Лу Андреас-Саломе, 1897.

В отличие от большинства персонажей этой книги Лу Андреас-Саломе родилась и выросла за пределами австро-венгерской монархии. Она, можно сказать, само воплощение европейской мысли, фигура, знаменующая размывание духовных границ между нациями. Сфера ее деятельности объемлет всю Европу, а вклад в культуру Австрии и, в частности, Вены составляет при этом одну из существенных сторон ее творческих деяний. Ее часто именовали «femme fatale против воли», подразумевая бурную жизнь и характер отношений со многими знаменитыми мужчинами.

Лу, а правильнее Луиза Саломе, родилась 12 февраля 1861 года в Санкт-Петербурге, она была единственной дочерью и младшим ребенком в семье, где уже росли пятеро ее братьев. Отцу, генералу Густаву фон Саломе, дворянину гугенотско-прусско-балтийского происхождения, в момент рождения любимой дочери было уже пятьдесят семь лет. Мать, Луиза, урожденная Вильм, имела своими предками немцев и датчан.

Детство маленькой Лёли, как ее звали в большом родительском доме со множеством домочадцев самых разных национальностей, протекала вполне счастливо. Она знала немецкий французский, русский и английский. Знания приобретала сначала самостоятельным путем, позднее училась в Цюрихском университете, постоянно общаясь с замечательными людьми, не исключая и женщин.

С детства Лу привыкла видеть в мужчине — образцом служили отец и три оставшихся в живых брата — прежде всего защитника и покровителя. В семье царил дух глубокой религиозности. Но, повзрослев, Лу с ужасом и смятением почувствовала, что утратила веру. Тем не менее она всю жизнь питала уважение и интерес к «набожным людям».

В шестнадцать лет она стала посещать занятия для конфирмандов при евангелическо-реформатской церкви. Ей претил суровый догматизм этого вероучения, воплощением которого был консервативный пастор (Дальтон), и на занятия она ходила из любви и уважения к больному отцу. От конфирмации она все-таки отказалась. Но, чтобы не огорчать отца, с церковью не порывала. В другом приходе ей довелось услышать проповедь голландского пастора Хендрика Гиллота. Проповеди этого весьма светского человека и рационалиста были известны всему Петербургу, на девочку они производили очень сильное впечатление. Личность поистине блестящая, он покорил Лу своим обаянием, хотя был на двадцать пять лет старше ее и имел двух дочерей ее возраста. В мае 1878 года она отправляет ему письмо.

«…Вам пишет, господин пастор, семнадцатилетняя девушка, чувствующая себя одинокой в семье и ближайшем окружении, одинокой в том смысле, что никто не разделяет ее взглядов, не говоря уже о том, что не помышляет о серьезных широких знаниях. Быть может, весь строй моих мыслей ставит преграду между мной и моими сверстницами, всем кругом общения. А для девушки нет ничего хуже, чем отступление от общего правила касательно симпатий и антипатий и даже инородности всего ее существа. Но как это горько — замыкаться в самой себе, поскольку ты обречена на горькое одиночество, поскольку в тебе уже нет той легкости и теплоты, которые завоевывают любовь и расположение людей. Буду ли я конфирмоваться в будущем году у пастора Дальтона и признаю ли его кредо, я, право, не знаю, но знаю только, что никогда, никогда не буду разделять тщеславных представлений о выверенной по линейке праведности, против которой восстает все существо мое. Вы сумеете, господин пастор, вообразить себе ту отчаянную энергию, с какой человек устремляется к малейшему проблеску света, и всю настоятельность моей просьбы, изложенной в начале письма…» [140]

Поначалу пастор учил девушку тайком. После смерти отца она рассказала матери о встречах с пастором и порвала с церковью. Мать вызвала к себе Гиллота, и ему удалось убедить ее в необходимости продолжить обучение одаренной ученицы. Он высоко ценил интеллект Лу и развивал его самым рациональным методом. Занималась она чуть ли не до изнеможения. Иногда ей даже приходилось писать за него проповеди. Вскоре учитель признался Лу — это имя дал ей он, так как не мог выговорить слова «Лёля», — в любви и намерении оставить семью, чтобы жениться на девушке. Это ошеломило и напугало ее, она хотела оставаться лишь ученицей. Но поскольку при сложившихся обстоятельствах такой возможности не было, она решила продолжить образование за границей. Нельзя, однако, отрицать тот факт, что пастор и отец явились для нее людьми, оказавшими глубокое влияние на ее личность и судьбу.

