Каждый из нас отчасти продолжает чувствовать себя ребенком, вынашивая в себе детские желания и потребности. Если вы удерживаете этого ребенка взаперти, если не выясняете, чего он хочет, то он обманом провоцирует вас на безрассудное, провальное поведение. Этот ребенок — часть вас самих, которому так и не удалось получить того, в чем он нуждался давным-давно, который так и не узнал, как это получать. Он заставляет вас совершать поступки, которые фрустрируют детские потребности и обостряют старые желания.

Как-то летом я отправилась в университет для прохождения нескольких дополнительных курсов. На одном из них преподавал молодой человек с возмутительно дерзкими манерами. Среди нас были учителя, директора школ, школьные инспекторы — большинство гораздо старше, чем этот юнец, «мальчишка». Легко себе представить, какие эмоции у нас кипели все лето, причиной которых отчасти было справедливое возмущение, но в основании — желание скрыть от себя чувство унижения от такой регрессии до начинающих учеников нас — людей, которые сами управляют детьми на своих рабочих местах. По окончании курса мы дружно подписали жалобу, адресовав ее декану факультета образования. Должна заметить, что тогда гнев мне казался полностью адекватным: я была не одна, почти вся аудитория подписалась под этой бумагой. Мне и в голову не пришло задуматься, почему именно я приняла на себя роль лидера: я взялась лично доставить письмо, содержащее тщательно подобранные, выражающие всю глубину нашего возмущения слова. Как и следовало ожидать, декан высказал свою озабоченность и принес извинения; я отправилась домой с чувством удовлетворения от достигнутого.

Но почему-то мой гнев на этом не исчерпал себя. На носу были выпускные экзамены, но мне было не до зубрежки: меня целиком поглотила ненависть к преподавателю. Я не могла заставить себя сосредоточиться ни на чем, кроме этого отвратительного человека. С все возрастающей яростью я продолжала прокручивать в голове мысли о нем.

Как-то ночью я лежала, ворочаясь с боку на бок и припоминая все эти мерзости, которые он говорил и делал. Постепенно до меня дошло: здесь явно что-то не так. Допустим, вся аудитория кипела возмущением, но ведь не каждый студент страдал бессонницей от неуемной ярости. (Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию.) Вот тогда я и заявила бедному Берни (который только начинал засыпать), что незамедлительно должна поговорить с ним о своей проблеме. Он терпеливо выслушал мои излияния, а потом попытался убедить, что в моей гневной реакции не было ничего неадекватного. «Я не знаю, зачем ты терпела этого пустозвона все лето, — высказался он. — Тебе в первый же день следовало встать и выйти из аудитории!» Часто, когда вы практикуете мысли вслух в самотерапии, со стороны внешняя эмоция может выглядеть полностью разумной. Только вы сами способны распознать, что, несмотря на адекватность в типе, ваше чувство неадекватно в своей степени; вы дали гиперреакцию. Поэтому так нелегко объяснить, почему вам необходимо исследовать гнев подобного рода.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. В качестве разминки я прошлась по наиболее выразительным эпизодам вопиющего поведения преподавателя. Достигнув пика ярости, я почувствовала свою готовность к Шагу 3. Что еще я чувствовала в начале курса, перед тем, как мой гнев разросся до таких невероятных размеров? Разочарование, разрушенные иллюзии. Для меня, которая всегда считала профессию преподавателя священной, невыносимо было видеть такое несоответствие моему эталону.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Некоторое время я размышляла. Потом меня осенило, впервые в жизни, что я уже через все это проходила. Я уже испытывала это разочарование, обманутые надежды и гнев с другими мужчинами, занимавшими авторитетные позиции, например, с некоторыми работодателями. «Странно, — сказала я Берни, — ведь я не из тех, кому нравится судить других. Я не хочу навязывать другим свои личные ценности: для меня совершенно нормальна мысль, что все люди разные. В сущности, я весьма терпима. Почему я так строго отношусь к этим… этим отцовским фигурам?»

