Ханукальные каникулы После того, как Ширли увидела на сцене своего двоюродного братишку Цвику и услышала его звонкий голосок, она загорелась желанием непременно возобновить отношения с Магидовичами. Несколько раз она заводила с мамой разговор на эту тему: "Мам, ну, почему бы нам не помириться с ними! А-а!.." Рути находила тысячу причин увести разговор в сторону. Но девочка не отставала. Она, конечно, старалась, чтобы это не дошло до ушей отца, реакцию которого на эти разговоры она плохо себе представляла. А главное – чтобы случайно не услышали братья, которых приводила в страх и ярость сама мысль об отношениях с родичами из Меирии, отсталыми и фанатичными по определению. Их до смерти пугало, что такое родство навеки опозорит их перед элитариями, перед всем их кругом общения, без которого они уже не мыслили своего существования. Наконец, Рути надоело выслушивать нытьё дочери на эту тему, и она ей сказала: "Ширли, ты уже большая девочка, и я не могу тебе запретить общаться с теми, с кем ты хочешь. А уж тем более с моими родными, – и она вздохнула. – Раз уж ты с Доронами дружишь, логичнее – и приличнее! – было бы общаться в Меирии с родными, а не с чужими людьми. А мы с папой… – Рути замялась, потом, густо покраснев, пробормотала: – Не суди нас строго, но… не я это решаю… Что до мальчиков… сама понимаешь… не мне тебе объяснять…" – и Рути быстро отвернулась.

***

Наступили ханукальные каникулы. Каждый вечер Рути Блох зажигала свечи в красивом подсвечнике-ханукие, которую Моти ей подарил. Сейчас он установил её на полочке в одном из тёмных уголков салона. Ясно, что ханукию не решились выставить перед глядевшим на улицу окном: Блохам меньше всего нужно было, – именно сейчас! – чтобы обитатели Эрании-Далет видели яркое, весело мерцающее в ночи выражение приверженности их семейства отсталым, замшелым традициям. Ведь всё, что можно, об этих традициях Офелия Тишкер уже доступно растолковала тем, кто с жадным интересом проглатывал её статьи в "Бокер-Эр".

По вечерам, пока из угла салона весело сверкали огоньками ханукальные свечи, близнецы демонстративно не выходили в салон, сидя у себя в комнате и оглашая дом качественными записями самых свеженьких композиций силонокулла. Впрочем, традиционным суфганьйот, испечённым мамой и сестрой, они уделяли самое пристальное внимание. При этом не забывали, в процессе поедания, едко иронизировать на эту тему и с упоением скандировать самые сочные цитаты от Офелии на темы Хануки.

Однажды утром Ширли с мамой сидели в салоне перед телевизором и заканчивали завтрак. Ширли, задумавшись и поглядывая на экран, допивала кофе и, не глядя, потянулась рукой к очередному пончику. В это время за её спиной возник Галь и выхватил у неё пончик прямо из рук. "Ты чего? Опять со своими любимыми шуточками?

Не мог взять из блюда?" – "Нет, сестричка! Так вкуснее! Это я так воспитываю в тебе чувство юмора. И-и-и… чтобы жадность не развилась до степени болезненной!

А-а?" – и он, подмигнув ей, откусил сразу половину. Ширли пожала плечами и, прищурившись, кивнула: "Приятного аппетита и счастливой Хануки, дорогой братик! – и с этими словами взяла из блюда другой пончик. – Мы не из голодного края, нам достаточно того, что на столе…" – "А мне ваша Ханука по барабану! – и он выхватил у неё из рук второй пончик, приговаривая: – Праздник злобных фанатиков и убийц – вот что она такое!.." – и он торжествующе посмотрел на мать, потом перевёл ехидный взгляд на сестру. Ширли вскочила: "Ты что, совсем спятил? Это что – теперь у элитариев такое чувство юмора?" – "Ага! Именно – у элитариев, и именно – чувство юмора! Зато пончики – это нас всегда интересует! Пончики – отдельно, отрицание фанатических празднеств – отдельно! А тебе это вредно! Ещё растолстеешь – и мальчики любить не будут…" – и с этими словами брат, запихнув в рот второй пончик, выхваченный из рук сестры, схватил всё блюдо с пончиками и понёс его наверх, в свою с братом комнату, приговаривая: "Ты хотела, чтобы мы культурненько брали, из блюда? – вот мы и берём… с блюдом вместе!" Рути медленно выходила из оцепенения, в которое её ввергла разыгравшаяся сценка.

Она внезапно вскочила и взвизгнула: "Галь, ты что это, с ума сошёл? Оставь сестру в покое! Понял?! Чем она вам мешает? Чего ты у неё стал пончики из рук выхватывать! И блюдо оставь на месте! Куда ты его потащил!" – "Ты против нашей свободы волеизъявления? Заодно мы хотим проверить уровень фанатизма любимой сестрёнки, а также – жадности… Братьям пончики, видите ли, жалеет!" – не глядя на мать, он снова насмешливо подмигнул Ширли и, покачивая широченными своими плечами, направился наверх.

"Ладно, мама, я пойду… – Ширли нервно опрокинула в себя остатки кофе, выливая горячие капли себе на грудь. – Погуляю… Зачем портить каникулы себе и… любимым братишкам…" – и девочка бегом направилась в свою комнату. – "Ширли, ты куда? Опять… туда же?" – Рути с горечью смотрела вслед дочери, и последние слова произнесла уже шёпотом.

Через считанные минуты Ширли вышла в салон в длинном толстой рельефной вязки тёмно-фиолетовом свитере с неожиданной оранжевой искрой. Вокруг горла длинный, в тон, шарф с кистями. Почему-то Рути бросились в глаза именно эти пышные оранжево-фиолетовые кисти на концах длинного шарфа. "Buy, мамуль… позвоню…" – и девочка скрылась за дверью.

***

Подходя к калитке дома Доронов, Ширли немного замедлила шаг. Она в сомнении раздумывала: прилично ли приходить без звонка, да ещё в такой ранний час. Но ноги сами принесли её на эту улицу, к этому дому.

Нерешительно нажимая кнопку звонка, она уже начала сомневаться, правильно ли сделала, что приехала. Может, лучше было бы отсидеться у себя в комнате, пока братья не уберутся из дома, а потом помочь маме испечь новую порцию пончиков, вкуснее и пышнее тех, что Галь выхватил… На самом деле ей просто захотелось увидеться с Доронами, поболтать с Ренаной, послушать музыку. И (в чём она боялась самой себе признаться) – снова ловить брошенные украдкой взоры Ноама…

А может быть, удастся, наконец, попросить Ренану сходить с нею к дедушке и бабушке в гости…

За дверью раздавались голоса и смех мальчишек Дорон, шлёпающие и хлюпающие звуки, плеск воды. Она не столько узнала близнецов по голосам, сколько догадалась о том, что это они: их голоса звучали ломко и очень смешно. Ширли поняла, что им придётся, если уже не пришлось на какое-то время прекратить занятия пением. А как же тогда их студия? Ну, играть-то они, наверно, по-прежнему смогут…

Её размышления прервал чуть приглушенный возглас Ренаны, раздававшийся откуда-то из глубины квартиры: "Ну, откройте же кто-нибудь, оболтусы! У меня руки в муке!

Рувик, иди и открой!" – "А почему всегда Рувик! – то дискантом, то, как сломался, баском. – У меня руки мокрые!" – "Иди, иди! У всех руки мокрые!.. Кто-то ведь должен!" Следом раздались шлёпающие по мокрому шаги, потом звук отпираемого замка. Дверь распахнулась, и перед нею предстал босиком в тренировочных штанах, закатанных до колен, и в какой-то старой, отвисшей футболке Рувик. Старенькая кипа была по брови нахлобучена на буйные медно-рыжие вихры. Запачканный кончик носа забавной картошкой, вдруг показался ей чем-то вроде третьего глаза.

Парнишка с удивлением уставился на неё, тут же густо покраснел, пробасил в нос:

"Привет…" – и тут же резко развернулся и скрылся из глаз. Из глубины квартиры снова раздался голос Ренаны: "Кто это там? Рувик, ты куда? Ну же!" Тут же возник Ноам, тоже босиком и в таком же живописном прикиде. Он тоже густо покраснел, но не сбежал, пробормотал, старательно уставившись в пол: "Привет…

Подожди, я тебе тряпку кину… Извини, мы тут с братьями… полы моем… уборка…" Тут пришёл черёд Ширли покраснеть: "Это я должна извиниться – завалилась без звонка…" – "Надеюсь, ничего не случилось?" – "Да нет, ничего, просто захотелось вас всех повидать…" – и Ширли покраснела ещё гуще. Она уже готова была развернуться и покинуть радушный дом друзей, в котором оказалась в такой неурочный час, поставив – в этом не было сомнения! – всех членов семьи в неловкое положение.

В этот момент из кухни пришло спасение. Оттуда выскочила Ренана, на домашний халат был накинут широченный рваный передник, рукава закатаны выше локтя, руки в муке. "О, Ширли, шало-ом!!! Как здорово, что ты пришла! Проходи! Мальчики, ну, киньте же ей тряпку, дайте пройти ко мне! Проходи, Шир, не стесняйся: сейчас будешь мне помогать! Мы с Шилат печём суфганьйот. А вечером – я тебе не говорила? – идём в "Цлилей Рина" на ханукальный концерт!.. Я хотела попозже тебе звонить, а ты – вот она! Так что останешься у нас… Эй, где там Рувик? Куда он смылся, дуралей?" – и она, поманив Ширли рукой, скрылась на кухне. Ширли, опустив голову, топталась у двери и бормотала: "Но я же не одета для концерта…" Ноам кинул на пол перед дверью тряпку и тут же повернулся к Ширли спиной, согнулся и принялся ожесточённо тереть пол. Ширли вспомнила мощные, перекатывающиеся по плечам и предплечьям мышцы своих братьев и сравнила с тонкой фигурой Ноама. Правда, ей ни разу не приходилось видеть своих братьев за таким плебейским занятием, как мытьё полов, но она не могла не отметить, насколько резко отличались башнеподобные с горой мышц фигуры братишек-каратистов от гибких, спортивных фигур близнецов Дорон и уж вовсе тонкокостного и худощавого Ноама.

Глядя, как он тяжело дышит, когда с силой, залихватски трёт тряпкой пол, она испытала незнакомое ей щемящее чувство.

Шмулик, разогнувшись, подмигнул Ширли и снова нагнулся над ведром. Из широких дверей крытой веранды, ведущих в палисадник, услышав шум, выглянул, не заходя в дом, Бенци: "А-а… Шалом, Ширли. Радостной Хануки! Рады тебя видеть. Проходи, не смущайся!" – широко улыбнулся он девочке. На нём были такие же, как у сыновей, треники, вместо футболки – старенькая ковбойка с закатанными рукавами, на ногах – высокие, все в земле, сапоги. По пухлым щекам катился пот, струясь сквозь бороду, очки слегка запотели, руки были в земле – он работал в палисаднике.

Ширли знала, что уход за своим крохотным садиком Бенци старается никому не передоверять, пестуя молодые росточки, добываемые неведомо откуда. Все в Меирии знали, что Бенци Дорон мечтает о садике побольше, но пока что это только мечты.