Потратив немало времени на то, чтобы убедить в своей правоте мать и прочих ближних, Лу принимает решение учиться в Цюрихе. Семья идет на это лишь при условии, что мать в качестве компаньонки будет сопровождать дочку. После расставания с пастором ей доверяли во всем. Но русские власти не выдавали девушке паспорта на том основании, что она не прошла конфирмации, а стало быть, не входила официально ни в какую религиозную общину. Выручил Гиллот. Он сам конфирмовал девушку в церковь своего голландского друга и, благословив, нарек ее Лу фон Саломе. Таким образом, он оставил еще более заметный след в ее жизни, но как мужчина был для нее потерян.

В сентябре 1880 года вдова фон Саломе и ее девятнадцатилетняя дочь прибыли в Цюрих, хотя девушка куда охотнее обошлась бы без провожатых. Матери хотелось поскорее выдать ее замуж, но у дочери были иные замыслы. Ее одолевала жажда знаний, она не думала ни о чем, кроме учебы. Лу записалась на лекции по сравнительному религиоведению, филологии, философии, истории искусств и истории общества. Университетские преподаватели высоко ценили юную студентку, и теолог профессор Бидерман среди прочего писал ее матери:

«…Ваша дочь — существо совершенно особого склада. Ей свойственны детская чистота и ясность мысли и в то же время совсем не детская, да и вряд ли женская направленность и самостоятельность ума и воли, и тем и другим она просто блистает…» [141]

Лу занимается с не меньшей одержимостью, чем на уроках у пастора. Однако начинает сказываться, видимо, врожденная телесная слабость. У Лу открывается кашель с кровью. Болезнь легких вынуждает переменить климат. В 1882 году мать и дочь отправляются в Рим. Рекомендательное письмо приводит их в дом и салон Мальвиды фон Майзенбуг. Хозяйка тут же проникается к Лу сердечной симпатией.

В доме этой немки, внесшей немалый вклад в утверждение женского равноправия, Лу знакомится с ее протеже, тридцатидвухлетним Паулем Рее из немецко-еврейской семьи. С этим дипломированным юристом и философом у девушки вскоре завязывается крепкая дружба. У Рее она перерастает в любовь. Лу в восторге от дискуссий с такой сложной и крайне самокритичной личностью, как Пауль, но в своих чувствах к нему дальше дружбы не идет. Оба они вместе с другом Пауля, профессором и философом Фридрихом Ницше, мечтают об учебе в Вене. Девушке часто снится один и тот же сон, который она рассказывает Паулю: будто живет она в какой-то большой квартире вместе с двумя мужчинами, все они заняты напряженной работой, но ни с одним из мужчин Лу не связана физической близостью. Этот сон позднее стал предметом многочисленных и самых разных толкований.

В то время как Лу мечтала о «братско-сестринских» отношениях, каждый из ее друзей подумывал о том, как бы перетянуть очаровательную девушку на свою сторону. Окружение молодой особы, обуреваемой жаждой знаний, разумеется, против интеллектуальной гонки в компании двух мужчин. Возникает даже мысль о возвращении в Россию, дабы как-то остудить пыл девушки. Но она ни в какую не соглашается и в письме к пастору просит его совета. Тот, естественно, резко возражает против столь неортодоксального замысла. Жизненная позиция Лу отчетливо выражена в ответе столь почитаемому учителю:

«…Какой же я, черт меня дери, совершила промах? Я ведь думала, что именно теперь-то Вы осыплете меня похвалами. Ведь именно сейчас я в состоянии доказать, насколько хорошо усвоила в свое время Ваши уроки. Это заключается, во-первых, в том, что я ничуть не тешусь фантазией, но собираюсь осуществить ее, а во-вторых, в том, что осуществится это с помощью людей, которые словно Вами самими и выбраны, — им впору лопнуть от исключительной духовности и остроты ума… Я бы даже не смогла правильно оценить столь превосходящих меня — и не только по возрасту — мужчин, как Рее, Ницше и другие. Тут Вы ошибаетесь. Главное… постигаешь либо сразу, либо никогда… Если за этим должны стоять иные конечные цели, ради которых надо оставить все самое прекрасное и с таким трудом завоеванное, а именно — свободу, то я готова навсегда застрять в состоянии перехода. То, что мне нужно от Вас, — невообразимо больше, чем совет, мне нужно доверие…» [142]

