порвала с ним. Что означало, что его последующие травмы были моей виной.
Я рассказала ей, как медленно заново перепутались наши жизни после столкновения друг с другом у кабинета мистера Форрестера в сентябре. Как травмы сказались на нем, и как мы бегали каждое утро.
— Я могу поверить в это. Я никогда не видела тебя такой… стройной, — говорит она.
— Ну, мы бегаем около семи миль. Упражняемся вместе.
— О-о-о, — говорит она застенчиво, приподняв брови.
Кровь приливает к моим щекам.
— О, мой Бог. Я не то имела в виду, Кэрри!
Она улыбается.
— Все в порядке, Александра. Я не расскажу отцу. Ты можешь поговорить со мной.
Я смущенно смотрю на стол, затем говорю.
— Я вроде как решила, что мы готовы.
Ее рот образует большую «О».
— Серьезно? — говорит она.
Я киваю.
— Я люблю его, Кэрри. Больше чем ты можешь себе представить. Я хочу провести с ним жизнь.
Она вздыхает.
— Завидую.
Шокированная, я откидываюсь на спинку сидения.
— Ты завидуешь мне?
Она одаряет меня грустной улыбкой.
— Моя жизнь распланировала, Алекс. Думаю, все наши жизни, за исключением Джулии. В них нет места для мужчин. И… давай просто скажем, что я сожалею об этом. Я так рада за тебя.
— Встретишься с ним сегодня на вечеринке. О, и говоря о мужчинах, — говорю я, наклоняясь вперед и улыбаясь, — я обещала его другу, что познакомлю вас. Рэй Шерман. Шерман только что вернулся домой из Афганистана.
Она моргает.
— Папа был бы в ярости, если бы я встречалась с солдатом. Посмотри, как он относится к тебе.
Я смеюсь.
— Он тебе понравится, — говорю я. — Он хороший парень. И честно, зная, что у меня есть парень, в которого я влюблена… Шерман действительно сексуальный.
Ее глаза заблестели.
— Что ж, в таком случае, я с нетерпением жду встречи с ним!
— Серьезно? Ты собираешься рассказать все это отцу? Не думаю, что выдержу весь этот допрос на День Благодарения. Это будет весьма плохо.
— Обещаю, сестренка. Ни слова. Я скажу ему, что ты счастлива и оставлю тебя в покое.