Проходя на кухню, Ширли увидела возвращающегося бочком красного, как рак Рувика; на плечи его была наспех накинута старенькая ковбойка. Когда она скрылась на кухне, она услышала, как Шмулик тихо выговаривает близнецу: "Тебе не кажется, что ты ведёшь себя нелепо? Подумаешь – домашняя одежда! Тоже мне, красна девица!

Вон, Ноам ведь никуда не ушёл!" Рувик ничего не отвечал, только хмыкал…

***

Девочки заполнили последний противень, и Ренана сунула его в духовку. Мальчишки завершили уборку и теперь по очереди шли в душ. Шмулик уже сидел в салоне, закутавшись в длинный махровый полосатый халат всех оттенков фиолетового и развалившись в кресле, с удовлетворённой ухмылкой поглядывая кругом: "Больше всего люблю момент, когда уборка позади, а я уже вышел из душа – первым!.. Йо-о-ффи!".

На влажной голове парнишки красовалась очередная кипа а-ля Ронен. Девочки присели на диван напротив. Ренана надела джинсовую юбку и вязаный, почти такой же, как у Ширли, длинный свитер. Она обратилась к братишке: "А сыграй-ка нам что-нибудь на угаве, а-а-а, Шмулон! Вот, Ширли просит…" – и подмигнула подруге. – "Нет, девочки!.. – твёрдо отчеканил Шмулик. – Что хотите – флейта, даже не до конца освоенный кларнет. А угав – это нет. Ронен нам говорил, – под большим секретом! – что боссы в Эрании носятся с планами устроить какой-то большой музыкальный турнир. Поэтому они с Гиладом решили, что до Турнира, когда бы он ни случился, больше мы с угавом нигде не выступаем. Он и так нас ругал за наш сюрприз. Так что теперь угав только у нас в студии!.. Только репетиции, отработка техники игры, чтобы, когда придётся, выступить на уровне. Тренируюсь и отрабатываю только я… и кое-кто ещё… пока не скажу… И вообще… Нам меньше всего нужны вопли Офелии на тему нашего угава: она, если уж вопит, так на всю Арцену…" – "А петь вам сейчас нельзя, не так ли?" – спросила Ширли. – "Ага… – просто обронил Шмулик и вдруг уставился на неё удивлённо: – А ты-то откуда знаешь?" – "Ну, я же слышу ваши голоса! – вот и поняла…" – "Не волнуйся, нам с братом есть, что делать. У нас обоих гитара, хотя у меня основное – флейта. Для меня гитара так, по старой памяти… чтобы не забыть… Я хочу научить Рувика играть на шофаре, но он самый тяжёлый ученик… Ему больше по душе струнные инструменты, видите ли!

Ещё мы репетируем малышей… ну, когда Гилад и Ронен заняты, а другие педагоги по какой-то причине не могут. Оказалось, мы с братиком имеем к малышам подход.

Они нас любят и слушаются – так Ронен говорит. Ты знаешь, Ширли, кого я начал немного учить на флейте?" – и он хитро посмотрел на девочку. "Кого?" – затрепетала Ширли, она уже догадалась, какой ответ последует. – "Твоего кузена Цвику… Но у нас теперь не только Цвика учится, он и Нахуми привёл. Его будет Рувик учить: он склонен к гитаре, но не к духовым, где нужно иметь сильное и хорошо поставленное дыхание. Ещё они вдвоём хотят начать осваивать… ну, мы между собой называем арфонетта: ты же видела на концерте! Гилад предложил название гитит – под ним он в псалмах упоминается". – "Да, если действительно получается гитит – и по виду, и по звучанию, то почему не назвать!" – подхватил, подходя и усаживаясь в кресло, Ноам в таком же длинном халате, только почти без полос и тоном потемнее. Он слишком уж нарочито старался не смотреть на Ширли.

Вскоре в салоне собралось всё семейство. Ширли, взглянув на Бенци, вопросительно посмотрела на Ренану. Та, поняв недоумение подруги, отвечала: "Папа два дня подряд работал допоздна, чуть ли не двое суток сидел безвылазно на работе, вот ему и дали сегодня выходной. А может, у них сегодня такие работы, что…" – "Ренана, никто не знает, чем сегодня… или вчера… занимаются наши боссы… Поэтому не будем об этом… тем более в праздник," – мягко осадил дочку Бенци.

Увидев, что на улице посветлело, и выглянуло солнышко, Ренана предложила Ширли:

"А что если нам пойти, прогуляться по Меирии? Ты же её толком и не видела!" Тем временем близнецы устроились на веранде, неподалёку от отца и Ноама, которые занялись Торой. Ширли бросила туда взгляд, выражавший лёгкое сомнение, и тут же отвернулась, кивнув головой: "Ну, пошли…" Ренана усмехнулась и встала, потянулась, выгнувшись по-кошачьи. Ширли показалось, что из глаз подруги посыпались во все стороны искорки. "Слу-у-шай, Ренана! А ведь у тебя такие же глаза, как у Офелии!" – "Обижаешь, подруга! Мои глаза, и папины тоже, кстати, – видела ведь? – стреляют добром, а гляделки Офелии – злом…" – Ренана долго и старательно наматывала на шею свой длинный шарф, такой же, как у Ширли, так и этак перебрасывая свою пышную косу.

***

Девочки вышли за калитку, прошли вдоль по улице до угла. Ренана указала на один из трёхэтажных домов и, словно бы между прочим, проговорила: "А в этом доме живут Магидовичи…" – и искоса взглянула на подругу. Ширли посмотрела на Ренану, замялась, глубоко вздохнула, словно нырять собралась, потом набралась смелости:

"Кстати, Ренана, я вот о чём тебя хотела бы попросить… Э-э-э…" – "Да ты что, меня, что ли стесняешься, Ширли? – увидев смущение подруги, улыбнулась Ренана, стараясь её подбодрить. – Чем смогу – помогу!" – "Мне очень хочется пойти к бабушке и дедушке в гости… но…" – "Ясно! Одна ты стесняешься! Так?" – "Угу…" – "Ну, вот что… Пойдём сейчас. Готова?" – "М-м-м…"- "А чего медлить! Я всегда так: решила и сделала. Даже папа часто меня, что я слишком скорая на решения, – засмеялась Ренана, помолчала и добавила: – А ты ведь не знаешь, что моя бабушка Ривка дружит с твоей бабушкой Ханой… Сейчас, правда, они только перезваниваются – ведь наши живут в Неве-Меирии". – "А о каком Нахуми говорил Шмулик? Цвику я помню, а Нахуми…" – "Это старший сын Амихая", – коротко проговорила Ренана.

И вот они стоят перед дверью квартиры на первом этаже, и Ширли никак не может поднять дрожащую руку к кнопке звонка. Ренана решительно нажимает на кнопку. За дверью тишина, потом звук торопливо семенящих шагов, хрипловатый, похожий на мамин, слегка дрожащий голос: "Кто там?" Ширли неслышно шепчет сдавленным от волнения голосом: "Я, Ширли Блох…" Ренана с улыбкой громко откликнулась: "К вам пришла ваша внучка Ширли!" Дверь распахивается, на пороге – маленькая кругленькая бабушка Хана. Она застыла, отступила назад, всплеснула руками, и в глазах у неё заблестели слёзы. Она кричит в глубину квартиры: "Гедалья! Гедалья!

Иди сюда! К нам гостья пришла! Дорогая гостья!" – "Какая такая гостья?" – гудит голос дедушки из другого конца коридора. А вскоре и он сам появляется из комнаты, которая служит ему кабинетом.

Ширли смутно припомнила, что когда детьми они приходили в гости к бабушке и дедушке, он никогда не позволял им заходить в свой кабинет. Но с порога можно было видеть крохотную комнатушку, стены которой были заставлены стеллажами и полками, которые ломились от множества книг, тяжеленных фолиантов; им, судя по виду, не меньше ста лет, а может, гораздо больше. Дедушка Гедалья острым глазом оглядывает Ширли и, отвернувшись, ворчит: "На отца похожа… Зато близнецы – на Рути, вернее, на меня…" – "Ну, и что, Гедалья! Вот, девочка пришла к нам в гости. А ты подружка моей внучки, – обращается она к Ренане и широко улыбается: – и внучка рава Давида Ханани и моей подруги рабанит Ривки? Как бабушка? Я ей несколько дней не звонила! Обязательно передай ей привет от меня!" – "Да, обязательно передам бабуле Ривке привет – она будет рада! А зовут меня Ренана Дорон". – "Ну, что же мы тут стоим! Проходите, проходите, садитесь! Гедалья, прерви на время свои занятия: такие гостьи к нам пришли! Наша внучка Ширли и внучка моей подруги Ривки! Смотри, как девочка выросла! А волосы… если бы не чёрные, как у Моти, ну, совсем, как у меня были!.. Помнишь, Гедалья, какие у меня были локоны, когда мы познакомились? У тебя, лапочка, цвет волос папин, а мягкие, нежные локоны, как были у меня и у твоей мамы. А у близнецов – почему-то наоборот… Цвет дедушкин, а жёсткие и вьются, как пружинки…" – "Сейчас у них волосы совсем не так вьются, как ты думаешь…" – выдавила смущённо девочка; она вспомнила, что братья выделывали со своими волосами последние годы.

Бабушка Хана просияла, подсела к внучке и погладила её по голове, потом осторожно и робко поцеловала в щёчку. Ширли смутилась и вдруг повернулась к старушке и в ответ пылко обняла и поцеловала её. Хана заплакала: "Ой, моя девочка, маленькая, худенькая, ласковая! Сколько раз ты мне снилась, как ты приходишь к нам в гости!.. Как я хотела видеть тебя! А братишки, почему?.." – старушка неожиданно оборвала себя и испуганно прикрыла рот рукой. Ширли покраснела, расширила глаза и беспомощно посмотрела на Ренану. Ренана тут же ловко перевела разговор на другую тему: "Ширли хочет поступить учиться в ульпену в Меирии, где наши мамы учились…" Тут уж и дед Гедалья заинтересовался, он принялся расспрашивать девочку о том, почему она решила идти в ульпену, если её мама давно порвала с традицией, и у них дома нет ничего, на чём она выросла, и её муж…

Хана решительно его оборвала: "Гедалья, мы не будем сейчас обсуждать это!

Уважение к родителям – первое дело!.." – "Значит, ты решила вернуться к корням?" – серьёзно и ласково глядя на девочку, спросил дед. – "Да!" – твёрдо произнесла девочка, и дедушка в первый раз с момента её появления у них в доме улыбнулся. И спросил: "А мальчики? Галь похож на меня! Гай тоже, но Галь больше: глаза такие же острые и серьёзные, Гай, тот помягче будет… Галю бы подошло мне наследовать…

Ну, и Гаю тоже…" – "Нет, с этим не получается… – сокрушённо проговорила Ширли, качая головой, – у них другие интересы…" Старая Хана вышла на кухню и, выглянув оттуда, поманила Ширли: "Пошли, девочка, помоги мне". Ширли встала, кивнув деду, и направилась на кухню. Ренана осталась беседовать со старым Гедальей. Хана разогревала в микрогале, вытаскивала и выставляла на передвижной столик всевозможные ханукальные блюда. Она тихо прошептала на ухо внучке: "Ширли, мы не говорили дедушке, как Галь и Гай избили старшего сына Нехамы, внука Ривки. Мы с Арье и Амихаем постарались, чтобы он не узнал. Его бы это очень расстроило: мало того, что избили, и так зверски… Этим дурацким ка-ра-тэ занимаются, совсем не еврейское дело… все эти драки… Ещё и то, с чего всё началось… Эти песенки… как-его-там?.." – "Бабуленька, а почему они с мамой не поговорят, Арье и Амихай?" – "Ой, не спрашивай, внученька!..

