У каждого из нас имеется скрытая картина самих себя, какими нам хотелось бы быть. Такой идеализированный образ «я» не вполне сознателен, на самом деле большая его часть, подобно айсбергу, скрыта. Как и любое скрытое чувство, этот образ иррационален, преувеличен и свойственен более раннему, детскому уровню рассуждений. Абсолютно Идеальный Родитель (чьи дети всегда счастливы), Абсолютно Идеальная Жена (которую никогда не раздражает муж, что бы он ни делал, которая готова разделять с ним все его интересы и увлечения), Абсолютно Самодостаточный Взрослый (ни от кого и ни в чем не зависящий) и т. д. — все эти невозможные, фантастические требования, которые зрелый разум отверг бы как абсурдные, подвергни он их реалистичному исследованию и оценке. Однако образ «я» скрыт, и потому мы невольно позволяем ему определять наши установки и действия: втайне мы всегда стараемся соответствовать нашей внутренней картине. Как и любой скрытый мотив, это ведет к проблемам. Невыполнимые требования нашего образа «я» нередко вступают в противоречие с другими устремлениями. Порой встречаются даже два конфликтующих образа себя, которые тянут в разные стороны. Что происходит, когда ваш образ себя противоречит какой-то другой потребности? Вы страдаете: вас мучают внешние эмоции, наподобие тревожности или депрессии, или физические симптомы, например, головная боль или напряжение.
Каков выход из этой дилеммы? Самотерапия: снять внешний слой и почувствовать то, что лежит под ним. Шаг 5. Определить паттерн. Это позволит вам увидеть идеализированный образ себя и то, насколько он по-детски искажен.
К примеру, вы имеете два конфликтующих образа «я»: Абсолютно Идеальная Домохозяйка (любит сидеть дома, сама печет хлеб) и Женщина с Успешной Карьерой (создана для великих свершений, готова перевернуть мир). Одного из них вполне достаточно, чтобы вызвать огромное напряжение, но попробуйте соответствовать обоим одновременно, и вас ожидают серьезные проблемы. Вы бегаете туда-сюда, из одной роли в другую, и ваша цель — убить одним выстрелом двух зайцев — недостижима. Разоблачение посредством самотерапии (или любого другого вида психотерапии) ваших идеализированных образов «я» принесет вам некоторое облегчение.
Пример: однажды утром моя младшая дочь пропустила автобус, и я подвозила ее в школу. Когда мы уже подъезжали к зданию, из-за угла появилась пара подростков, которые, не торопясь, пошли прямо перед моей машиной. Казалось, они настолько поглощены разговором, что не замечают, где идут, и поэтому я решила предупредить их сигналом. Они обернулись и нагло рассмеялись нам прямо в лобовое стекло с нескрываемой враждебностью. Дочь посмотрела на меня с таким испугом, что я улыбнулась ей ободряюще и сказала: «Всего лишь глупые мальчишки». На какой-то момент я почувствовала напряжение, вслед за которым пришла мысль: «Какие ужасные отношения должны были сложиться у этих мальчиков с взрослыми, чтобы они возненавидели нас с первого взгляда». Потом я вернулась домой и забыла об этом.
Несколько часов спустя, в самом разгаре повседневных домашних хлопот я почувствовала симптомы легкой депрессии. Я попыталась понять, что же меня тревожит, но в голову ничего не приходило. Эта неопределенность дала мне понять: я что-то от себя скрываю (депрессия всегда является верным признаком). Шаг 1. Обратить внимание на неадекватную реакцию. Я позвонила подруге, рассказала о своей внезапно нахлынувшей меланхолии и напросилась к ней на пару часов в гости.