Между тем всех трех протагонистов этой драмы одолевает страстная смута чувств. Они путешествуют то вдвоем, то втроем, часто встречаются, но и часто пишут друг другу письма. Сестра Ницше Элизабет, в замужестве Фёрстер, преследует Лу с ненавистью соперницы. В эту пору (май 1882 года) появляется печально знаменитая фотография, сделанная в Люцерне Исюлем Бонне по настоянию Ницше. На ней изображение всех троих. Лу и Рее испытывали при этом чувство неловкости. Позднее это фото ошибочно принимали за источник хлесткого изречения Ницше: «Ты идешь к женщинам? Не забудь захватить бич!»

Лу фон Саломе, Пауль Рее и Фридрих Ницше, 1882.

В одном из писем к Паулю Лу говорит о Ницше:

«…С Н. необычайно хорошо болтать… Но особая прелесть в совпадении мыслей, ощущений, понятий. Понимать друг друга можно с полуслова. Раздраженный этим, он как-то сказал: „Мне кажется, единственная разница между нами заключается в возрасте. Мы одинаково жили и одинаково думали“. Именно в силу нашей схожести он с такой яростью подчеркивал различие между нами. Если люди столь не похожи, как мы с тобой, они находят точки соприкосновения и радуются этому, а если похожи так, как мы с Н., то отыскивают различия и страдают от них…» [143]

Ницше считал Лу самой умной женщиной на свете. В отчаянии от крушения замысла совместных штудий философ пишет свою работу «Так говорил Заратустра». А три года спустя под псевдонимом Генри Лу молодая писательница, испытавшая влияние идей Ницше, публикует свою — «В борьбе за Бога».

Лу удается начать свою жизнь в Берлине при отсутствии матери в одной квартире с Паулем. Их отношения — нечто вроде «братско-сестринского супружества». Рее соглашается на это только потому, что очень любит Лу и все еще надеется завоевать ее окончательно. Но между ними начинаются нелады, так как никто не верит в невинность их отношений. Сферой общения вне дома для обоих становятся круги научной и творческой интеллигенции. Молодая, столь неординарная особа часто оказывается единственной женщиной на этих встречах, но в центр внимания ее ставит не только это обстоятельство. Она окружена всеобщим восхищением, она любима и уважаема многими.

О своих отношениях с Рее она пишет в воспоминаниях «Обозревая пережитое»:

«…С Паулем нас свела не взаимная потребность в недолгой встрече, а то, что связывает навсегда. Мы считали это возможным, не боясь неразрешимых противоречий, что так соответствовало его натуре, делавшей его благороднейшим уникумом. То, что мне в силу детской наивности казалось естественным и само собой разумеющимся, было на самом деле чем-то исключительным… И до сих пор меня терзает печаль при мысли о том облегчении, какое он мог бы испытать, появись метод Фрейда на несколько десятилетий раньше…» [145]

(В октябре 1901 года Пауль погиб при загадочных обстоятельствах. — Б. Ш.)

О том неизгладимом, хотя и не всегда благоприятном впечатлении, которое Лу производила на современников, особенно на мужчин, можно судить по письму одного ученого Мальвиде Майзенбуг:

«…Передо мной предстало милое, покоряющее, истинно женственное создание, которому вовсе не нужны те средства, к которым прибегают женщины, но подвластно оружие мужчин в их борьбе за жизнь… Точность и определенность каждого слова, но чем определеннее выявляется характер в каком-либо направлении, тем меньше это нравится другим. Предметом разговора становятся, конечно, музыка, искусство, поэзия, но все это измеряется совершенно особым масштабом: не эстетические восторги, не любование формой, не увлечение содержанием, не душевное наслаждение, но холодный анатомический философский анализ…» [146]