Дедушка больше всего переживает за твоих братиков. Они нам были таким утешением… после всего…" – и по лицу старушки заструились слёзы. Она давилась слезами, стараясь не всхлипывать, чтобы муж не слышал. Ширли удивлённо и с состраданием взглянула на бабушку. У них дома никогда не вспоминали об истории семьи Магидовичей, девочка об этом, во всяком случае, не знала. Она прижалась к старушке, стала покрывать её лицо поцелуями, успокаивая: "Что ты, бабуль!.. Я же к вам пришла!.. Не надо плакать, родная!" Понемногу старушка успокоилась.

Вскоре на столе стояли красивые чашки с блюдцами, глубокая тарелка с румяными картофельными оладьями, блюда с пончиками всевозможных форм и размеров, варенье, конфеты. Посреди стола важно пускал ароматный пар большой фарфоровый чайник.

***

Распахнулась входная дверь, и вбежали двое мальчишек примерно 10-11 лет. Из-под одинаковых простеньких чёрных кип с фиолетовым отливом у одного выбивались лохматые светлорыжие кудряшки и яркие голубые (почти такие же, как у бабушки Ханы!) глаза. Другой, немного помладше, отличался от первого короткими тёмными волосами, отливающими тёмной медью и острыми, словно угольки, темно-карими глазами. При этом в глаза бросалось удивительное для двоюродных братьев сходство – и манеры, и жесты, и мимика, и даже немного черты лица, а главное – россыпь веснушек на носу и щеках. Ширли заметила, что россыпь веснушек на лице темноволосого была определённо погуще.

Голубоглазого мальчишку Ширли запомнила ещё с концерта в "Цлилей Рина" – это и был её кузен Цви-Хаим Магидович, как Ширли уже знала, один из самых многообещающих солистов студии. С ним-то и начал заниматься Шмулик на флейте и хочет учить игре на шофаре! А второй, как она поняла, Нахуми – о нём Шмулик тоже сегодня упоминал. С семьёй Амихая Блохи почти не общались даже в лучшие времена, поэтому Нахуми, его сестру и брата Ширли почти не помнила. Смутно припоминались поджатые губы матери и её осуждающие (кого?) слова, что дети Арье и Амихая не только двоюродные, но и молочные братья; что это такое, она тогда не понимала.

"О, мы вовремя пришли, Цвика! Смотри – на столе снова гора бабулиных суфганьйот!" – воскликнул обладатель тёмных глаз-угольков. Хана заулыбалась: "Посмотрите, Цвика, Нахуми! К нам такая гостья пришла! Вы помните? Это ваша двоюродная сестра Ширли, дочка Рути!" – "Это той Рути, что в Далете живёт?" – догадался Нахуми, сын Амихая. Слова "в Далете" мальчишка произнёс с нажимом. Эти слова, как и въедливый насмешливый взгляд глаз-угольков, которыми Нахуми её буквально поедал, очень смутили Ширли. Ренана незаметно погладила её по плечу, стараясь подбодрить.

Цвика во все глаза смотрел не на Ширли, а на Ренану. Ширли улыбнулась, вспомнив всё, что она слышала об этом неугомонном шалуне, ещё когда он был крохой с голосом, как колокольчик. Ехидный Нахуми сварливо продолжал: "Они же живут не по-нашему!" – "Нахуми, прекрати! Тётя Рути моя дочка, а Ширли – моя внучка, такая же, как и вы оба! Она хочет учиться в нашей ульпене", – осадила мальчишку бабушка Хана, а дедушка Гедалья добавил: "Ширли решила вернуться к нам той же дорожкой, по которой её мама ушла от нас. Хочу верить – и всех за собой приведёт! Только учись, девочка, как следует! Ренана, ты, внучка рава Давида, не оставишь её? Ей будет очень непросто, потребуется поддержка! Ширли, если ты серьёзно решила вернуться, то и мы поможем. Ты же наша родная кровь! Приходи в любое время! А если сможешь, и братьев приводи!" Ширли опустив голову, пролепетала: "Спасибо, дедушка… Конечно, я буду приходить к вам. А можно с Ренаной?" – "Ну, конечно!

Внучку рава Давида, дочку Нехамеле, мы всегда рады видеть! Ведь твою маму мы, знаешь, с каких годков знаем? Она всегда была умница, училась хорошо! Вот и папу твоего, такого хорошего и серьёзного, выбрала!" – "Гедалья, перестань!" – снова нахмурилась Хана, опасаясь непредсказуемого поворота беседы. Гедалья выглядел немного смущённым. Он помолчал, а потом обратился к Ширли: "Ширли, я серьёзно говорю. Если бы ты смогла привести сюда своих братьев, ты меня очень порадовала бы… Как бы я хотел посидеть и потолковать с Галем, поучить с ним Тору, Гемару…" – мечтательно произнёс старик, не замечая смущённых взглядов, которыми обменялись между собой Ширли, Ренана и старая Хана. В глазах старика вдруг блеснуло нечто, похожее на слезу. Цвика подошёл к деду и прижался к нему: "Не надо, дедуль, не расстраивайся!.. Мы тебя любим!" Старик поднял голову, взгляд его по-прежнему был так же остёр и строг: "Всё в порядке, детки мои!" Ренана внимательно поглядела на маленького рыжего Цвику и улыбнулась: "А мы вас сегодня вспоминали – Шмулик и Рувик рассказывали. Ну, а как ты пел на концерте в "Цлилей Рина", мы все слышали! Правда, Ширли?" – "Мы с Нахуми теперь вместе в студии занимаемся: я его привёл, и Гилад принял, – он помолчал и тут же заявил Ренане: – И тебя мы узнали: ты сестра Шмулика и Рувика, ты ужасно на них похожа!

Шмулик – наша гордость! Бабуля, дедуля, вы знаете: это он угав придумал и лучше всех на флейте играет. А Рувик – наш поэт, как и Гилад. Он с Нахуми уже начал гитарой заниматься, – восторженно пояснил мальчик бабушке и дедушке, потом похвастался: – Я и нынче буду петь на концерте!" – "Тогда тебе надо немного отдохнуть перед концертом", – вполголоса заметила бабушка.

"Твои братья очень хорошие, с ними так здорово, так весело! Мы их все очень любим! – возбуждённо тараторил мальчик. – Вы бы знали, как в нашей студии здорово и интересно!.. Я тоже хотел бы научиться играть на угаве Шмулика, но Ронен сказал, что сейчас мне ещё рано… Они там что-то проверяют, отрабатывают… только Ронен и Шмулик. А почему ты не привела братьев?" – вдруг спросил Ренану Цвика. – "В следующий раз обязательно придём все вместе", – пообещала девочка.

Девочки ещё немного посидели и встали, собираясь уходить. Ренана сказала обоим мальчикам: "Вы приходите к нам. Знаете ведь, где мы живём? Тут рядом, через два квартала. Можете у нас заниматься. И слушать музыку – у нас всё время звучит музыка!" Дедушка Гедалья сказал Ширли на прощание: "Внученька, я очень рад, что ты вернулась – во всех смыслах! Правда, очень рад. А если бы вся твоя семья так же вернулась, это было бы мне просто как бальзам на сердце! Приходи, почаще приходи. Если что, знай – у тебя есть родные и близкие тебе люди! Знай и помни!

И я, и бабушка, и дяди с тётями, и двоюродные братья и сёстры! Приходи, мы тебя будем ждать!" – и улыбнулся девочке, которая ответила смущённой улыбкой. – "Приходите, приходите к нам, девочки! Ширли, дорогая внученька, мы так рады тебя видеть! – улыбаясь сквозь слёзы, твердила Хана. – А ты, Ренана, приводи своих братьев, и сестричку приводи! Все приходите к нам в гости! И бабушке обязательно от меня привет…" Вышли на широкую улицу, где было множество магазинчиков. Неожиданно Ширли обратилась к подруге: "Слушай, Ренана, а что если ты мне поможешь сшить пару юбок… А-а?" – "С удовольствием. А чего ты вдруг решила?.." – "Ну… понимаешь…

Мне не совсем удобно гулять по вашему посёлку в моих брюках. Можно, конечно, юбку-брюки, но просто брюки… Вообще-то я всегда ужасно любила брюки – удобны и мне идут… Но… сама понимаешь… И бабуле, наверняка, было бы приятно, если бы я одевалась, как у вас принято…" – "Который час? Есть немного времени! У тебя есть деньги, или я одолжу?.." – "Есть, конечно!.. Но тогда как с концертом…" – "Не волнуйся за это – времени ещё навалом! Магазин тут, за углом". – "А что?" – не поняла Ширли.- "Выберем и купим ткань, какую ты захочешь. И сейчас же начнём и кончим. Полчаса – больше времени у меня не займёт. До вечера успеем. И в новой юбке пойдёшь на концерт!" И девчонки побежали в магазин.

***

Сидя рядом с подругой и любуясь, как она ловко орудует на старенькой швейной машинке, Ширли вдруг вспомнила, что обещала маме позвонить, но до сих пор этого не сделала. Она вытащила та-фон и набрала номер. "Что-то ты загуляла, дочка! И папа чего-то задерживается на работе, он звонил. И я одна… Мальчики куда-то убежали… Что ты говоришь? Навестила моих? Ну, ладно, молодец… А когда придёшь? Только вечером? Какой ещё концерт!.. В "Цлилей Рина"? Доченька, ну, я же волноваться буду! Зачем тебе это! Беседер… После окончания позвони, папа тебя заберёт, если… освободится с работы…" Ширли закрыла та-фон с немного виноватым, растерянным видом. Ренана, не поднимая головы, сосредоточенно вела очередной шов, только вдруг спросила: "Я так поняла, что ты не в курсе истории семьи бабушки и дедушки?" – "Не-а… А что, там какая-то тайна? Почему и бабуля плакала, и у дедули были слёзы в глазах?" И Ренана рассказала ей всё – и о смерти маленьких близнецов за несколько лет до рождения Рути, и историю Йоси, старшего сына Ханы и Гедальи. Об этом знали все в Меирии, очень сочувственно относились к Хане и Гедалье и старались ни словом не упоминать Йоси. Рассказала Ренана и о том, что Хана просила дочь дать только что родившимся близнецам имена Цви и Нахум, но Моти настоял на именах Галь и Гай, а Рути ни в чём своему мужу не перечила. "Зато смотри: твоих кузенов так и назвали – одного Цви-Хаим, другого Нахум-Йонатан…"

***

Ренана с удовлетворённой улыбкой привычно выслушивала скупую похвалу мамы по поводу новой длинной узкой юбки, которая красовалась на миниатюрной Ширли, делая её ещё стройнее и изящнее. Длинный свитер и шарф зрительно делали девочку в этой юбке как бы чуть выше ростом.

Шмулик при виде Ширли в новой юбке восхищённо ахнул, Рувик густо покраснел, а Ноам только сдавленным голосом и, заикаясь, промямлил: "Х-р-р-шо, Шир-ли… Моя сестрёнка – отличная мастерица!.. Ну, поехали, что ли…" Ренана с Ширли и близнецы забрались в большую новую машину Ирми, где уже на переднем сиденье сидел Максим, за ними на заднее сиденье втиснулись родители с Ноамом и Шилат.