Слова «эти отцовские фигуры», просто сорвались у меня с языка, вызвав во мне огромное удивление. Что за абсурд! Этот учитель был гораздо моложе меня. Но по опыту мне известно, что нельзя игнорировать подобные сигналы, которые вот так выскакивают из потайного укрытия. Ну что же, посмотрим, куда приведет эта нить. Как насчет моих чувств к собственному отцу? В детстве я принимала его за Бога: такой всеведущий и всесильный. И только повзрослев и собравшись замуж, я запоздало обратилась к этой жизненно важной задаче юношеского периода, которую раньше упускала: увидеть в своих родителях обычных людей из плоти и крови. Как я себя тогда чувствовала? Берни воевал, а отцу было так одиноко после недавней смерти мачехи. Он отчаянно боролся за то, чтобы удержать меня рядом с собой до послевоенного периода. Мое разочарование и гнев на его эгоизм были несколько иррациональными. Почему это представлялось таким кошмаром? Несомненно, запоздалое взросление после затянувшегося периода детского обожания всегда происходит мучительно. Возможно, мне даже пришлось какое-то время ненавидеть отца, чтобы освободиться от его власти и выйти замуж. Я не знаю — я не психоаналитик себе.

«Каковы теперь мои чувства к отцу?» — спросила я себя. Тот старый гнев исчез давным-давно, я испытывала к отцу любовь, как и всякий нормальный человек. И все же, если призадуматься, в действительности мое отношение к нему отличалось некоторой странностью. Теперь, когда нас разделял континент, я писала ему письма, и в этом было что-то компульсивное. Сразу же по прочтении его письма я чувствовала себя обязанной сесть и незамедлительно на него ответить. Все препятствия отметались. Вдобавок, всякий раз, когда в нашей жизни случалось что-то хорошее (повышение Берни в должности, малейшее признание по моей работе), я просто не могла дождаться, когда сяду и напишу об этом папе. После чего ждала, как на иголках, его ответа, который неизбежно нес с собой горькое разочарование: ни единого словечка похвалы, которая так много для меня значила, ни явного одобрения. Впервые в жизни я обнаружила, насколько странной и насколько детской была моя установка, впервые я увидела, будто со стороны, свои поступки.

«Какое же впечатление производит мое поведение в данной ситуации?» — подумала я о прошедшем курсе. И вдруг все предстало с совершенно другой стороны. С самого начала лета я вела себя безобразно, постоянно провоцируя учителя: критиковала план занятий, насмехалась над предметом, выказывала недовольство домашними заданиями и бессмысленной «писаниной» — изо всех сил старалась выставить себя всезнайкой. Я умудрилась превратить для учителя этот курс в сущий ад — неудивительно, что он искренне меня возненавидел.

А теперь я плачу, как ребенок, обиженный на учителя за то, что он меня не любит! Таким было мое скрытое чувство — что за кошмарный сюрприз для меня: я чувствовала себя полной идиоткой. Представить только: я хотела понравиться этому ужасному человеку! И если мне это было так необходимо, то зачем было нужно вести себя так глупо и из кожи вон лезть, вызывая в нем ненависть?

Шаг 5. Определить паттерн. Я вела себя как плохой ребенок, который жаждет одобрения, но не знает, как его добиться. Он, как может, надоедает своему объекту, используя единственный известный ему способ привлечь к себе внимание. Мой внутренний ребенок стремился к признанию и одобрению. Скрывая свои чувства от самой себя, я вела себя абсолютно провально. Вместо одобрения я добилась признания другого рода: меня отвергли. Стремясь занять место любимчика, я стала досадной помехой, бельмом на глазу.

Впервые в жизни я оглянулась назад и увидела целую череду аналогичных отношений: преподаватели, начальники по работе, мужчины, занимавшие ту или иную позицию власти, с которыми я вела себя в несносной провоцирующей манере — обращая на себя внимание и заставляя себя отвергать. (Знать меня — значит ненавидеть.) И каждый раз отвержение приносило мне страдания: иногда меня охватывал гнев, как сейчас, иногда депрессия — и все потому, что я ничего не знала о своем внутреннем ребенке, сгоравшем от желания получить одобрение.