Вскоре я оживленно болтала с подругой за чашечкой кофе, начисто позабыв о депрессии, которая меня к ней привела. Точно так же как, выпив обезболивающего, уже не хочется идти к дантисту, легко отвлечься от самотерапии: у вас появляется естественное желание отложить неприятное дело, не будить спящую собаку. Я заставила себя вспомнить, зачем пришла, памятуя, что проигнорированная депрессия с новой силой вернется позже, описала подруге, что чувствовала до прихода сюда, и вскоре депрессия вернулась — Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Шаг 3. Что еще я чувствовала, когда это только начиналось? Когда это началось? Я повела расследование, как детектив. Как я себя чувствовала, когда проснулась сегодня утром? Прекрасно. Сейчас было только десять часов утра, поэтому то, что угрожало мне скрытым чувством, должно было произойти сегодняшним утром. Что-нибудь из ряда вон выходящее? Просто подвезла Джинни в школу, вот и все. Может, по дороге случилось что-то необычное? Сначала ничего особенного вспомнить не удавалось, но потом на ум пришли те мальчишки с их отвратительным смехом. Что я тогда почувствовала? Кратковременное напряжение. Было ли что-то еще, что я боялась почувствовать? Гнев? О нет, только не я. Я ведь не из тех невежественных взрослых во власти предрассудков, которые питают ненависть вперемежку со страхом к типичному трудному подростку. Это никак не может относиться ко мне — той, что глубоко изучала проблемы подростков с эмоциональной депривацией; той, что уделяла столько внимания потенциальным малолетним преступникам и знала все об их происхождении!
И вдруг я заплакала. Меня охватили две эмоции, стремительно сменившие одна другую и обе ставшие причиной слез: гнев к этим двум паршивцам, а затем стыд, возникший из-за конфликта гнева и моего идеализированного образа себя — этакого Святого Понимающего Взрослого, который все прощает и неуязвим для мерзостей подобного рода. Я проплакала несколько минут (стыд продолжался дольше, чем гнев), а потом мое душевное равновесие было восстановлено. Депрессия прошла, и весь остаток дня я чувствовала себя хорошо.
Открывая что-то новое об идеализированном образе себя, вы неизменно обнаруживаете, насколько фантастичным он является, насколько нереально высоки его стандарты, насколько невозможно ему соответствовать. Означает ли это, что идеализированный образ себя — фальшивка? Что «вы настоящий» — совершенно другой? Нет. Если всю жизнь вы стремились соответствовать определенному типу человека, то отчасти вы им и являетесь. Сумев распознать, насколько далека от реальности ваша цель, как много противоположных устремлений движут вами, вы освободите себя для сознательного выбора. После переживания скрытых чувств вам станет легче действовать в соответствии с образом человека, которым вы хотите быть, вы будете руководствоваться этой целью в своем выборе. Но теперь, время от времени изменяя себе, вам не придется ненавидеть себя за несоответствие этому образу. Возможно, на какой-то момент вам станет стыдно, как это было со мной, но потом вы сможете принять всю сложность своей личности, вместо того чтобы вести себя так, будто в вашей жизни существует только одна прямая дорога.
Несколько лет назад приступы головной боли по выходным составляли регулярное явление в моей жизни. Этот физический симптом всегда означает для меня, что я скрываю какое-то чувство. Озадачившись этим, я стала выслеживать неадекватную реакцию, и вот что мне удалось обнаружить. Пять дней в неделю я вставала спозаранку и как отменный повар готовила всем домочадцам завтраки — для каждого в свое время, укладывала им обеды с собой и занималась всем этим без единого слова жалобы, провожая всех вовремя на работу и учебу. Но потом наступали выходные, когда хотелось делать то, что угодно моей душе. По субботам и воскресеньям, сразу по окончании завтрака я усаживалась за какую-нибудь книгу. Мои дочери тогда пребывали в том возрасте, когда стоит вам только расслабиться, как они тут же вбегают со своими вопросами, разговорами и другими проблемами, и это случается каждые пять минут.
Еще раньше при помощи самотерапии мне удалось раскрыть один из множества моих идиотских образов себя: Абсолютно Идеальный Родитель. Это означало, по-видимому, что я должна была дорожить «близостью» любой ценой: всегда радоваться, когда детки врываются ко мне со своей болтовней и быть благодарной за такое чудесное утро в кругу семьи. С другой стороны, моя увлеченность книгами не знает границ: я читаю приблизительно так же, как алкоголик пьет. Лишите меня книг, и я буду страдать из-за «синдрома отмены». Для таких людей, как я, постоянное прерывание чтения посреди страницы подобно изощренной пытке. Однако мой идеализированный образ себя, Абсолютно Идеальный Родитель, не позволял мне испытывать раздражение. Я никогда не жаловалась, отрывая глаза от книги с улыбкой и добрым словом каждые несколько минут.