Как только они оказались в "Цлилей Рина", близнецов тут же след простыл. Ренана понимающе кивнула: "Все студийцы собираются… Последние инструкции, то-сё…

Наши-то, как ты понимаешь, сейчас не поют!.." – "Ага…" Ширли опасливо пролепетала на ухо Ренане: "Я вообще-то привыкла к брюкам. Не знаю, как удастся поплясать в узкой юбке". – "Да ты что, я же глубокую складку сделала сзади! Знаю же, как мы танцуем!" – засмеялась Ренана. – "Смотри, Ренана: студийцы уже в зимнем варианте своей студийной формы?" – "Ага! Правда, красиво?" – "Очень! Даже лучше, чем летняя", – улыбнулась Ширли, глянув на близнецов и тут же увидев Цвику, а с ним рядом Нахуми.

***

Проследив за направлением взгляда подруги, Ренана обратила её внимание на двух светлорыжих мужчин рядом с Цвикой и Нахуми: "А это – смотри! – твои дядюшки, Арье и Амихай. А вот, смотри, Тили, жена Арье…" – "Да, я узнала. А где жена Амихая? Я её вообще не помню…" – "Дома, наверно… Она вообще не ходит на эти концерты, тем более, сейчас: она ждёт четвёртого… – не глядя, буркнула Ренана.

– Пошли, поздороваемся, заодно и снова познакомишься!" Значительно позже, после возобновления тесного общения с роднёй матери, Ширли заметила, что мамины младшие братья чертами лица, цветом глаз и волос очень похожи друг на друга. При этом старший Арье – немного выше ростом, плотнее, и вообще выглядит солиднее худенького, подвижного Амихая, который даже показался Ширли похожим на мальчика-подростка. Но главное отличие: лицо Амихая было до того густо усыпано рыжими веснушками, что казалось смуглым, особенно рядом с тронутым трогательной россыпью светлых веснушек лицом Арье.

Между женой Арье, Тили, и Амихаем робко прижимался к отцу очень похожий на него маленький, лет 5-6-и, мальчик. Это был его младший сынишка Идо, с такими же грустными выразительными голубыми глазами, светло-рыжими волосами под тёмной кипой, его лицо точно так же, как у отца, густо усыпано рыжими веснушками. Дочь Амихая 8-летняя Лиора, на первый взгляд, казалась похожей на старшего брата – такая же черноглазая и темнокудрая, но на её лице не было ни единой веснушки.

Она кинула на Ширли "по-девчоночьи" кокетливый взгляд и продолжила оживлённо болтать с сыновьями Арье 9-летним Эйтаном и 7-летним Иланом. Тили, с миловидного лица которой, казалось, никогда не сходит ласковая улыбка, держала на руках двухлетнюю Сигалит, в отличие от жгуче-чёрных средних братишек, похожую на старшего брата Цвику.

"Да, племянница, выросла ты, ничего не скажешь", – улыбнулся Арье. Амихай только смущённо кивнул и обвёл рукой стоящих вокруг детей: "Наши дети, твои кузены!" Цвика тут же вмешался и представил Ширли своих младших братьев и сестрёнку.

Нахуми кивком указал на своих младших сестру и брата, пробормотав их имена, и тут же потянул Цвику в толпу студийцев: "Пошли, тебе пора…" Амихай снова кивнул Ширли и пробормотал: "Ну, ещё увидимся… Сидеть, наверно, будем рядом…" – и двинул за старшим сыном, следом за ними -Арье.

Ренана показала подруге приближающуюся к ним сестру Рути, Морию, и её мужа-альбиноса Эльяшива. Они пришли всей семьёй – с двухмесячной дочкой и двумя старшими девочками, на вид 2 и 3 лет. Они устроились между Доронами и братьями Мории.

Мория и Тили очень нежно и по-родственному расцеловались. Тили тут же обратила внимание Мории: "Ты помнишь свою любимицу? Вот она, вернулась к нам!" – "Это что, неужели Ширли? Как ты выросла, девочка моя! Ты меня, наверно, и не помнишь… Ну, так давай снова познакомимся и подружимся! Вот мои дочки – Эстер, Рохеле и Ривка, а это мой муж, Эльяшив Бен-Шило!" На первый взгляд муж тётки не понравился Ширли. За сильными очками виднелись маленькие красные глаза, опушённые белыми ресницами, такие же брови и волосы; он показался Ширли чуть ли не уродом – на фоне очаровательной маленькой Мории, похожей на Рути и бабушку Хану на старых фотографиях. Зато малышки совершенно очаровали Ширли, и она ласково погладила и расцеловала всех по очереди. Ширли тихонько поведала о своём впечатлении Ренане, но та пожала плечами и ответила: "Ну и что, что альбинос! Он очень добрый, Морию любит, а она его. Зато у Амихая жена красавица… А что толку!" – "У Амихая??!" – "А что ты удивляешься! Мама говорит, что ребёнком он был совершенно очаровательным, и веснушки нисколько не мешали…

А уж такой добрый и ласковый!.." – "Но что у него?.." – "Ты же видишь: Арье и Мория – всей семьёй, Мория даже с малышкой, а Амихай – только с детьми… Как вдовец…" – "Ну, не говори так… Она же, наверно, не может…" Ширли посмотрела на Морию, за которую цеплялись Эстер и Рохеле. Потом рассеянно перевела взгляд на Лиору, дочку Амихая. Поморгала и снова перевела глаза с кучерявой светлорусой малышки Эстер на Лиору, снова на Морию, светлые волосы которой почти полностью прикрывал темно-каштановый парик. Потом ошеломлённо прошептала подруге: "Смотри: чёрненькая Лиора и сероглазая светленькая Эстер, или её мама Мория, – словно одно лицо! Я и не знала, что такое возможно!" – "Да, вся Меирия говорит: Лиора только масть и взяла у матери, остальное всё – ваше! И характер тоже…"

***

Прожектора осветили сцену-ракушку, задник которой украшала огромная ханукия, на которой уже сияли 6 больших свечей; одна, как и положено, чуть в стороне.

Публика затихла и, как по команде, уставилась на сцену. Как всегда, любимые артисты были встречены криками радости и бурными аплодисментами.

В общем-то, концерт не намного отличался от первого, на котором была Ширли.

Исполнялись в основном те же самые песни, но публике не надоедало их слушать снова и снова, под них танцевать, хлопать и подпевать им. Тем более оба артиста каждый раз украшали исполнение новой аранжировкой. Так же любовно публика реагировала на появление Шмулика с флейтой. Ширли несколько раз слышала за своей спиной сожаления, что милые близнецы Дорон не могут сейчас петь, что вообще больше никогда не будут радовать людей детскими звонкими голосами. "Такова судьба многих мальчиков. Ничего не поделаешь", – глубокомысленно заметил Арье, на что Амихай откликнулся: "Наших мальчишек ждёт то же самое. Но пусть поют сейчас, пока поётся…" – "Вы неправы, ребята, – услышала Ширли чей-то густой бас и, вздрогнув, оглянулась – это был Эльяшив, муж Мории. – Откуда тогда берутся взрослые певцы с хорошими голосами?" – "Так это ж надо год, а кому и больше, выдержать как бы карантин!.. Не всем это дано выдержать, – протянул Арье и потянул брата за рукав: – Пошли, попляшем…" Малышка Сигалит и дочка Амихая Лиора остались сидеть с Тили, а Эйтан с Иланом и Идо пошли следом за отцами.

К братьям Магидович присоединился муж Мории, Эльяшив. Он усадил на плечи Рохеле, подхватил на руки и прижал к себе крохотную трёхмесячную Ривку и так танцевал рядом с братьями жены. Рядом с ним, ухватившись за край пиджака, топталась и весело смеялась Эстер. Ширли с нескрываемой тревогой глядела на неразумного, с её точки зрения, родственника. Но вот уже и Арье усадил на плечи малышку Сигалит, а Амихай своего Идо, и все трое образовали свой маленький семейный кружок, внутри которого с хохотом подпрыгивали средние мальчишки Арье. Впрочем, альбинос вскоре запыхался и ссадил с плеч среднюю дочурку Рохеле, ещё крепче прижав к себе малышку Ривку.

***

Как и в прошлый раз, Ширли то отплясывала с девушками и молодыми женщинами, то усаживалась между Морией и Нехамой, украдкой поглядывая на Ноама, который, как всегда, раскачивался и застенчиво топтался между мощным Ирми и тщедушным Максимом, так же украдкой поглядывая на Ширли. Бенци танцевал рядышком с Ирми.

Гилад объявил антракт, после которого были обещаны композиции с шофаром. Пока мужчины молились, Мория кормила Ривку грудью, что немало поразило Ширли: зачем надо было такую кроху таскать на концерт, и себе, и ей создавать проблемы. Но она ничего не сказала тётушке – зачем омрачать возобновлённое знакомство!

***

Второе отделение концерта открылось композицией, которую Шмулик исполнял на флейте на пару с Цвикой, который то пел звонким, чарующим голосом, то прикладывал к губам флейту, и над "Цлилей Рина" неслось затейливое двухголосие.

Как только отбушевал шквал аплодисментов, которым публика отметила восхождение на небосклоне хасидской песни новенькой рыженькой звёздочки – Цви-Хаима Магидовича, Мория с семьёй покинули Лужайку. Арье и Амихай остались, тогда как их младшие дети и Тили, жена Арье, отправились домой вместе с Морией и Эльяшивом.

Ширли не без сожаления попрощалась с вновь обретёнными родственниками, понимая, что они нечасто посещают подобные мероприятия. Она поняла, что Мория потрудилась придти сюда с тремя малышками, только чтобы послушать племянника Цвику, о котором уже начали говорить на их улице.

***

Снова полилась зажигательная мелодия, и все пустились в пляс.

Ширли украдкой оглянулась на площадку, где плясали мужчины. Она пошарила глазами по кругу танцующих мужчин и мальчишек, отыскала веселящихся рядом Ноама, Ирми и Максима, даже успела перехватить смущённую улыбку Ноама. И вдруг увидела непосредственно за спинами всех троих, в неосвещённых зарослях расплывчатые, мощные фигуры своих братьев. Они как-то странно то ли покачивались, то ли дёргались, не попадая в такт звучащей музыке. Ширли подумала, что их просто ноги не держат. А позади, нависая над ними – в том же ритме мотается мешкообразная фигура Тумбеля, сжимающего в правой руке нечто маленькое и блестящее, похожее на та-фон. Он то и дело поглядывал на чуть поблескивающий приборчик, а потом снова скользил взором по фигурам танцующих мужчин, пристально вглядываясь в юных артистов в ракушке.

Девочка похолодела от ужаса. Блуждающий блик прожектора на мгновение выхватил из мрака их лица. Ширли увидела: братья указывают друг другу пальцами то на танцующих, то на сцену-ракушку, то на поющих и играющих артистов – и при этом издевательски ухмыляются. При следующем падении блуждающего блика на то же место, она заметила, как Галь что-то прошептал, мотнув головой, ткнувшись носом прямо в ухо Тиму, тот кивнул, снова глянув на нечто та-фонообразное, которое держал в правой руке. По спине девочки пробежал холодок. Она незаметно толкнула подругу.