Что случилось после того, как я пережила скрытое чувство и смогла понять свой паттерн? Прежде всего, я успокоилась: навязчивые мысли об этом человеке прошли, и я погрузилась в хороший полноценный сон. На следующий день меня, освободившуюся от той надоевшей одержимости, ожидали другие насущные дела.

Месяц спустя я заметила, что переросла свою компульсивную переписку с отцом. Теперь я была способна отвечать на его письма тогда, когда удобно, иногда забывая о них, точно так же, как случается в переписке с друзьями.

Хорошо познакомившись со своим паттерном, я стала предсказуемой для самой себя. Теперь можно было ожидать появления старой реакции на ту или иную отцовскую фигуру, того же детского желания, замаскированного бессмысленно дерзким поведением. И конечно, не прошло и года, как Мне повстречался очередной авторитет, человек, который, в конце концов, довел меня до того, что дома из-за него я прорыдала несколько часов кряду. В конце концов, ближе к завершению того изнурительного дня, я увидела в случившемся что-то до боли знакомое. В памяти всплыло скрытое чувство к преподавателю, и в момент все прошедшие несколько месяцев предстали передо мной в совсем ином свете: я осознала, что опять вела себя с детской докучливостью. Этот человек, которого я внешне так не одобряла и к которому испытывала столь сильную неприязнь,

занимал для меня положение отца, и очевидно, мой внутренний ребенок снова проживал тот самый старый паттерн. Теперь, осознав свое поведение, я смогла увидеть в своих слезах плач отверженного ребенка. С драмой было покончено: я смогла освободиться из этих пут и продолжать жизнь нормального взрослого человека.

Позже, поэкспериментировав немного, я обнаружила, что неспособна на здравые отношения с этим человеком: каждый раз, оказываясь рядом с ним, я снова испытывала старое детское стремление обратить на себя его внимание вперемежку с некоторыми симптомами тревожности. Иногда вас тянет к человеку, который, по собственным скрытым причинам слишком хорошо удовлетворяет вашим иррациональным потребностям. В этом случае излишний риск вряд ли был оправдан: раскрыв паттерн наших отношений, я старалась избегать этого человека.

Через два года старая проблема опять дала о себе знать, но на этот раз я получила несколько необычный знак. В одну субботу в синагоге, сосредоточив свое внимание на проповеди раввина, я неожиданно для себя увидела в нем сходство с моим отцом. Шепотом сообщив о своем открытии Берни, я была разочарована ответом: «Ничего подобного, никакого сходства!» Я повернулась к дочерям: «Разве раввин не похож на нашего дедушку?» Они тоже ничего такого не заметили.

Горькая правда заключалась в том, что я пережила что- то вроде галлюцинации. О чем это говорило? Мне было чертовски хорошо известно, о чем. На этот раз я сразу вспомнила свои проблемы с отцовскими фигурами: мне следовало быть осторожнее. У меня было море возможностей для самонаблюдения, поскольку я пела в хоре, и раввин посещал все репетиции. Понемногу я стала замечать за собой стремление вести себя как его любимый ребенок: задавать «интересные» вопросы по истории литургической музыки (по образованию он был музыковедом), беспокоиться о том, как бы он не подхватил простуду («Вы не забыли надеть галоши, равви?»), делиться с ним своими потрясающими впечатлениями от службы и т. д. Однако, благодаря своей предсказуемости, я теперь располагала хорошим средством для самоконтроля. Мой выбор был мне хорошо известен: я могла уйти из хора, чтобы избежать связанного с этим соблазна, или остаться там на какое-то время, чтобы испытать свои силы и узнать, смогу ли я намеренными, сознательными действиями избежать глупого положения.

На этот раз я решила проявить мужество, остаться и посмотреть, что произойдет дальше. Это был эксперимент, и я всегда могла его прервать, если бы ситуация стала выходить из-под контроля. Забегая вперед, с радостью сообщаю вам, что в действительности, выражаясь терминологией Виктора Франкла, мне удалось «превзойти свой невроз». Постоянно напоминая себе о внутреннем ребенке, его жажде одобрения и особого признания, взрослая часть меня смогла удержать рот на замке и позволить разуму управлять моим поведением. Я пропела в этом хоре еще целых два года, и мое поведение оставалось безупречным. Раввину не пришлось меня отвергать.