Лу знакомится с востоковедом Фридрихом Карлом Андреасом, обручается с ним, но не желает порывать дружескую связь с Паулем, тот, к сожалению не перенес такого поворота судьбы. В 1887 году Лу выходит замуж за Андреаса после того, как он согласился на «братско-сестринский союз». Луман, как его стали потом называть, принуждал ее к браку попыткой самоубийства. Полный жизни Карл, хотя он и был старше Лу на четырнадцать лет, вероятно, надеялся через брак добиться физической близости. Но он заблуждался. При одной из попыток сделать это она чуть не задушила его. Несмотря на раздоры первых лет, было найдено обоюдоприемлемое решение. Они договорились соблюдать видимость брака, но не посягать на внутреннюю свободу друг друга. Поэтому она старалась, чтобы молва о ее любовных связях не доходила до мужа, Лу не желала компрометировать его. Разводиться официально ей даже в голову не приходило. Скольким мужчинам пришлось страдать от такого решения. Скрасить одиночество Карлу помогала экономка. Они даже нажили детей.

Неортодоксальный подход к браку как-то поясняют слова Лу:

«…Речь идет о понимании того факта, что брак означает жить друг в друге (а не друг с другом), пусть даже в религиозном, совершенно идеальном смысле. Сама по себе любовь не есть, разумеется, нечто идеальное, — но, ей-богу, я никогда не понимала, почему люди, влекомые друг к другу чувственно, вступают в брак.» [147]

Лу входит в творческие круги Берлина (Август Стриндберг и другие) и Парижа (Франк Ведекинд, Кнут Гамсун и другие). В отличие от Альмы Малер-Верфель она не чурается дружбы с женщинами, например с Фридой фон Бюлов, вместе с которой едет в Петербург. В апреле 1895 года ее принимает в свой круг литературная Вена. Лу знакомится с А. Шницлером, Г. фон Гофмансталем, Ф. Зальтеном, Р. Беер-Гофманом, П. Альтенбергом, а также с поборницами женского равноправия Марией Ланг и Марией фон Эбнер-Эшенбах, в которых ее восхищает симбиоз творческого и чисто женского начал.

В 1897 году в Мюнхене состоялось знакомство тридцатишестилетней Лу с двадцатидвухлетним Райнером Марией Рильке. Это было началом большой любви, в которой духовное вполне уживалось с физическим. «Я в тебе», — пишет в своем стихотворении опьяненный любовью поэт.

В одном из писем поэту Лу утверждает:

«…Мы стали супругами раньше, чем друзьями, а сдружились не по выбору, а повинуясь узам заключенного в неведомых глубинах брака. Это не две нашедшие друг друга половины, а тот случай, когда одно целое с трепетом узнает себя в другом целом. Нам суждено было стать братом и сестрой, но еще в те времена, когда инцест не превратился в грех…» [149]

Рильке переезжает в Берлин, чтобы быть рядом с любимой. Начинается интенсивное изучение русского языка, что пригодилось при поездке обоих в Россию в 1899 году (Лу была со своим мужем) и в 1901 году при посещении Л. Толстого.

Рильке очарован этой страной, а Лу пережила встречу с детством. Поэт наделся, что совместная поездка, сам воздух, ландшафт и люди России укрепят его связь с восхитительной женщиной. Она же все более отдаляется от него, хотя глубокие дружеские чувства продолжают в ней жить. В часы депрессий он часто ищет поддержки своей опытной подруги. Душевный след, оставленный Рильке, как и знакомство с Ницше, находит свое выражение в книге Лу.

В 1903 году Луману предлагают кафедру восточных языков Гёттингенского университета. Супруга едет вместе с ним и впредь, отправляясь в дальние странствия, всегда потом возвращается в общий дом на Хайнберге.

В 1911 году на конгрессе Международного психоаналитического общества она знакомиться с Зигмундом Фрейдом. Эта встреча, возможно, определила всю ее дальнейшую жизнь.