Та посмотрела на неё с удивлением: "Ну, что с тобой? Что это ты побледнела?

Устала?" Ширли одними глазами указала ей на то место, где среди густых зарослей, почти недоступные свету фонарей, заливающих "Цлилей Рина", еле видные, качались, как будто ноги их едва держали, её братья, и на маячившего за их спинами Тумбеля.

"Что такое? Смотрят? Ну, и пусть смотрят! – прошептала беззаботно Ренана. – Пусть видят, как мы веселимся! Пусть позавидуют!" – "Боюсь, они не завидовать сюда пришли, и даже не посмеяться над нами…" На сцене плавной дугой выстроились студийцы-участники ансамбля духовых инструментов. В центр полукруга вышли Гилад и Шмулик – старший со свирелью, младший с неизменной флейтой. Публика затихла, ожидая новых мелодий. И вдруг…

Как только зазвучали первые певучие, задумчивые такты мелодии, исполняемой дуэтом – Гилад на свирели и Шмулик на флейте, – пала тишина… Словно бы на "Цлилей Рина" набросили необычайно мягкий, толстый, рыхлый матрас, набитый нечистой ватой. О, Ширли было слишком хорошо знакомо это ощущение – голову вкрадчиво обволокло и сжало, как тисками, из глубины живота медленно поднималась дурнота.

Она судорожно сглотнула, беспомощно оглянувшись по сторонам.

Шмулик недоумённо застыл, продолжая держать флейту у самых губ, Гилад бессильно опустил руку со свирелью. Студийцы со страхом и недоумением взирали на своих руководителей. Гилад шевелил губами, как будто пытаясь то ли что-то сказать, то ли спеть – кромешная тишина царила безраздельно. Публика застыла в лёгком испуге, на лицах отражалось тревожное непонимание происходящего. Кто-то держался за виски, кто-то судорожно сглатывал. Ширли поняла, что неприятные ощущения поразили не только её, и мурашки побежали у неё по спине: это напомнило полузабытый кошмарный сон. Да, похожее случилось у них дома как раз перед её первым посещением "Цлилей Рина". Пришли братья с Тумбелем – и через четверть часа у неё замолк проигрыватель, а она тогда слушала новый диск Гилада и Ронена.

Тогда ей тоже показалось, будто на комнату накинули толстый слой чего-то мягкого и рыхлого. А мама рассказывала, что в тот же момент само собой неожиданно вырубило звук телевизора – а ведь и там в качестве музыкальной заставки звучала какая-то клейзмерская мелодия. Правда, сейчас она и не вспомнила, что нечто подобное им всем довелось испытать на Дне Кайфа. Однако, сопоставить два похожих странных явления ей ничего не стоило. Она наклонилась к Ренане и тревожно прошептала, продолжая судорожно сглатывать: "Это они, я уверена, что-то такое сделали!.. Этот мерзкий Тумбель… Спрячь меня!.. Надо вашему папе сказать…" Ширли только одному порадовалась: Мория и дети успели уйти домой, и им не пришлось пережить этот странный кошмар. Оглянулась: Ренана шептала что-то на ухо изумлённой и напуганной Нехаме, побледневшей от ужаса и нахлынувшей дурноты.

Немного придя в себя, Нехама попросила: "Доченька, позови папу". Маленькая Шилат, тоже бледная, тут же вскочила и побежала к отцу, который недоуменно стоял в кругу застывших и изумлённых людей, рука на плече Ноама. Он тут же пересёк площадку и подошёл к Нехаме с Ренаной. Ренана что-то шепнула отцу, он кивнул и направился обратно, где, застыв, стояли считанные минуты назад весело и зажигательно танцевавшие и подпевавшие парни и мужчины.

***

Ронен оглянулся по сторонам, увидел растерянные лица своих питомцев, которые словно бы в отчаянии взывали к ним с Гиладом: "Сделайте же что-нибудь!.." Внезапно он с отчаянно лихим выражением лица вытащил из-за пазухи и приложил к губам шофар. Вязкую немоту прорезали неожиданно громкие и грозные ткуа, затем – россыпь труа. Четверо подростков-студийцев переглянулись, коротко кивнули друг другу, вытащили и вскинули свои шофары, вторя Ронену. Почуяв, что в вязкой немоте удалось пробить брешь, ребята воодушевились. Они захотели во что бы то ни стало разорвать в клочья рыхлую немоту – и, похоже, впятером им это удалось!

Вслед за труа над "Цлилей Рина" зазвучала грозная россыпь шварим. Ширли из толпы высоких девушек глянула в темень, снова увидела своих братьев и меж ними Тумбеля; он лихорадочно молотил толстыми пальцами по кнопочкам странного, пёстро в темноте посверкивающего та-фона. Как ни темно было, как ни стремителен был полёт блика света, на мгновенье осветившего троицу, затаившуюся в густых зарослях, но Ширли показалось, что она успела схватить досадливую растерянность и злобное недоумение на лицах всех троих. Тумбель шевелил скривившимися в брезгливой усмешке губами, что-то внушая её братьям, потом закрыл та-фон и раздражённо сунул в карман. Все трое тут же растворились в тёмных зарослях. Спустя считанные секунды на этом месте появились высокие молодые парни с Ирми во главе – и никого не нашли; только поломанные ветви, будто проломилось сквозь кустарник стадо крупных животных.

Ширли снова глянула на Нехаму, потом на Бенци. С облегчением она ощутила, что, как только над "Цлилей Рина" рассыпались громкие шварим, пропали все жуткие ощущения. Ронен снова протрубил в шофар – раздалось ещё более протяжное, громкое, тревожное и грозное ткуа! Казалось, повеяло свежим ветерком, развеявшим душную затхлость, внесённую странным, неведомым эффектом.

Гилад весело вскинул руки и, выйдя на середину, улыбнулся публике: "Не пугайтесь: маленькая непредвиденная неполадка. Продолжаем наш концерт! Наши "Тацлилим" в полном составе исполняют попурри!" Но после неожиданного события это уже было не то веселье, словно испарилась прежняя зажигательная радость. Как будто вместе со звуками весёлой зажигательной музыки злоумышленники украли чистые искры радости, и это внесло в души людей смятение, необъяснимую тревогу и непонятные страхи.

***

От "Цлилей Рина" к выходу из Парка шла притихшая толпа. Не было привычного весело галдящего обсуждения концерта, распевания хором любимых мелодий. Магидовичи испарились и увели сыновей – Ширли даже не успела с ними попрощаться. Бенци о чём-то тихо беседовал с Гидоном. Ширли крепко схватила за руку Ренану, которая другой рукой бережно поддерживала маму, и тихо бормотала: "Они украли у нас радость…" Она услышала ломкий голос одного из близнецов, оглянувшись, поняла, что это Рувик. Пристально глядя на неё огромными невидящими глазами, он бормотал:

"Это было пространство украденных мелодий…" С другой стороны она услышала шёпот Ирми: "Ребята, я уверен: это то, о чём я вам говорил…" – "Но… каким образом? И кому это было нужно? Не по-ни-ма-ю!" – это уже мягкий басок Ноама. – "В кустах крутились… э-э-э… некоторые, к "Лулиании" имеющие отношение", – шептал Максим. – "Мы их так и не нашли. Смылись, как только мы пошли в обход, и теперь ничего не докажешь…" – это уже Ирми. – "…Нам необходим индикатор…" – серьёзно проговорил Бенци, а шедший с ним рядом Гидон кивнул: "Кажется, какая-то зацепка уже есть…" – "Вот нам и поле исследований! – не игры, не финансовые программы для заказчика-хуль, а настоящее дело…" – "У меня повторились знакомые симптомы… как на Дне Кайфа, когда идиоты-силоноиды врубили свою музыку… И сейчас на работе то же самое, когда из кабинетов несётся силонокулл-салат…

Вроде и негромко, а действует жутко: как будто в голову медленно-медленно что-то ввинчивают…" – "Неужели у вас силонокуллом балуются в рабочее время? – спросил удивлённо Ноам. – А я думал – компьютерные игры создают! Теперь-то понятно, какие у вас секреты!.." – "Ещё бы…" – обронил Ирми, Максим мрачно кивнул.

Ширли с интересом взглянула на Ирми и медленно проговорила: "Мне тоже знакомо это ощущение, о котором адони… – она кивнула в сторону Гидона, -…говорил. У нас дома случилось то же самое, что и сейчас на концерте, когда Тумбель к братьям пришёл. Сейчас он тоже за кустами стоял, у него в руках был та-фон, и он всё время быстро-быстро нажимал кнопочки…" Ирми многозначительно переглянулся с Максимом и Гидоном, вскинул подбородок: "Та-фон? Интересно! Спасибо тебе, Ширли! Это важно – то, что ты сказала!.." – улыбнулся он ей и Ренане. Бенци с беспокойством обратился к Нехаме: "Ты-то как себя чувствуешь, дорогая?" – "Нормально…

Сейчас нормально!.. Было нехорошо, какая-то сильная, необычная тошнота. Но ведь для меня это тоже нормально…" – "Когда было нехорошо?" – настойчиво спрашивал Бенци. – "Да вот тогда и схватило голову!.. А Шилат жаловалась, что и её начало тошнить… А потом внезапно всё прошло. Да, доченька?" – спросила Нехама у малышки, но та не отвечала. Она устало месила ногами придорожную пыль, и её глаза сами собой закрывались. Ноам поднял её на руки и понёс.

Ширли позвонила отцу, попросив его подъехать ко входу в Парк. Закрыв та-фон и пихнув его в сумочку, она кинула взгляд на Ноама. Она украдкой наблюдала, как он ласково и бережно прижал к себе маленькую сестрёнку, и заулыбалась. Улыбнувшись смущённой улыбкой и густо покраснев, она попрощалась с Ноамом, с близнецами (и снова поймала пылающий взор Рувика, у которого за спиной уныло покачивалась старенькая гитара), расцеловалась с Ренаной, осторожно поцеловала Шилат, спящую на руках у Ноама, как будто нечаянно слегка коснувшись его пальцев. Потом сердечно попрощалась со старшими Доронами, махнула рукой Ирми и Максиму, а тут и увидела приближающуюся машину Моти.

***

Когда Ширли уже садилась в машину, из тени неожиданно вынырнули и подошли к машине близнецы Галь и Гай. Они выглядели необычайно возбуждёнными и довольными – как будто выиграли в лотерею, по меньшей мере, пару-другую миллионов. Было заметно, что Галю этого явно недостаточно: он-то хотел бы гораздо большего!..

Гай, тот с детства был приучен довольствоваться меньшим, чем его близнец!

"Ну, как, dad, н-н-не откажешься подвезти своих без-без-без-лошадных, уставших от тр-р-рудов праведных с-с-с-сын-н-н-новей до… до… до… дому?" – "Как! И вы тут?! – изумился Моти. – "Да, а что? Р-р-р-разве не-не-не-льзя?" – заикаясь, спросил Галь. – "Кто сказал, что нельзя… Но что вы тут делали, можно папе узнать? Какие у вас тут труды праведные?! Ведь сегодня в "Цедефошрии" выходной!" – "Ну, понимаешь… Парк – он для в-в-всех эранийцев и гостей на-на-нашего города П-п-парк! В конце концов, м-м-мы взрослые люди, у нас наши важные дела!..