Скрытое детское стремление к чему-то обманным путем толкает вас на провальное поведение, которое в результате только усиливает это стремление, обостряет его. Раньше, еще не зная, что мне нужно от лиц с отцовским авторитетом, я продолжала провоцировать их, заставляя отвергать меня. Каждый опыт такого неприятия, оборачиваясь настоящим мучением, еще больше усиливал неудовлетворенность моего внутреннего ребенка, еще больше обострял его депривацию. Это скрытое желание иррационально: происходя из раннего периода вашей жизни, оно функционирует на другом уровне, не совпадающем с вашим взрослым «я», и не получает реального места в вашей настоящей жизни. Он так ненасытен, этот внутренний ребенок! Мое стремление к особому признанию, которое получал не по годам смышленый ребенок, каким я была, во взрослой жизни не может получить удовлетворения. Лучшее, что мы можем сделать с этими архаическими желаниями, несоответствующими реалиям жизни, — избегать связанной с ними фрустрации. Я не могла стать любимым ребенком для раввина, но, по меньшей мере, могла избавить и избавила себя от страданий, связанных с его неприятием и чувством унижения от наблюдения за собственными глупыми поступками.

Через несколько лет я опять получила идентичное предупреждение. На этот раз новым раввином был молодой мужчина. И снова прямо посреди службы мне пришло в голову, что он копия моего отца на фотографии в молодости. Вернувшись домой, я отыскала эту фотографию, и мы стали рассматривать ее всей семьей. И снова никто не увидел сходства, кроме меня. Берни посмеялся надо мной, и я не могла его за это винить: опять я чуть не попалась на старую удочку.

Я постаралась припомнить во всех деталях события нескольких прошедших месяцев. И конечно мне вспомнились долгие, увлекательные интеллектуальные дискуссии с раввином, где я до отвращения настойчиво демонстрировала ему, какая я умная, восприимчивая, духовная и т. д., и т. п. Однако на этот раз все это не успело зайти слишком далеко. Мне удалось поймать себя на знакомом паттерне гораздо быстрее, чем когда-либо раньше. Теперь уже было нетрудно обуздать своего скрытого ребенка и не позволить ему запутать себя в сети бессмысленного поведения.

Будет ли этот паттерн сопровождать меня вечно? Когда я превращусь дряхлую старушку, буду ли я продолжать реагировать на любого мужчину (который по возрасту сгодился бы мне во внуки), как на своего отца? Придется ли мне и дальше продолжать быть внимательной к себе, чтобы не попасться в глупое положение? Кто даст на это ответ? Я не психотерапевт себе. Все, что я могу, — справляться с проблемами по мере их возникновения. Но заметьте, мне пришлось пережить скрытую эмоцию всего один раз, когда я прослеживала свой гнев к преподавателю. Тогда мне потребовалось целое лето, чтобы распознать эту неадекватную реакцию. В дальнейшем все, что от меня требовалось, — вспомнить ее умом, а не чувствовать. И с каждым разом я замечала неадекватную реакцию все быстрее и быстрее. В последние два случая мне удавалось остановить себя до осуществления этого старого, провального паттерна: я не заставляла этих двух людей себя отвергать. Цель самотерапии — действовать зрело, когда чувствуешь себя, как ребенок.

В последние годы я часто замечаю за собой, что забываю упомянуть в письме к отцу ту или иную важную новость о нашей семье (повышение Берни и т. д.), что раньше, при моей компульсивности, было бы совершенно исключено. А однажды от отца пришло замечательное письмо, полное теплых слов с похвалой за какое-то мое достижение, и я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами от воспоминаний о старых огорчениях. Изменился ли мой отец за все эти годы? Может быть, я научилась общаться с ним по- другому, и ему стало легче выражать свое одобрение? Или он и раньше делал это в своих письмах, а я просто не могла этого увидеть за плотной завесой неумеренных требований своего внутреннего ребенка? Этого я не знаю.