Этот конфликт между страстным желанием читать и потребностью быть лучшим родителем в мире являлся причиной жестоких головных болей, которые продолжались все выходные и превращали меня в измученную несчастную мать, которая была не в состоянии составить хорошую компанию домочадцам. Это прекрасный пример провального поведения.
Мне не нужна была самотерапия, чтобы это понять, поскольку этот идеализированный образ себя был уже давно мне известен. Все, что потребовалось сделать, — это к двум прибавить два и осознать всю глупость моего поведения. Тогда я получила полную свободу использовать свой разум и опыт для решения проблемы.
На следующее утро в воскресенье я взяла с полки книгу и отправилась в постель. Я закрыла дверь в спальню с инструкциями не беспокоить, за исключением крайне важных случаев. Пока меня не было в поле зрения, дети, как и следовало ожидать, принялись за отца. Где-то около часа я читала в полной тишине и спокойствии, чтобы позже уделить максимум своего внимания семье безо всяких мигреней, мешающих мне быть той самой матерью, которой хотелось быть.
Я вспомнила свой идеализированный образ себя, приняла свою потребность изредка не соответствовать его требованиям, а потом с новыми силами устремилась к идеалу на весь остаток выходных.
Одна моя подруга собиралась в поездку вместе с мужем и тремя детьми. «Но младший, — она качала головой и горестно вздыхала, — даже не знаю, как мы справимся с малышом». Мальчик был совершенно очаровательным, и я очень любила его. Но когда Мэри начала жаловаться на смену подгузников и кормление ребенка в дороге, я почувствовала, как сжимаюсь от тревоги. Я поняла, что она пыталась этим сказать: что она хочет, чтобы я взяла на себя заботы о ее ребенке на время их отдыха; она надеялась, что я предложу это сама и избавлю ее от неловкости просьбы. На какой-то момент мысль об огромной ответственности за чужого ребенка привела меня в ужас. Но мне казалось, она хотела, ожидала от меня предложения, и я не могла отказать этой невысказанной просьбе. С чувством легкого потрясения я услышала, как упрашиваю оставить малыша у себя, перекрикивая ее протесты, повторяя, какое огромное удовольствие мне это доставит.
Итак, я оказалась наедине с чужим ребенком, чьих потребностей я не понимала, и который не мог высказать мне своих желаний. «Ему нравится детское питание прямо из баночки. Он так хорошо играет целый день в манеже. Его не надо укачивать, он спит всю ночь». Слова его матери эхом звучали в моих ушах все следующие две недели. Малыш на второй же день отказался от своих привычных баночек, и пришлось употребить всю изобретательность и бесконечное терпение всех членов моей семьи, чтобы узнать методом проб и ошибок, чего бы ему хотелось на обед. Он начал ходить и яростно сопротивлялся заточению в манеж. Поскольку мои собственные дети давно уже выросли из младенческого возраста, и интерьер дома не был специально приспособлен для маленького ребенка, мне приходилось целый день ходить за ним по пятам, чтобы защитить от опасности. Он начал хуже спать (естественно, раз мамы не было рядом), и ночами я сидела с ним, пытаясь укачать его.
Когда одной особенно кошмарной ночью, отчаянно борясь со сном, я держала его на коленях и вдруг поймала себя на том, что при взгляде на его упрямое маленькое личико меня переполняет ярость, я поняла, что все последние дни только и делаю, что злюсь на его мать. Я начала изливать эмоции прямо в присутствии бедного невинного малыша. Какая мать могла вот так бросить своего ребенка и уехать (я не позволяла себе таких поездок с маленькими детьми)? Как она посмела так меня использовать (я никогда не использовала людей); сыграть на моем благородстве (я никогда так не поступала)?! Моя злость все росла и росла. Мне вдруг захотелось, как только Мэри переступит порог моего дома, высказать ей все это прямо в глаза, пусть даже потом я об этом пожалею. Такой встречи допускать было нельзя, вспышка давно копившейся ярости могла быть просто ужасной. Я чувствовала необходимость выпустить заранее хотя бы часть этих эмоций.