«…Он просто высмеял мое страстное желание изучать психоанализ: ведь в то время никто еще не помышлял об учебных институтских курсах. Спустя время, когда я вновь, после полугодовых самостоятельных занятий, предстала перед Фрейдом в Вене, он тоже смеялся над моей наивностью и еще более искренно, так как я заявила мэтру, что помимо него хотела бы иметь наставником Адлера (оба успели стать заклятыми врагами). Фрейд добродушно согласился при условии, чтобы ни о нем „там“, ни о „них“ здесь не заводить речи…» [150]

Исключительность Лу проявилась и в этом случае. Она была не только единственной женщиной, но и единственным человеком, умудрившимся учиться одновременно и у Фрейда, и у Адлера. А обет молчания она сумела не нарушить. Фрейд ценил ее работы и, конечно, ее позитивное отношение к жизни, которого сам отнюдь не разделял. Вероятно, именно поэтому эти две столь несхожие личности понимали и уважали друг друга. Лу особо почитала Фрейда за то, что своим учением он дал теоретический базис ее собственным взглядам. Связь между учителем и ученицей не порывается и после ее отъезда из Вены. К 75-летию ученого Лу пишет книгу «Благодарное слово Фрейду».

О выдающемся интеллекте и особом даре вчувствования, предрасположившем ее к занятиям психоанализом, мы имеем подробный, хотя и неоднозначный отзыв шведского психиатра П. Бьере, с которым она тоже имела любовную связь.

«…У нее был дар непосредственного погружения в мир мыслей другого человека, особенного когда она его любила. Ее мощная духовная концентрированность сразу же воспламеняла духовный темперамент партнера. Мне еще не встречался в жизни человек, который бы так быстро, так точно и полно мог понять меня… В беседах с ней мне открывались вещи, которые без нее остались бы мне, пожалуй, неведомыми. Она активизировала мою мысль подобно катализатору. Вспоминаю, как она стала изучать шведский, чтобы читать мои книги…» [151]

Между 1914 и 1918 годом Лу все чаще бывает в Мюнхене. В 1921 году в терапевтической клинике Кёнигсберга она проводит учебные сеансы психоанализа и вскоре становится выдающимся специалистом в этой области. Занявшись психоанализом, Лу уже не возобновляет литературного творчества. Но в ее художественных произведениях главное внимание уделено глубинным человеческим и психологическим связям.

Существует удивительное свидетельство, оставленное одним из ее учеников кенигсбёргского периода:

«…Не скрою, что вид психоанализа, который избрала Лу, глубоко импонировал мне, более того, стал подспорьем на всю жизнь. Прежде всего тем, что с тех пор я стал куда более терпим к поступкам других… В этом ценность психоанализа, он делает человека скромнее…» [152]

В 1930 году умер престарелый муж Лу. В последние годы обе половины этой необычной четы стали гораздо ближе друг другу. Экономка продолжала служить вдове после смерти востоковеда, и Лу завещала ей и ее ребенку — видимо, от Андреаса — все свое состояние.

В шестьдесят лет после тяжелого гриппа у Лу на какое-то время выпали волосы. Она страдала от диабета, а в совсем преклонном возрасте — от рака груди. После успешной операции пришлось прибегать к камуфляжу. Несмотря на недуги и трудности она была по-прежнему активна, вела оживленную переписку, встречалась с друзьями, принимала пациентов. Самым близким человеком в последние годы стал Эрнст Пфайфер, который поначалу обратился к ней за консультацией. Он привел в порядок ее наследие после смерти Лу, постигшей ее после обострения уремии 5 февраля 1937 года в Гёттингене.

Лу Андреас-Саломе, 1934.

Основатель медицинской антропологии Виктор фон Вайцзеккер передает свое восприятие этой выдающейся личности, осуществившей эмансипацию по отношению к себе и тем самым оказавшей беспримерное воздействие на свое время:

«…Я должен вспомнить еще одну женщину, которой я обязан приобщением к психоаналитической практике: это Лу Андреас-Саломе. В ту пору ей было семьдесят лет, в тиши гёттингенской клиники она занималась психоанализом и вела таинственную жизнь Сивиллы нашего духовного мира. Эта удивительная женщина еще сохранила светло-русый цвет волос и гибкость подвижной фигуры, напоминающей молодое деревце… она обладала способностью мягко и осторожно проницать человеческие души и не страдала мужеподобием погруженной в науку и преисполненной замыслов женщины… Редкий случай, когда человеку удалось глубоко постичь науку психоанализа и сохранить при этом собственную индивидуальность; ни до, ни после я не встречал никого, кто мог бы сравниться в этом с Лу Андреас-Саломе…» [153]