Вот, новый ресторан "Таамон-Сабаба"! Какие обалденные штуки там подают! Маманька так не умеет готовить. Мы любим иногда туда захаживать. Не всё же в пабе у Оде-де-де… да…" – запинаясь, принялся объяснять Гай. – "И ни-ни-к-к-кому н-не д-д-дано посягать н-н-на н-н-наши права свободной личности! – вдруг раздражённо и напыщенно воскликнул Галь, у которого ещё сильнее, чем у брата заплетался язык.

– Ра-з-з-ве не так?" – "Так-так, мальчики… – пробормотал Моти и вдруг, совершенно неожиданно и для себя, и для близнецов, добавил: – Особенно если вы не посягаете ни на чьи права таких же свободных личностей… э-э-э… членов семьи и соседей не слушать во время их серьёзных занятий вашу музыку, да ещё гремящую на всю улицу!.. Разве не так? Вам ведь в голову не приходит, что отец и дома работает, и ему необходима тишина…" Галь сверкнул глазами, но ничего не сказал, только качнулся и ухватился за брата. Ширли хотела что-то сказать, но перехватила свирепый взгляд Галя, который ещё и украдкой показал ей кулак. И она решила поговорить с отцом позже.

Моти спросил с самым безразличным видом, глядя как бы в сторону: "Как я понимаю, вы были в Парке с вашим приятелем Тимом? Так, или нет? И где же он? Где его шикарный "Мерс" модного цвета гнилого болота?" – "Ну, dad, ты ж понимаешь! Спас-с-сибо ему за-за-за т-т-то, что он подвёз нас сюда!.. А с-с-счас… Ему необходимо беречь своё здоровье? он должен рано ложиться спать – и рано вставать…" – "Тогда что он делал с вами вместе в густых…" – начала Ширли, но Галь резко её прервал:

"Нам неинтересно, что тебе у замшелых фанатиков, под пагубным влиянием досов примерещилось! И daddy, мы думаем, тоже! Поэтому если ты помолчишь, умно сделаешь! И здоровью полезнее! По-нят-НО?" – выкрикнул Галь последнее слово страшным голосом, и глаза его сузились, превратившись в две острые ледышки. Он приблизил своё свирепое, покрасневшее от ярости лицо к личику сестры, на котором отразился испуг, смешанный с отвращением. Моти не мог не вмешаться, хотя ему так и осталась непонятна истинная причина внезапной вспышки ярости сына, который только что выглядел таким довольным и торжествующим: "Да что это ты? Снова за старое? А ну-ка, мальчики, садитесь сзади. А ты, Ширли, правильно – вперёд…

Едем скорее домой!" – "И как т-т-ты од-д-д-еваешься! С-с-совсем с-с-с ума сошла!" – "Не ваше дело!" – отрезала Ширли, поспешив сесть рядом с отцом. Но когда он выезжал на проспект, ведущий в Далет, он услышал, как Галь нагнулся вперёд и тихо, угрожающе прошипел прямо в ухо сестре: "И ва-а-ще мо-мо-мол-чи, о чём по-по-по-нятия не имеешь! А ля-ля-ляп-нешь к-к-кому – пеняй на себя…" Ширли ничего не ответила, только задрожала, как от озноба, и подумала: "А ведь как хорошо начинался вечер! Каким великолепным обещал быть этот концерт!.. Как отлично мы повеселились! Какие они чудесные! И что за люди в "Цлилей Рина"! Если бы не украденные мелодии…" Она только произнесла мрачным голосом загадочную фразу, которую Моти в тот момент не понял, а потом часто вспоминал: "Ну, неужели же им удастся проглотить мир этой прекрасной музыки, неужели же ему когда-нибудь придётся исчезнуть?" Первая атака Офелии Семья Блох сидела за обедом. Рути внесла из кухни запотевший кувшин с компотом и блюдо с фруктами.

Галь вытащил откуда-то и разложил на обеденном столе свежий номер "Бокер-Эр". Он глубокомысленно морщил лоб, шевелил губами, демонстрируя усилия по поиску нужной статьи, долго и важно шуршал желтоватыми упругими страницами, распахнув газету почти на пол-стола, чуть не залезая страницами в тарелку сестры. Гай, сидевший с другой стороны от него, подпрыгивал на месте и подталкивал брата: "Ну, скорее же!

Я не могу приняться за десерт без последней статьи нашей Офелии!" – "Да, братик, ты прав: нет ничего лучше, чем приправить десерт этой поучительной статьёй!" – важно отвечал Галь. Рути прикрикнула на мальчишек: "Что за поведение во время обеда? Что за газеты на обеденном столе? Уберите немедленно! И что это за наша Офелия? Кто она вам – тётя, бабушка?!" Слова матери мальчишки встретили громовым хохотом: "Ну, маманька, ты даёшь! Молодая красивая женщина – и бабушка! – захлёбываясь от хохота и вытирая глаза, восклицал Галь. – Да она моложе тебя!..

Выглядит…" Рути растерялась, не зная, как реагировать, беспомощно посмотрела на мужа и пролепетала: "Моти, почему ты молчишь?" С Моти в последнее время творилось что-то неладное: он стал молчаливым, улыбка почти исчезла с его лица, чёрные красивые глаза потухли. Порой при взгляде на сыновей в глазах появлялось выражение загнанного оленя. Рути пыталась выяснить, в чём дело, но он каждый раз бормотал что-то насчёт того, что устаёт: мол, много работы навалилось. Даже Ширли не решилась поведать ему о произошедшем на ханукальном концерте. Моти заметил, что Галь угрожал сестре – это его насторожило и даже напугало, но и он не решился поговорить с дочкой, только догадывался: что-то сильно подействовало на впечатлительную девочку, отрицательные эмоции перевесили положительные. Но что так напугало её? Неужели это каким-то образом связано с тем, что в тот же вечер в Парке крутились близнецы, а может, и Пительман с ними. Однако, он категорически не желал иметь дело с Пительманом: себе дороже! Поэтому на возглас жены он ответил молчаливым, беспомощным пожатием плеч.

Наконец, Галь воскликнул: "Вот оно! Слушайте: это очень важно знать каждому элитарию! – и он принялся читать, делая акцент в подходящих, с его точки зрения, местах, при этом многозначительно и насмешливо поглядывая то на сестру, то на родителей.

"Как известно, завсегдатаи Лужайки "Цлилей Рина" – религиозная публика из эранийского пригорода Меирии, а также наезжающие в наш город в дни концертов группы "Хайханим" гости из горного посёлка Неве-Меирия и из Шалема. Всем направлениям в музыке они предпочитают "хасидскую музыку", а именно – одно из странных её направлений, которому они присвоили название "хасидский рок". А ведь видные психологи и музыковеды (из них самый известный Клим Мазикин) утверждают, что "хасидский рок" – своего рода звуковой наркотик возбуждающего действия.

Стоит только обратить внимание на поведение зрителей на этих концертах! Так называемые "музыкальные композиции" сопровождаются странными "танцами", во время которых они разделяют мужчин и женщин смехотворной перегородкой, живой изгородью.

Но изгородь не мешает им кидать друг на друга нескромные (чтобы не сказать – похотливые) взгляды, что ещё больше возбуждает животные инстинкты. Те, кто пасётся в "Цлилей Рина", не имеют никакого понятия о равенстве полов, поэтому женщинам для танцев отвели столь тесный закуток, что там они могут только нелепо топтаться, то и дело толкая друг дружку. Это вызывает доходящие до крикливых потасовок скандалы (и как они свою "музыку" слышат за этими криками?). А может, причина совсем в другом? Вот где стоило бы поискать нашим поборникам морали!

Думаю, выяснилось бы много интересного… – Галь скроил гримасу, скромно потупившись и закусив губу, после чего продолжил: Кто хоть раз увидел эти странные "танцы" на концертах хасидской так называемой "музыки", того не могут обмануть их ханжеские призывы соблюдать скромность в одежде. Да и скромность ли это?! Или, может, попытки таким извращённым способом привлечь внимание?.." Тут уж Рути не выдержала: "О чём это она?!.. Да что она понимает в традициях!.." – "Мать, помолчи, дай дочитать. И не советую тебе оскорблять любимицу эранийских элитариев! А уж понимает она побольше твоей родни… э-э-э… Беседер, всё-таки родня!.. – скроил гримасу сын, похожий на её очень религиозного отца. – Офелия больше тебя понимает в жизни и в искусстве! Ты, что, считаешь, что разбираешься в современных направлениях музыки лучше Офелии Тишкер? Или, может, лучше самого Клима Мазикина?! Ты эту свою музыку изучала, когда до современных течений в культуре общество ещё не доросло. На чём ты выросла, лучше не вспоминать!.. Скажи, ты проходила требуемую переквалификацию в духе струи?" – "А у Тишкер есть музыкальное или другое образование по искусству?" – поинтересовалась Рути. – "Да! – запальчиво выкрикнул Гай. – Она очень-очень эрудированная во многих вопросах!

Нам Тимми о ней рассказывал! И вообще!.. Со стороны виднее!" – "Она ссылается на самого Клима Мазикина! Понимаешь? – прошипел Галь и, досадливо махнув рукой, продолжил чтение: "Недавно нам стало известно, что так называемые "артисты" Гилад и Ронен предложили своим слушателям и поклонникам новый страшный звуковой наркотик – шофар. Они приспособили наркотические свойства его шаманской акустики не только для лишённых нормального человеческого смысла "ткуа" и "труа". Они попробовали на шофаре воспроизвести и так называемые "мэ-мэ-лодии". Существует мнение, что у духовенства бараний рог, называемый шофар, с древнейших времён используется для самых тёмных и фанатичных почти языческих служений и для запугивания своей невежественной паствы…" "Ну, конечно, зато завывание силуфо-куля, или похожее на падение ящика с бутылками с 15-го этажа грохотание ботлофона…" – вполголоса заметила Ширли. – "Ты помолчишь, или нет, идиотка недоделанная? – свирепо вращая глазами, поднося кулак к её лицу, взревел Галь. – Ещё хоть слово, пока я читаю!.. Предупреждаю! – и продолжил: "И вот теперь шофар, инструмент тёмной звуковой агрессии и запугивания, проникновения в подсознание слушателей и воздействия на него, поселенцы из Неве-Меирии и хулиганы "от музыки" (как они её понимают!) решили использовать на своих шаманских действах, словно бы в насмешку над здравым смыслом и культурой названных "концертами хасидской музыки". Они пытаются представить шофар инструментом для сопровождения, но кого это может обмануть!

Разве аккомпанемент не воздействует на человеческую психику?! Ещё не сказали своего веского слова члены общества защиты животных. А между тем у них появились серьёзные подозрения, что рога для изготовления шофаров они обламывают у живых животных, причиняя им немыслимые страдания. Впрочем, этот аспект нуждается в дополнительном изучении, ибо изготовители шофаров продолжают настаивать, что это просто отпавшие рога… Вот мы и выясним истину!..

Властям Эрании, и лично адону Рошкатанкеру, пора всерьёз заняться жуткими, почти языческими, таинствами, которые, по недосмотру городских властей, происходят на одной из красивейших Лужаек нашего любимого и популярного в Арцене Парка.