Поэтому на следующий день я отправилась к подруге и рассказала ей всю историю. Она искренне посочувствовала моим бедам, и мне удалось выпустить значительное количество пара. «Но я не понимаю одного, — сказала она, — ты говоришь, что сама предложила взять ребенка еще до того, как она попросила тебя об этом? Но почему?» Я не знала, почему, но вдруг, взглянув на ситуацию ее глазами, распознала неадекватную реакцию. Шаг 1.
Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Позже, уже наедине с собой я продолжала об этом размышлять. Как я себя почувствовала, когда Мэри только начала говорить о предстоящей поездке? Мне казалось, я читаю ее мысли: она хочет, чтобы я взяла ребенка, но боится попросить меня из страха услышать отказ. Я вспомнила возникшее желание избежать надвигающейся проблемы, не дать себя в это втянуть, и вспомнила также противоположную потребность быть «хорошей», лучше любого обычного человека. Мне не только надо было освободить ее от ребенка на время, но и избавить ее от смущения просить об этом. Я дала ей понять, будто, доверяя свое дитя, она оказывает мне честь.
Шаг 3. Что еще я чувствовала? Надеялась втайне, что, несмотря на все мои уговоры, она откажется оставить ребенка, что у меня совершенно бесплатно получится сделать красивый жест, что я убью двух зайцев сразу.
Шаг 4. О чем мне это напомнило? Пока ничего в голову не приходило. Какое впечатление со стороны производили мои действия? Если бы я была сторонним наблюдателем, что можно было подумать о таком поведении? Я действовала весьма благородно, чувствовала себя благородным человеком, но почему-то оказалась в глупом положении. Было что-то компульсивное в этом благородстве, не хватало спонтанности. Я проявила себя с хорошей стороны, но мне этого совсем не хотелось: взялась за работу, которой опасалась. Я действовала, перевернув смысл благородства, будто бы по принуждению.
О чем еще мне это напомнило? Я попыталась зайти с другой стороны, успокоившись, увидев новое направление. Что мне известно о подлинном смысле благородства? Каков наш первый опыт, когда мы что-то даем? Что в действительности имеется в распоряжении у маленького ребенка, чем он может поделиться? Психология утверждает, что ребенок, которого приучают к горшку, «отдает» продукты деятельности своего организма, чтобы порадовать мать, учась таким образом давать. О чем мне это напомнило? Как и большинство родителей того поколения, мою мать чрезмерно заботила «регулярность»: каждый день мы проходили через целый ритуал подробного обсуждения моих естественных отправлений. Нет, она не наказывала меня за неудачи, но щедро вознаграждала ласками и одобрением за достижения. Потом мой маленький мирок рухнул: родители расстались, и я была сослана на два года в общество эксцентричной, жестокой приемной матери. Среди прочих причуд, которыми отличались ее воспитательные методы, эта странная женщина запрещала мне пользоваться туалетом. Не сказать, чтобы это доставляло огромные физические тяготы (мы жили в деревне, и я всегда могла уединиться где-нибудь в кустах), но я, выросший в городе ребенок, всякий раз при этом испытывала чувство мучительного стыда. Самое важное здесь то, что я была совершенно потрясена и сбита с толку. Я имела перед собой фигуру с авторитетом матери, которая наказывала за функцию, всегда служившую для меня источником похвалы. Поскольку эта проблема была лишь каплей в море трудностей, свалившихся на меня в тот период, я давно забыла ее. Но теперь я пережила все заново. На какой-то момент я снова стала той несчастной запутавшейся маленькой девочкой в мире, который неожиданно перевернулся вверх тормашками, и где старые правила больше уже не действовали. И снова я испытала старое знакомое чувство беспомощности человека, которого застали врасплох.