Следует обратить внимание на участников этих шаманских действ под якобы невинным названием "Концерты хасидской музыки", а также на то, какие тёмные и фанатичные силы из Неве-Меирии задают там тон! Не настала ли пора запретить "концерты" дуэта шаманов от "искусства" Гилада и Ронена под двусмысленным названием "Хайханим" (стоило бы разобраться, что зашифровано под этим названием: чему они ухмыляются, над чем смеются?)?! Или хотя бы запретить использовать на этих "концертах" шофар, наносящий явный и непоправимый вред психике, а может, и умственным способностям посетителей "Цлилей Рина"? Как бы то ни было, но посещение наших эранийских мест культурного досуга пришельцами из других, тем более – дальних населённых пунктов Арцены, – следует разумно ограничить!" Моти хмуро молчал, ни на кого не глядя, только подумал: "Зато умственным способностям Офелии уже ничто не поможет – они давно в ущербе…" – но ничего не сказал. Рути, по лицу которой расплылись красные пятна, порывалась что-то возразить, протягивая руку к сыну, но Галь свирепо оглядел сидящих за столом.

Гай веско прихлопнул ладонью по столу, так, что тарелки, стоящие на столе, легонько подскочили, и с кривой ухмылочкой заявил, пристально глядя на Ширли: "Ишь чего захотели: звуковой наркотик под видом концерта!" Галь пристально поглядел на брата, и тот как язык проглотил. После чего Галь продолжил чтение, поглядывая то на родителей, то на сестру: "В последнее время были замечены явные признаки того, что, судя по всему, любимцы религиозной публики Гилад и Ронен начали терять свою так называемую "артистическую" форму. Как свидетельствует эксклюзивный информатор, во время последних концертов они несколько раз внезапно замолкали. Это, конечно, вызывало горькое и шумное разочарование их поклонников и их бурную реакцию. При этом оба штукаря восполняли потерю голосов трублением в шофар, он же, как было сказано, источник тёмной звуковой агрессии".

Тут уж Ширли не выдержала: "Это что, ваша звезда… э-э-э… крутой дезы… утверждает, что Гилад и Ронен внезапно потеряли голос?" Но тут Галь со всей силы ткнул её кулаком в бок: "Если ты скажешь ещё хоть одно слово…" – "И скажу!

Лучше ты скажи, что вы там делали во время концерта рядом с "Цли…" – закричала Ширли звенящим от слёз голосом и тут же получила новый, более сильный удар. Она вскочила из-за стола и тут же согнулась от боли.

Моти затравленно глянул на сыновей, которые уже собирались накинуться с кулаками на сестру. Внезапно вскочил и подошёл к дочери, глядя на неё с участливой тревогой: "Что с тобой, девочка, тебе очень больно?" Рути обняла дочку за плечи и увела в кухню, закрыв за собой дверь: "Посиди тут, сладкая моя девочка, сюда я их не пущу, пусть успокоятся… На тебе стаканчик сока… и возьми ещё, что хочешь… Вот, пончики, я спекла…" – "Ничего не хочу… – плакала Ширли, согнувшись над столом. Захлёбываясь от рыданий, она наконец-то начала сбивчиво рассказывать, что произошло во время того концерта: -…У Тум-бе-ля был… в ру-ру-ру… ках какой-то… та-та-та-фон… О-о-они какую-то авантюру задумали. Папа лучше бы по-по-понял… То же самое было и на Дне кайфа, а потом у-у-у нас в тот же день, когда я впервые ходила с Доронами на концерт… У-у-у ме-ме-меня магни…" – но договорить ей не удалось: в кухню ворвались-таки близнецы, лица которых испугали Рути. За ними следом вбежал Моти: "Мальчики, немедленно прекратите! Я кому говорю! Оставьте сестру в покое! Не смейте трогать её!" Он встал между Ширли, прикрывающей руками побледневшее лицо, и подскочившими к кухонному столу близнецами. Рядом встала Рути, и мальчишки остановились, продолжая сжимать кулаки. Моти ласково, но настойчиво поднял Ширли, поддерживая за локоть, обнял её и, загораживая от братьев, отвёл в её комнату. Рути шла следом. В комнате они успокоили девочку и тихо вышли.

Ширли заперлась в своей комнате, легла на диван и не выходила до самого вечера, пока не услышала, что братья ушли. Лёжа на диване, она протянула руку, взяла та-фон и, после минутного раздумья, позвонила Ренане. Еле сдерживая рыдания, Ширли рассказала о том, что произошло у них только что за обедом, не без дрожи в голосе описала впечатление, которое на неё произвела статья Офелии Тишкер в прочтении Галя, то, как он прореагировал, когда она попыталась, наконец-то рассказать родителям, что видела их с Тумбелем возле Лужайки.

"Они хотят запретить шофар, а, может, и закрыть Лужайку. Офелия на это чётко намекнула – это в последнем номере "Бокер-Эр". Ты почитай!" – "Ширли, у нас дома нет этой газеты: папа и мама не разрешают. Там обычно реклама ужасная…" – "Эх, если бы я могла тебе только статью принести… Но братья не даду-у-ут… – и Ширли всхлипнула, потом, немного справившись с эмоциями, уже более спокойно спросила: – Может, твой папа сделает исключение? Ты попроси папу, достаньте последний номер газеты, вы и почитаете только эту статью. Вы должны знать, что она написала о шофаре – это очень важно!.."

***

Близнецы вернулись к столу. Они сидели за столом, пили сок, заедали маминой выпечкой и вслух, так, чтобы слышала мама на кухне, со смехом читали ту же статью.

Моти вернулся в салон, сел напротив сыновей, подперев голову руками, и веско произнёс: "Я хочу поговорить с вами серьёзно, ребята…" – "А мы не хотим. О чём?!

Всё уже сказано! – Ты же слышал, что пишет Офелия? Значит, ты больше не должен позволять этой дуре ходить на шаманские действа, даже приближаться к Меирии, к этим фанатикам. Ни в коем случае! Ты что, хочешь, чтобы её, а заодно и вас с маманькой, обвинили в пособничестве?" – "А это уже не ваше дело, дорогие мои! Ни – что я позволяю или не позволяю вашей сестре, ни – куда она ходит, с кем встречается, какую музыку слушает!.. Сестре 14 с половиной лет, большая девочка, так что… – Моти, как во сне, говорил эти вызывающие дрожь непонятного возбуждения слова, удивляясь собственной смелости, которую в нём заново пробудила угроза избиения сыновьями их младшей сестрёнки. – Не вы ли сами говорили мне о праве свободной личности?.. И вообще… Я что-то не понимаю, о каком пособничестве вы говорите?" – "Права, о которых мы говорим, относятся к истинно свободной личности, которая способна правильно, в нынешнем прогрессивном духе струи подобающей цветовой гаммы, пользоваться своими правами. Чтобы они не угрожали всему сообществу истинно свободных и открытых прогрессу людей! А замшелые фанатики-меиричи… Ихняя дурацкая "Цлилей Рина", – скривил брезгливо губы Галь, – уже превратилась в угрозу нашей культуре! Их шофар чего стоит!!!" – "Какой культуре они, и шофар, в частности, угрожают? Вы хоть раз слушали шофар, чтобы судить?" – спросил Моти, глядя куда-то вбок и небрежно поигрывая пальцами по столу.

Гай растерялся, но Галь тут же закричал: "Нам не надо слушать, чтобы знать! Ныне признано: это агрессивное шаманство, то есть запрещённое воздействие на подсознание слушателей! Чёрт их знает, на что этих фанатиков могут толкнуть сами по себе жуткие звуки, питающие звуковую агрессию!!! Ты же слышал, что об этом пишет Офелия!" – "А она откуда знает! Сколько мне известно, она ни разу не была ни на одной Лужайке, кроме "Цедефошрии". А уж "Цлилей Рина" обходит десятой дорогой. Шофар она точно не слышала, за это можно ручаться!" – "А может, ей кто-нибудь рассказал!.. В конце концов, она брала интервью у самого Клима Мазикина". – "Это, конечно, авторитетный источник! – иронически протянул Моти. – И метод прогрессивный: пишу статьи о музыке, о которой мне рассказали. Зачем слушать саму музыку, если можно послушать, что о ней говорят авторитеты! А может, он ей ещё и напел? Для большей достоверности, так сказать…" – "Dad, не говори глупостей!" – громыхнул Галь. Но Моти уже закусил удила: "Короче, можно смело сказать: она никогда не слушала ни клейзмерской, ни хасидской музыки, не видела никаких танцев в "Цлилей Рина". То есть всего того, о чём оч-ч-ень авторитетно пишет и говорит. Она вообще слишком часто пишет о том, чего не видела и о чём понятия не имеет. То есть, просто повторяет сплетни – это в лучшем случае! – если не сама их выдумывает. Где уж тут заботиться об истине, о смысле…" – "Ты не имеешь никакого права так говорить об Офелии Тишкер, самой яркой звезде нашей журналистики, которую любят все элитарии!.. Это просто подло! Тим сказал…" – "Ну, если сам Тим… Я молчу… Но по правде говоря, моему культурному багажу "Цлилей Рина", её исполнители и поклонники не угрожают нисколько! Между прочим, из комнаты Ширли – в отличие от вашей комнаты! – не доносится ни звука. Она тихо слушает то, что ей нравится, никому ничего не навязывая, ничьих прав свободной личности не нарушая…" – "Нашему современному и прогрессивному силонокуллу – вот чему угрожают фанатики с шофаром! Почитай, что пишет Офелия, если со слуха плохо воспринимаешь!" – взвился Галь. – "Я слушал саму эту музыку. Поэтому мне ни к чему статьи Офелии…" – "Постой, постой… Когда это ты слушал шофар? – прищурился Галь. – А ну-ка, поведай!" – "Нам интересно и важно знать, чем дышит наш daddy. Чем дышит сестра, нам уже ясно. Так, может, вот он где, источник этой семейной гнильцы?" – скорчил такую же подозрительную гримасу и Гай. – "А не ты ли ей даёшь деньги на все эти вредные диски и кассеты? – привстал Галь, наклонившись к отцу с таким видом, будто он уже ведёт допрос. – А может, ты и в ихнюю "Цлилей Рина" ходил?" Моти смешался: "Что значит – когда слышал? В молодости с мамой ходили слушать клейзмерскую музыку. Да и с вами маленькими несколько раз ходили в "Цлилей Рина".