Шаг 5. Определить паттерн. Теперь, пережив это скрытое чувство, я увидела себя в новом свете. Я вспомнила другие случаи, когда вела себя, по словам Берни, как «добродушная растяпа», когда собственное «благородство» обращалось против меня самой. Взять, к примеру, соседку, которую я не любила и общества которой усердно избегала, пока та не заболела. Тогда я взялась носить ей горячую пищу дважды в день, и не выходила из роли самой Леди Щедрость еще долго после того, как она выздоровела. Она предпочитала спокойно бездействовать, пока я, чувствуя себя полной идиоткой, ломала голову над тем, под каким бы благовидным предлогом перестать ее обслуживать. Я припомнила и другие аналогичные ситуации, которые заставляли меня чувствовать себя униженной и бессовестно эксплуатируемой.
Теперь паттерн стал мне ясен. У меня был идеализированный образ себя как щедро дающего человека, всегда благородного, у которого просто не может возникнуть неблагородной мысли. Всякий раз, чувствуя себя недостаточно щедрой (боялась взять на себя заботу о ребенке; ненавидела свою потребность кормить соседку, которую с трудом выносила), я быстро скрывала это запретное чувство стремлением сделать что-то благородное, доказать самой себе (и другим), какой я замечательный человек. Теперь я вспомнила полный удивления взгляд матери ребенка, когда я настаивала на том, чтобы взять его. До меня впервые дошло, что, может быть, она вовсе ни на что и не намекала; может быть, она вовсе и не намеревалась «эксплуатировать» меня. Я сама, собственной персоной форсировала этот вопрос. Моя недостаточно благородная установка настолько напугала меня, что я тут же бросилась скрывать ее за импульсивным действием.
Ко времени возвращения Мэри из поездки мой гнев почти совсем прошел. Я уже была способна посмеяться над любой проблемой, неожиданно возникшей в ее отсутствие, и избежать ужасной сцены, которая заставила бы страдать нас обоих. Мы по-прежнему оставались друзьями.
После этого случая я научилась контролировать свое навязчивое благородство. Вот пример. Однажды позвонила соседка и попросила подвезти ее вместе с маленькой дочкой к врачу. Моим первым побуждением было любезно согласиться выполнить ее просьбу. Когда она спросила: «Ты уверена, что это тебя не затруднит?» — я уже была готова убеждать ее в том, что просто мечтала об этом. Но мне удалось вспомнить старое скрытое чувство и внимательнее посмотреть на себя в данный момент. В моей голове отыскались неблагородные мысли («Почему бы ей самой не научиться водить? Сколько можно просить соседей возить ее туда-сюда? И кроме того, она вполне может позволить себе такси. Их доктор находится довольно далеко; и эта поездка вырвет из моего дня несколько часов»). Все эти размышления пронеслись в моем уме за какую-то секунду, и после почти незаметной паузы я нашла в себе силы вежливо отказаться и объяснить ей сильную загруженность моего дня. Она приняла это без тени обиды: я была лишь одним пунктом в ее длинном списке потенциальных водителей, поэтому она не держала на меня зла за отказ. Конечно, в моих собственных глазах мой поступок выглядел возмутительным, но я почувствовала себя просто прекрасно, не испытывая никаких угрызений совести. Никогда не узнаете, сколько безнаказанных «провинностей» может позволить вам ваш идеализированный образ себя, пока не решитесь сами проверить это на практике.
У меня по-прежнему бывают с этим проблемы, и я время от времени опять втягиваюсь в старый паттерн, но тут же напоминаю себе, как это опасно — притворяться лучшим человеком, чем я есть на самом деле, — и мне удается снова вырваться на свободу. Таким способом я избегаю чувства ненависти к людям, которые, по моему мнению, «эксплуатируют» меня. Это такая мука — ненавидеть людей, тогда как ваш идеальный образ требует бесконечной любви и всепрощения, поэтому навязчивое благородство может очень быстро обернуться против вас самих.