Тогда ещё о "Цедефошрии" никто и понятия не имел! И о… силонокулле… – это слово Моти произнёс, едва заметно скривив губы, помолчал, затем продолжил задумчиво, с грустью: – Мамины братья, Арье и Амихай, сажали вас на плечи, танцевали с вами! Они вас очень любили… – Моти помолчал, уныло уставившись куда-то в сторону. – А сейчас… Вы же знаете, что у меня просто нет времени ходить на концерты… если и ходил пару раз, то с вами в "Цедефошрию"… И вообще!.. Что это за полицейские замашки? Я бы попросил так со мной не разговаривать! – неожиданно даже для себя самого хлопнул ладонью по столу Моти и покраснел, как видно, испугавшись собственной смелости. – Я ещё не забыл, как вы устроили балаган возле йешивы hилель! Не забыл, как мне пришлось вас из полиции вызволять. А Бенци, бедняга, мало того, что должен был заплатить штраф за то, что его же сына избили и лицо ему изуродовали, так ещё и за лечение сына заплатил… немалые деньги!" – "Ничего! – цинично усмехнулся Галь. – У них община деньги по всему миру клянчит, на пожертвования эти паразиты и живут, ещё и государство доят!.. И личико этого красавчика, как мы уже могли убедиться, если и пострадало, то… чуть-чуть. Подумаешь, нос кривой, да крохотный шрамчик на правой брови! Ещё мало получил – по его нынешнему поведению судя! И ва-аще… что этот дос, отец хулигана, у вас, в "Лулиании" делает? Тимми нам рассказывал: бездельники они все, в обед свою Тору учат!" – "Не ваше дело, ребята, что взрослые люди делают в часы отдыха! Понятно?.. – но тут Моти замолк, махнув рукой. – Но самое главное, что я хотел вам сказать!.. Э-э-э… Как вам не стыдно – двое здоровенных парней бьют младшую сестру, маленькую, хрупкую, худенькую?" – "А чего она вякает!.. Мы же её даже не успели побить, как она заслуживает – вы не дали!.." – ломким голосом заверещал Гай. – "И не дадим! В самом деле, что она такого сделала? Она просто хотела спросить, что вы с Тимом там делали, возле "Цлилей Рина"?" – "А это уже не её и не твоё дело! Это нарушение наших прав свободной личности! Поэтому мы и решили её маленько поучить!" – "Двое на одну?" – "А ты что думал! И в полиции тоже так – к особо опасным преступникам!" – "Это что – ваша сестра особо опасная преступница?" – спросил потрясённо Моти. Галь многозначительно и веско заметил: "Ещё нет, но если не принять мер, может ею стать… В таком-то окружении… фанатиков и антистримеров! – и Галь рубанул рукой: – Короче, хватит! Если ты, так сказать, отец, не способен заняться правильным воспитанием дочери – в духе нашего времени, – то это придётся сделать нам!.." Помолчав и переглянувшись с братом, Галь неожиданно заявил: "И вообще, непонятно, зачем вам с матерью тогда, много лет назад, понадобился третий ребёнок, когда у вас уже были мы двое! Ведь такая удача – сразу двое, одним махом норма элитариев выполнена!" – "Ты что, сын мой!!! Какая норма элитариев? Тогда и понятия-то такого не было!.. Откуда ты набрался этого?!" Моти с таким затравленным изумлением посмотрел на сыновей, что Гай счёл нужным пояснить: "У нас в потоке и, наверно, во всей гимназии, нет никого, у кого в семье больше двух детей. А всё больше по одному. Ну, ещё есть сестрички-близнецы Смадар и Далья… – на лице сына появилось задумчивое выражение. – Ещё пара-тройка, где есть старший брат или сестра, и ни у кого – понимаешь? – ни у кого!!! – младших!" – "А у нас…

Стыдно говорить, что у нас младшая сестра, упёртая дура!.. Как будто мы фанатики-меиричи…" – и Галь встал из-за стола, дав понять, что разговор окончен. За ним встал Гай, и они, демонстративно повернувшись к отцу спиной, направились к лестнице, ведущей в их комнату.

Вскоре оттуда загремели пассажи силонофона Ад-Малека.

Моти продолжал сидеть за столом, тупо глядя в одну точку. Ну, откуда у его сыновей появилась эта идея, что не надо было родителям третьего ребёнка заводить?..

Конечно, младшая сестра им мешает. Вот так, тихо сидит себе, живёт своей жизнью в своём новом кругу – и мешает. Неужели эта бредовая идея исходит от Тима Пительмана, бывшего армейского друга Моти Блоха?..

После того, что произошло за столом во время чтения статьи Офелии, посвящённой зловредному шофару, Моти Блох был несказанно рад, что на фирме он целиком погружён в работу и может забыть о спорах с сыновьями. Первым делом он попросил дочку поменьше контактировать с братьями, и предложил жене даже кормить их порознь. Рути согласилась, хотя её не могло не огорчить прекращение семейных обедов, которые всегда и везде служили сплочению семьи. Их некогда дружная и любящая семья начинала разваливаться, и Рути ничего не могла с этим поделать.

***

После телефонного разговора с Ширли, Ренана тут же вышла в салон и увидела близнецов, как всегда, сидящих на крохотном диванчике возле двери веранды. Рувик тихо перебирал струны гитары, Шмулик углубился в толстый том и шевелил губами, пытаясь привлечь к тексту внимание своего близнеца.

Впечатлённая рассказом Ширли, Ренана не стала терять времени, тут же подошла к Рувику и тихо заговорила: "Рувик, очень нужно… Сбегай-ка за последним номером "Бокер-Эр"! Кажется, это вчерашний, или… Короче… Вот тебе деньги…" Рувик с удивлением посмотрел на сестру, но без слов отложил гитару и вышел. И тут она услышала за спиной голос отца: "Куда это ты послала Рувика? Почему сама не пошла?" Ренана обернулась и встретилась с сердитым, сверлящим взглядом Бенци: "Мне, девочке, неловко в Меирии покупать "Бокер-Эр", вот я и попросила брата…" – "А мне почему ничего не сказала? Зачем тебе эта газета, ты мне можешь объяснить?" Она покраснела и виновато пробормотала: "Папа, там гадюка Офелия что-то написала про шофар, Ширли говорит, что-то очень мерзкое… о том самом ханукальном концерте…" – "А почему ты – повторяю! – сначала мне не сказала, а сразу же командовать начала? До каких пор ты будешь командовать близнецами, Рувиком помыкать? А уж то, что ты сейчас себе позволила… У меня нет слов!" – гаркнул, сердито глядя на дочь, Бенци.

***

Отец был не на шутку рассержен, и Шмулик с некоторым изумлением смотрел поверх книги, как покраснела всегда такая бойкая и уверенная в себе старшая сестра.

Вошёл Рувик с газетой в руках, смущённо глядя в сторону. "А ну-ка дай сюда газету, я сам посмотрю, найду нужную статью, – резко проговорил Бенци, сердито сверкнув глазами в сторону Ренаны. Девочка опустила голову, её лицо пылало. – Хоть бы Ноама попросила!.." – буркнул отец. Нехама неторопливо вышла в салон и попросила мужа, глядя ему прямо в глаза и изредка кидая сердитые взгляды на старшую дочь: "Я предлагаю эту газету вынести в палисадник. Там и почитаете, что надо… Такую газету, особенно то, что пишет Офелия Тишкер, не держат в приличном доме!.. – и снова бросила сердитый взгляд на Ренану. – Вообще вырежите статью, чтобы не держать дома…" – "Так и сделаем, дорогая. А тебе не надо…

Не волнуйся!.." Он ласково погладил её по руке и усадил в кресло, продолжая сердито поглядывать на сконфуженную до слёз Ренану, которая уселась у окна и отвернулась.

Ноам уже вызвал Ирми и Максима, а Бенци позвонил Гидону. И вот они все собрались в маленьком ухоженном палисадничке Доронов. Ренана, вся красная, всё так же сидела у окна, ни на кого не глядя, как бы не обращая внимания на удивлённый взгляд, который кинул на неё Ирми, пересекая веранду. Но когда началось чтение, навострила уши – через окно ей было всё отлично слышно. Как только Бенци закончил чтение, Максим яростно воскликнул: "Как только этой Офелии удаётся делать наши концерты традиционным объектом своей критики?" – "Сказать точнее – своего помойного ушата!.." – с мрачной иронией уточнил Ирми. – "Ну, ясно. Больше никакой информации мы не выудим из её больных фантазий. И ведь даже протест на клевету не заявишь, в суд на неё не подашь! Свобода прессы, видите ли, свобода высказываний и убеждений!" – промолвил Бенци. – "Ага-ага! – усмехнулся Максим. – Я, честно говоря, серьёзно опасаюсь, как бы они и вправду шофар не запретили!

После концерта они, конечно же, догадались, что шофар – это серьёзный конкурент и для их намерений… э-э-э… опасен. Вот и результат – эта… статейка!" – "Ну, ты уж скажешь, Макси! Это же тебе не Россия! Какие такие намерения? Чему и кому может мешать наша музыка, в частности – шофар?.." – слабо улыбнулся Ноам, ласково ткнув друга в плечо. – "Как бы то ни было, я начну собирать её статьи, так сказать, досье – пригодится…" – заявил Максим и сунул вырезку в карман.

Кинув беглый взгляд на Ренану и тут же переведя глаза на сидящих перед ним мужчин, Ирми сказал: "Надо было бы подробно расспросить Ширли, что она видела на этом концерте, что там делали её братишки в зарослях возле "Цлилей Рина". – "А главное – что там делал Пительман? Информацию даме сердца выдал, конечно же, он!

А она уж из неё сделала свою ядовитую конфетку!" – подхватил Максим.

"Ренана, ты-то их видела, этих троих?" – Ирми неожиданно пристально уставился на девушку. Ренана вздрогнула, подняла на него покрасневшие глаза и тут же отвернулась. "Мельком… Ширли меня слегка подтолкнула, – не глядя на него, откликнулась Ренана сдавленным голосом, – указала на них, а Тумбель как раз на что-то вниз смотрел, на что-то блестящее… Потом Ширли сказала, что видела у него в руках вроде та-фон…" Ирми снова переглянулся с Максимом: "Снова та-фон!" – "Ага, – встряли Рувик и Шмулик, – ещё она потом – помните? – жаловалась, что у неё голова заболела и стало подташнивать…" – "Ну, точно как у меня… Да и у многих. И у Нехамы, и у Шилат, правда, Бенци?" – подтвердил Гидон. Бенци молча кивнул. – "И ещё, она рассказывала, однажды то же самое было у них дома – через 10-15 минут после того, как Тумбель пришёл к её братьям…" – снова буркнула Ренана, ни на кого стараясь не смотреть, она даже словно не видела, как Ирми пытается слегка подбодрить её улыбкой.

"Ясно… – заключил Бенци и обратился к сыновьям. – Вы, мальчики, займитесь своими делами… Позанимайтесь вместе с Ноамом. А мы тут с Гидоном и с вами…" – повернувшись к Ирми и Максиму, слабо улыбнулся Бенци. Не закончив фразы, он направился в дом, решительно скомкав газету и бросив её в мусорную корзину. "Ренана, вынеси это… из дома!.. – поморщившись, проговорил Бенци, не глядя на дочь. – Именно ты, сама, близнецов не проси! Хватит!" Ренана затравленно посмотрела на отца и понесла пакет с мусором на улицу.

***

Шмулик потащил Рувика на другой угол веранды: "Я кое-что понял из этой статьи: про угав они ещё не знают!.. Иначе…" – "Обсудим это с Роненом…" – "Вот завтра и поговорим!" – "Думаю, про статью они уже знают. Или даже читали…" – "Короче, надо поскорей готовить и нас, и угав – тогда Пительман нам не страшен, хоть и с тысячей та-фонов!" – тихонько воскликнул Шмулик. – "И чтобы никто не понял, что это шофары – пока не услышат, разумеется!" – подчеркнул Рувик. – "Обсудим это с Ирми и Максимом…" Ноам стоял, опешив, потом окликнул: "Шмулон, Рувик! Папа велел позаниматься!

Пошли к нам в комнату…" – "Ну, ладно. А потом вы нам поможете – ты и Ирми с Макси?" – "Помогу, помогу!" – усмехнулся добродушно Ноам и, приобняв обоих братишек за плечи, потащил их в комнату, которую они втроём делили между собой.